Оцените этот текст:


                 Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
              Про тебя Нашу песню сложили мы,
              Про твово любимого опричника
              Да про смелого купца, про Калашникова;
              Мы сложили её на старинный лад,
              Мы певали её под гуслярский звон
              И причитывали да присказывали.
              Православный народ ею тешился,
              А боярин Матвей Ромодановский
              Нам чарку поднёс мёду пенного,
              А боярыня его белолицая
              Поднесла нам на блюде серебряном
              Полотенце новое, шёлком шитое.
              Угощали нас три дни. три ночи
              И всё слушали не наслушались.

                            I

              Не сияет на небе солнце красное,
              Не любуются им тучки синие:
              То за трапезой сидит во златом венце,
              Сидит грозный царь Иван Васильевич.
              Позади его стоят стольники,
              Супротив его всё бояре да князья,
              И пирует царь во славу божию,
              В удовольствие своё и веселие.

              Улыбаясь, царь повелел тогда
              Вина сладкого заморского
              Нацедить в свой золочёный ковш
              И поднесть его опричникам.
              - И все пили, царя славили.

              Лишь один из них, из опричников,
              Удалой боец, буйный молодец,
              в золотом ковше не мочил усов;
              Опустил он в землю очи тёмные,
              Опустил головушку на широку грудь -
              А в груди его была дума крепкая.

              Вот нахмурил царь брови чёрные
              И навёл на него очи зоркие,
              Словно ястреб взглянул с высоты небес
              На младого голубя сизокрылого, -
              Да не поднял глаз молодой боец.
              Вот об землю царь стукнул палкою,
              и дубовый пол на полчетверти
              Он железным пробил оконечником -
              Да не вздрогнул и тут молодой боец.
              Вот промолвил царь слово грозное -
              И очнулся тогда добрый молодец.

              "Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
              Аль ты думу затаил нечестивую?
              Али славе нашей завидуешь?
              Али служба тебе честная прискучила?
              когда входит месяц - звёзды радуются,
              что светлей им гулять по поднЕбесью;
              А которая в тучу прячется,
              Та стремглав на на землю падает...
              Неприлично же тебе, Кирибеевич,
              Царской радостью гнушатися;
              А из роду ты ведь Скуратовых,
              И семьёю ты вскормлен Малютиной!.."

              Отвечает так Кирибеевич,
              Царю грозному в пояс кланяясь:

              "Государь ты наш, Иван Васильевич!
              Не кори ты раба недостойного:
              сердца жаркого не залить вином,
              Думу чёрную - не запотчевать!
              А прогневал тебя - воля царская;
              Прикажи казнить, рубить голову,
              Тяготит она плечи богатырские,
              И сама к сырой земле она клонится".

              И сказал ему Царь Иван Васильевич:
              "Да об чём тебе, молодцу, кручиниться?
              Не истёрся ли твой парчёвый кафтан?
              Не измялась ли шапка соболиная?
              Не казна ли у тебя поистратилась?
              Иль зазубрилась сабля закалённая?
              Или конь захромал, худо кованный?
              Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
              На Москве-реке, сын купеческий?"

              Отвечает так Кирибеевич,
              Покачав головою кудрявою:

              "Не родилась та рука заколдованная
              Ни в боярском роду, ни в купеческом;
              Аргамак мой степной ходит весело;
              Как стекло горит сабля вострая;
              А на праздничный день твоею милостью
              Мы не хуже другого нарядимся.

              Как я сяду поеду на лихом коне
              За Моску-реку покатитися,
              Кушачком подтянуся шёлковым,
              Заломлю на бочок шапку бархатную,
              Чёрным соболем отороченную, -
              У ворот стоят у тесовыих
              Красны девушки да молодушки
              И любуются, глядя, перешёптываясь;
              Лишь одна не глядит, не любуется,
              Полосатой фатой закрывается...

              На святой Руси, нашей матушке,
              Не найти, не сыскать такой красавицы:
              Ходит плавно - будто лебёдушка;
              Смотрит сладко - как голубушка;
              Молвит слово - соловей поёт;
              Горят щеки её румяные,
              Как заря на небе божием;
              Косы русые, золотистые,
              В ленты яркие заплетённые,
              По плечам бегут, извиваются.
              во семье родилась она купеческой,
              Прозывается Алёной Дмитревной.

              Как увижу её, я сам не свой,
              Опускаются руки сильные,
              Помрачаются очи буйные;
              Скучно, грустно мне, православный царь,
              Одному по свету маяться
              Опостыли мне кони легкие,
              Опостыли наряды парчовые,
              И не надо мне золотой казны:
              С кем казною своей поделюсь теперь?
              Перед кем покажу удальство своё?
              Перед кем я нарядом похвастаюсь?
              Отпусти меня в степи приволжские,
              На житьё на вольное, на казацкое,
              Уж сложу я там буйную головушку
              И сложу на копьё бусурманское;
              И разделят по себе злы татаровья
              Коня доброго саблю острую
              И седельце бранное черкасское.
              Мои очи слёзные коршун выклюет,
              Мои кости сирые дождик вымоет,
              И без похорон горемычный прах
              На четыре стороны развеется!.."

              И сказал, смеясь, Иван Васильевич:
              "Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
              Твоему горю пособить постараюся.
              Вот возьми перстенёк ты мой яхонтовый
              Да возьми ожерелье жемчужное.
              Прежде свахе смышлёной покланяйся
              И пошли дары драгоценные
              Ты своей Алёне Дмитревне:
              Как полюбишься - празднуй свадебку,
              Не полюбишься - не прогневайся".

              Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
              Обманул тебя твой лукавый раб,
              Не сказал тебе правды истинной,
              Не поведал тебе, что красавица
              В церкви божией перевенчана,
              Перевенчана с молодым купцом
              По закону нашему христианскому.

                             * * *
              Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
              Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
              Уж потешьте вы доброго боярина
              И боярыню его белолицую!

                            II

              За прилавкою сидит молодой купец,
              Статный молодец Степан Парамонович,
              По прозванию Калашников;
              Шёлковые товары раскладывает,
              Речью ласковой гостей он заманивает,
              Злато, серебро пересчитывает,
              Да недобрый день задался ему:
              Ходят мимо баре богатые,
              В его лавочку не заглядывают.

              Отзвонили вечерню во святых церквах;
              За Кремлём горит заря туманная;
              Набегают тучки на небо, -
              Гонит их метелица распеваючи;
              Опустел широкий гостиный двор,
              Запирает Степан Парамонович
              Свою лавочку дверью дубовою
              Да замком немецким со пружиною;
              Злого пса-ворчуна зубастого
              На железную цепь привязывает,
              И пошёл он домой, призадумавшись,
              К молодой хозяйке за Москва-реку.

              И приходит он в свой высокий дом,
              И дивится Степан Парамонович:
              Не встречает его молода жена,
              Не накрыт дубовый стол белой скатертью,
              А свеча перед образом еле теплится.
              И кличет он старую работницу:
              "Ты скажи, скажи, Еремеевна,
              А куда девалась, затаилася
              В такой поздний час Алёна Дмитревна?
              А что детки мои любезные -
              Чай забегались, заигралися,
              Спозаранку спать уложилися?"

              "Господин ты мой, Степан Парамонович,
              Я скажу тебе диво дивное:
              Что к вечерне пошла Алёна Дмитревна;
              Вот уж поп прошёл с молодой попадьёй,
              Засветили свечу, сели ужинать, -
              А по сю пору твоя хозяюшка
              Из приходской церкви не вернулася.
              А что детки твои малые
              Почивать не легли, не играть пошли -
              Плачем плачут, всё не унимаются".

              И смутился тогда думой крепкою
              Молодой купец Калашников;
              И он стал к окну, глядит на улицу -
              А на улице ночь темнёхонька;
              Валит белый снег, расстилается,
              Заметает след человеческий.

              Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,
              Потом слышит шаги торопливые;
              Обернулся, глядит - сила крестная! -
              перед ним стоит молода жена,
              Сама бледная, простоволосая,
              Косы русые расплетённые
              Снегом-инеем пересыпаны;
              Смотрят очи мутные, как безумные;
              Уста шепчут речи непонятные.

              "Уж ты где, жена, жена шаталася?
              На каком подворье, на площади,
              Что растрёпаны твои волосы,
              Что одежда твоя вся изорвана?
              Уж гуляла ты, пировала ты,
              Чай, с сынком всё боярским!..
              Не на то пред святыми иконами
              Мы с тобой, жена, обручалися,
              Золотыми кольцами менялися!..
              Как запру я тебя за железный замок,
              За дубовою дверь окованную,
              Чтобы свету божьего ты не видела,
              Моя имя честное не порочила..."

              И услышав то Алёна Дмитревна
              Задрожала вся, моя голубушка,
              Затряслась как листочек осиновый,
              Горько-горько она восплакалась,
              В ноги мужу повалилася.

              "Государь ты мой, красно солнышко,
              Иль убей меня или выслушай!
              Твои речи - будто острый нож;
              От них сердце разрывается.
              Не боюся смерти лютыя,
              Не боюся я людской молвы,
              А боюсь твоей немилости.

              От вечерни домой шла я нонече
              Вдоль по улице одинёшенька.
              И послышалось мне, будто снег хрустит;
              Оглянулась - человек бежит.
              Мои ноженьки подкосилися,
              Шёлковой фатой я закрылася.
              И он сильно схватил меня за руки
              И сказал мне так тихим шёпотом:
              "Что пужаешься, красная красавица?
              Я не вор какой, душегуб лесной,
              Я слуга царя, царя грозного,
              Прозываюся Кирибеевичем,
              А из славной семьи из Малютиной..."
              Испугалась я пуще прежнего;
              Закружилась моя бедная головушка.
              И он стал меня целовать-ласкать
              И, целуя, всё приговаривал:
              "Отвечай мне, чего тебе надобно,
              Моя милая, драгоценная!
              Хочешь золота али жемчугу?
              Хочешь ярких камней аль цветной парчи?
              Как царицу я наряжу тебя,
              Станут все тебе завидовать,
              Лишь не дай мне умереть смертью грешною;
              Полюби меня, обними меня
              Хоть единый раз на прощание!"

              И ласкал он меня, целовал меня;
              На щеках моих и теперь горят,
              Живым пламенем разливаются
              Поцалуи его окаянные...
              А смотрели в калитку соседушки,
              И кому на глаза покажусь теперь?

              Ты не дай меня, свою верную жену,
              Злым охульникам в поругание!
              На кого, кроме тебя, мне надеяться?
              У кого просить стану помощи?
              На белом свете я сиротинушка:
              Родной батюшка уж в сырой земле,
              Рядом с ним лежит мою матушка,
              А мой старший брат, ты сам ведаешь,
              На чужой сторонушке пропал без вести,
              А меньшой мой брат - дитя малое,
              Дитя малое, неразумное..."

              Говорила так Алёна Дмитревна,
              Горючими слезами заливалася.

              Посылает Степан Парамонович
              За двумя меньшими братьями;
              И пришли его два брата, поклонилися
              И такое слово ему молвили:
              "Ты поведай нам, старшОй наш брат,
              Что с тобой случилось, приключилося,
              Что послал ты за нами во темнУю ночь,
              Во темнУю ночь морозную?"

              "Я скажу вам, братцы любезные,
              Что лиха беда со мною приключилася:
              Опозорил семью нашу честную
              Злой опричник царский Кирибеевич;
              А такой обиды не стерпеть душе
              Да не вынести сердцу молодецкому.
              Уж как  завтра будет кулачный бой
              На Москва-реке при самом царе,
              И я выйду тогда на опричника,
              Буду насмерть биться, до последних сил;
              А побьёт он меня - выходите вы
              За святую правду-матушку.
              Не сробейте, братцы любезные!
              Вы моложе меня, свежЕй силою,
              На вас меньше грехов накопилося,
              Так авось вас господь помилует!"

              И в ответ ему братья молвили:
              "Куда ветер дует в поднЕбесьи,
              Туда мчатся и тучки послушные,
              Когда сизый орёл зовёт голосом
              На кровавую долину побоища,
              Зовёт пир пировать, мертвецов убирать,
              К нему малые орлята слетаются:
              Ты наш старший брат, нам второй отец;
              Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
              А уж мы тебя, рОдного, не выдадим".

                           * * *
              Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
              Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
              Уж потешьте вы доброго боярина
              И боярыню его белолицую!


                             III

              Над Москвой великой, златоглавою,
              Над стеной кремлёвской белокаменной
              Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
              По тесовым кровелькам играючи,
              Тучки серые разгоняючи,
              Заря алая подымается;
              Разметала кудри золотистые,
              Умывается снегами рассыпчатыми,
              Как красавица, глядя в зеркальце,
              В небо чистое смотрит, улыбается.
              Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
              На какой ты радости разыгралася?

              Как сходилися, собиралися
              Удалые бойцы московские
              На Москву-реку, на кулачный бой,
              Разгуляться для праздника, потешиться.
              И приехал царь со дружиною,
              Со боярами и опричниками,
              И велел растянуть цепь серебряную,
              Чистым золотом в кольцах спаянную.
              Оцепили место в двадцать пять сажень,
              Для охотницкого бою, одиночного.
              И велел тогда царь Иван Васильевич
              Клич кликать звонким голосом:
              "Ой, уж где вы, добрые молодцы?
              Вы потешьте царя нашего батюшку!
              Выходите-ка во широкий круг;
              Кто побьёт кого, того царь наградит;
              А кто будет побит, тому бог простит!"

              И выходит удалой Кирибеевич,
              Царю в пояс молча кланяется,
              Скидает с могучих плеч шубу бархатную,
              Подпершися в бок рукою правою,
              Поправляет другой шапку алую,
              Ожидает он себе противника...
              Трижды громкий клич прокликали -
              Ни один боец и не тронулся,
              Лишь стоят да друг друга поталкивают.

              На просторе опричник похаживает,
              Над плохими бойцами подсмеивает:
              "Присмирели, небось, призадумались!
              Так и быть, обещаюсь, для праздника,
              Отпущу живого с покаянием,
              Лишь потешу царя нашего батюшку".

              Вдруг толпа раздалась в обе стороны -
              И выходит Степан Парамонович,
              Молодой купец, удалой боец,
              По прозванию Калашников.
              Поклонился прежде царю грозному,
              После белому Кремлю да святым церквам,
              А потом всему народу русскому,
              Горят очи его соколиные,
              На опричника смотрит пристально.
              Супротив него он становится,
              Боевые рукавицы натягивает,
              Могучие плечи распрямливает.

              И сказал ему Кирибеевич:
              "А поведай мне, добрый молодец,
              Ты какого-роду племени,
              Каким именем прозываешься?
              Чтоб знать, по ком панихиду служить,
              Чтобы было чем похвастаться".

              Отвечает Степан Парамонович:
              "А зовут меня Степаном Калашниковым,
              А родился я от честного отца,
              И жил я по закону господнему:
              Не позорил я чужой жены,
              Не разбойничал ночью тёмною,
              Не таился от свету небесного...
              И промолвил ты правду истинную:
              По одном из нас будут панихиду петь,
              И не позже как завтра в час полуденный;
              И один из нас будет хвастаться,
              С удалыми друзьями пируючи...
              Не шутку шутить, не людей смешить
              К тебе вышел я, басурманский сын, -
              Вышел я на страшный бой, на последний бой!"

              И услышав то, Кирибеевич
              Побледнел в лице, как осенний снег;
              Бойки очи его затуманились,
              Между сильных плеч пробежал мороз,
              На раскрытых устах слово замерло...

              Вот молча оба расходятся,-
              Богатырский бой начинается.

              Размахнулся тогда Кирибеевич
              И ударил в первОй купца Калашникова,
              И ударил его посередь груди -
              Затрещала грудь молодецкая,
              Пошатнулся Степан Парамонович;
              На груди его широкой висел медный крест
              Со святыми мощами из Киева, -
              И погнулся крест и вдавился в грудь;
              Как роса из-под него кровь закапала;
              И подумал Степан Парамонович:
              "Чему быть суждено, то и сбудется;
              Постою за правду до последнева!"
              Изловчился он, изготовился,
              Собрался со всею силою
              И ударил своего ненавистника
              Прямо в левый висок со всего плеча.

              И опричник молодой застонал слегка,
              Закачался, упал замертво;
              Повалился он на холодный снег,
              На холодный снег, будто сосенка,
              Будто сосенка во сыром бору
              Под смолистый под корень подрубленная,
              И, увидев то, царь Иван Васильевич
              Прогневался гневом, топнул о землю
              И нахмурил брови чёрные;
              Повелел он схватит удалова купца
              И привесть его пред лицо своё.

              Как возгОворил православный царь:
              "Отвечай мне по правде, по совести,
              Волной волей или нехотя
              Ты убил мово верного слугу,
              Мово лучшего бойца Кирибеевича?"

              "Я скажу тебе, православный царь:
              Я убил его вольною волей,
              А за что, про что - не скажу тебе,
              Скажу только богу единому.
              Прикажи меня казнить - и на плаху несть
              Мне головушку повинную;
              Не оставь лишь малых детушек,
              Не оставь молодую вдову
              Да двух братьев моих своей милостью..."

              "Хорошо тебе, детинушка,
              Удалой боец, сын купеческий,
              Что ответ держал ты по совести.

              Молодую жену и сирот твоих
              из казны моей я пожалую,
              Твоим братьям велю от сего же дня
              по всему царству русскому широкому
              Торговать безданно, безпошлинно.
              А ты сам ступай, детинушка,
              На высокое место лобное,
              Сложи свою буйную головушку.
              Я топор велю наточить-навострить,
              Палача велю одеть-нарядить,
              В большой колокол прикажу звонить,
              Чтобы знали все люди московские,
              Что и ты не оставлен моей милостью..."

              Как на площади народ собирается,
              Заунывный гудит-воет колокол,
              Разглашает всюду весть недобрую.
              По высокому месту лобному
              Во рубахе краснОй с яркой запонкой,
              С большим топором навострённым,
              Руки голые потираючи,
              Палач весело похаживает,
              Удалова бойца дожидается, -
              А лихой боец, молодой купец,
              Со родными братьями прощается:

              "Уж вы, братцы мои, други кровные,
              Поцалуемтесь да обнимемтесь
              На последнее расставание.
              Поклонитесь от меня Алёне Дмитревне,
              Закажите ей меньше печалиться,
              Про меня моим детушкам не сказывать;
              Поклонитесь дому родительскому,
              Поклонитесь всем нашим товарищам,
              Помолитесь сами в церкви божией
              Вы за душу мою, душу грешную!"

              И казнили Степана Калашникова
              Смертью лютою, позорною;
              И головушка бесталанная
              Во крови на плаху покатилася.

              Схоронили его за Москва-рекой
              На чистом поле Промеж трёх дорог:
              Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
              И бугор земли сырой тут насыпали,
              И кленовый крест тут поставили,
              И гуляют-шумят ветры буйные
              Над его безымянной могилкою,
              И проходят мимо люди добрые:
              Пройдёт стар человек - перекрестится,
              Пройдёт молодец - приосанится;
              Пройдёт девица - пригорюнится,
              А пройдут гусляры - споют песенку.

                           * * *

              Гей вы, ребята удалые,
              Гусляры молодые,
              Голоса заливные!
              Красно начинали - красно и кончайте,
              Каждому правдою и честью воздайте.
                Тороватому боярину слава!
                И красавице боярыне слава!
                И всему народу христианскому слава!
[ 1837 г. ]



Last-modified: Thu, 26 Dec 2002 09:24:38 GMT
Оцените этот текст: