есь замечательный цикл "Подражаний Корану" (1824), пишет стихотворения на темы библейской "Песни песней" ("В крови горит огонь желанья...", "Вертоград моей сестры", 1825), делает набросок большого стихотворения или небольшой поэмы "Клеопатра". В этих произведениях Пушкин подымается до глубокого проникновения в национальную сущность далеких культур и народов, и при этом он остается глубоко национальным, русским поэтом. Эта способность, столь поражавшая современников, отмечалась и многими последующими русскими писателями в качестве одного из самых поразительных свойств пушкинского "мирообъемлющего" гения. Особенно значительным для всего дальнейшего развития творчества Пушкина является то, что поэт глубоко проникает в русскую народную жизнь и русское народное творчество. Он создает в 1825 г. такие произведения, как пролог к "Руслану и Людмиле" ("У лукоморья дуб зеленый.."), баллада-сказка "Жених", стихотворение "Зимний вечер". В ряде стихотворений этого времени все больше дает себя знать стремление поэта, также связанное со все большим утверждением в творчестве Пушкина "поэзии действительности", выйти за пределы субъективно-лирического "одноголосья". Он вносит в лирику элементы эпического и даже драматического жанра. Последнее в скрытом виде уже проявляется в хорошо известном нам стихотворении 1823 г. "Демон), прямо осуществляется в "Разговоре книгопродавца с поэтом" (1824) и в особенности в "Сцене из Фауста" (1825), представляющей собой диалог между "бредящим наяву" романтиком Фаустом и трезвым циником Мефистофелем. "Сцена из Фауста" - по существу уже не стихотворение, а драматическое произведение, являющееся своего рода промежуточным звеном между "Борисом Годуновым" и "маленькими трагедиями". Аналогичный процесс происходит и в поэмах Пушкина (законченная в Михайловском поэма "Цыганы"). Вообще стихи Пушкина по богатству своего индивидуального жизненного выражения явно выходят за условно-литературные рамки традиционных, восходящих еще к классицизму XVIII в. стихотворных видов. Характерно, что в первом издании стихотворений Пушкина (вышло в свет в конце 1825 г., на титуле - 1826), где стихотворения еще традиционно разбиты по жанровым рубрикам, самым обширным является раздел, лишенный определенной жанровой характеристики - "Разные стихотворения". В последующих изданиях Пушкин вовсе отказывается от жанрового распределения стихотворений и печатает их в хронологическом порядке. К этому времени достигает полной зрелости и тот несравненный по своей художественной силе и выразительности пушкинский стих, о котором Белинский восклицал: "И что же это за стих!.. все акустическое богатство, вся сила русского языка явились в нем в удивительной полноте". И дальше, стремясь дать ощущение этой полноты, критик сам начинал говорить сотканным из сравнений и метафор языком поэта-романтика "Он нежен, сладостен, мягок, как ропот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл, душист и благовонен, как весна, крепок и могуч, как удар меча в руке богатыря. В нем и обольстительная, невыразимая прелесть и грация, в нем ослепительный блеск и кроткая влажность, в нем все богатство мелодии и гармонии языка и рифма, в нем вся нега, все упоение творческой мечты, поэтического выражения" (В.Г. Белинский, т. VII, стр. 318). x x x Страшное потрясение Пушкина известием о разгроме вооруженного восстания декабристов и жестокой правительственной расправе над ними особенно остро отозвалось именно па лирике поэта. После исключительного расцвета пушкинской лирики в первые семнадцать месяцев пребывания в Михайловском, за восемь месяцев 1826 г. (выехал из Михайловского 4 сентября) Пушкиным написано, не считая немногих мелочей и черновых отрывков, всего семь стихотворений, причем на содержании большинства из них прямо или косвенно отразились мысли и переживания поэта, связанные с трагическим исходом восстания декабристов. Так, странное равнодушие, с которым поэт писал о смерти еще недавно столь любимой им женщины ( "Под небом голубым страны своей родной...") объясняется тем, что он как раз в это время узнал о казни пяти декабристов, о чем сделал пометку в рукописи стихотворения. Прямо связано с разгромом декабристов стихотворное послание к П. А. Вяземскому: "Так море, древний душегубец...". Видимо, в конце июля - августе 1826 г. Пушкиным написаны три "Песни о Стеньке Разине", личностью которого поэт интересовался еще в период южной ссылки. Вскоре после приезда в Михайловское он назвал Разина "единственным поэтическим лицом русской истории". Творческое обращение к излюбленному народом образу вождя грозного восстания XVII в. находилось в несомненной внутренней связи с крушением изолированного от народа декабристского движения. В поэме "Братья-разбойники" тема протеста закрепощенного крестьянства разрабатывалась Пушкиным в литературно-романтическом духе; в "Песнях о Стеньке Разине" разработка той же темы осуществлена в духе подлинной народности. Причем народности содержания песен о Разине полностью соответствует народность формы - образности, языка, стиха, - непосредственно восходящая к народному поэтическому творчеству. Все это делает их значительнейшим этапом во всем творческом развитии Пушкина. Наконец, поэтом создается в эту пору один из величайших образцов его лирики, стихотворение "Пророк", в котором с исключительной силой выражена мысль о гражданском назначении поэта-пророка, борца с общественным злом и неправдой, призванного "глаголом жечь сердца людей". По свидетельству ряда осведомленных современников, "Пророк" сперва заканчивался острополитическим четверостишием, гневно бичующим царя - убийцу декабристов. x x x Новый период в развитии пушкинского творчества, существенно отличающийся от творческого периода первой половины 20-х гг., начинается после возвращения поэта в сентябре 1826 г. из ссылки. В заключительных строфах шестой главы "Евгения Онегина", написанных годом позднее, в августе 1827 г., Пушкин всерьез, "без элегических затей", прощается со своей "юностью" и ее сладостными мечтами, подчеркивает, что его тревожат "другие хладные мечты", "другие строгие заботы", что он познал "глас иных желаний", познал "новую печаль". Все это показывает, что в творчестве поэта назревал существенный перелом, обусловленный резко изменившейся общественной обстановкой, которая сложилась в стране в первые годы после поражения декабристов. Настал период злейшей правительственной реакции, хотя и прикрываемой лицемерно "либеральными" словами и жестами нового царя; период, когда проявилась вся ничтожность отшатнувшегося от декабристов "высшего света", когда передовые круги дворянства, из которых были вырваны их лучшие представители и к которым принадлежал сам поэт, находились в состоянии тяжкой депрессии. И вот, в резкое отличие от первой половины 20-х гг., почти за всю вторую половину 20-х гг., до знаменитой болдинской осени 1830 г., Пушкин создает всего одно крупное законченное произведение - поэму "Полтава". Зато эти годы являются порой продолжающегося яркого цветения пушкинской лирики, которая по прежнему, и даже с еще большей силой и широтой, отражает исключительное богатство и многообразие внутренней жизни поэта. Продолжает развиваться и личная, интимная лирика, и лирика гражданская, общественно-политическая. Однако в связи с изменившейся общественно-исторической обстановкой содержание той и другой существенно меняется. В поэзии Пушкина начинают занимать все большее место стихотворения общефилософского характера - раздумья о человеческом существовании, его смысле и цели ("Три ключа", "Воспоминание", "Дар напрасный, дар случайный.." и др.), мысли о смерти ("Дорожные жалобы", "Брожу ли я вдоль улиц шумных..." и др.). Причем большинство этих стихотворений окрашено в несвойственные солнечному, жизнеутверждающему гению Пушкина мрачные, пессимистические тона, отражающие те настроения безнадежности, подавленности, безысходной тоски, которые охватили передовые круги общества. Эти же мотивы звучат в стихах и многих других поэтов-современников, таких, как Баратынский, Веневитинов. Однако в отличие от них Пушкин не замыкался в свое одинокое страдающее "я", он сумел не поддаться до конца этим настроениям, а наоборот, мужественно боролся с ними и в конечном счете их преодолел. В соответствии с ведущей традицией предшествовавшей Пушкину прогрессивной русской литературы он искал выхода из последекабрьского тупика на путях большой общественной деятельности, патриотического подвига, на путях сближения с народом, от которого были так оторваны декабристы. Он верил в великие силы нации и тем самым в ее великое будущее. Пессимизм, бывший отражением и выражением тягчайшего общественного кризиса и тех труднейших условий - полицейской слежки, жандармских преследований, цензурного гнета, - в которые была поставлена жизнь самого поэта, побеждался высоким историческим оптимизмом, дававшим силы, вдохновлявшим на продолжение литературного "подвига". Очень выразительна в этом отношении хронологическая последовательность написания Пушкиным его интимно лирических и гражданских стихов данного периода. Так, вскоре после минорной, овеянной глубокой грустью "Зимней дороги" (ноябрь - декабрь 1826 г.) поэт создает мажорные "Стансы" ("В надежде славы и добра..", декабрь 1826 г.) и выдержанное в той же бодрой, мажорной тональности послание декабристам в Сибирь ( "Во глубине сибирских руд", конец декабря 1826 г. - начало января 1827 г.); примерно месяц спустя после безнадежно-пессимистических "Трех ключей" (18 июня 1827 г.) пишет стихотворение "Арион" (16 июля 1827 г); после "Воспоминания" ("Когда для смертного умолкнет шумный день...", 19 мая 1828 г.) и самого безнадежно мрачного во всей пушкинской лирике стихотворения, написанного поэтом на день своего рождения, "Дар напрасный, дар случайный..." (26 мая 1828 г.) Пушкин создает (в основном в октябре 1828 г.) героико-патриотическую поэму "Полтава". В своей гражданской лирике второй половины 20-х гг. Пушкин остается верен не только чувству большой личной привязанности к своим "братьям, друзьям, товарищам", как называет он декабристов (послание "И. И. Пущину", 1826, "19 октября 1827" и др.), но и "высокому стремленью" их "дум" - освободительным идеям декабризма ("Во глубине сибирских руд.."). В стихотворении "Арион", иносказательно изображая гибель декабристов и свою тесную связь с ними ("Пловцам я пел..."), поэт подчеркнуто заявляет, что он продолжает слагать "гимны прежние". Именно таким "прежним гимном", развивающим с исключительной художественной силой радищевскую тему протеста против "зверообразного самовластия... когда человек повелевает человеком", является один из самых замечательных образцов пушкинской гражданской поэзии - стихотворение "Анчар" (1828). В то же время в своих "Стансах" 1826 г. поэт, убедившись в безнадежности попыток без поддержки народа произвести революционный переворот и видя полное отсутствие связи между народом и передовыми кругами общества, пытается побудить Николая I, который своими псевдолиберальными посулами сумел внушить поэту, как и многим декабристам, доверие к себе, - пойти, вслед его "пращуру" Петру I, по пути решительных преобразований страны сверху. Заканчиваются "Стансы" смелым призывом к царю быть "незлобным памятью", то есть вернуть сосланных на каторгу декабристов. Стихотворение это, хотя и полное ошибочных надежд и политических иллюзий, все же было неверно оценено многими современниками, и даже друзьями Пушкина, как его измена своим прежним убеждениям. Ответом им явилось стихотворение "Друзьям" 1828 г., в котором, объясняя отношение к царю, Пушкин одновременно излагал свою политическую программу (прощение декабристов, любовь к народу, защита прав народа, защита просвещения), прямо противостоящую мракобесным призывам раболепствующих царских "льстецов" - идеологов реакции. Недаром царь запретил публиковать это стихотворение. Осуждение Пушкина друзьями за его "Стансы" еще более усилило то острое чувство одиночества, которое испытывал поэт после своего возвращения из ссылки. В эту же пору Пушкин начал ощущать и еще более горькое чувство-одиночества творческого, связанного с тем, что новые его произведения, в которых гений поэта восходил все на большую высоту и далеко опережал своих современников, находили все меньше понимания со стороны окружающих. Чувство это нашло резкое выражение в цикле стихов Пушкина о поэте и его назначении, об отношении между поэтом и обществом ("Поэт", 1827, "Поэт и толпа", 1828, "Поэту", 1830, и др.). Стихотворения эти, негодующе направленные в адрес реакционной великосветской и литературной "черни", совершенно неправильно истолковывались многими последующими критиками, как якобы выражающие аристократическое пренебрежение к простому народу, с которым в действительности Пушкин все теснее сближался в своем творчестве. Равным образом в 60-е гг., когда разгорелась ожесточенная борьба между революционными демократами и сторонниками антиобщественной теории "чистого искусства", последние неправомерно стремились взять эти пушкинские стихи на свое вооружение. На самом деле в них выражается неизменная точка зрения Пушкина на поэзию как на большое искусство и в то же время утверждается ее высокое гражданского назначение. Поэт в этом цикле стихотворений предстает в двойном и вместо с тем слитом воедино образе "служителя муз", "жреца Аполлона" и пророка-борца. В то же время в ответ на посягательства реакционных кругов подчинить себе "перо" певца декабристов - использовать в своих целях его могучее дарование и колоссальную популярность - Пушкин энергично выдвигает лозунг свободы и независимости творчества, обращается к писателю с энергичным призывом - идти "дорогою свободной" "туда, куда влечет свободный ум". Все это придает и данному циклу неизменно свойственное поэзии Пушкина свободолюбивое звучание. Создание в 1828 г. "Полтавы", самовольная, без разрешения властей, поездка Пушкина в 1829 г. на театр военных действий в Закавказье, где он становится свидетелем доблестных боевых дел простых русских людей, новое и гораздо более глубокое соприкосновение с могучей природой Кавказа, встречи и беседы со ссыльными друзьями-декабристами, - все это оказало самое благотворное влияние на душевное состояние поэта и, несомненно, способствовало преодолению владевших им тягостных настроений. В цикле кавказских стихов и в особенности в стихах, написанных после возвращения с Кавказа, в таких, например, как ослепительно-солнечное "Зимнее утро" (1829), прямо противостоящее "Зимней дорою", снова повеяло бодростью, здоровьем душевным, мужественным, жизнеутверждающим духом. С новой силой возрождается и пушкинская "лелеющая душу гуманность". Безнадежно-мрачные, ни на минуту не покидающие поэта думы о смерти, об обреченности всего его поколения разрешаются в стихотворении "Брожу ли я вдоль улиц шумных..." (1829) светлой альтруистической концовкой - благословением грядущего: "И пусть у гробового входа // Младая будет жизнь играть". Глубоко человечным чувством проникнуто и стихотворение Пушкина "Цветок" (1828), и исполненные безграничной самоотверженной нежности, светлой печали любовные стихи Пушкина 1829 г.: "Па холмах Грузии лежит ночная мгла..." и в особенности "Я вас любил..". Среди стихотворений этого периода необходимо особенно отметить послание "К вельможе", в котором поэт подымается на высоты широкого философско-исторического созерцания: не только воссоздает типический образ русского "просвещенного" вельможи XVIII в., но и развертывает, исключительно скупыми средствами - в лапидарных и предельно выразительных образах-характеристиках, - картины жизни дореволюционной Европы, гибели в "вихре" революции старого строя и становления нового века, "века-торгаша" - буржуазных общественных отношений. x x x Через несколько месяцев после создания стихотворения "К вельможе" прославленной болдинской осенью 1830 г. в творчестве Пушкина произошел коренной перелом - окончательный отказ от романтических представлений о действительности, романтических иллюзий и в связи с этим переход от "шалуньи-рифмы" к "суровой прозе", перелом, предчувствием которого были исполнены упоминавшиеся выше заключительные строфы шестой главы "Евгения Онегина" и который исподволь подготовлялся и вызревал в его творческом сознании. Приехав ненадолго для устройства имущественных дел в связи с предстоящей женитьбой в родовую нижегородскую вотчину, село Болдино, Пушкин неожиданно, из-за вспыхнувшей холерной эпидемии, вынужден был пробыть здесь около трех месяцев. Как в 1824-1825 гг. в Михайловском, Пушкин снова очутился в глухой русской деревне, в еще более полном одиночестве и еще более тесном соприкосновении с простым народом, вдали от столичной неволи, от Бенкендорфа и его жандармов, от продажных журналистов вроде Булгарина, от светской "черни". И поэт, говоря его собственными словами, встрепенулся, "как пробудившийся орел". Накапливавшаяся за годы относительного творческого затишья громадная внутренняя энергия, то и дело дававшая себя знать в непрестанно сменявших друг друга многочисленных замыслах, планах, набросках, не доводимых Пушкиным до конца и остававшихся под спудом в его рабочих тетрадях, вдруг и разом вырвалась наружу. И это получило силу грандиозного творческого взрыва - по количеству, разнообразию и качеству созданных в этот кратчайший срок произведений, - беспримерного во всей мировой литературе. Из лирических произведений болдинской осенью 1830 г. было написано около тридцати стихотворений, среди которых такие величайшие создания, как "Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье..."), любовные стихотворения - "Прощание", "Заклинание" и в особенности "Для берегов отчизны дальной...", такие, как "Герой", "Бесы", "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы". Поражает широчайший тематический диапазон лирики болдинского периода: от проникновенного любовного стихотворения ("Для берегов отчизны дальной...") до бичующего социального памфлета ("Моя родословная"), от философского диалога на большую этическую тему ("Герой") до антологической миниатюры ("Царскосельская статуя", "Труд" и др.), до веселой шутки ("Глухой глухого звал..."), до меткой и злой эпиграммы. Этому соответствует и исключительное разнообразие жанров и стихотворных форм: элегия, романс, песня, сатирический фельетон, монолог, диалог, отрывок в терцинах, ряд стихотворений, написанных гекзаметром, и т. д. Лирика этих месяцев, как и все "болдинское" творчество Пушкина, с одной стороны, завершает целый большой период творческого развития поэта, с другой - знаменует выход его на принципиально новые пути, по которым десятилетия спустя пойдет передовая русская литература. Особенно новаторский характер носит небольшое стихотворение "Румяный критик мой...", при жизни Пушкина не печатавшееся и столь смутившее редакторов посмертного издания его сочинений, что они придали ему (возможно, и по цензурным соображениям) смягчающее заглавие "Каприз". Действительно, в этом стихотворении, представляющем собой как бы лирическую параллель к одновременно написанной "Истории села Горюхина", поэт начисто смывает все идиллические краски с изображения деревенской крепостной действительности, дает образец такого трезвого, сурового реализма, который прямо предваряет поэзию Некрасова. x x x Из всего великого, что было создано Пушкиным болдинской осенью 1830 г., наиболее значительным с точки зрения закономерности дальнейшего развития его творчества является цикл "Повестей Белкина", в котором нашла завершенное осуществление давняя потребность автора "Евгения Онегина" и "Бориса Годунова" овладеть художественной прозой. Начиная с этого времени, в течение всего последнего шестилетия своей жизни, Пушкин пишет преимущественно в прозе. Новые, все нарастающие "прозаические" тенденции сказываются в той или иной степени и почти во всех остальных областях ею творчества. Число созданных им в эти годы стихов резко уменьшается. Так, в 1831 г. написано всего пять завершенных стихотворений - случай еще небывалый в творчестве Пушкина. Причем три из них относятся к области политической поэзии ("Перед гробницею святой", "Клеветникам России", "Бородинская годовщина") и только два стихотворения являются лирическими в собственном смысле этого слова: "Эхо", в котором сказывается горькое переживание поэтом своего творческого одиночества, непонимания его современниками, и "Чем чаще празднует лицей...", посвященное очередной лицейской годовщине. Среди произведений последующих годов мы встречаем такие замечательнейшие образцы пушкинской лирики, как большое стихотворение "Осень" (1833), дающее не только ярко живописную и вместе с тем проникновенно лирическую картину осенней природы, но и ярко рисующее одну из вдохновенных минут могучего прилива творческой энергии, подобной той, которая проявилась болдинской осенью 1830 г. В этом же году написано отличающееся подлинно трагическим колоритом "Не дай мне бог сойти с ума...". Замечательны такие стихотворения, как "Пора, мои друг, пора!" (1834), "Полководец" (1835), "Вновь я посетил" (1835) и др. Но субъективно-лирический голос звучит в пушкинских стихотворениях 30-х гг. все реже. Наоборот все усиливается в них эпическое повествовательное начало. Таковы баллада "Гусар" (1833), переводы двух баллад Мицкевича "Воевода" и "Будрыс и его сыновья" (1833), стихотворение "Странник" (1835), навеянное книгой писателя-проповедника эпохи английской революции XVII в. Джона Беньяна. К этим же годам относится, с одной стороны, ряд "Подражаний древним", переводов из античных поэтов, с другой, стихотворение "Сват Иван, как пить мы станем..." (1833) - одно из самых замечательных проникновений Пушкина в народный "русский дух". В 1834 г. появился долгое время не оцененный по достоинству критикой цикл "Песен западных славян", в большинстве своем построенный на имитациях Мериме, которым Пушкин, со свойственным ему умением проникать в национальный "дух" других народов, сумел придать действительно славянский характер Особенно значительна входящая в этот цикл "Песня о Георгии Черном" - оригинальное произведение Пушкина, материалом для которого послужила книга одного русского путешественника - современника поэта. Необыкновенная личность "воина свободы" Георгия Черного издавна, как мы уже знаем, привлекала внимание поэта. Но если раньше этот образ разрабатывался Пушкиным в сугубо романтическом духе ("Дочери Карагеоргия", 1820), то "Песня о Георгии Черном" представляет собой единственное в своем роде сочетание глубочайшего психологического проникновения, предельно строгой эпической простоты и подлинной народности поэтической формы. К двадцатипятилетию со дня основания лицея Пушкин начал в середине октября 1836 г. писать стихотворение: "Была нора: наш праздник молодой // Сиял, шумел и розами венчался...". В этом стихотворении, одном из самых последних произведении Пушкина вообще, создававшемся тогда, когда черные тучи все безысходнее сгущались над ним, - поэт оглядывает грустным, почти прощальным взором и свою личную жизнь, и ту бурную эпоху войн и революций, свидетелем и участником которой было его поколение. Стихотворения Пушкин не дописал и в таком неоконченном виде стал читать его на традиционной встрече товарищей-лицеистов. "Однако едва поэт, - рассказывает один из присутствовавших, - начал читать первую строфу, как слезы полились из его глаз, и он не мог продолжать чтения...". Незавершенность стихотворения приобрела почти символический характер. Так же - в апогее своего развития - внезапно оборвалось и все пушкинское творчество. В созданном незадолго до последней лицейской годовщины стихотворении "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." Пушкин подвел итог и всей своей творческой жизни. Он подчеркивал, как самое ценное в своем поэтическом творчестве, гуманистический его характер ("чувства добрые я лирой пробуждал") и освободительный пафос ("В мой жестокий век восславил я свободу"). Белинский, продолжая и развивая в своих знаменитых статьях о Пушкине эту авторскую самооценку, прекрасно характеризует реализм пушкинской лирики, ее высокую художественную правду, чистоту, благородство и присущую ей несравненную поэтическую грацию. "Общий колорит поэзии Пушкина и в особенности лирической - внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность. К этому прибавим мы, что если всякое человеческое чувство уже прекрасно по тому самому, что оно человеческое (а не животное), то у Пушкина всякое чувство еще прекрасно, как чувство изящное. Мы здесь разумеем не поэтическую форму, которая у Пушкина всегда в высшей степени прекрасна; нет, каждое чувство, лежащее в основании каждого его стихотворения, изящно, грациозно и виртуозно само по себе: это не просто чувство человека, но чувство человека-художника... Есть всегда что-то особенно благородное, кроткое, нежное, благоуханное и грациозное во всяком чувстве Пушкина. В этом отношении, читая его творения, можно превосходным образом воспитать в себе человека... Поэзия его чужда всего фантастического, мечтательного, ложного, призрачно-идеального; она вся проникнута насквозь действительностью; она не кладет на лицо жизни белил и румян, но показывает ее в ее естественной, истинной красоте; в поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля" (В. Г. Белинский, VII, 339). Т. Цявловская. Примечания к стихотворениям Пушкина 1813-1822 гг. * Воспоминания в Царском Селе. Стихотворение было написано в октябре - ноябре 1814 г. для чтения на публичном экзамене (8 января 1815 г.) при переходе с младшего трехлетнего курса лицея на старший. Чтение стихов в присутствии многочисленных гостей стало подлинным триумфом юного поэта. Державин, уже старик, "был в восхищении ". Товарищ Пушкина Дельвиг написал и тогда же напечатал стихотворение "Пушкину", в котором говорит об этом событии: И ланиты его от приветствия Удивленной толпы горят пламенем. (А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934, стр. 191.) Сам Пушкин не раз вспоминал об этом: в послании 1816 г. "К Жуковскому", в своих "Записках", которые он вел в ссылке и уничтожил "при открытии несчастного заговора", причем страничку о Державине поэт сохранил; наконец, во II строфе восьмой главы "Евгения Онегина". "Воспоминания в Царском Селе" было первым произведением, напечатанным поэтом в 1815 г. с полной подписью. Подготовляя в 1819 г. к печати первый сборник своих стихов (не осуществленный тогда), Пушкин переработал текст стихотворения, освободив его от похвал Александру I (как спасителю Европы). В 1825 г. стихотворение было включено по желанию Пушкина в рукопись его сборника, посланного в цензуру; однако в вышедшей книге оно не появилось. Возможно, цензор обратил внимание на отсутствие строфы, посвященной царю: стихотворение было хорошо известно в первоначальном виде, так как именно в этой первой редакции печаталось в "Собрании образцовых русских сочинений и переводов в стихах" (1817 и 1823 гг.). Огромные чертоги - "Камеронова галерея" близ Екатерининского дворца в Царском Селе. Минерва - италийская богиня мудрости. Минерва росская - Екатерина II. Элизиум - по верованиям древних греков, место пребывания душ усопших, в поэтическом словоупотреблении - рай. Полнощный - северный. Под скипетром великия жены - то есть в эпоху царствования Екатерины II. Над... скалой вознесся памятник - ростральная колонна посреди большого пруда, воздвигнутая Екатериной II в память морской победы над турками под Чесмою в 1770 г. Памятник простой - обелиск в память победы над турками при реке Кагуле в 1770 г., которую одержали русские войска под руководством гр. П. А. Румянцева. Петров Владимир <Василий. - И.П.> Петрович (1736-1799) - поэт-одописец. Вселенной бич - Наполеон. Беллона - в римской мифологии богиня войны. Воитель поседелый - М. И. Кутузов. Скальд России - В. А. Жуковский, автор стихотворения "Певец во стане русских воинов" (1812). * Лицинию - Первое гражданское стихотворение Пушкина. Поэт сопровождал текст в журнальной публи кации 1815 г. подзаголовком "С латинского" (в печатных сборниках стихотворений - 1826 и 1829 гг. - подзаголовок этот был перенесен в оглавление). Он был поставлен Пушкиным из соображений цензурного порядка, чтобы отвести ассоциации с современной русской действительностью. Такого рода ссылки на мнимые литературные источники стали обычным приемом Пушкина в подобных случаях. Написано стихотворение в 1815 г. Ликторы - служители, сопровождавшие сановных лиц в древнем Риме, расчищавшие им путь, в толпе. Ромулов народ, квириты - граждане древнего Рима. Циник - здесь: последо ватель древнегреческой философской школы киников (циников), проповедовавших презрение к житейским благам. Ювенал (60-е гг. - после 127 г.) - римский поэт-сатирик. * Гроб Анакреона. Начало стихотворения напоминает одноименное стихотворение Гете (1785) : Anakreon's Grab Wo die Rose hier blüht, wo Reben und Lorbeer sich schlingen, Wo das Turtelchen lockt, wo sich das Grillchen ergötzt, Welch ein Grab ist hier, das alle Götter mit Leben Schön bepflantz und geziert? Es ist Anakreon's Ruh. Frühling, Sommer und Herbst genosst der glückliche Dichter; Vor dem Winter hat ihn endlich der Hügel geschützt. Перевод (Д. Усова): Здесь, где роза цветет, где лозы сплетаются с лавром, Где голубка манит, где нам цикада поет, - Чья здесь могила видна, на которой боги взрастили Жизни цветущий убор? Анакреонов покой. Все счастливый изведал: весну, и лето, и осень; Но от зимы наконец этот укрыл его холм. Это сходство объясняется или общим греческим источником (у Пушкина - через какую-либо французскую интерпретацию), или же знакомством Пушкина со стихотворением Гете. Познакомить Пушкина с поэзией Гете (немецкого языка Пушкин в лицее но знал) могли поклонники немецкой литературы Дельвиг и Кюхельбекер. В последнем случае произведение является самостоятельной разработкой заимствованной у Гете темы. Пушкин посылал в 1816 г. "Гроб Анакреона" (стихотворение написано в 1815 г.) в "Вестник Европы", однако в журнале оно не появилось. См. послание "Дельвигу" ("Любовью, дружеством и ленью...") прим. к нему. * Друзьям ("Богами вам еще даны..."). В первоначальной редакции стихотворение, по всей вероятности, представляло собой элегию в тридцать два стиха. Она начиналась так: Среди беседы вашей шумной Один уныл и мрачен я... На пир раздольный и безумный Не призывайте вы меня. Любил и я когда-то с вами Под звон бокалов пировать И гармонически стихами Пиров веселье воспевать. По пролетел миг упоений, - Я радость светлую забыл, Меня печали мрачный гений Крылами черными покрыл... Не кличьте ж вы меня с собою Под звон бокалов пировать: Я не хочу своей тоскою Веселье ваше отравлять. Конец этой редакции утрачен. Во второй лицейской редакции стихотворение начиналось: К чему, веселые друзья, Мое тревожить вам молчанье? Запев последнее прощанье, Уж муза смолкнула моя; Напрасно лиру брал я в руки Бряцать веселье на пирах И на ослабленных струнах Искал потерянные звуки... Богами вам еще даны и т. д. Готовя стихотворение к печати, Пушкин оставил одно заключительное восьмистишие, почти не меняя его текста. * Шишкову ("Шалун, увенчанный Эратой и Венерой..."). Послание Александру Ардалионовичу Шишкову (1799-1832) (племяннику А. С. Шишкова, главы общества "Беседа любителей русского слова"). "Царскосельский товарищ" Пушкина, как называет его поэт в своем письме, А. А. Шишков был в 1816 г. поручиком Кексгольмского полка, расположенного в Софии, под Царским Селом, впоследствии - довольно известный поэт и переводчик, человек передовых общественных убеждений. Сравнив стихи твои с моими... - Ранние стихи Шишкова, столь высоко ценимые Пушкиным, неизвестны: вероятно, они утерялись в результате постоянных политических ссылок и преследований Шишкова властями. * Дельвигу ("Любовью, дружеством и ленью..."). Элегическое послание обращено к ближайшему другу Пушкина по лицею, поэту Антону Антоновичу Дельвигу (1798-1831). Оно было вызвано обидой по поводу того, что три стихотворения Пушкина, посланные им в "Вестник Европы", в том числе "Гроб Анакреона", не были приняты к печати. Под словами о "злобной клевете", возможно, подразумевается отзыв издателя журнала Каченовского, отказавшего Пушкину в публикации стихотворений. Ранняя редакция послания, написанная непосредственно после отказа журнала, завершалась следующими строками: Исчез священный жар! Забвенью сладких песней дар И голос струн одушевленных! Во прах и лиру и венец! Пускай не будут знать, что некогда певец, Враждою, завистью на жертву обреченный, Погиб на утре лет, Как ранний на поляне цвет, Косой безвременно сраженный. И тихо проживу в безвестной тишине; Потомство грозное не вспомнит обо мне, И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой, Забвенья порастет ползущей повиликой! Дельвиг поддержал друга ответным посланием: К А. С. Пушкину Как? житель гордых Альп над бурями парящий, Кто кроет солнца лик развернутым крылом, Услыша под скалой ехидны свист шипящий, Раздвинул когти врозь и оставляет гром? Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона, На лиру звучную потоком слезы лить, Дрожать пред завистью и, под косою Крона Склоняся, - дар небес в безвестности укрыть? Нет, Пушкин, рок певцов - бессмертье, не забвенье и т. д. (А. А. Дельвиг, Полн. собр. стихотворений. Библиотека поэта, Л. 1934, стр. 283.) * К Каверину ("Забудь, любезный мой Каверин..."). Петр Павлович Каверин (1794-1855) - в 1816-1817 гг. поручик лейб-гвардии Гусарского полка, стоявшего в Царском Селе; бывший студент Геттингенского университета, впоследствии член Союза благоденствия. Стихи объяснены самим Кавериным в следующей записи: "Пушкин в Noеl на лейб-гусарский полк, не прочтя мне, поместил и на мой счет порядочный куплет и, чтоб извиниться, прислал чрез несколько дней следующее послание - оригинал у меня: "Забудь, любезный мой Каверин..." и т. д. (Ю. Н. Щеpбачев, Приятели Пушкина Михаил Андреевич Щербинин и Петр Павлович Каверин, М. 1913, стр. 60 и 80). "Ноэль на лейб-гусарский полк" дошел до нас в отрывочных записях, сделанных по памяти современниками поэта, и поэтому в настоящее издание не включен. Строфа, посвященная Каверину, неизвестна. * В. Л. Пушкину ("Что восхитительней, живей..."). Послание обращено к дяде Пушкина, Василию Льволичу (1767-1830); написано незадолго до выпуска из лицея, когда Пушкин колебался в выборе между гражданской и военной службой. В первой редакции послание начиналось следующим текстом: Скажи, парнасский мой отец, Неужто верных муз любовник Не может нежный быть певец И вместе гвардии полковник? Ужели тот, кто иногда Жжет ладан Аполлону даром, За честь не смеет без стыда Жечь порох на войне с гусаром И, если можно, города? Беллона, Муза и Венера, Вот, кажется, святая вера Дней наших всякого певца. Я шлюсь на русского Буфлера И на Дениса храбреца, Но не на Глинку офицера, Довольно плоского певца; Не нужно мне его примера... Ты скажешь: "Перестань, болтун! Будь человек, а но драгун; Парады, караул, ученья - Все это оды не внушит, А только душу иссушит, И к Марину для награжденья, Быть может, прямо за Коцит Пошлют читать его творенья. Послушай дяди, милый мой: Ступай себе к слепой Фемиде Иль к дипломатике косой! Кропай, мой друг, посланья к Лиде, Оставь военные грехи И в сладостях успокоенья Пиши сенатские решенья И пятистопные стихи; И не с гусарского корнета, - Возьми пример с того поэта, С того, которого рука Нарисовала Ермака В снегах незнаемого света, И плен могучего Мегмета, И мужа модного рога, Который милостию бога, Министр и сладостный певец, Был строгой чести образец, Как образец он будет слога". Все так, почтенный дядя мой, Почтен, кто глупости людской Решит запутанные споры; Умен, кто хитрости рукой Переплетает меж собой Дипломатические вздоры И правит нашею судьбой. Смешон, конечно, мирный воин, И эпиграммы самой злой В известных "Святках" он достоин. Заканчивалось послание следующими стихами, примыкавшими к стиху "Меж верной сабли и седла": Но вы, враги трудов и славы, Питомцы Феба и забавы, Вы, мирной праздности друзья, Шепну вам на ухо: вы правы, И с вами соглашаюсь я! Бог создал для себя природу, Свой рай и счастие глупцам, Злословие, мужчин и моду, Конечно для забавы дам, Заботы знатному народу, Дурачество для всех, - а нам Уединенье и свободу! * Разлука ("В последний раз, в сени уединенья..."). Стихотворение обращено к Вильгельму Карловичу Кюхельбекеру (1797-1846) и в первой редакции называлось "К Кюхельбекеру". Написано в последние дни совместной жизни в лицее. Отделывая стихотворение весной 1825 г., перед публикацией, Пушкин, среди исправлений художественного порядка, сделал одно существенное смысловое изменение; в стихах: Не разлучайся, милый друг, С фортуной, дружеством и Фебом - поэт исправил второй стих: С свободою и Фебом. "Простите, верные дубравы!". Написано перед отъездом из Михайловского, имения матери Пушкина в Псковской губернии; Пушкин провел здесь после окончания лицея пять недель летом 1817 г. Тригорское - соседнее имение, принадлежавшее Прасковье Александровне Осиповой (1781-1859); поэт часто бывал там и на всю жизнь сохранил дружеские отношения с Осиповой и ее дочерьми. К Огаревой, которой митрополит прислал плодов из своего саду. С Огаревой Елизаветой Сергеевной (1786-1870) Пушкин познакомился еще в 1816 г. в Царском Селе, у Карамзиных, и тогда же написал "Экспромт на Огареву" (стр. 366). Митрополит, хвастун бесстыдный - митрополит новгородский и санкт-петербургский Амвросий. Сам он бог своих садов. - В греческой мифологии бог садов (Приап) был богом плодородия и мужской силы. На этом сопоставлении и построена эпиграмма на митрополита, который в 1817 г. был семидесятипятилетним стариком. Тургеневу ("Тургенев, верный покровитель..."). Тургенев Александр Иванович (1784-1845) в 1817 г. был директором департамента духовных дел, членом комиссии по устройству евреев и секретарем Библейского общества, что и имеется в виду в начале стихотворения. В последних стихах намек на попытки Тургенева вернуть Пушкина к работе над начатой поэмой "Руслан и Людмила". "Краев чужих неопытный любитель...". Обращено к кн. Евдокии Ивановне Голицыной (1780-1850), незаурядной, умной женщине; современник назвал ее "жрицей какого-то чистого и высокого служения"; ее прозвали Пифией. Карамзин писал Вяземскому в декабре 1817 г., что Пушкин "смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера". (Старина и новизна, кн. I, СПб. 1897, стр. 43.) Вольн