бщего смятения. Сколько он проспал, Таши не смог бы ответить. Одурманенная фантазия, ничем больше не сдерживаемая, швырнула его в пучину столь сладострастного кошмара, что Таши даже наедине с собой вспоминал этот сон смущаясь. И в то же время Таши казалось, что он не спал вовсе, что не прошло и минуты, он едва прикрыл глаза и тут же услышал голос Ромара: - Ну-ка, быстренько поднимайся, нашел время отдыхать. С великим трудом Таши приподнялся,натянул одежду, которую подтолкнул ему Ромар. Оглянулся, ища Унику. Ее нигде не было. - У меня в сумке фляга, - сказал Ромар. - Достань и выпей до капли. - Один раз ты меня сегодня уже опоил, - не удержался Таши. Ему было худо, руки дрожали, цепкий колдовской туман упорно колыхался в голове. - Вот именно. Теперь надо привести тебя в чувство. Таши откупорил фляжку, понюхал. Питье горько пахло мятой и полынью. Оно действительно немного прочистило голову, хотя Таши так и не мог как следует вспомнить и понять, что же все-таки с ним было на самом деле. Он твердо знал только одно: Унике угрожает беда. - Слушай внимательно, - наставлял Ромар. - Сейчас ты пойдешь и тебе поставят знак воина. Потом получишь свои награды, а завтра с утра отправишься вместе с дозорными вверх по реке. - Я не могу бросить Унику. - Сможешь. Вы и без того успели натворить больше, чем прощается члену рода. Она, по крайней мере, тебя, дурака выручила, так теперь не мешай мне выручать ее. Будь добр, исчезни на пару дней, не мозоль людям глаза. В любом случае, Унику так просто не казнят, ты всегда успеешь вернуться и если не помочь, то хотя бы умереть вместе с ней. - Хорошо, - послушно сказал Таши и пошел во внутреннюю ограду, где Матхи ловко, словно зрячий колдовал над изготовленными ежиными иглами и плошками с черной и бардовой краской. Глава 3 Дело предстояло непростое, попросту неслыханное. Ни вождь, ни колдун не могли, да и не стали бы решать его своей единоличной властью. Речь шла о жизни одного из членов рода, а в таком вопросе могут судить только главы семей и лучшие мастера. В былые годы на судилища приходили бабы-йоги и слово их всегда было суровым. Женщины более прочих держались за обычаи старины. Обычно не так-то просто было собрать старейшин из четырех далеко разбросанных селений, но сейчас они все были здесь, на празднике посвящения, и потому суд был назначен уже на следующий день. Небывало редко случалось в роду подобное. Крепко помнили люди историю с сыном Лара, и гнев Матери-Земли. И так же крепко считались родством. Потому и ужаснулись люди, узнав, что случилось и глядели теперь на Таши с еще большим ужасом, чем в те времена, когда считали его мангасом. Недаром же Ромар велел Таши скрыться с глаз долой, не гневить понапрасну встревоженный род. С дозором Таши не пошел, но и Ромара не посмел ослушаться - из селения убрался. Понимал, что вся надежда на старика. Тот видывал на веку больше, чем десяток таких как Таши; может и сумеет выручить. Ведь и в самом деле, дальние они родственники с Уникой, что кукушка с жаворонком, она его тоже братцем зовет. Разумеется, далеко Таши не уходил. Ныло, болело внутри - словно бревном неподъемным хватило. На месте не усидишь, рыщешь, точно голодный волк-одиночка. Запасшись луком и стрелами, прихватив какой ни есть еды - на всякий случай, вдруг бежать придется - Таши затаился в зарослях пожухшего орляка, там, где еще недавно сбегал, посверкивая, с прибрежных холмов узкий ручеек. Как на ладони, парень видел частокол, что окружал поселок, ворота - и до блеска вытоптанную площадку перед ними. Просторная площадка, куда больше той, что перед жилищем Бойши, где стоит Столп Предков и собираются старшие охотники, когда нужно решить что-то всем вместе. На Смертный Суд мог прийти любой из родичей. Другое дело, что говорить могли лишь те из мужчин, что уже женаты и имеют потомство. На мгновение Таши порадовался, что, по крайней мере, Тейко рта раскрыть не дадут. А если попробует свое кричать - вмиг заставят примолкнуть. Высоким правом судить в роду владели лишь девять человек. Пятеро старейшин, главы семей, Бойша, как вождь, Матхи, как шаман, Ромар, как... как Ромар, и девятый - мастер Стакн. Да, и еще могла говорить - но не выносить решение - самая старая из матерей, последний отголосок былой власти йог. Как они решат? Что присудят? - терзался Таши, грызя кулак. В который раз он пытался угадать, что в мыслях у того или другого из стариков, что вольны обречь на смерть Унику. Ромар... ну, с этим ясно. Костьми ляжет, чтобы выгородить любимицу. Да только хватит ли его слова? Не всем по нраву колдун Ромар; может статься, прекословить начнут только лишь потому, что ОН это сказал. Стакн. Мягкий он, добрый, хороший, не то что камни его. Великий искусник. Сам без жены остался - девушки той семьи, к которой мог свататься, по сердцу не пришлись, и мягкий Стакн проявил твердость. Говорят, сохнул в молодости мастер по красавице из своей семьи, потому и ходит в бобылях. Если это правда, то сейчас Стакн безразличен не будет, вот только что ему больная память подскажет: защитить того, кто посмел пойти против жестокого закона или же покарать? Вразуми мудрый Лар мастера на доброе решение! Муха. Странный он, этот Муха, щупленький, кажется - одним пальцем свалишь; ан нет. Худой, да жилистый; покрепче иных, у кого плечи в ворота не сразу проходят. Семья его издавна рекой живет, лучшие рыбаки все родом оттуда. И Муха - главный. Реку любит - не сказать как. Головой не больно-то светел, а все до единого рыбьи хитрости да ухоронки знает. Муха мужик не злой, прошлой осенью за Таши заступался, но последние дни ходит мрачный как туча - обмелела Великая, ушла вода... что-то дальше будет. Ох, не оберешься беды с Мухой, коли обиду за реку начнет на Унике отыгрывать. Туран. Из нижнего селения. Упорный и упрямый как сам Лар-прародитель. И крепко за старину держится. Зачем, почему, отчего - не важно. Обычай - и все тут. Жестокий человек Туран. Если роду надо - значит надо. С этим все ясно, пощады ждать нечего, будь ему хоть родной сын. Бараг. Его семья большей частью в дальнем выселке обитает, возле горных лесов. Говорят, они с великанами дело частенько имеют... Хитер Бараг, тороват - но, вроде б, не злой. Свиол. Этот в пахотных делах сведущ. Его семья, пожалуй, самая многочисленная в роду. А вот охотники их подкачали. Тейко, правда, из ихних будет... Вот этот уж точно не пощадит. Таши вздрогнул. И, из старейшин последний - Лат. Таши досадливо сморщился, вспомнив главу своей семьи. Вообще-то полагалось бы Лату сидеть выше прочих старейшин - потому что из этой семьи вышел нынешний вождь, Бойша. Власть Старшего в семье велика, иные и вождями помыкать умели - да только Лат не таков. В рот Бойше смотрит, слова поперек не скажет. И на советах всегда молчит - до тех пор, пока вождь слово не изронит. Лата уж и спрашивать перестали. Зачем? Бойшу они и сами услышать могут. Матхи, шаман. От него-то, понимал Таши, более всего зависит - что станет с Уникой. Ловок шаман. Говорить красно умеет. Слова плетет - что искусный мастер Стакн желвак кремня обкалывает. Каждое слово - по месту. С одной стороны, обязан шаман закон поддерживать, обычай блюсти, потому что кому ж, как не ему, знать, что предков да Мать разгневать может, а что нет. И умен Матхи, и хитер, даром что слепец. Может так дело повернуть, что люди Унику тут же начнут камнями забрасывать... чтобы потом на них же бездыханное тело спалить. А может - и так, чтобы оправдали. Велика власть шамана. Он волю предков толкует. Ну и остался последний. Бойша, вождь. Хороший вождь... и к Таши по-людски относится. На испытании душой болел за него. Девчонку специально выбрал, чтобы попригожее... Старался для Таши, а тот ему одну неприятность за другой. Как ни поверни, а сегодня Бойше тяжко придется... Вождь обычаями повязан еще больше чем шаман. И воины посильнее его найдутся, и охотники поудачливее, а уж на реке Мухе и вовсе равных нет. И если сам вождь древний закон отринет... что ж будет тогда? Таши лежал, наблюдая, как народ течет через ворота, торопясь занять места вокруг судилища. Сам суд увидят едва ли несколько десятков; услышит, наверное, сотня - а остальным придется довольствоваться тем, что впереди стоящие перескажут. Женщины идут, мужчины... Отцы дочерей ведут - чтобы знали, наверное, каково со своими братьями блудить. Много народу. Все, кто мог, на ком работы неотложной нет - все появились. Толпа, сгрудившаяся вокруг судьбища, внезапно раздалась, освобождая дорогу. Шли те, кому решать Уникову участь. Впереди шел Бойша. В правой руке вождь сжимал священную дубинку зеленого нефрита, а левой - вел Унику. И хотя от мелового холма до площади перед воротами немалое поприще, но Таши видел, что девушка шагала, гордо подняв голову. Больше она ничем не могла сказать за себя: на суде у нее не будет слова; она сейчас - на полпути между Живой страной и Мертвой. А такие должны молчать. Вторым шел Матхи. Тоже понятно почему. Не проступок судят, а преступление против рода. В таком деле даже тень судимой вредоносна. И шаман должен уберечь соплеменников от беды. Ради Смертного Суда Матхи облачился как для большого камлания. На лице - страшная маска Хавара, свирепого духа Справедливости, что следит за вынесением приговоров. Ромар и Стакн брели рядом. Безрукий колдун опустил голову; мастер же что-то горячо ему втолковывал. Дорого бы дал Таши, чтобы услыхать эти слова... Следом выступали старейшины - и парень разглядел непреклонно-свирепое выражение Турана. Ох, не к добру... Люди разом приутихли, хотя следом за старейшинами еще валили опоздавшие; собрался почитай что весь народ. Даже самые древние старики не помнили Смертного Суда. Разве что Ромар... но колдун такими памятками не делился. Толпа, словно вода, смыкалась за спинами проходивших набольших рода. Наступила тишина. На земле расстелили шкуру громадного зубра - на нее опустился Бойша, сел на пятки, положив поперек колен священный нефрит. Руку Уники он выпустил и девушка осталась стоять посреди пыльного круга. Таши казалось - ее взор ищет кого-то в толпе... уж не его ли? Расселись и старейшины. Каждый - на специальную, для таких случаях хранимую шкуру. Конечно, не зубра. На шкуре предка может восседать только вождь. Ромар и Стакн, как шли, так и сели рядом. Колдун не поднимал головы, а говорливый мастер все продолжал ему что-то негромко втолковывать. Говорить осталось недолго - вождь поднимет священный нефрит и придет молчание. На ногах остались лишь Уника и Матхи. Шаман не может сидеть, он - посредник между предками и живущими, он - между небом и землей. А! Вот и Тейко... Таши почувствовал как сжались кулаки. Не утерпел незадачливый соперник, приперся-таки на судилище... да еще, гляди-ка, в первые ряды просунулся... Ишь, как глаза горят, за три полета стрелы видно. Двигались, пихались, толкались еще недолгое время. Наконец Бойша медленно поднял дубинку вождя. И - разом как обрезало. Замерли. Застыли. Окаменели. Смотрят. Ждут, что вождь скажет. Ему начинать суд. - Дети Лара! - могучий голос Бойши разносился далеко окрест, так что Таши в своем укрывище слышал его ясно. - Должно нам сегодня судить прозывавшуюся Унику, дочь Латы. В чем ее вина - назову и да услышат меня предки! И пусть не останется тех, кто скажет - не знал-де я. Зачала прозывавшаяся от Таши, брата своего... Обычно люди так не разговаривают, сегодня вождь говорит обрядовым слогом. Уники уже нет среди живых. Она - на полпути. Даже имени у нее не осталось. Потом, ежели оправдают, имя вернут. А коли осудят, тогда имя больше не потребуется. Не станет такого имени в роду, и никто более этим словом дочь не назовет. А что Таши назван братом Унике, так это тоже обряд. Раз они из одной семьи - значит, брат и сестра, и не может быть меж ними брака. - От мангаса, дрянь!!! - взвизгнул вдруг Тейко. Народ охнул: совсем ополоумел парень! Вождя прервать! Ни на миг не замедлил Бойша своей речи. Только раз взглянул на крикуна - и Тейко разом осекся. Под взглядом вождя разве что Ромар глаз не опустит. Сейчас бы могли и скрутить крикуна. Но - верно, цепко помнил Бойша, кого в жены добивался Тейко; пожалел на первый раз, понял сердечную боль, что порой и разум затмить может. - Зачала от Таши, охотника, человека. Зачала от того, кто в ее семье рос. Теперь должно нам судить ее. Говорите, старейшие! А кто горлопанить станет... того утихомирим. Первыми говорить должны старики. Вождь с колдунами слушают. Их слово последнее. Им решение изречь. Хотя... не бывало такого, чтобы пошел вождь поперек приговора старейших вкупе с колдуном, шаманом и мастером... Таши замер, прислушиваясь. Нет, ничего не слыхать. Замолк вождь и гадай, что происходит. Теперь и близстоящие не все расслышат. Старейшины горло рвать не станут. Таши сжал зубы, мучительно сощурился, стараясь хотя бы рассмотреть получше, что происходит перед воротами, по выражению лиц догадаться о словах. В толпе произошло какое-то движение, и Таши с ужасом увидел, как в центр, под взгляды людей вышла согнутая седая старуха. Подняла иссохшую руку, не то требуя внимания, не то сходу принявшись проклинать, закричала тонко, слов издали не разобрать, одни взвизги. Старая Крага! Первой начала, ведьма! Всякий знает, что нет большей ревнительницы старины, чем эта старуха. Болтали - быть бы ей йогой... да не успела, прошло их времечко. Можно представить, что она там говорит... Таши застонал и упал лицом в ладони. Не слишком довольны были и охотники. Дело серьезное, не женское. Но если по совести рассудить, то еще в недавние времена семейные дела одни бабы разбирали. Вот и гадай, слушать старуху, али нет. А вернее - слушаться ли ее. Говорить у Краги полное право, как-никак шестерых сыновей родила, и у каждого уже свои дети. - Не стали мудрых матерей слушать - и вот вам! - запричитала Крага. - Времена вернулись беззаконные! Опомнитесь, люди, неужто опять вам захотелось, чтобы земля от гнева камни да валуны вместо хлеба рожать начала? Чтобы чудище невиданное родилось - детям нашим на погибель, чужинцам да мангасам на радость?! О чем рассуждать собрались, родовичи?! Девка закон отринула да еще и священную шкуру рожениц похитила, а вы топчитесь, как будто не знаете, что делать! Ну так я вам скажу: предать ее смерти! Отдать Матери-Земле! По толпе прокатился вздох. Лютую казнь требует старая. Приговоренную нагой закапывают в землю, чтобы одна голова торчала, и ждут, когда придет неторопливая смерть. Потом забрасывают землей. Великая Мать вберет в себя преступившую закон и не прогневается на своих детей. Люди понимали, почему злая бабка первой сунулась в круг. Видно хотела сразу настроить старейшин на угодное ей решение. Последний оплот женской власти - это браки. Кому из какой семьи жен брать. Коли этот обычай рухнет, то останется мудрым бабам только травничать да детишкам носы вытирать. И никого не удивило, когда Матхи кивнул, будто соглашаясь, и сказал: - Напутала ты, мать, видно памятью ослабела. В землю окапывать положено, если кто родича смертью убьет. А тут проступок другой. Крага выпрямилась, тяжело дыша. Казалось, взгляд ее навылет пронзит Унику - а той хоть бы что. Девушка стояла, опустив голову и безучастно ждала... чего? Будто и не ее судили вовсе... По толпе прошел легкий шелест. Первое слово упало против Уники, а то, что шаман возразил старухе, так все понимала, что это он против ведуньи сказал, а не в защиту преступницы. Хотя право судить у женщин отнято, но слово Старшей кое-чего значит, она не за одну себя, а за всех женщин говорит. Так просто ее слово не отринешь и не отбросишь. Женщины как и встарь - сила, у каждого человека мать есть, в каждом доме хозяйка управляется. И уж если старухи на кого разобидятся, много чем досадить смогут. Однако Бойша и глазом не моргнул. - Ты сказала, Крага. Мы тебя услышали. Теперь сядь и дай изречь мужчинам. - Мне позволь, вождь, - поднялся Ромар и разом наступила такая тишина, что слышно было как мошкара звенит над потной толпой. Слово Ромара - это не вопли глупой Краги. Частенько бывало, что говорил колдун против большинства, но никогда в важных делах не ошибался и слово свое против законов и обычаев не обращал. Что-то сейчас будет? - Родовичи! - Ромар произносил слова негромко, но слышали его отчего-то даже те, что стояли в задних рядах. И хоть не обрядовым слогом говорил колдун, но казалось, будто песню поет. Порой и единое слово смысл речи переменяет. Родичи, это те, кто сегодня живет, кто рядом стоит, вместе с тобой кусок хлеба ест. А родович - то всякий член рода, живой или мертвый - неважно. Для всех детей зубра говорил Ромар, и для предков, и для ныне живущих, а это не каждый может. Крага, вон, тоже родовичей поминала, а слыхали ее прадеды, али нет - то неведомо. Вот сейчас - всем слышно: - Родовичи! Старшины! Ты, Матхи, и ты, Бойша! Послушайте меня, допрежь чем судить. Что-то не припомню я, чтобы прежде приговаривали мы кого-то к смерти. В песнях о таком поется, а на живой памяти не было. Не попусти Лар и сегодня... - Так она же... - завопил было Тейко, но соседи тотчас зажали ему рот. Вот уж точно ополоумел - сначала вождя, а теперь и колдуна перебить! - За что судим Унику, дочь Латы? - Ромар медленно обвел всех взглядом. - Сказано, что она и Таши из одной семьи. Но значит ли это, что они и впрямь родня по материнским линиям? Вспомните, Пакс, дед Латы - разве не взял он в жены черную девушку с юга? А у них родилась Мота, которую взял в жены Кирит, а Мота - родила Лату. Так где же общая мать у этих детей? Так я говорю, родовичи? Так, старшины? Ромар сделал паузу. Бойша, прищурившись, смотрел на безрукого старика, лицо вождя оставалось непроницаемо, но Ромар, знавший как облупленного любого члена рода и давно научившийся понимать несказанное, видел, что Бойша мысленно упрашивает его: ну, поднажми же еще чуть-чуть, поднажми! И даже не столько за Унику болел душой вождь, а просто деление на семьи стояло ему поперек глотки. Каждый год по осени начинались беды, трудности и неразбериха. Парни оставались холостыми, девушки не могли найти женихов, а все из-за дурного старушечьего уклада. Давно бы пора этот обычай похерить, но здесь не только матери воспротивятся, но и старейшины. Пока род на семьи делится, у них в руках какая-никакая, а власть. Но ежели сами старейшины признают, что потомки пришлых невест хоть и числятся в семье, но как бы не совсем, то такое решение быстро порушит неугодное положение вещей. Матхи опустил голову, уставившись в землю незрячими глазами. Стакн, пригорюнившись, крутил в пальцах осколок кремня, словно ему не терпелось скорее взяться за работу. Остальные старшины глядели на Ромара молча и с недоумением - он что, их за беспамятных считает? Думает, не помнят они, кто кому и кем приходится? Что же шаман молчит? А Матхи стоял, равнодушно наклонив голову, словно к чему-то внимательно прислушивался, и не было ему никакого дела до речей, что произносятся тут... - Так говоришь, - кивнул Стакн. - Отчего разгневалась Мать-Земля на Ларову дочь, что легла с его сыном? Да оттого, что у Шура и сестры его, дочери Лара, и в самом деле общая кровь была, а не одно наименование! Слышите, на самом деле одна кровь! А здесь? Не отыскать нам общей праматери для Таши и Уники! Нет в них одной материнской крови, и, значит, не за что на нас Матери-Земле сердиться! Род зашумел. Загудел, встревожено, зло, точно дикие лесные пчелы, у которых бортник забирает их сладкое сокровище. И шум этот, разнесшийся далеко окрест, очень не понравился Таши. Ромар стоял, словно собираясь говорить дальше - однако, сжав могучие кулаки, напротив него поднялся Туран, старшина нижнего селения. - Красно говоришь ты, Ромар. Мудрый ты человек, то всякий знает. И предков ты помнишь, не только по именам. Все верно. Но вот только одного ты не говоришь: нарушила закон девка или нет? Я не знаю, настоящая в ней кровь или какая другая, а вот закон, обычай, уложенье рода нашего, они нерушимы. Или Таши с этой девкой уже не из одной семьи?.. - Или мало нам реки мелеющей! - внезапно выкрикнул Муха странным, высоким голосом, каким не мужчине, а обиженному ребенку кричать впору. - Верно! - тотчас подхватил Свиол. - Или мало нам горя и бедствий? Вы, что же, не видите, как сердятся на нас предки? Или карлики эти, на птицах ездящие - благо? Не с того ли они появились, что дочь Латы закон и честь отринула?.. Дела... всегда Свиол с Мухой на ножах были, а ныне, глянь-ка, заодно! Таши не мигая глядел на Свиола, размахивающего руками, и догадки одна мрачней другой бродили в его голове. Можно представить, о чем кричит старейшина. Злится на Унику, что дала от ворот поворот Тейко, внуку его брата. Еще Таши подумал, что из лука Туны легко уложил бы злобного старика... Подумал - и сам ужаснулся этой мысли. Такое одному мангасу пристало!.. После слов Свиола Матхи наконец соизволил медленно поднять голову. Разговоры о воле предков - его удел. И никому в него вступать не положено. Лицо шамана поворотилось в сторону Свиола - тот разом язык прикусил. Над судилищем сгустилась тишина. Очень злая тишина. Однако никто не прервал Ромара, когда безрукий колдун заговорил вновь. - Так и знал я, Туран, что вспомнишь ты о законах. Да только вот о чем помысли - Пакс взял черную девушку в жены. А до этого ее приняли в ту семью, где потом родился Таши. Об этом я уже говорил, и всем ведомо, что нет общей матери у Уники и Таши. Никто моих слов не оспорил. А ну как другая семья назвала бы чернокожую своей дочерью? Что изменилось бы тогда? - Другая семья? - туповато удивился Туран. - А это еще причем?.. - А притом, - терпеливо втолковывал Ромар, - что общей матери у дочери Латы и у Таши, сына Туоры как не было, так и нет. И посватайся Пакс к той же девушке, но в другую семью, сегодня никто бы и слова не сказал, узнав, что Уника с Таши сошлись по собственной воле и прежде свадьбы. Так, родовичи?.. Далеко не каждый из собравшихся на площади понял хитросплетения Ромаровой речи, но все же большинство, привыкшее долгими вечерами разбираться в запутанных родословных, оценило ловкий ход, и по толпе пронесся одобрительный гул. Туран побагровел. Умом он не блистал; зато природной хитростью Лар его не обделил. И сейчас нижний старейшина чувствовал, что безрукий колдун затягивает его, Турана, какими-то правильными словами совсем не туда, куда бы ему, Турану, хотелось... - Куда клонишь, безрукий?! - злобно прошипела Крага. Роман взглянул на старуху и с укоризной покачал головой. - Эх, Крага, Крага... Разве ж так мы с тобой еще вчера говорили?.. - Вчера ты преступницу не выгораживал! - бросила старуха - словно в лицо плюнула. Ромар пожал культяпыми плечами и ничего не ответил - обратился прямо к роду, к живым и мертвым людям. - К тому речь моя, что нету на Унике кровного злодеяния. Не смешана материнская кровь. Получается, что судим мы за случай, а не за преступление. - Калинку и Малона им напомни, почтенный Ромар, - негромко посоветовал Стакн, по-прежнему глядя в землю. - Тоже верно, - Ромар расправил плечи и словно бы стал выше ростом. - Калинка из рода Тура, а Малон наш. В чью семью изначально девку определили?.. А потом что было? Собрались старшие матери - и ты ведь там была, Крага, не так ли? - и что решили? Мол, коли полюбились друг другу - так уж пусть вместе будут. И - изрекли, чтобы в другую семью Калинку принять. Так было, родовичи?.. Суровая складка меж бровей Бойши мало-помалу разгладилась. Доволен вождь. Дело клонится к удачному концу. Не дело вот так запросто жизнями бросаться. Осудишь девчонку - вместе с ней и парня потеряешь, это и дурной поймет. Таких молодцов как Таши в роду немного, а Уника, так просто загляденье. Правда, Тейко жаль, но в этом вождь не властен. Впрочем, от сердечных ран умирают редко. А Ромар продолжал, мгновенно уловив нотки неуверенности в негромком гудении толпы. - Сперва в одну семью поставили, затем в другую перенесли... Ну как не спохватились бы Калинка с Малоном вовремя и попали бы в одну семью? Что, они кровными братом и сестрой бы сделались? А полюби они друг друга, и если б дите у них зачалось - тоже Калинку судить бы стали? В народе кто-то охнул - похоже, как раз сама Калинка. - Вот мое слово, родовичи, - напирал Ромар. - По нашей воле Калинка в одну семью попала. По нашей воле - в другой оказалась... И Матери-Земле до того дела не было. - Дак что ж у Калинки твоей с с нынешней девкой общего!? - потемнев лицом, выкрикнул Свиол. - Калинка - от людей тура вчера! А Пакс - когда жил-то?.. - Да хоть при самом Ларе-прародителе, - едко ответил Ромар. - По матерям кровь считается - не так ли? Нету у Таши с Уникой общей праматери - и все тут. И у Калинки с Малоном нет. Калинку из одной семьи в другую передвигали? Передвигали. А Унику отчего нельзя? Нешто разница есть меж двумя девчонками? Род взорвался криками. На судилище положено молчать, а кто право имеет и знает, что сказать, говорить должен негромко, с пониманием. Но когда такое творится, попробуй промолчи!.. Старейшины, все разом, вскочили на ноги. Голоса их смешались. Ромар стоял, вскинув голову, и Таши из его далека почудилось, что все уже закончилось, они победили. Сейчас скажут свое слово шаман и вождь, потом они вместе со старейшинами изрекут приговор... и пусть Крага плюется, сколько влезет... - Сядьте все! - повысил голос Бойша. - Не за киноварь торгуемся. Ты все сказал, Ромар? - Нет, - упорно ответил старик. - Вот вам мое последнее слово, сородичи: не за что Унику на смерть обрекать. Не смешана кровь. Не свершилось зло. А обычай... обычай есть мы! Как жизнь покажет, таков и обычай должен быть. Ромар сел. По толпе прошел шепоток, смущены были все, даже те, кто желал Унике смерти. А Матхи по-прежнему молчал. - Ох, не пойму, что ты говоришь, Ромар! - наконец начал Туран. - По-твоему, законы да обычаи отринуть надо, коли пигалица эта их похерила? Так тебя послушавши, завтра все, кому не лень, с кем попало путаться начнут! - Ты мои слова, Туран, не переиначивай! - калеченый волшебник грозно сверкнул очами - да так, что здоровенный, бывший некогда первым силачом рода, старшина нижнего селения невольно пошатнулся. - Закон это, конечно, закон, против никто не говорит; да только не всегда жизнь под него подогнать можно. Жизнь любой закон перехитрить сумеет. А насчет "все, кому не лень" да "с кем попало" - так я только про Унику говорил. Не так уж часто к нам приходят женщины из других родов. - Все равно, - гнул свое Туран. - Какой же это закон будет, если хоть раз его не выполнить? Нарушишь в малом - и большое погибнет. Вот пусть Муха скажет. Что с рекой делается?.. - Гибнет река! - истово выкрикнул старшина рыбаков. - Погибом погибает! Рыба мрет. Древяницы нас не узнают. Омутинники избесились, того и гляди на дно уволакивать станут!.. Гибнет река, и мы вместе с ней сгинем! - Поняли теперь? - загремел Туран. - Нечего ждать беды, она уже пришла. А от чего все? Скажи им, Муха, скажи! - Дык ясно с чего!.. Небось через блуд все и пошло!.. - казалось, Муха сейчас заплачет. Лицо его кривилось, точно у обиженного ребенка. - И шкуру священную она без посвящения схватила! - завопила Крага. - Шкуру-то, шкуру - забыли? Которую только старшие матери брать смеют?! - Тихо, Крага! - впервые вмешался Бойша. - Ты насчет женских дел не скворчи. Не за то Унику судим. А что до посвящения... так дикие зубрихи, жены Лара, никакого посвящения и вовсе не проходят. И ничего. Живы покамест. А Уника, как ни крути, женщина. Уже. - Да, можеть, и нет там ничего, - заметил рассудительный Бараг. Он заговорил впервые с начала суда. - Можеть, соврала девка, парня своего выгораживая. Пуза-то - не видать! - Когда ты пузо увидишь - поздно будет! - взъярился Свиол. - Пусть-ка старухи ее посмотрят... - Потом! - оборвал Бойша. - Уника знала, что на смерть идет. А тут уже не до вранья. Раз говорит - в тягости, значит, так оно и есть. Из ее слов мы и судим... - Но, славный Бойша, - прошипела Крага, - если прав Бараг, и не в тягости Уника... - То, значит, Таши, Ромаров выкормыш - мангас подлый! - рявкнул Свиол. - Надо было испытание по правилам вести. Вот откуда порча идет! Этот вопль был слышен и на холме, так что рука Таши против воли потянулась к луку. Вот они о чем заговорили! Ну уж, нет, живой не дамся. И первая моя стрела - тебе, Свиол, будет! С Турана-то что взять - для него что Уника, что Калинка, что иная девка - все едино. Закон нарушен - и точка. А вот Свиол... - Тихо!!! - Бойша приподнялся, рассердившись не на шутку. - Ты, Свиол, прикуси язык! На весь род поклеп возводишь! Парень на испытании стоял. У кого глаза были, те все видели. Род приговорил: Таши - человек! Кто тут за законы громче всех кричит? Ты, Туран? Ну, так отвечай - с Таши ясно или нет?! Ох, грозен, грознехонек был в тот миг Бойша! Старшина нижних потупился и вроде бы даже съежился весь... - Не мангас он, - выдавил он через силу. - А раз так, то и разговоры о нем - побоку! - предупредил вождь. - Да леший с ним, окаянцем! - с неподдельным страданием выкрикнул Муха. - А про реку-то опять забыли! Про РЕКУ! Погинает река-ведь!.. - Ты что, думаешь, это с Уникова деяния? - в упор спросил Муху Ромар. Другой бы, наверное, испугался горящего колдовского взгляда, но Муха и бровью не повел. - Погинает река!.. Воды совсем не стало! И притоки все, как один, мелеют... и ключи прибрежные высохли... Сети ставить уже негде!.. Скоро жрать нечего будет!.. Через что ж еще такая беда могла привалить, а, колдун, скажи?!.. - Пока не скажу, - негромко ответил Ромар. - Но, поверь мне, Муха, я делаю все, что могу. И, будь у меня вновь две руки - обе отдал бы, не задумываясь, чтобы узнать - отчего эта беда. Веришь мне, нет? Но Муха, верно, уже ничему и никому не верил. Кажется, он даже не слышал слов Ромара, а просто обхватил голову руками и сел, уткнувшись лицом в колени... - Истину Муха сказал, - поднялся Свиол. - Гибнет река! Гневается на нас Мать-Земля. А что Ромар тут словами играл, будто Муха острогой - дак известное дело - Уника при нем, как собачонка. А ответь мне, Ромар, кратким словом, чтобы каждый понял. Из одной семьи Уника с... Таши? - последнее слово он выплюнул словно черное ругательство. - Из одной, - кивнул Ромар. - А по закону что полагается сестре, если брат ее поял? - Ежели и впрямь сестре, то смерть, - голос Ромара звенел. - Так что ж мы тут еще говорим? - Свиол развел руками. - Бараг, ты что молчишь? Ты, почтенный Лат? - Трудно сказать, - Лат беспомощно покосился на Бойшу. - И так - худо, и этак - неладно. - Закон есть закон, - Бараг пожал плечами. - Жалко, конечно, дуру-девку, но... одну помилуем - потом беды не оберемся. Сами видите - кругом такое творится, что шаман с колдуном вдвоем разобрать не могут. Небось из-за Уники!.. В нашем поселке такого окаянства не бывало, так Белоструйная хоть и обмелела, а течет. А ну как помилуем развратницу, и вода вовсе уйдет? Мать-Земля разгневается, ее так просто не умолишь! Снова вместо хлеба песок и каменья родить начнет! А то еще у Уники какое-нить чудище родится? - Убить всегда успеешь! - озлился мастер Стакн. - Убить легче чем камень расколоть, да только потом битое не склеишь и покойника не воротишь! - Всегда, да не совсем! Вот высохнет река, рыбы не станет, скот падет... Не-ет, такое не по мне. Решать надо. И как решать - мне тоже ясно. - Говорить буду я, - вдруг негромко произнес Матхи. Шаман медленно вышел на середину круга. Встал, вскинул руку, пробежал чуткими пальцами по лицу Унике. Великое чудо - рука шамана. Ею он и угли берет, ею и мысли читает. - Она не лжет. Она и впрямь в тягости. И отец ребенка - Таши. И он - не мангас. Так сказали предки. И оставим это. Да, этим не мог похвастаться даже Ромар. Предки сказали - и все тут. С предками не поспоришь. - Уника нарушила закон, - медленно, на одной ноте, говорил Матхи, странно покачиваясь из стороны в сторону. - Закон всего людского племени, что изречен был, когда гневалась земля. И даже сам Лар не мог отвести от своих детей ее гнев. Будь Таши с Уникой кровные брат и сестра, была бы у них одна мать - первым бы сказал я - смерть!.. Но колдун Ромар молвил правду: нет у Таши и Уники общей праматери. Материнские линии их не пересекаются, хотя оба они из одной семьи. И потому я не знаю, что сказать. Не было прежде в роду такого. Даже мудрые предки не знают, как поступить. Тихо-тихо стало на судилище. Предки не знают! Значит, дело и впрямь небывалое... - А коли так - своим умом судить нам придется, родичи. Просто сказать, что судить надо по закону. Но закона-то над нами два - один Матери-Земли, а второй - Лара. И кто знает - может, разгневает наше решение Мать-Землю, а может и великого Лара. Любит Лар, своих детей, силен будет гнев его, коли казним безвинную. Ибо закон Лара не нарушен Уникой. Великому зубру нет дела, кто кого в жены берет. А кто может сказать, преступила ли Уника закон Земли? То одна Земля сказать может, а когда скажет, так поздно каяться будет. Сами видите, нет простого ответа. Долго взвешивать надо, как отмеряем драгоценную киноварь - как должно теперь поступить. Не знают ответа предки, что являлись на мой зов. Не знают ответа духи. Нам с вами ответ искать. Скажу лишь - такое за один вечер не сделаешь. Долго надо мне говорить с духами и предками, долго надо старейшинам думать - что для блага рода превыше?.. А чтобы Мать-Земля не разгневалась на нас, Унику... следует приговорить к смерти. Ромар вскочил на ноги. - Опомнись, Матхи! Невинную на смерть посылаешь!.. - Погоди, Ромар, - против ожидания, Матхи ответил тихо. - Погоди, колдун. Ты недослушал. Я сказал, родовичи - приговорить к смерти. Но не сказал, что нужно немедля исполнить приговор! Шаман немного помедлил. Все ждали его слова, затаив дыхание. Даже Таши, в своем отдалении, понял, что вот, пришло время, сородичи решают. И - словно дыхание пресеклось. Что-то приговорят?.. - Унику приговорить к смерти. По имени ее не звать, живого дела с нею не иметь. Пусть ждет решения. А старейшины, вождь, Ромар, мастер Стакн и я - мы думать станем. Предков спрашивать. До той поры, пока не решим - не быть Унике ни среди живых, ни среди мертвых. А сидеть ей в Отшибной землянке. Я на вход и выход Слово наложу. Что приговорите, родовичи? Многолюдство одобрительно зашумело. Верно! Эк, и ловко же придумал шаман! К смерти приговорили - значит, Мать-Земля не прогневается. Ведь приговорили же! Среди живых более не числим! Имя отняли! Погребальный обряд справим честь честью! Таши слышал этот гул. На сердце полегчало. Едва ли смертный приговор встретили бы так. Неужто - оправдали?.. Да нет, и на такое не похоже. Оправдай народ Унику, Крага сейчас бы визжала, что поросая свинья. Чему же они так радуются? Юноша змеей выскользнул из зарослей, и крадучись двинулся к поселку. x x x Всю ночь Матхи, Бойша и мрачный, как туча, Ромар провели под открытым небом, верша мрачное смертное колдовство, словно мор пришел в поселок, от которого одна Мать-Земля избавить может. Старухи, запершись в доме Латы, справляли все потребное над Уникой. Этого Таши не видел. Да и, сказать по-правде, видеть не хотел. Живой хоронят! Погребальные песни поют! В одежду смертную одевают! Разве что не закапывают... Наутро после суда Ромар одному ему ведомым способом отыскал Таши, по звериному кружившего вокруг деревни. О приговоре Таши уже знал - хватило подслушанных обрывков разговоров. - Хуже дело обернулось, чем я думал, но не так плохо, как могло оказаться, - ободряюще сказал безрукий колдун. - Матхи шаман мудрый, понимает, что невинной кровью только беду накличешь. Но и против древнего закона пойти он не может. Нет у него на это власти. Однако, рассудил толково, казнь отсрочить сумел. И уж теперь все от нас зависит... - Прокрадусь ночью и уведу! - глухо вырвалось у Таши. - Уведешь? Куда? - озлился Ромар. - Глуп ты еще, видать, как годовалый телок. - Вход в землянку Матхи наговором запечатал! Ты, я, кто угодно - через порог как ни в чем не бывало шагнет, а Унике там дороги нет, понимаешь? - Значит, подкоп сделаю! - не сдавался Таши. - Быстро соображаешь... молодец, - усмехнулся Ромар. - Да только все равно - куда вы подадитесь? Человек без рода, уже не человек, а сыть звериная. Это Таши отлично знал и сам. - Ну, а ты-то что скажешь? Сколько они Унику в порубе продержат? - Сколько продержат? Я надеюсь, пока дите не родится. Увидят люди нормального мальчишку... или там девчонку, кого уж отец-Лар пошлет, увидят, что не проросла Мать-Земля камнями, что огонь с небес не упал... и сами потом будут удивляться, что думали дурно. - А река как же? Ведь эту беду на Унику как раз и хотели свалить! Я далеко был, и то слышал. - Что слышал? Как Муха орал?.. Так у Мухи от горя голова помутилась. Ему Великая дороже жены и детей. - А ты сам как думаешь?.. - с некоторым трепетом спросил Таши. - Все бывает, - Ромар пожал плечами. - Много непонятного за последнее время случилось... темные дела в мире творятся. Но все-таки, повторю, что все бывает. Не из-за Уники обмелела Великая. Я бы знал. Успокойся. И видно, что и самому Ромару горько, а слово утешения сказал, и вроде как полегчало... Жаль нельзя такое же слово Унике передать, на разговоры с ней Матхи наложил строгий запрет. С умершими может беседовать только шаман, да и то, если они сами того захотят. Народ в поселке от Таши шарахался. Выкрикнуть вслед обидное не решался ни один мальчишка. Да и сверстники поспешно сворачивали с дороги. Однако возле самого Дома Молодых Вождей Таши поджидал Тейко. В глазах у него была такая ненависть, что только смертью может насытиться. - Жду у Старого Ручья, - сквозь зубы процедил Тейко. И добавил, плюнув Таши под ноги: - Мангас! Таши даже не сразу понял, что сказал ему Тейко. А поняв, мимоходом подивился, что разумник Тейко на такое решился. Кровавые поединки между родичами строго запрещены. Нельзя, неможно такого допустить, чтобы в роду свои начали кровью считаться. Кто первым оружие обнажил, кто ответил - неважно; обоих ждет изгнание. А коли один из поединщиков смертью умрет, то и второй за ним не замедлит. Это уже закон Лара: окапывать убийцу в землю и, рук не марая, ждать, пока сам умрет. Таши ничего не ответил. Молча отодвинул плечом соперника, прошел в дом. Положил на место лук, копье. Даже нож, с которым не расставался, вынул из-за обмотки, спрятал в мешок. Хотя, ему страшиться нечего, он и без того в глазах родичей законопреступник. Ромар о брошенном вызове догадался сразу, издалека заметив, как Тейко и Таши поодиночке уходят из селения. Все ясно. Ума Тейко лишился; да и Таши не лучше! Нельзя с бесноватым связываться... Только как их теперь остановить? Куда они умотали, жеребцы быстроногие? Придется спрашивать амулеты, а тем временем два молодых олуха вполне успеют переломать друг дружке кости. Окончив гадание, Ромар вышел из ворот, огляделся. Невдалеке пастухи лениво гнали отару. Вокруг, как обычно, крутилась целая стая приблудных собак. Ромар уже совсем было собрался поворачивать к Старому Ручью, когда его не по-стариковски острые глаза заметили вдали какое-то движение. Двое бегут... А вот что это там, за ним?! Ромар внезапно ощутил разливающийся внутри холод. Оцепенев, старый колдун смотрел, как, теряя последни