рустнули под копытами. Рузарх жамкнул челюстями третью диатриму, но остальные уже снова вцепились в его бока. Не переставая жевать, зверь завертелся на месте, стараясь сбить надоедливых птиц. Те отскакивали, и Таши с отвращением и ужасом наблюдал, как они вскидывают головы, чтобы тоже проглотить вырванный из тела врага кусок. Это была уже не битва, а взаимное пожирание. В течение минуты рузарх сбил и растоптал еще двух диатрим, хотя на нем самом уже не оставалось ни одного живого места. Карлики на птичьих спинах визжали. Им единственным пока не перепало ни кусочка мяса и они во что бы то ни стало хотели завалить небывалую добычу, чтобы тоже набить животы. Птицы рванулись в новую атаку. На этот раз они лезли осторожнее, одинаково опасаясь как широчайшей пасти, так и тяжелого крупа, которым зверь, оказывается столь сокрушительно дрался. Новые потоки крови окрасили изодранные бока чудовища, рузарх покачнулся. Диатриты разразились ликующими воплями... Но древний зверь преподнес нападавшим еще один неприятный сюрприз. Враги рано обрадовались: сбить хищнокопытного гиганта с ног было не так просто; туша качнулась не под ударами острых клювов - неожиданно рузарх поднялся на дыбы, словно невиданных размеров медведь. Развернувшись на месте, рузарх обрушился на не успевших отпрыгнуть диатрим. Этим приемом рузарх в далеких тундрах сбивал на землю мамонтов. Вооруженные копытами передние ноги смяли разом трех самых шустрых птиц. А рузарх, уже не останавливаясь для еды, вновь завертелся, щелкая зубами и неожиданно бросаясь из стороны в сторону. Нервы у карликов не выдержали. Лишившись в единую минуту половины своего отряда, они развернули птиц и пустились в бегство. Победитель кинулся было следом, но пробежав пару шагов, понял, что догнать быстроногих птиц ему не по силам. Рузарх вернулся к месту недавней битвы и принялся жрать. Таши и Ромар, замерев следили, как он, мотая головой, выдирал куски мяса, хрустел птичьими костями, как наклонившись, подхватывал пастью убитых карликов. Хруст, чавканье и утробные стоны были слышны далеко окрест. Казалось, кровавой трапезе не будет конца, но все-таки и бездонный желудок рузарха переполнился. Сожрать восемь птиц оказалось зверю не под силу. Задушено хрипя и отплевываясь, рузарх направился к растущим неподалеку деревьям. На ходу он постанывал, и Таши мельком подумал, что чудовищу тоже не даром прошла эта схватка и раны заживут еще очень не скоро. Куда раньше кончится добытое в бою мясо, и тогда раненому гиганту придется туго. - Пойдем отсюда, - хрипло сказал оправившийся от потрясения Ромар. - А со стоянки, пожалуй, сниматься не нужно. Думаю, что сегодня рузарх на охоту больше не пойдет. x x x Как вернулись к месту сбора, узнали радостную весть: нашлись люди из верхнего селения, малой кровью вывел людей рачительный Сават, хотя сам сгинул, до последнего прикрывая отход сородичей. Верховые жители за эти дни успели присмотреть неплохое место для селения, где после недавних пожаров лес был не столь непроглядным. Не нравилась степнякам густая чащоба, где и неба толком не разглядишь. Кроме того, вторая группа разведчиков привела к месту сбора еще один отряд, который привел мастер Стакн. Четыреста человек разом прибыло к Сборной горе! А там, глядишь, и еще люди подтянутся. Это ли не радость? Вот только горчила радость при мысли о том, что выходило в путь двадцать три сотни, а до места добралось менее тысячи живых людей. Вместе с этим отрядом пришел и слепой шаман Матхи. К Сборной горе добрался на своих ногах, а дальше его уже несли. Матхи слег в горячке, и никто, даже Ромар не мог утверждать за верное, поднимется он после болезни или же останется род без шамана. Пришедшие оставили у Сборной горы доглядчиков: встречать припозднившихся, а сами пошли к новому лагерю, где верховые жители уже начинали ставить городьбу. Иным могло показаться странным, что люди в осеннюю пору не землянки стали рыть, не дома поднимать, а заботиться о частоколе, но никто из родичей против не выступал. Без крепкой стены в лесу казалось страшно. Никто не знает, чего ждать из угрюмой чащи, а через городьбу и рузарх не вдруг прорвется. Так что надо стену ставить, пока морозов нет и земля мягкая. А тем временем и в шалашах укрыться можно, согреваясь боком соседа. Главное - не опасно жить, а удобно - это уже потом. Однако, вышло так, что и безопасности за новым частоколом люди не нашли. Таши с Уникой поставили себе отдельный невеликий шалашик чуть в стороне от остальных. Что бы ни говорили покойный вождь и оба колдуна, но люди на Унику посматривали косо. И уж тем более никто с молодой парой в одном доме жить не станет. Люди вместе семьями живут, а Уника теперь ни в какой семье. Таши такое положение даже устраивало. Хоть и темно ночью в большом общем доме, а все неловко, когда в полушаге от тебя другая пара возится. А в отдельном шалаше вдвоем с милой - рай да и только! Жаль, что в первую же ночь счастье было отравлено. Таши пришел с работ - полный день рыл землю, стоймя вкапывая заостренные бревна - Уника встретила его у костерка, разложенного перед входом, покормила скудным ужином, а когда Таши сладко потянувшись, хотел войти в шалаш, Уника встала в проходе и твердо произнесла: - Сегодня я тебя домой не пущу. - А?.. - Таши ничего не понял. - Сегодня вдовья ночь, - словно маленькому объяснила Уника. Честно говоря, Таши и думать забыл, что бывает эта самая вдовья ночь. Обычай вдовьей ночи был древний, но соблюдался неукоснительно. Одну ночь в неделю женатые мужчины не имели права спать со своими женами. Всегда и всюду мужчины погибали первыми: от зубов и когтей, от стрел и топоров. Чуть не половина женщин в роду были вдовами. Кому-то из них удавалось найти нового мужа, но большинство так и оставались одинокими. Возможно, потому строгий закон наказывал за кровосмешение виновницу, а виновника снисходительно прощал. Мужская жизнь дороже женской. Рассказывали, что у иных народов один мужчина мог жить разом с несколькими женами, но в роду зубра такого не водилось. У всякого человека - одна жена и вторично жениться можно только если овдовеешь. А для того, чтобы бобылки и молодые вдовы не взбесились от бабского одиночества, и чтобы дети у них продолжали рождаться, отдали предки каждую седьмую ночь вдовам. Хочешь - не хочешь, а обязан в эту ночь женатый человек супругу покинуть и идти под чужой кров. Те из вдовушек, что попригожей, в такое время словно в девичестве, выбирать могли, другие как милости ждали, что хоть на одну ночь пригреет ее мужская рука. Но так или иначе, ломтик счастья получали все. Чтобы в такую пору не творилось бессовестного блуда, вдовью ночь следовало проводить только с теми женщинами, что из одной семьи с родной женой. Правильный закон, против слова не скажешь. Вот только Таши куда деваться, если Уника отныне ни к какой семье не принадлежит? - Может, нас это теперь и вовсе не касается? - робко спросил Таши. - Нет уж, - отрезала Уника. - Как закон говорит, так и поступим. Нечего судьбу искушать, предков гневить. Второй раз перед родом провинимся - больше не простят, - Уника вдруг улыбнулась беспомощно и тихо произнесла: - Ничего, ведь это только на одну ночь. Завтра вместе будем. Таши вздохнул и, собрав оружие, пошел к дозорному костру, решив в следующий раз заранее проситься на такую ночь в караульные. Но и эта ночь выдалась столь беспокойной, так что Таши хвалил себя за то, что вышел из дому при оружии, а не просто присоседился в шалаш к осиротевшим подросткам, которых теперь было в роду куда больше чем живущих при родителях. Приближался полуночный час, когда опрокидывается звездный ковш, выливая на землю беспросветную тьму. Небо вызвездило к утреннему заморозку. Караульные жались поближе к тлеющему костерку и не слишком охотно обходили недостроенный частокол. Хотя, никто не спал - слушали ночной лес, пытались понять его тайную жизнь. Вот птица крикнула, резко, заунывно. Что ее потревожило? И, вообще, что за птица? Неведомо. Три ночи тому назад, когда в ограде еще зияли преизрядные бреши, вот так же в час великой тьмы в полной тишине объявилось страшноватое непойми что. Мелькнула белая тень, сверкнули в темноте два изумрудных глаза, и отошедший на минуту караульщик - совсем еще молодой парнишка, упал обливаясь кровью. Был бы один - вовсе бы конец встретил. А так - кинулись товарищи, и злой дух умчался, не завершив злодейства. Кто-то рассказывал потом, будто расмотрел в свете факела бегущую по земле птицу. Не диатриму, конечно, а что-то вроде неясыти, только ростом с десятилетнего ребенка. Наутро при свете удалось отыскать на земле следы когтистых лап. После этого случая люди долго судачили, радовались, что не может диатрима вот так же в ночи носиться, слепнет, дуреха, хуже тетери. Но и с бегучей совой встретиться тоже не сладко было бы. Пикнуть не успеешь, как располосуют тебя острые как игла когти. И вообще, много опасностей лес скрывает, и все незнакомые. Вот опять птица крикнула, на этот раз с другой стороны. Терех - охотник из Турановой семьи, попробовал передразнить ночную крикунью и сам же засмеялся, когда ничего не получилось. - Ничего, - сказал он, - выучусь, как нужда припрет. Таким манером сигнал подавать удобно. Дергачом в чаще не покричишь, тут тебе не степь, а эта красавица в самый раз орет: и слышно, и не тревожно. Вот, скажем, захотел бы я на наш поселок ночью напасть и пошел бы двумя отрядами. Как отряд места достиг - крикнули ночной птахой, второй отряд приготовился - второй раз крикнули, а после третьего сигнала можно и нападать... Неведомая птица крикнула в третий раз и в то же мгновение небо прочертила сотня огненных полос. В первую минуту никто не мог разобрать, что же происходит, и лишь когда разом заполыхали чуть не все шалаши, люди поняли, что с неба падают горящие стрелы. Прежде сыновьям зубра не приходилось встречаться с таким оружием. Вместо острых наконечников у стрел были оголовки из просмоленного волокна. Как неведомые враги поджигали их, Таши понять не мог. С той стороны не было видно ни костров, ни вообще никакого огня, от которого можно было бы поджечь стрелу. Просто вдруг в кустах объявлялся огонек и тут же взвивался в воздух, чтобы упасть на пересохшие крыши шалашей. Люди с криком выскакивали из гибнущих жилищ, бросались под защиту недостроенных стен. Запели первые ответные стрелы. Нападающие немедленно прекратили бросать на поселок огонь и, оставшись в полной темноте, начали методично обстреливать поселенцев, которых ярко освещал огонь пожара. Впрочем, за последние дни людям зубра было не привыкать к неожиданным нападениям. Люди поспешно укрылись возле ограды, где стрелы не могли достать их; наиболее опытные охотники быстро привели в чувство заметавшихся и дружный залп вслепую по ближайшим кустам показал нападающим, что так просто селение взять не удастся. Во всяком случае, если не считать сгоревших шалашей, люди еще не понесли никакого ущерба. - Не стрелять! - незнакомый голос громыхнул так, что все невольно обернулись. Посреди освещенного круга стоял мастер Стакн. В поднятой руке он сжимал кусок камня, в котором все без труда признали навершие нефритовой дубинки. Значит, не пропала сломанная святыня, а может, даже часть своей силы сумела сохранить. Значит, еще не окончательно сгинул род, еще походят по земле сыновья Лара! А тихий Стакн, никогда в жизни не повышавший голоса, продолжал греметь: - Не стрелять! Это люди медведя, мы торговали с ними прежде и можем договориться сейчас! Откройте ворота! Неошкуренные бревная со скрипом сдвинулись в пазах, освободив проход. Стакн вышел на освещенное место. Рев зубра взбудоражил окрестности. С противовположной стороны было тихо, но и стрелы оттуда прекратили лететь. Подчиняясь внутреннему порыву, Таши выхватил из связки факел, подпалил его у ближайшего огня и встал рядом с мастером так, чтобы тот освещался своим светом, а не пламенем пожара. Шестым чувством Таши ощущал взгляды лучников, готовых в любую минуту спустить тетиву. Стакн вонзил в землю копье, положил рядом нефритовый обломок и неспешно пошел к темнеющим кустам. Таши, подняв факел, шел следом. В темноте тоже вспыхнул огонь, навстречу Стакну вышли две фигуры. Один - молодой парень с факелом, второй - пожилой охотник, должно быть, вождь нападавших. - Вы вторглись на наши земли... - немедленно начал говорить вышедший навстречу старик. Таши не слишком хорошо разбирал язык потомков медведя, но о чем речь идет - понял. Не пропали даром Ромаровы уроки, что старик давал в прошлом году, когда они вдвоем бродили не так далеко отсюда. - Мы будем говорить стоя, или в память о былой дружбе разожжем двойной огонь? - вежливо спросил Стакн. Мгновение сын медведя молчал, потом произнес: Мы разожжем двойной огонь. Пусть ваши люди готовят свой костер. Мы пока не будем стрелять. Стакн вернулся к землянкам, вздохнул, окинув взглядом ждущие лица, и сказал: - Будем жечь двойной огонь. - Вот и хорошо, - согласился Ромар. Мугон отдал короткие распоряжения своим подручным и те, отложив оружие, побежали по лагерю, собирать случайно уцелевшие от огня запасы хвороста, приготовленные для очагов. Что делать, посреди леса приходится выходить на переговоры со своими дровами. В скором времени на прогалине между недалекими зарослями и на скорую руку поставленной городьбой загорелись два костра. Они были разложены так близко, что языки пламени смешивались, поднимаясь в небо единым столбом, но на земле дрова и уголь лежали порознь, и двое молодых парней специально следили, чтобы свой уголь не откатился соседу, и от него чтобы не затесалась шальная веточка. Затем с двух сторон к огню двинулись высокие договаривающиеся стороны. От детей зубра вышли Стакн, Ромар и Мугон. Матхи, которому было бы здесь самое место, по-прежнему лежал в горячке, душа его бродила в иных мирах и не слышала обращенных к ней слов. С другой стороны подошли двое пожилых воинов и колдун, одетый в шкуру медведя, снятую со зверя целиком, вместе с частью черепа, так что оскаленные зубы нависали над разрисованным охрой лицом. Те и другие присели возле огня на пятки, каждый протянул руки к своему огню, погрузил ладони в пламя, омыл им лицо, чтобы не осталось в душе мелких незначащих мыслей. Ромар, который не мог совершить обряд как следует, встал на колени и опустил в огонь лицо, так что и без того негустая борода затрещала, свиваясь мелкими колечками. Теперь можно было говорить. - Вы вторглись на наши земли, - утверждающе произнес старший из медведей, тот самый, что выходил навстречу Стакну. - Мы и прежде приходили сюда, - возразил Стакн, - и никто из ваших людей в те времена не восставал против этого. - Прежде вы хотели торговать, а сейчас явились всем родом. Это наша земля, никто чужой не будет жить здесь. Ромар вздохнул, собираясь заговорить, но и Стакн, многократно ходивший в эти края менять свои изделия на лесные товары, не хуже колдуна знал, как следует говорить в такие минуты. - Люди зубра прежде не воевали с жителями лесов, - сказал он. - Не хотим мы войны и сейчас. Мы часто встречались с вами здесь, хотя и не знали, что вы считаете эти земли своими. Мы приносили вам кремень, морские раковины, хлеб и волшебную киноварь. Вы давали нам кость мамонта, шкуры песцов и чернобурой лисы, сладкий лесной мед и пахучую бобровую струю. Обмен всегда был честным, нам незачем обижаться друг на друга. Так? - Вы пришли на наши земли, - казалось вождь лесовиков не знает других слов и потому упрямо повторяет одно и то же. - Люди зубра не собираются всегда жить в лесу, - произнес Мугон, - Когда кончится засуха, мы вернемся в свои края. Нам надо всего-лишь перезимовать у вас, а потом мы уйдем. - Вы уйдете немедленно или мы станем сражаться с вами и убьем вас всех до последнего. Наши воины бесстрашны, наши луки бьют без промаха, наши копья тяжелы, а руки не знают усталости... Стакн дослушал до конца напыщенную тираду, которая, видимо, должна была устрашить пришельцев и показать им непобедимость хозяев, а потом миролюбиво заметил: - Наши воины тоже не слабы, к тому же, людей зубра и сейчас больше чем жителей леса. Но мы не воевали с вами в прежние времена, не хотим воевать и ныне. Нам безразлично, где переждать зиму. Но, в таком случае, покажите нам свободные земли. - Или вы думаете, мы не знаем, где находятся лесные озера? - непонятно спросил Ромар. - А пользоваться огненными стрелами вы нас уже научили. Не стоит поджигать дом соседа, когда у самого крыша крыта берестой. - Вас согнала с привычных мест не засуха, а жалкие чужинцы, которые еще слабей большеглазых карликов. Поэтому не хвались своей силой, - вождь медведей неприятно усмехнулся. - Но тебе я отвечу: на запад отсюда до самых бескрайних болот все земли свободны. Если там и есть человеческие племена, то они ничтожны и даже вы легко перебьете их. Можете, если угодно, бежать туда. Только помните, что там обитают большеглазые, которых вы так боитесь. - Мы не страшимся никого. Когда наши разведчики разузнают, что за земли лежат на закате, мы соберемся и пойдем в те края. - Вы уйдете немедленно. - Медведь недаром слывет мудрым зверем, - Стакн говорил как ни в чем ни бывало, лишь медленно падающие слова и отсутствие привычного такания показывали, как тщательно он обдумывает каждую фразу. - Вспомните, люди, ваш предок нападает на других зверей только когда он очень голоден или если кто-то обидит его детей. Но ведь никто из детей медведя еще не погиб? - Наши воины все целы. - Наши люди тоже. Так стоит ли ради нескольких дней, что потребуются нам для разведки новых мест и сборов, убивать собственных сыновей. Или у тебя нет семьи, вождь? Вождь лесовиков хотел ответить резким словом, уже щеки раздул, но тут к нему наклонился шаман в медвежьей шкуре и шепнул что-то на тайном языке. Стакн не разобрал слов, но по еле заметной усмешке Ромара догадался, что тот расслышал и понял сказанное, и что совет шамана как холодной водой плеснул в распаленную душу вождя. - Так и быть, я согласен, - промолвил вождь. - Мы дадим вам время. Сколько именно - это другой вопрос. Но пока мы будем его обсуждать, колдуны пусть отойдут в сторону. А то слишком много волшбы сплелось вокруг этих огней. Ромар и колдун лесовиков поднялись, молча отошли в сторону и присели друг напротив друга, приняв прежние позы. Колдун медведей был еще совсем молод, даже оскаленные зубы, нависающие надо лбом не могли придать ему грозного вида. - Я рад, что среди медведей есть мудрые люди, - сказал Ромар, - но сумеешь ли ты на таком расстоянии успокаивать своего вождя? - Я достану его за три полета стрелы, - ответил юноша. Некоторое время колдуны молчали, пристально разглядывая друг друга, потом молодой спросил: - Мне интересно знать, зачем вы отрубаете вашим колдунам руки? Я много гадал об этом, но ответа не получил. Ведь безрукий колдун не становится ни сильнее, ни мудрей. Но все-таки, вы это делаете. Не первый раз наши роды жгут двойной огонь на лесных полянах, но каждый раз среди людей зубра сидит безрукий волшебник. Еще наши прадеды удивлялись этому. - Я понимаю тебя, - важно сказал Ромар, - но и ты пойми меня и не сердись, не услышав ответа. Я ведь не спрашиваю, зачем у тебя шрам на лбу. И мне неведомо, правда ли, что его вырезают когтем живого медведя, чтобы шаман мог черпать силу не только у предков, но и у всего медвежьего племени. - Откуда ты это знаешь? - вскричал медвежий маг, вскочив на ноги. - Это великая тайна! - Я этого не знаю, - пряча улыбку произнес Ромар, - и ни о чем не спрашиваю. Не спрашивай и ты. Четверть часа прошло в молчании, колдуны каждый на свой манер прислушивались к тому, что творится у костра. Потом Ромар произнес вполголоса: - Кажется, они договорились. - Войны не будет, - согласился молодой колдун. - Жаль, что не будет и дружбы. Храбрый Пурх напрасно хвалился нашей силой, сейчас не такое время, чтобы люди враждовали между собой. У вас засуха, а здесь все лето не утихали дожди. Большеглазые вампиры выползли из своих дебрей и снова кружат возле селений. Близятся большие беды, с которыми не совладать в одиночку. - Ничего, - ответил Ромар. - Времена меняются. Охотники у двойного огня поднялись на ноги. Кто-то махнул колдунам, чтобы они приблизились. - Пусть слышат и колдуны, - важно произнес Пурх. - Мы даем вам на сборы срок две седьмицы. Более того, взамен сгоревших мы подарим вам шкуры лесных зверей, чтобы вы могли прикрыть наготу. Но потом вы уйдете с наших земель и будете появляться здесь только с товарами и на краткое время. Все слышали мой приговор? - Да, вождь, - ответил молодой колдун. Парни отгребали угли костров каждый в свою сторону и по отдельности затаптывали их. - Что сказал этому упрямцу его шаман? - спросил Стакн, когда они подходили к незаконченной городьбе. - Он сказал сущую истину, - улыбнулся Ромар. - "Как медведь на охотника попер, тут ему и на рогатине сидеть". x x x Откочевав в сторону от негостеприимных медведей, люди зубра остановились в светлых сосновых борах, вольно взбегающих на пологие холмы. Места были красивые, но малокормные, а вернее, родичи просто не умели здесь промышлять. Загонная охота в лесу если и возможна, то совсем не такая, как на просторе. Ловчие ямы сторожкий лесной зверь обходил; тоже, видно, что-то не умели пришлые добытчики. Рыба в ручьях и речках, обидно стекающих на север, водилась самая ничтожная, и матери, разваривая натасканных детишками вьюнов и плотвичек, вздыхали о погибших припасах, о сомовине, судаке и стерляди. Грибы осенью так толком и не пошли, хлебный запас остался в кинутом селении. Сейчас еще люди как-то кормятся, а к весне - быть великому мору. Потерпев неудачу в облавной охоте, мужчины начали ходить в лес поодиночке либо малыми группами, хотя и понимали, что этак только дичь распугают. А что делать? Новый опыт покупается детскими могилками. Таши промышлял счастливее прочих. Выручал тонкий слух и сказывалась привычка - прошлым летом гуляли они с Ромаром в здешних местах целую неделю. Уники тогда с ними не было, на столь большой срок Лата дочь не отпускала. Что искал старик в лесу, Таши не знал. Почему-то думал, что ищут они то место, где закопаны Ромаровы руки. Ромар тогда ничего не сыскал и воротился к дому недовольный, а Таши со своим делом справился отлично: всю дорогу туда и обратно, и неделю в лесу кормил старика, промышляя силками и детским луком. Правда, в том году грибов была пропасть. Сегодня Таши удалось подстрелить всего одну тетерку. Вспугнул птицу и сбил из лука влет. Не бог весть какая добыча, но сыты они с Уникой будут, и Ромару крылышко перепадет. В конце концов, не каждый же раз, как позавчера, косулю приносить. Косуля пошла в общий котел, и это правильно. Если не делиться, род сгинет еще надежнее. А так - сегодня ты выручишь людей, завтра тебе помогут. Был уже случай - Таши пустым вернулся, а дома ужин ждет. Братья Курош и Машок свиней подстерегли. Завалили крупного, тоголетошнего подсвинка, а потом приняли в копья ринувшегося на обидчиков вепря. Красиво сработали, хоть и не охотники, а пахари - сыновья покойного Свиола. Мясо было между всеми поделено, а то бы сидеть Унике голодной. Ну а когда мелочевка охотнику достается, тут уж кушай сам. Рябчика на всю ораву не поделишь. У самого становища Таши углядел Тейко. Тот явно поджидал его. Таши прошел мимо, не покосив даже взглядом. Ему с Тейко говорить не о чем. - Погоди... - произнес Тейко, гулко сглотнув, словно проглотил несказанное ругательство. Таши остановился, по-прежнему глядя в сторону. - Ты не забыл, что у нас спор остался незаконченным? - спросил Тейко, тоже рассматривая ближние кусты. - Не угомонился? - вопросом на вопрос ответил Таши. - Пора бы уже. - Не дождешься... - процедил Тейко. - Ну так что? - Что-то не пойму я тебя, парень, - с неожиданной улыбкой проговорил Таши, - или ты думаешь, что как морду мне начистишь, так тебя женщины любить начнут? Ехидный вопрос содержал двойное оскорбление. Не так давно, еще и недели с тех пор не прошло, как Тейко самым дурацким образом выставил себя на посмешище. Хотел ли он доказать что-то себе самому, или уязвить Таши, или еще что, но в одну из вдовьих ночей он, хотя сам еще не был женат, принарядился и отправился в гости к Калинке. А ведь мог бы сообразить, что не следует лезть к женщине сразу после гибели любимого, когда еще и слезы не высохли. Во всяком случае, от молодой вдовы он вылетел с треском, словно утка из тростника. Таши, привычно отбывавший вдовью ночь в дозоре, все видал и сейчас не удержался, чтобы не подколоть недруга. Второе оскорбление было изощренней, не так бросалось в глаза и оттого било особенно хлестко. Вроде обижаться не на что - обычное слово: "парень" - даже уважительное... Но только не в устах Таши. Ведь так обращаются старшие, семейные охотники к своим еще неженатым товарищам. Тейко был отнюдь не дурак, понял и прямое оскорбление и тайную насмешку. Лицо его пошло пятнами, руки сжались в кулаки, но он сдержался и лишь повторил вопрос: - Ну так что? Или мне тебя прямо тут бить, при всех, как труса? - Успокойся ты, - устало сказал Таши. - Я и без драки отсюда дней через пять уйду. - Куда? - не понял Тейко. - А тебе не все равно? На север, новые места искать. Говорят, за лесом снова степи идут. Угодья там хорошие. Мамонтовую кость оттуда приносят. Надо разведать. - А Уника как же? - глупо спросил Тейко. - И Уника со мной, - Таши усмехнулся и добавил: - Не надейся, тебе не оставлю. - Тьфу на тебя! - оскорбился Тейко. - Не нужна мне твоя брюхатая мангаска! Сгинете оба, туда вам и дорога! Проваливайте! Тейко круто развернулся и пошел прочь, раздраженно сшибая ременной петлей пращи верхушки перезревшей валерианы и кипрея, давно растерявшего свои летучие семена. x x x Таши не соврал молодому охотнику, хотя и не сказал всей правды. Собственно говоря, всей правды он и сам не знал. Просто, несколько дней назад в его только что отрытую землянку зашел Ромар. Посидел, одобрительно глядя на зарождающееся хозяйство, похвалил молодых, а потом спросил как бы невпопад: - Жалко, поди, было бы бросать этакие хоромы? - Чего жалеть-то? - проворчал Таши. - Нора, она нора и есть. Такую отрыть - два дня работы. - Что ж, - задумчиво произнес колдун. - Значит, не так обидно уходить будет, - и, видя, что от него ждут объяснений, добавил: - Хочу вас с места сорвать. Есть у меня одна задумка, но какая - покуда открыть не могу. Сразу скажу одно - путь предстоит немалый. Лучше бы, на зиму глядя, и не выходить, да время не терпит. Вы и сами видите, в лесу нам не житье, благодарение предкам, если половина родичей до свежей травы доживет. Лучше уж в дороге пропасть, не так обидно будет. - Нечего нас отпевать прежде времени, - суеверно перебил Таши. - До сих пор не пропали, как-нибудь и дальше выберемся. - ...да и вам будет удобней, - продолжал Ромар, словно его и не прерывали, - а то сейчас люд успокоился, а как голод подожмет, глядишь, опять объявятся любители искать виноватых. - Пусть попробуют, - рука Таши потянулась к топору. - Мы согласны идти, - примиряюще произнесла Уника. - Вы же оба знаете, я люблю бродяжить, мне это в охотку. - А дойдешь ли? - забеспокоился Таши. - Чего не дойти-то? Малышу на свет только летом появляться. За этот срок можно до края земли дошагать и назад вернуться. Только собраться надо, одежду теплую справить, запасец скопить. А то мы сейчас, почитай что голые. - Недели тебе хватит? - строго спросил Ромар. - Я постараюсь. Шить придется много, могу и не успеть. Уже на следующий день они собрали то, что не требовало специальной подготовки. Инструмент, оружие, сотня всяких мелочей, без которых не обойтись в дороге, были подготовлены и отчасти сложены в два заплечных мешка. Не первый раз приходилось им отправляться в путь, давно уже знали и Таши, и Уника, что следует собирать. Правда, на этот раз брали больше чем обычно оружия: охотничьего и боевого, против недоброго человека. Тут уж приходилось строго отбирать, что взять с собой, а что оставить, сдав за ненадобностью Стакну. Два топора с собой не потащишь, рабочим драться несподручно, а боевым работать и вовсе никак. В конце концов, Таши, посовещавшись с Ромаром, остановился на рабочем инструменте, с которым привык ходить в прежние походы, а вместо боевого, из черного диабаза, топора взял деревянный меч с желтыми кремневыми накладками. Таши было из чего выбирать - оружия в роду оставалось куда больше, чем воинов; во время бегства люди бросали что угодно, но не воинский снаряд. Так что оставалось разжиться только зимней одеждой и сколько-нибудь приличным запасом пищи. Но если еду можно было добывать в пути, то выходить из дому без теплых вещей, значило отправляться на верную гибель. В этом деле великую помощь оказал им Стакн. Мастер, деливший теперь на пару с Матхи всю власть в роду, видимо знал, куда наметился Ромар, и затею его одобрял. Во всяком случае, он переговорил с охотниками, и Уника получила из скудных родовых запасов мех и овчину, чтобы сшить зимние обновы всем троим. Теплые постолы, кожаные, мехом внутрь, штаны, нагольные тулупы-охабни, шапки и даже две пары теплых рукавиц, без которых мигом можно обезручить в зимнем лесу. Неудивительно, что Уника была так занята в последние дни, что даже часть домашних дел переложила на Таши. Впрочем, для охотника не зазорно самому испечь в углях пойманную тетерку или глухаря. Увидав Таши, Уника оставила рукоделье, целомудренно, как и полагается супруге, поцеловала Таши в щеку, порадовалась добыче, а потом попросила последить за очагом, пока она будет бегать по делам. - К Стакну надо заскочить, швейный приклад поправить. Я быстро. Таши кивнул и принялся разводить на воде глиняную кашицу, чтобы обмазать ею птицу, прежде чем зарыть ее в угли. x x x Стакн сидел возле наспех вырытой землянки и, привычно стучал камнем. Неведомым образом он сумел сохранить во время разгрома и бегства весь свой инструмент: плоские куски красного наждака, костяные сверла, отбойники с округлым концом. Водился у него и кремень, хотя в этих краях если что и встречалось, так только белый известковый камень, годный разве для рисунков, да порой находился гранит - вещь еще более никчемная, поскольку состоит разом из многих сущностей и колется самым прихотливым образом, но только не так, как надо мастеру. Так что и в этом не угодил людям лесной край. Не получится вернуть свои земли, и должны будут потомки ходить в многодневные походы на опасный юг за кремневыми желваками для ножей, топоров и всякого скарба. Дома кремень под ногами валялся - наклоняйся и выбирай, какой кусок приглянется. Кремнем род торговал - не со всеми, разумеется, а только с настоящими людьми из знакомых родов. Торговля была поставлена прочно, менялись часто и без обмана. Выгодно было всем, потому и с незнакомцами не спешили ссориться, а бывало и помогали, если были уверены, что встретили не чужих, а настоящих людей. Приречный кремень уходил в неизмеримую даль, в обмен родичи получали сурик, киноварь, малахит, охру, мамонтовую кость и шкуры редких зверей, каких не водилось возле Реки. А не будет кремня - не станет и торговли. Тоже сласти мало. Но пока Стакн имел материал, мог работать и работал. С удивлением и тайным испугом Уника увидела, что перед Стакном лежит обломок священной каменной дубины: символа рода, в котором словно в яйце сосредоточена вся мощь человека, сила его предков. Нефрит считался мужским камнем, недаром даже формой святыня напоминала огромнейший уд, и женщины старались не смотреть на этот камень слишком пристально, чтобы не навлечь на себя гнев мужей и не коснуться ненароком кровавой мужской магии. А теперь Стакн, насвистывая и, по всегдашней своей привычке, бормоча под нос, вертел зеленый камень и осторожно окалывал его, как всякий иной обломок, из которого намеревался смастерить что-то на потребу сородичам. - А тут лишку выпирает, - напевал Стакн, - это надо удалить. Но не так, а вот так. Так-то будет хорошо... Обломок постепенно менял форму. Мастер зажимал его в древесном расщепе, подбивал костяными и деревянными клинышками, ловким, единственно верным движением скалывал зеленоватую чешуйку, а потом вновь принимался вертеть заготовку, повторяя свое "так" и "не так". Кое-кто из родичей всерьез утверждал, что имя мастер получил за привычку такать во время работы. Уника стояла молча, не смея мешать. Но оказывается, мастер видел и замечал все, что творилось рядом. Ни на секунду не отрываясь от дела и не повернув головы, Стакн спросил: - Любуешься, красавица? Посмотри, посмотри. Работа тонкая, камень незнакомый; дело будет. Видишь, он как? А мы его так - вот и получится ладно. Упругий камешек, сильный... а полировать его - чистая радость, ну, словно девушку обнять... Видишь, лезвие какое? Тут надо косточкой ретушь навести, а потом загладить... Вот так. Не думала, касатка, что я на такое дело замахнусь? А я, вот, замахнулся. Что ж ему без дела лежать? Обломок, он обломок и есть, сила в нем умирает. А ежели новую вещь смастерить - так и сила вернется. Род тогда жив, когда вместо сломанного да отжившего новое приходит. Правильно я говорю, милая? Гляди, как он смотрит... Это будет нож. Хороший камень, дельный. Такой нож сноса не знает. Ему и ручки не надо, ни деревянной, ни костяной: целиковый клинок получится из одного куска. Ручку я потом заполирую, ловкая станет, хваткая. А ты, звездонька, зачем пришла-то? Просто полюбоваться, али дело какое? - Дело, - призналась Уника, - только у меня камня нет. Проколка нужна. Зима на носу, Таши в путь собирается, теплое надо шить, шубейку, какую ни на есть, а мне нечем. Костяные иглы все обломала, мех они трудно берут, а на чуни так и вовсе надо толстую кожу. Мне бы проколку. - Всего-то? - протянул Стакн, не отрывая взгляда от ножа. - Так это я помогу. На проколку много ли камня надо? Любой отщеп пойдет. - Раньше я и сама бы смастерила, дело немудреное. А теперь не из чего. - Не горюй, ласковая, сейчас все поправим. Стакн с видимым сожалением отложил незаконченный нож, над которым еще несколько дней предстояло работать, оглядел отложенные в сторонку отщепы, выбрал один, побольше, неслышно пошептал; Уника расслышала лишь всегдашнее "так", зажал в кулаке тяжелый желтоватый отбойник и, не примеряясь, одним безупречным движением сколол полоску зеленого камня в мизинец длиной. Проколка получилась у него с одного удара, длинная и стройная, с концом не слишком тонким, чтобы не сломать первым же нажимом, а сходящаяся на острую грань. Уника не видела в проколке изъянов, однако, Стакн как обычно остался недоволен. Критически оглядев изделие, он костяным теслом сшелушил невидимую чешуйку, так что не только кончик проколки приобрел остроту, но и одна из граней стала напоминать крошечный ножичек, которым многое можно сделать в случае нужды. Поплевав на брусок, Стакн в полсотни плавных движений заполировал тупой конец, чтобы не врезались грани в кожу, не портили рук швеи. Сполоснул проколку в воде, поднес к глазам, повертел, потом еще осторожно провел по наждачному камню, добиваясь попросту невозможного совершенства, и лишь потом протянул готовый инструмент Унике. - Вот видишь, всего делов. - Но ведь это... - Уника не смела взять иглу, - Это же священный камень. Мужской камень. Как же я его коснусь? - Бери, родимая, не бойся. Был камень мужской, стал общий. Да он и всегда был общий, а то в роду одни мужики остались бы. Я уж тебе говорил - обломок всегда мертв, а вот вещичка родилась, так она живая, и сила в ней тоже живая. Только ей работать надо. Сошьешь своему парню чуни да охабень, так у самой сил прибавится, и у проколки, и у парня твоего. А станешь на камень попусту молиться, тогда вся сила без толку изноет. Чтобы искры сыпались, кремнем стучать надо, а без этого замерзнешь, зимой-то. Так я понимаю? - Так! - согласилась Уника, втыкая проколку в полочку рубахи. - Спасибо тебе, Стакн. Пойду шубу шить. - Погоди! - окликнул ее мастер. - Я хотел спросить: боло у твоего Таши целым осталось? - Да. Он с ним каждый день в лес ходит. - А не может он кремни с боло мне отдать? Я бы ему новые кругляши выточил, из гранита. Ему все равно, а мне бы польза... - Хорошо, - согласилась Уника. - Я попрошу, он не откажет. x x x Румяный ноябрьским утром троица уходила из становища. Провожать их вышли Стакн, мать Уники и исхудавший и почернелый Матхи. Лата, не скрываясь, всхлипывала и на ходу гладила дочь по рукаву кухлянки. Матхи брел, придерживаясь за плечо Ромара. Оба ведуна молчали, видно, все у них было переговорено. Стакн, почти против воли ставший и вождем, и старейшиной одной из семей, тоже молчал. По его открытому, не привыкшему скрывать тайные мысли, лицу бродили тени. Великая ответственность свалилась на его худые плечи, мучительно было принимать решения за весь род. Но не было иного выхода, и говорливый Стакн учился хранить многозначительное молчание. Лишь перед самым расставанием, когда путники дошли до ручья, он тихо сказал Таши: - Ромара берегите. Сейчас если кто и сможет род выручить, так это он. И, пожалуйста, постарайтесь вернуться живыми. Душа за вас болит. Таши вздохнул. Ромара он, конечно, сбережет. И слушаться будет, и помогать во всяком деле. Знать бы только, куда они отправились, и что за дело предстоит. А остальное как-нибудь справим. По упавшей лесине путники перебрались через ручей. Поход начался. Глава 7 Против всех ожиданий Ромар пошел не на север, а почти строго на запад. Потом они свернули несколько раз, три дня чавкали промокшей обувью по болотистым, заросшим ивняком и красным пасленом, берегам лесной речушки. А потом так же неожиданно свернули на восток. Такое хождение было знакомо Таши; год назад происходило то же самое. Значит, не оставил Ромар своих поисков, по-прежнему они остались важны. Погода вскоре установилась пасмурная, хотя по-прежнему сухая. Хмарные тучи обложили небо, и Таши быстро потерял всякое представление, в каком направлении они движутся. Лес был ровный, низовой, сосна вперемешку с осиной. На осиновом подросте кормились косули, и Таши, махнув рукой на все остальное, старался выследить пугливого зверя. Ходить можно хоть кругами, хоть зигзагами, но есть при этом желательно каждый день, иначе далеко не уйдешь. Однако, Ромар охотиться не разрешил. - Не стоит сейчас расходиться, - сказал он. - Кажется, мы все-таки нашли, что хотели, - коротким кивком старик указал на густые, стеной стоящие заросли крапивы. - Видишь? Таши не видел ничего. - Эх ты, следопыт! - посочувствовал Ромар. - Гляди, крапива густая, заморозки уже прошли, а она не полегла. И место для нее не подходящее, ни малины рядом нет, ни другой какой травы, при которой крапива держится. Значит, поблизости другой сосед - люди. Больше всего крапива человеческое жилье любит, льнет к нему и, как ни прячься, обязательно выдаст. Таши схватился за лук. - Оставь, - приказал Ромар. - Здесь оружие не потребуется. Он потянул носом воздух, досадливо поморщился. - Вот простыл, нос заложило, ничего не чую. Таши и Уника тоже принюхались, стараясь обнаружить то, что ускользало от учителя. Холодный, процеженный лесом воздух был переполнен причудливыми, забивающими друг друга запахами. Из всех степных обитателей разве что шакал смог бы разобраться в этом изобилии. - Уг