Джек Лондон. Из неизданных произведений ---------------------------------------------------------------------------- Перевод В. Быкова OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- ОМОЛОЖЕНИЕ МАЙОРА РЭТБОНА - Алхимия была прекрасной мечтой, пленительной и неосуществимой; но прежде чем с ней расстались, из ее чрева родилось дивное дитя, имя которому химия. Гораздо более удивительное, потому что фантазию заменило фактами, неизмеримо расширило сферу человеческих возможностей и превратило идеи в реальность. Вы меня слушаете? Машинально нащупывая спичку, Довер внимательно посмотрел на меня, чем сразу напомнил мне старика Дока Фраули, читавшего нам когда-то в клинике лекции. - Алхимия научила нас многому, хотя мало что из ее изысканий было тогда понято. Скажем, жизненный эликсир был абсурдом, а вечная молодость - вот эта проблема о самой сути жизни. Но... Здесь Довер умолк, сделав торжественную паузу. - Так вот, продление жизни - ныне один из актуальнейших вопросов. Совсем недавно смена поколений совершалась каждые тридцать три года, такова была средняя продолжительность жизни человечества. А теперь, благодаря энергичным шагам медицины, санитарии, развитию связей и тому подобному, интервал достиг тридцати четырех лет. Ко времени же наших праправнуков он может увеличиться лет до сорока. Кто знает? Возможно, мы сами станем свидетелями его роста вдвое. - А? - воскликнул он, заметив мое намерение вмешаться. - Вы поняли, куда я клоню? - Да, - ответил я, - но... - Никаких "но", - категорически прервал он. - Вот так всегда закоснелые консерваторы цепляются за фалды науки... - И нередко спасают ее от синяков и шишек, - парировал я. - Попридержите-ка ваших коней и дайте досказать. Что такое жизнь? Шопенгауэр дал такое определение: это утверждение воли к жизни, что, между прочим, звучит как философский абсурд, но не будем об этом. Пойдем дальше, что такое смерть? Попросту говоря, износ, истощение, разрушение клеток, тканей, нервов, костей и мышц в человеческом организме. Какого огромного труда стоит хирургам сращивание сломанных костей у пожилых людей. Почему? Да потому, что кость, ослабленная с приближением стадии распада, становится неспособной избавляться от веществ, появляющихся; при нормальном функционировании организма. А с какой легкостью ломаются эти кости! Если создать условия для выделения фосфата, карбоната соды и прочего, кости восстанавливали бы гибкость и пластичность, как у молодых людей... Возможность повернуть жизненный циферблат, перевернуть песочные часы и заново пересыпать золотой песок времени - смелость такого предприятия меня увлекла. Что этому мешает? Если можно год, то почему не двадцать... не сорок? В самом деле? Фу-ты! Едва я улыбнулся своему легковерию, как Довер выдвинул ящик стола и извлек закрытый металлической пробкой пузырек. Признаюсь, меня разочаровал вед содержащейся в нем на вид обыкновенной, как оказалось, жидкости, мутноватой, почти бесцветной водички, без каких-либо заметных вкраплений, которых естественно было ожидать в таком магическом составе. Он бережно, почти любовно встряхнул ее, но она не обнаружила никаких оккультных свойств. Потом Довер открыл черный кожаный контейнер, и я увидел там на мягкой подушечке шприц для подкожных инъекций. Мне пришли на память медицинские эксперименты с лимфой, проводимые известными исследователями. Заметив мою скептическую улыбку, он поспешно сказал: - Увы, они были на верном пути, но потеряли его. * * * Распахнув дверь лаборатории, Довер позвал: - Гектор! Иди сюда, старина, иди-ка! Гектор - старый ньюфаундленд, вот уже ряд лет ни на что не годный, разве только лежать поперек дороги и мешать людям, в чем весьма преуспевал. Представьте мое удивление, когда в комнату, словно вихрь, влетело крупное упитанное животное, приводя все в беспорядок, и с трудом было успокоено хозяином. Молчаливый взгляд его приятеля был красноречивее всего. - Но это же не Гектор! - воскликнул я с изумлением. Вывернув животному ухо, он показал мне два глубоки! шрама, оставшихся с времен его драчливой юности, когда мы с его хозяином были молоды. Я прекрасно помнил эти раны. - Ему шестнадцать, а он боек, как щенок. - Довер сиял от удовольствия. - Два месяца я проводил над ним эксперименты. Никто пока не знает, но соседи выпучат глаза, как только Гектор снова забегает по улице. Секрет прост: путем инъекций лимфы я создал у него жизненный резерв, да-да, той самой лимфы, которую применяли исследователи, правда, они не сумели хорошо очистить свой состав, а я сумел. Что дальше? Сохранять животному жизнь, устраняя факторы старения, путем воздействия на косневеющие клетки стареющего организма. Обращаю ваше внимание на то, что анатомические изменения у собаки вызваны введением составляющих лимфы. С целью, если говорить в общих чертах, извлечения из костей минеральных веществ и введения мускульных составляющих. Конечно, возникли некоторые проблемы, их удалось разрешить, правда, ценой неудачи с прежними животными. К работе с Гектором я не приступал, пока их не решил. А теперь... Он встал и возбужденно прошелся взад-вперед. Некоторое время спустя он вернулся к прерванной мысли. - А теперь я готов приступить к омоложению человека; и вначале предполагаю поработать с тем, кто очень мне дорог. - Нет, ни в коем случае! - вздрогнул я. - Да, с дядюшкой Максом. Поэтому я и хочу прибегнуть к вашей помощи. Мною совершено эпохальное открытие, теперь процесс омоложения идет с такой скоростью, что я за себя боюсь. Кроме того, дядюшка Макс так стар, что нужна чрезвычайная осторожность. Столь решительное преобразование организма, ослабленного возрастными изменениями, можно осуществить только самыми радикальными средствами, поэтому и необходима величайшая осмотрительность. Как уже сказал, я очень опасаюсь за себя и для контроля мне нужна другая голова. Вы поняли? Поможете? * * * Я привел мой разговор с другом Довером Уоллинфордом, чтобы стало ясно, каким образом я был вовлечен в один из самых невероятных в своей жизни экспериментов. О совершенно неслыханных вещах, потом происшедших в деревне, с удивлением говорят до сих пор. И поскольку ни одна душа понятия не имела о реальной подоплеке дела, то невообразимые события в те дни потрясли всех до самой крайности. Вызванный переполох был поистине потрясающим; при огромном наплыве народа на улицах прошли сразу три митинга, многое говорилось о знаках и знамениях свыше, а отдельные ранее трезво мыслившие члены общины даже провозгласили наступление Судного дня. Уши многочисленных горожан смиренно ловили голоса судьбы, тогда как их взгляды искали грозных предзнаменований на небесах. Что же касается майора Рэтбона - доверского дядюшки Макса, то на него большая часть деревенской публики стала смотреть, как на второго Лазаря, воскресшего из мертвых, как на человека, повидавшего самого Бога, в то время как другие уверяли, что он якшается с Люцифером и вот-вот сгорит в адском пламени. Как бы там ни говорили, я буду излагать события так, как они происходили. Однако я не намерен вдаваться в детали, а коснусь лишь результатов воздействия на майора Рэтбона. * * * Итак, к делу. Я не медля послал за своими пожитками и снял комнаты, прилегавшие к лаборатории Довера. Майор Рэтбон, под напором наших настойчивых просьб и ослепленных обещаниями лучезарной молодости, таки дал согласие. Для остального мира он отныне считался больным, был при смерти. А в действительности с каждым днем делался все крепче и сильнее. Целых три месяца посвятили мы своей чреватой опасностями задаче, и вместе с тем настолько увлекательной, что почти не заметили, как пролетело время. Бледная кожа майора обрела цвет, мышцы налились, а морщины кое-где разгладились. В юности он был отнюдь не слабого сложения и, не имея природных недостатков, чудесным образом возвращал свои силы. Живость и энергия в нем росли с необычайной быстротой; боевая молодость так и бурлила в его крови, нам становилось все труднее удерживать его в рамках. Начав с попыток оживить хилого старикашку, мы получили импульсного молодого гиганта. Примечательным обстоятельством были сохранившие свой белоснежный цвет его волосы и борода. Как мы ни старались, ничего не получилось. Кроме того, он сохранял и приобретенную с возрастом раздражительность. Все это, вкупе с прирожденным упрямством и грубоватым характером, легло на нас нелегким бременем. Как-то, в начале апреля, чтобы разобраться с канцелярской путаницей у поставщиков химических веществ мы с Довером были вынуждены отлучиться. Помощнику Майклу были даны соответствующие инструкции, поэтому мы не ожидали никаких происшествий. Увы, по возвращении Майкл встретил нас у ворот сада с виноватым видом. - Он сбежал! - выдохнул он. - Убег! - повторял он в отчаянии вновь и вновь. Правая рука у него плетью висела сбоку, и не требой лось много слов, чтобы в конце концов понять, что здесь произошло. - Я говорил ему, что приказано не выходить. А он повел себя как дикарь и потребовал сказать, чей это приказ. Когда я сказал, он заявил: пора бы мне знать, что он никому не подчиняется. А как только я загородил ему прохода он схватил меня за руку да так сжал. Боюсь, она сломана, сэр. А потом он позвал Гектора и ушел по полю в деревню. - Нет, ваша рука в порядке, - пощупав ее, заверил Довер. - Немного повреждены бицепсы, не напрягайте ее, пару дней поболит и пройдет. Пошли, - обратился он ко мне. - Нужно его разыскать. Отыскать его в деревне оказалось совсем не трудно. Следуя по главной улице, мы у почты увидели толпу, и хотя прибыли к концу происшествия, без труда догадались, что там произошло. Принадлежащий мукомолам бульдог затеял с Гектором ссору, но поскольку вторые щенячьи зубы последнего не шли в сравнение с крепкими зубами противника, то Гектор в завязавшейся схватке выступил конечно, не лучшим образом. По-видимому, вмешался майор Рэтбон, чтобы растащить животных, что бойцов обидело. С его белоснежной шевелюрой и старомодной одеждой он выглядел таким безобидным и почтенным джентльменом, что окружающие явно предвкушали небольшое развлечение. - Да отступись, ты! - услышали мы голос какого-то энергичного господина, толкавшего в спину майора, как мальчишку. А тот отвечал, что это его пес, но его словарь принимались всерьез. Толпа состояла из простонародья, сбившегося ради зрелища так плотно, что мы с трудом протиснулись вперед. - Ваше степенство, - командовал мельник, толкнувший майора в спину, - не лучше ли вам убраться к вашей матушке? Такое дело не для тебя. Рэтбон был великолепным бойцом и тут сорвался. Мы даже до трех не успели сосчитать, как дело кончилось. Боковой одному в ухо, прямым в подбородок - другому, левый блок с обманным свингом и мгновенный аперкот по шее - третьему; и три грубияна растянулись на грязной дороге. Толпа мгновенно отпрянула от чудо-старца, никто не хотел попасться ему на глаза. После того как майору удалось растащить собак, в его глазах вспыхнула задорная искорка, приведшая нас в замешательство. Ведь мы пришли оказать ему помощь, и полнейшее его самообладание и абсолютное спокойствие нас озадачили. - Скажите пожалуйста, - весело заявил он, - не мое дело! А ну, все проваливайте! - И он многозначительно нам подмигнул. И мы, взявшись за руки, как закадычные друзья, проследовали сквозь оцепеневшую толпу. С этого момента нашей опеки над ним пришел конец. Он повсюду проявлял свое уменье, доказывал полную способность к самостоятельности. Удивительное омоложение совершилось за девять дней, но оно не прекращалось, а продолжало развиваться. По утрам его можно было видеть идущим с охотничьей сумкой и ружьем Довера по росистым лугам домой, к завтраку. В прежние годы он был завзятым наездником. Однажды, возвращаясь вечером из поездки в город, мы обнаружили такую картину: полдеревни висело на изгороди соседнего участка. Майор объезжал молодого жеребца, никак не желавшего подчиниться конюхам. Зрелище было впечатляющим. Седые кудри, окладистая борода трепались по ветру, пока он носился по кругу на спине обезумевшего животного. Укротив, в конце концов, коня, он вручил его, дрожащего, конюху, который тут же увел его прочь. В другой раз, выехав по обыкновению вечером на прогулку, этот необузданный тип загорелся при виде молодых всадников и, пришпоривая своего вороного жеребца, пылил на них всю дорогу, пока они ехали по улице засыпающего городка. Короче, он снова взял в свои руки жизненные бразды, отпущенные им много лет назад. Что до политики, то он оказался отъявленным консерватором, и чрезвычайно сложное, все ухудшающееся положение в стране вовлекло его в борьбу. Между владельцами и рабочими мельницы в этот момент назревал конфликт, и в округе, как водится, появилась группа "агитаторов", будоражащая общественность. Майор не только выступил против них, но и подрался с некоторыми самыми активными, прекратив стачку в самом зародыше, и в итоге бурной кампании прошел в майорат. Близость числа собранных противником голосов лишь подчеркивала остроту схватки. Между прочим, он организовал шумный многолюдный митинг, на котором вся община дружно скандировала лозунг "Свободу Кубе!" и высказала горячую готовность отправиться ее освобождать. Да, он словно библейский охотник Нимрод носился по району и руководил делами, как античный мудрец Солон. При встрече с оппозицией он ржал, как боевой конь, и горе тому, кто вставал ему поперек пути. Удача же подогревала его к большей активности; но если такая горячность естественна для молодого человека, то к его зрелым годам она совсем не шла, поражая друзей и родственников. Наблюдая за проделками нашего чудака, мы с Довером только руками разводили. * * * Его слава, а лучше сказать известность, вскоре так разрослась, что стали поговаривать о выдвижении его кандидатуры на предстоящих выборах в Конгресс. Авторитетные обозреватели, ведущие колонки в воскресных выпусках, не раз писали о его выступлениях и поразительной активности. А репортеры "желтой прессы" довели бы нас своим вниманием до отчаяния, если бы сам майор не взял дело в свои руки. Потому что постепенно он приобрел привычку выбрасывать перед завтраком с порога самого нахального из них, а вечером по возвращении домой расправляться подобным образом еще с тремя-четырьмя настырными нахалами. Целые толпы зевак и знающих свое дело ученых стали завсегдатаями в нашем тихом уголке. Джентльмены в очках, нередко с лысиной и неизменно вежливые, появлялись по одиночке, по двое, группами и целыми делегациями, чтобы дать оценку фактам и характеру такого исключительного явления. Наши двери - парадная и черный ход - постоянно осаждались какими-то длинноволосыми нечесаными энтузиастами с диким взглядом, приверженцами всевозможных оккультных сект, топтавшими цветники, пока садовник в отчаянии не пригрозил нам немедленным уходом. А я - хотите верьте, хотите нет - между прочим, сумел даже сэкономить десять процентов расходов на уголь, сжигая для обогрева поступающую невостребованную корреспонденцию. И в довершение всего, когда Соединенные Штаты объявили войну Испании, майор Рэтбон, уйдя из магистрата, записался для освидетельствования в призывной комиссии. Если учесть его заслуги в гражданской войне и наличие прекрасного здоровья, военный департамент скорее всего удовлетворил бы его просьбу. - Прежде чем приступить к рекламе нашего омолодителя, я полагаю, нам следует создать некое противоядие, этакий ослабитель резвости, сопутствующей возвращению молодости. Мы сидели в совершенном унынии, обсуждая трудности, ища выход из тупика. - Понимаете, - рассуждал Довер, - оживляя пожилого человека, мы целиком теряем над ним власть. Мы не в состоянии взять его под контроль, каким-то образом предотвратить эксцессы, вызываемые возвращаемой юностью, под ее воздействием. Убежден, главным направлением должны стать исследования состава лимфы - самые тщательные, если мы хотим избежать непредсказуемого поведения пациента. А теперь надо решить, что делать с дядюшкой Максом. Добиться в военном департаменте отсрочки призыва - это превыше моих сил, я не в состоянии. Почувствовав полную беспомощность Довера, я решил раскрыть ему план, который обдумывал все последнее время. - Вы говорите о противоядии, - осторожно начал я. - Насколько известно, существуют разные виды противоядий; одно является лекарством от этого зла, другое от того. Что вы предлагаете, если ребенок выпьет пинту керосина? Довер понимающе кивнул. - А раз для этого случая нет противоядия, разве ребенку суждено погибнуть? Отнюдь, мы даем ему рвотное. Ну а в нашем случае рвотное не годится. Или вот: какое лекарство дать человеку, страдающему от любви или ипохондрии? Нет такого. А меланхолику что вы пропишете? - Перемену обстановки, - быстро вставил Довер. - Что-то такое, чтобы оторвать его от самого себя и его болезненных дум, дать ему новый интерес в жизни, придать смысл существованию. - Вот именно, - торжествовал я. - Отметим, вы прописали ему противоядие, правда, не медицинское и не физическое, а некое неосязаемое. Теперь найдите подобное средство против чрезмерной энергии. Довер, казалось, был озадачен и ожидал моего продолжения. - Помните силача Самсона? Честную филистимлянку Далилу? А вы помните идею сказки "Красавица и чудовище"? Вам же известно, как таяли силы сильных, крепли я приходили к краху династии и многие народы погрязали и распрях или же, наоборот, спасались от внутренних раздоров, - благодаря любви к женщине. - Вот вам и противоядие, - заключил я. - Да-да! - в глазах его вспыхнула надежда, но, снова став серьезным, он невесело покачал головой: - А где взять ему избранницу? Такой же нет. - Как-то вы упоминали о романе майора, еще до войны, когда он был молодым. - Вы имеете в виду Дебору Фербуш, вашу тетушку Дебби? - Да, тетушку Дебби. Они тогда рассорились и так и не помирились... - И с тех пор не разговаривали... - Не совсем так. После омоложения он ей не раз звонил, выражал уважение, справлялся о ее здоровье. Видимо, здесь имеет место сильная привязанность. Но вот уже с год она прикована к постели, ее выносят на руках, но ничего серьезного, просто старость, - Значит, силы у нее еще есть, - вставил Довер. - Конечно! - подчеркнул я. - Это, брат, типичная старость, совершенно ничего подозрительного, слабость сердечных клапанов. Что на это скажешь? Давай используем эту оставшуюся до решения комиссии пару месяцев и приступим к осмотру тетушки Дебби. Как считаешь? Такой выход из трудного положения не только вдохновил меня, но в конце концов убедил и Довера. Поняв, что нельзя упускать время, мы, забрав из лаборатории все нам необходимое, немедленно перебрались ко мне, так как мой дом был ближе к коттеджу тети Дебби. К этому моменту мы до мелочей разработали всю операцию, поэтому смогли начать ее предельно быстро. Но все делали в тайне, так что майор о ней не имел ни малейшего представления. Через неделю тетушкина горничная, удивленная улучшением ее здоровья, сообщила об этом майору, когда он по обыкновению ей позвонил. А через две недели с наблюдательного пункта моей ветряной мельницы мы увидели их гуляющими в саду, и в поведении майора отметили не свойственную ему галантную осанку. А скорость, с которой тетя впитывала силы, была просто головокружительной. Она буквально на глазах день ото дня становилась моложе, на щеки вернулся румянец, придав им неописуемо очаровательный жемчужно-розовый цвет. Еще дней через десять Рэтбон подъехал к ее дверям на двуколке и забрал ее покататься. В деревне сразу об этом заговорили. Но это все были цветочки. А вот когда месяц спустя у майора пропал интерес к войне и он решил отказаться от комиссии, вот тогда начались настоящие пересуды. Ну, а когда любовники-пенсонеры бодро направились к алтарю, а потом уехали на медовый месяц, тут все языки развязались дальше некуда. А я всегда говорил: эта лимфа - удивительное открытие. КТО ВЕРИТ В ПРИВИДЕНИЯ! - Потрясающий у вас случай, а я знаю и посильнее... - Нет, Дамон, не надо. У вас, уверен, всегда имеется история похлеще. Но я ни капли не прибавил, если сомневаетесь в достоверности, поверьте по крайней мере в честность моего изложения. - Джордж, вы же не хотите сказать, что на самом деле верите в привидения? Ведь сама такая мысль абсурдна, и вера в такие вещи несовместима с вашими воззрениями, это же... - Ван Бастер, известный также под прозвищем Дамон {Согласно античной легенде римляне Дамон и Питиас - два самоотверженно преданных друга.}, запнулся в поисках подходящего слова и, наконец, вымолвил: - нелепо! - А я верю и. не одинок в своем убеждении, а в подтверждение своей правоты могу привести неопровержимые свидетельства веков, со времен халдейских магов до засилья ученостей наших дней. Помолчите оба и поразмышляйте: ты, Дамон, и ты, Питиас, у тебя, я вижу, в глазах тоже признаки сомнения. Вспомните, ведь во все времена, во всех странах, у всех народов всегда существовали, да и поныне есть много людей, всерьез верящих в возвращение душ после смерти. И как же можно перед лицом такой массы убежденных людей настаивать на том, будто все это творение больного сознания и воспаленного воображения? Поскольку ни Дамон, ни Питиас не возражали против его доводов, он заявил, что под напором нелицеприятных обстоятельств им в свое время придется в корне пересмотреть свои убеждения. - А ну-ка, Питиас, давай! Что ты скажешь в нашу защиту? Предъяви нашему наивному другу несокрушимые основы, на которые мы опираемся. Подавай сюда всю логику наших аргументов и мобилизуй свое красноречие по поводу этого весьма прискорбного случая. Покажи ему, что психическая энергия - это не что иное, как продукт не в меру разгоряченного воображения, докажи, что все эти земные духи, астральные формы и бестелесные существа - не более чем химеры! - Знаешь, Дамон, - лениво откликнулся тот, - я бы предпочел не тратить свою эрудицию и лабораторные исследования на такие несерьезные цели. Вот если бы возник вопрос о конфликтах по поводу земли, тарифов, наконец, финансовых проблем, я бы ответил; тут же все похоже на бабушкины сказки про домовых, чертей, ну и прочей ерунды! Все, что можно сказать нашему Джорджу, - он осел, и до тех пор, пока не познакомит меня с какой-нибудь неземной формой, я не стану обсуждать этот вопрос. Ничуть не смутившись от насмешек друзей, Джордж ответил: - Пропою вам старую песенку: "Иди в соседний городок, смотри как я, милок". Потому что мне не раз доводилось сталкиваться с чем-то таким, что доказывало существование и активность этих сил. Перед недоверием двух таких выдающихся умов, как я понимаю, доводы бессильны; но, позвольте, разве не коснеет их интеллект от того, что они не знают и не желают знать того, что не знают. Разумеется, все мы смотрим на мир сквозь цветные стекла, но их стекла столь основательно позеленели, что им можно посочувствовать. - Но признайся, что и твои стеклышки изрядно закоптились, - прервал его Дамон. - Давай, Джордж, не будем больше спорить на эту тему. Вам известна точка зрения, которой я придерживаюсь, когда сталкиваюсь с неизвестным явлением. Я не тороплюсь ни с отрицанием, ни сутверждением, а могу говорить лишь о степени вероятности и возможности существования того, в чем вы убеждены. Честно говоря и положа руку на сердце, отвечу: да, я не знаю, но хотел бы знать. Я согласен с предложением Пи-тиаса встретиться с бестелесными душами. - Есть тут неподалеку старинный замок, - сказал Питиас. - Может быть, мы сможем получить туда доступ. Ходят слухи, будто там есть привидения. - Как раз то, что нужно! - воскликнул Дамон. - Полагаете, призрак, бродящий по мрачным коридорам в страшный полночный час, снизойдет до того, чтобы стать видимым ради пополнения знаний двух таких жалких недоверчивых смертных, как мы? У нас редчайшая возможность, сейчас всего лишь десять, к одиннадцати мы успеем. Мы е Питиасом обзаведемся парой дюжин свечей, возьмем с полфунта ветчины и роман "Трилби" - почитать вслух для соответствующего настроения. Что скажешь, Питиас, о таком времяпрепровождении? - Я несомненно за, - ответил тот. - У меня как раз есть время передохнуть от трудов праведных. Со своим совместительством, как вам известно, я разделался. Однако предлагаю вычеркнуть "Трилби" и вставить шахматы. Кроме того, захватить десяток шутих, чтобы взорвать, когда появится призрак. Он, знаете ли, может оказаться китайским драконом. А ты, Джордж, конечно, пойдешь с нами, да? Тогда тебе было бы лучше найти кого-нибудь, чтобы посторожил снаружи на всякий случай и проверил, чтобы мы не сбежали, - Все это нетрудно организовать, - ответил Джордж. - Могу взять Фреда. Он как раз собирался ловить кошек. - Кошек? - удивились Дамон и Питиас. - Да-да. Видите ли, он в настоящее время углубился в анатомию и собирает материал для опытов. Он даже у сестры украл большого мальтийского кота и с такой гордостью показывал ей его скелет, выдав за скелет кролика. - Изверг! - Кто, кот? - Фред. Вот бедняжка Дора, должно быть, горевала о пропавшей киске. - Его бы следовало проучить как следует. - Разобрать по частям, сшить и представить родственникам как недостающее звено эволюции. Они бы тоже не узнали его, как и Дора своего кота. - Если бы у котов была душа, я бы на месте Фреда не отважился выходить из дома по ночам. А у них есть душа, Джордж? - Не знаю, но давайте не будем больше терять время, если хотим осуществить наш замысел, нам следует встретиться у ворот особняка ровно в одиннадцать. Все согласились. Расплатившись по счету, друзья покинули ресторан. Джордж отправился разыскивать Фреда, а Дамон и Питиас за свечами, шутихами и ветчиной. К одиннадцати все четверо собрались у ворот замка Берчхолл. У всех было приподнятое настроение, и когда настало время расходиться, Джордж обратился к друзьям с такими словами: - Ты, агностик Дамон, и ты, скептик Питиас, прислушайтесь к моему последнему совету. Вы идете в место, известное в народе, как дом с привидениями. Истинность молвы еще предстоит доказать, однако силы, с которыми вы намерены соперничать, не подчиняются известным земным законам. Они таинственны, неуловимы и могущественны; они невидимы, но нередко действенны и могут обнаружить себя всевозможными способами. Открывая, скажем, двери, выключая свет, бросая кирпичи, издавая странные звуки, крики, плач и стон, - это всего лишь слабые их проявления. И точно так же как в этой жизни люди подпадают под влияние добра и зла, так и в загробной жизни есть духи добрые и злые. Горе вам, если вы наткнетесь на злых. Вас могут поднять над землей и бросить как мячик об пол или об стену, сделать свидетелями ужасных, немыслимых для смертных зрелищ; вас может охватить такой жуткий страх, какой способен помутить разум, превратить в лишенных рассудка идиотов. Вдобавок эти злобные духи, если захотят обладают властью лишить вас одного, двух, даже всех чувств, способны порвать ваши барабанные перепонки, обжечь глаза, испортить чувства вкуса и запаха, парализовать тело, всю его нервную систему. И как на заре христианства, они могут вселяться в вас и терзать все тело злыми силами, а потом вам останется одна дорога - в сумасшедший дом, обитую войлоком палату психушки. Я не собираюсь давать советы, как вести себя при встрече с этими потусторонними силами, потому что не знаю, но последнее мое предостережение: будьте начеку, сохраняйте присутствие духа, и пусть вам сопутствует удача! На этом они и разошлись: Дамон и Патиас в поисках привидений, а Джордж с Фредом - в поисках котов. Первая пара зашагала к подъезду замка, ко обнаружив его запертым, а неземных обитателей лишенными желания отреагировать на настойчивые стуки старинного дверного молотка, они попробовали воспользоваться окнами высокого портика. Но, увы, те оказались тоже на запоре; вскарабкавшись с трудом на портик, они разыскали на втором этаже незапертое окно. Забравшись внутрь, они зажгли по свече и приступили к обследованию замка. Здесь все было старым, пыльным и затхлым, как они и ожидали. Они тщательно все осмотрели, начав с третьего этажа: открывали стенные шкафы, отгибали ветхие гобелены - искали потайные двери -- простукали все стены. Такие предосторожности были подсказаны недавно прочитанными романами Эмиля Габорио. Следуя подсказке месье Леко, они проникли в подвал, но там была такая свалка, что друзья вынуждены были отказаться от этой затеи. Вернувшись на второй этаж с ящиком и парой стульев, они удобно устроились в самой чистой из комнат. И хотя полдюжины свечей неплохо освещали их апартаменты, они все-таки чувствовали себя неуютно и одиноко и, как выразился Дамон, для поднятия духа засели за шахматы. Так за игрой пролетело полтора часа. Первая партия прошла великолепно. Вынув часы, Питиас отметил: "Половина первого и никаких призраков..." - Потому что в комнате так дымно, что их, бедных, не видно, - возразил Дамон. - Давай распахнем окно и дадим комнате проветриться. Проветрив помещение, они расставили шахматы для новой партии. Едва Дамон протянул руку к белой королевской пешке, как вдруг замер с испуганным лицом, а с ним и Питиас. Оба в молчании уставились друг на друга, что-то необъяснимое их явно насторожило. И как только Дамон вновь сделал попытку прикоснуться к пешке, он снова замер, и они опять вопросительно уставились друг на друга. Безмолвие вокруг было абсолютным и давило на них свинцовой тяжестью, напрягая их нервы до предела. Каждый из них пытался разорвать свое оцепенение, но сил не хватало. Им вспомнилось предостережение Джорджа. Неужели вот оно, невозможное? Неужели началось? Вот они, злые силы, в которые они не верили, это они отняли у них способность говорить! Им хотелось кричать как в кошмарном сне, хотелось разорвать эти страшные оковы. Питиас был смертельно бледен, на лбу Дамона выступили капли пота, сползая по носу, они падали на крахмальный воротничок и его белоснежную манишку. Эти две минуты, пока они сидели в напряжении, уставясь друг на друга, показались им целым веком. Интуиция подсказывала, что дело близится к развязке. Они знали: такое напряжение не может дольше продолжаться. Внезапно в неподвижном ночном воздухе раздался душераздирающий дикий вой, он проник в открытое окно, кто-то карабкался по стене, послышался стук камней по настилу, победный вой сменился кошачьим воплем отболи и ужаса, быстро перешедшим в придушенное ворчание, и они услышали энергичный голос Фреда: "Номер первый!" И точно так же как утопающий, вынырнувший из океанских глубин, испытывает блаженство, вдохнув живительный воздух, возрождается к жизни, так и они почувствовали себя, правда, всего лишь на мгновение. Чары все еще не были разорваны. Оцепенение вернулось, охватило их с новой силой. Теперь оба испытывали неудержимое желание рассмеяться, такой дикой казалась им обстановка. Но потусторонняя сила не позволяла им даже этого, их лица исказило какое-то идиотское выражение, так их напугавшее, что они напрягли всю свою волю, чтобы преодолеть сковавший их страх, и у них на лицах появилось выражение стыда и смущения. В этот миг словно свет озарил их сознание. Возвратилась способность к движению. Они поняли это по шевелящимся губам. Они было уже привстали, чтобы спастись бегством, когда их охватил стыд, и они вновь опустились на стулья. Питиас взял пучок шутих, поднес к свече и бросил на середину комнаты. Те зашипели и засвистели, защелкали и запрыгали, наполняя комнату танцующими клубами дыма, опутавшими их плотным покровом, таинственным и подозрительным в воцарившемся безмолвии. А потом Дамоном овладело странное чувство. Весь страх от сверхъестественного, казалось, исчез, сменился неукротимым, всепоглощающим желанием приступить к игре. Смутно и как-то непонятно он осознал, что перенял перевоплощение, почувствовал, что мгновенно превратился в кого-то другого, или кто-то другой превратился в него. Его собственная личность исчезла, и словно во сне он ощутил, как другая, более сильная личность вселилась в него, прогнав, подавив его собственную. Ему показалось, что он стал слабым, старым, под бременем лет, но это бремя непонятным образом казалось легким, поддерживаемое горячим, энергичным возбуждением, кипевшим и трепетавшим в нем. Было такое ощущение, будто судьба и сама его жизнь решится на шахматной доске, а душа и все-все зависит от того, в чью сторону теперь склонятся весы в этой игре. Безотчетная ненависть и слепое желание отмщения усиливали в нем жажду жизни. На него, ему казалось, ополчился целый сонм злых сил, тысячи дьяволов звали к исполнению желания. С дикой страстью в данный момент ненавидел он это существо, сатану, что противостоял ему по ту сторону доски. И он взирал на него в упор, с вызовом; пока он видел эту ехидную физиономию и эти полуприкрытые вероломные глаза, злоба в нем вскипала. Нет, то был не Питиас, тот исчез - когда и куда, его это теперь не интересовало. И точно так же, как с Дамоном, те же самые странные вещи происходили и с Питиасом. Он тоже презирал оппонента, сидящего напротив наделял, его всевозможными из существующих отвратительных качеств. Этот другой был в его власти, он знал и радовался вызывающе, улыбался прямо ему в лицо, не скрывая своего ликования. Страстное желание его низвергнуть, раздавить росло в нем неудержимо. Он тоже жаждал скорее начать. И их игра началась. Дамон решительно предложил гамбит, Питиас ответил, он защищался. Атака Дамона была великолепной, молниеносной - он был встречен такой смелой и неожиданной комбинацией, что на двадцать седьмом ходу был разгромлен, а у Питиаса еще оставалась королевская пешка. Поменяв тактику на более продуманную и спокойную, Дамон атаковал снова, создав Питиасу такую ситуацию, что тот был вынужден либо потерять королеву, либо получить мат на четвертом ходу. Однако серией ходов Питиасу удалось выйти из трудного положения, правда, пожертвовав две пешки и офицера. Воодушевленный успехом, Дамон пошел в решительную атаку, но был остановлен более расчетливой игрой оппонента, который, разрядив обстановку на правом фланге и умело маневрируя, восстановил положение и вновь оказался с противником на равных. Одна из интереснейших игр в мире получала продолжение. Шла схватка исполинов, участники забыли о существовании мира. Когда в окне забрезжил серый рассвет, положение Дамона оказалось весьма серьезным. Под угрозой мата его вынуждали сдвоить ладьи, он это видел. Потом соперник запер его королеву и взял офицера. Мат, казалось, был неизбежен, но внезапно в его положении обнаружился просвет. Он нашел великолепный выход. Несколькими ходами он прогонит королеву противника и добьется перелома в игре. Увы, вмешался рок. Во дворе раздался кошачий вой, сбивший его мысли. Он позабыл найденный ход, а угроза мата так его напугала, что он сдвоил ладьи, и на шестом ходу его ожидало неизбежное поражение. Его мозг работал лихорадочно, все несправедливости, перенесенные в жизни, взывали к решительному возмездию; все горькие обиды, и наглый обман, и предательство противников - все возникло в его мозгу с поразительной остротой. Разразившись проклятием в адрес улыбающегося демона напротив, он, качнувшись, вскочил со стула. "Убить!" - дьявольская мысль сверлила сознание, и, кинувшись на Питиаса, он с диким воплем схватил его за горло. Он повалил его на шахматы и не со злой яростью, а с исступленной радостью стал душить и душил, пока лицо у того не почернело и неначалась агония. Если бы на лестнице не послышались торопливые шаги, для Питиаса все кончилось бы трагически. Двое полицейских ворвались в комнату и с помощью Фреда и Джорджа разняли их. Придя в себя, до крайности смущенный Дамон помог привести в сознание приятеля. - Это было типичное для замка Берчхолл убийство, на этот раз едва не доведенное до конца, - сказал сержант, когда они, стоя на углу, обсуждали происшедшее. - Всю жизнь племянник Дуинсмор был проклятьем старика. С детства он приносил ему одни беды. И, повзрослев, доставлял Берчхолу немало серьезных неприятностей, пока с помощью финансовых махинаций не разорил его окончательно. У него остался только замок. И вот однажды ночью Дуинсмор убедил старика сделать замок ставкой в шахматной игре. Это был его последний шанс. Когда же тот проиграл, то потерял рассудок и, повалив племянника на шахматный стол, вцепился ему в горло. - Они что, были хорошими шахматистами? - Говорят, лучше на свете не бывало. САКАЙЧО, ХОНА АСИ И ХАКАДАКИ "Жэк, вы хочет смотреть мой дом?.. Недалеко... Смотреть моя жена. Идем. Чопи-чопи-алесами, хороший "чоу", Как завораживают эти слова! ("Чопи-чопи!") Еда! Обед! Какую усладу вызвали они у меня, самого голодного из всех туристов, когда-либо скитавшихся по улицам и закоулкам Иокагамы. С самого утра бродил я от чайного домика к собору, от базара к антикварным магазинам, по горам и долам, и вот теперь был голоден, подобно той выискивающей добычу прожорливой акуле, чей зловещий плавник бороздит синие океанские воды под тропиками, да-да, - я проголодался, как каннибал, и это неожиданное приглашение от моего рикши случилось как нельзя более кстати. И конечно, я его принял. Он свернул в сторону, увозя меня от оживленных улиц в бедную и более замусоренную часть туземного квартала, проехав футов сто по узкому проулку, он, наконец, остановился у ничем не примечательного домика, о котором с особой гордостью сказал, что это его дом. Одна сторона его главной комнаты - гостиной, выходящая в проулок, была совсем открыта свежему воздуху улицы, на мой взгляд, пришельца с востока, комнатка показалась крохотной и очень пустой. Пол ее был устлан тонкой, сплетенной из рисовой соломы, жесткой циновкой, на которой, возле столика, высотой с четверть метра, обтянутого ажурным шелковым платком, крепко спала женщина. Это была его жена. Даже по японским меркам она была ни красива, ни безобразна. Но глубокие морщины повседневных забот оставили на ее лице свою печать, и во сне оно оставалось обеспокоенным, боль и тревога исказили ее черты. Легким нежным прикосновением Сакайчо разбудил ее. Проснувшись, женщина радостно его приветствовала, но заметив меня, пришла в замешательство и отступила в сторону. У них состоялся короткий разговор. Сакайчо, по-видимому, объяснил ей, что я - тот американец, который в течение последней недели так милостиво покровительствует ему. По обязанности хозяйки и преисполненная благодарностью к патрону мужа, неловко смущаясь, она радушным жестом пригласила меня располагаться на полу. Сняв свои ботинки у порога - одно из обязательных правил японского этикета, - я присел по-турецки посередине комнаты, напротив Сакайчо. В то время пока жена ставила "хилбачи" и табакерку и смиренно удалялась во двор, он сказал ее имя, ее звали Хона Аси. Было ей, по его словам, всего двадцать семь, хотя выглядела она по крайней мере на все сорок. Труд и заботы оставили след на ее от природы красивом лице, сделав его морщинистым и нездоровым. Это я отметил, пока неторопливо скатывал пальцами мелкие шарики тонко нарезанного местного табака и вставлял их в квадратную г