Сергей Лукьяненко. Неделя неудач I данное художественное произведение распространяется в i I электронной форме с ведома и согласия писателя на некоммер- I I ческой основе при условии сохранения целостности и неизмен- I I ности текста, включая сохранение настоящего уведомления. I I Любое коммерческое использование настоящего текста без I I ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУС- I I КАЕТСЯ. I I Настоящий текст был получен с официальной страницы пи- I I сателя в сети Internet на сервере "Русская фантастика": I I I I http://www.sf.amc.ru/lukian I I http://kulichki.rambler.ru/sf/lukian I I http://sf.convex.ru/lukian I +==============================================================+ (С) Сергей Лукьяненко, 1998 г. -------------------------------------------------------------------- ПОЧЕМУ Я ЭТО НАПИСАЛ... Если честно - то все мы начинали именно с этого. Продолжали, дописывали (в уме, или на бумаге) свои любимые книги, воскрешали погибших героев и окончательно разбирались со злом. Порой спорили с авторами - очень-очень тихо. А как же иначе - литература не футбол, на чужом поле не поиграешь. Где-то в глубинах письменных столов, в компьютерных архивах, просто в уголке сознания, у каждого писателя, наверное, спят вещи, которые не будут изданы. Потому что писались они для себя, как дань уважения авторам, любимым с детства. Нет в этом большой беды для читателей - подражание не может стать лучше оригинала. И всем нам хочется быть не "последователями Стругацких" или "русскими Гаррисонами и Хайнлайнами", а самими собой. Но как здорово, что дана была эта возможность - пройти по НИИЧАВО, увидеть Золотой Шар, побывать в Арканаре! Андрей Чертков, придумавший и осуществивший эту идею, Борис Стругацкий, разрешивший воплотить ее в жизнь, подарили нам удивительное право - говорить за чужих героев. Хотя какие они чужие - Быков, Румата, Рэд Шухарт, Александр Привалов... Они давным-давно с нами, без них мы были бы совсем другими. И всегда хотелось встретиться с ними еще раз. Я выбрал продолжение "Понедельника" даже не потому, что он наиболее любим, есть и другие книги братьев Стругацких, которые дороги мне ничуть не менее. Просто для меня это была наиболее сложная тема. Писать "продолжение" книги, наполненной духом шестидесятых годов, светом и смехом давно ушедших надежд. Рискнуть. Но это - уже совсем другая история. ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. КОЛЕСО ФОРТУНЫ И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями... Н.В.Гоголь 1 ...судя по всему, мое житье-бытье час от часа становилось все нестерпимее... Г.Я.К.Гриммельсгаузен, "Симплициссимус" Было раннее утро конца ноября. Телефон зазвонил в тот самый момент, когда "Алдан" в очередной раз завис. В последнее время, после одушевления, работать с машиной стало совсем трудно. Я со вздохом щелкнул "волшебным рубильником" - выключателем питания, и подошел к телефону. "Алдан" за моей спиной недовольно загудел и выплюнул из считывающего устройства стопку перфокарт. - Не хулигань, на всю ночь обесточу, - пригрозил я. И, прежде чем взять трубку, опасливо покосился на эбонитовую трубку телефона, где тянулся длинный ряд белых пластиковых кнопок. Слава богу, вторая справа была нажата, и это означало, что мой новенький телефон принимает звонки только от начальства - от А-Януса и У-Януса, да Саваофа Бааловича. Впрочем, зачем гадать? - Привалов слушает, - поднимая трубку, сказал я. Очень хорошим голосом, серьезным, уверенным, и в то же время усталым. Сотрудника, отвечающего таким голосом, никак нельзя послать на подшефную овощную базу, или потребовать сдачи квартального отчета об экономии электроэнергии, перфокарт и писчей бумаги... - Что ты бормочешь, Сашка! - заорали мне в ухо так сильно, что на мгновение я оглох. - ...рнеев говорит. Слышишь? - А... ага... - выдавил я, отставляя трубку на расстояние вытянутой руки. - Ты где? У Ж-жиана? - В машинном зале! - еще сильнее гаркнул из трубки грубиян Корнеев. - Уши мой! На мгновение мне показалось, что из трубки показались Витькины губы. - Дуй ко мне! - продолжил разговор Корнеев. В трубке часто забикало. Я с грустью посмотрел на "Алдан" - машина перезагрузилась, и сейчас тестировала системы. Работать хотелось неимоверно. Что это Корнеев делает в машинном? И как сумел дозвониться? Я скосил глаза на телефон, потом, по наитию, на провод. Телефон был выключен из розетки. Сам ведь его выключил утром, чтобы не мешали писать программу. - Ну, Корнеев, ну, зараза... - с возмущением сказал я. - Дуй в машинный... Я с мстительным удовольствием подул в микрофон. - Привалов! Как человека прошу! - ответила мне трубка. - Иду-иду, - печально сказал я, и отошел к "Алдану". К Витькиным выходкам я привык давно, но почему он так упрямо считает свою работу важной, а мою - ерундой? На мониторе "Алдана" тем временем мелькали зеленые строчки: Триггеры... норма. Реле... норма. Лампы электронные... норма. Микросхема... норма. Бессмертная душа... порядок! Проверка печатающего устройства... Печатающим устройством "Алдану" служила электрическая пишущая машинка, с виду обычная, но снабженная виртуальным набором литер. Благодаря этой маленькой модернизации она могла печатать на семидесяти девяти языках шестнадцатью цветами, а также рисовать графики и бланки требований на красящую ленту. Сейчас машинка тарахтела, отбивая на бумаге буквы - от "А" до непроизносимых согласных языка мыонг. В конце она выдала "Сашка, будь челове...", после чего замерла с приподнятой литерой "К". "Алдан" снова завис. Обесточив машину, я вышел из лаборатории. Ну, Корнеев! Даже в "Алдан" залез! "Будь чело..." Я остановился, как громом пораженный. Если уж грубиян Корнеев просит помочь - значит, дело серьезное! Мысленно приказав кнопке вызова лифта нажаться, я бросился по коридору... Молоденького домового, уныло оттирающего паркет зубной щеткой, я не заметил до самого момента спотыкания. Отдраенный паркет метнулся мне навстречу, я отчаянно попытался левитировать, но в спешке перепутал направление полета. Когда я наконец-то пришел в себя, на лбу имелся прообраз будущей шишки, а заклинание левитации упрямо прижимало меня к полу, пытаясь доставить к центру Земли. Ошибись я с заклинанием на улице, так бы скорее всего и получилось. Но в институте, на мое счастье, и полы, и стены, и потолки были заговорены опытными магами, и моим дилетантским попыткам не поддавались. Я перекрестился, что отменяло действие заклинания, сел на корточки и потер лоб. Домовой, забившийся поначалу в угол, осмелел и подошел поближе. Длинные, не по росту, хлопчатобумажные штаны унылого буро-зеленого цвета волочились за ним по полу. Широкий ремень из кожзаменителя съехал вниз. Латунные пуговицы были нечищены, одна болталась на ниточке. - Жив? - шмыгая носом и утираясь рукавом, спросил домовой. - Жив, - машинально ответил я, не обращая внимания на панибратский тон домового. А тот добродушно улыбнулся и добавил: - Дубль... - Какой дубль? - уже опомнившись, спросил я. Происходящее становилось интересным. Домовые слыли существами робкими, забитыми, в разговоры вступали неохотно. Только самые старые и смелые из них, вроде тех, что прислуживали Кристобалю Хозевичу, были способны иногда на осмысленную, но крайне уклончивую беседу. Домовой внимательно осмотрел меня и сказал: - Удачный. Очень удачный дубль. Привалов-то наш научился, все-таки... Я ошалел. Домовой принял меня за моего собственного дубля! Позор! Неужели я становлюсь похожим на дублеподобных сотрудников? - Ты так по коридорам не носись, - поучал меня тем временем домовой. - Привалов... он того, неопытный. Сквозь стены видит плохо, можно при нем побежать, чтобы он убедился - стараешься, и обратно когда идешь ходу ускорить... Тихо! Мимо нас прошел бакалавр черной магии Магнус Федорович Редькин. Был он в потертых на коленках джинсах-невидимках, в настоящий момент включенных на половинную мощность. Магнус Федорович от этого выглядел туманным и полупрозрачным, как человек-невидимка, попавший под дождь. На нас с домовым он даже не посмотрел. Тоже принял меня за дубля? Почему? И лишь когда Редькин скрылся в дверях лифта - мной, между прочим, вызванного, я понял. Ни один сотрудник института не споткнется о зазевавшегося домового. На это способен лишь дубль... В душе у меня слегка просветлело. Для полной гарантии я поковырял пальцем в ухе, но следов шерсти не обнаружил. Надо было вставать и бежать к Корнееву. - Все путем, - неожиданно сказал домовой. - Он не заметил, что мы разговаривали. Ладно, ты беги, а то и Привалов забеспокоится. Если что, заходи в пятую казарму, спроси Кешу. Знаешь, где казармы? За кабинетом Камноедова. Бывай... Домовой сунул мне теплую волосатую ладонь и исчез в щели между паркетинами. А я, глядя под ноги, побрел к лифту. На этот раз на кнопку пришлось давить минут пять, прежде чем лифт соизволил остановиться. Я юркнул в двери и с облегчением отправил лифт вниз. Третий этаж лифт проскочил без заминки. А между вторым и первым застрял. И зачем я поехал на нем, есть же нормальная черная лестница... Со вздохом оглядевшись - если кто-то рядом и был, то очень хорошо замаскированный, я нарушил второе правило пользование лифтом и вышел сквозь стену. На первом этаже было хорошо. Пронзительно пахло зелеными яблоками и хвойными лесами, что, почему-то, вызывало в памяти популярные болгарские шампуни. Мимо пробежала хорошенькая девушка, мимоходом улыбнувшаяся мне. Она улыбалась всем, даже кадаврам. Это было ее специальностью - она, как и все хорошенькие девушки института, работала в отделе Линейного Счастья. Здороваясь по пути со славными ребятами из подотдела конденсации веселого беззлобного смеха, я пробирался к машинному залу. Путь был нелегким. Начать с того, что отдел Линейного Счастья занимал абсолютно весь первый этаж. Места для машинного зала на нем попросту не оставалось. Но, если вначале спуститься в подвал, а потом уже подняться на первый этаж, то можно было попасть в машинный зал, обеспечивающий весь институт энергией. Как это получалось - было тайной, такой же непостижимой для меня, как огромные размеры НИИЧАВО, маленького и неприметного снаружи. Сегодня мне почему-то не везло. Я трижды споткнулся, но, наученный горьким опытом, не упал. Выдержал долгую беседу с Эдиком Амперяном, которому позарез хотелось поделиться с кем-нибудь своей удачей - он добился, с помощью Говоруна, потрясающих результатов в деле сублимации универсального гореутолителя. Какую роль сыграл Клоп Говорун в этом процессе, я так и не понял - уж очень специфические термины использовал Эдик. Но от его удачи мне стало полегче, словно я и сам надышался парами гореутолителя. Пообещав Амперяну провести для него расчет эффективности вне очереди, я сбросил его на проходящего мимо дубля Ойры-Ойры со строгим приказом: отвести Эдика домой и уложить в постель, после чего, уже без приключений, добрался до машинного зала. У дверей стоял Корнеев. Вид у него был невозмутимый. - Витька, что случилось? - с облегчением поинтересовался я. - Зачем такая спешка? - Привалов, пройди, пожалуйста, внутрь, - бесцветно сказал Витька. И я понял, что никакой это не Корнеев, это его дубль, запрограммированный лишь на одно - пропустить внутрь меня и преграждать дорогу всем остальным. Мне стало страшно. Я отпихнул дубля, неуклюже взмахнувшего руками, распахнул тяжелую дверь и влетел в машинный зал. Витька сидел на Колесе Фортуны, том самом, чье вращение давало институту электроэнергию. При моем появлении он взглянул на часы и сообщил: - Когда решу помирать, тебя за смертью пошлю. Девять минут шел, м-ма-гистр. К Витькиным издевательствам я привык. Проигнорировав "м-магистра" - Корнеев прекрасно знал, что я до сих пор хожу в "учениках чародея", я осмотрелся. Машинный зал производил странное впечатление. Вначале, из-за темноты, я заметил лишь Витьку, который светился бледным зеленым светом - с опытными чародеями такое случалось при сильном магическом переутомлении, теперь же передо мной открылась вся картина. Между огромными трансформаторами застыли странные темно-серые статуи, изображающие бесов. Через мгновение я сообразил, что это и есть бесы - из обслуживающего персонала. Кто-то, и я был на сто один процент уверен, что это Витька, наложил на них заклятие окаменелости. А вдоль Колеса Фортуны, походившего на блестящую ленту, выходящую из одной стены и входящую в другую, застыли Витькины дубли - неподвижные и почти неразличимые. Была в дублях одна странность - каждый последующий был немного ниже предыдущего. Те, которых я еще мог разглядеть, выглядели просто пятнышками на цементном полу, но у меня появилось страшное подозрение, что они вовсе не являются крайними в этой дикой последовательности. - Когда я позвонил, тебе везло? - внезапно поинтересовался Корнеев. - Что? Ну... У меня "Алдан" завис. - А после? - Что после? - После звонка тебе везло или нет, дубина? - печально и тихо спросил Корнеев. - Нет. Я упал, потом лифт... Я замолчал. Я все понял. Лишь теперь, наблюдая за Витькой, я осознал, что он сидит на Колесе, но остается неподвижным. Колесо Фортуны остановилось! - Это я, - с напускной гордостью сказал Витька. - Да? - с внезапной дрожью в голосе поинтересовался я. - Я его остановил, - зачем-то уточнил Корнеев. - Как? - Дублей видишь? Я сделал дубля и дал ему приказ - крепко держать Колесо Фортуны и производить следующего дубля, уменьшенного в размерах и с той же базовой функцией. Схватившись за голову я простонал: - Научил я тебя, Корнеев. Базовая функция... Ты, может, еще на бумаге эту программу составил? - Ага, - подтвердил Витька. И с людоедской радостью добавил: - А вчера у тебя на "Алдане" проверял. Могучая машина. - И что вышло? - Что число дублей будет бесконечным, а сила торможения ими Колеса - бесконечно большой. Вот... Так и вышло. Остановили они Колесо Фортуны. ...Вскоре мне стала ясна вся картина происходящего. Витьке, для его грандиозной идеи превращения всей воды на Земле в живую, не хватало самой малости - устойчивости процесса. Придуманная им цепная реакция перехода обычной воды в живую останавливалась от шума проезжающей машины, чиха Кащея или выпадания града в соседней области. И тут-то Витьку осенило. Если остановить Колесо Фортуны в тот момент, когда процесс перехода воды идет хорошо, то удача останется на его стороне! Вся вода в мире станет живой, для исцеления ран надо будет лишь облиться из ведра или залезть под душ, чтобы вылечить ангину - прополоскать рот. Врачи станут ненужными, войны потеряют смысл... И Витька придумал гениальную идею с бесконечным количеством дублей, что будут с бесконечной силой тормозить Колесо. План его удался лишь частично. За те секунды, пока Колесо Фортуны останавливалось, лаборантка в отделе Универсальных Превращений уронила умклайдет на диван, инвентарный номер 1123. Результаты были катастрофические. Вода стала превращаться не в живую, и даже не в мертвую, а в дистиллированную. Ничего страшного в этом не было, во всяком случае, пока процесс не дошел до морей и океанов. Но шел он теперь безостановочно, ибо Колесо Фортуны стояло. В этот самый миг жизнь людей радикально изменилась. У меня, так же как у Корнеева и еще примерно половины человечества, началась нескончаемая полоса невезения. У Эдика Амперяна и прочих счастливчиков началась бесконечная полоса удач. Бесконечная! Я даже зажмурился от осознания этого факта. Я представил, как Амперян поит меня своим гореутолителем... и он действует, я становлюсь счастливым, хоть мне и не везет. У меня ломается "Алдан" - а я доволен. У Витьки не получается простейшего превращения - он тоже счастлив. Потому что Эдик изобрел... Да что я привязался к Эдику! Человечество отныне разделилось на две категории - везунчиков и неудачников. Представив, как меня сочувственно хлопают по плечу "везунчики", я не выдержал и заорал: - Корнеев, запускай Колесо обратно! Немедленно! - Не могу, - хмуро сказал Корнеев. - Что я, дурак, что ли? Сам знаю, надо запускать, пока магистры не узнали. Позора не оберешься... Последнюю фразу он произнес с мечтательным выражением, словно смакуя предстоящий позор. - Почему не можешь? - я поправил очки и растерянно оглядел бесконечный ряд дублей. - Прикажи им, пусть толкают Колесо, со своей бесконечной силой... черт бы ее побрал! Одно из стоящих вблизи изваяний слегка шевельнулось. Витька вперил в него грозный взгляд, и черт окаменел вторично. - Глаз нет, да? Совсем слепой? - с акцентом Амперяна, но собственной грубостью поинтересовался Корнеев. - Лопнул обод у колеса, видишь? Я подошел к Колесу и убедился, что двухметровой ширины лента действительно разделена тонкой щелью. Концы разрыва подрагивали, словно кончики стальной пружины. - А зарастить нельзя? - шепотом поинтересовался я. - Ты же... это... умеешь. Помнишь, червонец мне склеил? Витька грустно кивнул. И докончил свой печальный рассказ. Оказывается, когда Колесо Фортуны остановилось, оно тут же лопнуло. Концы обода стали дергаться, носиться по залу, разбрасывая дублей и перекручиваясь во все стороны. Когда, наконец, ошалевшие от неожиданности дубли и перепуганный, а от этого грубый более, чем обычно, Корнеев поймали их, установить, где левая, а где правая сторона, где верх, а где низ ленты уже не представлялось возможным. Корнеев кое-как совместил концы порванного обода, но уверенности в своей правоте не имел. - Что если я его лентой Мебиуса соединил? - хмуро сказал он. - Что будет? Я пожал плечами. Корнеев, слегка подпрыгивая на ободе, и светясь все более энергично, стал рассуждать: - Может так получиться, что любая наша удача превратится в неудачу. И наоборот. Или же, удачи и неудачи сольются воедино... Увлекшись, он перегнулся назад, и, кувыркнувшись через обод Колеса, полетел вниз. - Знаешь, Витька, - садясь для безопасности на пол, сказал я, - лучше уж соединение удач и неудач, чем сплошная невезуха. - Невезуха, - потирая затылок, горько сказал Корнеев. - Надо это прекращать... - Я-то зачем тебе понадобился? Рассчитать, правильно ли соединен обод? Это я и без "Алдана" скажу. Пятьдесят на пятьдесят. - Понимаю, - неожиданно мягко признался Корнеев. - Но не могу же я сейчас сам решать, правильно ли Колесо соединено! Я же теперь невезучий, обязательно ошибусь! - А я везучий? Мой совет тебе не поможет! - Понял уже... Мы немного помолчали, разглядывая неподвижное Колесо Фортуны. Господи, ну и дела! Что сейчас с людьми происходит! Есть, конечно, и счастливчики... - Витька! - прозревая завопил я. - Нужно спросить у человека, которому везет! Он не ошибется! - А кому везет? - тупо спросил Корнеев. Временами он был самим собой. - Амперяну. Точно знаю, он универсальный гореутолитель сублимировал. - Сейчас спросим, - оживившись сказал Корнеев, доставая из воздуха телефонную трубку. Послышались долгие гудки. - Амперян сейчас дома, я его спать отправил, - торопливо подсказал я. Витька отмахнулся - неважно. Трубку наконец-то взяли. - Эдик! - громовым голосом заорал Корнеев. - Извини, что разбудил, это Сашка, дубина, настоял. Скажи только одно, и можешь вешать трубку: правильно соединили? - Нет, - буркнул Амперян чужим со сна голосом, и повесил трубку. Витька небрежным жестом растворил в воздухе свою и радостно улыбнулся. - Видишь, Привалов, получилось! Бывают и у тебя озарения! Он небрежно схватился за один край порванного обода и без всяких видимых усилий перевернул его на сто восемьдесят градусов. Интересно, а в ту ли сторону повернул? - Корнеев... - неуверенно начал я. Но Витька не реагировал. Он был сторонником разделения умственного и физического труда, так что в процессе работы думал мало, а на внешние раздражители не реагировал. Двумя уверенными пассами, без всяких дилетантских заклинаний, даже не заглядывая в "Карманный астрологический ежегодник АН", Корнеев восстановил целостность Колеса Фортуны. Потом окинул взглядом бесконечную, а точнее - двусторонне бесконечную череду дублей, и громко скомандовал: - Нава-лись! Как ни странно, дубли такую странную команду поняли. И даже толкнули в одну и ту же сторону. Колесо заскрипело и начало вращаться. Правда, пожалуй, быстрее чем раньше. Я достал из кармана сигареты, закурил... Выронил сигарету, но возле самого пола поймал ее. Снова сунул в рот, но горящим концом. Вовремя это понял, и перевернул фильтром к губам. Сигарета уже успела потухнуть. - Корнеев, - умоляюще прошептал я, - притормози его! Слишком быстро вращается, удача за неудачей... Сигарета зажглась сама по себе. Я бросил ее на пол и затоптал - а то еще взорвется... Витька с дублями навалились на колесо, и то начало притормаживать. - Глянь по пульту, Привалов! - велел Корнеев. - Там есть тахометр, стрелка должна быть на зеленом секторе. Я подошел к пульту. С некоторым трудом нашел тахометр, явно переделанный из зиловского спидометра. Поглядел на стрелку, подползающую у зеленой черте, и скомандовал Корнееву остановку. Колесо вращалось, тихо гудя. Корнеев утер со лба пот, потом кивнул дублям, и те дематериализовались. - Нормально, Сашка? - поинтересовался Корнеев. Я подозрительно огляделся. Закрыл глаза и подпрыгнул на одной ножке. Не упал. - Нормально, - с облегчением сказал я. - Что, пойду я работать? - Валяй-валяй! - жизнерадостно заорал Витька. - Мне еще чертей расколдовывать, да память им заговаривать, меньше будешь под ногами мешаться... Вздохнув, я вышел из машинного, на прощание мстительно бросив Корнееву: - Вот будет удивительно, если никто из магистров не узнает о твоих художествах... Оставив Витьку размышлять над этим оптимистическим заявлением, я пошел к себе, в электронный зал. Фортуна явно повернулась ко мне, я не спотыкался, не налетал на встречных, вежливо поздоровался с Кивриным, одолжил считавшему посреди коридора Амперяну свою логарифмическую линейку, вызвал лифт... И побежал обратно. Амперян, виртуозно пользуясь линейкой, что-то подсчитывал, записывая в блокнот. - Давно из дома, Эдик? - вкрадчиво поинтересовался я. - С утра, - не поднимая глаз от формул, в которых я опознал уравнение Сташефа-Кампа, ответил Эдик. - Ты же с Ойра-Ойрой... тьфу, с дублем его, домой пошел! - Ну... - Эдик поднял на меня задумчивый взгляд и объяснил: - Пошел. А потом думаю, чего я на кровати буду валяться, радостный и довольный, когда тут самая работа начинается? Выпил антигореутолитель, и стал экономическую целесообразность процесса подсчитывать. - Целесообразно? - не зная, как подступиться к главному, спросил я. - Не знаю, - хмуро признался Эдик. Удача, похоже, его покинула. - Корнеев тебе звонил? - напрямик спросил я. Эдик обвел взглядом выкрашенный зеленой масляной краской коридор, мутные плафоны на потолке, и резонно спросил: - Куда звонил? - Десять минут назад! Сам слышал! - отчаянно сообщил я. - Он спросил, правильно ли соединили, а ты сказал, что нет. - Как он спросил? Я напряг память. - Ну... Примерно так: "Эдик, скажи, правильно соединили?" - И тот, кто взял трубку, ответил, что "нет", - закончил Эдик. - Что соединились вы неправильно... Он снова нырнул в свои вычисления, а я, совершенно запутавшись, пошел дальше. Итак, отвечал не Амперян. Но совет оказался правильным, значит, отвечавший тоже был "удачливым"? Или же неправильным, просто мы еще не заметили последствий своей ошибки? А как заметишь, неизвестно, какими они могут быть! У дверей электронного зала смирно сидел дубль Володи Почкина. Больше пока никого не было. - Скажешь Володе, пусть сам придет, - грубо сказал я дублю. Корнеев всегда на меня так влияет. - Он мне пятерку уже неделю должен. Дубль поднял на меня потрясенный взгляд и прошептал: - Я не дубль. Я Володя. Могу пропуск показать, с фотографией и печатью. А пятерку я после обеда занесу... Было видно, что здоровяк Почкин пребывает в состоянии, близком к шоковому. Я схватился за голову. Потом схватил Володю за плечи, затащил в зал, и стал отпаивать чаем с бутербродами - настоящими, из буфета, а не сотворенными магическим образом. Попутно я пообещал ему рассчитать за сегодня все задачи, которые он принес еще неделю назад, а вечером взяться за написание программы для новых. Володя медленно приходил в себя. Видимо, еще никто и никогда не принимал его за дубля, так что с непривычки он был расстроен. - Заметку в стенгазету напишешь? - неожиданно спросил он. Видимо, отошел. - Напишу-напишу! - радостно сказал я. - Про Брута? - А что он натворил? - Не знаю. Но как-то принято... - Нет. Надо про новые плакаты в столовой. - Какие плакаты? Глаза у Почкина загорелись. - Ты еще не видел? Посмотри, - вкрадчиво посоветовал он. - Пойдешь обедать, и посмотри. Я пообещал сходить в столовую и посмотреть. Потом пожаловался Володе, какой был ужасный день: вначале меня приняли за дубля, потом я Витькиного дубля принял за Витьку, а под конец Володю за дубля... Язык чесался рассказать про Корнеева и Колесо Фортуны, но я подавил искушение. Почкин в ответ ободрил меня рассказом о том, как наши институтские ребята поодиночке сматывались с затеянного месткомом празднования трехсотлетия изобретения волшебной палочки, оставляя вместо себя дублей. Под конец в огромном зале, где проходило торжество, не осталось ни одного человека: только сотня небрежно запрограммированных дублей. Когда, наконец, ушедшие работать магистры и ученики сообразили, что произошло, то дубли оставались без присмотра уже больше трех часов. К ним отправился Федор Симеонович. Вышел он через полчаса, предварительно дематериализовав всех дублей. На лице его блуждала странная улыбка, но о своих наблюдениях он никому никогда не рассказывал, а делу Линейного Счастья начал посвящать еще больше времени, чем раньше. История мне правдивой не показалась: во-первых, что такого могли натворить дубли, даже плохо сделанные, а во-вторых, работать больше, чем обычно, Федор Симеонович уже никак не мог. Выпроводив Почкина, я наконец-то вернулся к "Алдану". Опасливо включил питание и стал смотреть, как машина тестирует себя. Бойко протараторила по бумаге виртуальными литерами пишущая машинка, и "Алдан" ласково заморгал зелеными огоньками. Усевшись перед перфоратором, я взял стопку чистых перфокарт, составленную девочками программу и облегченно вздохнул. Кончились неприятности с Колесом Фортуны и дублями. Жизнь возвращалась в свою колею. Ошибался я в этот момент здорово, как никогда. Но о том, что я ошибаюсь, не знал никто. Даже У-Янус. Так уж получилось. 2 Товарищ! Мы вместе решили с тобой: Покушав, посуду убрать за собой. Автор неизвестен. Где-то около двух я с сожалением оторвался от присмиревшего "Алдана", встал, потянулся и направился в столовую. По пути заглянул к Витьке, потом к Роману, но ни того, ни другого не нашел. Взяв стакан кефира и тарелку жареной печенки с вермишелью, я направился к своему любимому столику. Знаменит он был тем, что над ним висел огромный плакат с бодрой надписью: "Смелее, друзья! Громче щелкайте зубами! Г.Флобер." Время от времени плакат подновляли, и при этом текст чуть-чуть менялся - поклонник Флобера каждый раз пользовался новыми переводами. Усевшись под словом "щелкайте" я, прежде чем воспользоваться советом и начать щелкать, глотнул кефира - тот оказался вчерашним, если не хуже. Потом, вспомнив слова Почкина, зашарил глазами по стенам. Первый из плакатов я увидел на стене напротив. Он гласил: "Пальцем в солонку? Стой! Что ты себе позволяешь?! Мало ли где еще Ты им ковыряешь!" Поперхнувшись кефиром, я протер очки. Плакат не изменился. Нормальный, аккуратно нарисованный плакат. Под ним сидели нормальные, аккуратные девочки из отдела Универсальных Превращений. Девочки ели борщ, обильно посыпая его солью, и ничуть не смущаясь необходимостью окунать пальцы в солонку. Мною овладел исследовательский зуд. Низко пригнувшись над тарелкой, рассеянно нанизывая на алюминиевую вилку куски лука, печенки и вермишелины, я смотрел по сторонам. Над кассовым аппаратом я обнаружил чудесный, прекрасно зарифмованный плакат на вечную тему: люди и хлеб. "Мой знакомый по имени Глеб Повсюду разбрасывал хлеб. Не знает, наверное, Глеб, Как трудно дается хлеб." Перебрав в памяти всех знакомых ребят, я успокоился. Похоже, имелся в виду не какой-нибудь там конкретный Глеб из НИИЧАВО, а обобщенный негодяй. Кончиком вилки я извлек из солонки сероватую соль, посыпал вермишель и быстренько доел. Закончил обед кефиром и пошел к выходу. На дверях меня ждал третий плакат. "Уходящий товарищ, ты сыт? Зря спросил. Это видно на вид. Администрация." Слово "Администрация" меня добило. Я остановился, поджидая кого-нибудь знакомого. Эмоции требовали выхода. Теперь я понимал Володю, чей графоманский опыт исчерпывался знаменитым двустишием о едущем по дороге ЗИМе. Разумеется, в нашей столовой работают не магистры, и даже не бакалавры, а беззаветная любовь заведующего к Флоберу не панацея от отсутствия вкуса. Самым удивительным было то, что никто не возмущался этими жуткими виршами! Я вдруг перепугался, вспомнив утреннее приключение с Колесом Фортуны. Вдруг мы каким-то образом исказили человеческие вкусы, и теперь ЭТО считается нормальным? И Кристобаль Хозевич одобрительно кивает, глядя на стихи о Глебе и хлебе... В дверь проскользнул Юрик Булкин, наш новый сотрудник из отдела Универсальных Превращений. По профессии он был энтомолог, но ухитрился увлечься василисками - животными редкими и опасными. Теперь он вел тему: "О свойстве василисков превращать живое в камень, и о возможности превращения ими в камень воды". Как я слышал, теме придавалось большое значение, так как с помощью дрессированных василисков намного упростилось бы строительство плотин и был бы досрочно выполнен поворот сибирских рек в Среднюю Азию. Поймав Юрика за руку, я спросил: - Слушай, Булкин, ты плакаты на стенах видишь? - Вижу, - целеустремленно вырываясь сказал Юрик. - Я их сам писал... Я остолбенел. Юрик слыл бардом, пел под гитару веселые песни, и от его заявления упрочились мои худшие опасения. Видимо, оценив мою реакцию, Булкин прервал движение к очереди алчущих пищи сотрудников и разъяснил: - Меня знакомые ребята-социологи попросили. Они исследование проводят, "ЧВ" - "Чувство вкуса". Какой процент сотрудников возмутится этими плакатами за три дня. Нормальный показатель - двадцать пять процентов. - А у нас? - успокаиваясь поинтересовался я. - Вытянем норму? - Тридцать процентов за полдня, - утешил меня Булкин. - И один, похваливший плакаты. - Выбегалло, - сказал я. - Выбегалло, - подтвердил Булкин. - Подошел ко мне и говорит: - "А ты, эта, значит, написал правильно. Эта, инициативу проявил. На ученом совете вопрос буду ставить, как почин поддержать". В глазах Булкина мелькнуло легкое злорадство. - А ведь поставит, - задумчиво сказал я. - Еще и Модест поддержит, а остальные решат не связываться... Так что ты готовься, Юрик, пиши плакаты впрок... Оставив Юрика в растерянности, я скрылся из столовой. Настроение улучшилось, кефир весело булькал в желудке, создавая приятную иллюзию сытости. Навстречу мне по коридору шел У-Янус. - Янус Полуэктович, - поздоровавшись сказал я ему, - вы вчера просили сделать расчет... Так он готов, я сейчас пошлю девочек вам занести... Янус открыл было рот, чтобы спросить, какой именно расчет я для него делал, но передумал, видимо, решив посмотреть по результату, что я вычислял. Вместо этого ласково взглянул на меня и сказал: - Александр Иванович, вы сегодня не засиживайтесь на работе. Понедельник-понедельником, суббота-субботой, но сегодня-то вторник... да? Неделя вам предстоит сложная, отдохните. - Очень сложная? - беспомощно спросил я. Янус Полуэктович грустно улыбнулся и прошел в столовую. А я отправился в электронный зал в дурном расположении духа. Директор не злоупотреблял возможностью предсказывать будущее, и очень редко ее демонстрировал. Ушел я с работы, когда еще и семи не было. То ли таинственное предупреждение У-Януса сказалось, то ли захотелось посмотреть свежую серию "Знатоков" по телевизору, сам не пойму. Для очистки совести я сотворил двух дублей. Одного - заканчивать на "Алдане" расчет задачи для Почкина, а другого - присматривать, чтобы первый не отлынивал. Есть у меня такая нехорошая черта - мое настроение в момент создания дубля очень легко этому дублю передается. Из института я выбрался тихонько, стараясь не попадаться ребятам на глаза. Но на улице настроение быстро улучшилось. Был легкий морозец. Девушки, попадающиеся мне навстречу, весело смеялись, обсуждая переменчивую соловецкую погоду и свежие сплетни. Компания ребят с рыбзавода имени Садко прошла навстречу, что-то весело напевая под гитару и явно направляясь к ближайшему кафе. На мгновение мне тоже захотелось устроить маленький загул, выпить легкого болгарского винца "Монастырская изба", что недавно завезли в Соловец, или даже дернуть сто грамм грузинского коньячка под бутерброд с балыком. Но я вовремя сообразил, что в кармане лишь рубль, зарплата будет в четверг, а Володя мне пятерку завтра никак не отдаст. Пообещав той части своего сознания, что требовала разгульного образа жизни, реванш в субботу, я направился в столовую номер 11, где можно было перехватить чего-нибудь на ужин. Хмурая старушка-уборщица уже бродила между столами со шваброй, намекая на скорое закрытие столовой. Но я все же успел встать в хвост маленькой очереди и нахватать с подноса теплых пирожков. Возле кассы меня поджидала еще одна удача - из недр столовой вынесли остаток молочного, и я разжился сырком с изюмом и бутылкой кефира. Обедневший ровно наполовину, но отягощенный грузом продуктов в авоське, я быстрым шагом направился к общежитию. Морозец крепчал, и пирожки, утратив остатки тепла, стали гулко постукивать друг о друга, когда я, потрясая перед лицом вахтерши пропуском, вбежал в вестибюль. По пути в комнату я забежал на кухню. Там, конечно, никого еще не было. Может быть, на всем этаже я был один, остальные еще сидели в институте. Ставя на плиту чайник, я тщетно боролся с чувством стыда. Нет, и что на меня сегодня накатило? Я открыл свою комнату, включил свет и собрался было уже выгрузить продукты на стол, когда за спиной что-то гулко хлопнуло. Обернувшись, я увидел Корнеева. Корнеев был подозрительно тих и печален. Он парил в воздухе возле стены, яростными рывками выдирая застрявший в штукатурке каблук. Злорадно подумав, что и у магистров не всегда удачно получается трансгрессироваться, я все же подошел к Витьке, схватил его за плечи и потащил. Витька сопел, колотя свободной ногой по стене. Наконец штукатурка не выдержала, и мы полетели на пол. - Какой ты неуклюжий, Сашка, - вздохнул Корнеев, вставая и поглядывая на стену. В штукатурке зияла круглая дыра. От возмущения я поперхнулся, но все же сказал: - Завтра заделаешь! - А что? Могу и сейчас... - Витька взмахнул было руками, но под моим укоризненным взглядом слегка смутился и заклинания не произнес. - По-нормальному заделаешь, - объяснил я. - Возьмешь в институте цемента, песочка, и... - Ладно, - сдался Витька. - Ретроград ты, Привалов... О! Пирожки! Это ты угадал. Он уселся за стол, вытряс авоську. Подумал, протянув руку, вытащил из воздуха кипящий чайник, но заколебался: - Эй, а может ты его хотел так принести... по-нормальному? Махнув рукой, я уселся рядом. Спросил: - Что ты так рано-то? - А ты? - Меня Янус напугал. Сказал, что... - Неделя тяжелая будет, - кивнул Корнеев. - Во-во. - И тебе тоже? Витька мрачно откусил половину пирожка. Спросил: - Чего он темнит, а, Привалов? Может уже про Колесо узнал? - Не исключено. - Скандал... - радостно сказал Корнеев. - Нет, не похоже. Сашка, может, нас на овощную базу отправляют? С минуту мы обдумывали и эту версию. Но все же решили, что по такому мелкому поводу директор нас запугивать не стал бы. - Ладно, нечего гадать, - первым сдался Корнеев. - Слушай, я вот что подумал - с Колесом... - Ну? - содрогнувшись спросил я. - А если его остановить, когда все люди на Земле счастливы? Когда всем - везет? - Здорово, - признал я. - Вот только - когда? Разве так бывает? - Ну, если объявить всему миру, что... э... в двенадцать ноль-ноль по Гринвичу, например, всем надо быть счастливыми и удачливыми. Пришлось покрутить пальцем у виска. Корнеев фыркнул. - Что смеешься? Ну немножко-то можно потерпеть? Сесть с хорошей книжкой у окна, смотреть на красивых девушек. Или собраться большими компаниями, комплименты друг другу говорить, подарки делать! - А тебя в этот момент комар укусит. Или у соседа труба лопнет, и потолок зальет. - Полагаешь - никак? - серьезно спросил Витька. - Угу. Нереально. Обязательно кому-нибудь да не повезет. - Потерпели бы ради большинства! - уже отступая высказался Корнеев. - Такая идея славная! - Глупая твоя идея, Витька. - Ладно. Допускаю - преждевременная! - Корнеев выхватил из-под моих пальцев последний пирожок и в запале помахал им перед моим лицом. Я с трудом удержался от того, чтобы облизнуться. - А если - не сейчас? Через десять лет, через двадцать? Когда уж точно можно будет добиться всеобщего счастья? - А зачем тогда еще и Колесо останавливать? Масло масляным делать? Знаешь... если уж люди станут счастливы, то мелкое невезение их не расстроит. Это был еще тот удар! Корнеев запнулся на полуслове, глотнул воздуха и скис. Положил пирожок на стол, поднялся, и, смерив меня обиженным взглядом, провалился на первый этаж. - Витька, брось дурить, - позвал я. Но Корнеев не появился. Обиделся... Вздохнув, я налил себе хорошего, грузинского чая. Съел оставшийся пирожок и пошел в холл. Телевизор был выключен... значит точно, один я на этаже. Включив новенький "Огонек" и устроившись на продавленном кресле, я приготовился наслаждаться зрелищами. Но знатоки меня разочаровали. Минут двадцать я смотрел, как Знаменский с Томиным расследовали кражу двух рулонов ситца на фабрике. Вроде бы всем уже было ясно, что главная воровка - замдиректора по хозяйственной части, женщина умная, но с большими пережитками в