получено сообщение, переданное также по телеграфу президенту. Французская трагедия развивалась и быстро шла к своему концу. На протяжении последних дней я настаивал на созыве Верховного совета. Встретиться в Париже мы уже не могли. Нам не говорили, как там обстоят дела. Немецкие передовые части, безусловно, находились очень близко. Мне с трудом удалось договориться о встрече, но настаивать на церемонии время сейчас было неподходящее. Нам нужно было знать, что намерены делать французы. Рейно сообщил мне, что может нас принять в Бриаре, вблизи Орлеана. Правительство переезжало из Парижа в Тур. Французская главная штаб-квартира находилась близ Бриара. Рейно указал аэродром, на который я должен был приземлиться. Я охотно распорядился приготовить "фламинго" в Хендоне ко второй половине дня, и с одобрения моих коллег, полученного на утреннем заседании кабинета, мы вылетели около 2 часов дня. То была моя четвертая поездка во Францию; и поскольку преобладали военные дела, я попросил военного министра Идена, а также генерала Дилла, занимавшего теперь пост начальника имперского генерального штаба, и, конечно, Исмея сопровождать меня. Немецкие самолеты сейчас залетали далеко в глубь Ла-Манша, и нам приходилось делать еще больший круг. Как и раньше, "фламинго" сопровождали 12 "харрикейнов". Через пару часов мы приземлились на небольшой посадочной площадке. Там находилось несколько французов, и вскоре прибыл на автомобиле французский полковник. Я держался бодро и уверенно, как это принято, когда дела обстоят очень плохо, но француз был грустен и безучастен. Мне сразу же стало ясно, насколько ухудшилось положение с тех пор, как неделю назад мы встретились в Париже. Через некоторое время нас доставили в замок, где мы встретили Рейно, маршала Петэна, генерала Вейгана, генерала авиации Вийемена и других французов, включая сравнительно молодого генерала де Голля, который только что был назначен заместителем министра национальной обороны. Совсем рядом на железнодорожном пути стоял штабной поезд, в котором разместились некоторые из сопровождающих нас лиц. В замке имелся всего лишь один телефон, который находился в гардеробной. Телефонная линия была крайне загружена, приходилось долго ждать и без конца кричать в трубку. В 7 часов вечера мы начали совещание. Генерал Исмей вел протокол. Здесь я воспроизвожу только то, что осталось у меня в памяти, хотя это отнюдь не расходится с записями. Не было высказано никаких упреков или взаимных обвинений. Мы находились перед лицом суровых фактов. Мы, англичане, не знали, где именно проходит линия фронта, и, безусловно, чувствовалась тревога по поводу возможного молниеносного нападения немецких танков даже на нас самих. По существу, разговор шел о следующем. Я призвал французское правительство защищать Париж. Я подчеркивал, какой огромной способностью изматывать силы вторгающейся армии обладает оборона большого города дом за домом. Я напомнил маршалу Петэну ночи, которые мы провели вместе в его поезде в Бове, после катастрофы, постигшей английскую 5-ю армию в 1918 году, и как он -- я при этом не упоминал маршала Фоша -- восстановил положение. Я напомнил ему также слова Клемансо: "Я буду сражаться перед Парижем, в Париже и за Парижем". Маршал ответил очень спокойно и с достоинством, что в те дни он мог маневрировать более чем 60 дивизиями; сейчас у него нет ничего. Он упомянул, что тогда на линии фронта было 60 английских дивизий. Превращение Парижа в развалины не изменит конечного результата. Затем генерал Вейган обрисовал военное положение, насколько оно ему было известно, в условиях маневренного сражения, происходившего в 50 или 60 милях от нас. Он очень лестно отозвался о доблести французской армии. Он потребовал прислать все возможные подкрепления, а прежде всего немедленно бросить в бой все английские эскадрильи истребителей. "Здесь, -- сказал он, -- находится решающий пункт. Сейчас -- решающий момент. Поэтому неправильно держать какие-либо эскадрильи в Англии". Однако в соответствии с решением кабинета, принятым в присутствии маршала авиации Даудинга, которого я специально вызвал на заседание кабинета, я ответил: "Это не решающий пункт и это не решающий момент. Решающий момент наступит, когда Гитлер бросит свою авиацию на Великобританию. Если мы сможем сохранить господство в воздухе и если мы сможем сохранить моря открытыми, а мы, безусловно, сохраним их открытыми, мы все это отвоюем для вас" 1. 25 эскадрилий истребителей необходимо любой ценой сохранить для обороны Англии и Ла-Манша, и ничто не заставит нас отказаться от этого. Мы намерены продолжать войну, несмотря ни на что, и мы считаем, что можем вести войну в течение неопределенного времени, но отдать эти эскадрильи означало бы уничтожить наши шансы на существование. Я предложил в этот момент вызвать командующего северо-западным фронтом генерала Жоржа, находившегося поблизости, что и было сделано. 1 Я признателен генералу Исмею, сохранившему в памяти эти слова. -- Прим. автора. Генерал Жорж прибыл. После того как его ввели в курс дела, он подтвердил данный Вейганом анализ положения на фронте. Генерал Вейган заметил, что французам, возможно, придется просить перемирия. Рейно резко ему возразил: "Это политическое дело". Как видно из записей Исмея, я сказал: "Если считают, что для Франции в состоянии ее агонии наилучшим выходом была бы капитуляция армии, то пусть не будет никаких сомнений на наш счет, ибо, что бы вы ни сделали, мы будем продолжать сражаться и сражаться". Когда я сказал, что французская армия, продолжая сражаться, где только это возможно, сумела бы остановить или измотать сотню немецких дивизий, генерал Вейган ответил: "Если бы это и было так, у них все равно осталась бы еще одна сотня дивизий для того, чтобы вторгнуться и завоевать вас. Что вы тогда будете делать?" Я ответил на это, что я -- не военный эксперт, но, по мнению моих технических советников, наилучший метод справиться с вторжением немцев на Британский остров состоит в том, чтобы потопить как можно больше врагов в пути и бить остальных по голове, когда они начнут выползать на берег. Вейган ответил с грустной улыбкой: "Я должен признать, во всяком случае, что у вас есть очень хорошее противотанковое препятствие". Это были, насколько я припоминаю, последние поразившие меня слова, которые мне пришлось от него услышать. Следует иметь в виду, что в ходе этой печальной беседы меня преследовала и мучила грустная мысль о том, что Англия с ее 48-миллионным населением не смогла внести более крупный вклад в сухопутную войну против Германии и что до сих пор девять десятых убитых и 99 процентов страданий приходились на долю Франции, и одной только Франции. Примерно в 10 часов вечера все заняли свои места за обеденным столом. Читатель помнит, какое большое значение я придавал нанесению сильного удара по Италии в тот момент, когда она вступит в войну, и что с полного согласия французов были приняты меры к переброске соединения английских тяжелых бомбардировщиков на француз кие аэродромы вблизи Марселя для налетов на Турин и Милан. Теперь все было готово к нанесению удара. Едва мы сели за стол, как командующий английской авиацией во Франции вице-маршал авиации Барратт позвонил Исмею по телефону, чтобы сообщить, что местные власти возражают против вылета английских бомбардировщиков на том основании, что налет на Италию лишь повлечет за собой репрессии против Южной Франции, репрессии, которым англичане не в состоянии воспротивиться и которые они не могут предотвратить. Рейно, Вейган, Иден, Дилл и я встали из-за стола, и после непродолжительных переговоров Рейно согласился послать соответствующим французским войскам приказ не задерживать бомбардировщики. Но позднее той же ночью маршал авиации Барратт сообщил, что французы, проживающие вблизи аэродромов, загромоздили их всякого рода телегами и грузовиками и что бомбардировщики не смогли взлететь, чтобы выполнить свое задание. Когда мы встали из-за стола и уселись за кофе с коньяком, Рейно сообщил мне, что, как его информировал маршал Петэн, Франции придется добиваться перемирия. Петэн подготовил по этому вопросу документ и желает, чтобы Рейно его прочитал. "Он еще не вручил мне этот документ, -- сказал Рейно, -- ему все еще стыдно сделать это". Ему следовало бы также постыдиться поддерживать хотя бы молчаливо требование Вейгана отдать наши последние 25 эскадрилий истребителей, если уж он решил, что все потеряно и что Франция должна сдаться. Все мы в подавленном настроении отправились спать, кто в самом замке, а кто в военном поезде, стоявшем в нескольких милях от него. 14 июня немцы вступили в Париж. Рано утром мы возобновили наше совещание. Присутствовал маршал авиации Барратт. Рейно вновь обратился с просьбой отправить во Францию еще пять эскадрилий истребителей, а генерал Вейган сказал, что он крайне нуждается в дневных бомбардировщиках, чтобы восполнить нехватку войск. Я заверил их, что вопрос относительно усиления воздушной поддержки Франции будет тщательно и сочувственно рассмотрен военным кабинетом, как только я вернусь в Лондон; но я вновь подчеркнул, что было бы крупнейшей ошибкой лишить Соединенное Королевство его основных средств обороны метрополии. В заключение я выразил самым официальным образом надежду, что, если произойдет какое-либо изменение положения, французское правительство немедленно даст знать английскому правительству для того, чтобы оно могло встретиться с ним в любом удобном месте прежде, чем французское правительство примет какое-либо окончательное решение, которое определит его действия во второй фазе войны. В 5 часов вечера того же дня я сообщил военному кабинету о результатах моей миссии. Я охарактеризовал состояние французских армий, как оно было доложено на совещании генералом Вейганом. Генерал Вейган, очевидно, не видел для Франции никакой возможности продолжать сражаться, а маршал Петэн уже решил, что необходим мир. Он считал, что немцы систематически разрушают Францию и что его долг -- спасти остальную часть страны. Я упомянул о меморандуме на эту тему, который он показал Рейно, но не оставил ему. "Не может быть никаких сомнений, -- сказал я, -- что Петэн сейчас опасный человек: он всегда был пораженцем, даже в последнюю войну". Наряду с этим Рейно как будто был преисполнен решимости продолжать сражаться, а генерал де Голль, участвовавший вместе с ним в совещании, высказывался за продолжение партизанских военных действий. Он был молод и энергичен и произвел на меня весьма благоприятное впечатление. Я считал вероятным, что в случае краха нынешнего фронта Рейно предложит ему взять на себя командование. Адмирал Дарлан также заявил, что он никогда не сдаст французский флот неприятелю: в крайнем случае он отправит флот в Канаду, хотя это предложение могут отклонить французские политические деятели. Было ясно, что организованное сопротивление Франции близится, к концу и что сейчас заканчивается одна из глав истории нынешней войны. Французы, возможно, будут какими-то средствами продолжать борьбу. Возможно, будет существовать даже два французских правительства: одно -- заключившее мир и другое -- организовавшее сопротивление с территорий французских колоний, продолжая войну на море с помощью французского флота, а во Франции -- с помощью партизан. Преждевременно было говорить что-либо определенное. Хотя в течение какого-то периода нам, возможно, все еще придется кое-что отправлять для поддержки во Францию, мы должны сейчас сосредоточить наши главные усилия на обороне нашего острова. Глава восьмая ОБОРОНА МЕТРОПОЛИИ Июнь Тот, кто будет читать эти страницы в предстоящие годы, должен понимать, как густа и непроницаема завеса неизвестного. Теперь, в свете позднейших событий, легко установить, чего мы не знали или по поводу чего, мы слишком тревожились, в чем мы проявляли беззаботность и в чем неповоротливость. На протяжении двух месяцев нас дважды застигли полностью врасплох. Захват Норвегии и прорыв у Седана со всеми вытекающими отсюда последствиями показали убийственную силу германской инициативы. Что еще есть у них в запасе -- подготовленное и разработанное до мельчайших деталей? Обрушатся ли они внезапно, как гром среди ясного неба, с новым оружием, точными планами и превосходящей силой на наш почти совершенно не оснащенный и безоружный остров в каком-либо из десятка или пары десятков возможных пунктов высадки десанта? Или же они направятся в Ирландию? Очень глуп будет тот, кто, несмотря на всю ясность и уверенность своего мышления, не посчитается с какой-либо возможностью, против которой следует принять меры. Я всегда был уверен, что мы должны победить, и тем не менее всегда меня подталкивала обстановка, и я был очень рад, что имел возможность проводить свои взгляды в жизнь. День 6 июня был для меня днем активной и небесплодной работы. Записки, продиктованные мною утром, когда я лежал в постели и мысленно обозревал мрачный горизонт, показывают разнообразие вопросов, по которым необходимо было давать указания. Во-первых, я обратился к министру снабжения (Герберту Моррисону) с просьбой представить отчет о различных приспособлениях, связанных с нашими ракетами и взрывателями мгновенного действия, используемыми против самолетов; в этой области был достигнут некоторый прогресс. Я обратился также к министру авиационной промышленности (лорду Бивербруку) с просьбой представлять еженедельные доклады о конструировании и производстве автоматических прицелов для бомбометания, радиопеленгаторов для низких высот и локаторов. Я сделал это для того, чтобы обратить внимание этих двух новых министров и их огромных министерств на вопросы, которыми я уже давно особенно интересовался. Я попросил военно-морское министерство временно передать истребительной авиации по крайней мере 50 обученных и полуобученных пилотов. Впоследствии 55 пилотов действительно приняли участие в великой воздушной битве. Я просил разработать план ударов по Италии путем воздушных налетов на Турин и Милан в случае, если она вступит в войну против нас. Я предложил военному министерству представить планы формирования голландской бригады в соответствии с желанием находившегося в изгнании голландского правительства, а также просил министра иностранных дел ускорить признание бельгийского правительства, независимого от короля, находившегося в плену, в качестве единственной законной бельгийской власти, а также принять меры к поощрению мобилизации в Югославии в качестве контрмеры против итальянских угроз. Я просил, чтобы аэродромы в Бардуфоссе и Скаарнландсе, которые мы построили в районе Нарвика и которые должны были в ближайшее время покинуть, были бы приведены в негодность на возможно более длительный срок с помощью зарытых там бомб замедленного действия. Я вспомнил, как эффективно немцы таким методом помешали нам в 1918 году пользоваться железными дорогами после того, как они окончательно отступили. Увы! Бомб замедленного действия в сколько-нибудь значительном количестве у нас не было. Ввиду угрозы военных действий со стороны Италии меня беспокоил тот факт, что в гавани Мальты для ремонта находилось много кораблей. Я написал длинное распоряжение министру снабжения о рубке леса и производстве лесоматериалов в метрополии. Это был один из важнейших методов сокращения объема нашего импорта. К тому же предстоял длительный период, в течение которого мы не могли получать лес из Норвегии. Я стремился иметь больше регулярных войск для воссоздания и расширения армии. Войны не выигрываются с помощью героической милиции. Это было время, когда вся Англия работала, боролась всеми силами и была объединена, как никогда. Мужчины и женщины работали у станков и машин на предприятиях, пока не падали от истощения, и тогда приходилось приказывать им отправляться домой в то время, как их рабочие места занимались следующей сменой, приходившей раньше времени. Все мужчины и многие женщины горели желанием иметь оружие. Кабинет и правительство были тесно спаяны узами, память о которых все еще дорога всем. Народ, казалось, был совершенно свободен от чувства страха, и его представителями в парламенте владело то же настроение. В отличие от Франции, мы не находились под немецким игом. Ничто так не волнует англичанина, как угроза вторжения, которого в Англии не знали на протяжении тысячелетия. Широкие массы народа были преисполнены решимости победить или умереть. Совершенно не было необходимости поднимать их дух с помощью ораторского искусства. Слушая меня, они были рады, что я выражаю их чувства и обосновываю то, что они намереваются или пытаются сделать. Единственное разногласие было с теми, кто желал сделать больше, чем возможно, и кто полагал, что безумием можно добиться более действенных результатов. Ввиду нашего решения отправить обратно во Францию единственные две хорошо вооруженные дивизии стало еще более необходимым принять все возможные меры к обороне острова от прямого нападения. Самая непосредственная опасность, очевидно, заключалась в парашютных десантах и, что еще хуже, в высадке сравнительно небольших, но весьма подвижных немецких танковых сил, которые могли расчленить и дезорганизовать нашу оборону, как они это сделали, устремившись на Францию. В эти дни я опасался больше всего высадки немецких танков на наш берег. Поскольку меня привлекала идея высадки танков на их побережье, я, естественно, полагал, что у них может быть такое же намерение. У нас почти не было противотанковых пушек и боеприпасов и даже обыкновенной полевой артиллерии. О том, до чего мы дошли, готовясь отразить эту опасность, свидетельствует следующий инцидент. Я посетил наше побережье в заливе Сен-Маргарет, вблизи Дувра. Бригадный генерал сообщил мне, что в его бригаде имеются всего три противотанковые пушки, прикрывающие четыре или пять миль этой весьма угрожаемой береговой линии обороны. Он заявил, что имеет только по шесть снарядов на пушку, и спросил меня слегка вызывающим тоном, правильно ли он поступит, разрешив своим людям сделать выстрел для практики с тем, чтобы они по крайней мере знали, как работает орудие. Я ответил, что мы не можем позволить себе расходовать снаряды "для практики" и что огонь нужно открывать в последний момент с самой близкой дистанции. Я хотел, чтобы наша армия вновь приобрела выправку и свои боевые качества, но этому вначале мешало то обстоятельство, что много войск было занято возведением укреплений в своих собственных районах или на побережье. Премьер-министр -- военному министру 25 июня 1940 года "Поразительно, что только 57 тысяч человек (гражданских лиц) заняты на всех этих работах (по возведению укреплений). К тому же я опасаюсь, что на оборонительных работах войска используются в большом количестве. В нынешней стадии у них должны быть строевые занятия и учения, по крайней мере, в течение восьми часов в день, включая четко проводимые каждое утро смотры. Вся необходимая рабочая сила должна быть взята из гражданских источников. Во время моего посещения Восточной Англии я убедился, что чрезвычайно трудно найти хоть один батальон в сборе в строю. Строевые части бригадных групп не следует использовать ни для охраны уязвимых пунктов, ни для возведения укреплений. Естественно, подобное изменение нельзя произвести сразу, но прошу Вас представить Ваши предложения о том, как произвести такое изменение возможно скорее". Премьер-министр -- министру информации 26 июня 1940 года "Нужно попросить прессу и радио сообщать о воздушных налетах в спокойных тонах и проявлять к ним все меньше интереса. Факты нужно отмечать без особенного подчеркивания и без крупных заголовков. Народ должен привыкнуть относиться к воздушным налетам как к чему-то обычному. Не следует точно указывать, какие местности пострадали от налета. Фотоснимки разрушенных домов публиковать не нужно, если в них нет чего-либо весьма особенного или если очи не служат иллюстрацией хорошей работы убежищ Андерсона. Надо понять, что огромное большинство народа не терпит ущерба от единичного воздушного налета и потому вряд ли у него создастся тяжелое впечатление, если оно не будет ему навязано. Каждый должен научиться так относиться к воздушным налетам и сигналам воздушной тревоги, как если бы они представляли собой не что иное, как грозу. Передайте это, пожалуйста, газетам и убедите их в необходимости помочь". Впервые за 125 лет на противоположном берегу узкого пролива теперь расположился могущественный противник. В этих условиях нам пришлось провести огромную работу по созданию крупных воинских формирований и разветвленной системы обороны, чтобы в случае появления войск вторжения уничтожить их, ибо иного выхода у нас не было. Обе стороны должны были придерживаться правила "убивать или быть убитым". Теперь в общий план обороны можно было включить войска внутренней обороны. 25 июня командующий армией метрополии генерал Айронсайд доложил свои планы начальникам штабов. Эти планы, конечно, были тщательно изучены экспертами, и я лично рассмотрел их с немалым вниманием. В общем они были одобрены. Этот первоначальный набросок большого будущего плана имел три главных элемента: во-первых, укрепленная "корка" на тех участках побережья, где вторжение было вероятным; войска, оборонявшие эти участки, должны сражаться там, где они находились, при поддержке ближайших подвижных резервов; во-вторых, линия противотанковых препятствий, занимаемая частями внутренней обороны, простирающаяся до восточного центра Англии и защищающая Лондон и большие промышленные центры от атак танков; в-третьих, за этой линией располагаются общие резервы, предназначенные для главных контрнаступательных действий. На протяжении недель и месяцев в этот план непрерывно вносились дополнения и уточнения, но общая концепция осталась нетронутой. Все войска в случае нападения должны были твердо занимать не только линейную, но и круговую оборону в то время, как другие войска были бы быстро двинуты для уничтожения нападающих, независимо от того, появились они с моря или с воздуха. Войска, которые были бы отрезаны и не смогли сразу получить помощь, не должны были ограничиваться простым удержанием своих позиций. Были подготовлены активные меры для того, чтобы тревожить противника с тыла, мешать его коммуникациям и уничтожать материальную часть, как это весьма успешно делали русские, когда немцы хлынули в их страну годом позднее. Имелся общий план, разработанный, согласованный и всеобъемлющий. Окончательно он был оформлен в следующем виде. Общее командование находилось в главном штабе в Лондоне. Вся Великобритания и Северная Ирландия были разделены на семь военных округов; последние в свою очередь делились на корпусные и дивизионные участки. Округа, корпуса и дивизии обязаны были держать определенную часть своих сил в подвижном резерве, выделяя лишь минимум для обороны своих собственных позиций. Постепенно в тылу участков побережья были созданы зоны обороны в каждом дивизионном и корпусном участке и далее в округах, причем вся система оборонительных сооружений простиралась в глубину на 100 миль или даже больше. А за этим был возведен главный противотанковый рубеж, пересекавший Южную Англию и доходивший на севере до Ноттингемшира. Кроме того, имелся последний резерв, непосредственно подчиненный командующему всеми внутренними войсками. Мы стремились к тому, чтобы этот резерв был возможно более крупным и подвижным. В рамках этой общей структуры имелось много отклонений. Был специально изучен каждый из наших портов на восточном и южном побережье. Прямая фронтальная атака на защищаемый порт считалась маловероятной; все эти порты были превращены в укрепленные пункты, одинаково способные обороняться как с суши, так и с моря. На площади во много тысяч квадратных миль в Англии были установлены препятствия, чтобы помешать высадке воздушно-десантных войск. Все наши аэродромы, радарные станции и склады горючего, которых летом 1940 года насчитывалось 375, нуждались в обороне специальными гарнизонами и своими собственными летчиками. Многие тысячи "уязвимых пунктов" -- мостов, электростанций, складов, важнейших предприятий и т. п. -- приходилось охранять днем и ночью от диверсий или внезапного нападения. Были подготовлены планы немедленного уничтожения ресурсов, которые могли бы в случае их захвата быть полезными неприятелю. Уничтожение портовых сооружений, создание воронок на главных дорогах, вывод из строя автотранспорта, телефонных и телеграфных узлов, подвижного состава и путей, прежде чем мы потеряли бы контроль над ними, -- все это было запланировано до мельчайших деталей. Однако, несмотря на эти разумные и необходимые меры предосторожности, в которых гражданские ведомства неустанно помогали военным, вопрос о "политике выжженной земли" не стоял. Народ должен был защитить Англию, но не разрушать ее. Глава девятая АГОНИЯ ФРАНЦИИ 13 июня я предпринял последнюю поездку во Францию, после чего не был там четыре года почти день в день. Французское правительство переехало в Тур, и напряженность непрерывно нарастала. Я взял с собой Эдуарда Галифакса и генерала Исмея; согласие отправиться с нами выразил также Макс Бивербрук. Когда мы прибыли в Тур, выяснилось, что накануне ночью аэропорт подвергся ожесточенной бомбардировке. Несмотря на воронки, нашему самолету и всему нашему эскорту удалось плавно приземлиться. Все увеличивавшийся развал в делах почувствовался сразу. Никто не пришел встречать нас, и, очевидно, никто нас и не ждал. На машине начальника аэродрома мы поехали в город, направляясь в префектуру, где, как нам сообщили, разместилось французское правительство. Никого из влиятельных людей там не было, но нам сказали, что Рейно выехал на машине в город и что вскоре должен также прибыть министр внутренних дел Мандель. Поскольку время приближалось к 2 часам дня, я настаивал на том, что следует позавтракать. Переговорив, мы двинулись по улицам, запруженным машинами беженцев. У большинства машин наверху лежал неизменный матрац; машины были набиты вещами. Мы разыскали кафе, но оно оказалось закрытым. После некоторых объяснений нам подали еду. Затем мы вернулись в префектуру, где нас ждал министр внутренних дел Мандель. Этот преданный секретарь Клемансо и продолжатель дела его жизни, казалось, был в прекрасном настроении. Его точка зрения была проста: нужно бороться до конца во Франции для того, чтобы прикрывать переброску возможно больших сил в Африку. Но вот прибыл Рейно. Вначале казалось, что он находится в подавленном состоянии. Генерал Вейган сообщил ему, что французские армии измотаны. Линия фронта прорвана во многих местах; беженцы устремились потоком по всем дорогам страны. Во многих воинских частях царит беспорядок. Рейно намерен был отправить в тот день новое послание Рузвельту и сообщить ему, что пришел последний час и что судьба дела союзников находится в руках Америки. Возникает вопрос о заключении перемирия и мира. Рейно заявил далее, что накануне совет министров поручил ему выяснить, какова будет позиция Англии в случае, если произойдет худшее. Сам он ни на секунду не забывал о торжественном обязательстве, в силу которого никто из союзников не должен заключать сепаратный мир. Генерал Вейган и другие указывали, что Франция уже пожертвовала всем ради общего дела. У нее ничего не осталось, но ей удалось значительно ослабить общего врага. Поймет ли Великобритания суровые факты, с которыми столкнулась Франция? Официальная английская запись этой беседы гласит: "Черчилль сказал, что Великобритания понимает, как много испытаний пришлось вынести и приходится выносить Франции сейчас. Приходит и очередь Великобритании, и она к этому готова. Она сожалеет о том, что ее вклад в борьбу на суше в настоящее время так незначителен вследствие неудач, явившихся результатом примененной на севере согласованной стратегии. Англичане еще не испытали немецкого удара, но представляют себе, какова его сила. Тем не менее у них одна мысль: выиграть войну и уничтожить гитлеризм. Этой цели подчинено все; помешать достижению этой цели не могут никакие трудности, никакие несчастья. Черчилль получил заверения в способности Англии к выносливости и настойчивости, в ее способности наносить ответные удары, пока враг не будет разбит. Поэтому англичане хотели бы надеяться, что Франция будет продолжать сражаться южнее Парижа и до самого моря, а если будет необходимость, то и в Северной Африке. Необходимо во что бы то ни стало выиграть время. Период ожидания не безграничен. Обязательство со стороны Соединенных Штатов значительно сократило бы его. Столь же ясно, что иной курс означает уничтожение Франции. Гитлер не будет придерживаться никаких обязательств. Если, с другой стороны, Франция будет продолжать борьбу с помощью превосходного флота своей великой империи, а ее армия будет продолжать партизанские военные действия в гигантском масштабе, если Германии не удастся уничтожить Англию, -- а Германия должна сделать это или погибнуть, -- если могущество Германии в воздухе будет затем уничтожено, то тогда все ненавистное здание нацистской империи рухнет. При условии получения немедленной помощи от Америки, а быть может и объявления войны, победа не столь далека. Во всяком случае Англия будет при всех обстоятельствах продолжать сражаться. Она не отказалась и не откажется от своей решимости: никаких условий, никакой капитуляции. У нее две возможности -- смерть или победа. Таков его ответ на вопрос Рейно. Рейно ответил, что он никогда не сомневался в решимости Англии. Он хотел бы, однако, знать, какова будет реакция английского правительства при некоторых обстоятельствах. Таким образом, вопрос к Англии может быть сформулирован следующим образом: "Признаете ли вы, что Франция отдала свои лучшие силы, свою молодежь и цвет нации; что больше она ничего сделать не может и что она вправе, будучи лишена возможности вносить какой-либо дальнейший вклад в общее дело, заключить сепаратный мир, сохраняв солидарность в соответствии с торжественным соглашением, заключенным тремя месяцами ранее?" Черчилль сказал, что Англия ни в коем случае не станет терять время и энергию на упреки и взаимные обвинения. Это не значит, что она согласится с действиями, которые противоречат недавнему соглашению. Первым шагом должно явиться новое послание Рейно, в котором он прямо поставил бы президента Рузвельта перед создавшимся положением. Следует выждать ответа, прежде чем принимать какое-либо решение. Если Англия выиграет войну, Франция будет восстановлена во всем ее достоинстве и величии". Тем не менее я считал поднятый вопрос настолько серьезным, что попросил дать мне возможность посоветоваться со своими коллегами, прежде чем ответить на него. Лорды Галифакс и Бивербрук, а также другие члены нашей группы вышли в мокрый от дождя, но залитый солнцем сад, где мы беседовали в течение получаса. По возвращении я вновь изложил нашу позицию. Мы не можем согласиться на сепаратный мир Франции ни при каких обстоятельствах. Нашей военной целью остается полный разгром Гитлера, и мы считаем, что еще можем этого добиться. Мы поэтому не можем освободить Францию от ее обязательства. Что бы ни произошло, мы ни в чем Францию упрекать не будем; но это не означает согласия освободить ее от принятого ею обязательства. Я настаивал, чтобы французы обратились к президенту Рузвельту с новым призывом, который мы поддержали бы из Лондона. Рейно дал согласие и обещал, что французы будут держаться, пока не станет известен результат его последнего обращения. После нашего отъезда из Тура, примерно в половине шестого вечера, Рейно снова созвал заседание своего кабинета. Было принято решение о переезде французского правительства в Бордо, и Рейно отправил телеграмму Рузвельту с отчаянным призывом о помощи, хотя бы американским флотом. В 10 часов 15 минут вечера я сделал новый доклад кабинету. Мой отчет был подтвержден двумя моими спутниками. Мы еще заседали, когда прибыл посол Кеннеди с ответом президента Рузвельта на обращение Рейно от 10 июня. Президент Рузвельт--Рейно 13 июня 1940 года "Ваше послание от 10 июня глубоко взволновало меня. Как я уже сообщал Вам и Черчиллю, правительство США делает все, что в его силах, чтобы предоставить союзным правительствам материалы, которых они так срочно требуют, и мы удваиваем свои усилия, стремясь сделать еще больше. Это объясняется тем, что мы верим и поддерживаем идеалы, ради которых союзники сражаются. Великолепное сопротивление французских и английских армий произвело глубокое впечатление на американский народ. На меня лично особенно сильное впечатление произвело Ваше заявление о том, что Франция будет продолжать сражаться во имя демократии, даже если это означало бы медленное отступление в Северную Африку и к Атлантике. Исключительно важно помнить, что французский и английский флоты продолжают господствовать в Атлантике и на других океанах; следует также помнить, что для содержания всех армий необходимы важные материалы из внешнего мира. Меня также весьма ободрило сделанное на днях заявление премьер-министра Черчилля относительно продолжающегося сопротивления Британской империи, и эту решимость, очевидно, разделяет в одинаковой степени великая Французская империя во всем мире. В международных делах военно-морское могущество по-прежнему сохраняет свое значение для истории, как это хорошо известно адмиралу Дарлану". Все мы считали, что президент зашел очень далеко. Он уполномочил Рейно опубликовать его послание от 10 июня с учетом всего, что оно означает, а теперь прислал этот грозный ответ. Если Франция после этого решит терпеть новые муки войны, то на Соединенные Штаты ляжет серьезная обязанность вступить в войну. Во всяком случае в этом послании имелись два момента, равносильных вступлению в войну: во-первых, обещание всевозможной материальной поддержки, что подразумевало активную помощь; во-вторых, призыв продолжать борьбу, даже если правительство будет совершенно изгнано из Франции. Я немедленно передал президенту нашу благодарность и постарался также объяснить Рейно послание президента в самом благоприятном смысле. Быть может, эти моменты были слишком подчеркнуты, но необходимо было максимально использовать все, что мы имели или могли получить. Бывший военный моряк--президенту Рузвельту 13 июня 1940 года "Посол Кеннеди сообщит Вам о состоявшейся сегодня встрече англичан с французами в Туре; нашу запись беседы я ему показал. Пока мы летели обратно, было получено Ваше великолепное послание, и по моем прибытии посол Кеннеди мне его доставил. Оно произвело глубокое впечатление на английский кабинет, который желает, чтобы я передал Вам нашу благодарность, но, г-н президент, я должен сказать Вам, что считаю исключительно важным, чтобы это послание было опубликовано завтра, 14 июня, с тем, чтобы оно могло сыграть решающую роль, изменив ход мировой истории. Я уверен, что оно придаст французам решимость не дать Гитлеру возможности состряпать мир с Францией. Ему мир этот нужен для того, чтобы уничтожить нас и сделать большой шаг вперед к мировому господству. Все далеко идущие планы стратегического, экономического и морального порядка, которые содержатся в Вашем послании, могут оказаться мертворожденными, если французы сейчас выйдут из войны. Поэтому я очень прошу, чтобы это послание было опубликовано сейчас. Мы вполне понимаем, что как только Гитлер убедится, что он не может продиктовать нацистский мир в Париже, он обратит свою ярость против нас. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы противостоять ей, и, если нам это удастся, перед нами широко раскроются новые ворота в будущее и все будет спасено даже в самую последнюю минуту". На другой день была получена телеграмма от президента, который сообщал, что он не может согласиться на опубликование его послания к Рейно. По словам Кеннеди, сам президент хотел бы это сделать, но государственный департамент, вполне сочувствуя его взглядам, все же усматривает в этом серьезнейшую опасность. Президент поблагодарил меня за сообщение о встрече в Туре и поздравил английское и французское правительства с мужеством их войск. Он повторял свои заверения о предоставлении всех возможных материалов и снаряжения. Он указывал затем, что поручил послу Кеннеди довести до моего сведения, что его послание от 13 июня никаким образом не имело целью обязывать и оно не обязывает правительство Соединенных Штатов принять участие в военных действиях. Согласно американской конституции никто, кроме конгресса, не может брать на себя обязательства такого порядка. Президент придавал особое значение вопросу о французском флоте. Конгресс, по желанию президента, ассигновал 50 миллионов долларов для снабжения продовольствием и одеждой гражданских беженцев во Франции. Наконец, президент заверял меня, что он вполне понимает все значение и важность того, что я изложил в своем послании. Эта телеграмма вызвала разочарование. Все мы, сидевшие за столом, хорошо понимали, какому риску подвергался президент, поскольку его могли обвинить в превышении конституционных полномочий и он, следовательно, мог из-за этого потерпеть поражение на приближавшихся выборах, от которых зависела наша судьба и многое другое. В своем ответе я попытался вооружить президента некоторыми доводами, которые он мог бы использовать, чтобы убедить других в том, какая опасность будет угрожать Соединенным Штатам, если падет Европа, а Англия потерпит неудачу. Дело тут заключалось не в чувствах -- это был вопрос жизни и смерти. Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту 14--15 июня 1940 года "Я благодарен Вам за Вашу телеграмму, ее решающие абзацы я передал Рейно, которому я перед этим внушил более радужные надежды. Я уверен, что он будет разочарован отказом опубликовать послание. Я понимаю все Ваши трудности с американским общественным мнением и конгрессом, но события развиваются вниз по наклонной плоскости таким темпом, что они выйдут из-под контроля американского общественного мнения к моменту, когда оно наконец станет зрелым. Лично я убежден, что в конце концов Америка пойдет на все, но дело в том, что нынешний момент является в высшей степени критическим для Франции. Декларация, в которой было бы сказано, что Соединенные Штаты в случае необходимости вступят в войну, могла бы спасти Францию. В противном случае сопротивление Франции может через несколько дней прекратиться, и мы останемся одни. Нынешнее правительство и я лично никогда не откажемся послать флот за Атлантический океан, если сопротивление здесь будет сломлено, но в борьбе может наступить такой момент, когда нынешние министры уже не будут управлять делами и когда можно будет получить очень легкие условия для Британского острова путем превращения его в вассальное государство гитлеровской империи. Для заключения мира будет, несомненно, создано прогерманское правительство, которое может предложить вниманию потрясенной и голо-Дающей страны доводы почти неотразимой силы в пользу полного подчинения воле нацистов. Судьба английского флота, как я указывал Вам, сыграла бы решающую роль для будущего Соединенных Штатов, ибо, если он будет присоединен к флотам Японии, Франции и Италии и к огромным ресурсам германской промышленности, в руках Гитлера окажется подавляющее морское могущество. Конечно, он может пользоваться этим с милосердной умеренностью.