ного неразбитого здания. Крейсера "Адмирал Хиппер" и "Эмден", заброшенные и беспризорные, лежали на мели, тяжело поврежденные бомбами. На плаву находилось только несколько минных тральщиков и мелких торговых судов. В датских портах стояли крейсера "Принц Евгений", "Нюрнберг" и "Лейпциг". Эти корабли, а также около 15 эсминцев и с десяток торпедных катеров -- вот все, что осталось от германского флота. Помощь, оказанная России союзниками, заслуживает того, чтобы ее отметили и помнили о ней. Первые наши конвои несли тяжелые потери, но в 1944 и 1945 годах, когда конвои отправлялись только в темные зимние месяцы, потери были невелики. За всю войну на Арктическом пути было потеряно 91 торговое судно, что составляло 7, 8 процента кораблей с грузами, шедших в Россию, и 3, 8 процента судов, возвращавшихся из России. Только 55 из числа этих судов шли в составе эскортируемых конвоев. При выполнении этой трудной задачи людские потери торгового флота составили 829 человек, а королевский военно-морской флот поплатился еще дороже: было потоплено 2 крейсера и 17 других военных кораблей, погибло 1840 офицеров и рядовых. 40 конвоев, отправленных в Россию, везли груз из одной только Англии на огромную сумму -- 428 миллионов фунтов стерлингов, включая 5 тысяч танков и свыше 7 тысяч самолетов. * * * В час величайшей победы я слишком хорошо сознавал ожидавшие нас трудности и опасности; но все же это был момент для ликования, хотя и короткий. Президент прислал мне поздравительную телеграмму и в теплых выражениях засвидетельствовал признательность своего правительства за наш вклад в победу. Я ответил: Премьер-министр -- президенту Трумэну 9 мая 1945 года "Ваше послание с благодарностью встречено английской нацией и всеми расами во всех землях, и оно будет рассматриваться как боевая награда всеми вооруженными силами его величества. В особенности это относится ко всем великим армиям, сражавшимся совместно во Франции и Германии под командованием генерала армии Эйзенхауэра и в Италии под командованием фельдмаршала Александера. На всех театрах военных действий солдаты наших двух стран были братьями по оружию, и это относится также к силам, сражавшимся в воздухе, на океанах и на морях. Все наши победоносные армии в Европе сражались как один человек. Взглянув на штабы генерала Эйзенхауэра и фельдмаршала Александера, всякий мог подумать, что это организация одной страны, и, безусловно, это была группа людей, объединенных одной возвышенной целью. 21-я группа армий Монтгомери вместе с ее доблестной канадской армией выполнила свою задачу и в нашей овеянной славой высадке в июне прошлого года, и во всех сражениях, в которых она участвовала, будь то в качестве главной оси, от которой зависели важнейшие операции, или при обороне северного фланга, или в продвижении на север в кульминационный момент. Все они были едины сердцем и душой. Несколько дней назад Вы обратились с посланием к фельдмаршалу Александеру, под началом которого, командуя фронтом в Италии, служит Ваш отважный генерал Марк Кларк. Разрешите мне сказать Вам, что значил для нас генерал Эйзенхауэр. В его лице мы имели человека, ставившего единство союзных армий превыше всяких национальных интересов. В его штаб-квартире царил только дух единства и стратегии. Единство доходило до такой степени, что английские и американские войска можно было смешивать между собой на поле боя и передавать крупные людские массы из ведения одного командования другому, не встречая ни малейших трудностей. Никогда раньше принцип союза между благородными народами не был так высоко вознесен и не сохранялся на такой высоте. От имени Британской империи и Содружества наций выражаю Вам наше восхищение твердым характером, дальновидностью и ясным умом генерала армии Эйзенхауэра. Я должен выразить также чувства, которые вызвали у нас, англичан, доблестные и великодушные дела Соединенных Штатов Америки, которыми руководил президент Рузвельт и так стойко продолжаете руководить Вы, г-н президент, после того как он скончался на своем боевом посту. Эти чувства всегда будут жить в сердцах британцев во всех уголках мира, где бы они ни обитали, и я уверен, что они приведут к еще более тесной любви и привязанности, чем те что разгорелись пламенем под дуновением двух мировых войн, через которые мы прошли в согласии и с возвышенным духом". Моя жена в то время находилась в Москве, и поэтому я попросил ее передать там мое послание. Премьер-министр -- г-же Черчилль, Москва 8 мая 1945 года "Было бы хорошо, если бы завтра, в среду, ты обратилась по радио к русскому народу при условии, что это будет приятно Кремлю. Если это возможно, то передай им от меня следующее послание (наше посольство, конечно, должно представить его на одобрение): "Я шлю вам сердечные приветствия по случаю блестящей победы, которую вы одержали, изгнав захватчиков с вашей земли и разгромив нацистскую тиранию. Я твердо верю, что от дружбы и взаимопонимания между британским и русским народами зависит будущее человечества. Здесь, в нашем островном отечестве, мы сегодня очень часто думаем о вас, и мы шлем вам из глубины наших сердец пожелания счастья и благополучия. Мы хотим, чтобы после всех жертв и страданий в той мрачной долине, через которую мы вместе прошли, мы теперь, связанные верной дружбой и взаимными симпатиями, могли бы идти дальше под сияющим солнцем победоносного мира". Дай мне знать, что ты сделаешь. Целую, У. " В такой атмосфере всеобщего доброжелательства Сталин прислал ответ: Послание Вооруженным силам и народам Великобритании от народов Советского Союза Маршал Сталин -- премьер-министру 10 мая 1945 года "Приветствую лично Вас, доблестные британские вооруженные силы и весь британский народ и сердечно поздравляю с великой победой над нашим общим врагом -- германским империализмом. Эта историческая победа завершила совместную борьбу советских, британских и американских армий за освобождение Европы. Я выражаю уверенность в дальнейшем успешном и счастливом развитии в послевоенный период дружественных отношений, сложившихся между нашими странами в период войны. Я поручил нашему Послу в Лондоне передать всем вам мои поздравления с одержанной победой и мои наилучшие пожелания". * * * Безоговорочная капитуляция наших врагов явилась сигналом к величайшему взрыву радости в истории человечества. Вторая мировая война в Европе была доведена до конца. Как побежденные, так и победители испытывали невыразимое чувство облегчения. Но для нас как в Англии, так и во всей Британской империи, которые только одни участвовали в борьбе с первого до последнего дня и которые поставили свое существование в зависимость от ее исхода, это событие имело еще значение, непостижимое даже для наших самых могущественных и доблестных союзников. Для нас, усталых и измотанных, обедневших, но не устрашившихся, а теперь победивших -- это был поистине великий момент. Мы возносили благодарение Богу за благороднейший из его даров -- сознание того, что мы исполнили свой долг. Глава четырнадцатая ТРЕВОЖНЫЙ ПЕРИОД В то время как германские армии в Италии отступали, войска Тито быстро продвинулись на итальянскую территорию на северо-востоке. Они надеялись до прибытия англо-американских войск захватить земли, на которые претендовали в этом районе, и в особенности занять Триест. Но американцы и мы не только были полны решимости не допустить такого урегулирования вопроса о границах до заключения мирного договора, мы также намеревались занять Триест с его великолепным портом в качестве важнейшего пункта снабжения для будущих оккупационных зон в Австрии. Наша позиция в отношении этих проблем была совершенно ясной, и соответственно этому генералу Александеру, который в марте посетил Тито в Белграде, было поручено принять необходимые меры. 1 мая Александер сообщил мне, что, по его расчету, войска 8-й армии достигнут Триеста в ближайшие 24 часа. Эти войска получили приказ занять Триест, якорную стоянку в Поле и линии коммуникаций между Италией и Австрией. При установлении связи с регулярными югославскими войсками предлагалось проявить большую осторожность во избежание вооруженных столкновений. В тот же день Александер послал Тито телеграмму, уведомляя последнего о своих планах. "Они, -- указывал он, -- аналогичны планам, которые мы обсуждали в Белграде... Я полагаю, что любые ваши силы, которые могут оказаться в районе моих операций, поступят под мое командование, как это вы предложили во время наших недавних бесед в Белграде, и что сейчас вы издадите приказ по этому поводу". Мне он сообщил: Фельдмаршал Александер -- премьер-министру 1 мая 1945 года "Регулярные войска Тито сражаются сейчас в Триесте и уже заняли основную часть Истрии. Я совершенно уверен, что он не отведет своих войск, получив приказ об этом, если только русские не дадут ему указания сделать это. Если объединенный англо-американский штаб прикажет мне занять всю Венецию-Джулию, в случае необходимости -- силой, мы наверняка будем вынуждены сражаться с югославской армией, которая будет опираться по меньшей мере на моральную поддержку русских. Мне кажется, что нам, пока мы не пошли на это, было бы также целесообразно подумать о настроении наших собственных войск в этом вопросе. Они горячо восхищаются партизанской армией Тито и очень сочувствуют ей в ее борьбе за свободу. Поэтому мы должны весьма тщательно взвесить, прежде чем предложить войскам отвернуться от общего врага для того, чтобы сразиться с союзником. Конечно, я не возьму на себя смелость судить о реакции нашего собственного народа, который вы так хорошо знаете". * * * Войска Тито действительно вошли в Триест 30 апреля в надежде не только занять город и окружающий район, но также добиться капитуляции германского гарнизона в составе семи тысяч человек со всем их снаряжением. Только во второй половине следующего дня югославские войска установили связь с авангардом новозеландской 2-й дивизии западнее Монфальконе. 2 мая генерал Фрейберг и его новозеландские войска вступили в Триест, приняли капитуляцию германского гарнизона и заняли район порта. 5 мая Александер телеграфировал: Фельдмаршал Александер -- премьер-министру 5мая 1945 года "Позиции Тито... сейчас гораздо более сильны с военной точки зрения, чем он предвидел в бытность мою в Белграде, и он желает воспользоваться этим. В то время он надеялся вступить в Триест после того, как я окончательно уйду оттуда. Сейчас он хочет обосноваться там, а мне разрешить лишь право пользования. Мы должны учитывать, что после нашей встречи он побывал в Москве. Я полагаю, что он будет придерживаться нашего первоначального соглашения, если его можно будет уверить в том, что, когда Триест мне больше не понадобится в качестве базы для моих сил в Австрии, ему будет дозволено включить его в состав своей "Новой Югославии". Последняя фраза телеграммы Александера потребовала, чтобы я полностью разъяснил нашу политическую точку зрения. Премьер-министр -- фельдмаршалу Александеру 6 мая 1945 года "Мне нравится вся ваша переписка с Тито. Я очень рад, что вы вошли в Триест, Горицию и Монфальконе вовремя, с тем чтобы просунуть ногу в дверь. Тито, поддерживаемый Россией, будет усиленно напирать, но не думаю, чтобы они посмели атаковать вас в вашем нынешнем положении. Если вы не сумеете добиться удовлетворительного рабочего соглашения с Тито, то в этот спор должны будут вмешаться правительства. Не может быть и речи о том, чтобы вы заключили с ним какое-либо соглашение о включении Истрии или какой-либо части довоенной Италии в его "Новую Югославию". Судьба этой части мира оставляется для решения за столом мирной конференции, и вы, безусловно, должны поставить его об этом в известность" 1. 1 Курсив мой. -- Прим. авт. Неделей позже, 12 мая, после великих событий, которые произошли на Западном фронте, от президента Трумэна прибыла весьма приятная и решительная телеграмма. Президент считал, что, если Тито добьется успеха, он, вероятно, потребует некоторых районов Южной Австрии, Венгрии и Греции. Хотя на карту, возможно, поставлены устойчивость Италии и ее отношения с Россией, однако сейчас проблема заключается не в том, чтобы встать на чью-то сторону в споре между Италией и Югославией или позволить втянуть себя в балканскую политику; речь идет о том, чтобы решить, намерены ли Англия и Америка дозволить своим союзникам заняться бесконтрольным захватом земель, то есть прибегнуть к тактике, слишком напоминающей тактику Гитлера в Японии. Оккупация Триеста югославами имела бы более серьезные последствия -- с этим связана не только непосредственная судьба этой территории. Трумэн предложил проинформировать Сталина о наших планах в соответствии с Ялтинским соглашением и в заключение заявил следующее: "Если мы будем держаться твердо в этом вопросе, так же как мы делаем это в вопросе о Польше, мы сможем надеяться избежать множества других аналогичных посягательств". Нет нужды говорить, какое облегчение почувствовал я, получив от моего нового коллеги столь драгоценную поддержку. Тем временем ситуация вокруг Триеста обострялась. Сначала Александер удовлетворился бы согласием Тито поставить под командование союзников югославские строевые и нестроевые части, по крайней мере в тех районах, где мы вели операции, хотя, конечно, мы предпочли бы, чтобы они совсем ушли. Но югославские посты и часовые ограничивали наши передвижения. Их поведение как в Австрии, так и в Венеции-Джулии производило плохое впечатление на союзные войска как американские, так и английские. Наши солдаты были вынуждены наблюдать, не имея права вмешиваться, за действиями, оскорблявшими их чувства справедливости, и они считали, что потакают дурному делу. "В результате, -- телеграфировал Александер, -- неприязнь к Югославии сейчас заметна и усиливается. Теперь можно быть уверенным в том, что любое решение, на основе которого мы разделили бы какой-либо район с югославскими войсками или партизанами либо позволили функционировать там югославской администрации, оказалось бы неосуществимым". 19 мая я ответил президенту: Премьер-министр -- президенту Трумэну 19 мая 1945 года "Надеюсь, Вы не будете возражать, если я со всем уважением укажу Вам на необходимость еще раз вернуться к словам "война с югославами" и "нападут на нас". Я не предвижу войны с югославами, и, если исключить возможность возникновения войны, я не считаю, что послов следует отозвать. Именно в критические моменты послы должны быть на месте. Ответ Тито прибыл. Он полностью отрицательный. Ясно, что мы не можем оставить дела в таком положении, и сейчас необходимо предпринять немедленные действия. В противном случае создастся впечатление, что мы только запугивали, и в результате сами станем жертвами запугивания". 21 мая Трумэн сообщил о своем согласии с тем, что мы не можем оставить дело в том положении, в каком оно находится. Мы должны отвергнуть ответ Тито и немедленно усилить свои войска, дабы югославы не питали никаких сомнений относительно наших намерений. Он предлагал, чтобы Эйзенхауэр и Александер произвели демонстрацию силы на суше и в воздухе и чтобы время для этой демонстрации совпало с моментом отклонения нами требований Тито. Президент считал, что серьезная демонстрация может образумить Тито, но сомневался в том, что в случае возникновения военных действий к ним можно будет отнестись как к пограничным инцидентам. Начальник штаба Александера генерал Морган в конце концов договорился с югославами о демаркационной линии вокруг Триеста. * * * Прошел еще месяц все нараставших трений с Советами и с Тито, и только тогда сам Сталин обратился ко мне по поводу югославской проблемы. Маршал Сталин -- премьер-министру 21 июня 1945 года "Несмотря на то что Югославское Правительство приняло предложение Американского и Британского правительств относительно района Истрии -- Триеста, переговоры в Триесте, как видно, зашли в тупик. Это объясняется главным образом тем, что представители Союзного Командования на Средиземном море не хотят считаться даже с минимальными пожеланиями югославов, которым принадлежит заслуга освобождения от немецких захватчиков этой территории, где к тому, же преобладает югославское население. Такое положение нельзя считать удовлетворительным с точки зрения союзников. Не желая обострять отношений, я до сего времени не упоминал в переписке о поведении фельдмаршала Александера, но теперь приходится подчеркнуть, что нельзя согласиться с тем, чтобы в этих переговорах применялся тот заносчивый тон, которым иногда пользуется фельдмаршал Александер в отношении югославов. Никак нельзя согласиться с тем, что фельдмаршал Александер в официальном публичном обращении допустил сравнение маршала Тито с Гитлером и Муссолини. Такое сравнение несправедливо и оскорбительно для Югославии. Для Советского Правительства был неожиданным также тон ультиматума в том заявлении, с которым англо-американские представители обратились к Югославскому Правительству 2 июня. Как можно рассчитывать такими методами обеспечить прочные положительные результаты? Все это заставляет меня обратить Ваше внимание на создавшееся положение. Я по-прежнему надеюсь, что в отношении Триеста -Истрии справедливые югославские интересы будут удовлетворены, особенно имея в виду то обстоятельство, что в основном вопросе югославы пошли навстречу союзникам". Я ответил ему: Премьер-министр -- маршалу Сталину 23 июня 1945 года "1. Благодарю Вас за Вашу телеграмму от 21 июня. В октябре в Кремле все мы исходили из того, что югославские дела должны решаться на базе 50 процентов русского и 50 процентов английского влияния. Сейчас фактически эта пропорция напоминает скорее 90:10, и даже в отношении этих жалких 10 процентов маршал Тито подвергает нас крайне сильному нажиму. Этот нажим оказался столь жестким, что Соединенным Штатам и правительству его величества пришлось привести в движение многие сотни тысяч войск, чтобы оградить себя от нападения маршала Тито. Югославы чинят большие жестокости в отношении итальянцев в этой части мира, в особенности в Триесте и Фиуме, и вообще они проявили склонность захватывать любую территорию, на которую проникают их легкие силы. Продвижение этих легких сил было бы невозможно, если бы Вы, со своей стороны, не осуществили огромных и желанных наступлений с востока и на севере и если бы фельдмаршал Александер не сковал на своем фронте в Италии двадцать семь неприятельских дивизий и не принудил их наконец к капитуляции. Я не считаю возможным говорить, что всю эту территорию завоевал маршал Тито. Она была завоевана в результате продвижения крупных сил как на западе, так и на востоке, которые вынудили немцев к стратегическому отступлению с Балкан. Во всяком случае мы пришли к соглашению, которое намерены выполнять. Мы считаем, что вопрос о всяких территориальных изменениях постоянного характера должен решаться за столом мирной конференции и что маршал Тито нисколько не пострадает, если он признает нынешнюю линию, которой мы требуем, пока это совещание не состоится. А тем временем мы сможем совместно переговорить обо всех этих вопросах в Берлине. Формулировки в телеграмме фельдмаршала Александера фактически были в основном взяты из предварительного текста, полученного от президента. Мы не видим оснований, оправдывающих бесцеремонное обращение с нами, в особенности со стороны людей, которым мы помогали, причем начали им помогать раньше, чем Вы сумели установить с ними какую-либо связь. Поэтому я не вижу никаких оснований извиняться за фельдмаршала Александера, хотя мне и не было известно, что он собирался составить свою телеграмму именно в таком духе. Мне кажется, что русифицированная граница, идущая от Любека через Эйзенах до Триеста и дальше вниз к Албании, -- это вопрос, требующий обстоятельных дискуссий между добрыми друзьями. Это именно то, о чем нам нужно переговорить совместно при нашей встрече, до которой уже недолго". * * * В этот тревожный промежуток между капитуляцией Германии и трехсторонней конференцией в Берлине генерал де Голль тоже решил обеспечить позиции Франции как в Сирии, где он действовал вразрез с последовательно проводившейся нами политикой обеспечения независимости Сирии, так и в Италии, где он нанес оскорбление Соединенным Штатам. Еще 27 февраля я в совершенно ясных выражениях изложил в палате общин нашу политику: "Я должен разъяснить, притом раз и навсегда, позицию правительства его величества в отношении Сирии и Ливана и в отношении наших французских союзников. Эта позиция определяется заявлениями, сделанными в 1941 году, в которых Великобритания и Франция окончательно провозгласили независимость этих государств Леванта. В то время и с тех самых пор правительство его величества давало ясно понять, что оно никогда не будет пытаться заменить французское влияние в государствах Леванта английским. Мы твердо решили также уважать независимость этих государств и приложить все усилия в целях сохранения особого положения Франции, учитывая многочисленные культурные и исторические связи, с давних пор установленные Францией и Сирией. Мы надеемся, что французы сумеют сохранить это особое положение. Мы верим, что властью всемирной организации эти государства будут поставлены на прочную основу и что привилегия французов также будет признана. Однако я должен разъяснить, что не нам одним надлежит защищать силой независимость Сирии и Ливана или привилегию Франции. Мы стремимся и к тому, и к другому и не считаем их несовместимыми. Поэтому нельзя возлагать слишком большое бремя на плечи одной только Великобритании. Нам нужно учитывать тот факт, что Россия и Соединенные Штаты признали независимость Сирии и Ливана и относятся к ней с одобрением, но они не одобряют предоставления какого-либо особого положения любому другому иностранному государству". Освобождение Франции повлекло за собой серьезный кризис в странах Леванта. С некоторых пор было ясно, что потребуется новый договор для определения французских прав в этом районе, и на обратном пути из Ялты я встретился в Каире с президентом Сирии и уговаривал его мирно договориться с французами. Государства Леванта не желали начинать переговоры, но мы убедили их это сделать, и переговоры начались. Французский делегат генерал Бэйнэ отправился в Париж за инструкциями, и вся Сирия с тревогой и волнением ожидала его предложений. Произошла задержка; никаких предложений не поступало; затем распространилось известие, что в пути находятся французские подкрепления. 4 мая я обратился к де Голлю с дружественной телеграммой, в которой объяснил, что у нас нет никаких притязаний в государствах Леванта и что мы выведем все наши войска из Сирии и Ливана, как только новый договор будет заключен и вступит в силу. Однако я упомянул также, что нам нужно оберегать от нарушений и разъединения свои военные коммуникации на всем Среднем Востоке. Мы указали ему, что прибытие французских подкреплений, даже самых небольших, неизбежно будет расценено как средство давления и это может иметь серьезные последствия. Этот совет не был принят, и 17 мая французские войска высадились в Бейруте. Последовал взрыв. Правительства Сирии и Ливана прервали переговоры и заявили, что сейчас, когда война кончена, союзникам предложат эвакуировать все иностранные войска. Начались антифранцузские забастовки и демонстрации. В Алеппо было убито 8 человек и 25 ранено. Сирийская палата депутатов приняла решение о введении воинской повинности. Заявление английского министерства иностранных дел от 26 мая, выражавшее сожаление по поводу прибытия французских подкреплений, вызвало на следующий день ответ из Парижа, в котором говорилось, что беспорядки спровоцированы искусственно и что в эти страны введено много новых английских войск без протеста со стороны сирийцев или ливанцев и без согласия французов. На самом деле мы 25 мая обратились к сирийскому правительству с просьбой сохранить контроль над создавшимся положением, но 28 мая оно сообщило нам, что не в силах справиться с событиями и не может больше нести ответственность за внутренний порядок. Французы открыли артиллерийский обстрел в Хомсе и Хаме. Французские броневики разъезжали по улицам Дамаска и Алеппо. Французские самолеты летали на небольшой высоте над мечетями в час молитвы, на крышах зданий устанавливались пулеметы. Примерно в 7 часов вечера 29 мая в Дамаске завязались ожесточенные бои между французскими войсками и сирийцами, продолжавшиеся несколько часов -- до глубокой ночи. Французская артиллерия открыла огонь, вызвавший большие людские потери и причинивший серьезный материальный ущерб; французские войска заняли здание сирийского парламента. Артиллерийские обстрел продолжался, по временам стихая, до утра 31 мая; было убито и ранено около двух тысяч человек. Правительство в Хомсе уже обратилось к английской 9-й армии с просьбой добиться перемирия. Мы больше не могли оставаться в стороне, и 31 мая главнокомандующему вооруженными силами на Среднем Востоке генералу Бернарду Пэйджету было дано указание восстановить порядок. Он довел наше требование до сведения французского командующего, и последний, по указанию из Парижа, объявил о "прекращении огня". Генерал Пэйджет проявил в этой обстановке большое благоразумие. Все прошло гладко, и с этим трудным и неприятным эпизодом в Сирии было покончено. Глава пятнадцатая ОТКРЫВАЕТСЯ ПРОПАСТЬ Когда я пробирался сквозь толпы ликующих лондонцев в час их радости, вполне заслуженной после всего того, что им пришлось пережить, мой ум занимали опасения за будущее и многочисленные сложные проблемы. В этом сиянии славы большинству из них казалось, что гитлеровская опасность со всеми ее тяжелыми испытаниями и лишениями канула в прошлое. Грозный враг, с которым они сражались более пяти лет, безоговорочно капитулировал. Единственное, что оставалось сделать трем державам-победительницам, это установить справедливый и прочный мир, охраняемый всемирным органом, вернуть солдат на родину к истосковавшимся по ним родным и близким и вступить в золотой век процветания и прогресса. Это минимальное -- думали народы этих стран. Однако у медали имелась оборотная сторона. Еще не была побеждена Япония. Атомная бомба еще не родилась. Мир был в смятении. Основа связи -- общая опасность, объединявшая великих союзников, -- исчезла мгновенно. В моих глазах советская угроза уже заменила собой нацистского врага. Но объединения, направленного против нее, не существовало. У нас в стране основа национального единства, на которую так твердо опиралось правительство военного времени, также исчезала. Нашей силе, одолевшей так много бурь, не суждено будет долго сохраниться в солнечный день. Но в таком случае как сможем мы прийти к тому окончательному урегулированию, которое только одно может вознаградить за труды и страдания, связанные с войной? Я не мог избавиться от страха перед тем, что победоносные армии демократии скоро разбредутся, в то время как настоящее и самое трудное наше испытание еще впереди. Мне уже довелось видеть все это раньше. Я вспоминал другой день ликования, почти тридцать лет назад, когда я с женой ехал из министерства вооружений на Даунинг-стрит поздравить премьер-министра, пробираясь через такую же, не помнившую себя от восторга, людскую массу. Тогда, как и на этот раз, я понимал мировую обстановку в целом. Но в то время, по крайней мере, не существовало могучей армии, которой нам нужно было бы бояться. * * * Главное место в моих мыслях занимала встреча трех великих держав, и я надеялся, что президент Трумэн по пути заедет в Лондон, Ясно, что первоочередной целью должно было быть совещание со Сталиным. Через три дня после капитуляции Германии я телеграфировал президенту: Премьер-министр -- президенту Трумэну 11 мая 1945 года "1. Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с нами в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком-либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд. Мы беспокоим их своей цивилизацией и нашими методами, отличающимися от их методов. Но все это значительно ослабеет, когда наши армии будут распущены. 2. В данный момент мне неизвестно, когда у нас состоятся всеобщие выборы, но я не вижу никаких причин, почему это должно повлиять на Ваши или мои передвижения, если этого требует долг перед государством. Поэтому прошу Вас, приезжайте сюда в первые дни июля, а затем мы вместе поедем на встречу с Дядей Дж. в любое место, признанное наилучшим за пределами оккупированной русскими территории, куда его можно будет уговорить приехать. Тем временем я горячо надеюсь, что американский фронт не отойдет назад от согласованных сейчас тактических линий". Трумэн сразу ответил, что он предпочел бы, чтобы встречу предложил Сталин, и выразил надежду, что наши послы убедят его выступить с таким предложением. Далее Трумэн указывал, что он и я должны отправиться на эту встречу по отдельности, во избежание каких-либо подозрений в "сговоре". Он выразил надежду, что по окончании конференции сможет посетить Англию, если это позволят его обязанности в Америке. В эти же дни я направил президенту Трумэну телеграмму, если можно так выразиться, телеграмму "железного занавеса". Из всех государственных документов, написанных мною по этому вопросу, я предпочел бы, чтобы обо мне судили именно на основании этого послания. Премьер-министр -- президенту Трумэну 12 мая 1945 года "1. Я глубоко обеспокоен положением в Европе. Мне стало известно, что половина американских военно-воздушных сил в Европе уже начала переброску на Тихоокеанский театр военных действий. Газеты полны сообщений о крупных перебросках американских армий из Европы. Согласно прежним решениям наши армии, по-видимому, также заметно сократятся. Канадская армия наверняка будет отозвана. Французы слабы, и с ними трудно иметь дело. Каждый может понять, что через очень короткий промежуток времени наша вооруженная мощь на континенте исчезнет, не считая умеренных сил, необходимых для сдерживания Германии. А тем временем как насчет России? Я всегда стремился к дружбе с Россией, но так же, как и у вас, у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное -- их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии. Каково будет положение через год или два, когда английские и американские армии растают и исчезнут, а французская еще не будет сформирована в сколько-нибудь крупных масштабах, когда у нас, возможно, будет лишь горстка дивизий, в основном французских, тогда как Россия, возможно, решит сохранить на действительной службе 200--300 дивизий? Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него. Можно почти не сомневаться в том, что весь район восточнее линии Любек, Триест, Корфу будет в скором времени полностью в их руках. К этому нужно добавить простирающийся дальше огромный район, завоеванный американскими армиями между Эйзенахом и Эльбой, который, как я полагаю, будет через несколько недель -- когда американцы отступят -- оккупирован русскими силами. Генералу Эйзенхауэру придется принять все возможные меры для того, чтобы предотвратить новое бегство огромных масс германского населения на Запад при этом гигантском продвижении московитов в центр Европы. И тогда занавес снова опустится очень намного, если не целиком. И, таким образом, широкая полоса оккупированной русскими территории протяжением во много сот миль отрежет нас от Польши. Тем временем внимание наших народов будет отвлечено навязыванием сурового обращения с Германией, которая разорена и повержена, и в весьма скором времени перед русскими откроется дорога для продвижения, если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана. Безусловно, сейчас жизненно важно прийти к соглашению с Россией или выяснить наши с ней отношения, прежде чем мы смертельно ослабим свои армии или уйдем в свои зоны оккупации. Это может быть сделано только путем личной встречи. Я буду чрезвычайно благодарен Вам за высказанное Вами мнение и совет. Конечно, мы можем прийти к мнению, что Россия будет вести себя безупречно, и это, несомненно, наиболее удобный выход. Короче говоря, с моей точки зрения, проблема урегулирования с Россией прежде, чем наша сила исчезнет, затмевает все остальные проблемы". * * * С самого начала я принимал все возможные меры, какие только были в моей власти, для того, чтобы удержать позиции и не допустить ослабления западных армий. Премьер-министр -- генералу Эйзенхауэру, Франция 9 мая 1945 года "Я с беспокойством услышал о том, что немцы должны уничтожить все свои самолеты in situ 1. Я надеюсь, что такая политика не будет принята в отношении вооружений и других видов снаряжения. Возможно, что они нам когда-нибудь остро потребуются, и даже сейчас они могут пригодиться как во Франции, так в особенности в Италии. Я считаю, что нам нужно сохранить все, что заслуживает сохранения. Так, тяжелое орудие, которое я сберег со времен прошлой войны, то и дело вело огонь с высот Дувра в эту войну. У нас здесь большое ликование". 1 В местах их нахождения. -- Прим. ред. Генерал Эйзенхауэр -- премьер-министру 10 мая 1945 года "Наша политика в том виде, в каком она сформулирована в Акте о капитуляции, означает, что немцы не будут уничтожать самолеты, и эта политика распространяется на действия немцев в отношении всего их снаряжения. Если немцы уничтожают снаряжение, что представляет собой нарушение Акта о капитуляции, я буду рад получить конкретные данные, которые позволили бы мне наказать виновных. Здесь также большое ликование". В Вашингтоне Иден согласно моему желанию обратился 14 мая к генералу Маршаллу и Стимсону с запросом по поводу отвода американских войск из Европы. Генерал в целом высказался успокоительно. Фактические цифры отвода войск на ближайшие несколько месяцев не превысят 50 тысяч человек в месяц из общего числа 3 миллиона человек. Затем Иден перешел к вопросу об отходе англо-американских сил в их заранее согласованные зоны. Маршалл, который читал мою телеграмму, посланную президенту, казалось, сочувственно относился к тому, что я предлагал. Однако, сказал он, в Австрии русские ушли из небольшого района американской зоны, который они оккупировали. Он считал, что они сделали это сознательно, с целью придать больший вес своим доводам, когда они потребуют нашего отхода из оккупированных нами районов русской зоны. Я имел, по крайней мере, возможность сохранить достаточно эффективные силы английской авиации. Премьер-министр -- генералу Исмею для комитета начальников штабов 17 мая 1945 года "Всякое сокращение бомбардировочной авиации должно быть приостановлено. Всякое сокращение авиации метрополии, за исключением авиации береговой обороны, должно быть приостановлено. В обоих случаях разрешается предоставлять отпуска, когда это необходимо, но структура и численность эскадрилий не должны сокращаться впредь до нового приказа военного кабинета". Премьер-министр -- министру авиации и начальнику штаба военно-воздушных сил 17 мая 1945 года "В настоящее время не должно быть допущено никакого ослабления военно-воздушных сил в Италии или демобилизации". Премьер-министр -- начальнику штаба военно-воздушных сил и генералу Исмею для сведения всех, кого это касается 17 мая 1945 года "Никакие германские самолеты, находящиеся под английским контролем и пригодные для использования в боевых операциях, включая запасные части, не должны уничтожаться немцами или нами без предварительного разрешения кабинета" 1. 1 Уже в дни разгрома гитлеровской Германии Черчилль рассматривал Советский Союз как потенциального противника, как главного врага западных держав и всячески стремился ограничить продвижение Советской Армии. После войны он вспоминал, что незадолго до капитуляции Германии он телеграфировал Монтгомери, чтобы в занятых английскими войсками районах германское оружие не уничтожалось, а складывалось. Цель этого приказа состояла в том, чтобы быстро можно было раздать это оружие немецким солдатам, "с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось". Монтгомери выполнил приказ. В этой связи понятна и телеграмма Исмею от 17 мая 1945 г. Премьер-министр -- генералу Исмею для комитета начальников штабов 20 мая 1945 года "Около недели назад я дал указание об отмене дальнейшей демобилизации военно-воздушных сил и распоряжение о сохранении "установленного уровня" в демобилизации армии. Я, само собой разумеется, рассчитываю, что комитет начальни