Но и там прорыв обороны противника не был осуществлен. Тем не менее общепризнанным является тот факт, что войска 1-й гвардейской и 24-й армий своим наступлением во второй половине сентября оказали огромную помощь 62-й и 64-й армиям в удержании Сталинграда. Мы сковали тогда силы всей северной части немецко-фашистской группировки, лишив ее возможности перебрасывать подкрепления в центр города, где именно тогда борьба достигла критической стадии. Другим важным результатом наступления в районе севернее Сталинграда были поистине колоссальные потери, понесенные противником. "...Части нашего корпуса,- свидетельствует в своих воспоминаниях бывший гитлеровский офицер И. Видер,- понесли огромные потери, отражая в сентябре яростные атаки противника, который пытался прорвать наши отсечные позиции с севера. Дивизии, находившиеся на этом участке, были обескровлены, в ротах оставалось, как правило, по 30-40 человек"{143}. А офицер штаба 3-й моторизованной дивизии полковник германского генерального штаба Г. Р. Динглер о боях в междуречье севернее Сталинграда писал следующее: "Я не преувеличиваю, утверждая, что во время этих атак мы не раз оказывались в безнадежном положении. Тех пополнений в живой силе и технике, которые мы получали из Германии, было совершенно недостаточно"{144}. Воины 1-й гвардейской армии в этих боях проявили массовый героизм. Не счесть примеров беззаветной храбрости и самопожертвования во имя разгрома врага. Приведу некоторые из них. Во время боя танковый десант проник в тыл противника, оседлал дорогу, по которой двигались подкрепления, и смело атаковал вражескую автоколонну. При этом рядовой В. В. Крушенко уничтожил один грузовик с фашистскими солдатами, а три других вывел из строя. Метким огнем он также скосил несколько мотоциклистов и автоматчиков. При отходе группы, в которой находился отважный боец, были ранены его товарищ-автоматчик и политрук роты. В. В. Крушенко обоих вынес с поля боя. Танк лейтенанта В. А. Грибанова из 483-го танкового батальона 12-й танковой бригады во время атаки прорвался в тыл \345\ противника. Там он уничтожил три противотанковых орудия, автомашину с боеприпасами и расстрелял до 50 вражеских солдат и офицеров. Будучи атакован тремя фашистскими танками, он вступил в бой с ними и подбил один из них. Когда врагам удалось поджечь советский танк, Грибанов вытащил из горящей машины двух раненых членов экипажа и помог им добраться до своих. Самоотверженно действовал старший сержант С. Я. Четвериков из 342-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 258-й стрелковой дивизии. Когда от огня прорвавшихся четырех фашистских танков погиб расчет, которым Четвериков командовал, он не растерялся. Отважный артиллерист вступил в единоборство с четырьмя вражескими танками. Два из них он подбил, а остальные повернули назад. Лейтенант В. Ф. Пешков во главе танкового взвода первым прорвался к окопам противника в Вороньей балке. Экипаж его танка уничтожил три противотанковых орудия, два дзота и несколько пулеметов. Врагу удалось подбить боевую машину Пешкова. К тому же заклинило люк башни. Танкисты во главе с лейтенантом Пешковым до последнего продолжали вести огонь. Они пали смертью героев. Эти скупые строки взяты из сохранившихся в архиве пожелтевших от времени наградных листов, подписанных мной в дни наступления. Только представленных к высоким правительственным наградам за выдающиеся боевые подвиги в сентябрьских наступательных боях 1-й гвардейской армии было 433. А сколько еще славных боевых дел было совершено тогда! Их не счесть. Скажу одно: геройски сражались и пехотинцы, и артиллеристы, и танкисты, отвагу и мужество проявили красноармейцы и командиры всех родов войск, с одинаковым пылом бились с фашистами воины и старшего и младшего поколений, в едином порыве шли на врага служившие в 1-й гвардейской армии представители всех национальностей страны. Нас цементировала и направляла на великие подвиги славная Коммунистическая партия. Выдающаяся роль во всех сражениях принадлежала коммунистам и комсомольцам, которые в любых условиях находились в авангарде борьбы, призывали, воодушевляли на подвиги и сами являлись примером самоотверженности и бесстрашия. Коммунисты, комсомольцы шли в первых рядах атакующих. Они показывали пример в бою, по ним равнялись все воины армии. За время наступления во второй половине сентября, как всегда в такие дни, усилился приток заявлений в партию и в комсомол. В 258-й стрелковой дивизии, например, за несколько дней было подано свыше 400 таких заявлений, а в 260-й стрелковой дивизии только в одном 1026-м стрелковом полку - 180. Тогда же, во второй половине сентября, свыше тысячи человек было принято в ряды комсомольских организаций соединений и \346\ частей армии. Подвиги комсомольцев составили одну из лучших страниц истории этого наступления 1-й гвардейской. Тысячи убитых гитлеровских солдат и офицеров, 67 танков, 40 противотанковых орудий, 50 автомашин, 12 минометных батарей и, кроме того, свыше 30 минометов, в том числе девять шестиствольных,- таков далеко не полный перечень нанесенного в те дни урона врагу только комсомольцами армии. С окончанием сентябрьских наступательных боев севернее Сталинграда 1-я гвардейская армия была расформирована. С первых дней своего пребывания на сталинградском направлении ее войска почти непрерывно атаковали противника, сначала на Задонском плацдарме, потом в междуречье. Именно в этих местах должно было в недалеком будущем начаться несравнимо более мощное наступление советских войск. Случилось так, что со всеми этими переменами совпало еще одно событие: Юго-Западный фронт, преобразованный летом в Сталинградский, создавался вновь, и это было еще одним добрым предзнаменованием. Управление фронта было приказано сформировать на базе штаба 1-й гвардейской армии, а ее войска передать в состав 24-й армии. Так, в начале октября 1-я гвардейская армия прекратила свое существование подобно тому, как это произошло два месяца назад с 1-й танковой армией. В действиях этих двух армий было много общего. Характерная для них особенность состояла в том, что они участвовали в Сталинградской битве в оборонительный период, а действия вели наступательные. Заслуга 1-й танковой армии в том, что этими действиями она вместе с 62-й и 4-й танковой армиями задержала на несколько недель наступление 6-й немецкой армии. 1-я же гвардейская армия совместно с другими войсками Сталинградского фронта отвлекла на себя значительную часть сил противника, без чего было бы невозможно удержать город. Таким образом обе армии внесли весомый вклад в оборону твердыни на Волге, в создание условий для перехода советских войск в контрнаступление, в разгром немецко-фашистской группировки под Сталинградом. В особенности мне хочется отметить успешные действия танковых корпусов Е. Г. Пушкина, А. Г. Кравченко, П. А. Ротмистрова, Г. С. Родина, А. М. Хасина, стрелковых дивизий А. А. Онуфриева, С. С. Гурьева, А. И. Пастревича, Н. П. Иванова, М. Л. Песочина, В. Д. Хохлова, Л. Н. Гуртьева, Н. Е. Зубарева. Названные командиры, как и многие командиры бригад, полков, батальонов, дивизионов, рот, батарей и взводов, показали образцы руководства боевыми действиями, примеры личного героизма. Важную роль в координации действий фронтов и армий, в организации частных наступательных операций, о которых шла речь, играли представители Ставки, в первую очередь заместитель Верховного Главнокомандующего генерал армии Г. К. Жуков и начальник Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский. \347\ Они часто бывали не только на командных и наблюдательных пунктах, но и в войсках, на передовых позициях, под минометным и ружейно-пулеметным огнем противника, помогали словом и делом. * * * После окончания наступательных действий войск 1-й гвардейской армии я получил неожиданное приказание выехать в Москву, в Ставку. Не раз пришлось мне на Сталинградском фронте испытывать горечь расставанья с боевыми друзьями. Так было в июле, когда прощался с 38-й армией, в августе - с 1-й танковой. Дважды обновлялся состав войск в 1-й гвардейской, и каждый раз прощание было нелегким. Как-то особенно сближаешься, роднишься с людьми, с которыми делишь все превратности войны, как говориться, ешь из одного котелка. Но еще труднее оказалось прощанье со Сталинградом, вернее, с той пядью земли вблизи города, на которой довелось за него сражаться. Уезжая, я думал о тех, кто в жестоких схватках с врагом в опаленных зноем задонских и приволжских степях сложил головы за свободу и независимость Родины. Нет, недаром пролилась их кровь, врагу так и не удалось осуществить свои замыслы, несмотря на непрерывное увеличение численности действовавших здесь войск противника. Если к 23 июля германское командование сосредоточило на сталинградском направлении 18 дивизий, то к 30 июля их было уже 23, к 15 августа - 39, а к 13 сентября - 47. Но ведь и Красная Армия день ото дня становилась сильнее: прибывали направляемые Ставкой под Сталинград новые дивизии, да и ненависть к фашистским захватчикам удесятеряла силы. Войска Сталинградского и Юго-Восточного фронтов, в том числе и 1-я гвардейская армия, поклялись отстоять город на Волге и свято выполняли свою клятву. Они сражались, не зная ни сна, ни отдыха, не щадя своей крови и самой жизни. И все очевиднее становилось, что вражеский стратегический план на 1942 г. сорван, а отборные, самые боеспособные дивизии противника перемалывались советскими войсками под Сталинградом. В конечном счете это неизбежно должно было подготовить почву для изменения в пользу Советского Союза стратегической обстановки на юге страны, а значит и на всем советско-германском фронте. Предстояла еще упорная, жестокая борьба: враг продолжал наступать на позиции защитников Сталинграда. Но силы его явно слабели, и в этом уже заметно сказывались непрерывно нараставшее сопротивление и ответные удары Красной Армии... Обо всем это неотступно думалось в часы, когда самолет уносил меня в Москву. Думалось, конечно, и о причине вызова в Ставку. Быть может, я как командующий 1-й гвардейской армией не сделал все, что мог, и вот теперь мне укажут на это? Или речь идет о новом назначении? И не означает ли это в любом случае, что сюда, в Сталинград, я больше не вернусь? \148\ ГЛАВА XI. СОРОКОВАЯ БУДЕТ НАСТУПАТЬ! I Самолет прибыл в Москву ночью. А утром в Архангельское, где мне отвели небольшую комнатку, позвонил А. М. Василевский. - Приезжай ко мне,- сказал он. - Отсюда отправимся к Верховному Главнокомандующему. Я был наготове, и потому немедленно выехал. Александр Михайлович тоже не заставил себя ждать, и вскоре мы уже были в приемной Верховного Главнокомандующего. Здесь начальник Генерального штаба предложил мне подождать, а сам ушел в кабинет И. В. Сталина. В приемной было тихо. Время от времени приглушенно звонили телефоны. Бесшумно открывались и закрывались двери, пропуская все новых и новых посетителей. Приемная заполнилась людьми. Многие беседовали между собой в ожидании вызова, иные просматривали какие-то бумаги, видимо, продолжая готовиться к докладу. Готовился и я. Правда, безо всяких бумаг. Просто мысленно перебирал события последних недель к северу от Сталинграда, полагая, что, быть может, нужно будет рассказать о них. В общем готовился, как говорят, на всякий случай: ведь я все еще не знал причины вызова. Через несколько минут после ухода А. М. Василевского в приемной появился Г. К. Жуков. Увидев меня, он удивился. Ответил на приветствие, потом спросил: - Зачем вызван? - И узнав, что мне это неизвестно, сказал:- Ладно, сейчас выясним. После этого Георгий Константинович тоже ушел в кабинет И. В. Сталина. Минут через 15 он возвратился и сообщил: \349\ - Вопрос о тебе, оказывается, решен. Верховный Главнокомандующий назначил тебя командующим 40-й армией Воронежского фронта. Армия осталась без командующего. Генерал М. М. Попов находится в Москве и получит новое назначение. Отправляйся немедленно. На аэродром уже подана команда. Так оправдалось мое предчувствие. Признаюсь, я был изрядно разочарован. Ведь в Сталинградской битве мне довелось участвовать с первых ее дней. Теперь же предстояло ехать за сотни километров от города на Волге. Мелькнула утешительная мысль: возможно, 40-ю армию готовят к активным действиям? Но было бы неуместно задавать подобные вопросы... В тот же день я вылетел под Воронеж, так и не разглядев как следует Москву осени 1942 г. и не встретившись с Верховным Главнокомандующим. Запомнилось лишь одно: Москва была совсем не такой, какой я увидел ее в свой последний приезд перед войной - в мае 1941 г. Тогда она была, как всегда, радостной, смеющейся. Залитая весенним солнцем, она купалась в его лучах и сама словно излучала счастливое сияние. Теперь это был город-воин, посуровевший в боях. Москва непреклонно ощетинилась стволами зенитных орудий, ее небо заполнил грозный гул патрульных истребителей. В то же время она осталась городом-тружеником. Только еще гуще, энергичней дымили бесчисленные трубы заводов, переключившихся на изготовление оружия для фронта. И еще: отчетливее, чем когда-либо, ощущалось то главное, чем была тогда Москва для всех нас, советских людей,- боевым командным пунктом громадного фронта борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. И в Генеральном штабе, и в Ставке, где мне довелось побывать, да и во всей столице царила атмосфера твердости и уверенности в победе над врагом. Было радостно сознавать, что сердце Родины работает размеренно и четко, наполняя живительной силой всю страну. И странно, за одни только сутки в Москве с меня, казалось, как рукой сняло свинцово-тяжелую усталость, копившуюся почти 500 дней и ночей, проведенных на фронте в непрерывных боях. Почти 500 дней... Сначала приграничное сражение. Отступление и ожесточенные бои на северо-западных подступах к Киеву, на Днепре, в районе Чернигова, изнурительные бои в окружении. Потом наконец наши удары то на левом фланге войск в битве под Москвой, то в районе Харькова. И опять отход с тяжелыми, изнурительными боями - от Северного Донца к Осколу, оттуда в излучину Дона. А дальше контрудары 1-й танковой и 1-й гвардейской армий. Потом сентябрьское наступление в междуречье, к северу от Сталинграда. И все это непрерывной чередой, в веренице заполненных до краев дней и ночей. После Сталинграда Воронежский фронт показался мне тихим, спокойным. И, увы, никаких активных действий в ближайшее \350\ время здесь не предвиделось. Зато вое определеннее вырисовывались перспективы готовившегося наступления в районе Сталинграда. Оно обещало стать грандиозным по масштабам. Хочу оговориться: подготовка Сталинградской наступательной операции Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов велась настолько скрытно - и это явилось одной из предпосылок ее успеха,- что знал о ней только узкий круг людей, непосредственно участвовавший в ее организации. Да и они получали лишь устные распоряжения, так как Ставка запретила вести даже шифрованную переписку по вопросам, относившимся к предстоявшему наступлению. В то время о планах и масштабах подготовляемых операций у нас на Воронежском фронте не было никаких сведений. Однако я не мог не знать тогда о необычайно интенсивных перевозках в ближайшем тылу, особенно по железнодорожной ветке Таловая - Калач (Воронежской области). Начиная с октября сюда непрерывно перебрасывались большие массы войск и боевой техники. Они выгружались на конечной станции и следовали дальше, к Среднему Дону, на вновь созданный Юго-Западный фронт. Это были многочисленные стрелковые, танковые соединения и части усиления, несомненно предназначавшиеся для создания ударной группировки. Другим признаком являлось откомандирование из состава наших войск большого числа командного состава, имеющего опыт боевых действий, для доукомплектования дивизий, сформированных в глубоком тылу. Что касается меня, то, будучи "сталинградцом", я особенно чутко воспринимал все, что так или иначе было связано с мероприятиями, направленными против сталинградской группировки противника. И о многом догадывался, не представляя, впрочем, масштабов подготовляемого наступления. Так, мне было известно, что Юго-Западный фронт развернулся в прежних границах двух правофланговых армий Донского (бывшего Сталинградского) фронта - 63-й и 21-й. Не зная, что помимо этих армий в его состав была передана 5-я танковая армия из резерва Ставки, я, однако, не сомневался, что вновь прибывавшие соединения сосредоточивались тоже где-то там, на участке от Верхнего Мамона до Клетской, и полагал, что создание мощной ударной группировки в этом районе означало подготовку к тому самому наступлению вдоль Дона в тыл 6-й немецкой армии, о котором говорили мы с Г. К. Жуковым в сентябре на моем наблюдательном пункте. Действительность превзошла все ожидания. Грандиозные масштабы Сталинградской наступательной операции поразили весь мир. Они не только привели к уничтожению 6-й немецкой армии, но и открыли возможности для последующих ударов советских войск, в том числе и на Воронежском фронте. \351\ Но все это было еще впереди. Пока же Воронежский фронт оставался пассивным. Когда я приехал, им командовал генерал-лейтенант Н. ф. Ватутин, членом Военного совета был генерал-лейтенант Ф. Ф. Кузнецов, начальником штаба - генерал-майор М. И. Казаков. В состав фронта входили 38, 60, 40-я и 6-я армии. Им противостояли семь немецких дивизий - шесть пехотных и одна танковая, а также 2-я венгерская армия в составе восьми пехотных дивизий. Кроме того, в непосредственной близости от Воронежа, в полосе левого крыла Брянского фронта, противник имел еще девять пехотных дивизий. В течение июля, августа и сентября 1942 г. в районе Воронежа советские войска вели напряженные бои. Это были небольшие по масштабам частные наступательные операции. Успех они имели незначительный. Однако общий оперативный результат оказался весьма положительным: противник был вынужден полностью сохранять свою группировку в районе Воронежа и к северо-западу от него, лишился возможности перебрасывать войска отсюда под Сталинград и на Кавказ. Одну из таких частных наступательных операций провела во второй половине сентября 40-я армия. За первые два дня боев она овладела южной частью Воронежа я пригородом Чижовка. Но продвинуться дальше не смогла и с трудом отразила контрудар противника, понеся немалые потери. Все это объяснялось тем, что четыре стрелковые дивизии, предназначавшиеся для развития наступления армии, были переброшены в район Сталинграда, а своих сил для создания необходимого превосходства у нее не хватило. В конце сентября армия получила задачу оборонять восточную часть Воронежа по левому берегу реки Воронеж до ее устья и далее восточный берег Дона до населенного пункта Духовское. Здесь 18 октября я и принял ее от генерал-майора Ф. Ф. Жмаченко, который в связи с этим возвратился к исполнению своих прямых обязанностей заместителя командующего армией. В 40-ю армию входили четыре стрелковые дивизии - 100, 159, 206, 141-я, одна танковая бригада (14-я), две истребительные бригады и ряд артиллерийских и минометных полков усиления. При таком составе армии ее оборона на 60-километровом фронте, естественно, была вытянута в одну линию, не имела глубины. Поэтому особую важность приобретали оборонительные работы на переднем крае. Указание фронта об их проведении было получено армией, в конце сентября. Но в то время, когда я вступил в командование армией, они еще не были закончены. Многие оборонительные сооружения и укрытия оказались недостроенными, рытье окопов и ходов сообщения не было доведено до конца. Правда, работы эти начались не так уж давно, в конце сентября, и с тех пор прошло меньше месяца. Кроме того, велись они на широком фронте явно недостаточными силами. Так что сделанное можно было счесть немалым достижением. Пожалуй, так и \352\ оценивались бы они несколько месяцев назад, до Сталинградской битвы. Но теперь в нашу боевую жизнь вошло нечто такое, что я назвал бы сталинградской меркой, и она не позволяла довольствоваться привычными рамками, ибо то, казалось бы, невозможное, что свершили героические защитники Сталинграда, не отдав город многократно превосходящим вражеским силам, становилось теперь для каждого советского воина единственным критерием, мерилом содеянного им. Сталинградской мерке еще предстояло сыграть огромную роль в будущих наступательных операциях Красной Армии на всем советско-германском фронте. В октябре же и первой половине ноября она стала определяющей в организации обороны. II Начали мы с того, что в каждой дивизии был разработан план и установлены сроки завершения оборонительных работ, устранения недостатков в оборудовании опорных пунктов и узлов обороны. Всем этим, а также организацией и совершенствованием системы огня, пристрелкой промежутков между опорными пунктами, минированием местности, активизацией обороны в целом теперь руководили лично командиры дивизий и бригад. Результаты сказались очень скоро. Уже в начале ноября оборонительные работы в основном были закончены. К тому времени в положении армии произошли некоторые перемены. По приказанию нового командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова (он сменил Н. Ф. Ватутина на этом посту 22 октября) участок фронта от северо-восточной окраины Воронежа до населенного пункта Кременчуг мы передали соседу справа - 60-й армии вместе с оборонявшими этот участок войсками -100, 159-й и 206-й стрелковыми дивизиями. Нам же слева была прирезана часть полосы 6-й армии, в том числе и так называемый Сторожевский плацдарм, который сыграл впоследствии очень важную роль при нанесении главного удара в Острогожско-Россошанской операции. Сторожевский плацдарм находился на западном берегу Дона в 25 км севернее г. Коротояк и представлял собою территорию размером 13 км по фронту и 8 км в глубину. Здесь были расположены населенные пункты Титчиха, Селявное, восточная часть села Сторожевое 1-е и Урыво-Покровское. Их освободили при захвате плацдарма еще в конце июля 25-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора П. М. Шафаренко и другие войска 6-й армии. С передачей нам Сторожевского и - южнее - Урывского плацдармов в 40-ю армию вошли и оборонявшие его войска, в том числе и гвардейцы генерала Шафаренко, а также 107-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник П. М. Бежко. Отмечу, что в полосе обороны 40-й армии имелись и другие плацдармы, например в районе Александровки, Архангельского, \353\ хутора Чернецкого. Но они были незначительны по площади и давали нам лишь небольшое позиционное преимущество. Сторожевский же плацдарм, находясь в наших руках, представлял для противника оперативно-тактическую угрозу. Поэтому после многократных бесплодных попыток ликвидировать его вражеское командование вынуждено было держать здесь в обороне более двух пехотных дивизий. Однако пока что перспектив на нанесение удара по противнику со Сторожевского плацдарма, как и в целом со стороны 40-й армии, не предвиделось. Наши силы были настолько невелики, что на каждую стрелковую рогу, за исключением, разумеется, частей, оборонявших Сторожевский плацдарм, приходился район в 2-3 км по фронту, при этом между ними имелись не занятые войсками участки шириной до полкилометра каждый. Противник, осведомленный о существовании таких промежутков, пытался ими воспользоваться для дезорганизации нашей обороны. Сначала он то и дело пробовал засылать мелкие группы разведчиков в глубину нашей обороны. Потребовалась неослабная бдительность, чтобы воспрепятствовать этому. Решающую роль сыграло то, что промежутки между опорными пунктами мы прикрыли хорошо организованным пулеметным огнем. Благодаря этому несколько специально подготовленных разведывательных групп противника были полностью уничтожены. Получая такой отпор, враг нее реже и реже повторял свои попытки. \354\ При организации обороны внимание командного состава было обращено и на подготовку снайперов. Дело это сложное, и для того чтобы достичь хороших результатов в его развитии, нужно им заниматься не от случая к случаю, а повседневно. Поддерживая и поощряя снайперов, мы добились значительного повышения их численности и мастерства. Подготовка снайперов с практической стрельбой на переднем крае теперь велась в каждом полку. Командиры частей и подразделений разбили на секторы участок обороны противника, находившийся вблизи их переднего края, распределили эти секторы между снайперскими парами с таким расчетом, чтобы не оставалось ненаблюдаемых мест. Снайперы подготавливали себе три-четыре огневые позиции и, меняя их в зависимости от обстановки, уничтожали все живые цели в своем секторе. Наиболее опытным снайперам разрешалось самостоятельно выбирать сектор наблюдения и обстрела. Действенность огня снайперов проверялась показаниями пленных, захваченных специально засылаемыми во вражеский тыл разведывательными группами. Принятые меры привели к тому, что снайперское движение в армии стало массовым. Во второй половине октября в полосе обороны армии действовало 202 снайпера, в ноябре - 288, а в декабре - 387. Без преувеличения можно сказать, что они нанесли противнику тяжелые потери. Менее чем за три месяца ими было уничтожено свыше пяти с половиной тысяч вражеских солдат и офицеров. Изменение боевых порядков частей и подразделений в соответствии с приказом наркома обороны, оборудование переднего края и глубины обороны в инженерном отношении, улучшение системы огня, массовость в снайперском движении и другие мероприятия способствовали укреплению обороны. Все это дало о себе знать уже в первой половине ноября, когда армия по распоряжению фронта выполняла план дезинформации противника. Надо было имитировать строительство переправ через р. Воронеж, перегруппировку войск, сосредоточение пехоты и артиллерии, а также танкового корпуса на правом фланге армии. Все это, понятно, должно было убедить вражеское командование в подготовке наступления на нашем участке фронта. Мне же стало ясно: наступление скоро начнется где-то неподалеку от нас. Но где? Ответ на этот вопрос, как уже отмечалось, был дан начавшимся 19 ноября наступлением крупных сил Юго-Западного и Донского фронтов с целью окружения и уничтожения сталинградской группировки противника. А на следующий день успешно громили врага уже войска не двух, а трех фронтов - Юго-Западного, Донского и Сталинградского. Трудно передать чувства, которые овладели мной при известии об этом. В них слились радость и гордость за великую Родину, за \355\ нашу могучую Красную Армию. И - что греха таить! - в то же время было как-то не по себе от сознания, что меня нет среди тех, кто громит врага под Сталинградом. Вероятно, я просто завидовал им. Ведь с 6-й немецкой армией, которой фашистское командование отвело роль "острия немецкого клина", предназначив ее для "решающей операции всей войны", мне пришлось иметь дело буквально с первых боев на границе. Начиная с Харькова и кончая Сталинградом против нее геройски сражались в числе других и войска 38-й, 1-й танковой и 1-й гвардейской армий, которыми мне довелось командовать. Тогда 6-я армия врага обладала громадным превосходством сил. Его в немалой степени поубавили наши контрудары, в особенности на Дону и в междуречье. Большой урон противнику в оборонительных боях нанесли 62-я и 64-я армии. Все же в течение всего оборонительного периода Сталинградской битвы превосходство как в численном составе войск, так и в их техническом оснащении оставалось на стороне врага, непрерывно получавшего крупные пополнения. Поэтому для того чтобы нанести сталинградской группировке гитлеровцев решающее поражение, нужно было прежде всего изменить соотношение сил в свою пользу. И вот свершилось! Противник, так и не сломив сопротивления защитников Сталинграда, израсходовал все оперативные резервы и исчерпал свои наступательные возможности. Именно в это время и вступили в действие крупные стратегические резервы советского командования. Настал и на нашей улице праздник!... Первую весть о начале наступления советских войск передали мне, как, вероятно, и другим командармам, из штаба фронта уже вечером 19 ноября. Таким путем информация поступала в дальнейшем ежедневно, дополняя некоторыми подробностями краткие сообщения Совинформбюро, передававшиеся по радио. В курсе событий были также члены Военного совета армии дивизионный комиссар К. В. Крайнюков, прибывший к нам 18 ноября, и бригадный комиссар И. С. Грушецкий. После очередного сообщения Совинформбюро оба приходили ко мне поделиться общей радостью, а кроме того, у них всегда была наготове куча вопросов. Ведь я был "сталинградцом" и мог многое рассказать о тех участках фронта, на которых развертывалась грандиозная наступательная операция. Мы подходили к карте, и передо мной оживали знакомые места. Калач-на-Дону... Отсюда в конце июля нанесла контрудар 1-я танковая армия. В августе здесь оборонялась 62-я армия. Оттеснив ее, противник овладел г. Калачом, и именно тогда угроза нависла непосредственно над Сталинградом. Почти месяц понадобился превосходящим вражеским силам, чтобы ценою огромных потерь преодолеть несколько десятков километров от р. Чир до г. Калача. \356\ А теперь, в ноябре, войскам Юго-Западного фронта хватило четырех суток, чтобы освободить этот город. Ударом из района Верхие-Фомихинского (южнее г. Серафимович) они прорвали оборону врага, разгромили его противостоящие части и стремительным броском овладели г. Калач. Сделала это ударная группировка Юго-Западного фронта. Она форсировала Дон в районе Березовский, овладела на левом берегу Назмищенским и Камышами и установила 23 ноября связь с соединениями Сталинградского фронта, успешно наступавшими с юго-востока. Вражеская группировка, насчитывавшая, как потом выяснилось, 22 дивизии и 160 отдельных частей, была отрезана от остальной части группы армий "Б". Операция трех фронтов поражала не только невиданными масштабами, но и исключительным по широте и смелости замыслом. Сталинградская группировка противника, как известно, представляла собой нечто вроде треугольника, уткнувшегося своим острием в Сталинград. Теперь этот треугольник был подожжен и пылал со всех сторон и на всю оперативную глубину вражеской обороны. Это означало, что сражение развернулось на огромной территории, охватывающей значительную часть большой излучины Дона и междуречья Дона и Волги. Главное же заключалось в том, что сталинградская группировка противника теперь была окружена. Ее ликвидация становилась вопросом времени. Придя к такому выводу, мы не могли не обратить внимания на то, что события в районе Сталинграда существенно меняют задачи и нашего, Воронежского фронта. Он уже не мог оставаться пассивным. Правда, я знал, что началась подготовка наступательной операции на его левом фланге, в полосе 6-й армии, однако считал, что этого недостаточно. Необходимо было вслед за ней нанести удар и силами 40-й армии. III По моим предположениям, войска Юго-Западного и левого фланга Воронежского фронта должны были в самое ближайшее время продвинуться вперед и выйти в глубь большой излучины Дона. Отсюда следовало, что они окажутся еще дальше от железных дорог, чем теперь, и при наступлении в сторону Донбасса возникнут серьезные трудности в материальном снабжении войск. Для предотвращения таких перебоев целесообразно иметь в своих руках рокадную железную дорогу Воронеж - Ростов. А так как ее участок от ст. Свобода и южнее находился у противника, то нужно было освободить его ударом на Острогожск, Россошь, Кантемировку, т. е. навстречу наступавшим войскам Юго-Западного фронта. Это могла сделать только 40-я армия. Когда у меня созрел план операции, я поделился своими соображениями с членами Военного совета и сказал: \357\ - Ясно, что 40 и армии следует наступать в юго-западном и южном направлениях для очищения от врага участка этой железной дороги от ст. Свобода до ст. Миллерово. Крайнюков и Грушецкий были того же мнения. - Вот ты и доложи Верховному Главнокомандующему,- убеждали меня они.- Позвони по ВЧ и попроси активную операцию для нашей армии... Я задумался. В самом деле, почему бы и не позвонить, ведь ясно, что такая наступательная операция в скором времени станет необходимой, так не лучше ли заранее подготовиться к ней. Командующий войсками Воронежского фронта генерал-лейтенант Ф. И. Голиков находился в то время на левом фланге в полосе 6-й армии, которая готовилась к наступлению на Среднем Дону совместно с войсками Юго-Западного фронта. Обдумав все, я подошел к аппарату ВЧ и попросил соединить с Верховным Главнокомандующим. Вместе со мной подошли Крайнюков и Грушецкий. Я ожидал, что сначала ответит кто-нибудь из его приемной. Придется доказывать необходимость этого разговора, а тем временем можно будет окончательно собраться с мыслями для доклада. Но в трубке вдруг послышалось: - У аппарата Васильев. Мне было известно, что "Васильев" - это псевдоним Верховного Главнокомандующего. Кроме того, разговаривать со Сталиным по телефону мне уже приходилось, да и узнать его спокойный глуховатый голос с характерными интонациями было не трудно. Волнуясь, я назвал себя, поздоровался. Сталин ответил на приветствие, сказал: - Слушаю вас, товарищ Москаленко. Крайнюков и Грушецкий, тоже взволнованные, быстро положили передо мной оперативную карту обстановки на Воронежском фронте. Она была мне хорошо знакома, и я тут же кратко изложил необходимость активных действий 40-й армии с целью разгрома вражеской группировки и освобождения участка железной дороги, так необходимого для снабжения войск при наступлении Воронежского и Юго-Западного фронтов на Харьков и Донбасс. Сталин слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Потом произнес: - Ваше предложение понял. Ответа ждите через два часа. И, не прощаясь, положил трубку. В ожидании ответа мы втроем еще раз тщательно обсудили обстановку и окончательно пришли к выводу, что предложение об активизации в ближайшем будущем действий 40-й армии является вполне обоснованным. Это подтверждалось уже тем вниманием, с каким отнесся к нему Верховный Главнокомандующий. Однако, какое он примет решение,- этого мы, естественно, не знали. Одно было ясно: сейчас, в эти минуты, предложение всесторонне взвешивается в Ставке, и нужно терпеливо ждать ответа. \358\ Ровно через два часа - звонок из Москвы. Бору трубку; - У аппарата Москаленко. Слышу тот же голос: - Говорит Васильев. Вашу инициативу одобряю и поддерживаю. Проведение операции разрешается. Для осуществления операции Ставка усиливает 40-ю армию тремя стрелковыми дивизиями, двумя стрелковыми бригадами, одной артиллерийской дивизией, одной зенитной артиллерийской дивизией, тремя танковыми бригадами, двумя-тремя гвардейскими минометными полками, а позднее получите танковый корпус. Достаточно вам этих сил для успешного проведения операции? - Выделяемых сил хватит, товарищ Верховный Главнокомандующий,- отвечаю я.- Благодарю за усиление армии столь значительным количеством войск. Ваше доверие оправдаем. - Желаю успеха,- говорит на прощанье Сталин. Кладу трубку и, повернувшись к Крайнюкову и Грушецкому, определяю по их радостно возбужденному виду, что они поняли главное: предложение одобрено Ставкой. Подтверждаю это и сообщаю им все, что услышал от Верховного Главнокомандующего. Добавляю: - Скоро и 40-я армия от обороны четырьмя ослабленными стрелковыми дивизиями и одной стрелковой бригадой перейдет к активным действиям в усиленном составе. Новость производит на всех нас большое впечатление. Крайнюков и Грушецкий встречают ее восторженно. И мне становится еще радостнее от мысли, что этот необычайный день так тесно сблизил нас троих. Ивана Самойловича Грушецкого я знал уже больше месяца, с того дня, когда вступил в командование 40-й армией. С ним я побывал в полосах обороны всех дивизий, так что уже успел высоко оценить и личные качества второго члена Военного совета армии, и его неутомимую деятельность. Теперь ко всему этому мне довелось убедиться, что и он стремился к активным действиям войск нашей армии. Еще приятнее было видеть, что к активным действиям стремился и первый член Военного совета, Константин Васильевич Крайнюков. Возможно, что это вызывало во мне особое чувство удовлетворения по той причине, что тогда я еще мало знал этого прекрасного человека, настоящего боевого комиссара. Он, как и я, прошел суровый путь тяжелых боев лета и осени 1942 г. Сюда, в 40-ю армию, К. В. Крайнюков прибыл из 9-й, подвергшейся тяжелым испытаниям во время немецко-фашистского наступления на юге. Отойдя с боями от Изюма на Северном Донце до Моздока, Малгобека и Орджоникидзе на Тереке, она обороняла важнейшее направление на Кавказе. В яростных, кровопролитных схватках армия сдержала натиск захватчиков, стремившихся овладеть \359\ нефтяными источниками Грозного и Баку. Вер ухищрения врага разбились о непреодолимую оборону 9-й армии. После всего этого нелегко было Крайнюкову - и в этом также у нас с ним было много общего - привыкать к пассивному участку 40-й армии. Так военная судьба свела на этом участке трех человек, во многом похожих друг на друга. И я имел все основания радоваться тому, что нам привелось вместе руководить армией, готовить ее к наступательной операции, которую предстояло начать, казалось, в самое ближайшее время. На деле же это произошло далеко не так скоро. Два важных обстоятельства повлияли на определение сроков проведения наступательной операции, получившей позднее название Острогожско-Россошанской. Первое из них состояло в том, что эта операция, замысел которой значительно разросся по сравнению с первоначальным моим предложением, вошла в план зимней кампании советских войск в качестве его существенной составной части. А так как этот план осуществлялся в строгой последовательности, то и Острогожско-Россошанской операции было отведено совершенно определенное место и время. Кстати, уже в этом сказалось влияние решительного изменения стратегической обстановки в районе Сталинграда. Вскоре оно привело к коренному перелому в ходе всей войны, к переходу инициативы в руки Советского Союза, к тому, что борьба на советско-германском фронте теперь стала вестись целиком по планам командования Красной Армии. Второе обстоятельство тоже являлось знамением времени. Вспомним наши прежние наступательные операции, предшествовавшие Сталинградской. Большинство из них осуществлялось в спешном порядке и без всесторонней подготовки. Да и как могло быть иначе в то время, когда противник обладал превосходством в силах и средствах. Он бешено рвался вперед, и нам приходилось наносить ему контрудары, имевшие целью хотя бы сдержать его натиск. В тех же случаях, когда у нас было достаточно времени для подготовки наступления, часто не хватало сил или опыта, а то и того, и другого. Сталинградская наступательная операция знаменовала собой перелом и в этом отношении. Удары советских войск теперь, во-перв