еужели его черед настал?! Начальник согласился, и комтех, схватив с полки радиостанцию, выдал задачу: - До двадцать восьмого от нас по тылам шесть километров. Через двадцать пять минут обязаны быть там. Усекли? Все, рвем. На прощанье Голик хлопнул обрадованного Игоря по плечу и пожелал: - Удачи, стажер! За двадцать пять не успели - нытик Солдатенков сдох и пришлось его тащить, потеряли почти десять минут. Когда добрались до места, комтех раccтавил всех по местам таким образом, чтоб каждый видел своего соседа. Дракону достался левый фланг, за ним залег Игорь, потом Валька и комтех. Игорь поудобнее устроился в кустах и стал внимательно оглядывать свой сектор, периодически поглядывая на соседей. Как ему хотелось, чтоб нарушители вышли на него, вот было бы здорово! Участвовать в задержании на первом году службы, да еще целой группы - о таком он даже и не мечтал. Когда в распадке мелькнули силуэты бегущих людей, Игорь даже зажмурился на секунду - не может быть! Но нет, точно, вон они, три человека, бегут почти на него. Что же остальные, не видят? Нет, Дракон кивнул, показал рукой, что передвинется чуть вперед и ближе, сядет в кустах прикрыть. Рядом возник комтех, шепнул на ухо: - Делай все как учили, вперед меня не лезь. Дракон прикроет слева, Солдатенков справа. Сначала выйду я, через пару секунд, если остановятся, вылезай ты. Если кинутся в рассыпную, берете с Валькой самого правого от нас. Остановятся - держись от меня левее, но смотри, Дракону сектор стрельбы не перекрой. Как забилось сердце, ну все словно в кино, и Игорь - главный герой, вот здорово! Когда нарушители приблизились метров на тридцать, комтех выскочил из кустов, лязгнул затвором автомата и крикнул "Стой!" На нарушителей его появление подействовало сразу - они встали, как вкопанные, удивленно моргая. Когда появился Игорь, сержант крикнул: "Лечь, все лицом вниз!", не надеясь, что его поймут, длинно выругался и несколько раз качнул автоматом, указывая стволом на землю. Игорь стискивал вспотевшими ладонями оружие и как мог сурово смотрел на задержанных, словно показывая всем своим видом: "Только посмейте ослушаться!" Нарушители переглянулись, один что-то тихо сказал, и все трое улеглись на землю, сцепили руки за головой. Комтех буркнул: - Что-то уж больно послушные, не нравится мне это. Ты смотри за ними, но сам близко не лезь. Потом знаком показал невидимому в кустах Дракону "Внимание", закинул оружие на плечо и пошел к покорно лежащим на земле китайцам. Пока комтех ощупывал одежду первого нарушителя, Игорь подошел поближе, с интересом рассматривая задержанных. Один из них был удивительно рослым для китайца, под мокрой от пота одеждой бугрились сильные мышцы. Увлекшись разглядыванием он не заметил, как закрыл собой всю кампанию от Дракона. Тот помедлил секунду и щелкнул прицельной планкой автомата. Игорь машинально, как и все новички, оглянулся на щелчок и тут ближний к нему здоровяк подскочил, словно подброшенный пружиной и схватился одной рукой за автомат. Одновременно тот, кого обыскивал комтех, извернулся и обхватил его ноги, пытаясь свалить, между ним и сержантом завязалась борьба, к ним кинулся третий нарушитель. Игорь с силой тянул автомат на себя, даже не успев испугаться, но тут во второй руке его противника блеснул нож и в груди вспыхнула жгучая боль. Пальцы разжались, автомат выскользнул из рук. Он удивленно оглянулся кругом и упал в траву. Как сквозь сон, услышал короткое таканье автомата Дракона и на него тяжело рухнул китаец с его автоматом в руках. Мимо молнией промчался Задор и повис на нарушителе, пинавшем в лицо комтеха, борющегося с другим противником. Громко крича, из кустов справа выскочил безоружный Солдатенков и побежал почему-то не к ним, а прочь, не оглядываясь. Все еще не понимая происходящего, Игорь слабо крикнул: "Куда ты, Валька?" Брезгливо свалил с себя неподвижное тело, подтянул к себе оружие и попытался встать, но тело не слушалось. Протопал сапожищами Дракон, не сбавляя скорости, как футболист, пнул в бок пытавшегося дотянуться ножом до горла сержанта нарушителя, добавил прикладом в голову, рывком поднял комтеха с земли. Игорь все пытался подняться, все тянулся на помощь к друзьям. Подумал о Задоре: "Как бы и его ножом не ткнули, он ведь такой добрый..." Ноги совсем не слушались и тогда он пополз на боку, не обращая внимания на сильную боль в ране. Тем временем, потасовка на поляне кончилась, только яростно рычал Задор да подвывал истерзанный им нарушитель. Игорь все пытался ползти, когда к нему подскочил сержант, мягко уложил на спину, рванул пуговицы на форме, нагнулся над раной и вздрогнул, понял - не спасти. - Вы как, товарищ сержант? У вас все лицо разбито. А за камуфляж вы не ругайтесь, я его потом от крови отстираю... Отделенный прикрикнул: - Молчи, молчи! Тебе говорить нельзя. И не шевелись, силы береги. Зажал рану ладонью, второй рукой вытянул из нарукавного кармана индивидуальный пакет, начал рвать зубами упаковку. Игорь улыбнулся: - Вы так себе последние зубы сломаете, давайте я помогу, - но не смог даже поднять руку. Удивленно посмотрел вокруг, спросил: - А куда Валька побежал, за подмогой? - Да, за подмогой, только ты молчи, пожалуйста. Дракон, заканчивай с ублюдками и срочно связь! Срочно, родной! Сержант наконец справился с пакетом, начал бинтовать. - Если тебе больно, ты стони, только не разговаривай. - Мне не больно, только холодно почему-то. А Задор не ранен? Я слышу, как он рычит, только не вижу. Вы меня разверните, если не трудно, я посмотрю. Он же вас спас, правда? А я вот подвел... вы сердитесь? Если можно, не говорите начальнику, а то он меня в гарнизон переведет. - Дракон, где связь?!! - Да вызвал я наших, не ори! Помоги лучше со вторым, пока Задор его не угробил. - Ты полежи, Игорек, я сейчас, Дракону помогу и тут же вернусь. Ты только молчи, давай я тебя разверну и под спину свою куртку подложу, а ты молчи, слышишь? Игорь лежал, смотрел, как ребята скручивают руки последнему нарушителю, которого до этого держал Задор, и улыбался. Он был очень рад, что все кончилось хорошо, все свои живы, а все чужие пойманы. Может, представлял, как будет описывать в письме домой эту стычку... Комтех все время оглядывался на Игоря, а когда управились, сказал Дракону: - Все, иди прощаться. Не выживет он. Дракон схватил сержанта за грудки, встряхнул с силой и взревел: - Да ты что!! Ты чего мелешь, белены обожрался?! - Да тихо ты, не вопи. У него под сердцем рана, клинок между ребер глубоко прошел. Кровь ртом идет, а он и не замечает, похоже, легкое задето. Да и заговаривается уже, лепечет, как ребенок... Ты видал, каким ножищем его?.. Иди, а я пока паскуды Солдатенкова автомат подберу. Закрой меня от Игоря, чтоб не увидел. Он думает, что эта сволота за подмогой побежала, пусть так и будет для него. Когда подошел Дракон, Игорь продолжал улыбаться. Спросил склонившегося друга: - Ты как, цел? А здорово вы их скрутили. И Задорка молодец, как он сержанта выручил, вовремя, правда? Дракон взял его за руку, пожал слабо и сказал: - Скоро наши подъедут, ты помолчи лучше. Мы тебя в госпиталь доставим, через месяц будешь как новенький. Игорь забеспокоился и попросил совсем по-детски: - Ты уж замолви за меня словечко, а то я подвел вас. И комтеху влетит, наверное... А можно Задора ко мне, а то я к нему сам не могу, я за него переживал. Он охраняет, да? Дракон сглотнул комок и крикнул: - Комтех, присмотри! Задор, ко мне. Умный пес сразу подбежал к хозяину, принюхался, фыркнул от терпкого запаха крови и потянулся к Игорю, начал облизывать лицо, тихо поскуливая. Говорят, собаки чуют близкую смерть... Игорь успокоился, опять разулыбался и начал приговаривать шепотом: "Задорушка, милый, какой ты молодец, я б тебя погладил, да что-то никак. Смотри, Дракон, а у него нитки меж зубов завязли, ты не забудь, вытащи, а то мало ли что, ладно? Смотри, не забудь". Потом вдруг вытянулся всем телом, уставился куда-то поверх собачьей головы и удивленно-радостно воскликнул: "Мама!" Может, в смертную минуту почудилась ему материнская ласка, может, вспомнил ее... Уже не слышал Игорь, как скулил Задор, не чувствовал, как тряс его Дракон. Не слышал его яростного крика. Не видел, как друг, скинув предохранитель автомата, кинулся к связанным задержанным и как комтех злым, жестоким приемом свалил его с ног, выбивая оружие и не позволяя расстрелять врагов, которых сам бы с удовольствием задушил голыми руками в бессильной ярости. Очень редко улыбался Игорь при жизни, но смерти своей - улыбнулся. ДУЭЛЬ Есть хочу, пить хочу, спать хочу, до ветру хочу. Не хочу учиться, а хочу жениться... Скоро-скоро станет лето и совсем-совсем тепло... Вот уж солнце гнусным светом греет бедного меня... Ноги затекли, левый бок онемел, даже "мурашки" по нему уже не бегают. Где же ты, моя левая рука? Вот она, вижу, валяется там, где и бросил. Боже, неужели я схожу с ума? Так, нужно постоянно думать о чем-нибудь простом и целенаправленном. Надо вспомнить, сколько я уже нахожусь на этой долбаной горе. Теоретически можно, например, попытаться развернуть левую руку и глянуть на часы. Там есть и число, и день недели, и время. Четко помню, что вышел на подъем я в четверг, в 23.00. Но черт меня угораздил лечь так, что часов не видно, а шевелиться уже нельзя - светло. Этот проклятый снайпер высоко сидит и далеко глядит, все видит, собака, а его пока не засечь. Значит так, вышел я прошлой ночью, долез до трети высотки и дневал под скальным козырьком, как в отеле "Хилтон". Хочешь - ешь, хочешь - пей, по нужде - пожалуйста, можно это делать и не в штаны, а как приличный человек, в сторонку. Опять же, двигаться можно, никак себя не демаскируешь, главное - из-под козырька не вылезать. Интересно, а из моего дерьма на том карнизе когда-нибудь получится мумие? Надо же, такое полезное лекарство, а в его основе, говорят, мышиные и птичьи экскременты. Слово-то какое умное вспомнил. Эх, короткая эта ночь была, не хватило времени чуть повыше забраться, лежи теперь, как арбуз на бахче. Дрянь у тебя горная подготовка, сержант. Тебе не по скалам лазать, а в канцелярии штаны до блеска протирать. Хорошо, что солнце в моем закутке только с утра и недолго, иначе не выжил бы, усох, как бабочка в гербариуме. Получилась бы из меня мумия. Мумие-мумия, то есть "дерьмовая". Ее можно выставить в музей и показывать за деньги. Увидит меня этот гад сегодня или пронесет? Если увидит, наверняка будет расстреливать долго, чтоб помучить. Сначала в руки, потом в ноги. Можно еще в живот одну пулю загнать, перед самой темнотой, чтоб я к утру наверняка прибрался. И снимать меня отсюда будет некому, да и незачем. Близко я к нему подобрался. Жаль только, что по этому идиотскому серпантину в его сектор наблюдения влез. Плохо дело без воды. Голод - фигня, в конце концов, ел я не так давно - вчера днем. А вот пил последний раз этой ночью, точнее под утро, когда нашел этот закуток. Так, спокойно, про питье не думаем, будем петь песни. Главное - не увлечься и не запеть вслух. Ну например: "Там, где клен шумел, Над речной волной - Говорили мы О любви с тобой..." Над речной волной, водой, вода, вот блин! Нет, лучше про любовь. В жизни каждого человека случается только одна большая любовь, например, к военному делу, камерному оркестру, военным морякам. Гоню! Вот сука снайпер, все нервы измотал. Добраться бы до падлы, взять живьем, зубами горло вырву, да еще пережевывая, помедленней, чтоб смерть звал, а она не торопилась. Доберешься до него, как же!.. Сидит на верхотуре, сволочь, уже три дня; считая мое карабканье на гору - уже четыре. И как только он залез на ту скалу? Может, ему Аллах крылья на прокат выдал? Хороша у него горка, с плоской вершиной, с кучей выступов и каких-то гротов-пещер. А стеночки да скатики - что стекло, как стены панельного здания, сроду не поверил бы, что по ним залезть можно, если бы эта скотина не сподобилась. Мечта, а не позиция. Стреляет здорово, прячется еще лучше, ничем не достать, кроме как на вертолете высадиться. Только так он и дал высадиться, да и где его возьмешь, вертолет этот? За три дня несколько человек положил, а мы его даже не видели. Всю жизнь парализовал: с его места весь наш пост как на ладони. Интересно, что он там ест и пьет, может, святым духом питается? Черт, как же пить хочется, да еще пошевелиться бы хоть чуток, хоть руку подвинуть, хоть на сантиметрик... И каким же ослом я был, когда просился на эту войну! Как же, нам же больше всех надо, тоже мне, "герой Хасана становится звездой афганской революции". Сидел бы сейчас на родной заставе, горя не знал, так нет, занесла нелегкая. Шутка ли, у нас там река в трех шагах, да на каждом фланге по четыре родника да ручейка. Пей - хоть запейся, и вода во всех на вкус разная... Тьфу ты, провалиться, кто про что, а я про воду, трижды осел. Ребят жалко. Серега-снайпер ловко позицию этого паршивца угадал, по тому, как Олега в сторону выстрелом откинуло и по пулевому отверстию в его голове. Жаль Серегу, проиграл он свою дуэль. Если я этого гада не достану, совсем Серегин труп разложится на этой проклятой жаре, хоронить будем одни кости. Ночью его с того уступчика не достать... И других ребяток жаль, и меня жаль, хоть я и жив пока. А я все одно эту скотину щелкну, если он меня сегодня в этой выемке не разглядит. Поплакать бы, да что-то никак, видно, в организме воды мало осталось. Воды... ах, какая же огромная река наша Обь! Да что там Обь, вот помню, ручьи по двору текли весной, звонкие, холодные, журчали так звонко, а мы в них кораблики пускали, чей вперед до конца двора доплывет. Эх, сейчас бы доползти до того ручья, опустить лицо в ледяную воду... Нет, тихо, ч-ч-ч. Обезьяна Чичичи продавала кирпичи... Такую я своей сестренке песенку пел, когда игрался с ней, пока совсем маленькая была. А у нее сейчас каникулы. Интересно, как она первый класс закончила? Наверняка на пятерки. Все девочки учатся хорошо, а все мальчишки - дураки, они не слушаются старших, хулиганят и в результате оказываются на склонах гор с пустым брюхом и дурацким карабином в руках. Письма "за речкой", в Союзе, на заставе копятся. Мы привыкли уже без вестей из дома, свои ответы стандартно начинаем так: "Получил ваше письмо, спасибо. У меня все по-прежнему хорошо и т.д., и т.п." Зря я не засек вчера, сколько от темноты до темноты времени проходит. Хотя, что толку - все равно часов не видно, а по солнцу я не соображу, сколько до заката. Что же так давит в поясницу? А, это наша фляжечка давит. В ней вода, такая жидкая, теплая, затхлая, вонючая, прекрасная. В ней добрые люди прокипятили кустики "верблюжьей колючки", чтобы убить живучую местную заразу, которая от простого кипячения дохнет не вся. Теперь у нее темный цвет и отвратительный вкус. Как глупо маяться от жажды, когда у тебя есть вода. Господи, да что же за идиотизм! Приказываю вам, товарищ сержант: не думать о воде. Интересно, а сколько лет этому снайперу, как он выглядит, что им движет? Может, он величайший патриот, герой нации, святой воин - "моджахеддин", и воюет за освобождение своей родины от неверных? Наверное, пуштун. Как-то я слышал, что пуштуны своих детей учат стрелять чуть ли не с пяти лет. Ловко этот гад бьет и место для стрельбы выбрал прекрасно. Ну ничего, скоро стемнеет, я отлежусь, верну подвижность телу, может, даже поем, а там и закончу подъем. Мне бы только до верхушки горы добраться, тогда конец этому скоту Аллаха. Сроду не угадает, что смерть его на соседней высотке поселилась. За все сволочь ответит: и за убитых солдат моих, и за то, что четыре дня ребятки ночной жизнью живут. Как они там? Вчера, пока я безнаказанно под козырьком кайфовал, слышал его выстрел, убил кого-то, гад. Не мажет, наверняка бьет, один выстрел - один труп, без особого риска. А если не прятаться, так он за день всех по очереди перебъет. Странно, что я так тупо думаю о своих людях. Может, действительно с ума сошел? Хорошо, что у этого паршивца нет ночного прицела, тогда бы нам всем финиш наступил. Мы ведь даже с АГСа его достать не смогли. Лучше бы меня он снял, никаких нервов не хватит на такую жизнь. Ничего, еще не вечер, заметит - снимет. А вдруг он ушел? Просто у него кончились продукты, или вода, или решил, что опасно так долго находиться на одном месте. Или попытался выбрать другую позицию и сорвался вниз. Может, он сидит уже у себя дома и рассказывает друзьям о тупых шурави, которых он имел, как хотел. Нет, он там, лежит на удобной подстилочке, спрятавшись среди камней и высматривает в хороший оптический прицел неосторожно появившегося человека. Классная у него винтовка. Наверняка импортная. Хотя и с нашей СВД тоже неплохо пострелять можно. СВД у Сереги осталась, так и лежат вместе, в обнимку, как муж с женой. И чего я спрашивается вторую снайперку не завел? Была же возможность у десантников на прибор ночного видения выменять. Пожадничал. Прибор тот все равно через неделю загнулся. Хотя, это к лучшему: была бы винтовка с оптикой, я бы сюда не полез, попытался бы, как Серега, со скрадка, поближе к основной позиции охотиться. И остался бы там с простреленной головой. А так я из старшинского карабина с ним разберусь, без всякой оптики, потому что подберусь близко. Потому что я умный. У меня есть солдатская смекалка, ловкость, смелость, силость. Что ж ты, спрашивается, такой умный, а не смог места для дневки получше найти, баран? Да потому, что склон горы - это не гостиница. Что есть - тем и обойдемся. Хорошо, что не пришлось на веревке висеть. Похоже, что придется золотое детство вспомнить и испачкать штаны: хочется зверски. А я уж думал, что из меня вся жидкость выпарилась. Сподобил же господь в двадцать лет обделаться. Да черт с ним, все равно никто не видит. Вот же мать твою так, вот так и разэтак! Убью гада. Теперь точно убью. Стемнело бы скорей, что ли. После долгого дня неподвижного лежания мне часа два понадобится, чтоб одубевшее тело размять. А вдруг я не смогу за эту ночь подъем завершить? Нет, знаю, что смогу. И заберусь тихо, не стукнув камешком, не звякнув оружием. Как кот, на мягких лапах подкрадусь, выберу позицию, улягусь поудобней, а когда рассветет, угляжу на близкой соседней горке эту сволочь и застрелю, как в тире. Выстрел. Почему у меня закрыты глаза? Черт, да я же спал! Так, глаза открылись, надо же, темнеет. Вот радость. Как же выстрел, приснилось мне? Нет, точно стреляли, вон эхо гуляет до сих пор. Наши не отвечают, тоже верно, незачем патроны зря жечь и голову подставлять. Господи, сделай так, чтоб он промахнулся, ну пожалуйста! Ну что тебе, жалко что ли? Ты же все можешь, пусть мы и неверующие, но все же люди, так чего ж ты о нас забыл? Вот сам подумай, как же в тебя поверишь, когда тут не жизнь, а одно сплошное дерьмо? Или все блага после смерти ожидаются? Так не пойдет, не честно это. Блин, как же все тело онемело! Тело онемело, все осточертело, лег я неумело, плохо мое дело. Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам всем оглобля. Все-таки здорово, что я уснул; во-первых, день быстрее кончился, во-вторых, ночью мне не до сна будет - надо лезть на гору. Главное дело, что позы я даже во сне не изменил, а раз так, то не шевелился, себя не обнаружил. А если бы стонал или вошкался, то этого выстрела и не услышал бы. Пуля быстрее звука летит. Стемнело, можно шевелиться. Сначала я попью, много, глотков пять сделаю. Нет, шесть. Нет, все-таки пять. А через час еще пять. Вот черт, не слушаются ноги-руки, ладно, разработаем. Ух, какие "мурашки" по всему телу, больно - хоть ори. Чтоб тебе повылазило, тварь мусульманская! Ну и все, последняя твоя ночка на этой земле грешной, молись, собака - я уже пошел. Как там медведь в мультике про Маугли говорил: "Багира, я уже иду, я уже лезу!" Вот и я так же, уже лезу, вернее - долез. Будем норку искать. Чтоб тебя! Ладони-то вдрызг разодрал, да и ногти все куда-то делись, обломал вчистую. То-то помню, последних часа полтора все камни скользкие пошли. Ладно, плевать, сейчас малую нужду справим - заодно и промоем, и продезинфицируем. Главное - не журчать и не шипеть. Щиплется, надо же. Ну, вроде устроился, скоро рассветет. Уже гору напротив видно, где-то там сволочь эта тоже для стрельбы изготовилась. Альпинист, его!.. Как же он туда все-таки залез, спросить бы. А что, хорошая идея. Как увижу, крикну: "Погоди стрелять, давай пообщаемся. Открой секрет, как ты там оказался?" Завяжется диалог, глядишь, поймем друг-друга, подружимся. Простим все друг другу, будем в гости ходить, дружить домами и семьями. А вдруг их там двое или трое? Как тогда? Совсем ты дурак стал, какие двое? Еще скажи пятеро! Один он там, как морква в рукомойнике, один-одинешенек. Скучно просто пацану стало, поговорить не с кем, потому и стреляет. А что это там такое черненькое белеется, серенькое синеется? А это злой дяденька-снайпер в камушках прячется. Вон и винтовочка у него, тряпочкой обмотана, чтоб не блеснул ствол на солнце. А глядит он зорким взглядом в дали дальние, вражья морда, хочет пули пускать, честных людей обижать. Но того не знает, песья харя, что я мушечку под скулу ему подвел и сейчас мозги его разлетятся... Черт, глаза слезятся. Ничего, пройдет, полежу минутку. Спешить мне некуда. Ну все, пора. Сиди не сиди, а начинать надо. Вот чертов карабин - как жеребец лягается, довольно неприятно моему многострадальному натруженному плечу. И вывихнуто плечико у бедного кузнечика, не прыгает, не скачет он, а горько-горько плачет он и доктора зовет. Отпрыгался кузнечик, жаль бинокля нет, поглядеть на лицо, а то так черты не разглядеть, далеко. Только вряд ли лицо у него осталось, моя пуля ему такую пластическую хирургию должна навести - мечта патологоанатома. Еще разок приложиться для верности, что ли? Да нет, не стоит, хорошо попал. Все, дым сигнальный поджигаем и вниз. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Встречай, страна, своих засланцев. О, ракета с позиции: комитет по встрече будет ожидать меня внизу, с распростертыми объятиями, призами за альпинистскую и стрелковую победу и множеством пламенных речей. Спускаться днем, оказывается, гораздо легче, чем подниматься ночью... ДВОЕ Игорь с Сергеем дружили всю жизнь. Жили в одном дворе, ходили в один детский сад, потом учились в одном классе, занимались самбо у одного тренера, закончили один техникум. Всегда и везде неразлучны, как братья, а внешне совсем разные. Игорь - черноволосый, смуглый, спокойный молчун, среднего роста, коренастый. Сергей - рыжий, высокий и худощавый. Казалось, болтает он даже во сне, рот у него не закрывается ни на секунду, а улыбка никогда не сходит с его конопатой физиономии. Многие считали их дальними родственниками, да они и сами часто представлялись двоюродными братьями, чтобы не вдаваться в лишние объяснения. Когда пришел срок призываться в армию, все гадали: повезет и будут служить вместе, или нет? Повезло. Начали они службу в учебной части пограничных войск курсантами школы сержантского состава и, конечно же, на одной учебной заставе. Полгода расписанной по минутам курсантской жизни пролетели как один день - и вот долгожданная распределительная комиссия. Опять волнение: могут раскидать в разные концы огромной страны, как тогда? В кабинет, где заседала комиссия и куда все заходили поодиночке, их почему-то вызвали вдвоем. Начальник заставы быстро зачитал для членов комиссии их тогда еще короткие послужные списки: комсомольцы, учились только на "отлично" по всем дисциплинам, присвоены звания сержантов, специалисты третьего класса по стрелковому оружию и радиолокационным станциям ближней разведки, инструкторы по рукопашному бою. Основная воинская специальность у каждого - начальник-оператор станции ближней разведки типа "Фара". А потом капитан улыбнулся и сказал: - Ребята эти не родственники, но друг другу ближе чем родные, не расстаются с детства. У них даже невест зовут одинаково - Натальями. Прошу все это учесть при распределении и рекомендую направить служить вместе, в один отряд, как братьев. Так они оказались на Дальнем Востоке, в нашем отряде. Шустрый Серега быстро объяснил начальнику инженерного отделения про их с Игорем "родство", и опять - "служили два товарища в однем и тем полке" - совместная служба во второй мото-маневренной группе гарнизона. Специалистами они оказались действительно хорошими, спортсменами - еще лучше, к тому же ребята компанейские, безотказные на любую просьбу помочь. Сергей своими шутками мог развеселить и покойника, хорошо играл на гитаре и знал великое множество песен. Игорь всех привлекал своим "индейским" спокойствием и какой-то большой добротой, словно был всем сразу старшим заботливым братом, так что вошли они в круг новых друзей легко и просто. Служба в мангруппе, или для краткости ММГ, - не мед. Все-таки резерв первой очереди, а значит все долгие поиски, все пресечения массовых вторжений и всяких вооруженных и политических провокаций со стороны беспокойных соседей - твои. Хватало ребятам и бессонных ночей, и многокилометровых переходов, и долгих засад. Плюс караульная служба, всякие разные хозработы, тренировки, учеба, обслуживание и ремонт спецтехники и прочие хлопоты. Привыкли на что-то не обращать внимания, чему-то радоваться, от чего-то не сильно расстраиваться. Как-то незаметно расчеты их станций стали лучшими не только во второй ММГ, но и во всем отряде. Что интересно, никто не замечал между друзьями никакого соревнования, соперничества. Видно, за долгие годы они уже определились, кто кому в чем уступает. Но переживали они друг за друга крепко. Однажды Сергей стоял дежурным, когда группу подняли по тревоге - вторжение на участке девятой заставы. Как он тогда просил подменить его, чтоб поехать вместе со всеми!.. Группа в составе около сорока человек перешла границу, все нарушители были в гражданской одежде, но без участия спецслужб сопредельной стороны явно не обошлось. Толпа, размахивающая цитатниками вождя всех времен и народов великого Мао, смяла редкую цепочку тревожного заслона и, скандируя лозунги, двинулась к зданиям заставы, когда подоспели мангруппы. Что такое щиты, резиновые дубинки и слезоточивый газ, мы тогда себе не представляли, каски всеми отвергались принципиально - зеленая фуражка должна наводить ужас на противника. Мы просто выстраивались цепью, закидывали за спину автоматы и теснили живой стеной толпу обратно к границе. Как правило, подобные встречи заканчивались рукопашными стычками, в которых приходилось сдерживать себя и по большей части отбиваться, наносить удары самим было строго запрещено. В тот раз в завязавшейся серьезной драке перепало многим, но Игорю досталось по-настоящему крепко. Четверо китайцев выдернули из строя молодого солдата и принялись активно мять ему бока, пытаясь завладеть автоматом. Игорь расшвырял их, как котят, но пока проталкивал потрепанного парня внутрь строя, получил сзади удар камнем по затылку. Сильный, увертливый и опытный в подобных стычках, он вечно лез в самую гущу и вот не уберегся. Пока он лечил в госпитале проломленную камнем голову и множество синяков и ссадин, на Сергея было жалко смотреть. Когда привезли Игоря, он в сердцах сказал с горечью в голосе, ни к кому конкретно не обращаясь: - Куда ж вы смотрели? - И столько было в этой короткой фразе, что многие опустили глаза, словно почувствовав свою личную вину. Потом Сергей зашел в канцелярию, глянул в разбитое и хмурое лицо командира группы, официально попросил разрешения обратиться, но едва попытался что-то сказать, как его голос сорвался и он вышел, махнув рукой. Командир был мужик суровый, но мудрый, поэтому Серегу понял и во всеуслышанье, перед строем, пообещал ему, что больше не отпустит их поодиночке ни на один вызов. Тогда у всех в голове гвоздем сидело одно тревожное слово - Афганистан. От этого слова веяло неизведанной романтикой, подвигами, малопонятным, но очень важным и кому-то нужным "интернациональным долгом" и смертью. Никому не приходило в голову, что в прессе не признается факт присутствия пограничников в составе ограниченного контингента. Все уже привыкли, что официально наши войска в Афганистане "сажают деревья и чинят мирный трактор". Привыкли, как к тому, что на все наши приграничные потасовки, перестрелки и групповые задержания средства массового вещания реагируют меньше, чем на какую-нибудь африканскую "боевую операцию фронта имени Фарабундо Марти, в результате которой один человек погиб и повреждена машина правительственных войск". Наши сборные подразделения входили в воюющую страну, сняв пограничные знаки различия, под видом пехоты, со своим слабым по армейским меркам штатным стрелковым оружием, не имея танков и артиллерии, и творили там чудеса героизма, после которых распространялись слухи о каких-то таинственных "частях спецназначения", которые малой кровью и меньшим числом громят банды, перехватывают караваны, очищают от душманов и контролируют участки местности, без потерь проводят колонны. Почти все писали рапорты с просьбой отправить их в Афганистан, но отправляли не всех подряд. Командиры берегли дефицитных специалистов и молодых, необстрелянных содат. Тем не менее, уезжали многие и, как правило, лучшие. Однажды пришел черед и нашего отряда отправлять не несколько одиночек, а большую группу. Первую ММГ разделили: всех "молодых" перевели во вторую, а оставшуюся часть доукомплектовали из разных подразделений недостающими специалистами, погрузили на платформы технику и тихо, без помпы и фанфар, проводили в долгий путь "за речку". Вместе с ними, так же оставив молодых и неопытных, уехала почти вся батарея противопехотных минометов "Василек" - самого мощного нашего оружия. Оставшиеся терпеливо приняли на себя дополнительную служебную нагрузку, понимали - не на курорт сослуживцев отправили. Сергей с Игорем тоже отписали к тому времени немеренное количество бумаг с просьбой отправить их на войну. Но несмотря на то, что специалисты их класса "за речкой" здорово ценились, командир группы, бывалый офицер, провоевавший пару долгих шестимесячных сроков в том же Афганистане, рапорты рвал и объяснял все просто: - А оно вам надо? Если вы мало дерьма наелись, прикомандирую ко взводу повышенной боеготовности. Там и настреляетесь, и набегаетесь, так хоть за дело и на своей родной земле. Как-то не вязались его слова с активной пропагандой "помощи афганской революции" и "интернациональным долгом", но ребята тогда не задумывались - почему? - просто чесали затылки и ждали своей очереди. Прошло меньше месяца с проводов первой мангруппы и минометчиков, когда мы получили горькое известие: подорвался наш бронетранспортер, полный десанта. Отряд потерял сразу четырнадцать своих сослуживцев. Подробности трагедии скоро стали известны всем: саперы разминировали в плотном минном поле на подъеме узкий проход, только для одной машины. Но старые, изношенные непосильной работой, движки БТРа не выдержали крутизны подъема, и перегруженная машина скатилась назад. Водитель не смог удержать ее на спуске и выскочил из ограниченного коридора. Здоровенный неуправляемый фугас рванул под задним колесом и перевернул легкий для него БТР на крышу, убив всех, кто был в десантном отделении и на броне. Камнями и осколками посекло заползавшую следом машину минометчиков, были убиты водитель и сидящий с ним рядом зам. командира батареи, ранены двое солдат из расчета и выведен из строя миномет. Бывалые офицеры только качали головами, никто не помнил, чтоб один-единственный подрыв причинил столько бед. Погибших отправляли домой в наглухо запаянных цинках откуда-то из Ташкента или Термеза, туда спешно улетели проводить товарищей их земляки - офицеры и солдаты. Из каких-то соображений секретности родственникам не полагалось знать, что их родные погибли на чужой войне, а не на границе. Потери мы, конечно, несли и раньше, и не только на войне, граница тоже отбирала жизни, но чтоб вот так сразу и столько... Говорили об этом все много и долго, часто спорили, кто виноват. Одни винили водителя, за то что не справился с машиной, другие - "ленивых" саперов, что не разминировали склон полностью, третьи - командира, который не дал приказа высадить людей на опасном участке. Но все споры прекратились после того, как однажды высказался Сергей: - Да бросьте вы, при чем тут тот или другой? Поймите, война это. Она и виновата. А смертей бестолковых или толковых не бывает, смерть всегда горе. Через некоторое время взамен погибших и раненых была скомплектована новая группа, пятнадцать человек, в пополнение оставшимся. От желающих попасть в нее отбоя не было, все стремились отомстить никому не известным духам* за товарищей. Попали в эту группу и Сергей с Игорем. Провожавший своих людей командир жал каждому руку и всем говорил "до свидания", словно боялся слова "прощайте". Он был единственный, кто сохранял серьезность, остальные веселились и балагурили, словно ехали в обычную заштатную командировку, а не на полгода в другую страну. Перед самой посадкой в машины, он придержал своего взводного, молодого лейтенанта, уезжавшего старшим команды, и тихо сказал: - Ты, сынок, там хоть разорвись, хоть из шкуры выскочи, но пацанов этих и себя сбереги. Жизни солдатские беречь - вот твой настоящий долг, а не этот треп интернациональный. Ладно, говорить я не мастер, все какие-то штампы получаются, так что удачи вам всем. Группа добиралась без техники и оружия, и времени на дорогу ушло немного: самолетом до Ташкента, десять дней на оформление бумаг, переодевание, вооружение и предварительную акклиматизацию, и перелет в Кабул. Афганистан приветствовал ребят одуряющей жарой, пестротой толпы, непонятной речью, обилием оружия и боевой техники, как новой и невиданной, так и переделанной или изувеченной до неузнаваемости. Встретил их знакомый офицер из минометной батареи, служивший здесь уже второй срок, заметно постаревший, с донельзя усталым и каким-то серым лицом, словно пыль афганских дорог въелась ему не только в волосы и кожу, но и в душу. Всем потряс руки и представился: - Леонид. На время пути я ваша мама и папа. Встрече с сослуживцами Леонид искренне радовался, постоянно улыбался странной, словно нарисованной, улыбкой и шутил. Весь долгий путь до нового дома он постоянно твердил: - Здесь все не так, братцы, все нельзя. Нельзя пить из колодцев, есть фрукты с деревьев - могут быть отравлены. Нельзя поднимать или пинать предметы на земле - кругом мины-ловушки. Нельзя отдавать честь офицерам, к молодым обращаются по имени, к пожилым - по имени-отчеству, но всегда на "ты". Не из панибратства, а чтоб не обозначить командира снайперу или пройдохе-шпиону. Нельзя никуда ходить без оружия и поодиночке - могут выкрасть или прирезать за углом. Нельзя носить очки и блестящие знаки различия на форме - может снять снайпер. Много чего нельзя, а вот можно всего три вещи: хотеть домой, думать башкой и чувствовать опасность задницей. Враги нам здесь все. У духов агитация простая - придет мулла в дом к нищему, даст ему винтовку, патрон и лепешку: "Иди, убей солдата - получишь два патрона и две лепешки". Привыкайте к новой жизни. Вообще, вам повезло, что на перекладных добираться будем: успеете кое-что посмотреть и кое-чему научиться. Из афганской столицы к месту службы, до которого было от силы пара часов лету, добирались в составе грузовых колонн две недели. Машины, машины... Истрепанные, с выгоревшей и исхлестанной песком краской, раздолбанные щербатыми дорогами и непосильными для движков подъемами-спусками, с залепленными жвачкой или заделанными наспех фанерой пробоинами от пуль и осколков, с заляпанными кровью предыдущих хозяев сиденьями, с завешенными бронежилетами стеклами и нарисованными на кабинах звездочками, обозначающими бесконечные поездки по начиненной смертью земле. Машины - неоцененные труженики, водители - непризнанные герои... От поста к посту, от горы к горе, ночуя в разномастных гарнизонах-крепостях и ожидая комплектации очередной "нитки"... Ребята неприятно поражались отношениям в армейских подразделениях - невиданной "дедовщине", оскорблению офицерами солдат, наркомании и пьянству. Вспыльчивый и скорый на руку Сергей пару раз "отличился", выбив несколько зубов и поубавив прыти особо рьяным любителям проверить заезжих новичков на прочность. Любому, кто пытался "наехать" на кого-нибудь из их группы, он объяснял все просто и доходчиво: - Хочешь качать права - ищи кого-нибудь попроще, а к нам не лезь, себе дороже обойдется. Нам на ваши шакальи порядки чихать, у нас все за одного, - и подкреплял свои слова действием, то есть парой быстрых ударов, после которых любитель дурных традиций долго приходил в чувство. В каком бы темном и дальнем углу ни произошла перепалка, за Серегиным плечом моментально возникал безмолвной тенью Игорь, как ангел-хранитель. Все это не вязалось с привычной пограничной дисциплиной, большим общим горем и доселе невиданной нищетой местных жителей, но на тех, кто поначалу сник и приуныл, подействовало благоприятно. Те, кто покрепче, образовали твердый костяк группы, а ребята послабее подтянулись, стали чувствовать себя увереннее, ощущая постоянную поддержку друзей. В долгом пути несколько раз приходилось выскакивать на предельной скорости из-под обстрелов, огрызаясь огнем башенных пулеметов БТРов и БМП сопровождения, бросая или расстреливая горящую, изувеченную подрывами технику. Первый раз в серьезную переделку они попали на десятый день пути. Головной танк поймал мину, взрыв вырвал каток, и грозная боевая машина сразу превратилась в неподвижную мишень. Колонна сжалась и встала - место узкое, объехать танк возможности не было. Старлей Леня сразу скомандовал: - Все наружу, занимайте оборону за броней или под откосом и ждите подарочков со склона. Как дело начнется, стреляйте сами кто куда хочет, но патроны берегите: каждый выстрел шестнадцать копеек, то есть булка ржаного хлеба. Сам он спокойно сел на корточки за бортом БТРа, под которым расположились Игорь с Сергеем и их взводный, закурил и принялся объяснять происходящее, будто сторонний наблюдатель, которому ничего не угрожает. - Место здесь гнусное, видели, как много обелисков и горелой техники вокруг? Тут сама природа постаралась сделать каменный мешок - просто мечта партизана. К тому же посты наши отсюда далеко, да еще и бетонки на дороге нет, один щебень, мину спрятать легко. Вы, отцы-командиры, сейчас сами особо пулять не рвитесь, охранение тут опытное, без нас управятся, а лучше смотрите вокруг и учитесь, потому как вам самим скоро в таких стычках людьми командовать. Пусть пока ваша молодежь развлекается, заодно и за ними поглядим, кто чего стоит. Серега облизал пересохшие губы и спросил с надеждой: - Может, обойдется? - Да нет, вряд ли. Сейчас саперы к разминированию приступят, и по ним должны пулеметчики врезать. Помните, в хвосте у нас наливники, машины с топливом? Когда стрельба начнется, из гранатометов шарахнут скорей всего по ним и по стоящему танку. Словно в подтверждение его слов сзади раздался взрыв, и один из наливников загорелся. По колонне прокатился короткий вал малопонятных отрывистых команд и словно судорога прошла: это кинулись к укрытиям люди, задвигались бронированные машины, прикрывая боками замешкавшихся и беззащитные грузовики, грозно шевеля стволами, выбирая цели. Леонид крепко дернул за ноги попытавшегося вскочить Игоря, погрозил ему кулаком и, перекрикивая поднявшуюся стрельбу, продолжал комментировать: