Блаженство мое продолжалось не долго, его нарушил негромкий всплеск, очень похожий на брошенный в воду камешек. Я резко приподнял голову, озираясь по сторонам, было такое ощущение, будто оборвался приятный сон. На берегу стоял Бабай, он махнул мне рукой и крикнул: - Давай вылезай, баня закрывается! Все волшебные грезы мгновенно улетучились, и я снова оказался в реальном мире, куда совсем недавно мне так не хотелось возвращаться. - Бабай, сука. Откуда ты взялся? - прошипел я сквозь зубы. Бауржан, присев на корточки, продолжал бросать в воду камешки. Преодолевая злость и досаду, я крикнул ему: - Бабай, нафига кайфоломишь?! Че, делать больше нех...й?! - Хасан там на рации сидит, просил передать, чтоб ты пулей летел на блок. Комбат вызывает. - Пусть не пиз...ит! Какой еще комбат? Придумал бы, чего-нибудь посмешнее, - возмутился я, и не торопясь поплыл к берегу. - Ну, я не знаю, че там у вас, как мне сказали, так я и передаю, - высказался Бауржан, когда я подплыл поближе. - Жрать, наверно зовут. Ладно, передай, что иду уже, - ответил я, вылезая из воды на берег. - Мы там пару рыбешек тебе оставили. Заскочишь? - Обязательно, от печеной рыбы не откажусь. Думаю, Хасан не сдохнет с голоду, если я задержусь у вас на пять минут. Немного обтершись от воды тельником, я стал одеваться. Бауржан встал с корточек, потряс ногой, сначала одной, потом другой, разминая их по очереди, после чего не спеша направился в сторону своего блока. Бауржан отошел от меня примерно шагов на десять, я в это время как раз заканчивал одеваться, и застегивал пуговицы на куртке, как вдруг сзади послышался до боли знакомый свист летящей гранаты, выпущенной из гранатомета. Сомнений не могло быть - это граната. Мне приходилось неоднократно слышать этот страшный свист. Но чтоб вот так, когда граната летит не мимо, а прямо на тебя, и с каждой долей секунды этот звук с устрашающей силой нарастает, такое со мной происходило в первый раз. Я не успел ничего толком сообразить, не успел даже испугаться, только инстинктивно пригнулся от неожиданности, и весь напрягся. Справа от меня мелькнула вспышка, и в то же мгновение прогремел взрыв, я почувствовал глухой удар в голову в районе затылка, и меня отбросило в сторону. Каким-то образом я оказался на коленях, то ли вскочил на колени в горячке, то ли сразу упал, я не знаю. В голове страшно гудело, в ушах стоял непонятный перезвон. По шее потекло что-то теплое, я провел по ней ладонью и посмотрел на руку, ладонь была вся в крови. Земля подо мной сначала качнулась, потом накренилась на один бок, как палуба корабля во время шторма. Единственное, что я успел сообразить в последнюю секунду, так это то, что граната летела не со стороны кишлака, а почему-то оттуда, где располагались наши блоки. - Но почему? - прошептал я и, теряя равновесие, вытянул руку в сторону, чтоб опереться о землю, перед глазами поплыли мутные красно-желтые круги, а дальше все оборвалось, я провалился в пустоту. Придя в сознание, я сразу открыл глаза: вокруг кромешная темнота, где-то вдалеке слышны взрывы и стрельба. Первым ощущением, которое я испытал, был панический страх: "Где я? Что со мной? Может в гробу! Может в морге! Может в аду! Хотя нет, если что-то соображаю, значит жив. А вот цел ли?" Я пошевелил руками и ногами, вроде все на месте, ощупал голову, голова забинтована, в затылке какая-то тупая боль, будто по нему шарахнули обухом топора. Шея туго замотана бинтами, они сдавливали горло, и было трудно дышать. "Да где же я, черт возьми?!" Мысли путались в голове, я пытался восстановить картину происшедшего. Помню, плавал в озере, потом свист гранаты и взрыв, а дальше как отрезало. Сколько прошло времени с тех пор, я не знал. Для меня будто бы никакого промежутка времени с момента взрыва не было вообще. Казалось, что я отключился, и тут же очнулся. "Но почему вокруг темно?" Я попытался приподняться, но острая боль за ухом, заставила меня обратно лечь на место. Страх снова подкатил к горлу. "Не у духов ли я, в каком ни будь подвале?! Нет, нет, это не духи, духи не перевязали бы раны", - я в панике отгонял от себя эти страшные мысли. Пошарив вокруг руками, я нащупал под собой толстую материю, похожую на брезент, и какие то две трубы по бокам, расположенные вдоль тела. "Черт! Да это же медицинские носилки! - обрадовался я, - это полевой госпиталь! Значит, я нахожусь у своих! Ну, слава богу", - вздохнул я с облегчением. Глаза потихоньку привыкли к темноте, и я начал различать некие контуры, а немного оглядевшись, догадался, что нахожусь в небольшой палатке. Где-то рядом с палаткой послышались голоса и шаги. - Есть здесь кто? - выдавил я подобие звука, и закашлялся. Я не узнал свой собственный голос, это был скорей не голос, а какое-то хрипящее шипение. Немного откашлявшись, я снова попытался кого-нибудь окликнуть: - Есть кто?! Черт побери! На этот раз голос был более или менее похож на человеческий. Во рту сушняк, как после чарса, и ужасно хочется пить. Все тело, как свинцом налито, чувствовалась сильная слабость, как будто я целый день мешки с песком таскал. Я осторожно приподнял голову и повертел ею, сначала в стороны, потом вверх-вниз, рана за ухом уже не так отдавала болью как в первый раз, но все еще болела, боль пульсировала в такт биению сердца. "Зачем же так туго перевязали горло?" - подумал я, ни в шее, ни в горле боли не ощущалось. - Вроде, раненый боец очнулся. Вадим, иди проверь, как он, - услышал я чей-то голос рядом с палаткой. Сбоку послышался шелест палаточной занавески, я повернул голову и заметил силуэт человека. - Ну что, оклемался? - спросил меня вошедший. Я узнал этот голос, он принадлежал капитану медиков, который принимал у нас раненого Качка. В полку мне приходилось несколько раз встречаться с этим капитаном, он полгода назад перевелся в наш полк из Шинданда. Я слышал, что капитан этот служит в Афгане с самого ввода войск. Естественно, что врачом он был профессиональным, и знал, как обходиться с ранеными. - Да вроде живой, - негромко ответил я. - Да-а, повезло тебе мужик, ты даже не представляешь как. Лежал ты в двух метрах от воронки, редко кому удается выжить в подобной ситуации. Я даже не знаю... Провидение какое-то. Ты, наверное, в бронежилете родился. Самочувствие-то как? - Нормально. Пить только охота. Вода есть? - Сейчас принесу. Капитан вышел из палатки, и через пару минут вернулся обратно. Он присел на корточки и протянул мне фляжку с водой. - На, держи. Я взял у него из рук флягу и медленно приподнялся, опираясь на локоть. Выпив не торопясь несколько глотков, я протянул флягу капитану. - Положи рядом с собой, может за ночь еще пить захочешь, - предложил капитан, и сунул мне в руку пробку. Я завернул пробку на место, и положил флягу рядом с собой. Я попытался еще раз припомнить все подробности произошедшего, но в голове все путалось. - Что со мной, капитан? - спросил я, после небольшой паузы. - Ничего страшного, осколок полоснул по шее, и застрял за ухом. Рана сама по себе неглубокая, так что не переживай, до свадьбы заживет, - успокоил меня капитан. - Еще затылок почему-то болит, и слабость какая-то, аж голова кружится. - По затылку тебя чем-то садануло, но черепок вроде цел. А слабость от потери крови, - ответил капитан, и добавил с сожалением в голосе: - А вот приятелю твоему не повезло. Ему осколок выбил глаз, и застрял глубоко в голове. Когда мы подъехали, он был еще в сознании, ребята сказали, что даже до танка сам дошел. К сожалению, спасти его не удалось, условия не те для подобных операций. И тут в памяти начали всплывать детали, я вспомнил, что в момент взрыва рядом был Бауржан. - Кто, Бауржан? Бауржан погиб?! - произнес я, не веря своим ушам. - Фамилию не помню, на вид вроде узбек, - произнес капитан. - Казах, Абаев его фамилия, - уточнил я. - Тут друг твой дюже разорялся. Ваш ротный с водилой еле его угомонили. - Гараев наверно, больше не кому, - произнес я, слегка улыбнувшись. - Ну, я не знаю, как его там, но пацан нервный. Размахивал автоматом, какого-то "козла" хотел пристрелить, и, судя по всему, этот "козел" не дух. - А кого именно? - проявил я любопытство. Мне стало интересно, кого и за что Хасан собрался порешить. - А вот кого, я так и не понял, но настроен этот ваш Гараев был серьезно. Кричал, если ты не выживешь, то все, пизд...ц этому "козлу". Нас, медиков облаял ни за х...й собачий. - А вы то ему чем не угодили? -Поинтересовался я. Хотя о причине, мне догадаться было не трудно, если Хасан разозлится, то ему все вокруг виноваты. - А поди спроси. Ему объясняешь, что все нормально, мол, с твоим товарищем, раны не серьезные, просто он без сознания. А тот ни в какую, уперся рогом, вы все пизд...те, говорит, и точка. Пульс твой щупал раз десять, все никак поверить не мог, что ты живой. Пока ваш ротный подъехал, он нам тут все мозги выеб...л. - Ну, на Хасана это похоже, - произнес я в полголоса, и спросил: - А че там за пальба? - Кишлак молотят. - Какой кишлак? - удивился я. - Да тот самый, откуда тебя подстрелили. - Подождите! Как это так? Стреляли же не с кишлака. С блоков граната летела. Зачем кишлак то утюжат? - недоумевал я. - Не знаю, я там не был. Но командиру в эфир доложили, что стреляли с кишлака. Командир тут же отдал приказ артдивизиону и танкистам открыть огонь по кишлаку и готовить пехоту на проческу. Около часа пахали артиллерией, потом разведка с пехотой его прочесали. - А какая рота была на проческе? - Первая рота и разведчики. А вторая и третья, взяли в полукольцо дальний кишлак. - А кто передал командиру, что стреляли с кишлака? - А я откуда знаю. Мне стало как-то не по себе. Что же это такое происходит? Кишлак тут вообще не причем. Неужели танкисты чего-то там напутали и передали в эфир, будто стреляли с кишлака? - Не было духов в кишлаке. Понимаете? Не было, и быть не могло, - произнес я с сожалением. - Этот ваш Гараев уже пытался всех убедить, что стреляли не из кишлака. Он и командиру по рации об этом докладывал. Да и танкисты подтвердили, что граната летела с другой стороны. - И что?! - А ничего. Поздно уже было, что-либо менять. К тому же поступил сигнал, что духи с гор обстреляли наши блоки, ну и пошло-поехало. - Товарищ капитан, может, вызовете по рации 472-ю машину, да отпустите меня к своим, - попросил я, хотя прекрасно понимал, что это бесполезно. - Ага, ща-ас! Тебе отлежаться надо, крови много потерял. В ушах не звенит? - Да нет, не звенит, все нормально. Утром наверно борт прилетит за грузом? - Обязательно. - Вы меня не отправляйте, ладно? - Тебе сейчас не помешало бы хорошо выспаться. Так что давай, спи. Если что надо будет, позовешь, наша палатка здесь, рядом, - разъяснил капитан, проигнорировав мою просьбу. - Так вы меня оставите? - не унимался я. Мне совсем не хотелось завтра лететь в Шинданд, и ложиться в госпиталь, да еще перед самым дембелем. - Завтра видно будет, - неопределенно ответил капитан и вышел из палатки. Ну надо же такому случится! Какой-то пьяный или обдолбленный дурак выстрелил гранату куда попало. А что в итоге: Абаев погиб, я ранен, кишлак громят, духи с гор спустились и обстреляли блоки, теперь весь полк на ушах. Из рассказа капитана, я понял, что Хасан наверняка знает, кто выпустил эту бедовую гранату, а перевели все стрелки на кишлак. Первое, на кого я подумал, это на блок взводного, только оттуда могла прилететь граната. Хотя могли быть и другие варианты. Единственное, во что мне совсем не верилось, так это в то, что гранату выпустили духи. Граната летела со стороны блоков, и духов в том районе никак не могло быть. Я стал прикидывать в уме, откуда еще могла прилететь эта граната. Могли выпустить из нашего блока, но это вряд ли, блок наш стоял недалеко от озера, и все знали, что я пошел туда купаться. Урал не настолько идиот, чтоб палить из трубы в сторону озера. Из блока Грека граната прилететь не могла, мешала гора. Блок ротного тоже отпадает, он находился слева, а граната прилетела сзади. Значит, все-таки из блока взводного, других вариантов просто нет. Черт! Хоть бы Хасан дров не наломал, у него со взводным и без того отношения не очень клеятся. Но буду надеяться, что Туркмен с ротным не позволят Хасану напороть глупостей. Предаваясь размышлениям, я даже не заметил, как уснул. Мне опять снился все тот же сон - девушка-мусульманка с длинными черными волосами. Я снова пытаюсь разглядеть ее лицо, но безрезультатно, оно расплывчато, как туман. Только на этот раз, мне известно, кто эта девушка, ее зовут Лейла. Я приближаюсь к ней, пытаюсь выкрикнуть ее имя, но голоса своего не слышу, а она, как и прежде, отдаляется от меня, ее звонкий и знакомый смех разносится эхом в горах. Я замечаю впереди все ту же пропасть, и вижу, что Лейла приближается к ней. Только на этот раз я почему-то не боюсь, что она упадет в эту пропасть. Я быстро и решительно подхожу к этой пропасти, и останавливаюсь у самого ее края. А Лейла как силуэт парит над бездной, отдаляясь от меня дальше и дальше. Непонятно откуда рядом с Лейлой появился Хасан, он улыбается и манит меня рукой. Мне кажется, что, сделав шаг вперед, я не упаду в пропасть, а буду парить над ней, как Лейла с Хасаном. И я уже собираюсь сделать этот шаг, как вдруг мне становится страшно, и причина этого страха не пропасть. Такое чувство, что, шагнув, я переступлю какую-то запретную черту, которую переступать нельзя, не знаю почему, но ощущаю всей своей сущностью, что мне туда нельзя. Я оборачиваюсь, и вижу свой БТР, рядом с ним стоит Туркмен и пристально смотрит мне в глаза, у него какой-то подавленный взгляд, осунувшееся лицо и очень грустные глаза, со стороны он похож на старика. Туркмен молча смотрит на меня, в его взгляде я слышу отчаянный крик: "Юра, не делай этого!". И в тоже время, я отчетливо слышу сзади голос Хасана: "Юра не бойся, пошли с нами. Ну, чего же ты ждешь?". Отведя взгляд от Туркмена, я посмотрел сначала в пропасть, потом на Хасана с Лейлой, и не задумываясь шагнул вперед. Но не воспарил над пропастью, как мне думалось, а камнем сорвался вниз, осознавая, что совершил что-то ужасное. Падая в пропасть, я проснулся, весь в холодном поту. Оглядевшись вокруг, я понял, что это был всего лишь сон, хотя легче от этого не становилось. Сон прервался, но чувство чего-то ужасного витало в воздухе. Я медленно приподнялся и сел, обхватив голову руками, этот сон отчетливо запечатлелся в моем сознании. Не хотелось думать ни о чем плохом, но вряд ли я смогу обмануть свое предчувствие. Пророком себя не считаю, но в том, что произошло что-то страшное, или вот-вот произойдет, - в этом я почему-то был уверен. Наша судьба - загадка, мы все марионетки в ее руках. Возможно ли, изменить свою судьбу? Не знаю. Я уже пытался поиграть с судьбой, если вспомнить тот случай, с миной на дороге. Тогда не получилось, значит не судьба. А что будет дальше, покажет время. "Не горюй о минувшем: что было, то сплыло. Не горюй о грядущем: туман впереди..." - писал Омар Хайям. НАЕДИНЕ С УБИТЫМ Очнулся я от наплывших на меня думок по причине какой-то непонятной суеты снаружи палатки. Был слышен топот, обрывки фраз, звучали короткие команды, в смысл которых, я как ни прислушивался, но все равно понять не мог. Продолжалось это минуты две-три, потом все стихло. "Какого хрена там медики разбегались? "Обломаться" что ли, да выйти посмотреть, или подождать, пока все само прояснится?" - рассуждал я в гордом одиночестве. Пошарив по карманам, я убедился, что все вроде на месте, после чего достал сигарету и прикурил, кутаясь в одеяло, которым медики меня накрыли на ночь. Поправляя штанину, я нащупал в голенище штык-нож. "Во блин, даже нож на месте!" Штанины были не заправлены в сапожки, поэтому медики штык-нож не заметили, а иначе бы прибарахлили, это ведь не типовой штык-нож, а нож разведчика. Его я выменял за бакшиши у одного прапора из разведвзвода, когда тот в Союз заменялся. За эту "пику" мне пришлось отдать кроссовки "Пума" стоимостью в пятьдесят чеков и ручные электронные часы. Кроссовок было не жаль, я их спер, когда помогал разгружать товар в полковой магазин, а часы вообще мелочь, их в любом дукане за полтора червонца взять можно. Когда Хасан у меня этот нож увидел, он бедный всю ночь не спал, выпрашивать его у меня он не пытался, потому что знал - это бессмысленно, я такую вещь не отдам ни за что. Хасан наутро весь полк оббегал, все искал такой же, и нашел-таки, купил у какого-то дембеля из разведроты. Да я и не сомневался в том, что Хасан найдет себе такой же нож: если этот таджик вбил себе в голову чего-то, то добьется этого любым путем. Я задрал штанину, вынул нож из ножен и, немного повертев его в руке, заткнул обратно. "Патрон в рукоятке имеется, так что накрайняк хоть будет чем застрелиться", - пытался я пошутить. Хотя в данный момент настроение мое было не расположено к шуткам. Сколько времени прошло с того момента, как я проснулся, не знаю. Время вообще понятие неопределенное, бывают моменты, когда оно летит быстрее пули, иногда время тянется нескончаемо долго, а порой, его просто не замечаешь. Все зависит от ситуации. Говорят, что времени не замечают лишь счастливые, но, оказывается, это не всегда так. Послышался гул мотора и лязг гусениц, судя по звуку, это подъехал медицинский тягач, или так называемая "таблетка". Я сбросил с себя одеяло и поднялся на ноги, намериваясь выйти из палатки. Мне захотелось узнать, что же там такое происходит. Головокружение и усталость в теле были заметно меньше, чем вчера вечером. В затылке и за ухом все еще болело, но не сильно, правда, немного поташнивало, наверное, получил небольшое сотрясение. А так, в общем, если брать в расчет мое положение, то чувствовал я себя на данный момент вполне сносно, я имею в виду физическое состояние. А вот что касается моральной стороны, то тут я себя чувствовал сугубо хреново. А ведь совсем недавно плавал в озере, тащился как удав, чувствовал себя на седьмом небе от счастья, и вдруг такой облом. Слава богу, хоть живой остался. А может, и не слава богу, может, наоборот было бы и лучше, запаяли бы меня в консерву, и валяйся себе спокойно в этой цинковой банке, ни забот тебе, ни хлопот. А теперь вот сиди как дурак, и думай. Че ваще за херня происходит, и во сне, и наяву? Ни черта, понять ничего не могу. Где вот сейчас, этот таджик? Дрыхнет, наверное, как сурок. Бегал тут, когда не надо было, лучше бы сейчас прискакал, чайку бы прихватил, или накрайняк косяк с ним пыхнуть. Чарс у меня есть, а че толку, самому как-то не прет. Бля, как все надоело. Слегка пошатываясь, я медленно побрел к выходу. Когда вышел из палатки, рядом с ней уже никого не было, от скрывшейся за сопкой "таблетки" виднелось лишь облако пыли. Я огляделся вокруг, блоков не видно, они находились где-то за сопками. "Сколько же время, черт возьми?" - подумал я, и глянул на руку, где должны быть часы, но часов на руке не оказалось. - Вот черт! Уже где-то "котлы" проеб...ть успел, - выругался я вслух, и еще раз огляделся вокруг. Слева невдалеке виднелась полевая кухня, далее за кухней на равнине располагался артдивизион. САУшки выстроились ровно в ряд, стволы их были приподняты и развернуты предположительно в сторону того самого безвинно виноватого кишлака, который они вчера вечером интенсивно забрасывали снарядами. Справа стояли несколько ремротовских летучек (передвижные мастерские) и тягач, рядом с которыми вяло слонялся боец-наблюдающий. Дальше за ремротой, на возвышенности, был расквартирован командный пункт, его можно было узнать по БТРу без башни и с навороченной антенной, этот БТР принадлежал нашему командиру. Рядом с машиной командира стояли еще несколько БТРов и два танка. В районе командного пункта наблюдались какие-то движения, но разглядеть что-либо не представлялось возможным, слишком большое расстояние, примерно километр с лишним. Видно, что вокруг машин мелькают фигурки людей. А что там происходит - хрен его знает, но, судя по всему, происходит что-то серьезное. Сходить и спросить у ремротовкого наблюдающего, что за фигня творится с утра пораньше? Да он, скорее всего, тоже нихрена не знает, как и я. Зря только по холоду промотаюсь. Солнце еще не взошло, и снаружи было холодно. В палатке тоже было не тепло, но спасибо медикам за одеяло, а то бы точно дуба дал. Поежившись от холода, я направился к палатке медиков в надежде застать в ней хоть кого-нибудь, и спросить, что за суета тут творится. В это время обычно все нормальные люди спят, а не бегают, службу в это время тащат только наблюдающие. Появилось чувство, что чего-то не хватает. Я по привычке провел ладонью возле правого бедра, в том месте, где должен был находиться ствол висящего на плече автомата. Ствола, естественно, там не оказалось, так же как и самого автомата. - Тьфу, черт, без автомата как без рук, - произнес я с досадой, и потряс правым плечом, чувствуя там некое неудобство. "Да чем же это куртафан сзади запачкан? Да еще шею замотали, х..й башку повернешь," - недоумевал я. Остановившись, я попытался повернуть голову направо, насколько это было возможно, и искоса глянул на свое плечо - оно было в засохшей крови. Короче, весь танкач угандошен капитально. Штаны в крови, куртка в крови. Будто меня из шланга кровью поливали. Я представил себя как бы со стороны, в окровавленных шмотках, башка в бинтах, да плюс ко всему еще и морда небритая. Портрет классный, смотри и любуйся. - Неплохо бы сфоткаться на память в этом кошмарном виде, - пробормотал я себе под нос. После чего вытянул перед собой руку и, размахивая ей, тожественно произнес: - И фотографию подписать, примерно так: "Советский воин! Защитник апрельской революции!" А потом отослать эту фотку вместе с надписью в газету "Правда", потому как это и есть правда. После чего, добавил, плюнув под ноги: - Революционеры, бля. Подойдя к палатке медиков, я заглянул внутрь - палатка была пуста, на расстеленном брезенте валялись одни лишь одеяла и бушлаты. Так и не обнаружив никого поблизости, я побрел за палатки, чтоб отлить по малому. Облегчившись и дрожа от холода, я засобирался обратно в палатку, чтоб опять закутаться в одеяло, пока ваще не околел нафиг. - А может, съеб...ться отсюда на свой блок, пока нет никого. А то бросили здесь одного, и свалили куда-то. Правда, до блока "пилить" дох...я придется. Да и где щас наш блок? Хрен его знает. А-а, ладно, подожду еще немного. Может пацаны попожжа прикатят, - рассуждал я вслух. И тут на глаза мне попались аккуратно сложенные ящики из под снарядов. Сверху на ящиках лежало что-то накрытое брезентом. Было видно, как из-под брезента вырисовывался контур лежащего на спине человека. На мирно спящего это было совсем не похоже. Первая догадка, что пришла на ум: это мертвый Абаев, больше некому. Я подошел к ящикам и заглянул под брезент, приподняв его край. - Так и есть, Абаев, - произнес я шепотом. Откинув край брезента, я поглядел на мертвое лицо Абаева. Левый глаз был прикрыт куском бинта, сложенным в несколько слоев. На лбу и щеке видны были засохшие темно-коричневые размазы от небрежно вытертой крови вперемешку с глазной жидкостью. Губы его были слегка приоткрыты, из-под них виднелся кончик языка, прикушенный передними зубами. Я почувствовал, некую неловкость, было какое-то неприятное ощущение от увиденного. Не то чтобы это было противно или страшно, совсем нет, - исковерканных трупов за два года я насмотрелся вдоволь. Неприятные ощущения исходили оттого, что совсем не давно, всего лишь вчера вечером я разговаривал с этим пацаном, мы шутили друг с другом, а теперь он лежит передо мной мертвый, с выбитым глазом. Я смотрел в лицо Абаеву, а перед глазами стоял образ Пипка, с дыркой вместо глаза. Два похожих случая, хотя и разные ситуации, а суть все равно одна. И заключается эта суть в том, что погибают молодые пацаны, погибают глупо и нелепо, погибают ни за что, в чужой стране, за чужие идеи. Кончиками пальцев я подцепил край бинта и приподнял его. Под бинтом, вместо глаза, была дырка, из которой торчал кусок окровавленной ваты. - Ну и раздолбали же тебе "фару", Бауржан, - тихо произнес я, и аккуратно опустил бинт на место. - А ведь эта граната предназначалась мне, а не тебе! Она ведь рядом со мной рванула, а ты был в стороне от взрыва. Только я вот отделался несколькими царапинами, хотя по идее должен был быть весь в дырках, как решето. А тебе достался всего лишь один маленький осколок, который, как назло, оказался смертельным. Ну почему так получилось, скажи? Молчишь, да? Вот и я тоже не знаю. И никто не знает, и хрен когда узнает. Напишут родным, что-то типа, "погиб, выполняя интернациональный долг", и точка на этом. И выдумали же формулировку - "выполняя интернациональный долг", под какую ситуацию ее не приткни, везде проканает. И главное - долг. Какой нахер долг? Никому, вроде, ничего не должен. А вот если со мной подобное случится, то эта бумажка мне будет до пи...ды, у меня ведь нет никого. Так что, если я погибну, то пусть они прилепят ее себе на жопу. Со стороны выглядело странным то, что я беседую с мертвым, как будто он может меня понимать и слышать. Но мне в данный момент было на это наплевать. - Слушай, Бауржан, а давай с тобой обдолбимся на пару? У меня тут есть немного чарса, щас забью, если что, - предложил я, и поглядел на мертвого вопросительно. - Молчание - знак согласия. Я вытащил из кармана пластинку гашиша и пачку сигарет с зажигалкой. Усевшись на землю возле ящиков и облокотившись на них спиной, я не торопясь стал делать "ракету" (иногда мы называли так сигарету, забитую чарсом). Оторвал от пачки полоску бумаги, и скрутил из нее "гильзу". Выпотрошил из сигареты часть табака, и засунул в нее гильзу. Чиркнув зажигалкой, я нагрел край пластинки и размял чарс. Смешав чарс наполовину с табаком, я заколотил это все в сигарету, ну вот и все, "ракета" была готова к пуску. Я прикурил косяк и, затянувшись несколько раз, произнес: - Ну что, Бауржан, курнешь? Или тебе кажется дурацким мое предложение? Ну, это еще что. А ты помнишь, как в прошлом году в рейде, один долбай из саперной роты показывал командиру, как надо чарс курить? Тебе никто не рассказывал? Ха! Вот тогда был прикол. Это не мертвецу косяк предлагать. Я сделал еще пару затяжек. - Прикинь. Сапер - дурак этот, накуренный в доску, залез в БТР командиру, уселся перед ним. Достал чарс с сигаретой, и начал преспокойненько мастырить косяк, при этом он еще и "грузил" командира, мол, все солдаты курят чарс, а косяк забивается вот так, и давай ему показывать и рассказывать. Прервавшись, я еще пару раз затянулся, и почувствовал, что начало торкать по мозгам. По запарке я даже протянул косяк мертвому Бауржану, но после опомнился, и продолжил рассказывать: - Мне этот случай пацаны из командирского экипажа рассказывали. Они там ох...евали все, думали, что все, у пацана крышу снесло. Потом этот приколист "взорвал" косяк и стал курить его, даже предлагал курнуть командиру, но командир вежливо отказался. Ты, Бауржан, наверное, спросил бы - а что же командир? Так и молчал? А вот представь себе, молчал. Он сидел, и терпеливо ждал, пока тот выкурит весь косяк до конца. А после спокойно так, не повышая голоса, предложил этому в говно обкуренному саперу идти тихонько к себе в роту, даже помог ему вылезть из люка. А уже потом вызвал к себе старлея - командира саперной роты. И вот этому старлею он пи...дюлей навставлял от души. Ты же нашего командира знаешь, он мужик конкретный и с понятием. Что ни говори, а с командиром нам повезло. За такого и умереть не грех. Под конец рассказа язык мой начал ощутимо заплетаться, появился сушняк. Я затушил наполовину недокуренный косяк и, подняв его над головой, произнес: - Бауржан, может возьмешь с собой на тот свет этот косяк? Господь тебя за такой "план", в рай на руках отнесет. Я бросил недокуренный косяк на землю. - Ты на меня не обижайся, Бауржан. Это я так, гоню сам по себе. Да ты и сам все понимаешь. Меня стало заносить в нейтральные воды, между реальностью и тем, что находится за ее пределами. Я встал и повернулся к мертвому Бауржану, все вокруг приобретало странный и до боли знакомый смысл. Смысл бестолковости и нелепости нашего земного бытия. Я стоял и пристально вглядывался в это мертвое лицо. В памяти я представлял Бауржана живого, его взгляд, то, как он смеется. Со временем мне стало казаться, что лицо это уже не такое мертвое, в моем сознании оно стало приобретать чуть уловимые, живые оттенки. На мгновенье мне даже показалось, что губы его дрогнули, и он вот-вот заговорит. Но с другой стороны, я отчетливо осознавал, что чудес не бывает, и это всего лишь иллюзии под кайфом, на самом деле Бауржан, конечно же, мертв, это факт, и он неоспорим. Я подумал про себя, что если я еще немного вот так, молча постою, то заговорит уже мертвец. - Бауржан, а может, ты все-таки меня слышишь, хоть мертвый, а слышишь? Тогда скажи. Ну как там, в царстве мертвых? Наверно, уже встретил, кого-нибудь - бога, черта или совесть свою, а может, там нет ни хрена? Ответь мне, Бауржан? А то мне недавно один мулла талдычил про какой-то суд совести. А где же совесть тех, кто нас сюда посылает? Или, может, у них нет ваще этой совести? Я огляделся вокруг себя, и громко произнес: - Ну, где же ты, мулла?! Появись и объясни. Скажи, кто же будет судить их. Может, та самая совесть, которой у них и в помине нет. Или все-таки бог, если конечно, он вообще есть?! Ах, да, совсем забыл! Ведь для нас всех, оказывается, партия - совесть, а еще она, и ум, и честь. А вместо бога - Ленин. Если живой останусь, съезжу в Москву и схожу в мавзолей, а то ни разу не видел своими глазами господа нашего. А если честно сказать, то ну их всех к черту, мозги поласкают всякой ерундой. Одни орут, что партия главнее, другие, что бог всемогущ. Одни послали нас на смерть, а другой сидит где-то сверху и палец о палец не стукнет, чтоб остановить этот бардак. Ну и где же тут правда? И в кого теперь верить. В бога, или в партию? Скажи, Бауржан. В кого? Хоть верь тут, хоть не верь, а исход все равно для всех один - смерть, а дальше неизвестность. Я ходил вдоль ящиков, то туда, то обратно, жестикулировал, нес всякий бред. Если б кто-нибудь меня тогда увидел, то подумал бы, что я свихнулся. А может быть, в тот момент так и было на самом деле, просто я этого не замечал. Сумасшедшие ведь не знают о том, что они сумасшедшие. Пусть все это, на первый взгляд, и покажется бредом, но мне надо было перед кем-то высказаться, или, точнее, излить душу. А больше было не кому, потому как замполиту такое не выскажешь, он бы меня просто не понял. А бог мой бред или не слышал, или не слушал. Вот я и высказывал все мертвецу, он был единственный, кто выслушает тебя молча, поймет, и не осудит. Окончательно продрогнув, я начал осознавать, что зря сотрясаю воздух, и что надо наконец-то вернуться в палатку. Взглянув последний раз на безжизненное лицо Абаева, я накрыл его откинутым углом брезента, и тих сказал: - Прощай Бауржан. Тебе уже все равно, а я задубел как собака. Ты не волнуйся, скоро прилетит вертушка, а дальше, ты сам наверно знаешь: оденут тебя в цинковый фрак, вручат зеленую "ксиву", погрузят в "черный тюльпан", и полетишь ты в родной Казахстан. Развернувшись, я медленно побрел в палатку. Пройдя несколько шагов, остановился и, не оборачиваясь, произнес напоследок: - Пипку привет передавай. Ну, и всем остальным, кого там встретишь. Скажи, что мы, живые, всегда будем помнить о вас. Если бога там встретишь, напомни ему о нас, а то он наверно забыл про Афган. Грудь сдавила жуткая тоска, хотелось волком выть, провалиться сквозь землю, исчезнуть из этой жуткой жизни, и не возвращаться сюда никогда, как исчезли из нее те, кого уже с нами нет. Я резко нагнулся, рывком выдернул нож из ножен и, тяжело дыша, приставил торец рукоятки ко лбу. Постояв так несколько секунд, я заткнул нож обратно, после чего достал сигарету, и дрожащими руками прикурил ее. Страх смерти, оказался сильнее, чем кратковременный порыв. Смерть - это слишком уж легкий выход, намного тяжелее жить и сохранить рассудок. Что-то защекотало щеку, как будто по ней скатилась слеза. Я провел тыльной стороной ладони по давно не бритой щеке, и посмотрел на руку, так и есть - слеза, редкая, скупая солдатская слеза. И уронил я эту слезу, скорее всего, от жалости к себе самому. Мы в то время еще не умели оплакивать погибших. Нас мучила лишь боль, иногда вырывавшаяся в стон, и внутри кипела злость. А что касается слез, то они придут потом. РАЗГОВОР Вернувшись в палатку, я сел на носилки и укутался в одеяло. Время опять остановилось. В памяти крутился недавний сон. Меня преследовало чувство непонятного страха. Я еще могу понять страх от чего-то реального, но когда боишься того, чего не знаешь, это как-то жутковато. "К чему это все? К чему? Почему во сне Хасан оказался рядом с Лейлой? Этот странный взгляд Туркмена, будто он хотел меня от чего-то предостеречь. Почему в этих снах я постоянно срываюсь в пропасть и просыпаюсь от ужаса, после которого комок в горле? Почему?" Такие вопросы я мысленно задавал себе, и не находил на них ответы. Что-то должно произойти, не знаю - что, и не знаю - когда, но этот сон не может повторяться бесконечно, все равно настанет момент, когда он во что-то выльется, так было уже не раз. "Подожду еще немного, если никто не появится, пойду пешком искать свой блок, а то с ума можно сойти, оставаться наедине с собой становится уже невыносимым". Я закурил сигарету, и в тот же момент услышал, как мимо палатки с ревом пронесся медицинский тягач и остановился где-то рядом. Через секунду раздались голоса и топот, поведение медиков ничего хорошего не предвещало. Похоже, что привезли откуда-то раненых или убитых. Но откуда? Ночь вроде прошла тихо, стрельбы похожей на перестрелку слышно не было. Я поднялся с носилок, и направился к выходу. Снова послышался гул моторов, судя по звуку, подъехал БТР. И тут я услышал голос Туркмена. - Бережной где лежит? - крикнул он, обращаясь к медикам. В этот момент я уже вышел из палатки. Наш БТР стоял метрах в двадцати от меня. - Туркмен! - выкрикнул я. Нурлан, услышав окрик, обернулся и, спрыгнув с брони, направился в мою сторону. Шел он не спеша, опустив глаза, и глядел себе под ноги, как будто боялся споткнуться на ровном месте. В его походке и опущенном вниз взгляде было что-то необычное, тревожное, не похожее на поведение Туркмена, это был не тот Туркмен, которого я привык обычно видеть с радостной улыбкой и блеском в глазах. Приблизившись, он посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я в тот же момент понял: что-то случилось. Туркмен изобразил подобие улыбки, во взгляде его не было той знакомой мне радости от встречи. Он обнял меня за плечи, а я все не сводил с него взгляда, ожидая, что он сейчас сообщит что-то неприятное. - Как ты? А то видок у тебя какой-то неважный, - поинтересовался Туркмен. - Я-то нормально, хрен на этот видок. Вы сами как? - задал я встречный вопрос. Туркмен промолчал, он то и дело отводил взгляд в сторону, как будто рассматривал что-то в стороне. - Туркмен, что случилось? Где остальные? Где Хасан, где пацаны? - я слегка потряс его за плечо. - Пошли зайдем в палатку, посидим и поговорим спокойно. Много чего случилось, за раз не скажешь. Мы вошли в палатку. - Проходи, садись, - предложил я Туркмену, и сам сел на носилки. Туркмен присел рядом. - Дай сигарету, - попросил Туркмен и протянул руку. Я машинально достал из кармана начатую пачку "Охотничьих" и протянул ему, но потом осекся: - Нурлан, ты че? Ты ж не курил? - Да это я так, не всерьез. Просто не знаю, с чего начать. Ну давай сигарету, че ты дергаешь эту пачку туда-сюда, - произнес Туркмен, после чего вытащил из пачки сигарету и жестом попросил огня. Я пожал плечами, достал из кармана спички и протянул Туркмену, он прикурил сигарету. Поведение Туркмена меня все больше удивляло и беспокоило. За два года службы я ни разу не видел Туркмена с сигаретой, он был ярый противник курения, хотя и баловался чарсом. Но чтоб он закурил обычную сигарету! Значит, произошло что-то "из ряда вон выходящее". Туркмен между тем продолжал молча курить, разглядывая спичечный коробок. - Давай не еби мне нервы, рассказывай. Хули мнешься? Молчание Туркмена начало меня слегка раздражать. - Ты не хипишуй, Юра. Пока не успокоишься, я говорить ничего не буду. - Я спокоен. Давай, говори, - сказал я, уже умеренным голосом. На Туркмена наседать бесполезно, его этим не проймешь. Туркмен сделал несколько затяжек и бросил сигарету под ноги, растоптав ее носком сапожка. - Кто тебя подстрелил, знаешь? - Догадываюсь. - Молодец, что догадливый такой. Но вот, что было потом, ты, наверное, вряд ли знаешь? - Что было потом, я ни хрена не знаю, мне капитан-медик рассказал в общих чертах обстановку, а дальше можно только догадываться. Единственное, что я знаю точно, так это то, что убили Бабая, я своими глазами видел его мертвого. - Взводный баловался с ручным гранатометом, не знаю, че там у него случилось, но гранату он запулил прямо на озеро, как раз туда, где стоял блок танкистов. Как он потом говорил, получилось это у него случайно. Выбросив окурок, я тут же достал еще одну сигарету и, прикуривая, процедил сквозь зубы: - Доверили дураку стеклянный х...й... - Слушай дальше, - перебил меня Туркмен. - Танкисты тут же закричали в рацию, что блок обстреляли, один убит, а одного ранило. Они думали сначала, что это тебя насмерть, Бауржан еще живой был, он сам до блока доковылял. Взводный наш перешугался, и пи...анул командиру по рации, что танкистов обстреляли из кишлака. Ну и завертелась карусель. - Козел блядь! - Не спорю, - подытожил Туркмен, и добавил: - Да еще Хасан во всю эту канитель с дуру плеснул керосину. Я вопросительно посмотрел на Туркмена. Туркмен, гоняя во рту спичку, глянул в потолок, потом себе под ноги и, нервно сплюнув спичку, продолжил: - Хасан лазил по броне, и увидел, как взводный стрелял из гранатомета, он заметил, как граната полетела в сторону озера. А когда в эфир передали, что двоих накрыло, и один из них ты, Хасан схватил автомат и разрядил магазин по БТРу взводного, к счастью никого не задел. Прокричал, что убьет этого урода, и кинулся поначалу к блоку взводного. Я, было, бросился его догонять, Хасан ведь в таком состоянии мог кучу дров наломать, но он резко развернулся и побежал к озеру. - Слушай, Туркмен, а че Хасан с тобой не приехал? - Да подожди ты, дай рассказать до конца! - гаркнул Туркмен. Я вздрогнул от неожиданного выкрика. - Хули ты орешь, как дурак! Не надо орать на меня, говори спокойно, я слушаю. - Не перебивай меня. Понял? - сказал Туркмен уже спокойным, но довольно-таки твердым голосом. Туркмен очень редко раздражался, а если такое случалось, то он быстро отходил. И я вообще не припомню случая, когда он последний раз так "вспыхивал". Да к тому же, как мне показалось, причин для гнева на данный момент вроде бы не было. И все же я решил больше не доставать Туркмена вопросами и приготовился молча его выслушать. Туркмен, немного помолчав, продолжил: - Тут у взводного на блоке поднялся переполо