к СССР, директор ИАЭ, Научный руководитель темы РБМК, изобретатель реактора РБМК* (<Изобретателем РБМК был не А.П. Александров, а С.М. Фепнберг>) . Какие еще посты и должности он тогда занимал, не знаю. - в перечисленных он имел прямое отношение к катастрофе 26 апреля 1986 г. Может статься, я буду пристрастным к нему здесь, ибо убежден, что именно промыслом академика А.П. Александрова я потерял здоровье и стал зэком. Будучи изобретателем реактора и Научным руководителем, он не обеспечил нужного качества. Как Президент, как директор института, как председательствующий на заседаниях МВТС, направил расследование по ложному пути. И все же я никаких измышлений не допущу, изложу только известные мне факты и мое понимание их. Лет двадцать назад, еще работая в г. Комсомольске-на-Амуре, приехал я в командировку в ИАЭ. Работники института Е. Аликин и другие говорили, что у директора правило: бумага должна отлежаться и если приобретает скандальную известность, то нужна и пора ей давать ход. Никак не думал тогда, что эта манера А.П. Александрова тяжким катком пройдется по судьбам многих людей и моей. Видимо, следуя этому своему правилу, А.П. Александров не давал ходу предложениям комиссии после аварии на первом блоке Ленинградской АЭС: предложениям В.П. Волкова и В.Л. Иванова. Эти предложения, решения Научно-технического совета Минсредмаша по уменьшению парового эффекта реактивности до 1? еще в семидесятых годах, как и другие, втуне лежали под сукном. Скандала ждали? Дождались!.. Скажите, кто бы захотел и смог академику помешать внедрить все это в жизнь? Нет таких людей. Ему и делать-то самому ничего не надо было. Только разрешить, приказать. И как не знали люди о Чернобыле до 1986 г., так бы не узнали до сего времени. Приведу выдержку из отчета А.А. Ядрихинского: <В самом ИАЭ с 1965 г. были сотрудники И.Ф. Жежерун, В.П. Волков, В.Л. Иванов, указывавшие на ядерную опасность предлагавшейся и впоследствие осуществленной конструкции РБМК. Их действия успешно блокировались академиком А.П. Александровым, а докладные клались <под сукно>. Пуск и эксплуатация первого блока Ленинградской АЭС в 1975г. уже на практике подтвердили ядерную опасность реакторов РБМК. Если до пуска первого блока ЛАЭС нарушения Правил в проекте РБМК можно считать ошибками, то после пуска и их экспериментального подтверждения опытом эксплуатации первого блока ЛАЭС и последующего тиражирования во всех вновь вводимых блоках РБМК их можно назвать только преступлением>. В дальнейшем при эксплуатации были и другие проявления неудовлетворительных, опасных качеств реактора, о которых А.П. Александров знал. Нет никакого сомнения, что, зная все это еще до катастрофы 26 апреля, когда она произошла, академик четко осознал: авария - в чистом виде результат научных и конструктивных просчетов. И тогда для спасения собственной репутации (кто бы его судил - трижды Героя с восемью орденами Ленина?) привел в действие все рычаги для сваливания вины исключительно на персонал. Сделать ему это было совсем нетрудно, поскольку в расследовании доминировали Министерство среднего машиностроения, ИАЭ и НИКИЭТ. И вывод такой бальзамом пролился на все сердца до самых верхов. А посмотрите, как стойко академик защищает свою позицию! Через пять лет никакого изменения. В партизанах бы ему цены не было. В <Огоньке> No35 за 1990 г. напечатано интервью академика. Очень характерное. Корреспонденту А.П. Александров отвечает, что он не входил в комиссию по расследованию причин аварии. Формально да, не таков академик, чтобы лезть в дела, где не заработаешь ничего, кроме шишек. Фактически постоянно следил и направлял, куда ему надо. Далее его слова: <Поймите, недостатки у реактора есть. Он создавался академиком Доллежалем давно, с учетом знаний того времени. Сейчас недостатки эти уменьшены, компенсированы. Дело не в конструкции. Ведете вы машину, поворачиваете руль не в ту сторону - авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: <Виноват неквалифицированный водитель>. Очень характерное высказывание. Удивительно, как много можно вместить лжи в какие-то два десятка слов. Давайте разберемся, что к чему здесь. Первое. <Недостатки> реактор имеет. Нет! Это недопустимые пороки реактора, исключавшие его эксплуатацию, прямые нарушения нормативных документов, принятых в стране. Академик о них не говорит, он, как и комиссии, в упор не видит этих документов. Я в тексте по ходу описания указывал, как <согласовывается> A3 с требованиями Правил, А вот как говорит в реферате профессор Б.Г. Дубовский, до 1973 г. руководивший службой ядерной безопасности в СССР: <Уму непостижимо, как могли руководители проектантов СУЗ, а также Госатомэнергонадзора СССР, ... допустить такие крупные, а в некоторых случаях лишенные элементарной логики просчеты. Ведь по существу реакторы РБМК-86 (имеется в виду РБМК-1000 по его состоянию на 1986 г. - А.Д.) не имели нормальной защиты. Не имели никакой A3! Ни снизу активной зоны, ни сверху>. Все это Б.Г. Дубовский говорит после анализа защиты. Еще за несколько лет до аварии он давал и предложения по ее улучшению. Результат предложений тот же - в корзину. Сам Главный конструктор М.А. Доллежаль признал, что реактор с таким большим положительным эффектом реактивности неуправляем. Не нашел возможным лгать на склоне лет. Может создатель реактора не знает, что он должен отвечать нормативам? Вяжется ли это со здравым смыслом? Второе. Ловко, прямо-таки мастерски, А.П. Александров переводит стрелку на Н.А. Доллежаля. Конечно, Главный конструктор несет ответственность, но и А.П. Александрову уходить от нее не следует. Деньги за изобретение получил не Доллежаль, а А.П. Александров. Дважды заявки на изобретение были отклонены Союзным Бюро (<Литературная газета> No 20 за 1989 г.), тогда протолкнули по ведомству как секретное. А, по-моему, напрасно и Союзное Бюро отклоняло. Есть явные признаки изобретения: - все реакторы ядерноопасны только при большом ОЗР. РБМК - и при большом, и при малом; - универсальная A3 - и глушит реактор, и разгоняет. И далее, А.П. Александров занимал официальную должность - Научный руководитель темы РБМК. Поэтому каким был реактор при создании, каким он был после вплоть до аварии - вклад академика прямой. Третье. А.П. Александров говорит, что сейчас эти недостатки уменьшены, компенсированы. Правильно говорит. И умалчивает, что все эти <недостатки> ему были известны задолго до аварии в Чернобыле. Ну, об избирательности памяти академика чуть ниже. Четвертое. Передергивает академик, когда говорит о машине, конструкторе и водителе. По объективному свидетельству системы контроля мы нажали кнопку A3 в отсутствие каких-либо аварийных сигналов. Вправе ли были мы ожидать нормального заглушения реактора? Безусловно. Защита обязана это исполнять даже и при наличии аварийных сигналов - на то она и A3. Приведение в действие защиты реактора оператором никак не может быть квалифицировано нарушением ядерной безопасности. Мы, следовательно, <руль не в ту сторону> не поворачивали. Более уместным и правильным сравнение с машиной будет такое: <Ведете вы машину, жмете на тормоз. Вместо торможения машина разгоняется. Авария! Шофер виноват? А может все-таки конструктор, гражданин академик?> Видите, академик А.П. Александров, как настоящий академик, говорит: <Вы подумайте, почему авария произошла в Чернобыле, а не в Ленинграде?> Там еще не хватало! Ленинградская АЭС в 1975 г. только случайно избежала катастрофы несколько иной по причинам, но аналогичной с Чернобылем по масштабам. В результате локального перегрева зоны разгерметизировался технологический канал. Но в той ситуации вполне могли разгерметизироваться три-четыре канала одновременно, ведь на ремонте заменили около 20 штук. Как теперь ясно, одновременный разрыв 3-4 каналов вел точно к Чернобылю. У академика память работает сугубо селективно. Он вспоминает о турбине, о задвижках, но на реакторе, что явно по теме разговора, А.П. Александров аварии не помнит. Отказывает ему память и когда он говорит о флоте, о подводных лодках. <Во флотских установках у нас никаких неприятностей не было, а ведь тогда, в 1957 г., промышленность была менее развита, но, ничего, справлялись>. В Чернобыле тоже промышленность справилась, да... На лодочных водо-водяных реакторах я тоже до 1973 г. не припоминаю аварий из-за дефектов изготовления оборудования. А вот из-за научного обеспечения, вернее необеспечения, к которому академик имел прямое отношение, были. Если не изменяет память, в 1962 г. на атомной лодке на трубопроводе первого контура оборвалась импульсная трубка диаметром 10 мм. Мала трубка, да там и первый контур по объему мал. Экипаж пытался принять меры, чтобы активная зона не осталась без охлаждения. Понимали ребята, что переоблучаются, и делали. Почему? Потому, что они боялись: - высокообогащенное топливо после расплавления соберется в компактную массу и произойдет ядерный взрыв; - если взрыва не произойдет, то может проплавиться днище корпуса реактора и корпус лодки. После аварии институтом был проделан расчет, который показал, что ни взрыва, ни проплавления корпуса не было бы. После аварии считали, а не до нее! Но умерших не вернуть. Будь эти сведения у экипажа - задраили бы отсек и пошли в базу, реактор все равно погиб. И никаких жертв. Я знал экипажи многих подводных лодок. Не могу ничего сказать о теперешних, а тогда офицеры, обслуживавшие атомную энергетическую установку, были в подавляющем большинстве грамотными специалистами, командиры же боевой части пять, т.е. механики, - все без исключения. Но экипаж - не коллектив института, возможности и задачи у него другие. Экипаж свой долг выполнил и с перебором, а Научный руководитель А.П. Александров - с опозданием. Другой случай. На одном из судостроительных заводов оставили временную заглушку на патрубке крышки реактора, и при гидравлических испытаниях ее вырвало. Через патрубок проходил шток решетки, подавляющей реактивность. Когда хлынула вода, то потоком подняло решетку, и произошел взрыв. Давлением подняло крышку реактора (вытянуло крепящие шпильки), выбросило в цех воду, и реакция прекратилась. Не помню, кажется, обошлось без гибели людей. Посадили начальника физической лаборатории завода. Вот так. Два института - научные работники и конструкторы - не проиграли аварийные ситуации, а заводской работник должен был догадаться, что при срыве заглушки может поднять решетку. Как же похоже это на Чернобыль. И главный герой все тот же. Случилась авария, и сразу посчитали, что эта АЗ в первые секунды может внести положительную реактивность до 1?. Не до аварии, а после! О выводе САОР и программе испытаний нет нужды говорить, вновь и вновь опровергать домыслы. Но вот тираду академика, долженствующую изобразить его ужас и негодование, хочу все же прокомментировать. <Так вот, вы не поверите! В самом начале Регламента того эксперимента записано: <Выключить систему аварийного охлаждения реактора - систему САОР>. А ведь именно она автоматически включает аварийную систему защиты. Мало того, были закрыты все вентили, чтобы оказалось невозможным включить систему защиты. Двенадцать раз (!) Регламент эксперимента нарушает инструкцию по эксплуатации АЭС. В страшном сне не приснится такое. Одиннадцать часов АЭС работала с отключенной САОР! Как будто дьявол руководил и подготавливал этот взрыв>. Каковы экспрессия, пафос! А ведь это все игра на публику. Отлично знает академик, что вывод САОР никак не влиял на возникновение аварии. Это признают все, в том числе и его ученик В.А. Легасов, и даже крайне тенденциозная судебно-техническая комиссия. Мы вывели САОР, поскольку согласно тем документам главному инженеру разрешалось это делать, хотя можно согласиться с безусловным запретом вывода системы, как бы ни мала была вероятность возникновения МПА (26 апреля была не она) в это же время. Фразу: <А ведь именно она автоматически включает аварийную систему защиты>, - мне с неакадемическим умом не понять. Согласно ОПБ САОР сама есть система защиты и ничего не включает. Как наматываются нарушения, мы уже знаем. Одиннадцать часов была отключена САОР на 4-ом блоке. Кошмар. Многоуважаемый Анатолий Петрович, прошу прощения за наивный вопрос. А Вам не снятся кошмары, что по два блока на Ленинградской, Курской и Чернобыльской АЭС уже несколько лет работают без САОР? Ведь то, что там есть, весьма приблизительно отвечает требованиям. И христианское смирение академика А.П. Александрова: <никому я не судья>, - лицемерная поза, так же ему идет, как волку овечья шкура. А чем же он занят в этом интервью? Покаянием? Не усматривается. Как неправедно обвинял персонал, так и продолжает. Как говорится, куда ни кинь, везде клин. Так и у А.П. Александрова. Что ни статья, то ложь. Газета <Известия> за 14.10.89 г.: <Несколько раньше положено начало ядерной энергетике - построена первая в мире АЭС (Чернобыль - результат <периода застоя>, т.е. периода всеобщей безответственности)>. И этот на период застоя, на систему сваливает. При чем же здесь период застоя? Кто мешал, кто мог бы это сделать, устранить недопустимые дефекты реактора? Безответственность-то проявлена прежде всего им самим. Если и безответственны, то отнюдь не все. Предложения, и притом нужные были задолго до аварии. По реактору РБМК над А.П. Александровым никого не было, все предписанное им было бы сделано* (<Дятлов ошибается, что Александров мог все сделать. Чего не хотел делать И.Я. Емельянов, того Александров сделать не мог>) . Другое дело, можно ли по- настоящему руководить, занимая кучу постов и должностей? Пилюлю академику подбросила газета <Правда>, опубликовав его речь в ЦК КПСС при массовой отставке престарелых членов ЦК. Там он сказал: <Руководить таким институтом, как ИАЭ, крупнейшим институтом и сложнейшими работами, и в то же время взять на себя заботу об Академии - надо сказать, это было чрезвычайно тяжело. В конце концов это кончилось печально. И когда случилась Чернобыльская авария, я считаю, с этого времени и моя жизнь начала кончаться, и творческая жизнь>. Перед этим он рассказывал, что его силком заставили быть президентом Академии. Возможно. Нельзя было отказаться. А с должности директора института можно было уйти? От других постов отказаться можно было? Что можно делать на нивах десяти-пятнадцати постов и должностей? Только жать, где не пахал, не сеял. Академик В.А. Легасов Согласен, правило о мертвых или хорошо или ничего, надо соблюдать. Но все же не вижу большого греха, поскольку сам академик его не придерживался. Операторы, которых он обвинял, подписывая заключение правительственной комиссии, к тому времени уже умерли. Тем же самым он занимался и в качестве главы советских специалистов - информаторов МАГАТЭ. Не хочу говорить о работе В.А. Легасова по ликвидации последствий аварии. В последнее время появились высказывания об ошибочности некоторых принятых в то время технических решений. Ну, в сильных задним умом недостатка никогда не было, нет и сейчас. Сидя в комфортабельном кабинете, за несколько лет можно и до чего-то полезного додуматься. Ты в экстремальных условиях, за короткий срок прими решения и посмотри потом, все ли они оптимальные. И, кроме того, почему это Легасову надо приписывать неверные решения? Один он, что ли, там был? Велихов был. Или Велихова критиковать опасно? Жив и при власти. В.А. Легасов по специальности не реакторщик, конкретно энергоблоки он не знал и, верю, конкретно в той круговерти мог не разобраться. В силу характера доверился другим. Но это ни в коей мере не оправдывает и не объясняет его подписи под заключением Правительственной комиссии и деятельности в МАГАТЭ. Человек широкой эрудиции, он занимался вопросами безопасности производств вообще. При всей специфике химических, нефтяных или атомных предприятий вопросы безопасности имеют и много общего. Нет, не мог академик В.А. Легасов не понимать, что обвинение персонала в таком взрыве неправомерно. Не мог он не понимать, что если реактор взорвался в самых обычных условиях, без каких-либо природных катаклизмов, следовательно, он не имел права на существование. Не могут, не должны реакторы взрываться с выбросом громадных количеств радиоактивных веществ в окружающую среду. С сознанием этого, а не понимать он этого никак не мог, должен был естественным путем прийти к вопросу - почему же все-таки взрыв произошел? Даже вовсе не разобравшись и не разбираясь в ошибках персонала. После такого вопроса прямой путь к следующим - отвечал ли реактор принятым нормам ядерной безопасности? Если да, то сами эти нормативы отвечают ли в достаточной степени критериям безопасности? Этих вопросов не возникнуть не могло. Любое расследование аварии проводится с привлечением эксплуатационной и проектной документации, паспортов оборудования. Ничего нового тут нет. И первые же усилия в этом направлении показали бы явные несоответствия реактора ПБЯ и ОПБ. Да за этим не надо было и никуда идти, они есть и в заключении Правительственной комиссии, только нет там ссылки на <Правила>, а названы недостатками. Поэтому я уверен: упоминания о нормативных документах в заключении нет сознательно. И главным ответственным лицом за это является академик Легасов, наряду с председателем комиссии Б.Е. Щербиной. Не Министр же внутренних дел - он за свои дела в комиссии отвечал, а не за технику. В.А. Легасов никакой личной вины не несет за реактор РБМК, вообще к его существованию до аварии не имел отношения. Своими подписями он прикрывал чужие грехи, прикрывал сознательно. И не столь уж неожиданно письмо старшего научного сотрудника института: <Легасов - яркий представитель той научной мафии, чье политиканство вместо руководства наукой привело к Чернобыльской аварии...>, о котором пишет в <Правде> В. Губарев. Видимо, не так уж неожиданно и неизбрание в Научно-технический совет института: 100 -за, 129-против. На что бросил свой авторитет ученого, кто на него давил? Этого мы не узнаем. Нет, не всемирную славу принес В.А. Легасову его доклад в Вене на конференции в МАГАТЭ. И он, видимо, понял это. Хотел бы думать, что ошибался академик, не разобрался в причинах катастрофы, потому что уж больно грустно думать противное. До чего дожили?! Не могу, не получается. Элементарная логика не дает. И уход из жизни В.А. Легасова именно в годовщину Чернобыля говорит о том же. Но я его не к мафии отношу. Этот человек имел совесть. При каких-то обстоятельствах пошел на жестокий компромисс с совестью и не выдержал. Отбор продолжается. Выбиваются так или этак последние, имеющие человеческие качества. Доктор А.А. Абагян Директор ВНИИАЭС - другие его должности нас не интересуют. Также был в составе первой комиссии по расследованию причин Чернобыльской аварии. Вместе с заместителем Министра Г.А. Шашариным отказался подписывать акт в составе группы работников Минэнерго, участвовал в написании куда более реалистичного дополнения к акту расследования. Включенный в состав советских специалистов, информировавших мировое сообщество в МАГАТЭ, резко изменил свою позицию. Не знаю уж, по какой причине он это сделал: то ли потому, что Шашарин был к тому времени отстранен от должности и, следовательно, теперь не начальник; то ли <прозрел> и присоединился к большинству. Чего не знаю, того не знаю. Просто констатирую, что мнение доктора А.А. Абагяна в течение двух месяцев изменилось на противоположное без появления каких-либо дополнительных материалов исследований. За это время только вышел доклад Правительственной комиссии, который А.А. Абагяну новых технических сведений не сообщил, и решение Политбюро, которое никаких технических сведений, естественно, не содержало. Не стану сопоставлять полностью два документа, приведу лишь один конкретный пример. - Из дополнения к акту расследования: п.8. <Вывод из работы A3 по останову двух ТГ не противоречит Техническому Регламенту и Инструкциям, а срабатывание этой защиты не могло предотвратить аварию, ... она произошли бы на 35 с раньше>. - Из отчета в МАГАТЭ (таблица нарушений, допущенных оперативным персоналом): <Нарушение. Блокировка защиты реактора по сигналу остановки двух ТГ. Последствия. Потеря возможности автоматической остановки реактора>. Оба документа подписаны А.А. Абагяном: один в мае, другой в июле 1986 г. Предположим, изменилось мнение по данному вопросу, выводы сделаны другие. Как-то можно понять. Но как прикажете, доктор Абагян, понимать два Ваших мнения по блокировке защиты? В регламенте четко указано, когда она выводится, и никаких кривотолков быть не может. В журнале, кажется, <Наш современник> доктор сообщает, что они по пять часов в день отвечали на вопросы специалистов и корреспондентов, понемногу проясняется, как они отвечали, как постарались представить персонал мировому сообществу (выражение А.А. Абагяна), <красиво>, объективно> представили, спасибо! По защите только что мы видели. А вот по уровню мощности реактора: - в дополнении к акту подробно показано, что ни в одном доаварийном документе нет и намека на ограничения по работе реактора на каком-то уровне мощности, в том числе и на 200 МВт; - мировому сообществу сообщили: работа на уровне мощности менее 700 МВт Регламентом запрещалась. Коротко и ясно. Ложь, ну и что? Вот такие <принципиальные> люди занимались и продолжают заниматься расследованием. Ну, хозяин же своему слову: я дал, я и взял обратно. Глава 9. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Длительное время я вообще ничего не читал по аварии: ни журналов, ни газет. В больнице, когда смог читать, Володя Пчелин обеспечивал классиками, а Петр Выродов - детективной литературой. Кажется, другого там не читал, телевизор практически не смотрел, хотя и был в палате. Одно время в больнице был B.C. Конвиз, предлагал <Саркофаг> В. Губарева, но я отказался. Дело в том, что в больнице несколько раз меня допрашивал следователь, пока в качестве свидетеля, но я уже понял общую направленность следствия, в какую сторону оно катится. И потому от публикаций в газетах и журналах не ожидал увидеть реальных оценок событий. Из больницы выписался 4 ноября 1986 г., и на следующий день приехали с женой в Киев. Месяц жил на свободе, с помощью двухразовых прогулок в день начал восстанавливать координацию движений, ну и вообще понемногу приходить в себя. Все это давалось с трудом. За время болезни <съел> килограммов пятнадцать, так не восстановил и до сих пор. <Съел> мышцы, жира у меня никогда не было, а их питанием не восстановишь. И тут, 4 декабря, переселили в каземат. В следственном изоляторе следить за новостями возможность ограничена. А после суда, потрясенный, длительное время не то что периодику, нормальные-то книги не мог читать. Да, откровенно говоря, у меня и сейчас нет никакого желания читать о катастрофе, хотя читаю. Теперь уже нет огульного охаивания персонала, но нет-нет да и подбросят, даже доброжелатели, от чего передернет. К примеру, персонал считал реактор простым и надежным, как шкаф, его не предупредили, потому персонал и нарушил инструкции. Господа, не надо ни такой защиты, ни таких обвинений. Поговорили бы прежде с операторами на РБМК и других реакторах. Да, взрыва не ждут, как в Чернобыле, - это же патология. Да, не ждут, что A3 будет вносить положительную реактивность, - это даже и квалифицировать невозможно. Как скажет украинец - безглуздя, нiсенiтниця (бессмыслица). То есть, операторы не ждут со стороны проектантов подвохов, капканов. Но и нормальный реактор, выполненный согласно нормам, при несоблюдении правил эксплуатации грозит бедой, пусть и несравнимой с Чернобылем. В любой статье можешь наткнуться на оплеуху. Казалось бы, столько их было, привыкнуть пора. Нет, все больно. Чисто художественных произведений мы касаться не будем, это дело литературных критиков. Рассмотрим только две документальные повести, с точки зрения насколько они документальны. Г. Медведев ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ ТЕТРАДЬ Не имело бы смысла останавливаться на этом произведении, назови автор его художественным. Однако автор назвал повесть документальной и сохранил действительные фамилии участников событий. Насколько я понимаю этот жанр, то. согласно его законам, изложение событий, действия лиц только в малой степени подвержены воле и фантазии автора. Точность ни в коем случае не должна быть принесена в жертву красочности описаний. Хочешь писать красиво, художественно, не связывать себя моральными нормами перед людьми живыми и умершими, так и пиши, как вольный художник, не называя фактических имен. Г. Медведев в повести взял менторский, вернее, прокурорский тон. Сочинение по содержанию и безапелляционности суждений можно считать <Обвинительным заключением> и передавать на пересуд в целях вынесения нам (мне и оперативному персоналу) более строгого приговора, поскольку в повести Г. Медведев приводит новые, следствием не отмеченные преступления. Ну, что же? Наверное, имеет моральное право судить, если добросовестно разобрался в обстоятельствах аварии и там, где не прибегает к мнению знающих людей, основывается на собственном большом опыте эксплуатационника, о чем он не раз упоминает в повести. Упоминает то, чего не было. На поверку, оказывается, Г. Медведев ни дня не работал на эксплуатирующихся атомных станциях. Работал он в г. Мелекессе в 1964- 1972 гг. на ВК-50, но это опытный реактор, а никак не атомная станция. На Чернобыльской АЭС он был в 1972-1974 гг., когда до эксплуатации было далеко. Первый блок на ЧАЭС запущен 16 сентября 1977 г. С 1974 г. живет в Москве. Насколько мне известно, там атомных электростанций никогда не было. Даже кабинетно с эксплуатацией АЭС не связан, занимался поставками оборудования на станции. Так на деле обстоит с его <когда работал на эксплуатации атомных станций>. Из той же области и его: <Приехал на площадку строительства АЭС в поселок Припять прямо из московской клиники, где лечился по поводу лучевой болезни. Чувствовал я себя еще плохо, но ходить мог и решил, что, работая, приду в норму быстрее>. Не знаю, как он ходил - плохо или хорошо, но по сведениям 6-ой больницы (А.К. Гуськова и А.Ф. Шамардина) лучевой болезни у Г. Медведева не было и доза минимальная. В силу изложенных обстоятельств знания Г. Медведева технической части ЧАЭС и технологических систем (в 1974 г., когда он ушел со станции, даже схем еще не было) сугубо приблизительны. Сам он поэтому в причинах аварии разобраться не мог. К помощи сведущих людей не прибегал и, судя по тексту повести, настольным пособием его был отчет советских специалистов в МАГАТЭ, неверные положения которого усилены собственным медведевским осмысливанием. Ну, а в вопросах физики реакторов, и физики РБМК в частности, Медведев и сам большой дока, ни к чьей помощи не прибегает и поминутно вляпывается. Даже удивительно, как можно достигнуть такого, практически стопроцентного, несовпадения изложения технической стороны и событий с действительностью. Эту часть повести критиковать бессмысленно, пришлось бы переписывать каждый абзац и разъяснять. Поэтому только для демонстрации <документальности> произведения сделаю несколько замечаний. В конце приведенных цитат указываю страницу публикации в журнале <Новый мир> No 6 за 1989 г., и вы увидите, что текст взят подряд и также подряд не точен. Г. Медведев пишет: <Во время остановки блока по утвержденной главным инженером Н.М. Фоминым программе предполагалось провести испытания с отключенными защитами реактора в режиме полного обесточивания оборудования АЭС. Для выработки электроэнергии предполагалось использовать механическую энергию выбега ротора ТГ (вращения по инерции)> (стр. 16). Вот передо мной программа. Есть она и здесь в приложении. Нет в <Программе выбега ТГ> ни одного слова об отключении защиты реактора. Либо автор повести в глаза не видел программу, либо ничего в ней не понял. Никакого полного обесточивания оборудования блока не предполагалось. Наоборот, по программе все механизмы блока были переведены на резервное питание, а от выбегающего ТГ работали только необходимые для опыта механизмы. Это было сделано с целью обеспечить нормальное расхолаживание блока после снижения частоты выбегающего ТГ и отключения от него механизмов. В частности, четыре из восьми ГЦН были запитаны от резерва. Также остальные вспомогательные механизмы и все механизмы надежного питания. <В чем суть эксперимента и зачем он понадобился? Дело в том, что если атомная станция окажется вдруг обесточенной, то, естественно, останавливаются все механизмы, в том числе и насосы, прокачивающие воду через активную зону реактора. В результате происходит рис-плавление активной зоны реактора, что равносильно МПА. Использование любых возможных источников электроэнергии в таких случаях и предусматривает эксперимент с выбегом ротора ТГ. Ведь пока вращается ротор ТГ, вырабатывается электроэнергия. Ее можно и должно использовать в критических случаях. Режим выбега - одна из подсистем при МПА> (стр. 16). При обесточивании механизмов собственных нужд электростанции (без МПА) охлаждение активной зоны обеспечивается ГЦН за счет кинетической энергии инерционного маховика, имеющегося у каждого насоса, затем за счет естественной циркуляции теплоносителя. Остальные механизмы запитываются от аварийных дизель-генераторов и аккумуляторных батарей. САОР при этом не участвует. Расплавление активной зоны реактора отнюдь не равносильно МПА. При расплавлении активной зоны реактор РБМК и блок считай гиблыми. Не удастся избежать и загрязнения здания и, видимо, территории станции. При МПА ничего этого быть не должно, хотя авария и тяжелая. Действительно, режим выбега генератора используется для одной из подсистем САОР при МПА. Но при этом имеется в виду обеспечить только работу питательных насосов, остальные механизмы постольку-поскольку. На ГЦН при МПА расчет не ведется, так как их может, в зависимости от характера аварии, сорвать в первые же секунды. Из длинной цитаты частично верна только последняя фраза. <Подобные испытания, но с действующими защитами реактора, проводились и раньше на Чернобыльской АЭС и на других атомных станциях. Мне также приходилось принимать в них участие> (стр. 16). Все A3 для данного режима были и в этот раз. На других станциях такие испытания не проводились, о чем и сам Г. Медведев пишет в своей повести. Я участвовал во всех этих испытаниях и Г. Медведева не видел. Да и в каком бы это он качестве участвовал, занимаясь поставками оборудования? Настоящий документалист! Слова только верные, но не содержание, выраженное ими. <Когда реактор загружен свежим топливом, его запас реактивности (упрощенно - способность к росту нейтронной мощности) превышает способность поглощающих стержней заглушить реакцию. В этом случае извлекается часть топлива (кассеты) и на их место вставляются неподвижные поглощающие стержни (их называют дополнительными поглотителями), как бы на помощь подвижным стержням. По мере выгорания урана ДП извлекаются, и на их место устанавливается ядерное топливо. Однако непреложным остается правило: по мере выгорания топлива число погруженных в активную зону поглощающих стержней не должно быть менее двадцати восьми-тридцати штук (после Чернобыльской аварии это число увеличили до семидесяти двух), поскольку в любой момент может возникнуть ситуация, когда способность топлива к росту мощности окажется большей, чем поглощающая способность стержней регулирования. Эти 28...30 стержней, находящихся в зоне высокой эффективности, и составляют оперативный запас реактивности (разрядка моя - А.Д.). Иными словами, на всех этапах эксплуатации реактора его способность к разгону не должна превышать способности поглощающих стержней заглушить реактор> (стр. 17). Понимающие в физике реакторов, не отчаивайтесь и не обзывайте себя тупицами, если ничего не поняли из этой длинной выдержки. Здесь понимать нечего. Это называется -слышал звон, да не знает, где он. Суть вот в чем. После пуска первого блока Ленинградской АЭС по мере выгорания топлива начали извлекать ДП и заменять их топливными кассетами. Стали замечать, что реактор ведет себя все более <капризно> - для его управления приходилось обращаться к перемещению стержней до 40 раз в минуту. Это явилось следствием увеличения парового эффекта реактивности. Были проведены замеры и выданы рекомендации по его снижению: увеличить обогащение топлива ураном-235 (на ЛАЭС было 1,8 %) или не вынимать часть ДП. Тогда и было принято решение оставлять в активной зоне не менее 30 ДП. Это, конечно, мало при обогащении 1,8 и даже 2,0 %. Затем увеличили обогащение топлива до 2 %, наука безосновательно посчитала это достаточным, и дальше уже извлекались все ДП, поскольку они отрицательно влияют на экономичность. Так, на четвертом блоке ЧАЭС к 26 апреля в зоне остаемся один ДП, не помню уже почему там оставшийся. К ОЗР ДП отношения не имеют. Он компенсируется (подавляется, поглощается) стержнями СУЗ - РР, АР и УСП и может быть быстро (оперативно) освобожден оператором реактора. А для извлечения одного ДП с помощью разгрузочно-загрузочной машины требуется несколько часов, какая уж тут оперативность? Извините за столь длинную выдержку из повести, но она необходима. Автор и далее по тексту, неоднократно и так же превратно истолковывая, обращается к понятию ОЗР и объясняет протекающие процессы. Но как можно объяснять, самому не понимая? Или по принципу - раз пять объясню людям, может и сам пойму. <В январе 1986 г. директор АЭС В. П. Брюханов направил программу испытаний для согласования генеральному проектировщику в <Гидропроект> и в Госатомэнергонадзор. Ответа не последовало. Ни дирекцию Чернобыльской АЭС, ни эксплуатационное объединение Союзатомэнерго это не обеспокоило. Не обеспокоило это и <Гидропроект>, и Госатомэнергонадзор> (стр. 17). И далее на двух страницах Г. Медведев описывает, какие там безответственные люди и ждать от них хорошего не надо. Для придания достоверности даже конкретно говорит <в январе 1986г.>. Помните, как у Салтыкова-Щедрина про очередного градоначальника сказано: найден в постели, заеденный клопами в 1856г. Нет. Программа эта подписана главным инженером 24 апреля 1986 г. Я этим вовсе не хочу сказать, что Госатомэнергонадзор и <Гидропроект> безупречно выполняли свои обязанности, да не ложью же это доказывать. <Тут необходимо добавить еще одну деталь, о которой не было речи ни в одном из технических отчетов о происшедшем. Вот эта деталь: резким с выбегом ротора генератора при выведенной практически из работы A3 планировался заранее и не только был отражен в программе испытаний, но и подготовлен технически. За две недели до эксперимента на панели БЩУ четвертого энергоблока была врезана кнопка МПА, сигнал которой завели лишь во вторичные электроцепи, но без контрольно-измерительных приборов и насосной части. То есть сигнал этой кнопки был чисто имитационный> (стр. 19). О, как роет землю. Раскопал-таки кнопку. Но не первый. Фигурирует она у судебных экспертов и в Обвинительном заключении. Установлена кнопка не за две недели, а 25 апреля, как показал свидетель электромонтер Молэ. Без программы операторы не дадут установить ничего. У комиссий в актах нет упоминаний об этой кнопке, т.к. для обвинения персонала из нее ничего нельзя высосать. Только судебные эксперты и Г. Медведев вносят живую струю. Эксперты говорят, что документов на нее не было, а Г. Медведев вообще здорово придумал. Об этом и говорит. <Еще раз поясним широкому читателю: при срабатывании A3 все 211 штук поглощающих стержней падают вниз, врубается охлаждающая вода, включаются аварийные насосы и разворачиваются дизель-генераторы надежного питания. Включаются также насосы аварийной подачи воды из баков чистого конденсата и насосы, подающие воду из бассейна-барботера в реактор. То есть средств защиты более чем достаточно, если они сработают в нужный момент. Так вот все эти защиты и надо было завести на кнопку МПА. Но они, к сожалению, были выведены из работы, поскольку операторы опасались теплового удара по реактору, т.е. поступления холодной воды в реактор. Эта хилая мысль, видимо, загипнотизировала и руководство АЭС (Брюханова, Фомина, Дятлова) и вышестоящие организации в Москве> (стр. 19). Смешал все в кучу Г. Медведев. Для разных сигналов и алгоритмы срабатывания механизмов разные. Примем, что он говорит об A3 при МПА. Но при эксперименте контур совсем не предполагалось дырявить, зачем же тогда подключать на него баллоны САОР и насосы, подающие воду из бассейнов-барботеров? Воду просто некуда качать - заполнят барабан-сепараторы. Система аварийного охлаждения реактора рассчитана для применения при МПА. 26 апреля 1986 г. была не она, не МПА. Как ее квалифицировать, не знаю, называют максиммальной гипотетической аварией. Пусть так! Не стану приводить никаких других соображений, считаю, людям с хилой мыслью надо прислушиваться к умной мысли опытного эксплуатационника АЭС. А если это действительно могло предотвратить аварию? Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Приняли мысль Г. Медведева о подключении САОР с началом выбега ТГ. Каким образом это могло повлиять на процесс в реакторе? Расход теплоносителя и без того был большой, поэтому только добавка холодной воды в реактор, именно в его активную зону. Холодная вода снизила бы парообразование и, следовательно, реактивность. Рассматривать надо только <мгновенную> часть САОР, все остальное значения не имеет. Условимся, что от кнопки же МПА пойдет и сигнал на A3. Время мы, конечно, примем по регистрации системы централизованного контроля <Скала>, а не приведенное в повести, взятое неизвестно откуда: 01 ч 23 мин 40 с - нажата кнопка АЗ-5, 01 ч 23 мин 46.. .47 с - взрыв реактора. Значит, в нашем распоряжении 6 с, т.к. здесь уже повысилось давление в контуре, и подача воды даже питательным насосом прекратилась бы, не говоря уж о баллонах. Задача перед нами простая. Успеет ли холодная вода за 6 с дойти до активной зоны? Тогда она может повлиять. Подсчет, который я здесь не привожу, показывает, что даже при неполном открытии задвижек вода от коллектора на отметке +30 м дойдет за время более 10 с. А через 10 с этой воде уже делать нечего. Активной зоны нет. Другой вариант, когда САОР подключается с закрытием пара на турбину, а кнопка A3 нажимается через 36 с, как это было на блоке. Тоже ничего не дает. За 36 с холодная вода пройдет всю зону, и внесенная отрицательная реактивность будет скомпенсирована регулятором мощности. Так вот обстоит дело с советом Г. Медведева подключать САОР. Сдается мне, предмет, о котором говоришь, надо знать На этом вопросе я остановился подробно по следующей