Борис Ельцин. Президентский марафон --------------------------------------------------------------- Размышления, воспоминания, впечатления. М.: ООО "Издательство АСТ", 2000 ║ http://www.ast.ru ISBN 5-17-003500-4 --------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Предисловие 31 декабря Таня Операция: до и после Россия и генералы Чубайс, или Команда-97 Кириенко "Без галстуков" "Восьмерка" и ее лидеры Работа с документами По-соседски Рублевая катастрофа Осеннее обострение "Примаковская стабилизация" ...Опять на больничном "Товарищ" и прокурор Косово Отставка Примакова "Премьерский покер" Мэр идет в атаку, или Бесплатная кепка Очень личное "Ельцин сошел с ума" "Вторая чеченская" Последний саммит Партия центра - "Единство" Президентские гарантии Другая жизнь Вместо эпилога Моей жене Наине посвящается ПРЕДИСЛОВИЕ Моя первая книга - "Исповедь на заданную тему" - вышла в годы горбачевской перестройки. В ней я ставил перед собой простую задачу - рассказать о себе: кто я, откуда родом и вообще какова моя биография. Это было время, когда шла борьба между теми, кто хотел оставить Советский Союз в его прежнем виде, и новыми политиками, отстаивавшими демократические ценности. Одним из этих политиков был я, и мне пришлось вести страну через трудные, непопулярные реформы. Эти первые шаги российской демократии, целая череда политических кризисов и потрясений, в основном 1991-1993 годов, стали материалом для моей второй книги - "Записки президента". В своей новой книге, "Президентский марафон", я обращаюсь к событиям, которые относятся в основном ко второму сроку моего президентства, после 1996 года. Смена правительств и финансовый обвал, поиск нового лидера и жестокая предвыборная борьба - обо всем этом я постарался написать максимально правдиво и честно. И с другой стороны, эта книга в какой-то степени итог моего "десятилетия" в российской политике. Жанр дневников не предполагает последовательного изложения событий. На протяжении последних лет я урывками, в основном ночью или ранним утром, записывал свои мысли, впечатления. Сейчас, после отставки, у меня появилось время систематизировать эти записи, дополнить их более подробным рассказом о событиях и о людях. Главная цель книги - рассказать историю наших реформ, мою личную историю - историю первого демократически избранного президента России. 31 ДЕКАБРЯ 28 декабря 1999 года, как обычно, прошла запись новогоднего телеобращения президента к стране. Это бывает всегда в представительском зале Кремля - елка, большие золотые часы, привычный ритуал и новогодний текст. Группа ОРТ, всего несколько человек - режиссер, оператор, звукорежиссер, осветитель, - работала собранно, внимательно. Я пожелал россиянам счастливого Нового года. Встал. Погас текст на телесуфлере. "Значит, так, - сказал я сухо. - Голос у меня получился какой-то хриплый. И текст не нравится. Будем переписывать". Лица спичрайтеров вытянулись. Никаких замечаний до записи я не делал, это было для них полной неожиданностью. "Почему, Борис Николаевич?" - "Надо поработать над текстом. Даю три дня. Записывать будем 31 декабря". Тут уже расстроились телевизионщики: "Борис Николаевич, почему 31-го? А монтировать когда? А если какие-то замечания или, не дай Бог, сбой какой-нибудь? Зачем такой цейтнот?" - "Я еще раз повторяю. Записывать будем 31-го". И пошел к выходу... Ну не мог, не мог я объяснить этим милейшим, исполнительным людям, в чем была причина моего неожиданного "каприза". Слава Богу, удивления это не вызвало, только небольшое огорчение: они привыкли к моему характеру, к экспромтам и сюрпризам. "А вдруг кто-то из них что-то заподозрил?" Я от этой мысли даже замедлил шаг, адъютант сбился с ноги, удивленно на меня взглянул, тоже слегка притормозил. Длинный кремлевский коридор всегда дает время успокоиться, прийти в себя и подумать. Подумать было над чем... Никогда еще я так долго не держал столь важное решение в тайне даже от ближайших помощников из президентского аппарата. Решения я всегда любил принимать в одиночку. И реализовывать быстро. Принятое решение не терпит волокиты, разговоров, оттяжек. С каждым часом оно теряет силу, эффективность. Поэтому, как правило, я сразу включаю "приводной ремень", механизм реализации: в первую очередь, разумеется, глава моей администрации; за ним - помощники, аналитики, юристы, канцелярия; потом пресс-секретарь, тележурналисты, информационные агентства тоже включаются в работу. С каждой минутой об этом узнает все большее число людей, с каждой минутой от решения как бы расходятся волны. Так было всегда. На протяжении всех восьми лет моего пребывания на главном посту. На посту президента новой России. Сегодня все не так, сегодня от начала и до конца я несу груз принятого решения в одиночку. Почти в одиночку. Потому что об этом решении, кроме меня, знает только один человек. Этого человека зовут Владимир Путин. Честно говоря, трудно. Трудно носить в себе такую тяжесть. Ужасно хочется с кем-нибудь поговорить. Но не могу. Если информация просочится - весь эффект будет потерян. Будет потерян моральный, человеческий, политический смысл этого жеста. Будет потеряна энергетика этого решения. Моего решения об отставке. Я ухожу сознательно, добровольно. Всю силу своей политической воли я вкладываю в этот поступок. Поэтому любая утечка, любые упреждающие разговоры, любые прогнозы и предположения на восемьдесят, девяносто, нет, на сто процентов сводят к нулю значение того, что я хочу сделать. Сегодня мне предстоит включить в круг посвященных еще двоих. Я пригласил главу администрации Александра Волошина и бывшего главу Валентина Юмашева в Горки-9 к 18.00. Они ждут в гостиной. Честно говоря, волнуюсь. Очень волнуюсь. Вот он, момент запуска проекта. Это как запуск ракеты на Байконуре. Прошу адъютанта пригласить их в кабинет. "Александр Стальевич, Валентин Борисович, слушайте меня внимательно. Я хочу сообщить вам о своем решении. 31 декабря я ухожу в отставку". Волошин смотрит на меня не мигая. Юмашев тоже замер, ждет, что я скажу дальше. "Необходимо подготовить соответствующие указы и текст моего обращения", - продолжаю я. Волошин смотрит на меня все тем же застывшим взглядом. "Александр Стальевич, ну у вас и нервы... Президент только что объявил вам, что уходит в отставку, а вы даже не реагируете. Вы меня поняли?" Волошин очнулся. "Борис Николаевич, у меня вся бурная реакция всегда внутри. Понял, конечно. Как глава администрации, я, наверное, должен был бы вас отговаривать. Но не буду этого делать. Решение правильное и очень сильное". ... Позднее Волошин сказал мне, что он настолько растерялся в тот момент, что чуть не потерял самообладание, комок к горлу подступил. Значит, есть нервы и у железного Стальевича. Юмашев, как человек творческий, сразу оценил красоту события. Новый век! Новый президент! Ну а дальше мы договариваемся о технике: когда будет готов текст обращения, какие письма, указы и другие юридические документы необходимо подготовить к утру 31 декабря. Прецедента, связанного с добровольной отставкой главы государства, в новейшей истории России не было, и здесь все должно быть юридически абсолютно выверено. Намечаем примерный план действий на 31 декабря. В какой момент будет сделана запись телеобращения, в какой момент подписаны указы, разосланы письма в Думу и Совет Федерации. С кем необходимо встретиться, с кем переговорить по телефону. Все это надо продумать сейчас. Ну, кажется, обо всем договорились, ничего не упустили. По-моему, они не ожидали от меня такого. Юмашев знает меня давно, уже больше десяти лет, и он тоже не ожидал. Когда мы уже вроде бы все обговорили, Валентин вдруг сказал: "Борис Николаевич, неправильно, что Таня ничего не знает. Неправильно и несправедливо. Она работает вместе с вами все последние четыре года. Скажите, пожалуйста, ей". - "Хорошо, подумаю", - сказал я. Мы попрощались. А у меня на душе кошки скребут. Вроде бы семью я в свои решения никогда не посвящал, но сейчас... это другое. Мое решение с их судьбой слишком сильно связано. Позвал Таню. Посадил напротив себя. Она смотрит на меня выжидающе: "Да, папочка?" - "Таня, я ухожу в отставку". Посмотрела удивленно, потом кинулась ко мне. Заплакала. Дал ей платок. "Папа! Извини. Извини, пожалуйста. Ты не подумай. Просто это так неожиданно. Ты же ничего никому не говорил. Ты молодец! Дай я тебя поцелую... " А потом мы с ней долго-долго сидели. Она мне рассказывала, какая у нас интересная жизнь настанет. Как можно будет по улицам ходить, с людьми встречаться, в гости ездить, и все это без протокола, без расписания. А глаза у нее все время были на мокром месте. "Дочь, ты меня... до слез доведешь". Махнул рукой - давай иди. Таня спросила, растерянно, как ребенок: "А как же мама ничего не знает?" - "Потом... Все потом". Спустились ужинать. Наина заметила, что Таня плакала. Посмотрела на меня внимательно, но ничего не сказала. Сейчас важно, чтобы никаких сбоев, никаких утечек. Если вдруг информация уйдет, отставки не будет. Перенесу ее на более поздний срок. Но... не думаю, что что-то сорвется. С этой надежной командой срывов быть не должно. Впрочем - интересное наблюдение, - дома, в уютной, спокойной обстановке, я порой сам не мог сдержаться, и у меня прорывалось: "Вот после 31-го... Все станет ясно после 31-го... " Скажу, а сам смотрю, наблюдаю за реакцией. Наина была спокойна. Старшая дочь Лена тоже. Может быть, догадались? Нет, ничего не подозревают! ... Впрочем, сомневаться поздно. Счет пошел на часы. Запущен механизм настоящей политической бомбы. И если кто-то попробует его остановить... Теперь - самое главное. Разговор с Путиным. Это будет уже второй разговор. Думаю, что очень короткий. Первый состоялся в моем загородном кабинете 14 декабря. За пять дней до парламентских выборов. И коротким он не был. Тогда первая реакция Путина меня обескуражила: "Думаю, я не готов к этому решению, Борис Николаевич". ... Нет, это не была слабость. Путина слабым не назовешь. Это было сомнение сильного человека. "Понимаете, Борис Николаевич, это довольно тяжелая судьба", - сказал он. Уговаривать очень не хотелось. Я стал рассказывать ему о себе, о том, как приехал работать в Москву. Мне тогда было чуть больше пятидесяти, я был старше Путина, наверное, лет на семь-восемь. Энергичный, здоровый. Думал: если достанут меня эти московские бюрократы, займусь чем-нибудь другим, уйду из политики. Вернусь на стройку. Уеду в Свердловск. Или еще куда-нибудь. Жизнь казалась широкой, как поле. Огромное поле. А дорожка-то в поле - одна. Как ему это объяснить? "Я когда-то тоже хотел совсем иначе прожить свою жизнь. Не знал, что так получится. Но пришлось... Пришлось выбирать. Теперь вам надо выбирать", - сказал я. Путин заговорил о другом: "Вы очень нужны России, Борис Николаевич. Вы мне очень помогаете. Вот вспомните саммит в Стамбуле. Если бы поехал я - одна ситуация, поехали вы - другая. Очень важно, что мы с вами работаем вместе. Может, лучше уйти в срок?" Я помолчал. Посмотрел за окно. Два человека сидят, разговаривают. Обычное утро. Вот так просто, откровенно. Но я, в отличие от него, уже знаю железную хватку принятого решения. От него, решения, никуда не уйдешь, никуда не денешься. "Ну, так как? Вы мне все-таки не ответили". - "Я согласен, Борис Николаевич". В тот день я не сказал ему о своей дате. ... И вот прошло две недели с того дня. У Путина была возможность спокойно обдумать все, о чем мы с ним говорили во время последней встречи. Тогда, 14-го, мы обсудили главное, теперь надо обсудить детали. 29 декабря. 9 утра. Кремль. Он входит в кабинет. И у меня сразу возникает такое ощущение, что он уже другой - более решительный, что ли. Я доволен. Мне нравится его настрой. Я говорю Путину о том, что решил уйти 31 декабря. Рассказываю, как хочу выстроить это утро, как события будут следовать друг за другом. Телеобращение, подписание указов, передача ядерного чемоданчика, встречи с силовиками и т. д. Вместе вносим незначительные коррективы в наш, теперь уже совместный, план. ... Путин мне очень нравится. Как реагирует, как корректирует некоторые пункты в этом плане - все четко и очень конкретно. Я люблю этот момент работы. Когда от эмоций, чувств, идей все переходит в жесткую плоскость реализации решения. Простая вещь: один президент уходит, другой, пока еще исполняющий обязанности, приходит. Сухо, строго и юридически точно воплощаем в жизнь статью Конституции РФ. Главное, поскольку все это в первый раз, ничего не забыть. ... Наконец работа завершена. И кажется, ничего не упустили. Официальный кабинет не способствует проявлению чувств. Но вот сейчас, здесь, когда я в последний раз рядом с ним в роли президента, а он в последний раз еще не первое лицо страны, мне многое хочется сказать. По-моему, ему тоже. Но мы ничего не говорим. Пожимаем руки друг другу. Обнялись на прощание. Следующая встреча - 31 декабря 1999 года. 30 декабря. Юмашев принес текст телеобращения. Я прочитал его несколько раз, стал править: никто не должен думать, будто я ухожу в отставку по болезни или кто-то вынудил меня пойти на это решение. Просто я понял: это надо сделать именно сейчас. Валентин заспорил, сказал, что никто и не думал, что вас можно заставить уйти - по болезни или по какой-либо другой причине. Какая еще болезнь за полгода до выборов?! Эта правка утяжеляет текст. Я подумал, еще раз перечитал и согласился: пожалуй, он прав. 31 декабря проснулся раньше обычного. Не мог долго спать в этот день. После обычного семейного завтрака, когда я уже собирался на работу, Таня напомнила: "Маме скажешь?" Я снова засомневался: "Может быть, не надо ее сейчас волновать?" - "Папа, ну я тебя прошу". Стоял в прихожей, не знал, что делать. Медленно застегивал пальто. "Наина, я принял решение. Я ухожу в отставку. Будет мое телеобращение. Телевизор смотри". Наина застыла на месте. Глядела то на меня, то на Таню. Все никак не могла поверить. Потом кинулась, как вихрь какой-то, меня целовать, обнимать: "Какое счастье! Наконец-то! Боря, неужели правда?!" - "Все, мне пора". Еще ничего не началось, а я уже успел разволноваться до предела. Но Таня была права. Не предупредить жену, самого близкого человека, о таком решении - плохо. Не по-человечески. Похоже, я становлюсь излишне сентиментальным, из политика превращаюсь опять в обычного человека. Вот это да! К подъезду подъезжает машина. Особое шуршание шин бронированного автомобиля. Толя Кузнецов, руководитель службы безопасности, привычно открывает дверь. Он думает, что еще полгода вот так, каждое утро, мы с ним будем отправляться в Кремль. Толе я ничего не сказал. Поговорю с ним по душам потом, после отставки. 8 утра. Волошин вызывает к себе в кабинет руководителя правового управления администрации Брычеву и помощника главы администрации по юридическим вопросам Жуйкова. Дает указание: подготовить указы об отставке президента страны и два письма - в Думу и Совет Федерации. 8.15 утра. Захожу в свой кремлевский кабинет. На столе, как обычно, лежит план сегодняшних мероприятий. Во столько-то - запись новогоднего обращения, затем встреча с премьер-министром Путиным, потом у меня встречи с замами главы администрации и обсуждение январского плана, наконец, несколько телефонных звонков. Но этот план уже не нужен. Я достаю из внутреннего кармана пиджака свой план, по которому я сегодня буду жить. Лист помялся. А я терпеть не могу мятые бумаги. Пытаюсь его разгладить, кладу на стол. Сверху прикрываю папкой. На всякий случай, чтобы никто не увидел. Хотя что уже скрывать, счет пошел на минуты. 9 утра. В кабинет входит заведующий канцелярией Валерий Семенченко, кладет мне на стол традиционную президентскую почту. Эту пачку документов я должен до конца дня просмотреть (шифротелеграммы, различные сообщения силовиков, телеграммы из МИДа и т. д.), а вот это подписать: два письма, вето на законы, несколько поручений различным ведомствам, приветственные телеграммы. Я смотрю еще на один документ - концепция послания президента Ельцина Федеральному Собранию. "Уже не понадобится", - думаю про себя. Семенченко поздравляет с наступающим Новым годом, уходит. Все документы, что лежат сейчас на столе, для меня уже никакого значения не имеют. Кроме моего помятого плана. Где же главные указы? Нажимаю на кнопку дежурного приемной, спрашиваю, когда будет Волошин. Он входит с красной папкой. Лицо взволнованное. Вот, кажется, и Александра Стальевича проняло. Как-то он несмело начинает: "Борис Николаевич, вот, все вроде подготовили... " Я строго на него смотрю: "Вы там что, засомневались вдруг? Действуйте по плану!" Волошин смотрит на меня удивленно: "Да нет, что вы, Борис Николаевич. Мы действуем". Я опять нажимаю кнопку дежурного. Прошу к 9.30 вызвать Путина. Раскрыл красную папку с указами. 1. В соответствии с частью 2 статьи 92 Конституции Российской Федерации прекращаю с 12 часов 00 минут 31 декабря 1999 г. исполнение полномочий Президента Российской Федерации. 2. В соответствии с частью 3 статьи 92 Конституции Российской Федерации полномочия Президента Российской Федерации временно исполняет Председатель Правительства Российской Федерации с 12 часов 00 минут 31 декабря 1999 г. 3. Настоящий Указ вступает в силу с момента его подписания. Ну слава Богу! И с большим чувством и удовольствием, с особым скрипом водя пером, подписываю указ. Ровно в 9.30 в кабинет входит Путин. Мы здороваемся. Я прошу пригласить в кабинет руководителя протокола Владимира Шевченко, пресс-секретаря Дмитрия Якушкина, кремлевского оператора Георгия Муравьева, фотографа Александра Сенцова. Внимательно смотрю на всех, потом вслух зачитываю указ. Шевченко первый не выдерживает. "Борис Николаевич, - почти стонет он, - давайте пока не будем указ выпускать. Подождем недельку. У нас с вами поездка в Вифлеем". Я смотрю на Путина. Он сдержан. Чуть смущенно улыбается. Я жму ему руку: "Поздравляю". Мои сотрудники в шоке. Анатолий Кузнецов, Валерий Семенченко, Алексей Громов, Андрей Вавра, секретари приемной, всех сейчас не перечислю. Помню только их удивленные глаза. И немой вопрос: зачем? Я понимал, что все это для них будет неожиданностью, но не предполагал, что до такой степени. Так. Теперь запись телеобращения. Вхожу в знакомые новогодние декорации представительского кабинета. Та же телевизионная группа. Но вид у них отнюдь не праздничный. Они уже знают, что я ухожу в отставку. Полчаса назад, в соответствии с нашим планом, Волошин принес им текст моего телевизионного обращения. Оно уже набрано на телесуфлере. Я решительно направляюсь к столу, сажусь. Звучит команда режиссера Калерии Кисловой: "Мотор. Начали!" Я вдруг чувствую, что у меня сел голос. Слава Богу, не забыли поставить стакан воды. Делаю глоток и произношу уже спокойно: "Дорогие россияне! Дорогие мои... " Я почти не волновался. Почти... Правда, один раз соринка в глаз попала. И я смахнул ее рукой. Когда произнес последнюю фразу, услышал, как в зале тикают часы. А потом кто-то захлопал, потом еще кто-то и еще. Я поднял глаза и увидел, как вся телегруппа, стоя, приветствует меня. Я не знал, куда деваться. Женщины не скрывали слез, и я их подбадривал как мог. Попросил принести шампанское, женщинам подарил цветы. Мы чокнулись, подняли бокалы за Новый год, за этот день. Я попробовал внутренне оценить, как я чувствую себя, какое у меня настроение. И с некоторым удивлением понял, что настроение хорошее. Очень хорошее, бодрое. Оператор вытащил кассету из телекамеры. Я взял ее в руки. Маленькая черная коробочка. Вот! Самый главный документ! Пожалуй, важнее любых указов и писем в Думу. Здесь я объявляю людям о своем решении. С момента выхода в эфир моего телеобращения заканчивается мой президентский срок и начинается отсчет времени исполнения обязанностей Владимиром Путиным. Ищу глазами Юмашева. Киваю ему. Он берет в руки кассету и уходит. Около 6-го подъезда Кремля стоит бронированная машина, у выезда из Боровицких ворот - машина сопровождения ГАИ. Именно так, с охраной, кассета должна быть доставлена в Останкино, на телецентр. И там Юмашев должен лично проследить, чтобы ровно в 12 часов дня телеобращение вышло в эфир. Что у меня дальше в плане? Встреча с патриархом Алексием. Я вернулся в кабинет. Медленно вошел патриарх. Я сообщил ему о своем решении. Он посмотрел на меня внимательно. Долго держал паузу. "Мужское решение", - сказал патриарх совсем не церковные слова. Потом искренне благословил. Какое-то время мы поговорили втроем - патриарх, Путин и я. Заметил, и это было приятно, что у Владимира Владимировича сложились с его святейшеством добрые, человеческие отношения. Путину нужна будет помощь этого мудрого человека... Патриарх пожелал нам удачи и попрощался. Следующий этап - передача ядерного чемоданчика. Поскольку для публики это действие самое интересное, по просьбе Дмитрия Якушкина мы засняли с помощью нашего телеоператора этот исторический акт на пленку. Хотя процедура на самом деле достаточно скучная. Еще один атрибут президентской власти с этого момента ложится на плечи Владимира Путина. А я освобождаюсь от него. Отныне за ядерную кнопку отвечаю не я. Может быть, теперь с бессонницей будет легче справляться?.. 11.30. Встреча с силовыми министрами. Торжественный прощальный обед. Стол накрыли в президентских апартаментах на третьем этаже. Это наше прощание. Мое прощание с надежными товарищами, их прощание с верховным главнокомандующим. Слова, что были сказаны друг другу в те минуты, буду помнить всегда. Вдруг где-то без десяти двенадцать Тане срочно позвонила Наина. "Таня, - сказала она, - я тут подумала, нельзя сегодня объявлять об отставке. Зачем людей беспокоить, зачем им волноваться, переживать?.. Представляешь, надо Новый год праздновать, а президент ушел. Что, не мог пару дней подождать? Новый год закончится, и можно будет уходить. Подумайте, поговори с папой еще". Таня железным голосом в ответ: "Мама, это невозможно, не волнуйся, все будет хорошо, смотри телевизор". Кстати, с телевизором получилось недоразумение. В зале, где мы собрались с силовыми министрами, за пять минут до эфира выяснилось, что телевизора поблизости нигде нет. Стали срочно искать. Ближайший телевизор оказался в Танином кабинете. Притащили. Еле успели его включить, буквально за полминуты до начала выступления. Смотреть телевизор было трудно. Хотелось закрыть глаза, опустить голову. Но смотрел прямо. Министры, генералы - все смотрели молча. У некоторых были на глазах слезы. И это у самых суровых мужчин в стране. Выпили шампанского. Люстры, хрусталь, окна - все светилось ровным новогодним светом. И я вдруг первый раз за этот день по-настоящему почувствовал Новый год. Ну и подарочек же всем я сегодня сделал! Откуда-то появился огромный букет цветов. Около часа дня я поднялся, попрощался со всеми и пошел к выходу. Было легко, светло на душе. И только необычно громко стучало сердце, напряжение этих дней давало себя знать. В коридоре около лифта остановился. Чуть не забыл! Достал из кармана президентскую ручку. Именно ту, которой подписал самый последний свой указ. И подарил ее Путину. Все. Теперь все. Все, что хотел сегодня сделать, - сделал. Спустился к подъезду. Подъехала моя машина. Снег. Какой мягкий чистый снег в Кремле! Хочется что-то важное сказать на прощание Владимиру Путину. Какой же тяжкий труд ему предстоит впереди. И как хочется ему хоть чем-то помочь. "Берегите... Берегите Россию", - говорю я ему. Путин посмотрел на меня, кивнул. Машина медленно сделала круг. Закрыл глаза. Все-таки я устал. Очень устал. По дороге на дачу в машине раздался звонок. Адъютант сказал: "С вами хочет переговорить Клинтон". Я попросил президента США связаться со мной позже, в 17 часов. Теперь можно позволить себе это. Теперь я пенсионер. Меня встречали Наина и Лена, целовали, поздравляли. Позвонила внучка Катя: "Ну, деда! Ты просто герой!" Таня не отходила от телефона. Звонков было море. Я ей сказал: "Посплю часа два. Не будите". На Новый год, как всегда, был Дедом Морозом. Вынимал из мешка подарки. А мне подарили часы. Потом мы вышли из дома. Звезды. Сугробы. Деревья. Темная-темная ночь. Давно мы с моей семьей не были так счастливы. Очень давно... Утром тоже грусти не было. ТАНЯ В конце 1995-го у меня случился острый сердечный приступ. По сути дела, первый инфаркт. Значения этому я не придал: отлежался, отдышался - и снова в бой. Наплевательское отношение к своему здоровью, вероятно, вообще было свойственно многим руководителям. Тучные от сидячего образа жизни, обрюзгшие от вредных привычек, с красными от вечного недосыпа глазами, с тяжелым выражением лица - это был особый человеческий тип. Я, правда, себя считал исключением среди них, поскольку занимался спортом: плавал в ледяной воде, ходил на лыжах, играл в волейбол и теннис, обожал прогулки. Да и наследственность у меня хорошая: отец и дед оба прожили до глубокой старости, были как будто из мореного дуба сделаны. Вот и я на свой организм всегда рассчитывал - он справится! Как видно, ошибался. После 40-45 лет сердце человеческое, особенно у мужчин, часто дает сбой, будь ты спортсмен или сибарит, будь ты монах или грешник. ... Новый, 96-й год встретил в каком-то смятении. Сразу после сердечного приступа и сразу после тяжелейшего поражения на думских выборах. Блок левых партий, главным образом коммунистов и аграриев, в декабре 95-го получил в новой Думе более сорока процентов, то есть около двухсот голосов. А так называемая партия власти во главе с Виктором Черномырдиным ("Наш дом - Россия") еле-еле набрала десять. К тому же мы по-прежнему не видели просвета в чеченской войне. С таким грузом моральной ответственности было очень нелегко идти на второй срок. ... Вот в такой ситуации встречал я 1996 год. Год, когда не только стране, но и мне самому предстояло сделать свой главный выбор - избираться на второй срок или нет, идти или не идти на президентские выборы. Наина очень не хотела моего выдвижения. Да и меня самого постоянные стрессы совершенно измотали, выжали все соки. Может быть, впервые в жизни я вдруг ощутил себя почти в полной политической изоляции. Дело было даже не в трехпроцентном рейтинге (как тогда говорили, "рейтинг практически отрицательный"), а в том, что я перестал чувствовать поддержку тех, с кем начинал свою политическую карьеру, с кем шел на первые депутатские и потом на президентские выборы. Интеллигенция, политики-демократы, журналисты - мои союзники, моя неизменная опора - как будто отошли от меня. Одни из-за войны в Чечне, другие из-за неожиданных и громких отставок, третьи - неудовлетворенные общим ходом развития нашей страны. У всех нашлись свои причины, вроде бы логичные, справедливые. Но было у меня интуитивное чувство: эти люди готовы объединиться, они по-прежнему мои союзники, только нужно эту объединяющую всех идею найти! ... В конце 1995 года в моем ближайшем окружении (а неформальным его лидером тогда был Александр Коржаков, руководитель моей охраны) стала обсуждаться идея: наследником Ельцина должен быть не проигравший думские выборы Виктор Черномырдин, а Олег Сосковец, первый вице-премьер. Статный мужчина "с открытым русским лицом", настоящий хозяйственник, бывший директор металлургического завода, по сути дела, второй человек в правительстве, он был вполне достойной представительной фигурой. Тогда я еще не до конца понимал, насколько опасен Коржаков в роли "спасителя отечества", почему он так рьяно протежировал своему ближайшему другу Олегу Сосковцу. Мне никто ничего не говорил в открытую, но я и так видел, как упорно Коржаков подталкивает меня к тому, чтобы я отправил в отставку Черномырдина. Дальнейший ход событий просматривался тоже достаточно четко: на волне борьбы с чеченским сепаратизмом, на волне "коммунистической угрозы" к власти приходит полувоенная команда постсоветских генералов: начальник службы безопасности Александр Коржаков, директор ФСБ Михаил Барсуков, которых прикрывает своим могучим телом первый вице-премьер Олег Сосковец. Найдутся и другие... Буду неискренен перед читателем, если скажу: вот именно так я тогда и думал, именно поэтому и пошел на выборы. Нет, не поэтому. Я стоял перед жизнью, продуваемый всеми ветрами, сквозняками, стоял и почти падал от порывов ветра: крепкий организм - подвел; "ближайшие друзья" - уже нашли тебе замену, как стая, которая исподволь, постепенно намечает нового вожака; наконец, отвернулись от тебя и те, на кого ты всегда опирался, кто был твоим последним рубежом, резервом, - духовные лидеры нации. А народ... Народ не может простить ни "шоковой терапии", ни позора в Буденновске и Грозном. Казалось бы, все проиграно. В такие моменты приходит прозрение. И вот с ясной головой я сказал себе: если иду на выборы - выигрываю их, вне всяких сомнений. Это я знаю точно! Несмотря на все прогнозы, несмотря на рейтинги, несмотря на политическую изоляцию. Но вот вопрос: иду ли? Может, действительно пора мне сойти с политической сцены? Но мысль о том, что я тем самым буду способствовать приходу к власти коммунистов, показалась нестерпимой. Вероятно, выручила моя всегдашняя страсть, воля к сопротивлению. В конце декабря я свой выбор сделал... ... А потом появилась Таня. Читатель не должен удивляться, встретив в книге эту фразу. Лена и Таня, мои дочери, никуда из моей жизни, конечно, не исчезали. Самые любимые, дорогие люди. Но железное правило - семья отдельно, работа отдельно - я никогда не нарушал. Не нарушал до весны 1996 года... У каждого человека свои привычки, свой характер, свой образ жизни. Здесь общих законов нет. Сейчас стало общеизвестным, что Михаил Сергеевич Горбачев от своей жены секретов не держал. И по-своему он был, конечно, прав. У меня была прямо противоположная ситуация: долгие годы в семье я о политике вообще не говорил. Ни слова! Все новости жена и дочери узнавали только по телевизору. Я выслушивал их мнения, восклицания, реплики - и молчал. Со стороны это выглядело, наверное, довольно странно. "Боря, ну сколько же можно не платить пенсии людям! Когда правительство с этим наконец разберется?" Я молчу, как в рот воды набрал. Или отвечаю вроде бы невпопад: "Слушайте, а какая погода сегодня отличная!" Мои мнения о людях, о ситуациях они вычисляли по каким-то словечкам, жестам, реакциям. Так продолжалось долгие годы: читать длинные и сложные лекции о политике я отказывался, а разговаривать на поверхностном уровне - не хотел. Но в момент жесточайшего политического кризиса, когда от меня отвернулись почти все бывшие союзники, семья неожиданно пришла мне на помощь. Пришла в лице дочери. ... Таня была абсолютным технарем, ни о какой политике не помышляла. Ей к тому времени было уже за тридцать. Самостоятельный, сложившийся человек. Окончила факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ, уже довольно долго работала в КБ "Салют", была хорошим программистом, занималась баллистикой, в частности расчетом траекторий космических летательных аппаратов. На мою бурную политическую карьеру смотрела, как мне всегда казалось, с уважением и, наверное, с некоторым восторгом, испугом, жалостью: папа, куда же тебя занесло? И в личной жизни у Тани все сложилось. Ее муж, Алексей Дьяченко, конструктор и сын конструктора, работал в том же бюро. Сын Борька был уже старшеклассником, младший сын Глеб только что родился. Таня как раз была в отпуске по уходу за ребенком, растила маленького Глеба. ... В начале января я объявил о своем решении идти на выборы. Тогда же был создан мой предвыборный штаб, руководителем которого стал Сосковец. Я рассуждал так: если у Олега Николаевича есть политические амбиции, пусть он их проявит. Пусть покажет, какой он политик, какой политической волей обладает. А там посмотрим... Скандалы в штабе начались почти сразу же. Первый - с подписями по поддержке кандидата в президенты, необходимыми по Закону о выборах. Газеты мгновенно разнесли весть о том, что в день зарплаты железнодорожников и металлургов заставили расписываться сразу в двух ведомостях: в одной - за зарплату, в другой - за президента Ельцина. Я попросил проверить. Оказалось - правда. Это был не только позор на весь мир. Важно было другое - руководитель штаба просто "забыл" о том, что мы живем уже в другой стране. Это сейчас мы произносим как само собой разумеющееся: политическое планирование, предвыборные технологии. До таких тонкостей тогда не доходили. Шла сплошная, беспардонная накачка губернаторов: вы должны, вы обязаны обеспечить! Серые от испуга губернаторы встречали, рапортовали, но что толку! Ни внятных лозунгов, ни внятной стратегии, ни анализа ситуации не было и в помине. Помню, как Сосковец по какому-то незначительному поводу грубо наорал на телевизионщиков: что-то там не то показали в выпуске "Вестей". Практически поссорил нас с телевизионными журналистами. Это был единый стиль. Такая работа живо напомнила мне заседания бюро обкома партии - те же методы, слова, отношения, как будто из глубокого прошлого. В кулуарах вроде бы нормальные живые люди, на заседаниях - наглухо застегнутые "пиджаки". Тогда-то я и понял, что мне в штабе нужен свой человек. Человек, который беспристрастно и честно сможет рассказать мне о том, что происходит, поможет увидеть ситуацию другими глазами. И самое главное - он должен быть свободен от групповых пристрастий, быть вне борьбы различных "интересов", которыми полна вся эта предвыборная деятельность. Где же его взять? Да еще такого, который не вызвал бы подозрений, интриг, вошел бы туда спокойно и незаметно. Практически человек-невидимка! Как-то раз ко мне в Барвиху приехал Валентин Юмашев. Я не выдержал и поделился с ним своими мыслями: чувствую, что процесс не контролирую, вижу по потухшим глазам помощников, в частности Виктора Илюшина, что ситуация в штабе день ото дня ухудшается и мы медленно, но верно погружаемся в болото. И судя по всему, штаб - сплошная склока, никакой стратегии нет, советский стиль общения, на собрание единомышленников совсем не похож. "Нужен свой человек в штабе", - сказал я. Валентин послушал, покивал, задумался. ... Но кто? Кто это может быть? "А если Таня?" - вдруг спросил он. Я вначале даже не понял, о ком он говорит. При чем тут Таня? Это было настолько непривычно, что меня сразу же одолели сомнения: как это будет воспринято в обществе? Что скажут журналисты, политики? Как она будет встречена в Кремле? ... С другой стороны, Таня - единственный человек, который сможет донести до меня всю информацию. Ей скажут то, чего не говорят мне в глаза. А она человек честный, без чиновничьих комплексов, скрывать ничего не будет. Она молодая, умная, она моя дочь, с моим характером. С моим отношением к жизни. В середине марта создан новый предвыборный совет - его возглавил я сам, а замом стал Виктор Черномырдин. На заседании не без волнения представил Таню: "Представляю вам нового члена предвыборного штаба Татьяну Дьяченко". Вначале никто ничего не понял: ну, появилось новое лицо, ну, сидит девушка допоздна, появляется рано утром, днюет и ночует на этих совещаниях, общается со всеми, задает наивные вопросы. Может, причуда просто такая? И вдруг в какой-то момент стало понятно: при ней многое стало невозможным. Интриги, склоки, мужская борьба самолюбий вдруг улетучились сами собой. Мне об этом рассказали только потом, сам-то я на все эти бесконечные совещания не ходил. Дело в том, что Таня пришла в этот кремлевский мир из другой жизни. Ее простые, естественные реакции сбивали с толку видавших виды чиновников. Она спрашивала: а почему? И глупость, прикрытая бюрократическим апломбом, мгновенно себя обнажала. И проблема приобретала совершенно ясные очертания. На некоторых совещаниях Таня совершенно в открытую, не стесняясь, говорила вещи, которые просто шокировали аудиторию: "Слушайте, кого мы выбираем?! Почему папа встречается только с начальниками? Что, нормальных людей вокруг нет? Это же ни в какие ворота не лезет... " Что чувствует отец взрослой дочери, когда она стала окончательно взрослой? Это очень сложно выразить словами. Это какая-то другая любовь, не менее сильная, чем та, которую испытываешь, когда она еще малыш, ребенок, подросток, девушка, молодая мама. На всех этапах по-разному. А тут... какое-то удивительное чувство покоя. Открываешь во взрослой дочери и потрясающее женское обаяние, и мягкость, и ум, и тонкость. В то же время с некоторым удивлением обнаруживаешь в ней свои черты. И при всем этом она тот человек, который может сказать тебе, порой даже резко, всю правду. Разумеется, понимание этого пришло далеко не сразу. А сначала были одни чувства. Противоречивые чувства. Но чаще очень хорошие. Таня теперь была все время где-то рядом. Насколько спокойнее я стал себя ощущать!.. Подойдет, поправит галстук, застегнет пуговицу на рубашке - и у меня настроение улучшается. А психологический тонус для кандидата в президенты - вещь абсолютно неоценимая. И еще. До того как Таня пришла в штаб, я думал, что нагрузок, которые обещала предвыборная гонка, просто не выдержу. Физически. Все эти поездки, выступления заранее вызывали у меня стресс. Ведь сорвусь, слягу. Что делать? А тут я вдруг стал думать: нет, не сорвусь. Смогу. Но самое главное - совершенно естественно стали разрешаться, казалось бы, неразрешимые проблемы. Примерно в это время я встретился в Кремле с руководителями крупнейших банковских и медиа-групп: с Гусинским, Ходорковским, Потаниным, Березовским, Фридманом и другими известными бизнесменами... Это была первая моя встреча с представителями российского бизнеса в таком составе. Она состоялась по их инициативе, к которой я поначалу отнесся довольно сдержанно. Понимал, что деваться им некуда, все равно будут меня поддерживать, и думал, что речь пойдет, видимо, о финансировании моей предвыборной кампании. Но речь пошла совсем о другом. "Борис Николаевич, то, что происходит в вашем предвыборном штабе во главе с Сосковцом, в вашем окружении, - это уже почти крах. Именно эта ситуация заставляет одних бизнесменов идти договариваться с коммунистами, других - упаковывать чемоданы. Нам договариваться не с кем. Нас коммунисты на столбах повесят. Если сейчас кардинально не переломить ситуацию, через месяц будет поздно" Такого жесткого разговора я, конечно, не ожидал. Больше того, этим дело не ограничилось: они предложили использовать в предвыборной кампании весь их ресурс - информационный, региональный, финансовый, но самое главное - человеческий. Они рекомендовали в штаб своих лучших людей. Тогда и появилась так называемая аналитическая группа, куда вошли Игорь Малашенко, Сергей Зверев, Василий Шахновский, независимый социолог Александр Ослон и другие молодые, сильные аналитики. Поразило и заставило задуматься больше всего их общее мнение: в штабе нужен Анатолий Чубайс! Чубайс буква