ствием, решение проблемы Прибалтийских государств... В Европе нет другой возможности... Если волею судеб нам предстоит испробовать силы на Западе, то очень важно иметь большие территории на Востоке. Во время войны надежд на рекордные урожаи значительно меньше, чем в мирное время". Кроме того, добавляет Гитлер, население негерманских территорий станет источником рабочей силы - первый намек на рабовладельческую программу, которую он позже привел в исполнение. Выбор первой жертвы очевиден. О том, чтобы щадить Польшу, вопрос не стоит. Решение уже принято: напасть на Польшу при первом удобном случае. "Мы не можем ожидать, что события начнут разворачиваться так же, как в Чехословакии. Будет война. Наша задача - изолировать Польшу. От успешной изоляции Польши зависит успех всего". Итак, будет война. Только с "изолированной" Польшей? Здесь мысль фюрера не совсем ясна. Его высказывания становятся противоречивыми. Он говорит, что сам решит, когда отдать приказ о нападении. "Это не должно случиться одновременно с пробой сил на Западе... Не исключено, что германо-польский конфликт приведет к войне с Западом, тогда на первом месте будет борьба против Англии и Франции. Следовательно, главное: конфликт с Польшей... завершится успешно только в том случае, если в нем не будут участвовать страны Запада. Если это невозможно, лучше напасть на западные страны и одновременно покончить с Польшей". От быстро следующих друг за другом противоречивых заявлений генералы, вероятно, смутились, может быть, даже вынули монокли, но в записи Шмундта об этом ничего не сказано, как и о том, что кто-либо осмелился выяснить, что же все-таки произойдет. После этого Гитлер перешел к вопросу о России. "Не исключено, - заявил он, - что России судьба Польши окажется безразлична". Однако, если Советский Союз объединится с Англией и Францией, то это заставит его, фюрера, "напасть на Англию и Францию и нанести им несколько сокрушительных ударов". Это явилось бы повторением той ошибки, которую допустил в 1914 году Вильгельм II. Хотя в своей речи Гитлер анализировал ошибки мировой войны, уроков из них он, очевидно, не извлек. Теперь мысли его обратились к Англии: "Фюрер сомневается в возможности мирного соглашения с Англией. Нужно быть готовыми к пробе сил. Англия усматривает в нашем развитии стремление установить гегемонию, которая ее ослабит, Следовательно, Англия - наш враг и борьба с ней является вопросом жизни и смерти. В чем же будет заключаться этот конфликт? Англия не может покончить с Германией несколькими мощными ударами, не может сокрушить нас силой. Для Англии необычайно важно вести боевые действия как можно ближе к Руру. Французской крови жалеть не будут. (Западный вал!) Наше существование зависит от того, будем ли мы владеть Руром". Решив повторить одну ошибку кайзера - напасть на Францию и Англию в случае, если они вступят в союз с Россией, Гитлер объявил, что последует по стопам императора и в другом деле, потом обернувшемся для Германии катастрофой. "Голландские и бельгийские авиационные базы должны быть заняты нашими войсками. Заявления о нейтралитете можно проигнорировать. Если Англия захочет вмешаться в польскую войну, мы должны молниеносно напасть на Голландию. Наша задача - создание новой линии обороны на территории Голландии. Война с Англией и Францией станет вопросом жизни и смерти. Мысль о том, что мы можем дешево отделаться, вызывает опасение... Нам остается только сжечь корабли, и тогда вопрос будет ставиться не "правильно это или нет", а "быть или не быть восьмидесяти миллионам людей". Хотя Гитлер заявил, что Германия нападет на Польшу "при первом удобном случае", и все присутствовавшие знали, что на это будет нацелена вся военная мощь Германии, по словам фюрера, он не мог не думать об Англии. "Англия, - отмечал он, - ведущая антигерманская сила". После этого он перешел к обсуждению ее сильных и слабых сторон: "Англичанин горд, смел, тверд, решителен, хороший организатор. Он умеет использовать любую ситуацию. У него в крови страсть к приключениям и отвага нордической расы... Англия сама по себе - держава мирового масштаба. Она остается нерушимой на протяжении трех столетий. У нее есть союзники. Но держава - это не только нечто конкретное, нужно учитывать и ее психологическое воздействие на окружающий мир. К этому нужно добавить несметные богатства и вытекающую отсюда платежеспособность. Геополитическая безопасность, гарантированная Сильным флотом и храбрыми летчиками". Затем Гитлер напомнил своим слушателям о слабых сторонах Британии, перечислив их: "Если бы в минувшей войне у нас было на два броненосца и на два крейсера больше и Ютландское сражение началось утром, то английский флот был бы разбит, а Англия была бы поставлена на колени {В Ютландском морском сражении (1916 год), крупнейшем в первой мировой войне, ни одна из сторон не достигла цели, однако английский флот, располагавший превосходящими силами, сохранил господствующее положение на море. - Прим. тит. ред.}. Это означало бы конец мировой войны. В давние времена... для того, чтобы завоевать Англию, необходимо было вторгнуться в ее пределы. Англия могла прокормить себя. Сегодня она уже не способна на это. Как только Англия окажется отрезанной от источников снабжения, она вынуждена будет капитулировать. Ввоз продовольствия и топлива зависит от защищающего ее флота. Налеты люфтваффе на Англию не заставят ее капитулировать. Но если будет уничтожен флот, тогда капитуляция последует немедленно. Нет сомнений в том, что внезапное нападение может привести к быстрому решению вопроса". Внезапное нападение? Какими силами? Безусловно, адмирал Редер должен был воспринимать слова Гитлера как вздор. В соответствии с так называемым планом Z мощность немецких ВМС только приблизится к мощности английского флота к 1945 году. А в данный момент, весной 1939 года, у Германии не было тяжелых кораблей, чтобы потопить британский флот, даже внезапно его атаковав. Вероятно, Англию можно было победить другим способом. Здесь Гитлер спустился на землю и изложил стратегический план, который через год был осуществлен с необычайным успехом. "Задачей должно быть нанесение противнику сокрушительного или решающего удара с самого начала. Вопросов о правоте и неправоте, о договорах касаться в данном случае не следует. Это будет возможно только в случае, если мы не "скатимся" к войне с Англией из-за Польши. Следует готовиться к длительной войне, но нужно готовить и внезапное нападение. Любые английские силы, вторгшиеся на континент, необходимо уничтожить. Армия должна занять позиции, важные для флота и люфтваффе. Если мы успешно оккупируем и удержим Голландию с Бельгией и одолеем Францию, плацдарм для успешной войны против Англии будет создан. Тогда люфтваффе смогут плотно блокировать Англию с западного побережья Франции, а флот будет осуществлять более широкую блокаду силами подводных лодок". Все это было выполнено примерно через год. И еще один важный стратегический план, изложенный Гитлером 23 мая, был в дальнейшем реализован. Если бы в начале первой мировой войны немецкая армия продвигалась в направлении Ла-Манша, а не в направлении Парижа, то итог войны оказался бы другим. Может быть. Во всяком случае, он попробует сделать это в 1940 году. "Наша задача, - сказал в заключение Гитлер, вероятно, забыв на время о Польше, - поставить Англию на колени". Под конец было сделано еще одно замечание: "Секретность - основное условие успеха. Наши планы необходимо держать в тайне как от Италии, так и от Японии". Гитлер не доверял даже своему генеральному штабу, начальник которого, генерал Гальдер, находился в числе прочих слушателей. "Наши разработки, - продолжал фюрер, - не должны вестись силами генерального штаба. Иначе не стоит говорить о полной секретности". По его приказу разработка военных операций была поручена небольшой группе офицеров ОКВ. 23 мая 1939 года Гитлер, по его собственному выражению, сжег корабли. Война казалась неминуемой. Германии требовалось жизненное пространство на Востоке. Для завоевания его нападение на Польшу необходимо осуществить при первой возможности. Данциг в данном случае ни при чем, он - просто предлог. На пути стоит Англия - она действительно является основной антигерманской силой - отлично! Достанется и ей, и Франции. Это будет борьба не на жизнь, а на смерть. Когда 5 ноября 1937 года фюрер впервые изложил свои агрессивные планы, фельдмаршал фон Бломберг и генерал фон Фрич протестовали, что Германия для участия в европейской войне слишком слаба. Летом следующего года из-за несогласия с Гитлером ушел в отставку начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Бек. Однако 23 мая 1939 года ни один из присутствовавших генералов и адмиралов не усомнился в мудрости выбранного Гитлером курса - по крайней мере, в записях о ходе встречи об этом ничего не говорится. Их удел, как они понимали, беспрекословно подчиняться, а не задавать вопросы. Они применяли свои незаурядные способности для разработки планов агрессии. 7 мая сотрудником генерального штаба сухопутных войск полковником Гюнтером Блюментритом, который вместе с генералами Рундштедтом и Манштейном вошел в состав небольшой рабочей группы, были представлены примерные разработки операции "Вайс". Фактически это был план завоевания Польши - талантливый и смелый. Перед реализацией в него были внесены лишь незначительные поправки. Адмирал Редер в директиве с грифом "совершенно секретно" от 16 мая изложил план действий ВМС в рамках операции "Вайс". Поскольку Польше принадлежало всего несколько миль побережья Балтийского моря к западу от Данцига и располагала она слабым флотом, проблем тут не предвиделось. Адмирала волновали больше Англия и Франция. Вход в Балтийское море предполагалось блокировать подводными лодками и двумя карманными линкорами, тогда как остальным подводным лодкам и линкорам предписывалось готовиться к войне в Атлантике. По приказу фюрера ВМС надлежало быть готовыми принять участие в операции "Вайс" к 1 сентября, но Редер торопил командиров, потому что "в свете последних политических событий" боевые действия могли начаться раньше. В мае 1939 года в Германии полным ходом велись приготовления к войне, которая должна была начаться в конце лета. Глухо гудели большие военные заводы, выпуская пушки, танки, самолеты и военные корабли. Штабы армии, ВВС и ВМС вносили последние коррективы в свои планы. Численность вооруженных сил была увеличена за счет призванных на летние сборы. Гитлер мог быть доволен. На следующий после его выступления день, 24 мая, генерал Георг Томас, начальник отдела экономики и вооружений ОКВ, подытожил достигнутое на закрытом совещании в министерстве иностранных дел. Генерал напомнил собравшимся, что императорской армии для того, чтобы увеличить свою численность с 43 до 50 дивизий, понадобилось шестнадцать лет - с 1898-го по 1914-й, тогда как армия третьего рейха увеличилась с семи дивизий до 41 всего за четыре года. В их число входили пять тяжелых танковых дивизий и четыре легких ("современная кавалерия"), каких не было ни в одной армии мира. На флоте практически из ничего построили два линкора водоизмещением 26 тысяч тонн {Указывая тоннаж немецких линкоров, генерал Томас обманывал даже министра иностранных дел. Имеется интересный документ ВМС Германии, датированный 18 февраля 1938 года, из которого явствует, что фальшивые цифры тоннажа немецких линкоров публиковались специально, чтобы не было несоответствий англо-германскому морскому соглашению. В документе говорится, что в действительности водоизмещение линкоров составляло 31 300 тонн и 41 700 тонн. Любопытный образчик хитрости нацистов. - Прим. авт.}, два тяжелых крейсера, 17 эсминцев и 47 подводных лодок. На верфях строились два линкора водоизмещением 35 тысяч тонн, авианосец, четыре тяжелых крейсера, пять эсминцев, семь подводных лодок; планировалась постройка еще большего числа кораблей. Люфтваффе смогли создать 21 эскадрилью и имеют в своем составе 260 тысяч человек. Военная промышленность, говорил генерал Томас, производит на настоящий момент продукции больше, чем в период своего расцвета во время минувшей войны. Во многих ее отраслях показатели были более высокими, чем в любой другой стране мира. Перевооружение Германии, по заявлению генерала Томаса, стало беспрецедентным явлением. Хотя военная мощь Германии к лету 1939 года неизмеримо возросла, успех в войне, которую Гитлер планировал начать осенью, зависел от того, какой характер примет эта война. Германия все еще не была и, вероятно, никогда бы не стала настолько сильна, чтобы воевать одновременно с Англией, Францией и Россией, не считая Польшу. В начале этого рокового лета все зависело от того, сможет ли Гитлер ограничить масштабы войны. Прежде всего нельзя было допустить, чтобы Россия заключила военный союз с Западом - а именно этим занимался Литвинов до своего падения, - союз, который Чемберлен сначала отверг, но к мысли о котором вернулся в конце мая. Вмешательство России: II Во время дебатов, проходивших в палате общин 19 мая, британский премьер в очередной раз холодно, даже презрительно отнесся к предложениям России - так, во всяком случае, показалось Черчиллю. Чемберлен долго и нудно объяснял, что "между двумя правительствами существует некая завеса, некая стена, преодолеть которую очень трудно". Черчилль, поддерживаемый Ллойд Джорджем, в свою очередь доказывал, что Москва сделала "предложение... более простое, более откровенное и более эффективное", чем предложения самого Чемберлена. Черчилль умолял правительство его величества "взглянуть горькой правде в глаза: без надежного фронта на Востоке невозможна надежная защита на Западе, а без России невозможно создать надежный Восточный фронт". Учитывая бурю протестов, раздававшихся с обеих сторон, Чемберлен 27 мая отослал наконец инструкцию послу в Москве, предписывавшую согласиться на обсуждение пакта о взаимопомощи, военной конвенции и гарантий государствам, которым угрожает Гитлер {27 мая британский посол и французский поверенный в делах передали Молотову англо-франиузский проект предполагаемого соглашения. К удивлению западных послов, Молотов воспринял его довольно холодно. - Прим. авт.}. Посол фон Дирксен извещал министерство иностранных дел Германии, что английское правительство пошло на этот шаг "крайне неохотно". Далее он отметил причины, побудившие Чемберлена пойти на такой шаг. Он срочно доложил в Берлин, что в британском министерстве иностранных дел циркулируют слухи, будто Германия прощупывает пути сближения с Москвой, что там "опасаются, что Германии удастся нейтрализовать Советскую Россию и даже убедить ее сделать заявление о своем благожелательном нейтралитете. Это будет равнозначно полному краху политики окружения". В последний день мая Молотов впервые выступил с речью в качестве Народного комиссара по иностранным делам. Обращаясь к Верховному Совету СССР, он сурово заклеймил западные демократии за их колебания и предупредил, что если они всерьез намерены заключить соглашение с Советским Союзом, чтобы остановить агрессора, то должны перейти к решительным действиям и достичь договоренности по трем основным пунктам: 1. Заключить трехсторонний договор о взаимопомощи, носящий чисто оборонительный характер. 2. Дать гарантии всем государствам Центральной и Восточной Европы, включая все европейские государства, граничащие с Советским Союзом. 3. Заключить соглашения, определяющие форму и размеры немедленной и эффективной помощи сторон друг другу и малым государствам, над которыми нависла угроза агрессии. Молотов заявил также, что переговоры с Западом не означают отказ России от "деловых отношений на практической основе" с Германией и Италией, не исключено, что торговые отношения с Германией будут возобновлены. Посол Шуленбург, докладывая об этом выступлении в Берлин, подчеркнул слова Молотова о готовности России подписать соглашение с Англией и Францией "при условии, если все ее требования будут приняты", и отметил, что из сказанного в докладе следует: до реального соглашения пока далеко. Шуленбург обратил внимание на то, что Молотов в своем выступлении "избегал нападок на Германию и проявлял готовность продолжить переговоры, начатые в Берлине и в Москве". Такую же готовность совершенно неожиданно выразил в Берлине Гитлер. Всю последнюю декаду мая фюрер и его советники ломали голову над тем, как подступиться к России и сорвать англо-русские переговоры. В Берлине казалось, что Молотов во время беседы с Шуленбургом 20 мая достаточно холодно воспринял предложения Германии. Поэтому на следующий день Вайцзекер сообщил послу, что в свете всего сказанного Народным комиссаром "мы должны сидеть тихо и ждать, пока русские не выскажутся более откровенно". Однако Гитлер, уже назначивший точную дату нападения на Польшу - 1 сентября, не мог сидеть тихо. Примерно 25 мая Вайцзекер и Фридрих Гаус, заведующий юридическим отделом министерства иностранных дел Германии, были вызваны в загородную резиденцию Риббентропа в Зонненбурге. Там, согласно письменным показаниям Гауса на Нюрнбергском процессе {Письменные показания не были приняты в качестве свидетельских, но это не лишает их достоверности. Все документы, касающиеся советско-германского сотрудничества, рассматривались трибуналом очень осторожно, поскольку один из четырех судей был русский. - Прим. авт.}, им сообщили, что фюрер желает "установить более приемлемые отношения между Германией и Советским Союзом". Риббентроп составил проект инструкции Шуленбургу, в котором была детально разработана новая линия поведения и указывалось, что встречи с Молотовым следует добиваться "как можно скорее". Этот документ был обнаружен среди прочих трофейных документов министерства иностранных дел. Судя по визе, документ был представлен Гитлеру 26 мая, что говорит о многом. Становится очевидно, что немецкое министерство иностранных дел было убеждено, что англо-русские переговоры успешно завершатся, если Германия не предпримет самые решительные меры. Риббентроп предложил Шуленбургу сказать Молотову следующее: "Столкновений между внешнеполитическими интересами Германии и Советской России не существует... Настало время наладить нормальные мирные советско-германские отношения... Итало-германский союз направлен не против Советского Союза, а против англофранцузского союза... Если вопреки нашим желаниям дело дойдет до столкновения с Польшей, то это никоим образом не затронет интересов Советского Союза. Более того, мы твердо заверяем, что при решении польско-германского вопроса - неважно, каким способом, - мы будем учитывать русские интересы, насколько это возможно". Далее нужно было обратить внимание на опасность для России союза с Англией. "Мы не можем понять, что заставляет Россию играть важную роль в политике окружения, проводимой Англией... Для России это будет означать одностороннее обязательство без равноценной замены с британской стороны... Британия не в состоянии предложить России равноценной замены, как бы ни были сформулированы договоры. Существование Западного вала делает оказание помощи Европе невозможным... Мы убеждены, что Англия в очередной раз сохранит приверженность своей традиционной политике, при которой другие государства таскают для нее каштаны из огня". Шуленбург должен был также подчеркнуть, что у Германии "нет агрессивных намерений по отношению к России". И наконец, ему предписывалось сообщить Молотову, что Германия готова не только обсудить с Советским Союзом экономические вопросы, но и "вернуться к нормальным политическим отношениям". Гитлер полагал, что проект может завести слишком далеко и велел его придержать. На фюрера, как уверял Гаус, произвело впечатление недавнее оптимистичное заявление Чемберлена - 24 мая премьер-министр сказал в палате общин, что в результате новых английских предложений договор с Россией может быть подписан "в ближайшем будущем". Гитлер опасался, что его предложения будут отвергнуты. Он не оставил идеи сближения с Советским Союзом, но полагал, что искать подходы для этого следует более осторожно. Все, что волновало фюрера в последнюю неделю мая, документально отражено в трофейных бумагах министерства иностранных дел. Примерно 25 мая - точную дату установить трудно - он неожиданно пришел к выводу, что необходимо форсировать переговоры с Советским Союзом, чтобы сорвать англо-советские переговоры. Шуленбургу было предписано немедленно встретиться с Молотовым. Но инструкция Риббентропа, проект которой показали Гитлеру 26 мая, так и не была отослана Шуленбургу. Фюрер отменил ее. В тот вечер Вайцзекер отправил Шуленбургу телеграмму, в которой советовал проявлять сдержанность и не предпринимать никаких шагов без дальнейших инструкций. Эта телеграмма, а также письмо, составленное статс-секретарем 27 мая, но отправленное в Москву только 30 мая с очень важным постскриптумом, во многом объясняют колебания Берлина. В письме от 27 мая Вайцзекер писал Шуленбургу, что, по мнению, циркулирующему в Берлине, англо-русские переговоры "не так легко будет сорвать" и Германия опасается решительно вмешиваться, чтобы не вызвать "раскатов татарского хохота" в Москве. Помимо того, статс-секретарь сообщил, что как Япония, так и Италия холодно отнеслись к планируемому сближению Германии с Москвой. Такое отношение союзников способствовало формированию в Берлине мнения, что лучше сидеть тихо. "Таким образом, - писал он в заключение, - мы хотим выждать и посмотреть, насколько Москва и Лондон с Парижем свяжут себя взаимными обязательствами". По каким-то причинам Вайцзекер не отправил это письмо сразу - вероятно, он полагал, что Гитлер еще не принял, окончательного решения. Когда же 30 мая он все-таки отправил письмо, то добавил к нему постскриптум: "P. S. К изложенному выше могу добавить, что с благословения фюрера подход к русским отыскать все-таки придется, но очень осторожно, во время беседы, которую мне надлежит провести сегодня с русским поверенным в делах". Беседа с Георгием Астаховым дала немного, но для немцев она знаменовала начало нового этапа. Предлогом для вызова русского поверенного стало обсуждение вопроса о советском торговом представительстве в Праге, которое русские хотели сохранить. Беседа крутилась вокруг этого вопроса - каждый дипломат пытался выяснить, что на уме у другого. Вайцзекер выразил свое согласие с Молотовым в том, что экономические и политические вопросы нельзя разделять полностью, после чего проявил заинтересованность в "нормализации отношений между Советским Союзом и Германией". Астахов заверил коллегу, что Молотов не имеет намерения "закрыть дверь для дальнейших русско-германских переговоров". Оба дипломата проявляли определенную осторожность, но немцев эта беседа вдохновила. В 10.40 вечера 30 мая Вайцзекер отправил сверхсрочную телеграмму Шуленбургу в Москву: "Несмотря на разработанную ранее тактику, мы в конечном счете решили пойти на определенный контакт с Советским Coюзoм {В книге "Нацистско-советские отношения", представляющей собой подборку документов немецкого министерства иностранных дел по этой тематике и изданной в 1949 году госдепартаментом США, эта телеграмма в переводе на английский звучит более сильно: "...Мы решили пойти на вполне определенные переговоры с Советским Союзом". Это побудила многих историков, в том числе и Черчилля, сделать вывод, что телеграмма от 30 мая знаменовала поворотный пункт в усилиях Гитлера заключить сделку с Москвой. Этот поворотный пункт наметился позднее. Как писал Вайцзекер в постскриптуме к письму Шуленбургу, шаги, направленные на сближение, должны быть "очень осторожными". - Прим. авт.}". Может быть, пространный секретный меморандум, который Муссолини направил Гитлеру 30 мая, укрепил решимость фюрера пойти на сближение с Советским Союзом, хотя и с оглядкой. К лету сомнения дуче относительно преждевременного начала войны возросли. Он писал Гитлеру, что убежден: "война между плутократами, консервативными нациями" и государствами оси неизбежна. Но "Италии необходимо время на подготовку, которая может продлиться до конца 1942 года... Только начиная с 1943 года можно рассчитывать на успешное ведение войны". Перечислив ряд причин, по которым "Италии необходим известный мирный период", дуче писал: "По вышеизложенным причинам Италия не хотела бы форсировать начало европейской войны, хотя она убеждена в ее неизбежности". Гитлер, так и не открыв своему большому другу и союзнику, что уже наметил на 1 сентября нападение на Польшу, заверил, что прочел секретный меморандум "с большим интересом", и предложил организовать встречу глав правительств для обсуждения поднятых в нем вопросов. А пока что он решил выяснить, возможно ли пробить брешь в Кремлевской стене. В течение всего июня в Москве между посольством Германии и Анастасом Микояном, Народным комиссаром внешней торговли, велись предварительные переговоры о заключении торгового соглашения. Советское правительство все еще относилось к Берлину с большой долей подозрительности. Как сообщал 27 июня Шуленбург, в Кремле полагают, что, настаивая на заключении торгового соглашения, немцы стремятся торпедировать переговоры русских с Англией и Францией. "Здесь боятся, - докладывал посол в Берлин, - что, как только мы получим это преимущество, переговоры прекратятся сами собой". 28 июня Шуленбург имел продолжительную беседу с Молотовым, которая, как он докладывал в срочной секретной телеграмме, прошла в дружественной обстановке. Тем не менее, когда немецкий посол уверенно сослался на договоры о ненападении, которые Германия совсем недавно заключила с Прибалтийскими государствами {Желая упредить предоставление англо-франко-русских гарантий Латвии и Эстонии, которые граничили с Советским Союзом, Германия 7 июня срочно заключила с ними пакты о ненападении. А 31 мая она заключила аналогичный пакт с Данией, которой, учитывая предшествующие события, казалось, была гарантирована безопасность. - Прим. авт.}, советский комиссар иностранных дел язвительно заметил, что "должен усомниться в действенности таких договоров после опыта, приобретенного Польшей". В конце отчета о беседе Шуленбург писал: "У меня сложилось впечатление, что Советское правительство внимательно следит за нашим политическим курсом и что оно заинтересовано в контакте с нами. Несмотря на то что недоверие очевидно, Молотов говорил о нормализации отношений с Германией как о деле желаемом и возможном". Посол затребовал по телеграфу инструкции относительно своих последующих шагов. Он был одним из сторонников Секта, которые выступали за сближение Германии с Советской Россией после 1919 года и добились этого в Рапалло, и во всех его донесениях за 1939 год проглядывает искреннее стремление восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики. Но, как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера. 29 июня из своей горной резиденции Берхтесгаден Гитлер неожиданно приказал прервать переговоры с русскими. Берхтесгаден, 29 июня 1939 года ...Фюрер решил так: До сведения русских необходимо довести, что из их отношения мы поняли, что продолжение контактов они ставят в зависимость от того, устраивают ли их основы экономических переговоров, как было определено в январе. Поскольку эти основы не удовлетворяют нас, мы в настоящее время не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с русскими. Фюрер согласен, чтобы ответ был задержан на несколько дней. В действительности же суть этого решения была передана в посольство Германии в Москве на следующий день. Вайцзекер телеграфировал: "Министр иностранных дел придерживается мнения, что в части политической сказано достаточно много и что до получения дальнейших инструкций возобновлять переговоры не следует. Что касается возможности экономических переговоров с русскими, то здесь окончательное мнение еще не выработано. В этой области Вас просят также ничего не предпринимать до получения инструкций". В трофейных немецких документах невозможно найти объяснение столь резкой перемене в настроении Гитлера. Русские уже были готовы пойти на компромисс по части предложений, сделанных ими в январе и феврале. Шнурре предупреждал 15 июня, что срыв экономических переговоров будет означать для Германии неудачу и в экономическом и в политическом отношении. Не мог заставить Гитлера принять столь обескураживающее решение и тернистый путь англо-франко-советских переговоров. Из сообщений посольства Германии в Москве он знал, что Советский Союз и западные демократии не сумели разрешить вопрос о гарантиях Польше, Румынии и Прибалтийским государствам. Польша и Румыния были рады получить гарантии Англии и Франции, которые вряд ли помогли бы им в случае немецкой агрессии, разве что косвенно способствовали бы созданию Западного фронта. Но они отказывались от русских гарантий, даже отказывались пропускать через свою территорию советские войска для отражения немецкого нападения. Латвия, Эстония и Финляндия тоже наотрез отказались от русских гарантий. Как явствует из трофейных немецких документов, такое решение было принято не без участия министерства иностранных дел Германии, причем в ход шли самые обыкновенные угрозы на случай, если не будет проявлено должной решимости. Попав в такое затруднительное положение, Молотов в начале июня предложил Англии прислать в Москву министра иностранных дел, чтобы тот принял участие в переговорах. По мнению русских, это, вероятно, не только помогло бы выйти из тупика, но и наглядно продемонстрировало бы серьезное желание Англии достичь договоренности с Советским Союзом. Лорд Галифакс ехать отказался {Согласно документам британского министерства иностранных дел, 8 июня Галифакс сказал Майскому, что он предполагал просить премьер-министра послать его в Москву, но "вырваться было совершенно невозможно". 12 июня, после того как уехал Стрэнг, Майский сказал Галифаксу, что неплохо бы было министру иностранных дел поехать в Москву, "когда обстановка стала спокойнее", но Галифакс опять заявил о невозможности отлучиться в настоящее время из Лондона. - Прим. авт.} . Вместо него предложил свои услуги Антони Иден, бывший министр иностранных дел, но Чемберлен отклонил его кандидатуру. Было решено послать Уильяма Стрэнга, способного сотрудника министерства, работавшего ранее в посольстве в Москве и хорошо говорившего по-русски, но малоизвестного как у себя в стране, так и за ее пределами. Тот факт, что сотрудника столь низкого ранга поставили во главе миссии, которой предстояло вести переговоры напрямую с Молотовым и Сталиным, ясно давал понять русским, как они сами потом говорили, что Чемберлен не принимал всерьез идею создания союза, способного остановить Гитлера. Стрэнг прибыл в Москву 14 июня. До этого он принимал участие в одиннадцати англо-французских встречах с Молотовым, тем не менее появление его мало повлияло на ход англо-советских переговоров. Через две недели, 29 июня, недоверие и раздражительность русских нашли отражение в статье, опубликованной Андреем Ждановым в "Правде". Статья называлась "Английское и французское правительства не хотят договора с Советским Союзом на основе равенства". Жданов пытался представить статью как "написанную рядовым гражданином, не выражающую официальную точку зрения Советского правительства", но он был не только членом Политбюро, не только председателем иностранной комиссии советского парламента, но и, что особенно отмечал Шуленбург в своем докладе в Берлин, "доверенным лицом Сталина; (его) статья была написана по приказу сверху". "...Английское и французское правительства, - писал Жданов, - не хотят равного договора с СССР... Англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре для того, чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами". Недоверие Сталина к Англии и Франции и опасение, что западные союзники могут в конце концов пойти на сделку с Гитлером, как они это сделали год назад в Мюнхене, было высказано, чтобы весь мир мог над этим задуматься. Посол Шуленбург, поразмыслив над статьей, доложил в Берлин, что, по его мнению, одним из мотивов написания ее было желание "обвинить Англию и Францию в возможном срыве переговоров". Планы тотальной войны Адольф Гитлер все еще не поддавался на русскую приманку - может, потому, что в течение всего июня он был занят в Берхтесгадене тем, что следил за подготовкой к вторжению в Польшу, которое намечалось на конец лета. К 15 июня он уже имел на руках совершенно секретный план военных операций против Польши, составленный генералом Браухичем. "Целью операции, - вторил своему хозяину главнокомандующий сухопутными войсками, - является уничтожение польских вооруженных сил. Политическое руководство требует начать войну внезапными, мощными ударами и добиться скорых успехов. Замысел главнокомандующего сухопутными войсками сводится к тому, чтобы внезапным вторжением на польскую территорию упредить организованную мобилизацию и сосредоточение польской армии и концентрическими ударами из Силезии, с одной стороны, из Померании - Восточной Пруссии, с другой, разгромить главные силы польской армии, находящиеся западнее линии рек Висла - Нарев". Для реализации этого плана Браухич создал две группы армий - группу армий "Юг", в которую вошли 8, 10 и 14-я армии, и группу армий "Север", в состав которой вошли 3-я и 4-я армии. Группе армий "Юг" под командованием генерала Рундштедта предписывалось наступать из Силезии в направлении на Варшаву, сломить сопротивление польской армии и по возможности раньше и максимально крупными силами выйти к Висле по обе стороны Варшавы, имея целью во взаимодействии с группой армий "Север" уничтожить польские войска, еще находящиеся в Западной Польше. Главной задачей группы армий "Север" было установление связи между рейхом и Восточной Пруссией путем захвата коридора. Для каждой армии, так же как для ВВС и для флота, были разработаны и определены свои задачи. Данциг, по Браухичу, планировалось объявить территорией Германии в первый же день боевых действий, порядок там предполагалось поддерживать местными силами под командованием немцев. Дополнительной директивой, изданной тогда же, предусматривалось, что приказ на проведение операции "Вайс" будет отдан войскам 20 августа. "Все приготовления, - говорилось в директиве, - должны быть закончены к этому числу". Через неделю, 22 июня, генерал Кейтель представил Гитлеру предварительный график по операции "Вайс". Фюрер после ознакомления с документом в целом одобрил его, но приказал, "чтобы не будоражить население призывом большего, чем обычно, числа резервистов... отвечать гражданским учреждениям, предпринимателям, частным лицам, интересующимся этим вопросом, что резервисты призываются для осенних маневров". Гитлер приказал также в целях соблюдения секретности эвакуацию госпиталей в приграничной зоне, которую главное командование сухопутных войск планировало на середину июля, не проводить. Война, которую собирался начать фюрер, должна была стать тотальной войной, она требовала не только военной мобилизации, но и мобилизации всей страны, всех ее ресурсов. В целях координации этих усилий на следующий день, 23 июня, был созван Совет обороны рейха под председательством Геринга. На заседании присутствовали тридцать пять высших государственных деятелей, в том числе военачальники Кейтель, Редер, Гальдер, Томас, Мильх и министры: внутренних дел, экономики, финансов, транспорта, а также Гиммлер. Это было лишь второе заседание совета, но Геринг объяснил, что он собирается только для принятия необычайно важных решений. Ни у кого из собравшихся, как явствует из трофейных документов, не осталось сомнений в том, что война не за горами, но предстоит сделать еще очень многое - обеспечить людскими ресурсами промышленность и сельское хозяйство и решить другие вопросы по тотальной мобилизации. Геринг сообщил собравшимся, что Гитлер планирует призвать в вооруженные силы семь миллионов человек. Поэтому доктору Функу, министру экономики, в целях увеличения людских ресурсов надлежало решить, "на каких видах работ будут использоваться военнопленные и лица, содержащиеся в тюрьмах и концлагерях". Здесь в разговор вступил Гиммлер и сказал, что "во время войны концентрационные лагеря будут использоваться с большей пользой". Геринг заметил, что могут быть привлечены сотни тысяч рабочих из протектората Чехия и Моравия. Они будут размещены в бараках и использованы на работах, в частности на сельскохозяйственных, под присмотром немецких специалистов. Уже тогда стало очевидно, в какие формы выльется нацистская программа использования подневольного труда. Доктор Фрик, министр внутренних дел, обещал "изыскать рабочую силу в аппарате управления". Он внес некоторое оживление, заявив, что при нацистском режиме бюрократический аппарат "вырос в 20-40 раз, что просто невероятно". Была создана комиссия, которой поручили исправить положение. Еще более пессимистично прозвучал доклад полковника Рудольфа Герке, начальника транспортного отдела генерального штаба сухопутных войск. "С точки зрения транспорта, - заявил он напрямик, - Германия в настоящий момент к войне не готова". Вопрос о том, готова ли транспортная сеть Германии к войне, зависел от того, будет ли вестись война только с Польшей. Если предстояли боевые действия на Западе против Франции и Англии, то возникало опасение, что транспортная система просто не справится с задачей. В течение июля состоялись два экстренных заседания Совета обороны для обсуждения мер "по приведению Западного вала самое позднее к 25 августа в состояние повышенной готовности с помощью средств, которые могут быть раздобыты к этому сроку путем принятия чрезвычайных мер". Концерну Круппа и стальному картелю была поставлена задача изыскать необходимое количество металла для вооружения западного рубежа. Немцы понимали, что именно от мощи этих укреплений зависит, предпримут англо-французские войска серьезное наступление или нет, пока вермахт будет занят решением польского вопроса. Хотя Гитлер с несвойственной откровенностью заявил своим генералам 23 мая, что вовсе не Данциг является предметом споров с Польшей, вольный город на протяжении нескольких недель в середине лета был пороховой бочкой, которая могла в любой момент взорваться и положить начало войне. В течение некоторого времени немцы нелегально переправляли в Данциг оружие и направляли офицеров обучать местные силы самообороны обращению с ним {19 июня главное командование сухопутных войск сообщило в министерство иностранных дел, что 168 офицеров германской армии "получили разрешение на проезд через вольный город Данциг в гражданской одежде на учебу". В начале июля генерал Кейтель направил в министерство иностранных дел запрос, "целесообразно ли с политической точки зрения продемонстрировать публике 12 легких и 4 тяжелые пушки, которые находятся в Данциге, или лучше скрыть их при проведении учений". Из немецких документов неясно, как немцам удалось провезти тяжелую арти