рошками, и лакеям приходилось их поднимать и ставить на стул. Не мог же мой отец наклоняться по нескольку раз в минуту, чтобы поцеловать малышей. В такого рода церемониях проходил весь день. Пополудни Император в сопровождении младших детей посещал казармы, находившиеся как рядом с дворцом, так и в других местах города. Когда Ольга подросла, ей разрешили держать в своих руках поднос с фарфоровыми яйцами. -- Каким занятым и счастливым был этот день! И как точно он оправдывал старинную русскую поговорку: "Дорого яичко в Христов день!" После того, как прадед Ольги Александровны Великий князь Николай (впоследствии Император Николай I) сочетался браком с Шарлоттой, принцессой Прусской (принявшей православное имя Александры Феодоровны), всем казалось, что будущее Династии Романовых зависит исключительно от него. Родитель его, Павел I, единственный сын Екатерины II, имел десять детей, из них четырех сыновей. Но у Александра I, его старшего сына, родились лишь две дочери, умершие во младенчестве, Константин был бездетен, а у Михаила, который женился последним из четырех братьев, родилась лишь одна дочь. Именно благодаря Николаю I фамилия Романовых была спасена от угасания. Четыре сына Николая I родили ему семнадцать внуков. Когда Ольге исполнилось десять лет, ей с трудом удавалось сосчитать всех членов Императорской фамилии. Помимо собственно Романовых в нее входили также принцы Мекленбург-Стрелицкие и Ольденбургские, а также герцоги Лейхтенбергские. Все они, женившись на великих княжнах, отказались от своей национальной принадлежности и стали членами Императорского Дома. Императорская фамилия была также связана кровными узами с несколькими владетельными германскими домами -- Прусским, Кобург-Готским, Гессенским, Баденским и Виртембергским, с Датской королевской фамилией, а через нее и с Греческой. В 1874 году единственная сестра Александра III, Великая княжна Мария Александровна, вышла замуж за герцога Эдинбургского. Короче говоря, единственными владетельными домами, не связанными узами с Романовыми, были Габсбурги, Бурбоны, и дом Браганцы, исповедовавшие католицизм, что являлось непреодолимой преградой для брака в глазах русских. В Императоре Александре III было много от патриарха; к многочисленной фамилии Романовых он относился, как к единому семейному клану, и в период его царствования мало кто слышал о каких-то группировках, распрях или соперничестве. Даже его вспыльчивый брат Владимир и его властолюбивая супруга Мария Павловна вынуждены были мириться с политикой Государя, которая объединяла, хотя бы внешне, Императорскую фамилию. Александр III, ненавидевший напыщенность и показную роскошь, придавал большое значение семейным узам. Крестины, бракосочетания, похороны, не говоря о других важных событиях, являлись поводом для того, чтобы всех Романовых собрать вместе, а уж хозяином Император был великолепным. Такого рода встречи не обязательно происходили в Гатчине. Но именно эта Царская резиденция была особенно дорога Ольге Александровне, проведшей в ней свои детские годы. Но после того, как закрылась книга детства, маленькая Ольга стала переезжать, как это происходило ежегодно, с одного места на другое. К западу от Санкт-Петербурга, на южном берегу Финского залива находится Петергоф, славящийся во всем мире своими фонтанами, которые, по приказу Екатерины II, спроектировал архитектор Камерон, шотландец по происхождению. Петергоф был построен на землях, отвоеванных у шведов Петром I ["Более тысячи лет тому назад вся местность, где Петр Великий заложил новую русскую столицу, была заселена Славянами в перемежку с финскими племенами Води и Ижеры... Еще святая Ольга установила размеры дани... в приневской области". (С.Н.Вильчковский. Царское Село. СПб, Титул, 1992, с.1).]. Решив ввести у себя в стране западные порядки, он велел повесить во дворце вывеску, гласившую следующее: "Придворные дамы и кавалеры, которые будут обнаружены спящими в постели в обуви, будут немедленно обезглавлены". -- Я слышала, что существовала такая вывеска, но сама я ее никогда не видела, -- заметила Ольга Александровна. Однако она слышала, как всегда, от слуг, что отец однажды застал ее брата Ники спящим, в обуви после особенно утомительной поездки верхом. -- Ники повезло, что отец не был Петром I, -- засмеялась Великая княгиня. В Петергофе Императорская семья жила летом месяца полтора. Несмотря на близость Императорских парков и Большого дворца, жизнь там была лишена всяких условностей. По словам Великой княгини, кругом полно было дачников, приехавших из Петербурга. В основном это были пожилые, ушедшие в отставку обыватели, которые почти все время проводили в шезлонгах, облачившись в мятые старые пижамы. -- В этой небрежности дачников было что-то заразительное, -- вспоминала Ольга Александровна. Едва ступив на берег с борта Императорской яхты, члены Царской семьи словно заражались царившей вокруг атмосферой вольготной непринужденности. Направляясь к Императорской резиденции в открытых экипажах, они нередко проезжали мимо групп толстых женщин, которые вместе со своими детьми бродили по воде мелких речек, окружавших Петергоф. -- Наше появление их нисколько не смущало. Визжащие и хохочущие дети умолкали лишь на мгновение; их родительницы слегка наклоняли головы и улыбались, узнав своего Царя, а затем снова продолжали барахтаться в воде. Даже войска, расквартированные в Петергофе и его окрестностях, казалось, усвоили непринужденные нравы дачников. Великая княгиня вспоминала, что, когда однажды Императорская семья ехала по парку, им то и дело попадались солдаты, которые нагишом купались в реках и прудах и стирали свое обмундирование. Внезапное появление Императорских экипажей вызвало сущий переполох. Опешившие солдаты вылезали из воды, но, не успев целиком одеться, лишь хватали головные уборы и напяливали их на свои мокрые головы. Затем, вытянувшись в струнку, отдавали честь и громко приветствовали Царя. Лишь Нана, воспитанная в пуританских традициях, находила это зрелище "отвратительным" и отворачивалась в сторону. -- Мы никогда не жили в Большом дворце, -- сообщила мне Великая княгиня. -- Я знаю, что Папа был рад возможности раз в году оказаться подальше от необъятных залов Гатчинского Большого дворца, но Большой дворец в Петергофе был еще просторнее. В нем устраивались государственные приемы и банкеты, но летней резиденцией его было невозможно сделать. Царская семья поселялась в Александрии -- части Петергофа, расположенной на берегу залива. Своим названием она обязана Николаю I, посвятившему этот ансамбль своей супруге Императрице Александре Федоровне. Маленькая Ольга полюбила дворец, называвшийся Коттедж, хотя в некоторых комнатах из-за витражей в окнах было довольно темно. Многочисленные террасы и балконы создавали чарующую обстановку. Множество лестниц, площадок, альковов позволяли детям играть в ненастные дни. Младшим детям не надо было учиться, старшие освобождались от тяжелых обязанностей. Все они жили дружной семьей. Именно в Петергофе Цесаревич и младшая его сестра особенно сблизились, несмотря на разницу в возрасте в четырнадцать лет. -- Мне тогда было лет десять или одиннадцать, -- рассказывала Ольга Александровна, -- но я полюбила его всем сердцем. Он был добр и великодушен со всеми, с кем доводилось ему встречаться. Я никогда не видела, чтобы он старался вылезти вперед или сердился, если проигрывал в какой-то игре. И он искренно веровал в Бога. Помню один жаркий летний день, когда брат попросил меня сходить вместе с ним в дворцовую церковь в Большом дворце в Петергофе. Зачем он хочет пойти туда, он мне не сказал, а расспрашивать его я не стала. Мне кажется, служба уже шла, потому что, как мне вспоминается, в храме ходили священники. Неожиданно началась страшная гроза. Вдруг появился огненный шар. Скользя от одной иконы к другой, расположенной на огромном иконостасе, он как бы повис над головой Ники. Он крепко схватил меня за руку; что-то мне подсказало, что для него наступило время тяжких испытаний, и что я, хотя и совсем маленькая девочка, смогу облегчить его страдания. Я почувствовала гордость и одновременно робость. Когда Великая княгиня назвала время, когда произошел этот случай, я понял, о чем шла речь. Период с 1892 по 1893 год был тем периодом времени, когда Цесаревич, искренне и горячо любивший принцессу Гессен-Дармштадтскую Алису, почувствовал, что ему никогда не удастся завоевать ее. Она неоднократно отказывалась выйти за него замуж, потому что не хотела менять лютеранскую религию на православие. У Николая Александровича действительно был период "тяжелых испытаний", и по-видимому только младшая сестра, одна из всей семьи, могла понять его, как никто другой. Жизнь в Александрии была простой и безыскусной. -- Папа вставал очень рано и шел в лес по грибы, к обеду он приносил большую корзину грибов. Иногда вместе с ним отправлялся кто-нибудь из нас, детей. Мы были свободны с утра и до вечера, но Царский труд не позволял Папа отдохнуть в настоящем смысле этого слова. Каждое утро из Петербурга приезжали министры и другие чиновники, и отец был занят как всегда. Особой достопримечательностью Петергофа были его фонтаны. Огромный парк был открыт для доступа публики; отдыхающие и туристы приезжали тысячами, и к концу пребывания Царской семьи в Петергофе чины охраны, должно быть, очень уставали. Не проходило, пожалуй, ни одного дня, чтобы Царские дети не приходили полюбоваться на фонтаны: "Самсон, раздирающий пасть льва", "Сахарная голова", "Шахматная горка", "Ниобея", "Адам и Ева" и многие другие. -- В числе фрейлин у Мама были две древние старые девы. Это были сестры графини Мария и Аглая Кутузовы. Однажды они были приглашены на обед в Большой дворец в Петергофе, и обе решили встретиться у фонтана "Адам". Бедные старушки едва не опоздали на обед: одна из них ждала возле "Адама", а вторая -- возле "Евы". Ни одна не догадалась, что из-за одной скульптуры не видно вторую. Почти весь клан Романовых жил или в Петергофе или же по соседству, в Красном, Стрельне, Ропше, Павловске, так что комнаты для гостей в Александрии были всегда переполнены. Одной из самых частых гостий была герцогиня Эдинбургская, единственная сестра Императора Александра III. -- Приезжала она часто, у нее постоянно были нелады с ее свекровью. По словам Папа, "Королева Виктория была этой противной, во все сующей свой нос старухой", а та считала его грубияном. Я любила свою тетушку Марию, не думаю, чтобы она была очень счастлива. Но в Петергофе она отдыхала от своих забот. Но самые интересные гости приезжали из Греции. Их называли "греческой компанией". Компанию эту возглавляла Королева Эллинов Ольга Константиновна, любимая кузина Императора Александра III. Она обычно приезжала к матери, у которой в Стрельне был загородный дворец, но некоторые из ее сыновей ехали в Александрию, где их присутствие способствовало веселому летнему препровождению. -- Тетя Ольга [См. сноску на стр.3.] походила на святую, и ее безмятежность и спокойствие благотворно действовали на нас. Она привозила с собой множество изысканных греческих вышивок с целью продать их в России и вырученные деньги употребить на благотворительные нужды в Греции. Ее энтузиазм был заразителен, хотя, боюсь, лишь из очень немногих ее начинаний выходило что-то путное. Именно в Петергофе завязалась тесная дружба между Цесаревичем Николаем Александровичем и вторым сыном Королевы Эллинов Ольги Константиновны принцем Греческим Георгом ("Джорджи" греческим [Именно принц Греческий Георг спас жизнь русскому наследнику в 1890 году во время их визита в Японию. Два молодых наследных принца ехали в открытой коляске по узким улицам Оцу. Неожиданно на Цесаревича бросился японский фанатик с саблей в руке и убил бы его, если бы принц Георг не отразил удар своей тростью и не удерживал покушавшегося до тех пор, пока на место происшествия не прибыла японская полиция.]). -- Джорджи был высокого роста, у него были смеющиеся глаза и узенькие усики, придававшие ему хлыщеватую внешность. Все мы его любили, но я еще испытывала и страх. Хотя в то время ему было не больше четырнадцати, ходили сплетни, естественно, запущенные кем-то из прислуги, будто он связан с Фотини, одной из греческих служанок. Я была настолько юна, что не отдавала себе отчета в том, о чем шла речь, но была уверена, что происходит что-то ужасное, -- рассказывала Великая княгиня. -- Июнь и июль вы проводили в Петергофе, -- отметил я. -- Но в августе возвращались в Гатчину и вновь садились за уроки? -- Да нет же, -- возразила она. -- Из Петергофа мы отправлялись в Кронштадт, садились на яхту Папа, которая называлась "Держава", а оттуда плыли в Данию, в Фреденсборг, чтобы погостить у "Апапа" (дедушки) и "Анмама" (бабушки). Дед Великой княгини, король Христиан IX, был известен всем, как "Европейский тесть". Многолюдные семейные собрания люди, которых на них не приглашали, называли "галереей шепчущихся". В частности, Бисмарк утверждал, что в замке Фреденсборг разрабатываются политические планы. Королева Виктория заявляла, что ни за что не стала бы слушать "этот ужасный шум". -- Действительно, молодежь страшно шумела, -- признавалась Великая княгиня Ольга Александровна, -- но дедушка строго-настрого запретил устраивать политические споры. Уж если на то пошло, то собрания в Фреденсборге представляли собой ярмарки женихов и невест! Отъезд Императорской семьи в Данию представлял собой целое событие. Чтобы доставить багаж из Петергофа в Санкт-Петербург, требовалось двадцать железнодорожных вагонов; оттуда его перевозили на баржах в Кронштадт, но маршрут путешествия, некогда разработанный Императором Николаем I, не менялся ни на йоту. Семью Императора сопровождало свыше ста человек, а в составе багажа находились походные кровати -- традиция, заведенная еще Петром I. -- Нам разрешали брать с собой некоторых своих домашних животных, но только не зайца Куку и не волчонка, которые были еще слишком дикими. И все равно яхта походила на Ноев ковчег. На борту судна находилась даже корова. Путешествие продолжалось ровно трое суток, и Мама считала, что без свежего молока никак нельзя обойтись. То было поистине собрание кланов: в Данию съезжались принц и принцесса Уэльсские, герцог Йоркский, Король и Королева Эллинов -- Георг и Ольга и их семеро чрезвычайно шустрых отпрысков, герцог и герцогиня Кемберлендские, а также множество родственников из всех частей Германии, из Швеции и Австрии вместе со своими детьми и челядью. Многие гости ночевали в домиках, разбросанных по всему обширному парку. -- Мои братья Ники и Георгий всегда поселялись вдвоем в крохотной хижине в розовом саду. Даже во дворце гостям было тесно, кое-кому из мужчин приходилось располагаться на ночь на диванах, но на такие пустяки никто не обращал внимания. Все окупалось добротой и гостеприимством моего дедушки, хотя кое-кто жаловался на пищу. Помню, что сэр Фредерик Понсонби, секретарь моего дядюшки Берти [будущего короля Эдуарда VII], жаловался на неизменные слишком жирные соусы. Были случаи, когда за обеденный стол в Фреденсборге одновременно садилось свыше восьмидесяти представителей наиболее могущественных королевских семейств Европы. Юная Великая княжна и Великий князь Михаил, безупречно одетые их няней, перед обедом приходили в столовую, чтобы попрощаться с дедушкой и бабушкой и собравшимися гостями. Несколько позднее брат и сестра на цыпочках выходили из своих спален и поднимались на обнесенную перилами верхнюю ротонду, чтобы полюбоваться на целое созвездие владетельных гостей. Излюбленным блюдом на таких обедах был фазан. Великая княгиня вспоминала, что аромат жареной дичи, казалось, наполнял весь дворец. -- И как же вы проводили время? -- полюбопытствовал я. -- Наслаждаясь свободой, -- не раздумывая, ответила Великая княгиня. -- Это была действительно свобода в истинном значении данного слова. От опасностей, которых не существовало, нас не охранял ни один конвойный. Мы с Нана ездили в Копенгаген, затем, оставив экипаж где-нибудь в предместье, бродили пешком, заходя в какую-нибудь лавку. Никогда не забуду того волнения, которое я испытала, когда впервые в жизни могла гулять по улице, разглядывать витрины магазинов, зная при этом, что могу войти внутрь и купить все, что мне заблагорассудится! Это было больше, чем удовольствие! Это было воспитание! У себя дома я не могла поехать никуда, если не были приняты заранее самые строгие меры безопасности. В Копенгагене же мы чувствовали себя обыкновенными людьми, и Ники, и Михаил были так счастливы. Фреденсборг сам по себе представлял собой своеобразную школу. -- По существу, это была компания космополитов. Мы научились с Михаилом распознавать всех по запаху. Представители английской королевской фамилии пахли туманом и дымом, от наших датских кузенов пахло влажным, недавно выстиранным бельем, от нас самих пахло добротной кожаной обувью. Греческие принцы могли бы без труда стать заводилами во всех проказах, если бы не один гость, который, устав от общества своих сверстников, участвовал в их законных и незаконных забавах. -- И кто же был этот гость? -- полюбопытствовал я. -- Мой отец! Он был охоч до всевозможных шалостей. То, бывало, поведет нас к мутным прудам искать головастиков, то в сады Апапа воровать яблоки. Однажды он наткнулся на садовый шланг для поливки и направил его на шведского короля, которого мы все недолюбливали. Папа участвовал во всех наших играх, из-за него мы опаздывали к трапезе. но никто нас не корил. Помню, иногда прибывали с депешами курьеры, но телефонной связи с Петербургом не было, так что три недели, проведенные в Дании, по-настоящему обозначали для него передышку. У меня было такое чувство, что во взрослом мужчине продолжает жить мальчишка. Великая княгиня улыбалась не часто, а смех ее слышался еще реже, но я навсегда запомню ее звонкий смех, когда она рассказывала о том, что произошло однажды в копенгагенском зоопарке. -- Несколько человек из нас отправились туда вместе с Мама и тетей Аликс [Принцесса Уэльсская, впоследствии королева Английская Александра.]. Мама надела большую шляпу, поля которой были украшены спелыми вишнями. Императрица вместе со своей сестрой остановилась у клетки шимпанзе. Вишни понравились животному. Оно просунуло руки между прутьями клетки и схватило шляпу. Но резинка прочно удерживала шляпу на голове Марии Федоровны. Шимпанзе взревел и стал тянуть сильнее. Императрица закричала и стала сопротивляться. Принцесса Уэльсская схватила сестру за талию и принялась тянуть ее в свою сторону. В конце концов, шимпанзе, решив, что горсть ягод не стоит таких хлопот, отпустил шляпу. Да так резко, что злополучная шляпа слетела с головы Императрицы и упала прямо на голову какому-то прохожему. -- Тут все принялись хохотать, -- заключила рассказ Великая княгиня. -- Это происшествие может дать вам представление о том, как мы наслаждались удивительным чувством свободы в Дании. Находясь в России, Мама даже не пришло бы в голову отправиться в зоопарк. А если бы и отправилась, и произошла бы подобная история, то сразу же началось нудное дознание, а у кого-то даже могло возникнуть подозрение, что во всем виноват смотритель животного! Но без такого дознания в России нельзя было бы обойтись. В Фреденсборге великая княжна познакомилась со своими британскими родственниками. -- Я очень привязалась к дяде Берти и тете Аликс, но мне было так жаль их дочь, принцессу Викторию! Бедняжка Тория постоянно была на побегушках у своей матери, даром, что она была принцесса! Бывало, сколько раз наши игры или беседы прерывались слугой, присланным тетей Аликс. Тория как ветер бросалась к родительнице зачастую лишь для того, чтобы узнать, что та и сама забыла, зачем ей была нужна дочь. Это ставило меня в тупик, потому что сама по себе тетя Аликс была доброй женщиной. Мама тоже была не прочь обходиться со мной таким же образом, но у меня в натуре есть что-то бунтарское. У Тории этого не было. Стоит ли удивляться тому, что бедная девочка так и не вышла замуж! Императрица Мария и ее сестра были очень похожи друг на друга. Обе любили красивые платья, драгоценности, веселье. Ни одна из них не блистала умом. Ни одна из них не разбиралась в политике и не понимала образа жизни, отличного от того, каким жили они. И ни одна не отличалась пунктуальной натурой. -- Мама пришлось научиться пунктуальности, потому что Папа был очень строг в этом вопросе, но вот бедная тетя Аликс повсюду опаздывала. Помню такой случай. Из-за того, что тетя Аликс заставила своих близких ждать ее несколько часов, было нарушено движение всех экспрессов на северо-западе Европы. В том же Фреденсборге подружились брат Великой княжны Цесаревич Николай и молодой герцог Йоркский (впоследствии король Георг V). -- Они были так похожи друг на друга, что слуги моего дедушки часто путали их. Сходство это было не только внешнее. Оба были честные, застенчивые и скромные юноши. Юному герцогу Йоркскому пришлась по душе маленькая кузина Ольга после первой же их встречи в Фреденсборге. Он часто смеялся при виде ее и шутливо приглашал ее "пойти покувыркаться с ним на оттоманке". -- Эта фраза стала для нас обоих секретной шуткой, -- засмеялась Великая княгиня. -- Уже позднее, когда, став взрослыми, мы оказывались вместе с ним на каком-то официальном приеме, он подмигивал мне и шептал на ухо: "Пойдем, покувыркаемся на оттоманке!" Я краснела и оглядывалась вокруг себя: уж не слышит ли кто-нибудь, как будущий король Английский делает столь непристойное предложение русской Великой княжне! Все гости Фреденсборга терпеть не могли кайзера. -- Папа считал его хвастуном и занудой. Дедушка старался не приглашать его, но однажды он-таки появился среди нас, заявив, что хочет приехать. Помню, как он расхаживал, похлопывая всех по спине и делая вид, будто так нас любит. Какое же это было облегчение, когда кайзер уехал! -- А королева Виктория когда-нибудь приезжала в Фреденсборг? -- Никогда! -- Помолчав, Великая княгиня продолжала: -- Возможно, я ошибаюсь, но ни к кому, кроме своих немецких родственников, она не была по-настоящему привязана. Нас она не любила определенно. Моего дедушку она не переваривала и не очень-то хотела, чтобы ее сын Альфред женился на моей тете Мари. Да и тетя Мари была не слишком счастлива, живя в Англии. Виктория всегда презирала нас. Она заявляла, что в нас есть нечто "мещанское", как она это называла, не желая мириться с таким свойством. Надо же! Как говорится, с больной головы на здоровую! Папа просто терпеть ее не мог. Он назвал королеву Викторию избалованной, сентиментальной, эгоистичной старухой. По поводу того, что Виктория не приезжала в Фреденсборг, никто и не расстраивался [Единственным членом Императорской фамилии, который любил королеву Викторию, был старший брат Великой княжны Николай. Во многом это объясняется тем, что его невеста, принцесса Гессенская Аликс, была любимой внучкой королевы.]. Семейные встречи в Фреденсборге продолжались ровно три недели. Когда же наступал день возвращения в Россию, Царских детей охватывала грусть. К грусти примешивалось и недовольство: ведь позади оставались все те маленькие вольности, которыми они наслаждались в Дании, на родине матери, где они были так счастливы. 3. Первое большое горе Так повторялось из года в год. После поездки в Данию следовало краткое пребывание в Крыму, где в Ливадии Александр III выстроил белый дворец в мавританском стиле. Поместье его простиралось от поросшего лесом подножья Ай Петри до побережья Черного моря. Весь берег Черного моря от Ялты до Севастополя был усеян прекрасными летними виллами, утопавшими в садах, где росли глицинии, олеандры, багряник, кипарисы и тысячи роз. Великолепные поместья, расположенные на черноморском побережье Крыма, принадлежали таким Великим князьям, как Николай и Петр Николаевичи, Александр и Георгий Михайловичи и Димитрий Константинович. Такие же поместья были у знатных княжеских фамилий, в том числе Юсуповых, Барятинских, Воронцовых, которым не терпелось оказать внимание Императорской семье. Наступала прелестная пора пикников, игры в теннис, хождения под парусами, плавания; по вечерам устраивались танцы и ужины под открытым небом и под аккомпанемент оркестра, исполнявшего музыкальные произведения на борту Императорской яхты. В сентябре Царское семейство возвращалось на север, где старшие братья Ольги снова должны были тянуть лямку, а сама она опять принималась за уроки географии и зубрила французские неправильные глаголы. Так продолжалась жизнь маленькой Ольги до осени 1893 года, когда она отпраздновала свой одиннадцатый день рождения. Гувернантки у нее не было. За ней по-прежнему присматривала миссис Франклин, обязанности которой были лишь немногим менее обременительны. Мир, окружавший Великую княжну, был довольно тесен: отец, брат Михаил и, несмотря на разделявшие их четырнадцать лет, Цесаревич Николай. За ними шли бесконечной вереницей слуги, любимые домашние животные и родственники. Именно в таком порядке. Где-то на самом заднем плане находились придворные и блестящие представители света. Устраивались банкеты и балы (ее сестра, Ксения, к тому времени была уже на выданье), но Ольге все эти развлечения казались страшно докучливыми. Нет никакого сомнения, что она была сорванцом. Но отметим вот что: равнодушная к обязательным урокам, девочка как бы оживала, когда оставалась наедине с отцом, ящиком с красками и скрипкой. Шелест деревьев и журчанье ручья были для нее дороже стен любого дворца. Крестьянский говорок рядового лейб-гвардейца или садовника трогал ее больше, чем изысканная речь придворных. Хотя девочка вряд ли смогла бы сформулировать достаточно ясно свои мысли, но для нее главные ценности заключались в бесхитростных радостях жизни. Незаметно пролетела зима 1893-4 годов. Заботы по управлению государством отнимали у отца ее как никогда много времени. Родительница была поглощена своими заботами. Императорский поезд то и дело сновал между Петербургом и Гатчиной -- к нескрываемой досаде Императора и столь же откровенной радости Императрицы. Год, как всегда, начинался с великолепного приема в Зимнем дворце. Царская фамилия никогда не останавливалась в этом дворце, где происходили все важные приемы и балы. Когда Царская семья приезжала в Петербург, то резиденцией ее становился Аничков дворец. В ту зиму маленькой Ольге довелось очутиться в комнатах Императрицы раз или два -- в тот момент, когда придворные дамы наводили на свою хозяйку лоск -- не то перед балом, не то перед банкетом. -- Все это напоминало мне пчелиный рой -- не менее пяти молодых женщин суетились, то вбегая, то выбегая из комнаты, под бдительным надзором "легендарной госпожи Кочубей" [Гофмейстерина княгиня Елена Кочубей была одной из самых замечательных женщин своего времени, возможно, последней гранд-дамой прошлого столетия. Чрезвычайно богатая, большой знаток родословной Императорского дома, отдававшая себе отчет в положении, которое она занимала, она устраивала великолепные приемы в своем петербургском дворце, который своим блеском соперничал с дворцами членов Императорской фамилии. Она была на короткой ноге со всеми коронованными особами Европы и, по слухам, помнила наизусть, с начала до конца, "Готский альманах".]. Конечно же, Мама выглядела красивой, когда надевала то, что мы называли "Императорскими доспехами" -- платье из серебряной парчи, бриллиантовую тиару и жемчуга, всюду жемчуга! Она питала к ним слабость. Иногда я видела на ней сразу десять ниток жемчуга, некоторые из них спускались до самого пояса. Но, признаться, я ей ничуть не завидовала. В этом Ольга была совершенно похожа на своего отца: на балу у него был несчастный вид. Нередко это приводило к возникновению забавных ситуаций. Если Императрица горела желанием покинуть Гатчину сразу после Рождества, чтобы окунуться в веселую светскую жизнь Петербурга, то Государь старался изо всех сил найти убедительные причины, чтобы отложить отъезд. На дворцовых балах Императрица была в центре внимания, в то время как Государь стоял в сторонке с хмурым и явно несчастным видом. В тех случаях, когда балы, по его мнению, слишком затягивались, Император принимался выгонять музыкантов одного за другим из бального зала. Иногда на подиуме оставался один барабанщик, боявшийся и покинуть свое место, и перестать играть. Если гости продолжали танцевать, Император вдобавок выключал еще и свет, и Государыня, вынужденная склониться перед неизбежным, изящно прощалась с гостями, мило улыбаясь: "Как мне представляется, Его Величество желает, чтобы мы расходились по домам". -- Между моими родителями было так мало общего, и все же более счастливого брака нельзя было и пожелать, -- возразила Великая княгиня, когда я высказал предположение, что подобное несходство в характерах могло привести к трениям в семье. -- Они превосходно дополняли друг друга. Жизнь двора должна была отличаться блеском и великолепием, и Мама играла здесь свою роль без единой фальшивой ноты. Она умела быть чрезвычайно тактичной, общаясь со своей родней, а это была задача из непростых, -- вздохнула Ольга Александровна. Разумеется, ее отец соединял под своей эгидой огромный клан Романовых, но даже его твердость не могла предотвратить возникновения отдельных группировок и распрей. Центром враждебных настроений был дворец его младшего брата Владимира, женившегося на принцессе Мекленбург-Шверинской, чьи подданные были крайне дружелюбно расположены к кайзеру Вильгельму II и Бисмарку. "Владимировичи" были умны, артистичны, состоятельны и честолюбивы до ненасытности. Балы, которые устраивала жена Великого князя Владимира, Великая княгиня Мария Павловна, чуть ли не затмевали своим блеском балы в Зимнем дворце. Приемы, которые давали они с супругом в своем ропшинском загородном дворце, неподалеку от Петергофа, отличались чуть ли не восточной роскошью. Оба супруга смотрели на Царскую резиденцию -- Гатчину -- как на помещичью усадьбу. Единственное, что объединяло братьев -- Александра и Владимира Александровичей, -- так это их англофобия. Но в глубине души Великого князя Владимира жила зависть и что-то вроде презрения к старшему брату, который, по слухам, заявил после катастрофы в Борках: "Представляю себе, как будет разочарован Владимир, когда узнает, что мы все спаслись!" [В поезде находились все три сына Александра III. Если бы они погибли вместе с отцом, то Императорская корона перешла бы к Великому князю Владимиру. До 1797 года в России действовал закон, введенный Петром I, позволявший монарху назначать своего преемника и лишать права престолонаследия своих собственных детей. В 1797 году этот закон ("Устав о наследии престола") был отменен Императором Павлом I, который утвердил акт о порядке престолонаследия, в котором было предусмотрено, что престол переходит от отца к старшему сыну. Монарх обязательно должен быть православного вероисповедания.] Но Императрице Марии Федоровне удавалось поддерживать хотя бы внешне добрые отношения между обеими семьями. -- я знаю, что Мама относилась к "Владимировичам" ничуть не лучше, чем остальные из нас, но я никогда не слышала от нее ни одного недоброго слова в их адрес [Приведем пример умения Императрицы Марии Федоровны обходить острые углы. В январе 1889 г. она намеревалась устроить особенно пышный бал. Были разосланы все приглашения и завершены приготовления, когда в Петербурге стало известно о кончине австрийского эрцгерцога в Вене. Общество впало в уныние, но Императрица возобновила приглашения на бал. Должен был состояться так называемый "Черный бал", где дамы должны были облачиться в черные платья. Императрица, вспомнив, что австрийский двор в свое время пренебрег трауром в России, по-видимому, решила, что ее мысль устроить "Черный бал" будет вежливым напоминанием о допущенной австрийцами бестактности.]. Однако в ту зиму 1893-1894 годов Императорской семье было не до соперничества. Цесаревичу все еще не удавалось заручиться согласием принцессы Алисы Гессен-Дармштадтской на брак, зато Великая княжна Ксения Александровна обручилась со смазливым молодым кузеном Великим князем Александром Михайловичем, известным семье, как "Сандро", одним из шести сыновей Великого князя Михаила Николаевича, дяди Императора. Прежде чем было объявлено о помолвке, возникло множество трудностей. Близкая родственная связь нареченных потребовала особого разрешения со стороны Святейшего Синода, к тому же против брака довольно энергично выступала Императрица, заявлявшая, что ее дочь слишком юна. -- Это была чушь, -- заявила Ольга Александровна. -- Известно, что девушки из Дома Романовых выходили замуж и в шестнадцать лет. Просто Мама не хотелось расставаться с Ксенией. Ей хотелось, чтобы дочь оставалась при ней. Но все понимали, что это должно было случиться рано или поздно. Ксения и Сандро знали друг друга с детства. В конце концов, Папа и мой внучатный дядя Михаил сделали все возможное для счастья своих детей, ну, а Мама смирилась со своим поражением. Бракосочетание должно было состояться в июле 1894 года. Ранней весной Императорская семья находилась в Гатчине. Однажды пополудни Император с младшей дочерью отправились на прогулку в лес. Ольга убежала вперед, надеясь найти фиалки. Отец попытался обогнать ее, но спустя несколько секунд девочка заметила, что отец едва успевает за нею. Почуяв что-то неладное, Ольга остановилась. Император посмотрел на дочь со слабой улыбкой. -- Детка, ты не выдашь мой секрет, верно? Я чувствую, что устал, давай лучше вернемся домой. Оба повернули назад к дворцу. Ольга шла, не замечая бесподобной красоты весеннего дня. Она то и дело поглядывала на отца. Такого еще никогда не было, чтобы он признавался, что хоть немного устал. Но сегодня он выглядел измученным. Казалось, слова, произнесенные Государем, состарили его. С трудом сдерживая слезы, девочка обещала, что все останется тайной. Свадьба Великой княжны Ксении и Великого князя Александра Михайловича состоялась в конце июля в церкви Петергофского Большого дворца. Чтобы приготовить приданое, портным и ювелирам пришлось трудиться шесть месяцев. Со всех концов света прибыло столько подарков, что понадобилось несколько витрин в залах Зимнего дворца, чтобы выставить их. Было множество бесполезных побрякушек, но среди подарков были и действительно красивые вещи. Например, серебряная посуда, по крайней мере, на сто персон; туалетный набор из чистого золота из сотни с лишним предметов, дюжины бокалов, кубков с золотой каемкой и блюд с императорской монограммой, всевозможные шубы и накидки из горностая, шиншиллы, норки, бобра, каракуля и бесчисленное множество столов, гнущихся под тяжестью белья, фарфоровых изделий и предметов домашнего обихода. Ювелирные изделия превосходного качества. Жемчужные ожерелья, в некоторых до пяти ниток, свыше сотни жемчужин на каждой и, разумеется, колье -- бриллиантовые, рубиновые, изумрудные, сапфировые -- с тиарами и серьгами им подстать. -- Согласно обычаю, отец подарил жениху белье -- по четыре дюжины дневных, ночных и других рубах. В числе предметов, составляющих приданое жениха и невесты, были ночные халаты и туфли из серебряной парчи. Один халат весил шестнадцать фунтов. По традиции Дома Романовых, Великий князь и Великая княгиня должны были надеть их в брачную ночь. Большой дворец был наполнен представителями королевских домов всей Европы. В этот день Ольга впервые вышла в свет. Ей предстояло развлекать детей, приехавших с родителями. Юная Ольга успела позабыть о жутком открытии в Гатчинском парке. Как всем казалось, на первый взгляд, Император чувствовал себя достаточно здоровым и мог участвовать в празднествах. -- Во время свадьбы я была страшно возбуждена, -- вспоминала Великая княгиня. Впервые надев придворное платье, она шла вместе с остальными, сопровождавшими жениха и невесту из церкви в банкетный зал. У Императора был счастливый вид. -- Таким я не видела Папа больше никогда. После того, как гости разъехались по домам, Большой дворец был снова закрыт, и Императорская семья вернулась в Александрию. Однако в то лето Государь уже не совершал послеобеденных прогулок. Стал плохо спать, потерял аппетит. Императрица сразу же вызвала лейб-медиков, которые не смогли объяснить недомогание Государя ничем другим, кроме того, что он перетрудился. Они порекомендовали ему длительный отдых и смену климата. Первая рекомендация была неприемлема для Императора Всероссийского, что же касается второй, то она казалась вполне разумной. Ежегодная поездка в Данию была отменена. Было решено, что лесной воздух Беловежа, находившегося в Польше, где у Императора был охотничий дворец, окажет благоприятное воздействие на здоровье Царя. В сентябре Императорское семейство было готово к отъезду из северной столицы. Однако перед отъездом Императору предстояло дать смотр своим войскам в Красном Селе, находившемся не так уж далеко от Петергофа. Ольге впервые позволили присутствовать на ежегодном смотре войск. Девочка села позади Императрицы на огромной трибуне, драпированной золотой с алым тканью. Внизу расстилался огромный плац-парад. Нескончаемыми рядами на нем выстроились гвардейские полки. Повсюду, куда доставал взор, виднелось море белых плюмажей, сверкающих касок, алых, белых, зеленых, желтых мундиров. Справа и слева от пехотных гвардейских полков стояли полки конной гвардии, восседавшие на вычищенных до блеска, *холеных лошадях. Лица гвардейцев застыли, словно каменные. Великой княжне показалось, будто перед нею не живые люди, а разноцветные статуи. Верхом на великолепном сером жеребце, в зеленом мундире Лейб-Гвардии Преображенского полка, старейшего полка Императорской гвардии, мимо трибуны проехал Император. Был он один, без свиты. Минуту спустя к нему направился Командующий войсками гвардии Великий князь Николай Николаевич (младший), дядя Императора, восседавший на таком же сером жеребце. Подняв к козырьку руку в белой перчатке, Великий князь отрапортовал Императору, который выслушал доклад, отсалютовав в свою очередь. -- И сейчас помню, как гордилась я своим отцом, всей нашей семьей, всеми этими тысячами солдат, и когда объединенные полковые оркестры грянули "Боже, Царя храни!", я знала, что слова эти значат многое не только для собравшихся на плацу тысяч воинов, но и для многих миллионов. Звуки гимна проникали вглубь наших сердец. Сопровождаемый свитскими и штабными офицерами, Император медленно двигался вдоль каждой из бессчетного количества шеренг под звуки оркестров. Лишь час без малого спустя Государь вернулся к трибуне и занял на ней свое место. -- Сердце мое готово было разорваться на части. Я увидела, до чего бледен и утомлен Папа. И, глядя на это бесконечно дорогое лицо, я испытала жуткое чувство, что этот большой смотр был прощанием Папа со своей гвардией. День тогда выдался жаркий.