ей, принадлежавших Императрице-Матери и привезти их в Киев. Великая княгиня так и не поняла, как им все-таки удалось добраться до Крыма. На каждой станции происходили дикие сцены, толпы беженцев пытались атаковать поезд. Однако саперы сдержали свое слово. Вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, они охраняли двери каждого вагона. Чтобы добраться до Севастополя, им понадобилось четверо суток. Саперы не подогнали поезд к платформе вокзала, но отвели его на запасной путь за пределами города. Там уже стояло несколько автомобилей. Их прислали из военно-авиационной школы, личный состав которой оставался преданным монархии. -- Когда мы вышли из поезда, я увидела кучку растрепанных, неопрятных матросов, разглядывавших нас. Сущей мукой было для меня видеть ненависть в их глазах. Они ничего не могли с нами поделать: их было немного, и с нами были верные саперы. А ведь с самого моего детства в матросах Ники я видела друзей. Сознание того, что теперь они стали врагами, потрясло меня. Романовы в Ливадию не поехали. Они направились в Ай-Тодор, имение Великого князя Александра Михайловича, расположенное в двух десятках верст от Ялты. Спустя несколько дней туда приехала с севера и Великая княгиня Ксения Александровна со своими детьми. -- Те несколько недель, которые мы провели в Ай-Тодоре, казались чуть ли не сказкой. Была весна, сад был в цвету. У нас появилась какая-то надежда. Нас оставили в покое, никто не вмешивался в наши дела. Разумеется мы беспокоились о Ники и всех остальных. Ходило ведь столько слухов. Если не считать одного письма, доставленного тайком, мы не получали никаких известий с севера. Мы знали одно: сам он, Алики и дети все еще находятся в Царском Селе, -- рассказывала Ольга Александровна. Вскоре в Крым приехали и другие беженцы. Князь и княгиня Юсуповы поселились в Кореизе -- имении по соседству с Ай-Тодором. Великий князь Николай Николаевич жил со своей семьей в Дюльбере неподалеку от Ай-Тодора, и лето 1917 года прошло спокойно. Лишь тревога о тех, кто остался на севере, омрачала это безмятежное существование. 12 августа у Великой княгини родился сын. По обету она назвала своего первенца Тихоном. Неожиданно положение изменилось в худшую сторону. Временное правительство прислало в Крым своего комиссара, чтобы "присматривать за Романовыми". Подняли голову местные большевики. Обитатели Ай-Тодора узнали о попытке Ленина захватить власть в июле. Из Царского Села не было никаких известий. Лишь радость от появления на свет ее первенца давала Великой княгине силы в те трудные дни, когда Вдовствующая Императрица сетовала на то, что ее уговорили ехать в Крым, а ей следовало бы отправиться в Петроград и оказать поддержку сыну, от которого отвернулось все семейство. Атмосфера в Ай-Тодоре ничуть не разрядилась после приезда верной служанки Великой княгини, Мимки, которой удалось-таки добраться до Крыма. Но приехала она, по сути, с пустыми руками. Почти все драгоценности Ольги Александровны были реквизированы. -- Поэтому милая моя Мимка привезла то, что попалось ей на глаза -- огромную шляпу, украшенную страусовыми перьями, несколько платьев и шелковое кимоно, которое кто-то привез мне из Японии много лет назад. И еще она привезла моего мальтийского пуделя! -- вспоминала Ольга Александровна. Обстановка в Крыму ухудшалась. Неподалеку от Ай-Тодора находился особняк Гужонов, крупных петроградских промышленников французского происхождения. Великая княгиня Ольга Александровна и полковник Куликовский дружили с ними и часто проводили вечера на их вилле. Однажды ночью в Ай-Тодор прибежал доктор семейства Гужонов и рассказал, что на их виллу напала шайка большевиков, разграбила особняк, убила хозяина, а жену его избила до потери сознания. То была кровавая прелюдия к продолжительной и страшной драме. Вскоре Черноморский флот оказался под влиянием большевиков, в руки которых попали два самых крупных города в Крыму -- Севастополь и Ялта. Обитатели Ай-Тодора узнавали то об одной кровавой расправе, то о другой. В конце концов, Севастопольский совет вынудил Временное правительство выдать ему ордер, который позволил бы его представителям проникнуть в Ай-Тодор и провести расследование "контрреволюционной деятельности" тех, кто там живет. Однажды в четыре часа утра Великую княгиню и ее мужа разбудили два матроса, которые вошли к ним в комнату. Обоим было велено не шуметь. Комнату обыскали. Затем один матрос ушел, а другой уселся на диван. Вскоре ему надоело охранять двух безобидных людей и он поведал им, что его начальство подозревает, что в Ай-Тодоре скрываются немецкие шпионы. "И мы ищем огнестрельное оружие и тайный телеграф", -- добавил он. Через несколько часов в комнату пробрались два младших сына Великого князя Александра Михайловича и рассказали, что в комнате Императрицы Марии Федоровны полно матросов, и она бранит их почем зря. -- Зная характер Мама, я испугалась: как бы не случилось худшее, -- заявила Великая княгиня, -- и, не обращая внимания на нашего стража, бросилась к ней в комнату. Ольга нашла мать в постели, а ее комнату в страшном беспорядке. Все ящики комодов пусты. На полу одежда и белье. От платяного шкафа, стола и секретера оторваны куски дерева. Сорваны гардины. Ковер, покрывавший пол, на котором в беспорядке валялись вещи, разодран, видны голые доски. Матрац и постельное белье наполовину стащены с кровати, на которой все еще лежала миниатюрная Императрица-Мать. В глазах ее сверкал гнев. На брань, которою поливала погромщиков Мария Федоровна, те не обращали ни малейшего внимания. Они продолжали заниматься своим подлым делом до тех пор, пока особенно ядовитая реплика, которую они услышали от пожилой женщины, лежавшей на постели, не заставила их намекнуть на то, что им ничего не стоит арестовать старую каргу. Лишь вмешательство Великого князя Александра Михайловича спасло Вдовствующую Императрицу. Однако, уходя, большевики унесли с собой все семейные фотографии, письма и семейную Библию, которой так дорожила Мария Федоровна. В результате обыска, во время которого матросы перевернули вверх дном весь дом, не нашли ничего, кроме двух десятков старых охотничьих ружей. Большевики двинулись в обратный путь, но никто в Ай-Тодоре не мог сказать, когда они придут снова. В конце дня шофер Вдовствующей Императрицы решил переметнуться на сторону большевиков и уехал на единственном автомобиле, который был в имении. Единственным средством передвижения, оставшимся в Ай-Тодоре, была допотопная конная повозка. В имении Дюльбер, где жили со своими женами Великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, тоже все переворошили в поисках оружия. В тот день, когда у ворот Ай-Тодора поставили часовых, его обитатели распрощались со свободой. Никому не разрешалось ни входить, ни покидать имение. Единственное исключение составляли полковник Куликовский и его жена, которая, выйдя замуж за простого смертного, перестала считаться Романовой. -- Уцелевшая повозка сослужила нам добрую службу. Мы с мужем были заняты целыми днями: покупали продукты, навещали друзей, собирали информацию о последних событиях в Крыму и за его пределами. Со временем наши охранники поняли, что мы такие же люди, а не дикие звери. Некоторые из них даже отдавали честь Мама, когда встречались с нею в парке. В конце концов было решено, что Великая княгиня со своим мужем оставят особняк и поселятся в так называемом "погребе" на опушке парка -- напоминающем амбар здании с большим винным погребом и помещением для хранения винограда. На втором этаже его находились две небольшие комнаты. В погреб перенесли и большую шкатулку с драгоценностями Императрицы-Матери. Обшарив ее спальню от пола до потолка, налетчики не догадались даже взглянуть на шкатулку, стоявшую на виду -- на столе в спальне. -- Мы переложили все ее содержимое в баночки из-под какао. При малейшем признаке опасности мы прятали эти жестянки в глубокое отверстие у подножья скалы на морском берегу. Поскольку вся поверхность скалы была испещрена отверстиями, то место, куда мы прятали драгоценности, мы отмечали тем, что перед ним клали побелевший череп собаки. Однажды мы пришли к скале и увидели, что череп находится на отмели. Мы не знали, что и подумать. Неужели кто-то обнаружил наш тайник? Или же просто ветром сбросило череп на землю? Помню, холодный пот выступил у меня на лбу при виде того, как мой муж шарил рукой во всех отверстиях на поверхности скалы. С каким облегчением я вздохнула, когда муж извлек из одного из них жестянку, в которой позвякивали самоцветы! Никто не приходил в гости в Ай-Тодор, и мало кто осмеливался заглянуть в "погреб", за исключением доктора Маламы, личного врача Великого князя Николая Николаевича, который получил разрешение обслуживать население округи, заменял Ольге Александровне и ее супругу еженедельную газету. Бывал у них еще один господин, назначенный местными властями для наблюдения за Кореизом -- районом, к которому относился Ай-Тодор. Но, поскольку советы кругом понаставили своих людей, у бедняги не оставалось никаких полномочий. Поэтому он частенько захаживал в "погреб", чтобы выпить желудевого кофе, а иногда и пожаловаться на свою долю. -- Это было самое безобидное существо на свете. Единственными его желаниями были мир и порядок. Слово "насилие" заставляло его вздрагивать. Официально он назывался комиссаром, но ничего комиссарского в нем не было. Он скорее походил на заведующего детским садом. Мы знали, что он ведет безнадежную войну с Ялтинским и Севастопольским советами. Когда Великая княгиня прогуливалась по аулам, ее частенько узнавали, несмотря на крестьянское платье, передник и неуклюжие башмаки. Однако люди относились к ней приветливо. -- Крымские татары по-прежнему оставались преданными Ники. Многие из них встречали его в лучшие времена, но, к сожалению, бойцами они не были. Если бы эти жители аулов были такие же лихие, как казаки, они раздавили бы в Крыму большевиков. А между тем мы знали, что большевики приобретали влияние с каждым днем, -- свидетельствовала Ольга Александровна. Обстановка в Ай-Тодоре осложнялась. Немногочисленная группа представителей Императорской фамилии, изолированная от внешнего мира, не видевшая никого вокруг себя, кроме собственных родственников, волнуемая противоречивыми слухами и, надо признаться, праздно проводившая время, начала реагировать на свое заточение не самым удачным способом. Императрица Мария Федоровна Никогда не считала мужа младшей дочери своим ровней и намеренно не приглашала его на семейные встречи. Великий князь Александр Михайлович стал не похож на себя самого и утратил интерес ко всем и ко всему, а жена его, Ксения Александровна, предалась отчаянию. Их дети, предоставленные самим себе, отбились от рук. Взрослые заполняли досуг пересудами и бесполезными вздохами о прошлом. Прислуга, на которую действовала атмосфера всеобщей подавленности, обленилась, стала дерзкой. Пожалуй, единственное, что связывало их всех, так это тревога за судьбу Государя и его семьи. -- До нас доходило множество самых нелепых слухов. Мы не знали, чему и верить. Некоторые из нас надеялись, что им удалось уехать в Англию. Потом мы узнали, что всю семью выслали в Тобольск, и это, увы, оказалось не слухом, а истиной. Одного ялтинского дантиста местный совет отправил в Сибирь. Этому доброму человеку удалось доставить Ники и Алики несколько писем и небольших подарков. По словам Великой княгини, то было последнее известие, которое они получили из Сибири. С падением временного правительства положение стало ухудшаться. За три или четыре недели до Рождества 1917 года в Ай-Тодоре появился верзила в матросской форме. Это был некто Задорожный, представитель Севастопольского совета. -- Это был убийца, но человек обаятельный, -- вспоминала Великая княгиня. -- Он никогда не смотрел нам в глаза. Позднее он признался, что не мог глядеть в глаза людям, которых ему придется однажды расстрелять. Правда, со временем, он стал более обходительным. И все же, несмотря на все его добрые намерения, спас нас не Задорожный, а то обстоятельство, что Севастопольский и Ялтинский советы не могли договориться, кто имеет преимущественное право поставить нас к стенке. По всей видимости, Ялтинский совет намеревался не мешкать с расстрелом всех Романовых, живших в Ай-Тодоре и Дюльбере. Однако Севастополь, которому подчинялся Задорожный, ждал особых инструкций на этот счет из Петрограда. В феврале 1918 года разногласия между обоими советами обострились. Задорожный заставил своих узников Ай-Тодора перебраться в Дюльбер -- серое, похожее на крепость здание, обнесенное высокой прочной стеной, которое было легче защищать от нападения, чем изящный белокаменный дворец в Ай-Тодоре. -- И снова мы с мужем оказались на свободе. Я и представить себе прежде не могла, что быть замужем за незнатным человеком так выгодно. Однако вскоре супруги пожалели об обретенной ими свободе. Они остались в Ай-Тодоре одни -- во власти любых случайных налетчиков. Не могли они и связаться с кем-либо из обитателей Дюльбера. Не желая рисковать, Задорожный приказал своим людям бдительно охранять имение днем и ночью. Иногда Великая княгиня поднималась на гору, возвышавшуюся над Дюльбером, в надежде кого-нибудь увидеть. Раз или два ей удалось разглядеть Императрицу- Мать. Постоянное ощущение опасности для их жизни оказало благотворное влияние на обитателей Ай-Тодора. В Дюльбере им приходилось жить бок о бок с Великими князьями Николаем Николаевичем и Петром Николаевичем, чьих жен недолюбливала Императрица Мария Федоровна и ее дочери. Там же никаких ссор между ними не возникало, и, как позже узнала от своей матери Ольга Александровна, "черногорки" вели себя -- лучше некуда. 3 марта 1918 года был заключен Брестский мир. По условиям договора огромные территории в западной части России отдавались Германии. Одно из условий предоставляло немцам право оккупировать Крым. Ялтинский совет решил ликвидировать Романовых до прихода немцев. Разведчики Задорожного предупредили его о том, что ялтинцы намерены подвергнуть Дюльбер артиллерийскому обстрелу. Гигант-матрос, прекрасно сознавая, что, имея под своим началом сравнительно немного людей, не сможет защитить имение от нападения крупного отряда, рискнул послать в Севастополь за подкреплениями. Однако Ялта ближе к Дюльберу, чем Севастополь. Доктор Малама предупредил Великую княгиню и полковника Куликовского о неминуемой опасности. -- В тот день я была так встревожена, что едва не лишилась чувств, -- вспоминала Ольга Александровна. -- Муж пошел на встречу с нашим вежливым комиссаром, который совсем потерял голову. Потом к нам снова пришел доктор Малама. Едва он успел присесть, как со стороны дороги послышались дикие вопли. Мы кинулись к двери и увидели нескольких татарок, бежавших мимо нашего дома. Одна из них крикнула мне: "Они убьют нас всех!", и в этот момент вернулся мой муж. Я завернула ребенка в одеяла и мы побежали к берегу. Несколько часов они скрывались среди скал. А потом стали пробираться в сторону Дюльбера. На первый взгляд, все было спокойно. -- Вы только представьте себе! Я, Романова, стояла у ворот имения и умоляла большевиков, чтобы они взяли меня в плен! К тому времени стало почти темно. Часовые не хотели их впускать. Ольга и ее муж узнали, что за несколько часов до этого крупный отряд, прибывший из Ялты, попытался проникнуть в крепость и увести с собой узников, но люди Задорожного отбили атаку. -- Тогда ялтинцы пообещали вернуться на следующий день. На обратном пути они наткнулись на нашего милого комиссара и закололи его штыками. Иззябшие, голодные, измученные, тревожась за здоровье ребенка, Ольга Александровна и ее муж стали подниматься на другую гору в поисках убежища. В доме одного из их друзей им предоставили кров, пищу и постели. -- Утром нас разбудили возбужденные голоса. У меня чуть не разорвалось сердце, когда я увидела улыбающееся лицо какого-то человека, который сообщил нам, что ночью врага разбили. Наши родные в Дюльбере свободны. Оказалось, что по приказу кайзера на спасение членов Императорской фамилии от ялтинского отряда и расстрела была брошена передовая колонна немецких войск. Немцы прибыли на рассвете, когда ялтинские налетчики успели сломать ворота крепости. Императрица Мария Федоровна и остальные члены фамилии находились на волоске от смерти. -- Я даже не знала, радоваться мне или печалиться. Надо же такому случиться! Нас, Романовых, спасает от нашего же народа наш злейший враг, кайзер! Что может быть унизительнее этого! -- свидетельствовала Великая княгиня. Немецкий офицер, командовавший частью, освободившей Дюльбер, намеревался расстрелять всех большевиков, в том числе людей Задорожного и его самого, который только что вернулся из Севастополя. Каково же было изумление немца, когда все Великие князья принялись уговаривать его пощадить этих людей. -- Этот немец, -- сказала Великая княгиня, -- должно быть, подумал, что от долгого заточения мы рехнулись! Последний штрих к гротескной этой картине добавила Мама. Полагая, что Германия все еще находится в состоянии войны с Россией, она отказалась принять немецкого офицера, который спас ее от русской пули. Несколько дней спустя Задорожный и его матросы покидали Ай-Тодор. Они титуловали своих недавних пленников и целовали им руки. -- Я глядела им вслед, и сердце мое было наполнено глубокой благодарностью. Они вели себя порядочно. Они не только спасли нам жизнь, но и возродили в нас веру в природную доброту русского народа. По крайней мере, для меня это было гораздо важнее, чем жизнь. С немецкой оккупацией в Крыму установилось некое подобие мира. На первый взгляд, Романовы находились в безопасности, однако Ольга Александровна, несмотря на счастье, в котором она купалась, предчувствовала грядущие невзгоды. Довольно скоро предчувствия ее сбылись. С севера стали просачиваться страшные вести. Происходили массовые аресты и убийства. Петроград, Москва и другие города были схвачены удавкой Чека. В Крыму стало известно о ссылке в Сибирь Великого князя Михаила Александровича, о том, что за Урал отправили Великого князя Сергея Михайловича и других, и, наконец, о том, что Императора вместе со всей его семьей перевезли в Екатеринбург. Однако, несмотря на дурные предчувствия, Ольга Александровна, жившая с Императрицей-Матерью в Гараксе, на побережье, гораздо ближе к Ялте, отказывалась верить "слухам" и все еще "надеялась на лучшее". Полные нервного напряжения месяцы, проведенные в Ай-Тодоре и Дюльбере, остались позади, и все облегченно вздохнули. Члены Императорской Фамилии гуляли, работали в саду, ловили рыбу, а молодежь издавала еженедельную газету. Великая княгиня что-то упоминала о пикниках, но, отмечала она, "все мы должны были приносить свои продукты -- из-за нехватки продовольствия". Видя вежливое отношение к себе со стороны немцев и дружелюбие крымских татар, все были уверены, что это всего лишь своего рода промежуточный период, после которого "что-то произойдет, они вернутся в свои дворцы и забудут пережитый ими кошмар". -- Действительно, наша трагедия состояла в том, что, несмотря на ужасы, свидетелями которых мы были в 1917 году, никто из нас не мог предвидеть террора 1918 года. Я полагаю, именно это и явилось причиной крушения Дома Романовых: все мы еще воображали, будто армия и крестьянство придут нам на помощь. Это было слепотой и даже кое-чем похуже; многим из нас заблуждение это стоило жизни! [Мало кто из Романовых, помимо тех, кто уехал в Крым, Великого князя Димитрия Павловича, высланного в Персию (после убийства Распутина) и троих сыновей Великого князя Владимира Александровича пережили Красный террор.] Некоторая видимость мира в Крыму исчезла до того, как 1918 год подошел к концу. После поражения Германии немцы начали выводить свои войска с Крымского полуострова. Дорога в Крым была открыта. Правда, в гавани Севастополя стояли корабли союзников, однако спорадические попытки организовать сопротивление большевикам могли задержать, но ни в коем случае не остановить их продвижение на юг. Белые армии, действовавшие на Дону и в Кубани, были разъединены и не имели перед собой единой цели. Одни выступали за республику. Другие -- за реставрацию монархии. Третьи оставались нейтральными. Всем им недоставало оружия и боеприпасов. К февралю 1919 года Красная армия захватила всю Украину и угрожала Одессе, занятой французами. Время от времени Вдовствующая Императрица принимала у себя высших британских офицеров, и все они настойчиво рекомендовали ей покинуть Крым на борту английского корабля. -- Но Мама оставалась непреклонной. Она неизменно отвечала, что долг ее остаться в России. Ей претила сама мысль о бегстве. Кроме того, она не верила тому, что она называла "слухами о Екатеринбургских убийствах". Фактически мы все думали так же, как она. Великая княгиня снова ожидала ребенка. Она ни в коем случае не сбрасывала со счетов опасности, грозившие Крыму. Она разрывалась на две части. Долг перед родительницей, на первый взгляд, требовал, чтобы она оставалась в Гараксе. Но у Ольги Александровны появились и другие обязанности, и поэтому ей необходимо было перебраться в более безопасное место. -- Передо мной стоял страшно тяжелый выбор. В довершение всего, Сандро, который один мог мне помочь, успел покинуть Крым на борту британского корабля. Он намеревался отправиться в Париж, чтобы убедить руководство Франции в необходимости бороться с большевицкой опасностью. Я была дочерью своей матери. Но я, кроме того, была еще женой и матерью. В конечном счете Ольга Александровна решила с мужем отправиться на Кавказ, где Красную армию разбил генерал Врангель. Однако Императрица Мария Федоровна отказалась покинуть Гаракс, заявляя при этом, что долг Ольги -- оставаться с нею и обвиняла полковника Куликовского во всем, что он сделал и чего не сделал. Направляясь на Кавказ, их немногочисленная группа села на пароход, плывший в Новороссийск, почти ничего не взяв с собой из багажа. Их было пятеро: сама Великая княгиня, ее муж, их сын, горничная Мимка и Тимофей Ячик, их верный телохранитель. Родом с Кавказа, он стал их проводником и оказал им неоценимые услуги. Долгое и утомительное путешествие началось своевременно. [В апреле 1919 года французы оставили Одессу; это позволило Красной Армии занять Перекопский перешеек, от которого до Крымского побережья было рукой подать. Вдовствующая Императрица, жившая в Гараксе, наконец-то сдалась. Получив срочное письмо от королевы Александры, она уехала в Англию на британском корабле "Мальборо", настояв на том, чтобы англичане согласились эвакуировать всех ее друзей, живших в окрестностях Ялты. Хотя это расходилось с инструкциями Адмиралтейства, такое ее требование было выполнено. Вместе с дочерью Ксенией и ее детьми, а также с В.к. Николаем и В.к. Петром Николаевичами и остальными Романовыми императрица Мария Федоровна оставила Крым. "Мальборо" вышел из Ялты 11 апреля 1919 года. Когда корабль поднимал якорь, мимо него проходил транспорт с войсками. Очевидно, на "Мальборо" был поднят Императорский штандарт, поскольку солдаты на борту транспорта встали по стойке "смирно" и запели гимн "Боже, Царя храни". Вдовствующая Императрица стояла на палубе британского корабля и махала солдатам рукой до тех пор, пока они не исчезли из вида. В памяти всех тех, кто наблюдал эту сцену, она запечатлелась как лебединая песня по милому и невозвратному прошлому.] Приплыв в Новороссийск, они поехали на вокзал в надежде попасть на поезд, отправляющийся в Ростов. Оказалось, что поездов очень мало и все они забиты солдатами, стремящимися вступить в ряды Белой армии. Видя, что все их надежды рухнули, полковник Куликовский и его жена направились к сараю в стороне от платформы, чтобы там переночевать, но совершенно случайно натолкнулись на генерала Кутепова. Узнав Великую княгиню, несмотря на ее растрепанные волосы и поношенную одежду, генерал тотчас же предложил ей и ее спутникам свой вагон и велел прицепить его к составу, с минуты на минуту отправлявшемуся на Ростов. -- Мы чувствовали себя на вершине блаженства, -- вспоминала Ольга Александровна, -- хотя в вагоне было множество клопов и других паразитов. Наступление армии Деникина действительно очистило Область Войска Донского от красных. Однако путешествовать по тем местам было далеко не безопасно. Расправы, которые устраивала Белая армия во время своего наступления, отнюдь не расположили к ней местных обывателей, чем не преминули воспользоваться большевицкие агенты. Каким-то образом населению стало известно о том, что на таком-то поезде едет Царская сестра. На каждой остановке -- а их было множество -- собирались толпы крестьян и, вытянув шеи, разглядывали маленькую, хрупкую женщину в грубой, рваной одежде, на голове -- мятый платок -- которая сидела у окна с младенцем на руках. Глядели молча, без улыбки. На одной из станций кто-то попытался отцепить их вагон. Если бы не находчивость полковника Куликовского, который по крышам добрался до паровоза и сообщил об этом машинисту, который остановил состав и исправил сцепку, быть бы беде. Ростов встретил их неприветливо. Деникин отказался встретиться с Великой княгиней. -- Мы рассчитывали, что он проявит к нам сочувствие, но он не захотел сделать этого. Генерал прислал к нам ординарца, который сообщил нам, что в Ростове мы не нужны, -- свидетельствовала она. Тогда Ячик предложил им поехать к нему в станицу Новоминскую, что в Екатеринодарском крае. Там его семья позаботится о Великой княгине и ее спутниках. Из Ростова они уехали на поезде, потом пересели на подводу, а конечной цели достигли пешком. Но после Ростова и иных городов Новоминская показалась им раем. Они смогли там снять хату, а одна крестьянка согласилась приходить и помогать по хозяйству. Спустя месяца полтора после приезда в станицу Великая княгиня родила второго сына. Врачей в округе не было, и роды принимала какая-то крестьянская женщина. Для Ольги и ее мужа лето прошло в приятных заботах. Она научилась трудиться на огороде, обрабатывать землю и полоть, молоть кукурузу, купленную у соседа-станичника. Она пекла хлеб, стирала одежду, какая у них сохранилась, кормила грудью новорожденного сына и ухаживала за Тихоном. Часто ходила босая. Муж работал в соседнем хозяйстве и заработную плату получал натурой. Ни голода, ни жажды они не испытывали, у них были их сыновья, каждый день до них доходили вести о новых победах генерала Деникина. К концу июня он изгнал красных из Восточной Украины. Крым снова стал свободным. В августе Деникин захватил Одессу и Киев. В сентябре его войска заняли Курск и наступали на Воронеж и Орел. До Москвы оставалось триста верст с небольшим. Однако взятие Орла оказалось последним успехом деникинских войск. Коммуникации его армий были нарушены. Эксцессы его людей восстановили население против белых. Когда в октябре 1919 года Красная армия начала контрнаступление, о победах Деникина забыли. К ноябрю красные снова захватили Киев. Деникинская армия, ставшая неуправляемой, перестала быть фактором, с которым следовало считаться. Холодной ноябрьской ночью в хату, в которой жила чета Куликовских, прискакали четыре казака из соседнего гарнизона. Они сообщили, что передовые отряды красных появились неподалеку от Новоминской. Времени нельзя было терять. Супруги закутали своих сыновей, захватили скарб, какой смогли унести, и в сопровождении Мимки бежали из станицы. Следующие два месяца были периодом неописуемых лишений, опасностей и испытаний, потребовавших от них, по существу, спартанской стойкости. Четыре казака, рискуя собственной жизнью, сопутствовали семье Великой княгини, бежавшей к Черноморскому побережью. Была зима, ночевать нередко приходилось в заброшенных амбарах и, заглядывая в осунувшееся личико младенца, Ольга задумывалась над тем, сумеет ли он выжить. По всей стране бушевала война. Крупных сражений не было, шли бесконечные стычки между шайками красных и белых, которые жгли, грабили и убивали, ни в чем не уступая друг другу. Однажды беглецам удалось сесть в поезд, но, узнав, что следующая станция в руках красных, верные казаки на ходу высадили из поезда Великую княгиню и ее малолетних сыновей. по стылому полю они добрались до деревни, чтобы оттуда добраться до Ростова. Ростов был занят белыми, но к нему подходили большевики, и начальник станции грозился взорвать поезд. Один из четырех казаков, сопровождавших Великую княгиню и ее семейство, вынул револьвер и закричал на железнодорожника: "Если через пять минут поезд не отправится, я вышибу тебе мозги". В Новороссийске стояло несколько британских кораблей, но город был заполнен многими тысячами оборванных, исхудавших, голодных беженцев, пытавшихся спастись от красного террора и надеявшихся на то, что их эвакуируют. Великая княгиня и ее спутники увеличили число этих отчаявшихся, голодных людей. У них не нашлось денег даже для того, чтобы купить кринку молока. Маленькие сыновья Ольги Александровны походили на скелетики, а в городе свирепствовал тиф. Великая княгиня со своими сопровождающими нашли убежище в датском консульстве, и без того забитом беженцами, среди которых была труппа цирковых артистов из Москвы, но тиф проник и сюда. -- Те из нас, кто был здоров, уступили свои кровати больным и спали на полу. Я страшно волновалась за мужа и детей. О себе я не беспокоилась. Я насмотрелась столько ужасов, что внутри меня словно что-то умерло. Но я должна была жить. Однажды утром, не успев прийти в себя после ночи, полной мучений, Ольга Александровна услышала знакомый голос, который пел английскую песенку: "На свете лучше не сыскать, На свете лучше не сыскать Ичику, Ичику, Ичику..." Ольга вскочила со стула. Ей показалось,, что она сходит с ума. Но это действительно был Джимми, который напевал глупую песенку, которую она слышала от него в Ольгине в те дни, которые навсегда канули в вечность. Джимми теперь был флаг-капитаном Джеймсом на флагманском корабле флота его величества "Кардифф" под вымпелом контр-адмирала сэра Джорджа Хоупа, только что отшвартовавшемся у причала Новороссийского порта. Первое распоряжение, которое он получил, сойдя на берег, состояло в том, чтобы проверить, справедлив ли слух, будто в городе находится сестра Государя, а если это так, то отыскать ее. Хотя оба были похожи на оборванцев, Ольга Александровна и ее супруг приняли приглашение на чай на борту "Кардиффа". Там ей подарили целый отрез синего флотского сукна -- "самый чудесный подарок. Я сразу же принялась шить нам всем костюмы, и наконец-то мы стали выглядеть вполне прилично". [Много лет спустя после этого случая вице-адмирал сэр Томас Н. Джеймс рассказал мне о посещении Великой княгиней крейсера "Кардифф": "Она увидела у меня в каюте фотографию, которую она подарила мне в Ольгине. Это была групповая фотография, среди прочих на ней был и Великий князь Михаил Александрович. Посмотрев на нее, Ольга заявила: "я уверена, что он жив". я спросил, где, по ее мнению он может находиться. Она ответила: "Думаю, он в Гонконге". Я вспомнил статью в "Таймс", в которой сообщалось об убийстве Великого князя в Сибири, но не осмелился сообщить ей эту трагическую весть".] Перед самым отъездом из Новороссийска Ольга Александровна узнала о том, что "тетя Михен" -- Великая княгиня Мария Павловна -- с риском для жизни вырвалась с Кавказа. -- Я отправилась к ней. Я была поражена, узнав, что она приехала в Новороссийск в собственном поезде, прислуга которого состояла из ее людей, и в сопровождении своих фрейлин. Несмотря на все опасности и лишения она до кончиков ногтей оставалась Великой княгиней. Наша семья не очень-то любила тетю Михен, но я гордилась ею. Вопреки всем невзгодам она упрямо цеплялась за все атрибуты былого величия и блеска. И каким-то образом у нее это получалось великолепно. В условиях, когда даже генералы считали себя счастливчиками, если им удавалось раздобыть телегу и старую клячу, тетя Михен совершила долгий путь на собственном поезде. Конечно, вагоны были старые, расшатанные, но это были ее вагоны. Впервые в жизни я с удовольствием расцеловалась с нею. [Покинув Россию в феврале 1920 года, Великая княгиня Мария Павловна отправилась в Швейцарию, но спустя несколько месяцев умерла.] Однажды февральским утром Ольга Александровна вместе со своим домочадцами наконец-то поднялась на борт торгового корабля, который должен был увезти ее из России в более безопасное место. Хотя судно было набито беженцами, они, вместе с другими пассажирами, занимали тесную каютку. -- Мне не верилось, что я покидаю родину навсегда. Я была уверена, что еще вернусь, -- вспоминала Ольга Александровна. -- У меня было чувство, что мое бегство было малодушным поступком, хотя я пришла к этому решению ради своих малолетних детей. И все-таки меня постоянно мучил стыд. Через двое суток судно оказалось в турецких водах, но Великой княгине не разрешили сойти на берег. Вместе с тысячами беженцев она оказалась в лагере для интернированных на острове Принкипо, находившемся в Мраморном море. первое, чего потребовали турецкие власти, это дезинфекция одежды беженцев. -- Дезинфекция была необходима, -- невесело улыбнулась Великая княгиня, -- но операция эта проделана была так поспешно и небрежно, что одежда приобрела весьма неказистый вид, а наша обувь ужасающим образом ссохлась. К счастью, пребывание на острове Принкипо оказалось весьма непродолжительным, но было сопряжено с лишениями -- нехватало еды, а иной раз и воды, санитарные условия были кошмарными. Но ничто не сломило Великую княгиню. Она организовала своеобразный комитет и, несмотря на их бедность, беженцы собрали свои гроши и послали Георгу V телеграмму, в которой благодарили короля за то, что он направил свои суда и помог им выехать из России. Тут я не удержался от того, чтобы прервать Великую княгиню: -- Но почему вы не отправили ему телеграмму от себя лично? Он же был вам двоюродным братом. Оказаться интернированной в лагере для обыкновенных беженцев... Великая княгиня чуть ли не сердито покачала головой: -- Они не были обыкновенными беженцами. Все они были людьми. Насколько мне известно, большинству из них пришлось перенести гораздо более тяжелые испытания, чем те, что выпали на мою долю. Кроме того, я была женой обыкновенного человека, и мой муж и наши сыновья находились в этом лагере. Но, хотя Ольга Александровна и не подумала о том, чтобы обратиться за помощью к королю, за нее хлопотал ее старый друг. Джимми успел написать капитану первого ранга У.У.Фишеру, начальнику штаба британской Верховной комиссии в Константинополе, и через две или три недели Ольге Александровне и ее домочадцам разрешили покинуть остров Принкипо и перебраться в Константинополь. Оттуда они направились в Белград, где король Александр оказал им теплый прием. -- Истории свойственна ирония. Надо же было такому случиться: я, внучка Царя, освободившего Сербию и Черногорию от турецкого владычества, оказалась в сербской столице в качестве измученной, терпящей нужду беженки. Но как добры к нам были все сербы! Король Александр надеялся, что Великая княгиня изберет его страну в качестве новой родины. Ольга Александровна не прочь была сделать это, но она была нужна родительнице, поселившейся в Дании. Вот почему, отдохнув две недели в Сербии, Ольга Александровна вместе с мужем отправилась в Копенгаген. -- Мы приехали туда в страстную пятницу 1920 года. Я была счастлива снова увидеться с Мама, но всем нам было грустно. В душе мы понимали, хотя не осмеливались высказаться вслух, что остаток своих дней нам придется провести в изгнании. 9. Горький хлеб изгнания Данию Великая княгиня любила с детства. Фреденсборг и Копенгаген запомнились ей еще с тех давних лет, когда там, под кровом ее гостеприимного деда, короля Христиана IX, собирались чуть ли не все королевские семьи Европы. Но все это осталось в прошлом. Теперь же шел 1920 год. Вдовствующая Императрица Мария Федоровна жила в одном из флигелей королевского дворца Амалиенборг в непосредственной близости от собственного племянника, короля Христиана X, который не скрывал неприязни к своим обездоленным родственникам. -- К счастью, другие представители королевской фамилии и датский народ не разделяли его отношения к нам, -- заявила Великая княгиня, -- иначе я даже не представляю себе, как бы мы смогли все это вынести. Я и сама не понимаю, как мы сумели перенести все эти уничижения. Помню, как королева Александрина, которую мы звали Адин, даже расплакалась: так ей было стыдно за своего мужа. Ольга Александровна вспомнила, как однажды вечером они сидели в гостиной дворца вместе с матерью и спокойно вязали. Тут дверь открылась, и вошел королевский слуга. Ему явно было не по себе. Смущаясь, он едва слышно пробормотал: "Его величество прислали меня затем, чтобы попросить вас выключить яркое освещение. Он хочет уведомить вас, что счет за электричество, который ему пришлось оплатить недавно, оказался слишком велик.". Императрица Мария Федоровна побледнела, как полотно, но ничего не ответила. С царственным видом она вызвала одного из собственных лакеев и в присутствии королевского посыльного велела ему осветить дворец от подвала до чердака! -- Доходило до того, что король прогуливался по комнатам, где, естественно, каждый предмет обстановки и большая часть декоративного убранства принадлежали ему. Помню, как он во все глаза глядел вокруг себя, -- свидетельствовала Ольга Александровна. -- Если ему вдруг казалось, что недостает какой-нибудь безделушки или миниатюры, он, не стесняясь, спрашивал у Мама, уж не заложила ли она ее. Было так обидно, что нет слов. Финансовое положение беглецов находилось в расстроенном состоянии. Дело ухудшалось благодаря бездумной щедрости Императрицы Марии Федоровны. Тысячи русских эмигрантов писали ей со всех концов света и просили о помощи, и Императрица считала своим долгом удовлетворять все их просьбы. -- Мама не приходило в голову, что средств едва хватает на то, чтобы содержать собственную семью, -- продолжала свой рассказ Ольга Александровна, -- но винить ее я не вправе. Всех эмигрантов, к каким бы классам они ни принадлежали, она считала одной семьей. К тому же, никто из нас, в том числе Папа, никогда не были практичными. Однако финансовая помощь, которую Императрица-Мать направляла во все уголки света, не была пределом ее щедрот. Несколько знатных эмигрантов приехали в Данию. Мало-помалу они каким-то образом прилепились к крохотному двору в Амалиенборге. Императрица не пожелала никому из них указать на дверь. В течение какого-то времени многие состоятельные друзья Императрицы Марии Федоровны оказывали ей денежную поддержку, но ситуация с каждым днем ухудшалась, и в конце концов один из ее друзей, американец датского происхождения, откровенно заявил Императрице, что долго так продолжаться не может. После того, как королю Христиану X стало известно о бедственном положении его тетки, он заявил, что она в любое время