льга Александровна упорно отказывалась обращаться к услугам врачей, но от советов друзей и соседей и не думала открещиваться. Шведская королева Луиза в своем письме порекомендовала ей каждое утро пить свежий лимонад, и рецепту этому Ольга Александровна неукоснительно следовала до тех пор, пока не надоело. Другая подруга, заядлая вегетарианка, убедила Великую княгиню исключить из рациона рыбу и мясо. Совету этому было довольно сложно следовать: в дом к Ольге Александровне приносили столько еды, а среди жителей Куксвилля вегетарианцев не было. Очевидно, Великая княгиня унаследовала от отца недоверие и неприязнь к представителям медицинской профессии. -- Как часто люди страдают от ошибок врачей -- это просто поразительно, -- заявила она. -- А доктора очень часто предписывают то, что нравится им самим. Однажды врач посоветовал мне лечиться водкой, убеждая меня, что она очень полезна. Проверять это на себе я не стала: очень уж красный нос был у этого господина. Довольно скоро я выяснил, что Великой княгине доставляет удовольствие ставить диагноз своим недугам. Нередко случалось, что в продолжение одной недели или около того, она определяла, что у нее флебит, неизвестный порок сердца и артрит. Она так и писала подруге: "Вчера у меня был сердечный приступ... Сегодня я вновь здорова... только чувствую себя усталой и сонной... так что длинное письмо написать не смогу". А другая подруга неожиданно узнает, что Великая княгиня "была несколько недель прикована к постели... но я снова наслаждаюсь жизнью... сейчас я в саду... солнце сияет, и я чувствую себя, как в раю". Как ни фантастичны были ее собственные диагнозы, но недомогания ее, разумеется, усиливались. Были такие дни, когда все ее тело становилось словно одеревенелым и болело. "Мне кажется, что боль меня больше не отпустит, поэтому стараюсь к ней привыкнуть. Солнце светит, я гляжу в окно и чувствую себя счастливой -- было бы гораздо хуже, если бы я ничего этого не видела..." Она никогда не предавалась чревоугодию, теперь же и вовсе едва притрагивалась к пище. Много дней просидел я в той комнате, которая, при всей ее бедности и беспорядке, который в ней царил, сохраняла, как мне казалось, отпечаток величия Дома Романовых. С каждым днем, мысленно путешествуя вместе с Великой княгиней из дворцов в крестьянские избы, с одного континента на другой, я все больше поражался ее памяти. Она почти без усилия вспоминала любое имя. Ко всему, в ее рассказах всегда присутствовали непосредственность и прирожденная любезность, свойственные минувшей эпохе. С безграничной терпеливостью Ольга александровна выписывала для меня незнакомые мне названия и имена, объясняла местонахождение того или иного города или селения, несколькими меткими фразами обрисовывала какой-то уголок местности, который тотчас же ярко возникал в моем воображении. И при этом ее никогда не оставляло чувство неотложности. "Нужно еще так много рассказать... Нам следует торопиться..." -- имела она обыкновение повторять, но в то же время это ощущение настоятельности задачи ни в коей мере не противоречило присущей Ольге Александровне безмятежности и спокойствию духа. К своей кончине Ольга Александровна относилась, как к началу какой-то иной, новой жизни. Я полагаю, что у нее никогда не возникало никаких сомнений на этот счет. Вера ее была так же чиста и искренна, как и ее изысканные натюрморты с цветами. Однажды Великая княгиня рассказала мне: -- В Гатчинском парке был мостик, перекинутый через водопад. Вода неслась с оглушительным ревом, а мостик казался таким непрочным, что многие боялись ходить по нему. А если же людям все-таки нужно было перебраться на другую сторону, они прибегали к мостику, не задерживаясь ни на секунду. Так вот, мы с моим братом Михаилом частенько ходили к водопаду и стояли на мостике. Стояли, вероятно, всего несколько минут. Но минуты эти мне казались долгими часами. Нам было ужасно страшно, и мы дрожали, разглядывая грохочущие, пенящиеся струи воды, мчавшиеся внизу. Но делали мы это не напрасно. Покидая мостик, мы испытывали волнение и такое чувство, будто мы чего-то достигли. Хотя и небольшое, но это было действительно достижение. Я хочу, чтобы вы знали про этот мостик, потому что я намерена окончить свои дни с таким же чувством удовлетворения. Хотя я и была не в силах дать много, но я не думаю, чтобы я не старалась, как могла, служить своей милой родине в качестве представительницы семьи Романовых. Слова эти были произнесены очень просто, без всякой рисовки. И я знал, что она действительно всю жизнь оставалась истинной Романовой со всеми присущими им чертами характера. Ольгу Александровну никогда не оставлял, по существу, страх оказаться жертвой покушения. По ее словам она никогда не ложилась спать, не выглянув перед этим за дверь и не посмотрев под кровать. Однажды, когда с оглушительным грохотом лопнула водонапорная труба, первой ее реакцией было позвонить в полицию. Она решила, что это взорвалась бомба. Подобно всем по-настоящему храбрым людям, она никогда не скрывала и не стыдилась своего страха. Однако, к концу ее жизни ее стали преследовать кошмары. Однажды утром она рассказала мне, что видела ночью, как от стены к стене в ее спальне движется красная звезда. -- Это было что-то жуткое... Неужели они и здесь преследуют меня? Она поведала мне историю своей жизни, ни раза не сгустив краски, описывая тот или иной эпизод, который она наблюдала сама или же о котором слышала, однако ее строгая объективность и беспристрастность лишний раз свидетельствовали о том, что страшные испытания тех лет по-прежнему жили в ее памяти и преследовали ее. В начале апреля 1960 года лечащий врач Ольги Александровны решил навестить свою пациентку. Он был настолько потрясен ее состоянием, что тотчас повез ее в главный госпиталь Торонто. Великая княгиня была настолько слаба, что не могла протестовать. Она перестала бороться за жизнь. Единственное, о чем она молила небо -- это о скорой кончине. Но молитва ее услышана не была. -- Какой толк от всех их стараний? -- заявила она, когда я навестил ее. -- Я же знаю, что умираю. Почему они не дадут мне спокойно умереть? Ну, конечно же, они очень добры ко мне, но зачем подвергать меня рентгеноскопии? Я так устала. А они еще хотят, чтобы я ела. Мне просто не хочется думать о пище. -- Понюхав миску с супом, она попыталась улыбнуться. -- А вы знаете, половина удовольствия в жизни -- это нюхать пищу, а не есть ее. Она нашла, что в больнице "очень уж все по-казенному". Больничные правила раздражали ее. Однажды утром она вспомнила свою юность. -- Мы с Мама имели обыкновение посещать петербургские больницы. Помню, к больным приезжали их родичи вместе со своими детьми и вещами, чтобы подежурить у их коек. Никто против этого не возражал. Их даже кормили из больничного котла. Даже лежа в больнице, когда все ее щуплое тело представляло собой сплошную боль, Великая княгиня была не прочь пошутить. -- А вы знаете, тут есть очень симпатичные доктора. Нынче утром приходил один -- высокий, темноволосый, невероятно красивый. Я ему сказала: "Какая жалость, что мы не встретились с вами лет пятьдесят назад!" Прошло несколько недель, и Ольга Александровна стала иногда забываться. Она возвращалась в прошлое, снова гуляла с отцом по Гатчинскому парку, вместе с братом Михаилом залезала на крышу дворца, передразнивала графа Витте, который был недоволен простыми блюдами, которые подавались во дворце в Гатчине, или же восхищалась парадным платьем своей родительницы. Наряду со столь безобидными экскурсами в прошлое, мысли ее иногда направлялись и по гораздо более опасному пути. Однажды она приказала выгнать медицинскую сестру "за ворота дворца" за то, что она шпионила за ней, и угрожала девушке заключением в крепости. Приказание прозвучало так угрожающе из уст Ольги Александровны, что бедная девушка боялась заходить в ее палату. "Это же настоящий тиран!" -- заявила сестра и с изумлением посмотрела на меня, когда я покачал головой. "Конечно, тиран, -- повторила девушка. -- И все в ее семействе были тиранами, разве не так?" Я понял, что этой фразой она выразила то предубежденное мнение, которое сложилось во всем мире против великой семьи, о которой люди так мало знают. Я мог бы рассказать этой молодой медицинской сестре о том, что ее беспомощная престарелая пациентка -- одна из самых любезных и сострадательных женщин, которых я имел честь знать, которая некогда боролась за собственную свободу и никогда не ущемляла чьих-то прав жить свободной жизнью. Но я понял, что семена упадут на неблагодарную почву и ничего не сказал. Друзья Великой княгини благоразумно утаили от нее известие о кончине ее сестры, Ксении Александровны, которая почила в Бозе 22 апреля 1960 года в Лондоне в возрасте восьмидесяти пяти лет. Телеграмму от королевы Елизаветы и принца Филиппа, в которой выражалось соболезнование по поводу смерти ее старшей сестры, скрыли от Ольги Александровны. Однако в последние месяцы ее жизни периоды затмения ее рассудка стали непродолжительными. Временами по утрам, когда я к ней заходил, она удивляла меня тем живейшим интересом, с каким она относилась ко всему, что происходит в мире. -- Неужели нигде не была опубликована фотография принца Эндрю? -- спросила она один раз и была очень обрадована, когда на следующий день я принес ей газетную вырезку. Как-то майским днем, узнав об ущербе, нанесенном в Японии цунами, она заявила, что очень об этом сожалеет. -- Вы знаете, по-моему, я начинаю испытывать сочувствие к японцам, -- проговорила она, и я улыбнулся невольно. Для Ольги Александровны со времен войны 1904-1905 годов Япония являлась bete noire. [предмет ненависти (франц.)] Кто-то рассказал ей о том, что советские ученые запустили в космос спутник с собакой на борту. В тот день она была очень рассержена и расстроена. -- Использовать животных в таких целях -- жестоко и подло. Ведь собака не понимает, что с нею делают и зачем. Проходило лето, и всем докторам стало понятно, что они ничем больше не могут помочь Великой княгине. Несмотря на интерес к текущим событиям, она утратила волю к жизни вдобавок к своим хворобам. В больничном распорядке было много такого, что досаждало и беспокоило ее, поэтому было решено дать ей возможность в мирных и более естественных условиях. О коттедже в Куксвилле, естественно, не могло быть и речи. Дело кончилось тем, что старые друзья Ольги Николаевны -- пожилой гвардейский офицер, капитан Мартемьянов, и его жена, предложили ей поселиться у них, где они смогли бы за ней присматривать. Жили они в скромной квартире, расположенной над салоном красоты в одном из беднейших кварталов Торонто, которой было далеко до простора и великолепия Гатчинского или Аничковского дворца, но стоявшая на краю могилы Великая княгиня чрезвычайно обрадовалась такому предложению. Так многое в квартире четы Мартемьяновых напоминало ей о прошлом. Перед иконами в ее спальне теплились свечи. Она слышала милые ее сердцу звуки родного языка. Капитан и госпожа Мартемьянова не щадили себя, чтобы оказать любую помощь и утешить последнюю оставшуюся в живых сестру их последнего Императора. Прожив в изгнании свыше сорока лет, лишенная состояния, последняя Великая княгиня умирала в бедности, но магия знаменитого рода была все еще настолько велика, что притягивала к себе внимание всего мира. На квартиру Мартемьяновых изо дня в день приходили письма, выражавший сочувствие, тревогу, надежду на выздоровление больной. Во время литургии во всех храмах и монастырях Русской Православной Церкви в разных частях свободного мира провозглашалась особая молитва "за болящую рабу Твою Государыню и Великую Княгиню Ольгу Александровну" и служились молебны о ее здравии. Из русского монастыря в Нью-Йорке прислали чудотворную икону Божьем Матери, которая находилась у постели больной. Из Калифорнии приехал ее друг, епископ Сан-Францискский князь Иоанн Шаховский, чтобы в последний раз причастить Великую княгиню. Одним из последних лиц, приехавших повидаться с нею, которого Ольга Александровна узнала, был сэр Эдвард Пикок. Прибыл он 27 сентября. Сделав над собой усилие, она раскрыла объятия и поцеловала ему руки, шепча при этом: "один из моих самых старых друзей..." После этого свеча, горевшая в ней, начала мигать, хотя и не гасла еще в течение двух месяцев. 21 ноября Великая княгиня впала в коматозное состояние. Три дня спустя, 24 ноября 1960 года, она скончалась, так и не придя в сознание. Это произошло в 11 часов 35 минут вечера. Ей шел семьдесят девятый год. В от вечер я должен был отправиться в Брантфорд, что неподалеку от Торонто, читать лекцию. Когда я стал возвращаться в Торонто, было уже поздно. В ночном воздухе попахивало морозцем, все небо было усыпано звездами. Я уже подъезжал к городу, и вдруг меня неожиданно охватило чувство одиночества. Я остановил машину и посмотрел ввысь. Звезды сверкали ярче обычного, и я понял, что Ольги больше нет. Раздавшийся рано утром звонок подтвердил мое предчувствие. В тот же день, но несколько позднее, у нее в спальне собрались ее родные и близкие -- ее сын Тихон, чета Мартемьяновых и я -- на первую панихиду. Панихиду служил отец Дьячина, священник русского православного собора в Торонто. С затепленными свечами в руках, все мы преклонили колена, повернувшись лицом к смертному одру. Последняя Великая княгиня обрела покой. Более того: на лице ее была такая просветленность, какой я еще никогда не видел. Я вслушивался в слова заупокойной молитвы, в которой звучала пламенная надежда на то, что усопшая найдет покой рядом со святыми Господа нашего. Но когда я посмотрел на ее лицо, на простой деревянный крест в ссохшихся пальцах усопшей, то понял, что молитва уже была услышана. Последняя Российская Великая княгиня поистине опочила о Господе, и все ее слезы осушил и все ее великие горести утишил Своей любовью Тот, Который все эти тяжкие годы был ее другом и заступником. Именно в этой комнате я сказал свое последнее "прости" Ольге Александровне, великодушная дружба которой так много мне дала и столь многому научила. То, что происходило в дни, предшествовавшие похоронам, казалось довольно жалкой попыткой возродить величие, которое отошло в прошлое. В течение пяти дней гроб с прахом Великой княгини стоял в соборе, чтобы с ним могли попрощаться все. День и ночь несли караул у открытого гроба оставшиеся в живых офицеры и нижние чины Гусарского Ахтырского Е.И.В. Великой Княгини Ольги Александровны полка. Церемония погребения состоялась 30 ноября после панихиды, которая продолжалась почти три часа. Краткую поминальную проповедь произнес епископ Афиногор, глава греческой православной церкви в Канаде. Служба состоялась при соборе представителей православных общин со всего Нового Света. Открытый гроб, задрапированный Императорским штандартом, был установлен на катафалк, окруженный стеной цветов. В ногах гроба стоял щит, шитый золотом и серебром, увенчанный Императорской короной с инициалами О.А. (Ольга Александровна). В продолжение всей службы гроб охраняли ахтырцы. Пропето "Со святыми упокой", отдано последнее целование, и крохотный гроб закрыли и украсили Императорским штандартом и полковым знаменем, спасенным одним из гусар и привезенным в Канаду вскоре после революции. В соборе было много народа -- яблоку негде упасть. Многие из прощающихся вынуждены были остаться за стенами собора на улице. Представители родовитого дворянства, канадские и американские друзья Великой княгини и многие сотни русских эмигрантов, принадлежавшие к различным сословиям, -- все стояли вместе. Было совершенно очевидно, что собрались они здесь не для того, чтобы воздать должное привычной традиции или вспомнить ушедшее прошлое. Пришли они затем, чтобы сказать последнее "прощай" горячо любимому другу, и такую дань своей памяти наверняка оценила бы сама Ольга Александровна. На лентах венков было множество августейших имен. Ольгу Александровну вспомнили ее родные, разбросанные по всей Европе, а из Нью-Йорка приехала ее двоюродная сестра Великая княжна Вера Константиновна [Одна из дочерей Великого князя Константина Константиновича (поэта К.Р.), скончавшегося в 1915 году, который был похоронен в Великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора в Петрограде. Вторая дочь Великого князя, Татьяна Константиновна, в 1960 году была игуменьей Русского православного женского монастыря в Иерусалиме. Их семейство, известное в старой России, как Константиновичи, больше всех пострадало во время красного террора. Трое из пяти сыновей Великого князя Константина константиновича -- князья Иоанн, Игорь и Константин были брошены живыми в старую шахту вблизи сибирского города Алапаевска в июле 1918 г. Брат Великого князя, Дмитрий Константинович, был расстрелян в Петрограде в июле 1919 г. По словам очевидцев, перед смертью он молился за своих палачей.] Всю свою жизнь Великая княгиня Ольга Александровна, по ее же словам, "презирала политику". Разумеется, она всегда держалась в стороне от нее. Однако, такое понятие, как "политическая целесообразность" было затронуто и на ее похоронах. За исключением датчан, ни один из представителей значительного дипломатического корпуса, аккредитованных в Торонто, не присутствовал на заупокойной службе в соборе. Греческий консул объяснил неловкое положение, в котором оказался, тем, что он пришел бы, как частное лицо, но не мог присутствовать при отпевании, будучи "официальным лицом, поскольку Греция признала коммунистический режим". Эстонец привел гораздо более резкие доводы. "Мы выступали против царизма в такой же степени, как и теперь -- против коммунизма", -- заявил он. В американском консульстве за день до похорон никто не знал о них. Какой-то чиновник поинтересовался, когда и где они состоятся, но отказался сообщить, будет ли присутствовать на церемонии кто-нибудь из сотрудников консульства. Как жестоко бы оскорбилась Ольга Александровна за честь своей Семьи и как убийственно сыронизировала бы над собой. Она наверняка сказала бы: "К чему столько хлопот по поводу похорон какой-то старухи? Да и большинство иностранцев сомлели бы во время заупокойной службы -- она ведь такая длинная". В полдень все мы поехали на Йоркское кладбище. Небольшое гроб, по-прежнему драпированный Императорским штандартом и бело-сине-красным русским национальным флагом, был вскоре опущен в неприметную могилу рядом с могилой полковника Куликовского. Когда отец Дьячина приблизился к ее краю и бросил на крышку гроба горсть русской земли, вряд ли у кого-нибудь из присутствующих не блеснули слезы. День выдался холодный, ненастный, по кладбищу гулял ледяной ветер. Где-то совсем в другом мире остались позолоченные купола и шпили старого Санкт-Петербурга, великолепие Императорских бракосочетаний и траурных кортежей, грохот орудий, оповещающих о рождениях и кончинах Царственных особ. Стоя у могилы под стылым канадским небом, я вспомнил последние слова Великой княгини. За день до того, как она впала в беспамятство, я застыл у ее постели. Какое-то непонятное чувство подсказало мне, что это последняя наша встреча на земле. Она узнала меня. Глаза ее, в которых я увидел несказанную усталость, осветились на миг, и из-под одеяла появилась маленькая иссохшая рука. Наклонившись, я поцеловал ее, и тут послышался едва различимый шепот: -- Закат завершен. Больше Великая княгиня не произнесла ни слова. Когда ы сидели с ней в ее гостиной или же в саду в Куксвилле, Ольга Александровна часто сравнивала свою жизнь с чем-то, напоминающим медленный закат солнца: "Каждое событие в моей жизни мне представляется залитым светом заходящего солнца, и это придает картине особую ясность. Хорошо, что я так долго ждала возможности поведать свою историю. Теперь я вижу и сужу о людях и событиях гораздо вернее, чем была бы в состоянии это сделать много лет тому назад". Она поведала свою историю, свой рассказ о горячо любимой племяннице, правду о Распутине, какой она представлялась Ольге, о великолепии и терроре одновременно, о роскоши и лишениях. И через всю эту ткань повествования, освещая самые мрачные страницы жизни, проходила нитью из чистого золота бесхитростная, как у ребенка, вера в Бога ее предков и ее народа. А под конец, изложив все факты ее наполненной событиями жизни, Ольга Александровна позволила себе задуматься и о многом другом. И мысли, высказанные ею, вполне могут послужить эпилогом к этому повествованию -- повествованию о последней русской Великой княгине. Эпилог У Великой княжны Ольги Александровны никогда не было гувернантки. У нее было много наставников, которые преподавали ей гуманитарные и иные дисциплины, не особенно вкладывая душу в эти предметы. За всю свою жизнь у нее не было ни времени, ни возможности заняться систематическим образованием. Ее нельзя было назвать интеллектуалом. Она так и не научилась всесторонне анализировать то или иное явление. Она или тотчас же схватывала его сущность целиком, или же отказывалась от ее обсуждения. Учитывая отсутствие у нее академического образования, можно лишь поражаться осведомленности Великой княгини в отдельных науках -- таких, как ботаника или история. Последняя в особенности представляла собой неистощимый кладезь знаний. Она изучала ее весьма своеобразно. Часто приходила к ложным выводам, свободно поддавалась унаследованным предрассудкам и делала заключения, которые резко расходились с мнением наиболее признанных авторитетов. Однако она, история, оставалась для Ольги Александровны живым предметом, в особенности, разумеется, история ее родной страны и ее фамилии. Цари Династии Романовых правили Россией в течение 304 лет. Возведенный на престол всенародным волеизъявлением в 1613 году, Дом Романовых был низложен не столько по воле узкого, но влиятельного круга заговорщиков, сколько под влиянием неестественных условий, которые возникли, следует признать, отчасти и по их вине. Великую княгиню никогда не переставала заботить мысль о том, какое место в истории будет уготовано в будущем фамилии Романовых. Она не раз говорила мне: -- Забота о том, каков будет суд истории, может показаться кому-то такой мелочью, но для меня это очень важно. И не потому, что я принадлежу к роду Романовых, а потому, что грядущие поколения должны будут иметь возможность сделать собственную оценку. Главное для меня -- справедливость. Ольге Александровне было известно стремление западных историков и писателей изобразить Династию Романовых, как угнетателей своего народа, снедаемых жаждой единовластия, высокомерных, падких до удовольствий, и душителей свободы и мысли. Ольга Александровна с готовностью подтверждала, что некоторые из Романовых, принадлежавших к ее поколению, не были верны семейным традициям, но ее возмущало огульное осуждение всей династии, неизменно несправедливая оценка мотивов, которыми руководствовались Цари, враждебность, с которой относились к их действиям, и карикатурное изображение их, как личностей. При жизни Ольги Александровны появились книги на двух или трех языках, где давался вопиюще искаженный портрет ее отца, Императора Александра III. Не нужно быть заядлым монархистом, чтобы признать: появившиеся в западной печати репортажи о "Кровавом воскресенье" в январе 1905 года возмущали своей пристрастностью. -- Как выпячиваются все промахи, допущенные нашей фамилией! Сколько написано о нашей варварской исправительной системе! Но никто не говорит об Англии, где еще во время царствования королевы Виктории человека, который украл баранью ногу или буханку хлеба, вешали или отправляли на каторгу. Столько рассказывали о наших тюрьмах, но никто не упоминает об условиях содержания заключенных в Испании и Австрии, не говоря уже о Германии. Но одно только упоминание о Сибири действовало на жителей западных стран, как красная тряпка на быка. В действительности же, несмотря на существование полиции, цензуры и всего остального, подданные Российской Империи имели гораздо больше свобод, чем население Австрии и Испании, и уж, разумеется, были свободнее, чем теперь, под знаком серпа и молота. Почему-то никто не удосуживается вспомнить грандиозность и сложность задач, которые стояли перед тремя великими реформаторами -- Петром Великим, Екатериной Великой и Александром II. Дальше Ольга Александровна поведала мне о том, что сегодня забыто всеми -- что именно Царь из Династии Романовых установил принцип, согласно которому монарх, при том, что он самодержец, является слугой своего народа. Эта идея была выражена в словах приказа, отданного Петром I своим войскам, накануне Полтавской битвы, после которой русскими было сломлено могущество Швеции. Принцип этот лежал в основе священного миропомазания Императора на царство. -- Наш род относился к идее Царского служения, как ко священному долгу, от которого ничто, кроме смерти, не могло освободить их. Кто-то мне рассказывал, что королева Виктория, узнав о помолвке Алики, ее любимой внучки, с Ники, сначала очень встревожилась. Королева назвала российский престол "троном, усыпанным терниями", и на этот раз старая дама была права. Великая княгиня много рассказывала мне о своих предках, указывая на то, что большинство европейских историков смотрели на них как бы в испорченную подзорную трубу, нередко не учитывая причины того или иного их действия и столь же часто основывая свои выводы на ненадежных свидетельствах. Однажды Великая княгиня процитировала мне книгу, в которой утверждалось, будто убийство Императора Александра II почти не произвело никакого впечатления на русский народ, который отнесся к этому известию с совершенным равнодушием. -- Клянусь небом! -- воскликнула Ольга Александровна, и в глазах ее вспыхнул гнев. -- Да в молодости я встречала многие сотни людей, которые были свидетелями всенародного горя по поводу убийства Царя-Освободителя. Но ведь гораздо выгоднее вспоминать о жестокости Петра Великого, о любовниках Екатерины II, о мнимом мистицизме Александра I, и все прочее в таком же духе. А уж легенда о Распутине стала, естественно, настоящей золотой жилой для голливудских дельцов! Разве кто-нибудь посмеет написать правду о Ники и Алики? Сплетни, распространяемые о них, просто чудовищны, и я уверена, что все подлинные документы о них никогда не будут опубликованы Кремлем -- если только они уже не уничтожены. Ольга Александровна утверждала, что в основе всех этих нелепостей лежит полнейшее незнание западными историками условий жизни в России. В доказательство она привела такой пример. После того, как на Западе стали известны романы Толстого, Тургенева и Достоевского, некоторые критики стали утверждать, будто роман -- это единственная литературная форма, известная русским, и будто в России вообще нет поэтов. -- И это говорилось в восьмидесятые и девяностые годы, почти полвека спустя после смерти Пушкина и Лермонтова! Как сходили с ума во всем мире, восхищаясь нашими композиторами и нашим балетом. А многим ли известно на западе, что именно благодаря любви Романовых к искусству возникла русская балетная школа и было положено начало богатейшей коллекции произведений искусства в Эрмитаже? Что именно на их личные средства -- а не только на ассигнования из казны -- содержались театры, концертные залы и картинные галереи? За долгие годы изгнания Великой княгине не раз доводилось слышать упоминания о "немецких правителях России". -- Разве англичане называли короля Георга VI немцем? А много ли английской крови течет в его жилах, интересно знать? Если бы и он женился на иностранке, то нынешняя королева тоже была бы немкой по крови. Однако вряд ли можно найти хоть одну книгу, посвященную нашему роду, в которой их иноземная кровь не считалась бы чем-то вроде вредной примеси. А ведь не кровь решает все. Дело в почве, на которой ты вырос, в вере, в которой ты воспитан, в языке, на котором ты говоришь и мыслишь. Матерью моего отца была принцесса Гессенская. Но вспомните его облик! Можно подумать, что это потомок древнерусских богатырей. Кстати, его привычки и манеры были такими же, как у простого русского крестьянина. В разговоре со мной Ольга Александровна как-то заявила: -- Распространение и невероятная мощь коммунизма является прямым результатом промахов и эгоистической политики Запада. Я не испытываю ни малейшего сочувствия к тем странам, на которых сегодня обрушилось бремя холодной войны. Они сами напросились на это. И такого мнения она придерживалась в продолжение всего периода ее пребывания в изгнании. Она утверждала, что когда во время первой мировой войны Россия вступила в смертельную схватку с Германией, союзники намеренно препятствовали и задерживали поставки снаряжения и боеприпасов, в которых Россия так нуждалась, чтобы довести борьбу до победного конца. Я не видел в этом никакого смысла, и я так и сказал ей. -- Смысл есть, -- парировала Великая княгиня. -- Союзники хотели поймать сразу двух зайцев -- разбить Германию и обессилить Россию. Мне ненавистно имя Сталина, но он и его подручные, хорошо помня прошлый опыт России, пострадавшей от своих "союзников", были совершенно правы, когда подозревали, что те возьмутся за свои интриги и во время второй мировой войны. Советское правительство не ошибалось, когда обвиняло Верховное командование союзников в преднамеренном затягивании вторжения во Францию. Великая княгиня была убеждена, что в конце первой мировой войны союзники относились к России, как к своему врагу. Под тем неубедительным предлогом, что большевицкое правительство подписало Брест-Литовский договор, они не допустили русских, независимо от того, белые это или красные, к участию в Версальской мирной конференции. Они забыли, что большевицкий режим не был выбран всей нацией и что Белые армии сражались с красными на нескольких фронтах. Никому ни в Великобритании, ни во Франции не приходило в голову, что все истинно русские люди рассматривали этот Брест-Литовский сговор, как позорное пятно в истории России и что все условия этого "договора" были бы сразу же аннулированы, если бы Белая армия одержала победу. -- Союзники предпочли не обращать внимания на это обстоятельство, потому что наконец-то получили возможность наброситься на Россию и, отрывая куски от ее тела, швырять их поджидающим добычи стервятникам. Все страны, граничившие с Империей моего брата, увеличили свои территории за наш счет. Польша, Венгрия и Румыния не заставили себя долго ждать. Из территорий, принадлежавших России согласно заключенным в прошлом договорам, возникли такие образования, как Финляндия, Литва, Эстония и Латвия. Свою долю на Дальнем Востоке отхватила и Япония. Во время мирной конференции даже Грузия и Азербайджан превратились в независимые государства, и не прозвучал ни один голос протеста против такого предательства. -- А знаете ли вы, -- возмущенно продолжала Ольга Александровна, -- что мы с Мама находились еще в Крыму, когда мой зять, Великий князь Александр Михайлович, отправился во Францию. Мы все полагали, что один из представителей нашего Дома должен поехать в Париж и поставить вопрос о положении в России перед союзными державами. И что же из этого вышло? К Сандро отнеслись так, словно он был предателем. Его даже не принял Клемансо. А личный секретарь Клемансо в ответ на предупреждения Сандро о том, какую угрозу представляют собой большевики, имел наглость заявить, что большевизм -- это болезнь побежденных наций. Разумеется, никто в Версале даже не вспомнил о тех жертвах, которые понесли русские ради спасения своих союзников. Ведь именно армия моего брата послужила своего рода гигантским амортизатором, принявшим на себя удар немецких войск. Благодаря героизму моих соотечественников французы получили передышку, чтобы укрепить свое положение. Сто пятьдесят тысяч русских солдат было послано на верную смерть под Танненбергом, чтобы облегчить положение французской армии под Парижем, которому угрожали немцы. Но все это было забыто. Когда положение нашей армии оказалось хуже некуда, мой брат мог бы согласиться на заключение сепаратного мира. Кайзер был бы рад прекратить войну на Восточном фронте. Но у Ники и мысли даже не возникало забыть о союзническом долге по отношению к Англии и Франции. Когда немцы, надеясь начать переговоры, предложили ему крайне выгодные условия, Ники даже не стал обсуждать их со своими генералами. Свойственное им чувство порядочности помешало ему предпринять какие-то шаги, и он наотрез отказался от всяких переговоров. Если бы он принял условия кайзера, то вполне сумел сохранить бы и престол, и собственную жизнь, и тогда Империя была бы, возможно, спасена от ужасов революции. Такой взволнованной я не видел Великую княгиню еще никогда. Ее впалые щеки порозовели, в глазах сверкали молнии. Куда подевалась немощная старая дама. Я увидел перед собой представительницу Дома Романовых, защищающую честь своей семьи и своего народа с пылкостью и отвагой молодого казака. -- А что можно сказать о бездарности западных политических деятелей того времени! -- продолжала она после краткой передышки. -- Они просто-напросто играли на руку большевикам. Даже если западные державы не испытывали большой любви к Императорской России, в их же интересах было пресечь распространение коммунизма. Клемансо был твердо убежден, что этого можно добиться созданием санитарного кордона! Большей слепоты и глупости нельзя было и придумать. Ведь именно союзная блокада в сочетании с ужасающими транспортными условиями, к которым нужно прибавить несколько неурожайных лет, привели к полнейшему хаосу. Начался неслыханный голод. Естественно, большевики использовали блокаду западных держав в собственных интересах. Иностранцы -- вот кто душат страну, заявляли они народу, и миллионы крестьян верили этому. Неужели кто-нибудь на Западе мог понять, что происходит в то время в России? Президент Вильсон и итальянский премьер Орландо откровенно признались в своей полной неспособности понять русскую проблему. Сделать это было трудно, но ведь будущее благополучие Запада зависело от того, сумеет ли он справиться с возникшими осложнениями своевременно. По мнению Великой княгини, весна 1919 года была одним из самых решающих периодов в истории XX столетия. Ленин и Троцкий отчетливо сознавали, сколь шатко их положение. На подступах к Петрограду находился генерал Юденич, бывший главнокомандующий войсками Кавказского фронта. На юго-востоке страны, на Кавказе, собрал вокруг себя значительные силы генерал Деникин. В Сибири изо дня в день усиливалось положение адмирала Колчака, располагавшего большой армией. Но все они нуждались в помощи и рассчитывали на то, что их союзники на Западе пришлют им оружие и другое снаряжение. -- Сложилась крайне благоприятная обстановка. Большевики были окружены со всех сторон. Преступления ЧК против городского и сельского населения озлобили и тех, и других. Красноармейцы обессилели от голода, были разуты, не имели боеприпасов. У них не было таких блестящих генералов, как Юденич или Колчак. Даже Троцкий сомневался в боеспособности тогдашней Красной армии. Однако возможность эта была упущена. Объявленная Западом блокада ударила не столько по кремлевским заправилам, сколько по миллионам простых людей -- мужчин, женщин, детей, которые никогда не интересовались политикой. А какая помощь была оказана Западом Белым армиям? Действительно, какую-то помощь западные страны предлагали, но на таких условиях, каких белые не могли принять. Потом в Баку высадились англичане. Затем они двинулись в Батум и объявили его свободным городом, а Азербайджану предоставили независимость. С какой же целью? Чтобы помочь Белым армиям? Восстановить в России порядок? Ничего подобного! Западу была нужна нефть... Итальянцы, давно присматривавшиеся к марганцевым месторождениям Грузии, под бой барабанов, размахивая знаменами, вошли в Тифлис, превратив Грузию в самостоятельное государство. Полагая, что и они не лыком шиты, французы заняли Одессу, главнейший порт России на Черном море, и стали заигрывать с украинскими "самостийниками". Боеприпасы, артиллерию и аэропланы, которые следовало бы передать Деникину и Юденичу, достались полякам, которые под руководством Пилсудского вторглись в Россию и оккупировали Киев и Смоленск. Верхом глупости и недальновидности была высадка американцев во Владивостоке. Их примеру вскоре последовали и японцы. В результате такой политики, утверждала Великая княгиня, кремлевские вожди одержали крупную моральную победу. В глазах русских большевики неожиданно стали защитниками суверенитета России, которой угрожали со всех сторон. Чуть ли не в мгновенье ока, благодаря недальновидным действиям союзников, из красных дьяволов большевики превратились в ангелов-хранителей страны. Белые генералы поняли, что больше нет смысла продолжать борьбу. Одна за другой их части начали распадаться. Многие тысячи белых воинов просто разошлись по домам. Тысячи вступили в красную армию, чтобы сражаться со своими исконными врагами -- поляками. -- Под создавшейся ситуацией подвел черту генерал Брусилов, знаменитый герой Императорской армии, -- проговорила Великая княгиня. -- Когда польские пушки начали бить по Киеву и Смоленску, Брусилов сделал сенсационное заявление: "Поляки осаждают русские крепости, опираясь на помощь тех государств, которые мы спасли от верного разгрома в самом начале войны. Я от всей души желаю успехов Красной армии, и да поможет мне Бог! К 1920 году обескровленные и дезорганизованные Белые армии фактически перестали существовать. Стычки, в которые они вступали время от времени то в одном, то в другом месте, лишь озлобляли обывателей. Любая армия, утратившая дисциплину, цель и единство, неизбежно стала бы допускать эксцессы. -- А вспомните, что произошло после второй мировой войны, -- продолжала Великая княгиня. -- Союзники были словно малые дети, которых водил за нос Сталин со своими бандитами. И президент Рузвельт воображал, будто в состоянии договориться с Кремлевскими правителями. Ничто на свете не сможет снять с него вины за последствия тех позорных условий Ялтинской конференции. Именно Соединенные Штаты помогли Сталину создать Железный занавес. Все предупреждения Черчилля отскакивали от него, как от стены горох. Я не испытываю ни малейшего сочувствия к американцам, которые страдают и выносят такие нервные нагрузки в результате холодной войны. В 1945 году, да и позднее, они были не только достаточно сильны, чтобы помешать целым государствам попасть под иго коммунистов, но и чтобы настоять на проведении свободных выборов в самой России. Они упустили свой шанс, и сегодня целый мир платит за это дорогой ценой. Затем Ольга Александровна коснулась возникновения независимых государств сорок лет назад в Прибалтийском крае Российской Империи. -- Люди, плохо знающие историю, стали сходить с ума от радости по поводу того, что "жертвы Имперской политики" угнетения наконец-то получили свое место под солнцем. Провинции эти отошли к России свыше д