об... ... ся! Здесь не обожретесь! Снять белье! Скупые лучи зимнего солнца осветили грязно-серые тела, стыдливо опущенные в землю глаза и согнутые спины. - Снять ботинки! Дует резкий северный ветер, а пленники стоят голые, босиком на снегу. Их тела покрылись мурашками. - В душ! Шнель! Шнель! В низкое каменное помещение с парой сотен кранов втиснулась лишь половина. У стены, где не было кранов, стояли охранники. Они показывали друг другу наиболее красивых женщин и похотливо хихикали. Время от времени раздавался свист кнута, со снайперской точностью опускающегося на цель: грудь женщины или половой орган мужчины. Отчаянный крик боли заглушался звериным хохотом палачей. - Сушиться! Воду выключили. Заключенные ждали. - Я кому сказал? Сушиться! Что, думаете, сотня хорошеньких горничных принесет вам полотенца? На улицу! Ветер быстро вас обсушит! Стуча зубами, пленники выходят из душевой, туда заходит новая партия. Голых людей повели к следующему зданию. Там их уже ожидали десять уголовников с зелеными треугольниками. Сотня уколов - и на левой руке пленников появляется номер. Каждый укол - маленькая ранка! Операция производится молниеносно. Натренированные мастера не уступают в скорости швейной машинке. В ранки втерли индийские чернила. Вот и готово клеймо, которое не исчезнет до самой смерти. Эту процедуру закончили к полудню. Поступил следующий приказ: - К парикмахеру - специалисту по "освенцимской" стрижке. Марш! Марш, бегом! Но изголодавшиеся, изможденные люди, окоченевшие от холода, не в состоянии сдвинуться с места. Так думали они. У охранников было иное мнение. - Бегом! Шнель! Шнель! На передних обрушился шквал ударов. В ход пошли кнуты и дубинки. Пинали тяжелыми сапогами. И они двинулись, двинулись, едва волоча ноги. Кто-то упал, на него второй, третий. Образовалась куча барахтающихся тел, а вокруг нее, нещадно колотя по чему попало, носились охранники. Упавшие быстро разукрасились синяками, шишками и рваными ранами. Кричали избиваемые, орали немцы. - Встать! Проклятое дерьмо, бегом к парикмахеру! Шнель! Шнель! И пленники пошли, шатаясь, с огромным трудом передвигая окоченевшие ноги по снегу, не в силах унять дрожь. - О, это бесчеловечно,- задыхаясь, прошептал Януш. - Смотри!- оборвал его Генек. - Смотри, и запоминай все! Все! Это будет питать нашу ненависть! Даст силы бежать. Мы должны рассказать обо всем людям. До "парикмахерской" было всего сто метров, но несколько человек не дошли до нее. Их голые трупы остались лежать на снегу. Эсэсовцы, улыбаясь, курили сигареты. В "парикмахерской" "клиентов" встретили все те же "зеленые треугольники". Инструменты у "мастеров" были самые примитивные - допотопные машинки. Брили не только голову, на всем теле не должно было остаться ни одного волоска. Женщин тоже подвергали этой процедуре. Довольно упитанные "мастера" развлекались, позволяя себе непристойные жесты, а несчастные пленницы с искаженными от ужаса лицами вынуждены были все сносить. Одна попробовала сопротивляться, но через минуту упала с лицом, превращенным в кровавую маску. Рос страх, росла и ненависть. Но то, что они уже пережили, были лишь цветочки. После бритья пленных снова выгнали на улицу. Женщин отделили и, голых, погнали в другой блок. В 1942 году в Биркенау были мужские и женские блоки. Позже, когда лагерь стал быстро расти, там содержались только мужчины. Мужчин повели к "портному". Они получили трусы, нижнюю рубашку из грубого материала и русскую военную форму. На спинах гимнастерок были нашиты буквы "kz" или крест, костюм дополняла шапка в голубую и белую полоску. Им приказали написать на куске белой тряпки свои номера, а на красном треугольнике - начальную букву своей национальности. Все написали букву "П". В этой группе были только поляки. На это занятие ушел целый час времени, так как чернильниц не хватало, а охранники приходили в бешенство, если номер был написал нечетко. Номера и треугольники пришили к одежде. На сторожевых башнях давно уже зажглись огни, а пленников еще не кормили. Их палачи исчезали по очереди и возвращались с кусками колбасы и хлеба. Старший по лагерю прошелся вдоль рядов. - Как стоите?!- заорал он. - Да вы совершенно не воспитаны! У вас нет элементарного понятия о приличиях! Вы просто безнравственные вонючие скоты! И он пустил в ход кулаки. Бил он мастерски. Кулак, как молот, опускался на самое чувствительное место. Умел бандит и боль причинить, и унизить. - Вы что, не понимаете? Пал,ач выхватил из рядов старика, одного из немногих, которые еще не погибли, и ударил беднягу носком сапога прямо в пах. Когда несчастный с безумным воплем свалился, стал хладнокровно бить его по голове и ребрам. - Пощадите,- едва слышно лепетал избиваемый. - Пощадите, ради бога! - Сволочь,- шептал Генек,- сволочь, гадина! Клянусь, я рассчитаюсь с тобой за это. - Что ты должен делать, когда увидишь начальство? - издевался над стариком старший по лагерю. - Я должен приветствовать его,- отвечал разбитыми губами истязаемый. - Я должен приветствовать его с глубоким почтением. - Еще что? - Я должен снять шапку. - Точно! Так почему же вы, паршивые скоты, не сделали этого? - он рывком поднял старика и швырнул его в строй. Старик не переставая плакал. - Так почему же вы не сделали этого? И шапки слетели с голов, а головы согнулись. Старший по лагерю довольно рассмеялся. Смех подобострастно подхватили его подчиненные. - Почему вы тут стоите? Вы что, не видите - уже темно. А как только стемнеет, вы должны спать. В барак! Шнель! Лодыри! И им удалось побежать мелкой рысцой. Они не вспоминали больше о воде и пище. Скорей бы растянуться на жестких нарах и обдумать все происходящее, помечтать о мести! Их загнали в тот же блок, но теперь здесь, без женщин и нескольких убитых мужчин, стало просторнее. Оглушенные всем, что пришлось пережить за этот день, пленники молча лежали на нарах. Но покой длился не более десяти минут. В барак ввалилась целая банда мерзавцев, и на головы беззащитных людей посыпались удары палок, кнута, кулаков. - Это еще что? Почему развалились на кроватях, проклятые лодыри? Еще и шести часов нет! Вон из барака, сволочи! На гимнастику! Так началась их жизнь в карантине. Все строилось здесь на системе противоречивых приказаний, мелочных, изощренных издевательств, додуматься до которых могли только уголовники. Прошло восемь недель. Наступила весна, однако для нее не нашлось места в переполненных жаждой мести сердцах четырех друзей. Генек снял шапку в знак приветствия. Он не знал, кто перед ним, но догадался, что один из палачей, так как у него зеленый треугольник, да и выглядит он незаморенным. Мелкое начальство легко можно было узнать по сытым физиономиям. Генек сильно сдал. Сказался нечеловеческий режим. Приходится подчиняться. Иначе смерть. А умирать он не хотел. Он хотел бежать и мстить! Мстить! По вечерам друзья обсуждали планы освобождения. Они уже узнали о десятках неудачных побегов. Надо придумать что-то совершенно новое, необычайно дерзкое. Их план должен удаться, несмотря на звериную хитрость и проницательность эсэсовцев. - Почему ты снял шапку?- дружелюбно спросил "зеленый". Генек удивился. - Я приветствую начальство, господин. Я приветствую начальство с глубоким почтением. - А разве ты меня знаешь? - Нет, господин. - Ты не знаешь меня и снимаешь передо мной шапку? - Да, господин! - Ты что, идиот? Шапку надо снимать только перед тем, кого знаешь. Понял? - Да, господин!- вежливо ответил Генек. Он надел шапку и повернулся, чтобы идти. В тот же миг тяжелый удар сапогом в спину сбил его с ног. "Зеленый" набросился на Генека, как бешеный, лупя по лицу, по ребрам. Генек закусил губы и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Только бы сдержаться и не ответить! Тогда смерть. Свернувшись в клубок, он старался подставлять под удары спину. Немец бил Генека, пока не устал. - Я старший по блоку - Павлич,- представился бандит. - Ну, теперь ты меня знаешь? Генек взглянул на фашиста, пытаясь скрыть ненависть. - Да, господин. - Кто я? - Вы старший по блоку, господин Павлич. - Так какого же дьявола ты стоишь в шапке, скотина? Новые удары. Новая волна ненависти. К большому котлу, наполненному мутной жижей, тянулась длинная очередь пленных. В руках у них были пустые консервные банки, заменявшие в лагере посуду. - Ты уже получил суп, обжора!- заорал эсэсовец. Получить вторично? На это не отважился бы самый отчаянный. - Нет, господин старший по камере, я еще не получал суп, - ответил Януш. - Проклятый врун,- кричал старший по камере, награждая Януша тумаками. - Только посмей сказать, что не получил обед! - Я не получал суп,- упрямо повторил Януш. - Десять палок! Здесь, сейчас же! Немедленно! Моросит холодный дождь. От сырости медленно тает снег. Дождь льется в открытый котел. Януша привязали к скамейке, сколоченной специально для этой цели. Старший по камере отсчитывает удары. - Ну, получил суп? Да или нет?! "Геня! Добрая, нежная Геня. Я должен тебя видеть, должен вырваться на свободу, домой, к тебе, к счастью",- проносится в мозгу Януша. - Да!- срывается у него с губ. - Я получил суп. - А?! Так ты врал! Еще десять! Свистит в воздухе палка, кричит избиваемый, вздрагивая при каждом ударе, а садист выискивает новую жертву. - Эй! Ты там, ты получил суп? Дрожащие губы. - Да, господин старший по камере, я получил. - А ты?! Испуганный взгляд. - Да, господин старший по камере, я тоже получил. - Кто не получил суп? Выходи вперед. Молчание. Свист палки. - Восемь!- отсчитывает палач. Януш рычит от боли. - Так! Значит, все получили суп! Порядок. В этот день "зеленые" нажрались до отвала, а остатки обеда вылили на землю. Несколько умирающих от голода заключенных попытались незаметно собрать хоть что-либо, но безрезультатно. Холодный суп бесследно растворился в луже. Дождь не перестает. - Эй вы, свиньи! Хотите жрать? Пленные молчат. Павлич ткнул в одного пальцем. - Жрать хочешь, пузан? Тот испуганно смотрит: что ответить? Избить могут и за "да", и за "нет". Если Павлич захочет, он отколотит, как ни ответь. А что, если рискнуть? - Да, господин старший по камере, я голоден! - Хорошо! Есть еще голодные? Отвечайте, не бойтесь. Разве я обижаю вас? - И он затрясся от хохота. Пленники подобострастно заулыбались. Ведь если у их мучителя хорошее настроение, нельзя допустить, чтобы оно испортилось. Робко поднялась вверх рука, другая, третья, и вот уже руки подняли все. - Хорошо! Держать миски перед собой,- пронзительно заорал Павлич. - Жрите воду, трижды проклятые собаки, если вам был не по вкусу хороший суп! Продрогшие до костей заключенные стояли на дожде несколько часов. Стояли до тех пор, пока дождь не наполнил их миски. - Жрите!- последовала команда. На следующий день опять история с супом. - Собрать миски! Надо посмотреть, хорошо ли вы их моете. Только что принесли котлы с супом, но никто не протестует. Все молча смотрят на миски, сложенные кучей. - Как же вы теперь будете есть? Кто мне ответит? - Вот так, господин старший по лагерю,- кто-то показывает немцу снятую шапку. Тот вытаращил глаза, затем выругался и рассмеялся. В тот день они ели суп из шапок. Суп. Бедняге хватило сил дотащиться до котла, он получил свою порцию. Дрожащие руки не могли держать банку с едой. Он лег. Сделал несколько глотков и умер, упав лицом в суп. Соседи подрались из-за его порции. Капо раздобыли водку. Такое иногда случалось. Официально пьянствовать не разрешалось, но если уголовникам удавалось разжиться спиртным, эсэсовцы делали вид, что они ничего не замечают. И заключенные тряслись в такие дни вдвойне. Старались быть вдвойне осторожными: ведь пьяные капо опасней диких зверей. Но, несмотря на их осторожность, без жертв не обходилось. День завершался убийствами или страшными унижениями, после которых несчастные не смели смотреть в глаза своим товарищам. Такое случилось и с Казимиром. Пьяный, как свинья, уголовник шел, пошатываясь, навстречу Казимиру. Уйти в сторону? Бесполезно! Только разозлишь. - Эй, там! Ты кто? - Человек, господин капо, - ответил Казимир, надеясь, что угодил ответом. - Нет! - в бешенстве заорал пьяный, изрыгая омерзительную вонь водочного перегара в лицо Казимира. - Ты не человек, ты грязный поляк. Вот! Повтори! - Я грязный поляк, господин,- покорно повторил бедняга. - Теперь верно,- заулыбался довольный капо и икнул так, что на глазах показались слезы. Узников ежедневно гоняли на плац для занятий "гимнастикой" и "спортом". Занимались, конечно, босиком, несмотря на то что вся территория была покрыта мелким острым щебнем, старыми гвоздями и разным хламом. Чаще всего они маршировали. Палачи всегда находили повод придраться и избивали тех, кого муштровали. И маршировка и мордобой входили в строго разработанную систему уничтожения людей. - Раз, два, три, четыре! А в нескольких километрах от них, над Освенцимом, стоял столб пламени. В лесах, окружающих карантинный лагерь, поднимались огромные клубы дыма! - Ать, два, три, четыре! - Проклятые ублюдки, вы маршируете, как старые брюхатые бабы. Напротив карантинных бараков работали плотники. Человек пятнадцать измученных евреев таскали по дороге, недалеко от марширующих, огромный, непомерно тяжелый каток. Часовой на вышке не упускал их из поля зрения. - Не так! Не так! Не так, идиоты!- кричит на них охранник. - Еще раз штрафное упражнение! Лечь! Перевернуться! Встать! Лечь! Перевернуться!. . Встать! Шнель! Шнель! За каждым словом следует удар кулаком, сапогом, дубинкой или кнутом. А в воздухе уже пахнет весной, пахнет, но только не здесь, где все отравлено смрадом сжигаемых тел. Карантин. Вечерами полагалось лежать на нарах, головой к проходу. Около каждого клали мизерный кусочек хлеба, который узники хватали молниеносно. Они лежали все вместе: чиновники высоких рангов, и рабочие, и бывший министр связи семидесятидвухлетний Тулодзетский. Карантин. Старший по камере задушил полотенцем пленного, у которого были золотые зубы, и выменял на них у эсэсовца литр водки. Карантин. Маршировка под звуки дразняще веселой немецкой песенки, переделанной в марш. Лагерь, где я нахожусь уже Много месяцев, много лет... Те, кому не удавалось отчетливо произносить немецкие слова, и те, кто забывал их, пели лежа, уткнувшись лицом в щебень. Карантин. Коллективное наказание за "проступки". Неоднократно их оставляли неподвижно стоять на плацу, заложив руки за голову, с девяти вечера до середины следующего дня. Карантин. Бесконечные очереди около маленькой уборной, когда судороги переворачивают все внутренности. Три минуты в туалете, а затем вон - палки, тяжелые, как гири, кулаки и кованые сапоги не дадут задержаться. Но почти все заключенные страдают расстройством желудка, поэтому вновь в очередь, где стоят несколько сотен больных. И опять три минуты, кулаки, палки. Карантин. Спорт по-эсэсовски. Группами по десять человек заключенные бегут наперегонки босиком по острому щебню. Через несколько шагов ступни превращаются в сплошную рану. Но они бегут. Бегут из последних сил. Ведь тот, кто придет последним, получит двадцать пять ударов палкой. Здесь это называлось спортом. Бессмысленное подпрыгивание на месте с высоко поднятыми руками или прыжки по-лягушиному - тоже "спорт". Каждый вечер в лагере появляется эсэсовец, хватает одного из "лодырей", тащит его за барак и там расстреливает. Это тоже "спорт". Карантин. Здесь слабые мрут как мухи, да и сильные не всегда выживают. Каждый вечер четверка друзей собиралась вместе. Они рассказывали друг другу обо всем виденном за день. Росла ненависть. Они не переставали думать о побеге. Приближался их черед. Ведь в карантине никто не задерживался дольше восьми недель. Скоро их переведут в главный лагерь. Они будут ходить с командами на работу. А там, может быть, удастся бежать. Они не упустят возможности. Им ничто не помешает. Глава 2. ПУТЬ В ОСВЕНЦИМ В солнечный, но холодный день из ворот карантина вышло около двухсот человек. Здесь был и Тадеуш с друзьями. Подтянув животы, выпятив грудь, они быстро шагали, весело подталкивая друг друга. Эсэсовцам не было нужды подгонять дружную четверку. Ведь они вырвались из Биркенау, а сейчас каждый шаг приближает их к месту, бежать откуда, как они думают, пара пустяков. У станции Освенцим колонна пересекла железную дорогу и направилась по шоссе. Километра через полтора впереди показалось низкое строение с двумя огромными трубами, из которых вырывались плотные клубы черного, смрадного дыма. Ветер подхватывал его и, не в силах развеять, тянул далеко к горизонту. Два ряда проволоки заключили в свои железные объятия огромную территорию. На проволоке - дощечки. "Ахтунг!" ("Внимание!"),- предупреждают они. Железные ворота, а над ними надпись: "Труд освобождает". Радость померкла, уступив место страху. Что ждет их? Прибывших привели на плац. Здесь никто не появлялся, и они стали осматриваться. Между мрачными серыми зданиями бродили люди, похожие на призраки. Трудно было назвать людьми эти едва прикрытые лохмотьями скелеты с потухшим, отсутствующим взглядом и одинаковой шаркающей походкой. Несколько живых скелетов с воспаленными лихорадочными глазами сидели на корточках у маленькой лужицы и ложками черпали в консервные банки мутную воду, затем пили ее, втянув голову в плечи, съежившись в ожидании ударов, которые могут последовать за "проступок". Эта безотрадная картина угнетающе подействовала на прибывших. Никто уже не радовался тому, что выбрался из карантина. Смерть, витавшая над Освенцимом, незримо тянулась к ним. У плаца находилась кухня, там лицом к стене, с поднятыми вверх руками стояло человек двадцать. Перед кухней были вбиты три толстых черных столба с перекладинами, на которых, покачиваясь на ветру, болтались веревки. Рядом с виселицей сверкала яркими красками беседка с островерхой крышей. По лагерю ходили эсэсовцы. Вот один толкнул в лужу нескольких заключенных, собиравших воду, и пошел дальше, не удостоив вниманием ни тех, кто неподвижно стоял у кухни, ни вновь прибывших. К колонне подошел заключенный. Истощенный, как и все остальные, он все же выглядел лучше других, так как глаза его еще не потеряли живой блеск. - Новички?- спросил он. - А ты кто?- ответил вопросом Януш, который с молчаливого согласия четверки стал у них за старшего, так как хорошо говорил по-немецки, умел владеть собой и казаться почтительным. - Эсэсовский шпион, кто же еще!- с такой злобой ответил незнакомец, что всякое недоверие исчезло. - Мы из Биркенау. - Из карантина? - Да! Кажется, немцы так называют то место. - Я тоже там побывал. Не очень сладко, но все же лучше, чем здесь. - А здесь ты давно? - Почти три месяца. Рекорд? Слыхали, наверное, их лозунг: "кто прожил больше трех месяцев - тот вор". Ну, так это я и есть вор. Иначе давно бы уже умер. Думаю, что продержусь еще пару месяцев, ,а может, и больше. Дожить бы до того дня, когда они получат за все. - Но как тебе удалось?- спросил Януш и посмотрел на призраки, бродящие по лагерю. - Что удалось? Не стать таким, как они?- он пожал плечами. - Наверное, я хитрее их или выносливей. Ведь я еще работаю. Сейчас получил освобождение на четыре дня. Натер сваями плечи. Я переношу бетонные сваи,- пояснил он,эсэсовец осмотрел и дал освобождение на четыре дня. Видно, еще не совсем выдохся, иначе пустили бы в расход. Завтра опять пойду с рабочей командой. А те, что бродят там,- сказал он,- это "мусульмане", они ожидают отбора. - "Мусульмане"? Отбора?- одновременно спросили Тадеуш и Януш. Новички плотной стеной окружили беседовавших, стараясь не пропустить ни слова. К счастью, эсэсовцы, время от времени появлявшиеся на плацу, не обращали внимания на то, что прибывших знакомят с лагерными порядками. - "Мусульмане" - так на лагерном жаргоне называют обреченных на смерть. Здесь работают до тех пор, пока есть силы. Не сможешь утром встать и выйти на работу-это конец. Тогда направляют в "лазарет". Страшно смотреть на скелеты, обтянутые кожей, с непомерно большими суставами! Скелеты, на которых нет ни грамма мышц. В "лазарете" проводят отбор, и тех, кто уже не может работать,- ликвидируют. - Расстреливают? - Их ждет расстрел, укол фенола в сердце или газовая камера. Убийство здесь вроде спорта. Убивают разными способами, иначе им было бы слишком скучно. При крематории есть две газовые камеры, говорят, что на заброшенных хуторах в Биркенау стали работать еще две. А "мусульмане" - это живые мертвецы. Они уже ни о чем не думают, даже о своей судьбе. - А за что наказаны вон те, у стены?- спросил кто-то. - Их номера назвали сегодня на утренней поверке. - Ну и что ж? - Вы так мало знаете об Освенциме? Зачем эсэсовцы вызывают? Сегодня их убьют. Расстреляют или повесят. Скорее всего расстреляют. Их много, и эсэсовцам надоест вешать. - Но за что же? Что они сделали? - Да просто так. Что они могут сделать? Из их блока кто-то бежал. За это эсэсовцы расстреливают первых попавшихся. Не стоит строить иллюзий. В карантине бьют, издеваются, морят голодом. А здесь все кончается убийством. Палачи соревнуются, кто больше убьет. Друзья переглянулись. Их собеседник засмеялся. - Что? Тоже о побеге думаете? Через это прошли все,- вздохнул он. - Не хотите, чтобы за ваш побег расплачивались другие? Для них, - кивнул он в сторону стоявших у стенки,- не велика разница, когда они умрут - сегодня или позже. Их интересует, удался ли побег. Обидно, если нет. Ведь тогда они погибнут зря. Если думаете бежать, тщательно подготовьтесь, взвесьте каждую мелочь. Нельзя бросаться наобум. Не мало было умных ребят, было много хитрых, искусных побегов, но удались лишь немногие. Горе вам, если вас схватят. Эсэсовцы очень изобретательны на пытки. Вы, наверное, это и сами знаете. Хотите бежать - подумайте о своих родных. Их нужно предупредить, иначе шкопы притащат их сюда вместо вас. Януш, Тадеуш, Генек и Казимир молча переглядывались. - И все же должен быть верный способ,- сказал Генек, заскрипев зубами. - Конечно. Время от времени побеги удаются. И тогда радуются все заключенные, несмотря на неминуемые расстрелы. Главное при побеге - иметь помощь с воли. Иначе куда денешься? Да и родных кто-то предупредить должен. - Помощь с воли?- уныло переспросил Януш. - Это невозможно! - Нет, возможно. Если у вас хватит сил пробыть здесь несколько месяцев, то вы станете изобретательными и невозможное станет возможным. Сами убедитесь. Ну, я пошел. Сюда идет эсэсовец. Наверное, заинтересовался, о чем мы тут разговариваем. Постарайтесь попасть на работу в каменный карьер. Там есть гражданские, и некоторым из них можно доверять. Но будьте осторожны. Среди них есть и сволочи, которые за великое счастье почитают лизать зады немцам. Он ушел, а две сотни новичков остались на плацу. Все, что рассказал старожил, шепотом передавалось тем, кто стоял далеко и не слышал беседы сам. С тоской смотрели они на спины стоявших у стены и на бродящих как тени "мусульман". Не такая ли участь ждет и их через два три месяца?. . - Надо думать о побеге,- буркнул Генек. Наступил вечер. На плац вышла команда музыкантов и выстроилась у ворот. Над землей поднялся легкий туман. Лучи прожекторов без труда пробивали его. Мелодия быстрого марша, неясные фигуры, выплывающие из тумана, придавали лагерю еще более страшный, угрожающий вид. Двести человек все еще стояли и ждали, когда эсэсовцы займутся ими. Ждали и те, кто стоял с затекшими руками у стены. В воротах появилась первая рабочая команда, глухо отбивали такт деревянные ботинки. Нарушить ритм нельзя. Кнут быстро найдет того, кто сбился. Команды строились на плацу, тесня новичков к самым воротам. Бесконечный строй пленников, разбитых на группы по сто человек. Люди стоят не шелохнувшись. Изредка в толпе слышится шепот, прерываемый громким окриком: "Молчать!" Построение длилось более часа. Оркестр играл без передышки. Никогда еще ни один марш не звучал одновременно так бодро и трагично. - Что здесь будет?- шепотом спросил Януш у стоявших рядом. - Вечерняя поверка. - А почему не начинают? - Ждут штрафную команду. Так заведено. - Молчать! Крематорские крысы! Прошло еще полчаса. Потом новички увидели такое, что у них волосы встали дыбом. Этого никогда не забыть. В воротах показалась группа людей. Впереди, согнувшись чуть не до земли, двадцать человек тянули тяжелую повозку. Рядом с ними шел капо, то и дело подгоняя несчастных кнутом. Но они не реагировали на удары. Видимо, притерпелись к боли, сжились с ней, как сжились с огромной телегой, громыхающей железными колесами. На ней лежало тридцать трупов с открытыми глазами и искаженными мукой лицами, в разорванной. запачканной кровью одежде. На телах-следы собачьих клыков и пуль. Януш и его друзья еще не знали, что эту телегу называли здесь "мясной лавкой". На ней лежали те, кто умер от непосильного труда или был затравлен собаками за то, что, по мнению эсэсовцев, недостаточно проворно работал. Здесь же лежали и убитые "при попытке к бегству", хотя всякому было ясно, что эти скелеты не могли не только бежать, но даже и думать о побеге. Мертвых везли и на тачках, следовавших за "мясной лавкой". Здесь лежали те, кто не выдержал темпа в пути, упал и был застрелен на месте или растерзан собаками. Тачки толкали заключенные с суровыми, ожесточенными лицами. Как они ненавидели немцев, эсэсовцев, капо, собак, рабский труд и мертвецов, отнимавших у них остатки сил! Ненавидели и самих себя за то, что цеплялись за эту страшную, скотскую жизнь, за то, что не хватало мужества покончить со всем, бросившись на колючую проволоку. За мертвыми шла колонна истерзанных штрафников. Недаром поднимался вечерами туман в Освенциме. Видимо, сам бог не мог смотреть на эту страшную картину. Штрафники нетвердо ступали по острому гравию босыми окровавленными ногами, поддерживая под руку ослабевших товарищей. Свистели кнуты, сыпались кулачные удары, удары эсэсовских сапог. А они шли, шли, как в бреду, с пепельно-серыми, обветренными лицами, с опущенными головами, шли, несмотря ни на что. - Боже мой,- прошептал Януш в ужасе. - Это чудовищно! - Смотри,- ответил ему Генек. - Нельзя терять мужества, запоминай. Мы должны отомстить за все. - Что с ними будет?- спросил Януш. - Они уйдут в одиннадцатый блок. Без воды и пищи. А утром снова на работу. - Невероятно! - Того, кто утром не встанет, расстреляют. - На сколько же их хватит? - В штрафную команду посылают от трех дней до шести недель. Выдерживают четыре-пять дней. Штрафники обречены. Их ждет неминуемая смерть, от которой может избавить только чудо. Штрафники заняли свое место в общем строю. Мертвых сняли с повозок и положили рядом с шеренгой, которая пошатывалась при каждом дуновении ветра. Число заключенных должно сойтись. После проверки трупы оттащат в сторону. Утром рабочие команды пополнят, все начнется сначала. Поверка продолжалась полтора часа. Туман сгустился. Похолодало. Плац опустел, остались только мертвые да несколько эсэсовцев. Уборщики из похоронной команды займутся трупами. Один из эсэсовцев крикнул что-то стоявшим у стены. Несчастные опустили руки повернулись лицом к палачам. Собаки подняли лай, они, как и их хозяева, жаждали крови. Сквозь окрашенный прожекторами желтый туман было видно, как обреченные строились по двое. Их убийцы беззаботно болтали, изредка грубо покрикивая на тех, кого вели на смерть. Устало, но без страха люди шли вперед. Наверно, потому, что здесь смерть была освобождением от мук. Через несколько минут прозвучали приглушенные туманом страшные залпы. Из ворот вышли десять заключенных, тянувших за собой пустую телегу. Они направились к месту расстрела. То была команда, обслуживающая крематорий. Только теперь эсэсовцы сделали вид, что увидели едва державшихся на ногах новичков. Десяток немцев и несколько уголовников с ненавистными зелеными треугольниками подошли к толпе. - Черт возьми! А эти откуда взялись? Кто вас прислал сюда? Или вы добровольно явились провести здесь свой отпуск?- острили немцы. "Зеленые" угодливо хихикали. - Ну, что молчите? Языки проглотили? Можно помочь! Прибывшие стояли опустив головы. Януш дрожал от ненависти. Он видел садистские улыбки и руки, сжимавшие кнуты и дубинки. Нет сомнения: в программу входит избиение прибывших. Надо сдержаться. Сломить гордость. Надо выдержать ради побега. Надо притвориться. - Мы глупые, грязные поляки, господин шарфюрер СC, - произнес он громко. - Правильно,- заулыбался тот. - В Биркенау вас кое-чему научили, а твои приятели тоже знают, кто они? - Да, господин, шарфюрер CС. мои товарищи тоже знают, что они грязные поляки,- сказал Януш, сгорая от стыда за свой мерзкий поступок. Но то, что он сделал, было нужно для спасения товарищей. - Где ты научился говорить по-немецки? - В школе, господин шарфюрер СС,- ответил Януш. - Я так высоко ценил немецкую культуру, что счел необходимым выучить немецкий язык, - продолжал он с вызовом, но замолчал, испугавшись, что зашел слишком далеко. Воцарилась напряженная тишина. Но эсэсовец не понял иронии. Ежедневные убийства притупили его ум. - Гут,- милостиво кивнул он головой. - Как твоя фамилия? Такой вопрос, несмотря на благодушный тон, мог означать смертный приговор. Но на груди четко виднелся номер. Выхода не было. - Януш Тадинский,- ответил он. - Гут,- еще раз сказал немец. - Всем в блок номер восемнадцать, а ты, Тадинский, явишься к старшему по блоку. Читать и писать умеешь? Таких вопросов в плену ему еще не задавали. Но лгать не имело смысла: ведь в деле есть подробная справка. - Умею, господин шарфюрер СС. - Можешь стать писарем, если хочешь. Скажи об этом старшему по блоку Юпу Рихтеру. Ему нужен хороший писарь. Януш готов был ответить отрицательно. В карантине тоже были писари. Они вели учет умерших. Заключенные ненавидели их так же, как капо и остальную банду. - Соглашайся, глупец,- шепнул ему Тадеуш,- ты сможешь нам помочь. - Я согласен, господин шарфюрер СС,- ответил Януш. - Марш по местам!- раздалась команда. Бандиты с зелеными треугольниками защелкали кнутами, но никого не тронули без приказа эсэсовца. Янушу показалось, что его ответы ошеломили всю шайку. Так оно и было на самом деле. Позже они не р. аз видели, как встречаются новые партии: не менее трети новичков расстаются с жизнью на плацу. Юп Рихтер - человек с бычьей шеей и квадратным лысым черепом (вылитый немец с карикатуры) - неприветливо и испытующе посмотрел на Януша. Его беспокоило покровительство шарфюрера СС этому поляку. - На кой черт мне писарь, у меня уже есть один!- заорал он. - Не знаю. Господин шарфюрер сказал, что я должен явиться к вам, - ответил Януш. - Правда, мой писарь умеет все, кроме писанины, и списки у него никогда не бывают в порядке, а в воскресенье как раз уходит команда. И если хоть один не окажется на месте - отвечать мне. Раз. а два мне уже приходилось красть в соседнем блоке мертвецов, чтобы сошлось количество. А ты и впрямь справишься?- поинтересовался Юп. - Разве это так сложно?- ответил Януш. - Я не здорово разбираюсь!- признался Юп. - Хорошо, я возьму тебя. А старого писаря отошлю к заключенным. Он последнее время стал зазнаваться. Направь его сразу же в строительную команду. Интересно, сколько он там протянет. Подожди здесь, я сейчас вернусь. Прошло десять минут. Каморка Юна была отделена от общего помещения деревянной перегородкой. Здесь стояли сравнительно чистая кровать, стол с двумя стульями. На грязном столе - ящик с картотекой, журнал, чернильница с воткнутой в нее ручкой, старая промокашка со следами тысячекратного применения. На стенах - картинки. В глаза бросилась непристойная фотография жирной голой женщины с отвислыми грудями, с чувственным ртом развратницы. Януш вспомнил нежную, хрупкую Геню, вдвойне чистую без одежды. Появился Юп. - Мировая баба!- осклабился он. - Моя! Я убил ее, застав с другим. За это попал в Заксенхаузен, а оттуда - сюда. Эсэсовцы оставили мне фотографию. Отличная была баба... Вкусная, стерва! Януша передернуло. Так вот каков его новый шеф! Но Тадеуш прав. Место писаря открывает широкие возможности, и надо воспользоваться ими. Юп Рихтер сел за стол. - Мне здесь недостает только бабы. Хотя для такого ловкого парня, как я, найдется выход... Тебя как зовут? - Тадинский. Януш Тадинский. - А ты действительно справишься со всеми этими бумагами? Садись! Старший по блоку и писарь должны быть друзьями. На каждого вновь прибывшего надо заводить карточку. Карточки мертвых убирают из картотеки, как только похоронная команда разделается с трупами, а фамилии мертвецов перепишут в этот регистр. Количество карточек должно совпадать с количеством людей в блоке. А их здесь больше тысячи. Неужели справишься? - И это все?- спросил Януш, подумав, что на такую "работу" уйдет не больше часа в день. - Больше писарю нечего делать, - сказал Юп, вытащил ручку из чернильницы и начал вертеть ее в руке. На стол упала большая черная капля. - Да садись же,- продолжал он и, когда Януш сел, добавил: - У меня есть полбуханки хлеба. Хочешь есть? - Конечно, хочу,- не выдержал Януш, стыдясь своей жадности. Он взял хлеб, посмотрел на него голодными глазами и спрятал под рубашку. - Почему же ты не ешь? - У меня есть товарищи. - Забудь здесь о товарищах. Думай лишь о себе. - У меня есть товарищи,- упрямо повторил Януш. - Хочешь сигарету? "Ему что-то от меня нужно,- подумал Януш. - Старшие по блоку такими не бывают. Все они садисты, убийство для них - развлечение. И Юп не отличается от остального лагерного начальства, но почему-то старается казаться иным". Януш взял сигарету и с жадностью прикурил от зажженной Рихтером спички. Глубоко затянулся и закашлялся. На глазах выступили слезы. Когда он курил последний раз? - Я не очень хорошо разбираюсь в бумагах,- продолжал тараторить Юп. - Ежедневно нужно комплектовать рабочие команды и всегда точно знать, кто где работает. Это очень сложно. - Ты хочешь, чтобы я делал это вместо тебя?- спросил Януш, которому стало ясно, почему тот лебезил перед ним. Юп повертел ручку и бросил ее. - Да,- признался он. - А что же ты сам тогда будешь делать? - Ты думаешь, у меня мало дел? Регулярно надо ходить в одиннадцатый блок, в блок смерти. Ты еще услышишь о нем. Будешь хорошо работать - я возьму тебя с собой. Сам посмотришь разочек. Во всем Освенциме никто лучше меня не орудует дубинкой. Потом еще сжигание трупов в лесу под Биркенау. Это пока тайна. Там работает только проверенный персонал. Выгодное дельце. Нам дают водку и сигареты. Может быть, и ты хочешь? Скоро построят четыре новых крематория... - Четыре новых крематория?- переспросил Януш. - Да, в Биркенау. Временные крематории не справляются с проклятыми евреями. Газовая камера вмещает одновременно три тысячи человек, а крематории рассчитаны лишь на шесть-десять тысяч трупов в день. Сейчас в газовые камеры посылают только евреев и поляков. Новые крематории должны быть готовы к первому января следующего года. Тогда сюда начнут присылать евреев со всей Европы. Вот будет потеха смотреть, как подыхают эти выродки. Черт возьми, ты тоже сможешь развлечься... - Я все приведу здесь в порядок, - прервал Януш его восторженный рассказ, опасаясь, что не в силах будет сдержаться. - Я заведу двойной учет: один - общий, а второй - по командам. Тогда мы в любую минуту можем сказать, кто где находится. - Здорово! Но ведь это чертовски трудная работа, - ахнул Юп, на которого предложение Януша произвело огромное впечатление. - Конечно, - подтвердил Януш серьезным тоном. - Поэтому я хочу поставить одно условие. - Никаких условий,- поспешно прервал его Юп. - Время от времени я буду давать тебе хлеб. Возможно, добуду для тебя бабу. На большее не рассчитывай. - Мне хотелось бы самому подбирать людей в команды. - И все? - с облегчением спросил Юп, а потом недоверчиво поинтересовался: - А почему? . - У меня здесь три друга. Мы прибыли в одном эшелоне из Варшавы, вместе были в Биркенау. И я хочу позаботиться о них. - В какую команду ты хочешь их зачислить? - В каменный карьер. - Чтобы удрать? - Чтобы работать. - Почему именно в карьер? Там очень тяжело. Не легче, чем на строительстве в Биркенау. - Им нравится свежий воздух,- отшутился Януш. - Хорошо. Сбежать оттуда не удастся. Карьер в границах большого сторожевого пояса. - Какого пояса? - Ты что - младенец? Сторожевые вышки и проволочные заграждения с током - это первый пояс. Второй, или главный, сторожевой пояс - примерно в километре от лагеря. Там посты через каждые сто метров. В случае побега цепь по тревоге замыкается, и тогда уж ни одна сволочь не проскочит. Януш насторожился. Новые осложнения. Ничего, у него хватит времени для размышлений. Писарям живется легче. Надо прислушиваться к разговорам и мотать на ус, заботиться о товарищах. Тогда можно придумать верный план побега. - Завтра новичков тоже направлять на работу? - Конечно. Подъем в половине пятого, утренняя поверка - и на работу. Всех новичков пошли в карьер. Утром перепиши их, а сейчас спать. Хочешь, сюда принесут соломенный матрац? Но ты можешь спать и с персоналом блока. - Я пойду к своим ребятам,- ответил Януш. - Они убьют тебя там. Черт возьми! Нас боятся как чумы, но и ненавидят смертельно. - Это уж моя забота. Куда направили новых? - В отсек А, на втором этаже,- быстро пояснил Юп. - Я тебе еще нужен? - Н-нет... утром придешь на поверку со всеми вместе, но станешь рядом со мной. Писарю не положено стоять с этим сбродом. Иди спать. - Хорошо. Новички разместились на втором этаже вместе с сотней "старожилов". Легли прямо на пол, на соломе, прикрывшись тонкими одеялами. Нестерпимо воняло. Заключенных донимали вши, которых и в Биркенау хват. ало. При появлении Януша кто-то предостерегающе прошептал: "Писарь", и разговоры прекратились. Враждебно и со страхом смотрели теперь на него те, кого он считал товарищами. - Вы что?- набросился он. - Решили, что я переметнулся на их сторону и начну вас мучить? Я стал писарем, чтобы помочь вам. Если бы я не согласился, назначили бы другого, который издевался бы над вами. Теперь я буду составлять списки рабочих команд. Все ваши просьбы выслушаю завтра вечером и сделаю все, что в моих силах. Казимир, Генек и Тадеуш находились в углу. Там же они заняли место для Януша. - Ты прав, Тадеуш,- сказал, подойдя к ним, Януш. - Хорошо, что я стал писарем. Ночью расскажу вам новости. Когда выключат свет? - Кажется, сейчас. - Я принес немного хлеба. Януш лег рядом с друзьями, подняв вверх худое лицо с обтянутыми кожей скулами и острым костлявым подбородком. Только карие глаза излучали неиссякаемую энергию. Тощие тела друзей придвинулись к нему ближе. - Ты говоришь, что поможешь нам, составляя списки команд? - спросил один из заключенных. - Да, если удастся. Куда тебя направить? - Я хочу пойти к женщинам! - К каким женщинам? - Здесь, в Освенциме, за каменной