тованы интересами нашего выживания. Воздействие извне было и продолжается, но корни всего происходящего - в нашей истории, в нашей действительности, в нас самих. Мы пытаемся многое заимствовать за рубежом, многое нам навязывают, особенно в духовной сфере. Россия не раз импортировала чужеземные идеологические ценности. Тысячу лет назад от Византии приняла Русь христианство. Были периоды очарования всем французским и всем немецким. И не в России появился марксизм. Способность заимствовать чужое, использовать его себе во благо - это, на мой взгляд, признак жизнеспособности нации, условие ее развития. Наша беда, пожалуй, в том, что мы абсолютизируем чужой опыт, отвлекаемся от условий и исторического пути, на котором он нарабатывался, ждем немедленного результата и очень огорчаемся, когда заморское растение по нашему суровому климату чахнет или приносит горькие плоды. Нет сомнений, однако, что перенос импортных ценностей в наше общественное сознание является лишь отчасти стихийным, естественным процессом. В нем есть организованное начало. А. П. Значит, действительно были силы за пределами СССР, были люди в самом СССР, которые осуществили сейчас этот насильственный перенос? Значит, есть все-таки "оргоружие"? Л. Ш. На мой взгляд, ваше настойчивое стремление ввести в оборот термин "оргоружие" вольно или невольно направлено на то, чтобы упростить картину и, следовательно, исказить ее. Любое государство является объектом непрерывных воздействий извне по множеству направлений. Это совершенно естественно, и в принципе ничего зловещего здесь нет. Но у России особая судьба - она оказалась в позиции оппонента всего западного мира, современной западной цивилизации. Внешние воздействия в этих условиях приобрели направленный характер тогда, когда бушевала холодная война. По плану ЦРУ велись тайные операции против СССР, по своим программам работали пропагандистские организации. Страны Запада координировали свои политические, пропагандистские, разведывательные действия. Цель была одна - ослабить Советский Союз, превратить его, как минимум, в удобного, податливого партнера. Непрерывное воздействие на уязвимые точки не могло не дать результата. Но не стоит забывать, что наша действительность делала общество весьма податливым к восприятию зарубежного воздействия. Существовало как бы два мира. Один - официально пропагандистский, где все шло в строгом соответствии с доктриной и, например, Москва становилась образцовым социалистическим городом. Другой - мир реальностей, мир дефицита. Не может человек не искать правды. Не находя ее на родной земле, он вольно или невольно начинает с завистью поглядывать на чужие примеры, сомневаться в мудрости и честности своих вождей, в разумности отечественных порядков. А. П. В каких же направлениях развивалось и развивается воздействие на страну, сталкивающее нас на обочину? Я не верю в гармонию мира. Картина сегодняшнего мира - это иерархия сильных и слабых. Сильные увеличивают свой отрыв от слабых, держат их на удалении, управляют ими, отнимают у них ресурсы, интеллект, самостоятельную историю, а если те не согласны, то бомбят их. Мир, в котором нам предстоит развиваться, есть мучительный, противоречивый мир, чьи противоречия и конфликты тщательно скрываются от общества. Создается иллюзия, за которую мы расплачиваемся самым дорогим - свободой и суверенностью. Как воздействует на нас наш соперник? Л. Ш. До гармонии в мире еще далековато хотя бы потому, что мир не ограничивается двумя-тремя десятками государств, интенсивно ищущих взаимопонимания. Его противоречия и конфликты можно скрыть лишь от тех, кто сознательно не хочет их видеть. Думаю, что самое тяжелое воздействие на страну оказало наше участие в гонке вооружений. Мы были втянуты в нее. Гитлеровское вторжение подтвердило реальность исторических опасений, показало шаткость расчетов на политические маневры в вооруженном мире. С чем же мы столкнулись сразу после войны? С объявлением холодной войны и началом лихорадочной подготовки к новому раунду войны настоящей. Не мы начали эту подготовку. Не Советский Союз создал и испытал на людях первую атомную бомбу. Нашу страну окружили плотным кольцом военных баз, флотов, военных блоков. Шла реальная смертельно опасная подготовка к уничтожению нашей страны. Можно ли было реагировать на это лишь призывами к сокращению вооружений, упованиями на общечеловеческие ценности, на движение сторонников мира? Страна была вынуждена отвечать на угрозу единственно возможным способом - готовиться к ее отражению. Эскалация военных приготовлений наносит ущерб экономике любой страны, не исключая США. Для нас же она становилась разорительной, и Запад это быстро понял. Была сформулирована стратегия конкуренции, рассчитанная на то, чтобы втягивать советскую сторону в расходы на малоэффективных направлениях, изматывать нашу неуклюжую экономическую систему. Второе направление воздействия - пропаганда, психологический компонент холодной войны. Десятки лет круглосуточно на всех основных языках Советского Союза десятки радиостанций наносили и наносят удары по нашим уязвимым местам, которых, к сожалению, у нас не мало. Нынешней вспышкой межнациональной розни, например, мы во многом обязаны радио "Свобода" и стоящему за ним Центральному разведывательному управлению США. Что мы противопоставляли пропагандистскому напору, в котором сливаются огромный опыт рекламы, западной социальной и психологической науки, интеллект политиков, экономистов, публицистов, культура тонкой обработки умов? Суконную, неумелую, казенную политучебу! Западная пропаганда выиграла потому, что на нее не жалели ни интеллекта, ни денег. Наша же система исчерпывала возможности и основания для самозащиты, а следовательно, и для защиты государства. Третье направление - экономическое. Нас отсекали от мирового научно-технического прогресса, сознательно обрекая СССР на разорительную автаркию в тех областях, где западный мир совместными усилиями двигался вперед. Делалось все, чтобы законсервировать нашу страну в качестве энергетически сырьевого придатка Запада, потребителя устаревших технологий, экологически вредных производств. Неудивительно, что мы отстали от Запада. Удивительно то, что в самых невыгодных условиях, которые не выдержала бы никакая другая держава мира, отечественные ученые, конструкторы, инженеры, организаторы производства могли создать и поддерживать научно-промышленный потенциал страны. И самое действенное, самое коварное направление воздействия - это создание лобби: прослойки людей, рассматривающих интересы своей страны с позиций другого государства, другой культуры. Я не имею в виду только тех, кого на профессиональном языке и мы, и американцы называем "агентами влияния", хотя именно с их помощью плетется осязаемая сеть лоббизма. "Агент влияния" - эта категория столь же стара, как сама политика. Талейран, например, получал вознаграждение от Александра I и имел псевдоним Анна Ивановна. Сейчас практикуются выплаты высоких гонораров за не очень примечательные книги, оплата за лекции и публичные выступления, бесплатные поездки за рубеж и т. п. Такие люди появляются и исчезают, но лобби создаются медленно, от поколения к поколению, "намываются", как дамбы. Можно припомнить роль прогерманского лобби при дворе последнего царя, когда Россия воевала с Германией, - шпионаж, предательство, политическое давление. У практичных людей - американцев - законом установлено, что американский гражданин может представлять интересы иностранного государства, зарегистрировавшись в этом качестве. Главная же преграда на пути безудержного лоббизма помимо закона - патриотическое общественное мнение. Нет страшнее обвинения для политического деятеля, чем то, что в чем-то он поставил интересы чужой страны выше интересов собственного народа. Здесь ни честная ошибка, ни давление обстоятельств не будут восприняты как оправдание даже при полном бескорыстии провинившегося. К сожалению, у нас грани допустимого оказались размытыми, нашему больному обществу грозит опасность впасть в идеологическую, культурную, экономическую зависимость от иностранцев. А. П. Ну что ж, Леонид Владимирович, сначала вы сказали, что отрицаете наличие "организационного оружия", а потом произнесли все это. Теперь позвольте задать вопрос, что называется, в лоб. Рушится государство, то самое, для сохранения которого был создан ваш комитет. Что делает комитет для спасения государства? Л. Ш. Иными словами, куда смотрит КГБ? КГБ смотрит туда, куда ему предписывают Конституция и недавно принятый Закон об органах государственной безопасности в СССР, выполняет свои обязанности на основе закона и в рамках закона. Не могу не отметить вашего стремления не только заглянуть мне в душу, но и выставить ее на публичное обозрение. Профессиональная сущность бунтует против этого, и тем не менее откроюсь. Я ощущаю нашу ситуацию как глубоко трагичную. В мирное время в нашем государстве идет война, гибнут под пулями и от взрывов наши мирные сограждане, сотни тысяч беженцев ищут пристанища и не находят его. В мирное врем" страна переходит на карточную систему, оставшуюся с военных лет в памяти (как верилось, что она будет существовать только в воспоминаниях!). В духовной жизни, в человеческих отношениях хозяином становится рубль, хозяином рубля - доллар, мораль рынка - общечеловеческой ценностью, покаяние - индульгенцией на новые грехи. Нужно ли продолжать этот печальный перечень? В очередной раз утешаться мыслью о временности переживаемых трудностей, о светлом будущем, которое ожидает нас за очередным историческим углом? Или надеяться на какую-то волшебную силу, которая единым махом разрешит все противоречия? Вера во всемогущество комитета, в то, что сложные проблемы нашего общества и государства могут быть решены энергичным вмешательством специальной службы, уходит своими истоками, на мой взгляд, в туманную область мифотворчества. Страна может быть выведена из кризиса только усилиями всех патриотических, подлинно демократических сил, только на путях коренного обновления общественных отношений, только при наличии твердой воли к сохранению независимого, единого государства, великого не своими размерами, а творческим духом его граждан, наукой, промышленностью, человеческой справедливостью. Упованием на то, что это неизбежно произойдет, работой во имя этого мы и живем. А. П. А как вы стали разведчиком? Как люди становятся разведчиками? Л. Ш. Случайно становятся. Я - москвич, жил в Марьиной роще!.. А. П. Да мы с вами были соседи! Я жил на Тихвинской улице. В Марьинском мосторге мне мама покупала игрушки. Л. Ш. Значит, могли встречаться, даже драться в детстве могли. А. П. Помню Марьину рощу тех лет. Деревянные двухэтажные дома, подворотни, гармошки, авоськи в форточках, и во всех окнах одинаковые оранжевые матерчатые абажуры. Л. Ш. Вот в таком доме я и жил. Поступил в Институт востоковедения, затем был переведен в МГИМО. Поработал в гражданском учреждении, познакомился с сотрудниками комитета. Они мне очень понравились, и я без раздумий принял предложение сменить место работы и стать оперуполномоченным ПГУ в звании младшего лейтенанта. Вот и вся история. А. П. Я много путешествовал, теперь меньше, конечно. Под старость, видимо, совсем перестану. И буду вспоминать о своих путешествиях. Знаю, что буду вспоминать. Как пахнет воздух Африки, влажный, горячий, с едкой пыльцой цветов, с запахом тления. Или как летели зеленые огромные бабочки над побережьем океана, а сандинисты у береговых орудий, ожидавшие десант американской морской пехоты, хотели схватить пролетающую бабочку. Буду вспоминать жидкую, как шоколад, Лимпопо или латунно-желтый Меконг. Буду вспоминать великие сибирские реки, впадающие в ледовитые моря, или волжские города, прекраснее которых нет на земле. А что будете вспоминать вы? Что вспоминает под старость разведчик? Л. Ш. Ответ даст не очень отдаленное будущее. Надеюсь, что время не будет ко мне слишком жестоким и оставит в памяти ощущение окрыленности от удачно сделанного дела - такое бывало. А колющие воспоминания о промахах, собственной глупости (такое тоже бывало) смягчатся или совсем покинут меня. Если почитать мемуарную литературу, то так оно, видимо, со всеми и бывает. А. П. Что ж, Леонид Владимирович, расстанемся на этом. Каждый по-своему станет служить государству. РАЗВЕДКА - ДЕЛО ПРЕЗИДЕНТА считает начальник ПГУ КГБ СССР генерал-лейтенант Леонид Шебаршин. ("Россия", 1991, 6-10 сент., No 35) - Как отнеслись сотрудники КГБ, и в частности разведчики, к попытке государственного переворота? - Сегодня постфактум, оценка совершенно ясна: возмущение, глубокое огорчение, беспокойство, непонимание, недоумение, как могло это произойти. Каким образом человек, который убеждал нас действовать строго в рамках закона - и я не уверен, что это была ложь, маска, - сам отступил от него. - Закон и разведка - понятия все же несовместимые... - Не совсем верно. Действительно, разведка - это организация, которая действует вне закона, руководствуясь определенными моральными нормами... Вся ее деятельность - нарушение чьих-нибудь законов. Но речь-то ведь идет о советских законах! Крючков никогда ни намеком, ни жестом не давал понять, что бывают такие ситуации, когда надо обходить законы. Его усилиями был принят Закон об органах государственной безопасности. Мы все тогда обрадовались, потому что раньше непонятно было, на чем же в правовом смысле строилась деятельность КГБ. Мы верили, что закон для нас - святыня. И вот руководитель КГБ оказывается в числе зачинщиков заговора. - После начала путча были ли у вас контакты с Крючковым? - Да. Рано утром 19-го я включаю приемник и слушаю: создан ГКЧП... А в семь позвонили и сообщили, что председатель собирает совещание в девять тридцать. Поразила несвязная речь Крючкова. Вообще-то Крючков никогда не был блестящим оратором, но когда его поджимает ситуация, может говорить экспромтом, логично, делать неожиданные, свежие выводы и заключения. Ту же его речь было просто трудно понять. И уборка урожая там была, и то, что русские бегут из республик, что страна находится в бедственном положении, добыча нефти катастрофически падает. Все это надо каким-то образом приводить в порядок. А закончил выступление опять тезисом о важности уборки урожая. Сказал также, что войска будут осуществлять демонстративное патрулирование только в Москве. Пообещал, что пойдем к рынку, но не к "дикому", а Союзный Договор надо обсуждать, но не спешить с его подписанием. Все это говорилось сбивчиво, не было возможности что-то обсудить, задать вопросы. Прибитые, разошлись по своим местам. Вот здесь, в этом кабинете, и просидел безвылазно трое суток. Информацию получал только по телефону, в основном от приятелей. - Когда у вас появился контакт с Белым домом? - 19-го мне позвонил оттуда Сергей Вадимович Степашин, спросил, как все это остановить. Что делать? Надо обязательно поговорить с Крючковым. А где его найти? Стал его искать, мне сказали, что он у Янаева. Через три минуты связался с ним, дал телефон в Белом доме и сказал, что ему необходимо остановить всю эту запущенную машину. - А что делали в эти дни ваши сотрудники? - Находились на своих рабочих местах и пытались заниматься текущими делами. Мы дали в наши заграничные точки успокаивающие телеграммы: краткая информация о событиях, взаимодействуйте с послами, сохраняйте бдительность, и никаких указаний об активных действиях. Мы не объявили происшедшее противозаконным, ситуация была совершенно неясной. Да ведь я и не пенсионер, который может выйти на улицу и кричать "за" или "против". В худшем случае ему дадут по затылку и он пойдет домой заливать чем-нибудь свое горе. Я отвечаю за большой коллектив, причем весьма специфический. Поэтому и занял такую осторожную позицию. Сейчас, после многочисленных разговоров с нашими загранработниками, считаю, что наши телеграммы в основном были правильными. Все поняли: здесь что-то нечисто и надо сначала разобраться в ситуации. - Было ли роздано оружие? - Нет. - Уничтожались ли документы? - Нет. - Вернемся к путчу, к его главным фигурам. Некоторые мои коллеги, рассказывая о путчистах, называют их законченными глупцами. Так ли это? На что они все же надеялись? - Ответить на этот вопрос мне трудно, честно вам скажу. Я считаю, что, во всяком случае, Крючков ни в коем случае не может быть отнесен к разряду глупцов. Он - умный, практичный, целеустремленный. Но каким образом он совершил эту преступную глупость, для меня загадка. Со временем, когда начнется процесс, возможно, станет ясна его логика. Эти люди просто не могли не обладать достоверной информацией о ситуации в стране. Видимо, руководители высшего ранга, в том числе и Крючков, оторвались от действительной жизни. Возможно, я не прав, но они не ожидали, что народ выйдет на улицы. По их складу ума, воспитанию, закалке, в силу своего житейского опыта обязательно должны были исключить подобную ситуацию. Несмотря на Прагу, Будапешт, Вильнюс, они думали, что, раз появились танки, введено чрезвычайное положение, - народ на улицах не появится, а если выйдет, то приветствуя установление порядка. - 21 августа вы провели в ПГУ совещание, на котором сказали, что "впереди у КГБ тяжелые времена". Что вы имели в виду? - Я говорил о людях, которые работают в КГБ. Это в подавляющем большинстве честные, добросовестные, исключительно порядочные, дисциплинированные люди, не без основания считающие, что приносят пользу Отечеству. Но все, что здесь должно произойти, - вполне заслуженно и оправданно. КГБ в его нынешнем виде создавался в другую эпоху, когда была совсем другая общественно-политическая атмосфера. Совершенно очевидно, что комитет не успевал за преобразованиями, как и всякая бюрократическая структура. Он приобрел собственную инерцию... - Каковы представления у вас, высшего офицера КГБ, как, в каком виде должна существовать вся эта огромная махина? - В данный момент ведется реформирование комитета. А каким образом конкретно он будет реорганизован - это покажет очень близкое будущее. Процесс уже начался. Идет обсуждение вопроса, где оставаться разведке, должны ли сохраниться формальные структурные связи с контрразведкой. У нас в ПГУ давнее прочное мнение, что разведка должна быть отдельной организацией. Мне приходилось даже сдерживать напор снизу за выведение разведки из КГБ, который стал особенно ощутимым где-то с начала прошлого года. Но аргументы, которые я приводил на наших обсуждениях, надо признать, были довольно слабые: проблемы материальной базы, кадровые вопросы, медицинское обслуживание... В нынешней ситуации, выделившись из КГБ, все эти проблемы придется решать самим. Проблемы очень существенные: надо кормить людей, решать жилищную проблему, кстати, она у нас острейшая. Ведь мы не можем ориентироваться только на Москву в наборе кадров для нашей службы. Но самое главное было не в этом. Была линия на то, чтобы сохранить комитет, реформировать его очень постепенно. Если бы разведка, а это мощное подразделение в структуре комитета, вдруг заявила, что хочет отделиться, КГБ начал бы разваливаться. Чувство дисциплины, чувство солидарности и неспособность просчитать последствия подобного шага, это я должен сказать честно, не позволяли мне поддержать такое требование. - Если говорить о самостоятельной разведке, то при какой структуре она должна существовать - при Президенте, при Кабинете министров? - Мое мнение - надо подчинить разведку напрямую Президенту или Совету безопасности, если эта структура стабильна и просуществует долго. - Через ваши руки проходит масса информации от заграничных источников. Не могли бы вы сказать, каковы стратегические планы Запада в отношении нашей страны? - Давайте эту тему обойдем. Если будет возможность поговорить на эту тему позднее - поговорим. У меня есть что сказать по этому поводу. Но момент для этих рассуждений, наверное, сейчас не совсем благоприятный. Думаю, что отношение западных держав к нашей стране до Октябрьской революции, после нее и сейчас в принципе не изменилось. Наша страна очень велика и в потенциале слишком мощна. Они пытались и будут пытаться делать все для того, чтобы не дать нам возможность реализовать этот потенциал. Цель западных стран - свести положение Советского Союза до удобного, податливого партнера, который играл бы по их правилам. Замечу лишь, что установления одномерного мирового порядка опасаются многие страны. Когда еще появятся сдержки и противовесы? Это беспокоит не только, скажем, Кубу или Ливию, но и многие другие страны. Руководители некоторых стран проявляют искреннюю обеспокоенность, что развал Советского Союза может приобрести неконтролируемые формы. Эта озабоченность подпитывается многими факторами. Во-первых, наличие в нашей стране ядерного оружия - в чьи руки оно попадет? Во-вторых, атомная энергетика. Тот же вопрос. Перспектива множества чернобылей должна тревожить всех нормальных людей. Мир не хочет вооруженных кровавых междоусобиц на территории Советского Союза. А если развал приобретет неконтролируемый характер, такие конфликты возможны. - Как профессионал не могли бы вы предположить, какие рекомендации своим правительствам дают резиденты западных разведок, работающие в Москве? - С одной стороны, они находятся в очень выгодном положении, получая огромный объем информации из открытых источников. У нас же сейчас все вывернуто наизнанку. Я даже не уверен, что где-то существует информация, за исключением специфической, которую они не смогли бы получить легально. Но, с другой стороны, требуется не только посылать информацию, а делать из нее выводы, прогнозировать события... И вот здесь их задачи осложняются. Они правильно отмечают болевые точки, трещины, по которым дальше может разваливаться СССР. Но я замечаю, что от прогнозов наши коллеги предпочитают воздерживаться. Или дают их в таком виде, читая которые можно сделать и такой вывод, и совершенно противоположный. Я их вполне понимаю. Было бы неблагоразумно солидным людям точно предсказывать, как будут развиваться события в Советском Союзе. Слишком много факторов взаимодействует одновременно, а динамичные ситуации имеют свою логику, которая не совпадает с аналогичными ситуациями в других, более благополучных странах. Всегда возможны неожиданности. Одним словом, "умом Россию не понять". Взять хотя бы путч. Информация от западных дипломатических кругов, аналитических центров, разведок о том, что существует заговор правых сил, что они могут что-то предпринять, чтобы затормозить развитие событий, что сама ситуация создает почву для подобных попыток, шла давно. Но, насколько я знаю, никто из них не смог сказать, что это будет сделано в такой форме и в данный момент. Хотя понятно, что в основе всех невзгод лежит наша экономическая слабость. А самая страшная революция - это революция пустых желудков. Это говорил еще Наполеон. - Когда она может произойти? - Я не берусь что-то предсказывать. Экономическая ситуация у нас бедственная. С продовольствием и другими необходимыми товарами у нас более чем туго. Как это будет бить по обществу, когда может произойти взрыв - об этом можно только догадываться. Мне больно видеть, как много времени и нервов тратится на взаимные доносы, на выяснение вопросов, которые в этой ситуации не имеют никакого значения. У нас уже давно существуют параллельно два мира - один реальный, а второй мир пропаганды, болтовни, лозунгов, где все искажается, где призраки воюют с призраками. Это отвлекает людей от реальной жизни. Если раньше в этом мире искаженного представления о реальной жизни находилась Москва как образцовый коммунистический город, где выполняли и перевыполняли планы, то сейчас формируется мир, где под маской милосердия прячется невероятная корысть, где есть, оказывается, социальная справедливость, но это призрачный мир, чего там говорить. Если мы позволим нас втянуть в очередной раз в этот ирреальный мир, то перспективы откроются довольно мрачные. Нельзя отрывать человека от реалий, когда ему нужно есть, одеваться. Он должен быть огражден от грабежа физического и экономического, сам выбирать, кого слушать - Шостаковича, Армстронга или модную рок-группу, ходить в синагогу или церковь, а может быть и завзятым атеистом - это не должно никого касаться. Сейчас разворачивается антикоммунистическая не пропаганда даже, а истерия. Это - страшная вещь. Она тоже формируется в господствующую идеологию. Это та идея, которая, как говорил Ленин, овладеет массами и станет материальной силой. У нас это происходило уже неоднократно, когда идея овладевала массами, становилась материальной силой и в результате Россия ввергалась в очередное безумие. Вот если эта идея станет материальной силой и восемнадцать миллионов коммунистов станут воплощением зла, тогда снова начнется бойня. Я член коммунистической партии, по крайней мере пока она была, да и все разведчики тоже, это было обязательным пунктом биографии. - Какие выходы для страны вы видите в нынешней ситуации? - Все, что можно сказать,- это из области предположений и благих пожеланий. Во-первых, надо перестать заниматься пустяками, сведением счетов, бесконечными взаимными обвинениями, выяснением, кто прав, а кто не прав. Можно сейчас на это надеяться? Вряд ли. Даже если общество будет катиться в пропасть, что, по сути, и происходит, оно едва ли отложит все пустое в сторону и займется серьезными делами. Нет политической воли, которая заставит отказаться от этой ерунды. - Откуда может исходить эта политическая воля? - Прежде всего, от самого общества. Ее выразителем может быть Верховный Совет РСФСР, Президент, Совет безопасности. Ситуация подталкивает к тому, чтобы ответственные люди срочно занялись бы серьезным делом. Речь идет о спасении страны. Хорошо, если бы удалось сохранить единое экономическое пространство, единые основные законы, единую внешнюю политику, единую политику в области обороны. - И последний вопрос. Вы допускаете, что могут произойти радикальные кадровые изменения в разведке? - Да, вполне возможно. Но я очень надеюсь, что этот процесс не перерастет в разгром разведки. Разведка - дело дорогое, но она необходима стране. Ее можно быстро развалить, а вот для ее создания необходимы десятилетия и колоссальные средства. Беседу вел Сергей БАЙГАРОВ ИЗ ЖИЗНИ СПЕЦСЛУЖБ Шебаршин ушел в отставку. С кем теперь идти в разведку? ("Комсомольская правда", 1991, 2 окт., No 226) Шебаршин Леонид Владимирович, бывший начальник Первого главного управления (внешней разведки) КГБ СССР, родился в 1935 году в Москве, в Марьиной роще. В 1952 году поступает в Институт востоковедения. После закрытия института в 1954-м Шебаршин оказывается в числе одной трети студентов, которую переводят на третий курс МГИМО. Здесь учится до 1958 года. Годом раньше, на целине, Шебаршин знакомится со своей будущей женой Ниной, по специальности китаистом. В 1958 году Шебаршин поступает на работу в Министерство иностранных дел и отправляется в свою первую загранкомандировку, в Пакистан, где знакомится с сотрудниками Первого главного управления, которые предлагают ему перейти на Лубянку. В 1962 году Шебаршин возвращается в Москву и начинает работать младшим лейтенантом-оперуполномоченным, проходит обучение в Институте имени Ю. В. Андропова - в разведшколе. Долгое время работает за границей (понятно кем). В 1983 году возвращается в Москву, работает заместителем начальника информационного управления, где готовит доклады ПГУ высшему руководству страны. В 1989 году, пройдя последовательно всю служебную лестницу разведки, становится, по представлению Крючкова, генерал-лейтенантом КГБ и четырнадцатым в истории КГБ начальником ПГУ и заместителем председателя комитета. 18 сентября с. г. Шебаршин подает рапорт новому председателю КГБ Вадиму Бакатину, в котором протестует против назначения ему в первые заместители человека со стороны, по протекции. В этом же рапорте он просит об отставке. Через несколько дней Бакатин рапорт об отставке удовлетворяет. Коллеги по работе и специалисты по разведке называют Шебаршина первым настоящим профессионалом во главе советской разведки и последним профессионалом в руководстве КГБ. Свободно владеет английским и хиндустани, водит автомобиль, неплохо стреляет. Из писателей больше всего любит Льва Толстого, Курта Воннегута, из композиторов - Генделя, из художников - Верещагина. Любимой газеты нет, любимый журнал - "Наука и жизнь". Эстрадную музыку не слушает. Курит "Яву" и не прочь выпить коньяку. В еде неприхотлив. Любимое время года - золотая осень в Подмосковье. - Леонид Владимирович, как происходило ваше назначение на должность начальника ПГУ? - Ничего особенно интересного при назначении не было. 24 января 1989 года Крючков повез меня представлять Горбачеву в Кремль. Горбачев принял нас между девятью и десятью часами утра в кабинете, где обычно проходили заседания Политбюро, и мы говорили минут десять - пятнадцать. - О чем вы говорили с Горбачевым? - Президент высказал несколько деловых коротких соображений по поводу нашей деятельности. Сказал он примерно следующее: "В то время как мы ведем серьезнейшие разоруженческие переговоры с Западом, важно чего-то не просмотреть, не остаться безоружными. Момент очень ответственный..." Все было предрешено заранее, и моего согласия никто не спросил. - Видимо, после назначения ваша свобода была существенно ограничена, ведь вас охраняли? - Нет, конечно. - И даже водитель вас не охранял? - Он простой шофер. Охрана мне была просто не положена, и в число охраняемых лиц я не входил. - Можете ли вы назвать самый большой успех нашей разведки за последние годы? - Нет, не могу. Наши удачи становятся известны только тогда, когда мы терпим крупное поражение. Надеюсь, что настоящие наши успехи станут известны не раньше, чем через пятьдесят лет. Разведка не имеет права хвастаться. Конечно, между собой мы можем что-то потихоньку отпраздновать, но даже намекать на успехи - значит подвергать кого-то риску. - Как складываются ваши отношения с бывшим начальником внутренней контрразведки ПГУ генералом Калугиным? - Он работал в ПГУ до конца 1979 года. Тогда я общался с ним, как рядовой сотрудник с большим начальником. То есть общался не я с ним, а он со мной. Случалось это очень редко. В основном, когда он выступал с трибуны, а я слушал его из зала. В его критике ПГУ была существенная доля правды. - Чем объяснить в таком случае отрицательное отношение к Калугину со стороны руководства ПГУ? - Мы не знали, когда и на чем он остановится, не начнет ли, даже задним числом, случайно выдавать наши источники, раскрывать агентуру. Но он этого не сделал. - Кстати, как-то Олег Данилович рассказывал о существовании в КГБ некой тайной лаборатории No 14, которую курировал Чебриков и которая занималась изготовлением орудий убийств, в том числе того зонтика и начинки-яда, с помощью которых был убит в Лондоне болгарский диссидент Марков. Вы знаете что-нибудь об этой лаборатории? - Не знаю. В рамках ПГУ такой лаборатории нет. Дело Маркова мне известно только по сообщениям западной печати и по рассказам Калугина. Расследования по этому поводу я не проводил. - Почему? - Не хочу знать больше того, что мне нужно знать для работы. - Может быть, вам известно что-нибудь о местонахождении Эриха Хонеккера? По непроверенным данным, он пытался покончить жизнь самоубийством. Знаете ли вы об этом? - Я тоже об этом слышал. Когда принималось решение о его вывозе в СССР, с нами не советовались, а если бы посоветовались, то мы бы порекомендовали в это дело не впутываться, а искать законные пути, сообразовавшись с обстановкой. Я сделал так, чтобы разведку ПГУ в это дело не ввязывали, хотя нашего товарища по указанию Крючкова иногда и привлекали к работе с Хонеккером в качестве переводчика. - Правда ли, что несколько лет назад американцы вкопали на территорию разведцентра начиненный шпионской техникой пенек, который исправно информировал их обо всем, что происходило в ПГУ? - Нет, этот пенек обнаружили под Москвой, то ли на территории военного аэродрома, то ли еще где, а может, и не под Москвой вовсе... Я уже точно не помню. Знаю лишь, что никогда ничего подобного у нас не было. - Гарри Табачник в своей книге "Последние хозяева Кремля" пишет о существовании в рамках ПГУ подразделения "Т", занимающегося подготовкой и осуществлением за границей убийств лиц, неугодных СССР. Есть ли в ПГУ нечто подобное? - Разведка не занимается убийствами, и людей для этого у нас не готовят. У нас действительно есть специальное подразделение на случай чрезвычайных ситуаций за рубежом: войны, захвата заложников, захвата посольств, транспортных средств. - Леонид Владимирович, мне рассказывали, что во время путча вы раздали сотрудникам ПГУ текст Закона о чрезвычайном положении, дав им таким образом возможность разобраться в сущности ГКЧП. Это так? - Трудно было разобраться поначалу, что к чему... Я не юрист, коллеги мои тоже, поэтому и попросил отыскать текст закона и изучить его. Видимо, потом он был размножен и стал ходить по рукам. Не помню, просил ли я текст размножать и раздавать, помню только, что просил его отыскать и изучить. - Не могли бы вы тогда, по крайней мере, прояснить ситуацию с вверенным вам диверсионным спецподразделением, которое, по нашим сведениям, Крючков приказал направить к Белому дому России? - Крючков приказал не ввести его в действие, а направить с подмосковной базы в Клуб имени Дзержинского на Лубянку. Когда командир этого подразделения доложил мне, что их могут привести в действие против Белого дома, я приказал ему никаких распоряжений, приказов без согласования со мной не выполнять, а вечером 20-го категорически запретил ему выполнять какие-либо приказы, связанные с наступлением на Белый дом, а если ему такой приказ отдадут, чтобы немедленно ставил меня в известность. - Леонид Владимирович, поговаривают, что вы подали в отставку сами, зная о том, что отставка неизбежна и уже готовится. - Не знаю. Может, готовилась, а может, и нет. Во всяком случае, я был поставлен в такую ситуацию, в которой, я считаю, сделал единственно правильный выбор. Со мной обошлись недопустимо грубо, даже оскорбительно. Так с начальником разведки поступать нельзя. Но это не главное. Главное - это то, что, как я вижу, восстанавливаются старые, почти забытые порядки, когда руководящие должности в разведке назначают не по деловым качествам, а по протекции. - Наверное, в карьере разведчика Шебаршина это был самый горький день? - У меня бывали и более горькие дни, бывали очень горькие неудачи. Совершенно искренне признаюсь: в другой жизни себя не мыслил, не представлял, какая она - отставка. Сомневаюсь, что будет легко создать себе ту нагрузку, к которой привык. Мне всегда читалось, писалось и работалось легче в цейтноте. Праздников и выходных терпеть не мог. А теперь вся жизнь - сплошные выходные. - Никто из высокопоставленных сотрудников КГБ, с которыми я говорил о вашей отставке, так и не смог сказать мне, когда же Президент подписал указ о вашей отставке, а Бакатин приказал откомандировать вас в распоряжение управления кадров. Как же все-таки происходила сама отставка? - Мне сказали о ней по телефону. Бакатин, видимо, не нашел времени, чтобы позвонить и объявить о своем решении. Кто-то из его секретариата сказал, что есть указ об отставке. - В последнее время приходится довольно часто слышать объяснение ошибок, допущенных Президентом СССР: ближайшее окружение держало его в "информационном колпаке". - По этому поводу совершенно ничего не могу сказать. Вся информация шла из Первого главного управления председателю, он подписывал телеграммы и отправлял дальше, адресатам. Возможности узнать, доложено Президенту или нет, у меня не было. - Как вы относитесь к идее выведения ПГУ из состава КГБ и реорганизации его в Комитет по разведке? - Это абсолютно правильная идея. Но тут существует следующая опасность. В промежутке между принятием решения и его осуществлением временные люди пытаются определять способы реорганизации разведки, ее кадровую политику. Я всегда исходил из того, что разведка - это живой, хрупкий и очень деликатный организм, не терпящий рывков. Прежде всего это то, что мы называем добывающий или агентурный аппарат, то есть сотрудничающие с нами иностранцы. Потом оперативные работники, находящиеся за рубежом под различными прикрытиями. Технические средства. И, наконец, центральный аппарат. Все эти компоненты взаимосвязаны. - Одна из первых "реформ", предпринятых новым руководством КГБ, - вывод из подчинения комитета Управления правительственной связи и Восьмого управления, занимающегося шифровкой и дешифровкой. Не кажется ли вам, что таким образом остальные подразделения комитета останутся без надежных, проверенных каналов связи? И не проще ли было создать параллельные структуры: чтобы одной мог пользоваться Президент, а другой - комитет? - По-моему, это как раз пример моментально принятого решения, которое сейчас приходится переосмысливать. - Как, по-вашему, суверенные республики, например Украина, будут осуществлять разведку? На базе расформированного ПГУ или своих первых управлений? - На базе своих первых управлений. Что касается Украины, то я знаю, у них есть возможности для работы за рубежом, и мы прекрасно взаимодействовали. - Некоторые лидеры республик призывают обнародовать архивы КГБ, имена агентов. Считаете ли вы это оправданным в какой-либо форме? - Это предел падения для разведчика, для офицера госбезопасности. Эти люди работали на государство, то есть на нас с вами. И разглашать их имена только потому, что изменились обстоятельства, - это низость. - Известно ли вам что-нибудь о золоте КПСС? - Первое главное управление ни в каких финансовых делах КПСС участия не принимало. - Бюджет ЦРУ составляет тридцать миллиардов долларов. Бюджет же ПГУ не публиковался, но известно, что он гораздо меньше. Так ли это? - Если бюджет ПГУ будет опубликован, многим будет казаться невероятным, что эта служба могла обходиться так дешево и делать так много. И. КАДУЛИН Кстати "ПГУ всегда отличал высокий профессионализм, преобладающее большинство людей там честные, настоящие профессионалы", - заявил новый начальник советской разведки - Евгений Примаков. Касаясь судьбы своего предшественника - Леонида Шебаршина, новый начальник разведки сказал, что высоко ценит его и относится к нему с большим уважением. По словам Евгения Примакова, нужно без спешки во всем разобраться. РАЗВЕДЧИК, ВЕРНУВШИЙСЯ В ХОЛОД ("Известия", 1991, 11 окт., No 243) Роман М. Карре "Шпион, пришедший с холода" называют лучшим политическим детективом XX века. Главное действующее лицо романа становится жертвой сложнейшей интриги, закрученной в недрах разведки. Нашему собеседнику Л. Шебаршину, возглавлявшему секретное ведомство, конечно, не довелось пережить трагедию, подобную персонажу английского писателя, но в