, не станет же воевать на два фронта. Таков был отправной момент сталинской стратегии и, соответственно, дипломатии. Это, впрочем, и дипломатией зваться не может, поскольку язык дан дипломату, чтобы скрывать свои мысли. А Молотов стремления Сталина разболтал, следуя инструкциям и не скрыв от Гитлера даже того, что это не его, Молотова, предварительные наметки, но желания самого Сталина, и что губами и языком Молотова на самом деле шевелит Сталин. И Гитлеру стало ясно что: а) СССР в войне против Англии участвовать не будет, но Германии желает успеха; б) СССР не против раздела наследства Англии и, так сказать, благодарен за выход к Индийскому океану в районе Персидского залива; в) но СССР желает также контроля над Шпицбергеном (железная руда!), над черноморскими проливами и требует(!?) убрать германские войска из Болгарии и Румынии (нефть!). Если это не апофеоз имперской дури, то читателю придется, по крайней мере, долго шарить в памяти в поисках аналогичной глупости в истории дипломатии. Предложение вступить в союз со странами Оси было, конечно, попыткой похоронить СССР его же руками. Но разве не существовало иного способа дипломатической реакции, как сразу объявить все свои притязания? Писателю не подобает впадать в менторский тон, и западные авторы легко его избегают. Нам же, измученным цензурой, видно на роду написано впадать в полемику, греша против стиля. Краткое это покаяние призвано смягчить следующее поучение: История должна быть ясна. Ее недопустимо скрывать за наукообразными фразами. Урок ее в том, что задолго до 22 июня 1941 года агрессивное сталинское государство уже вело дипломатическую войну, подкрепляя ее угрозами и подбирая стратегически важные крохи со стола воюющего агрессивного гитлеровского государства. Сокрытие или сглаживание этого фразами о миролюбии перекладывает ответственность с вождей на страны и народы, словно законопослушные граждане Германии и СССР, будучи призваны в армию или привлечены к работе на войну, обладали свободой воли и могли по-своему направлять события. За отравление пропагандой детей ответственность несет режим. Герои, выбравшие путь сопротивления, отмечены историей{42}, но историк не смеет забывать об экзистенциальности жизни, об ограниченности пределов свободы и ответственности граждан за собственные семьи, не то изложение истории превращается в рассмотрение героических судеб и их мотивов. Хоть следующее заключение и выходит за пределы темы, отмечу, что советская власть совершила роковую ошибку, скрыв сталинскую агрессивность. Будь секретные приложения к пакту опубликованы сразу по смерти Сталина или при разоблачении его культа, отношение Запада к СССР, а с ним история ХХ века и вся картина современного мира могли выглядеть куда стабильнее и краше. Кстати, именно на сокрытии приложений воспряли новые историки и принялись реабилитировать мудрейшего вождя: он, дескать, не был простаком, лишь чуть опоздал упредить Гитлера. И, чтобы уж совсем убедить, залихватски назначили дату: 6 июля 1941 года. Конкретность! Понятно, что не все планы и разговоры достигают бумаги. Ведь и Гитлер о подготовке кампании на Востоке дал сперва лишь устные указания. Но в развитие устного указания генерировались и бумаги. Такие предприятия, как нападение одной огромной армии на другую, -- нет уж, увольте, тут без бумаги не обойтись Без большого количества бумаги. Войска должны быть снабжены письменными инструкциями, без которых перепутают районы дислоцирования и маршруты движения и сотворят такую кашу, по сравнению с которой каша отступления 1941-го года покажется стихией порядка. Отсутствие ссылок на документы в противовес конкретной дате, которую лишь из документов добыть можно, изобличает страстное намерение новых, в частности, г-на Резуна-Суворова обелить любимого кремлевского горца. В. Резун-Суворов разбит вдребезги Ю.Финкельштейном и Г.Городецким. Но даже это не должно помешать отметить, что в свое время он (в своих целях, конечно) первым выкрикнул широкой публике, как сенсационную новость то, что тогда было достоянием лишь ученых -- об агрессивности Сталина и выжидательном характере его политики: пусть Запад истощится войной, подобной Первой мировой! Уверенность в затяжной окопной войне на Западе стала роковым сталинским просчетом. А ведь молниеносная кампания летом 1940-го во Франции последовала за молниеносной кампанией в Польше летом 1939-го. Но Сталин не следил за военной стороной дела, он интересовался лишь политической, точнее -- географической, изменением границ. Дальше этого он ничего не видел. Непостижима тактическая тупость вождя, ничего не ухватившего ни из долгих и терпеливых пояснений своих командармов, ни из завещания маршала Тухачевского, ни даже из урока кровавой военной игры на полях Фландрии и Франции летом 1940 года. А уж как ему старались втолковать, что авиация и танки коренным образом меняют характер военных операций... Роковой просчет -- не случайная оговорка. СССР тогда устоял, для Сталина просчет не стал роковым. Но не стал лишь потому, что стал им для десятков миллионов граждан, кровью своей выручивших режим Сталина, павший впоследствии ввиду неспособности обеспечить гражданам достойную жизнь в ординарных условиях. Долги приходится оплачивать, раньше или позже. * * * Итак, если быть великим и мудрым, даже просто проницательным, то после падения Франции надо всячески поощрять могучего соседа к высадке в Англии. Подсоблять, держаться скромно и не возбуждать подозрений захватами кусков со стола. Французский шанс провалился -- но остается британский. Беззастенчивый властелин, сосредоточивший в руках всю полноту власти, не скованный ни моралью, ни оппозицией, в этой обстановке будет помогать смертельному другу Гитлеру увязнуть в схватке, в которой на стороне Англии неизбежно окажется Америка. А уж тогда!.. Если же властелин поступает так, что алчность его очевидна, то какой же он политик? "В карьере Сталина было мало ошибок, -- еще в "Ледоколе", исподволь готовя почву для последующего величания, вещает г-н Резун-Суворов, вынужденный тем не менее признать ошибку своего кумира. -- Одна из немногих, но самая главная -- это захват Бессарабии в 1940 году. Надо было или захватывать Бессарабию и тут же идти дальше до Плоешти, и это означало бы крушение Германии; или ждать, пока Гитлер не высадится в Британии, и после этого захватывать Бессарабию и всю Румынию, и это тоже было бы концом "тысячелетнего рейха". Сталин же сделал один шаг по направлению к нефти, захватив плацдарм для будущего наступления, и остановился -- выжидая. Этим он показал свой интерес к румынской нефти и вспугнул Гитлера". (Любопытно, что Сталин все же снискал репутацию политика неторопливого. Несомненно, оценка будет пересмотрена, как было и с гениальностью хладнокровного уголовника, но времени это займет еще немало.) Раздраженный Гитлер был тем не менее дипломат что надо, западный, с улыбочкой, и Сталина через Молотова подсек на мормышку. Неизвестно, какими талантами обладал племянник композитора Скрябина, но прозорливость в их число не входила. Когда берлинская встреча заканчивалась, Гитлер превосходно скрыв разочарование, проводил Молотова до массивных дверей имперской канцелярии и, учтиво пожимая ему руку, произнес: -- Я считаю Сталина выдающейся исторической личностью. Я и сам рассчитываю войти в историю. Поэтому естественно, чтобы два таких политических деятеля, как мы, встретились. Я прошу вас, господин Молотов, передать господину Сталину мои приветы и предложение о такой встрече в недалеком будущем. С тем и вернулся Молотов в Москву. Этой встречи и ждал Сталин до самого 22 июня, сам ее не предлагая: сардар! восточное величие! как можно первому! пусть маленький Гитлер попросит. Не дождался. Не попросил маленький. 16 декабря, продолжая улыбаться советскому посланнику Деканозову, фюрер утвердил план операции "Барбаросса". Сталину об этом стало известно. К тому же сократился германский экспорт. Повеяло холодком. Реальность показывала когти. Тут и была созвана 18-я конференция ВКП(б). Она длилась с 15 по 20 февраля и утвердила драконовы дисциплинарные меры в промышленности и на транспорте. Была поставлена задача резко увеличить объем перевозок, а также резко (все резко...) повысить темпы индустриализации на востоке страны. Объем военного производства в 1941 году по сравнению с 1940-м должен был возрасти на 16-18 процентов. Это был чистый волюнтаризм. А что в мерах вождя волюнтаризмом не было? Удушение НЭПа? Индустриализация с перевыполнением на бумаге? Голодный ужас коллективизации? Ликвидация лучших людей? Стратегические авантюры? Задачи 18-й конференции были паническими. Истерия, разыгравшаяся вокруг оборонной промышленности и транспорта, свидетельствовала об одном: идет тотальная мобилизация ресурсов -- организационных, производственных, трудовых! страна срочно, сверхсрочно готовится к войне! Для внешнего мира Сталин предпринял плоский маневр: удалил из ЦК "антигерманцев" -- Литвинова, Лихачева, Ванникова. Двое последних были арестованы. Это уже были жертвоприношения. Лихачев -- это тот легендарный Иван Алексеевич Лихачев, директор ЗИЛа, именем которого завод и назван был впоследствии, а Ванников тот Борис Львович Ванников, нарком вооружения до войны, нарком боеприпасов в войну, трижды Герой Труда, отец советских атомной и водородной бомб. Из обоих, конечно, выбили нужные признания -- и обоих швырнули обратно в их рабочие кабинеты, к письменным столам и телефонам сразу после начала войны и безо всяких объяснений: очень были нужны. Конечно, репрессированы и Лихачев и Ванников были не как антигерманцы, на хозяйственных постах их симпатии или антипатии ни на что не влияли, а как противники диктуемых сроков готовности к войне. Сталин требовал готовности к зиме 42-го года, а Ванников и Лихачев отстаивали зиму 43-го. Они не были правы. Гитлер не ждал. Якир в выступлении перед бойцами на Киевских маневрах сказал: "Выиграть два-три года...". Но и промышленники знали дело и исходили из реальности. Просто теперь этих лет уже не было. Их расстреляли, эти годы, вместе с теми, кто их выигрывал. В стране не оставалось мыслящих администраторов. Те, кто выжил, норовили улизнуть из аппарата. Именно так ушел Цезарь Куников, будущий отец советских десантников, из аппарата Наркоммаша, начальником технического управления которого был в 1937-м. Потом Наркоммаш разделили на три -- наркоматы судостроения, среднего и тяжелого машиностроения. Руководить техникой такого левиафана? при толчее на иерархической лестнице и волюнтаризме вождя? Куников учуял предстоящее опустошение и ушел, как затерялся, -- сперва в науку, на пустом месте организовал ВНИИНМАШ, потом и вовсе в прессу, где стал главным редактором двух центральных изданий. Двумя он заслонился, насколько возможно для личности его калибра. Но грянул гром войны, и нарком боеприпасов Горемыкин вспомнил о Куникове и потребовал себе в заместители. Хороша должность -- зам. наркома боеприпасов во время войны. "Какой из меня нарком боеприпасов? Я же пороха не нюхал!" - сказал Цезарь. Формула была найдена. Куников отбился, уйдя на фронт, где и погиб -- не прежде, впрочем, чем стал знаменит{43}. Еще бы, человек государственного замеса, что для него война? Всего лишь опасная работа, где надо обеспечить снабжение, коммуникации, все предусмотреть и наносить противнику ночные удары, теряя своих людей лишь в результате слепых попаданий. Словом, состав ЦК после 18-й конференции изменился не из-за скептицизма его членов по поводу германо-советских перспектив, а по поводу возможности выполнения огромных задач в отведенные для этого сроки. Тогда же решилась судьба авиаторов, фанатиков неба и противников ускоренной подготовки пилотов. (И судьба самих пилотов тоже.) Наверно, генерал-лейтенантам Арженухину, Героям Союза Рычагову, Птухину, Проскурову, Пумпуру, Смушкевичу (дважды Герою до войны!) невдомек было, что они могут лишиться голов за то, что не желают выпускать из летных школ цыплят, мишени для коршунов Люфтваффе. А Сталину недосуг было учить генералов морали. Ему противостояли настоящие люди, это он понимал. Потому и ненавидел. Переучивать их на свой лад у него не было ни времени, ни шансов. Проще было убить{44}. 26. Политика и мораль. Гений и злодейство Агрессивность Сталина не была секретом для мирового сообщества. Отвечая оппозиции на пристрастные вопросы о причине слишком медленного хода переговоров с СССР накануне событий рокового 1939 года, Чемберлен сказал: "Мы не собираемся покупать мир ценой таких уступок, которые ведут к дальнейшим требованиям". Заметьте эти слова, читатель. Это - горькое признание в просчете с Мюнхеном: мерзавец Гитлер попросту обманул джентльмена Чемберлена и не стал придерживаться данного слова о Судетской проблеме как последнем территориальном притязании Германии. Это также предвидение -- скорее, даже знание -- территориальных притязаний СССР. Финляндия, Прибалтика, Румыния, Турция трепетали какого угодно соглашения между СССР и любым западным партнером, так как подозревали, что соглашение это будет достигнуто за их счет. По поводу чего Чемберлен сдержанно пояснил парламенту: "...заручившись сотрудничеством одной страны, необходимо в то же время не отталкивать от себя и другие страны. Поэтому в деле заключения соглашения с СССР встречаются некоторые трудности". Ознакомление с секретными протоколами к гитлеровско-сталинскому пакту (так его надо именовать, раз и навсегда отделив от него русский и германский народы) проясняет, с трудностями какого именно рода встретилось британское правительство в переговорах с СССР. От Англии ждали подобных протоколов в ее сфере влияния. Между тем, британское отношение к подобным делам выражено было еще в канун Первой мировой войны тогдашним министром иностранных дел империи сэром Эдвардом Греем, и оно не изменилось, насколько известно, по сей день: "... Великобритания сочла бы для себя вечным позором участие в подобной сделке". (Это высказывание приведено в "Истории дипломатии", т. 3, изданной в 1945 году. Цитирование в сталинское время без комментариев такого политического максима выглядит подвигом со стороны авторов книги и объясняет практически полное уничтожение тиража в типографском складе. Такое случалось в советское время. Спохватывались уже после выхода первого завода книги, и остальное пускали под нож.) Но страны как люди. Не все придерживаются строгих моральных норм. Сталинский СССР подобные сделки позором для себя не считал. 3-й том "Истории дипломатии", изданный сразу после победы, никаких возражений Чемберлену по поводу некоторых трудностей соглашения с СССР не приводит. Оплеуха проглочена была молча{45}. Еще при сборе материалов для книги о Куникове, я нехотя стал понимать, что СССР лихорадочно готовился к войне. Это важный момент, и свидетельствую я о нем, как современник: нехотя! Сознание наше так было травмировано вероломным нападением фашистской Германии, что мы не желали расставаться с мотивом обороны. Мы перестрадали войну со взрослыми, разделив их и понеся свои потери. Наша позиция была психологически удобна: жаль немцев, они в руинах, как и мы, но они сами виноваты, это их Гитлер вероломно начал. Их Гитлер. И его начало. Вот все, что остается нам теперь. Остается упрек тем, кто не дошел до урн или бросил бюллетень не в ту, в какую надо. (Да разве знаешь, в какую надо...) Где уж говорить о вере и ломке ее, когда речь идет о преступниках у власти... Оба ждали момента, чтобы ударить исподтишка, и Сталин был не лучше Гитлера. Он не успевал наверстать время, упущенное расправой с командармами. Как минимум три года он занят был одним: ликвидацией неугодных в самом широком масштабе. Где там было думать о военной стратегии и тактике... (Интересно, учитывают ли историки этот фактор -- фактор времени, потраченного правителем на укрепление личной власти в ущерб государственной безопасности?) Теперь он спешил и надеялся успеть. Нам это делалось ясно по крохам -- от людей, занимавших заметные посты в предвоенное время, от старших коллег, из публикаций, проскочивших цензуру, вроде известных тогда лишь в отрывках воспоминаний Б.Л.Ванникова. Об идеологической подготовке ясное представление дает стихотворение "Однополчане", принадлежащее К.Симонову, одному из наиболее идеологически чутких писателей своего времени: "Пустой консервною жестянкой воды для друга зачерпнем и запасной его портянкой больную ногу обернем. Под Кенигсбергом на рассвете (именно так! -- П.М.) мы будем ранены вдвоем, отбудем месяц в лазарете, и выживем, и в бой пойдем". Если стихотворение это кому-то не покажется странным, пусть приглядится к дате: 1938-й! Но идеология -- это намерение. А реальность? Как быть с утверждением хозяйственников, что СССР мог быть готов к войне в лучшем случае не ранее зимы 1943 года? А кто и когда начинал войну, будучи к ней вполне готов? Не было такого в истории. И Гитлер к войне готов не был. Это не помешало ему начать. Чего же требовать от Сталина? Новоявленный просветитель г-н Резун-Суворов, задним числом проясняя прошлое для доверчивой публики сказками о превентивном ударе 6 июля (чуть-чуть опоздали, совсем немного!), в раже откровения сравнивает государства с бандитскими шайками, а их глав -- с главарями. И вот один из них (Сталин) задумал гениальную комбинацию, которая должна похоронить все остальные банды: пусть они там, на Западе, довоюются до упаду, а мы их тогда сзади -- -- ррраз!.. Майору разведки невдомек, что гений и злодейство -- "две вещи несовместные". Что цивилизация не сборище государств-шаек. Что тогда-то и шатается мир и готов пасть, когда к власти приходят бандиты с пещерным мировоззрением, а договорные принципы, заложенные в основу цивилизации, обманываются этими террористами от политики. Договоры с секретными приложениями за счет слабых -- это попрание принципов, на которых держится мир. Это игра уголовников в карты на жизни честных граждан, тружеников своих стран, рабочих, крестьян и интеллигенции. Впрочем, грозный июнь 1941-го для принятия решения не требовал нарушения морали. Не предосудительно опережение врага, явно изготовившегося к броску. И можно бы даже поверить намерению. В конце концов, зная, как часто переносились сроки всяческих свершений и пусков с более ранних на более поздние (а если директивно, то и наоборот), можно бы предположить, что, уверившись в серьезности германских намерений, Сталин готовит сверх-сверхсрочный превентивный удар. Есть бумаги, нет бумаг, но где же удар? Не успел? Просчет? Опять? Поверх других просчетов и злодейств, затеянных лишь в интересах собственной шкуры? И просчет опять за счет народа? А ведь нигде не просчитывался, всюду успевал. Убивал бестрепетно, загодя. Там успевал, а здесь не успел? Единственный раз, когда действительно надо было? Все, довольно лжи. Надо было не просчитаться. Надо было учитывать фактор времени, истраченного в ущерб безопасности страны на укрепление собственной безопасности. Надо было победить Победили, правда. Но какой же ценой! А те, кто видит будущее России лишь цареподобной сатрапией, продолжают восхвалять мудрость уголовника-вождя и гадать о том, что было бы, если бы... Мы не знаем, что было бы. Мы знаем -- что было. Жуков, хоть и предлагал упреждающий удар, в конце жизни сказал, что было бы еще хуже. Год спустя, в разгар войны, попытка опережения изготовившегося к наступлению вермахта была осуществлена под Харьковом, где Сталин пожелал исправить ошибку 1941 года, ударить первым, перехватить инициативу в кампании 1942 года. Окончилось это приводом немцев на Кавказ и Волгу. И, конечно, ничего не было бы общего с картинкой, нарисованной бойким пером Резуна-Суворова. Уж не говоря о том, что утерян был бы праведный характер Великой Отечественной, который и стал в ярости народной главным фактором победы поверх "гениального" сталинского руководства и даже поверх подлинно обильной материальной помощи союзников. Это теперь можно сравнивать позиции и находить их симметричными. Да и то, такое право имеем лишь мы. Потому что напали все же не мы. Напали на нас. Мы, народ, не ведали о намерениях вождей. Нас не то чтобы не спрашивали -- от нас все скрывали. В одно прекрасное утро нас бомбили, и это оказалось для нас шоком, несмотря на предупреждения наших разведчиков, отдавших жизни за эти сведения. Потом нас оккупировали. Потом стали убивать -- сперва комиссаров и евреев, затем лучших людей без различия, всех, кто не примирился с новым порядком и оказывал покровительство жертвам. Когда бы ни была написана "Священная война", в 1914-м ли или в 1941-м, она звучала из глубины наших душ и сотрясала нас. Она и теперь сжимает горло воспоминанием о тех, кто, меж двух огней, безвестно отдал свои жизни. Если бы -- не было. Было как было. Была война, какой не помнит история. Великая по размаху мужества и бесчеловечия. Отечественная война. Вполне правдива версия подготовки Сталиным похода на обезглавленную Европу. Его подлинное намерение так прозрачно в территориальном рвачестве 1939-1940 г.г. В 1940-м это намерение могло быть осуществлено, момент был уникален. Голландия, Бельгия, Франция повергнуты и представляют беззащитные мишени. Убрать Германию, которой они принадлежат, -- и они станут принадлежать любому. Плюс сама Германия. Что остается? Славянские Балканы? Италия, Испания, Португалия? Крохи! Но Великобритания -- о-о, это иное дело. Это враг упорный и неумолимый. Империя проигрывает сражения и выигрывает войны. Она пока нетронута, и гигантский ее военный потенциал еще и не начал разворачиваться. Не только колоний, но даже метрополии. Нет, надо ждать, если и не разгрома ее, то хотя бы ослабления такого, при каком выигрыш войны даст ему, Сталину, позицию, в которой условия мира продиктует он. Мания властности... Выбор времени для удара в спину всегда был предметом особой гордости Сталина. Он не приближался к противнику, не убедившись, что у того связаны руки. И что вообще он глядит в другую сторону. Как и Гитлер. И перед ним Сталин оплошал. Он так был уверен, что Германия провозится с Англией и Францией года три-четыре. Как в Первую мировую. Насидятся в окопах, наглотаются газов, обессилеют, брататься начнут... Тут я их, миляг, со своими мальчиками и накрою. Ничего что цыплята, толком ни летать, ни стрелять не научены, зато много их, энтузиасты, зато внезапно... А внезапно напали на него. Необъятный СССР Гитлер счел более реальной целью, чем крохотную островную метрополию. Но Сталин так не желал видеть, что Гитлер со своей подготовкой его опережает, уж так не желал!.. Ну просто поубивал бы тех, кто совал ему факты в глаза. А те, кто видел действительное, тормошили его не зря: "Товарищ Сталин, вы с Вашими договорами и верой в них прозеваете нападение на Вас ужасного противника!" Кому он там верил... Но что означало для него признать факт концентрации германских войск на советско-германской границе? Проиграл, опередили! Значит, либо капитулировать и отказаться от притязаний в Европе, либо идти на войну в открытую. Ни то, ни другое не подходило. Отказаться от намерений -- это не Сталин. "Иду на вы" -- это тысячу раз не Сталин. Остается, как и в игре с командармами, делать вид, будто не замечаешь, что тебя не любят, а тем временем лихорадочно и абсолютно тайно готовить удар. Когда говорят о неожиданности, кричать хочется. Не было неожиданности! Дети -- знали. Мои дядья не читали классиков марксизма и не имели возможности слушать все выступления вождя, открытые и закрытые. Они верили мирным заверениям правительств. Хотели им верить. А мы, аэропланами бегая в своем детском саду, пели: "Внимание, внимание, на нас идет Германия! Она нам нипочем, по морде кирпичом!" Взрослые дядья едва не побили меня, малыша, когда вечером 21 июня 1941 года на большом семейном торжестве я в детском неведении своем твердил -- им всем вопреки -- что война на носу. "Сопляк, ты-то что понимаешь?" Они знали, что есть война. Дети не понимали, не опасались накликать и твердили то, что видели: война катила к границам, приближалась, висела в воздухе. Потом я прочел у Клаузевица: "Мне много приходилось заниматься историями войн, и во все времена я видел одно: современники относили войну в неопределенное будущее, тогда как она уже стояла у порога их стран". Дядья ссылались на "Заявление ТАСС": "Это Сталин сказал!" А король был гол. Он не успевал. Он ведь и Бессарабию захватил по инерции, уже в фазе победоносного окончания немцами кампании 40-го года. Захват спланирован был по сценарию, а, когда сценарий изменился, он не поверил случившемуся и не успел затормозить: так быстро? а где же окопная война? Наверно, потом он сокрушался про себя: очень не по Маккиавелли, не удар, а пощечина, только разъярит врага... Так и вышло, враг разъярился. Но вождь баюкал себя: не решится Германия воевать на два фронта! Он затвердил это, и одного этого было ему довольно. Жалкий пример стереотипного мышления. Это -- гений? Он к тому же был убежден, что слишком велик, чтобы Гитлер начал войну, не переговорив с ним. Ходили слухи... Но шли-то из Берлина. Слухи о "мирной капитуляции" Сталина как последнем его козыре в игре. Будто он готов отдать под контроль Гитлеру разработку сырья и военную промышленность. "Это маловероятно и документально не подтверждено, -- пишут в своей книге Рапопорт и Геллер, -- но как же надо было себя вести, чтобы возникли такие унизительные слухи..." Унижение было на всю катушку. Сталин шел на него и, кто знает, быть может, поэтому полагал, что владеет ситуацией. Что Гитлера унижением перехитрит, направит на запад и ударит сзади. Его паническое поведение в первые дни было типичной реакцией разочарования. Он уже считал, что обвел врага, -- и вдруг... Вл. Карпов недоумевает: гигантские запасы оружия, горючего и боеприпасов на западных границах достались немцам целенькими. Почему их не уничтожили? Другие писатели в наличии этих складов так близко к границам усматривают чуть ли не прямое доказательство, что поход на Германию был назначен на июль. Запасы, между тем, копились не первый год и далеко еще не были готовы для завоевания Европы. Когда Первый Украинский фронт уже воевал в Карпатах, базовые склады горюче-смазочных материалов все еще располагались в Святошино, под Киевом. Машины гоняли на таком вот плече, но, наученные войной, переводить склады поближе к линии фронта не спешили. Таков был страшный урок 41-го года. А к июню 41-го таких уроков еще не проходили, ни бомбежек не боялись, ни нападения не ждали, готовили оное сами, исподволь, на большую войну, до Гибралтара. Это сколько же всего надо было наготовить на всю Европу при таком-то плачевном состоянии транспорта, аварийности его и напряженки в перевозках такой, что на Политбюро это было предметом постоянного обсуждения, а на 18-й партконференции стало в центр повестки дня. Так что, как ни много завезено было, куда больше оставалось завезти. Да и от Киева до Карпат ближе, чем от Минска до Берлина, а шагать предстоит еще дальше, до братской Испании, где Гренадская волость и куда еще так недавно шла всякая помощь. Между тем, в последний подготовительный период транспорт - и железные дороги в том числе - всегда занят переброской войск. Вот какова была ситуация со складами. Тот, кто желает спекулировать на готовности, может объявить их готовыми, это дело личной порядочности историка. На деле склады лишь комплектовались. Почему их не уничтожили? Да потому что это означало конец всем планам завоевания Европы. Сталин на уничтожение складов не пошел бы даже под угрозой того, что случилось. Склады на большую войну за месяц-два не развернешь, это работа на годы. Планируешь войну в 42-м -- склады закладывай в 40-м. Уничтожаешь склады -- войну откладываешь на годы. Такова инерция большого размаха. Ловить удобный месяц или даже неделю для начала и откладывать на годы -- это ведь и впрямь нелепость. Вот и не было приказа уничтожить магазины, даже на непредвиденный случай не было. Не было предвидения, не предвидел Сталин, он один. Уничтожив цвет советской нации... Даже при нем некоторое время, недолгое, увы, существовала такая интернациональная общность, как ни странно это звучит. Уничтожив цвет ее, Сталин навлек на страну чудовищную беду. Многие удивляются: как он мог? такой умный! Такой ли? Мы склонны переоценивать способности людей, которые нами правят. Особенно деспотов. Был ли он умен во всем одинаково? или все же главным образом в том, что и впрямь было его сильной стороной -- в интригах удержания власти? Посудите сами. Поскольку государственную безопасность Сталин понимал как безопасность его жизни и власти, уничтожение любой другой жизни и даже целых государственных институтов не считалось угрозой безопасности. Но с людьми вместе уничтожались доктрины. С Тухачевским уничтожена была стратегическая доктрина, гласившая, что главной военной опасностью для СССР является нацистская Германия. Заместитель наркома обороны маршал Тухачевский прочел "Майн кампф" куда проницательнее гениального вождя. С Якиром уничтожена была ведущая начало от А.Свечина{46} стратегическая доктрина активной обороны, применение которой сулило вторгшемуся противнику вязкое сражение на неглубоком и заранее подготовленном предполье, насыщенном к тому же партизанами. Затем по истощенному врагу наносился отсекающий удар с широким применением подвижных соединений в соответствии с разработанной лучшими умами РККА тактикой глубокого боя. Эта тактика постоянно, упорно и тщательно совершенствовалась в соображениях военного товарищества и бережного отношения к человеческой жизни. Это была та война малой кровью на чужой территории, тайной которой владели убитые командармы и которой так никогда и не суждено было состояться. С Берзиным и Артузовым уничтожена была доктрина веры в бесценную резидентуру, созданную гениями разведки совместно с фанатическими адептами интернационализма и последовательными противниками нацизма. Сталин выполол эту агентуру. Стратегически проиграв по всем направлениям, ослабив страну беззащитным предпольем западных областей Украины и Белоруссии, Сталин не внял и предупреждениям. Погашено. Надо же исхитриться, чтобы создать строй, при котором государственная безопасность и безопасность главы государства противоречат друг другу. Но тогда один из двух факторов надо немедленно устранить! Смертные приговоры не присущи русской литературной традиции. Она -- жить ей вечно -- милостью к падшим полна. Автор, выученик русской литературной традиции, отнюдь не чувствует себя уютно, вынося смертный приговор -- хотя бы и задним числом, хотя бы и тому, кто повинен в десятках миллионов смертей, а сам почил в постели под присмотром и опекой лучших врачей. Но трагизм истории СССР так ни с чем не сравним, сталинское правление так вопиюще, что приличнее расстаться с репутацией, нежели с отказом от внятного осуждения того, кто перекосил мукой страдания лик всей Земли. Прошлого не изменить, как бы ни хотелось. Но глупо не извлечь урока из истории лишь потому, что мы затвердили красивый сарказм "главный урок истории -- что она ничему не учит". Формула удобна, но ложна. Радивых учеников история учит. (Если только они не обнаруживают, что хватились чересчур поздно.) Обстоятельства кончины Сталина вызывают сомнение в той скорби, которую так старательно изображали его соратники, "тонкошеии вожди", их-то история чему-то все же научила. И в их интерпретации формула истории вероятнее всего звучит так: "Посеявший смерть не пожнет жизнь." Пускаясь в беззакония, властелин и себя объявляет вне закона. Едва его безразличие к жизни и смерти граждан в видах собственного благополучия делается доказано, он подлежит устранению без промедления. И лишь в стране неблагополучной, в стране больной не найдется гражданина для своевременного акта. Но своевременно или нет, акт воспоследует. И в этом несомненная разгадка поздней, но все еще своевременной смерти Сталина. * * * Итак, отвергнув прежние доктрины, вождь руководствоваться стал своей: Германия не осмелиться воевать на два фронта. На волне этой жалкой мыслишки и ярастного нежелания видеть реальность, как она есть, вождь не заметил даже того, что в 1941 году Германия войны на два фронта и не вела. Так что ответственность за эту слепоту целиком падает на него и клику окружавших его ничтожных и во всем послушных царедворцев. А партия -- это же нелепость. Миллионы покорных членов. Что они могли? Только умирать, где прикажут. Как и весь народ. Вождь выкладывался, демонстрируя перед Гитлером простодушие: попустительствовал разведполетам германской авиации, игнорировал предупреждения из самых разных источников, инспирировал унизительное опровержение ТАСС. И запретил малейшее движение у границ. Эта его реакция на гитлеровские приготовления воистину была апофеозом глупости. Демонстративная беспечность лишь усиливала подозрительность Гитлера: "Доверчивый Сталин! Да на какого глупца рассчитана такая личина???" И впрямь, эталон подозрительности, маньяк, уничтоживший собственных полководцев, доверяет фюреру! Не смешно ли? Больно думать о том, как смеялся Гитлер к исходу дня 22 июня 1941 года, узнав о расстрелянных на аэродромах советских самолетах и взятых в плен в исподнем командирах, о захваченных целехонькими мостах и переправах. При всей слабости, к какой Красной Армии была низведена к июню 1941 года, речь идет не о сложных маневрах. Армия на границе, на страже своих рубежей. Только и нужно, что из гарнизонного положения вывести ее на эти рубежи. Предупредить о возможном нападении, отдать приказ о готовности к отпору -- и дело вовсе не так радостно складывалось бы для вермахта. Рапопорт и Геллер считают: главное упущение было в том, что Тимошенко и Жуков не настояли на объявлении мобилизации: "Это не поздно было сделать даже в начале июня. Такая мера безусловно расстроила бы планы немцев и могла вообще предотвратить нападение." Не думаю, что нападение могло быть предотвращено чем бы то ни было. Рапопорт и Геллер в книге, написанной в 1977 году, все еще мыслят в категориях привычного нам оборончества. Но Гитлер-то знал о замыслах Сталина и понимал, что время работает против него и иного пути, кроме сокрушения сталинского СССР, у него нет. Притом срочно, пока англосаксы не высадились на континент. Нападение на СССР было оперативной необходимостью, лишь гениальный Сталин мог этого не понимать в тупой уверенности, что Гитлеру никогда не догадаться о его намерениях. Но авторы правы в другом: одна лишь моральная готовность армии к нападению агрессора сделала бы невозможным бравурное шествие немцев по полям Белоруссии и Украины. Сталин не разбудил свою армию для отпора врагу. Даже больше: он велел ей спать. 27. Накануне (продолжение) Итак, если целью, поставленной 18-й конференцией, была наступательная боеготовность к зиме 1942-го (или 1943-го), многое делается ясно. Прежде всего ожесточенная реакция деловых людей: ведь готовность к войне они с вождем понимали по-разному. И он ни за что на свете не стал бы разъяснять им, что его боеготовность вовсе не значит "малой кровью и на чужой территории", а значит "как угодно и любой ценой". Они этого не знали и лживый лозунг принимали всерьез. Лучшие из них были из поколения идеалистов, посвятивших жизнь социальному эсперименту, даже если понимали происходящее куда яснее, чем желал их вождь: "Во главе демон, но эксперимент свят и цели чисты." И ужаснулись, поняв, что после окончившегося кошмара Гражданской войны насилие над крестьянством предпринято не ради выволакивания его из тьмы, но, напротив, для закрепления над ним этой тьмы навечно. Они не хотели понимать, глазам верить не желали, что у власти встала посредственность, для которой власть не инструмент истории, а просто -- власть, власть! И что настало время таких же посредственностей, на все готовых ради удержания власти как способа существования. Не понять этого -- значит, ничего не понять в советской истории. Не понять растерянности, в какой встретили расправу над собой тысячи честных, не сомневавшихся людей. Или лишь начавших сомневаться. (Тех, кто уже так сомневался, что ждал лишь случая, чтобы вырвать кормило из рук дорвавшейся до него клики, уничтожили первыми, и вождей не осталось.) Не понять этого -- значит, не понять светлой сущности этих людей и их глуповатого, с нашей сегодняшней точки зрения, идеализма. Смейся же над ними, сегодняшний обыватель! Что ж ты не смеешься? Ведь это твой отец и дядя, а твоих предков брат и сын, свалены гнить в братском рву в результате великого вождя неготовности, а их несогласия с тем, что он понимал как готовность. По ним готовность -- это лишь в последнюю очередь песня "Если завтра война..." Готовность -- это вопрос времени. Это тренировка солдат. Обучение командиров. Концентрация ресурсов. И, конечно же, знание деловыми людьми характера вождя, который, назначая сроки, спрашивал о готовности не в срок, а ранее. Пятилетка -- за 4 года и 3 месяца. Любое строительство -- досрочно. А уж подготовка к войне!.. И такие люди уже убиты, что уцелевшие знают четко: расплачиваться за неготовность они будут жизнями. И жизнями семей тоже. * * * Перед самым назначением на должность начальника Генштаба Жуков на разборе уже упомянутой штабной игры, где, руководя действиями "синих", разгромил "красных", коснулся строительства укрепрайонов в Белоруссии: слишком они близко расположены к границе и имеют к тому же невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе сувалковского выступа. То же соображение -- строить дальше от границы -- он высказал и об УРах на Украине. Ему резко ответил Ворошилов: "Укрепрайоны строятся по планам Главного военного совета". И -- все. А за этим как бы: "Ишь, умник, лезет не в свои сани!" И впрямь, это замечание Жуков позволил себе в санях командующего округом. А в санях начальника Генштаба вопроса о переносе УРов вглубь уже не поднимал. Значит, в новом качестве узнал, что УРы строятся не для обороны, а для наступления, а в этом случае их конфигурация выгодна. Иначе не получается. Ведь в декабре командующий КОВО генерал Г.К.Жуков, подводя итоги военной игры, в которой выиграл, выступая за агрессоров "синих", ставит вопрос о том, что одна из причин поражения обороняющихся "красных" -- неоправданно близкое расположение УРов к государственной границе. Спустя месяц начальник Генштаба генерал Г.К.Жуков этого вопроса больше не поднимает. Здесь обращает на себя внимание то, что, значит, и Жуков был "оборонцем". По крайней мере, до выдвижения на должность начальника Генерального штаба. Естественно, тогда он пел со своими бойцами те же песни: "Нас не тронешь -- и мы не тронем..." Командующий КОВО генерал армии Г.К.Жуков, как и все остальные командующие округами, готовит СССР к оборонительной войне. В оборонительной войне УРы, конечно, должны быть отодвинуты от границ, чтобы после нападения противника дать время войскам отступить к ним и изготовиться к обороне, во