ый родной мне человек в этой семье -- ты. И я боюсь огласки. Все эти киношные писаки обожают такие штуки. Я совсем не хо чу, чтобы тебя склоняли. И так слишком много всякой дряни. А твой демон-храни тель только рад. Реклама. -- Хорошо, мэм. Я сделаю все возможное. Бабушка Кэт приехала благодарить. Она поцеловала Джона и протянула ма ленькую коробочку. -- Я хочу сделать тебе подарок. Нет, нет. Не качай головой. Это кольцо--ре ликвия нашей семьи по мужской линии. -- Оно для ваших внуков... -- Ты мой старший внук. Оно твое. Его носят только на мизинце. А на твоих красивых тонких руках, я думаю, оно заиграет. Кстати, откуда у простого южанина, да еще водителя грузовика, такие руки? Не знаешь? В тебе порода, мальчик. Кольцо оказалось талисманом и для Полковника. Снимался очередной фильм. Как всегда при его появлении, все закрутилось, сцена длилась уже минут пятнадцать, когда раздался вначале протяжный стон Полковника, а затем его повелительный окрик: -- Прекратите съемку! Режиссер недоуменно взглянул на менеджера: -- Что случилось, Полковник? -- Случилось то, что вы в качестве реквизита используете личные веши моего подопечного, -- холодно отчеканил тот. -- Господи, какие еще вещи? -- пролепетал режиссер, понимая, что сейчас Пол ковник потребует сатисфакции. -- Золотое кольцо с драгоценным камнем. Хотите убедиться? -- осведомился яз вительно. -- Нет, нет. Зачем же? Еще? -- Золотые часы -- подарок фирмы. Режиссер попробовал защищаться. -- Почему же вы, Полковник, не присмотрели за этим раньше? -- Я? Я?! Я -- что?! Не присмотрел?! Я у вас разве состою-на службе? Или ра ботаю поденщиком? Вы меня оскорбляете, когда я, уполномоченный своей фирмой следить за соблюдением всех статусов относительно нашего питомца, говорю вам о вашей грубой ошибке. Я полагаю, фирма, которую я имею честь представлять, свя жется с вашей фирмой на самом высоком уровне, и они найдут общий язык. Обезумевший от такой тирады режиссер недипломатично брякнул: -- Сколько, Полковник? -- Что? -- загремел Полковник. -- Что?! Ну, это вы надолго запомните... Память обошлась кинофирме в двадцать пять тысяч плюс подарок Полковни ку в качестве компенсации за обиду. А Джон? Попытался, конечно, унять Полковника. В ответ получил: -- Не вмешивайся. Деньги небольшие. Но деньга деньгу делает. Я просто вы полняю обещание, данное тебе и твоей маме... Обжигающий стыд вернул Джона к действительности. Он в упор глянул на ме неджера. Тот вздрогнул от неожиданности -- питомец секунду назад сидел истуканом, погруженный в раздумья. Сейчас его взгляд выражал бешеную неприкрытую нена висть. Почему? Полковник не чувствовал себя виноватым ни в чем. Сидели. Мило болтали с парнями. Он, правда, давал им кое-какие советики, как сделать, чтобы пи томцу было лучше (а следовательно, и ему). Слава должна быть не первозданной, а зрелой. Король возвращается из паломнического похода в Мекку. Придворные обя заны вернуться раньше. Подданные уже готовы. Готовы?.. И, испугавшись конфликта, Полковник -- впервые, может быть, в жизни -- вы нужден был пригласить компанию в бар. Питомец поднялся и сказал: -- Сегодня мой платежный день. Мысль о том, что платит Полковник, была непереносима. Нет, у них разные счета в банке и в жизни. Пока компания пробиралась к стойке бара через подростков, томящихся там, Джон быстро взглядывал по сторонам. Разговор его стал возбужденным и неожидан но громким. Он сознавал, что смешон, но поделать с собой ничего не мог. И никто, абсолютно никто из молодежи не обращал на него внимания. Нынешние тинэйдже ры не знали его. Горько усмехнувшись, Джон взгромоздился на табурет. -- Не твоя публика, а? -- наклонившись к боссу, проговорил Рэд. Джон кивнул, потягивая пепси через соломинку. Говорить не хотелось. Голова стала тяжелой. На хлынула апатия. -- Господи, кто может выдержать? Я... Кто может помочь? Никто? Никто. Прис? Я не хочу, чтобы она была на этом концерте и даже смотрела его по телеви зору. Я не верю в себя. Я разучился петь. Глаза уплыли далеко-далеко. Взор стал хрустальным. И первым это увидел Скотти. Нельзя было оставлять Джона в таком состоянии. Лучше взрыв. И Скотти по шел напролом. -- Эй, Полковник! Вы хорошо продумали подбор публики? -- Боже, мальчуган! Что ты несешь? Подбор публики... Каким образом? Его ок ружать будете только вы. Вы же и будете создавать общий фон. -- Между прочим, стоило бы пригласить красоток, с которыми он снимался. Рек лама бы выстроилась ого-го! -- и Скотти исподтишка взглянул на лицо старого друга. Лицо это болезненно пожелтело. Скотти понял -- слова дошли. Сейчас насту пит реакция... -- Дружище, Скотти, -- раздался тихий страшный голос, -- ты-то знаешь меня лучше других. Я что, только и гожусь теперь для роли героя-любовника и племенно го жеребца?.. Глаза и щеки Джона горели. Скотти сидел, опустив голову. -- Скотти, ты слышишь меня? Зачем ты говоришь так? Может, ты и вправду так думаешь? Может, по-твоему, мне не надо возвращаться? -- вдруг спросил Джон, и го лос его сорвался. Скотти, не поднимая глаз, покачал головой. -- Тогда зачем ты обижаешь меня? -- печально проговорил Джон. Скотти не был готов ни к такому вопросу, ни к дрожи в голосе друга. Он вздрогнул, словно от удара. В маленьких глазах прыгал еще озорной огонек от удачной провокации. И Джон понял -- Скотти решил разрядить обстановку любым способом. -- Скотти, дружище! -- Прости, я не хотел обидеть тебя. -- Добрый старый дружише!.. Ребята уставились на них, не понимая, что происходит. Начала разговора они не уловили. Полковник остро глянул на друзей -- сцену объяснения пора было пре кращать. Джон и Скотти поймали этот взгляд одновременно. Тонкая рука Короля мягко коснулась костлявой руки Скотти. -- Идем, дружище. Кажется, пора начинать. Но пора еще не пришла. Заглянул продюсер и увел куда-то Полковника. По том примчался помощник продюсера и утащил ребят смотреть -- удобна ли сцена. Джон снова остался один. Подошел к своему столу, заваленному поздрави тельными телеграммами. Фэны были счастливы. Его выход на сцену был и их звезд ным часом. Однако сейчас читать их послания он не мог. Внутренняя дрожь не да вала сосредоточиться. И он бережно начал складывать их в шкатулку. Медленно раскладывая телеграммы, он вдруг наткнулся на надпись, сделан ную красным фломастером: "Прочитать перед концертом". Он вскрыл бумажную по лоску и увидел подписи -- Мэк, Джерри, Карл. Его друзья. Его юность. Сегодня их здесь нет. Да и чего бы им стоило собраться вместе?! После стольких лет. Пути их давно разошлись. Джерри пережил подлинную драму -- остракизм, когда женился на своей родст веннице. С ним расторгли все заграничные контракты. Возвращение на родину тоже было омрачено -- выступления его были запрещены. Джерри подался, как и Джон, в ки но. Но его контракт был гораздо короче, чем у Джона, и он давно вернулся на эстраду. Мэк значился теперь в списках первых кантристов страны. Его кантри-балла ды были подчас страшны. И успех его был бы необъясним, если бы публика не была заинтригована. Мэк никого не подпускал к себе близко. У него не было потребнос ти в людях. Детство его было суровым -- нежности не допускались в этой семье. С ним никогда не носились, не облизывали. Он знал, что такое -- драться с мальчишка ми до кровянки. Умел постоять за себя. Он был Геккльберри. И его баллады были пропитаны этой бравадой. Карл называл их эстрадно-уголовными. Сам Карл вышел из кантри, а затем стал рокером. И попал во "второй эше лон". Что-то не сложилось. Будучи талантливым композитором, Карл не стал талант ливым исполнителем. Он не верил в серьезность собственной музыки. Не было у него и комплексов, связанных с детством, с жаждой утверждения себя. После нескольких лет забвения Мэк взял Карла в свое шоу. Тройка писала: "Ты наша надежда гордость Юга всей страны мы приветству ем твое возрождение тебе 33 ты должен своим учением возродить учеников своих удачи тебе Мэк Карл Джерри". "Ишь ты, нашли струнку", -- подумал Джон. Ребята неоднократно заявляли даже в печати, что все рокеры -- его ученики. Даже теперь, когда каждый шел своей дорогой, они по-прежнему считали Джона учителем. "Жаль, нельзя начать сначала. Может, пели бы вместе", -- сентиментально по думал он. И туг же покачал головой. Нет. Начиная вешь, он никогда не знал, как сде лает ее. Каждый раз песня звучала иначе, чем прежде. Никто, включая его самого, не мог знать -- как пойдет. Песня выходила из повино вения, оборачиваясь новой мерцающей гранью. Музыка вела его и заставляла забывать обо всем. И, конечно, он был жалким идиотом, когда позволил Полковни- ку настоять на киноконтракте. Эта мысль снова вернула его в гардеробную. Где они все? Посмотрел на ча сы. Такая пропасть времени!!! Бережно положил послание друзей в ту же "сувенирную" коробку, где лежа ли и прочие телеграммы. Слабость, конечно, но она всегда была при нем во время концертов. С первых гастролей. Закрыл шкатулку. Включил весь свет и сел гримироваться. Отражаясь от зер кала, свет резал глаза, выбивая слезы. Правый покалывало. Легкая эта колющая боль появилась год назад. Джон относил такие явления за счет перегрузок при съемках -- чересчур яркий свет юпитеров. Однако зрение не ухудшалось, и беспокоить врачей он не стал. Изредка глаз слезился, но еще с юности он не считал для себя возмож ным обременять занятых ученых людей. Джон закрыл глаза, давая им возможность привыкнуть к яркому свету, и в этот момент рядом на столе грянул телефон. Он машинально поднял трубку. -- Да? -- пытаясь изменить голос, произнес он. -- Дорогой, ты так и не научился играть, -- сказал голос Прис. Вздрогнув от насмешки, Джон все же вздохнул с облегчением; свой голос. Жена продолжала щебетать: -- Лиз сегодня тиха невероятно, словно понимает, что ее папочка готовится к решающей битве за звание артиста. Снова легкий укол. Такая манера разговора стала присуща ей с тех пор, как родилась Диз. Она мгновенно поняла, что дочь для него -- все. И что бы ни было меж ду ними, один только вид лепечущей дочурки утишал гнев, снимал усталость, застав ляя идти дальше. Он вспомнил, как хотел сына. Хотел, чтобы парень играл в футбол, дрался с мальчишками. Потом бы получил хорошее образование и выбрал умную специаль ность. Возможность сценической преемственности Джон исключал полностью. Жут ко было помыслить, что его ребенок окажется на сцене. Только не певец. Родилась дочка, и он вдруг почувствовал, что внутри лопнул нарыв, назрев ший за последние безрадостные годы в кино. Джон понимал: дочь не пойдет по его стопам. Прис с присущим ей изяществом займется дочкиным будущим. -- Не волнуйся, дорогой, -- сказала Прис. -- Удачи тебе. Изящество жены изменило ей на этот раз. Удача... Это понятие определило жизнь их нации. Другого мерила не существовало. Удача -- успех. Словно не было понятий -- счастье, радость. Когда-то, встретив Прис во время своей службы, Джон был поражен, насколько эта маленькая, похожая на статуэтку круглолицая девочка не интересуется рекламой. Она казалась очень одинокой, и поначалу Джон думал, что Прис растет без матери. Как-то она позвонила и сказала, что не пойдет с ним в кино, потому что папа запретил ей. В окружении ребят он стоял у кинотеатра, когда она все-таки появилась. -- Отпустили? -- обрадовался Джон. -- Да, мама уговорила его, сказав, что мне не следует упускать такой шанс, -- простодушно выложила она. Так Джон узнал, что у девочки есть мать, которая делает на него ставку. И от этого снова зашлось сердце. Стало тоскливо с ней. Конечно, он оставался бесконеч но добрым, но твердо помнил -- никаких слабостей. А она стала стремиться все ча ще появляться в его обществе, поняв, что это престижно. Когда срок службы истек, Джон простился с ней, как с сестренкой. Потом на чались съемки. Он и забыл о ней. Поэтому письмо, полученное им во время передышки между фильмами, явилось полнейшей неожиданностью. Родители Прис спрашивали без обиняков, нельзя ли доч ке приехать в гости к Джону и его отцу на каникулы. Он страшно удивился, а главное, незамедлительно понял причину -- он стал звездой, и его доход постоянно возрастал. Вечером Джон зашел с письмом к отцу. Тот, прочитав, потер лоб рукой и сказал: -- Сын, она милая девочка. Вы были дружны. Ты ведь даже хотел покровитель ствовать ей когда-то. Пусть приезжает, а? Она будет при бабушке. Это не повлияет на твою карьеру. Джон снова, услышав это слово, горько задумался. Карьера. Только карьера. Забота о ней стала главной даже для отца. Никого абсолютно не интересовали его человеческие чувства. -- Ответь им сам, папочка. Пусть приезжает. Придя к себе, Джон поднялся в мамину комнату, ключ от которой хранился только у него. Когда в доме убирались, он сам открывал и закрывал ее. Большой фотопортрет висел на стене против окна. Здесь еще чувствовался мамин аромат. Или это чувствовал только он? Присев на диван перед портретом, Джон пожаловался: -- Вот, мамочка, тетя Фэй всегда говорила, что близняшки счастливые. А где оно -- счастье? Даже папа -- нет-нет, я не жалуюсь -- думает в первую очередь о моей карьере. Теперь эта девочка. Она могла бы быть моей сестрой, а ее родители про чат мне в жены. • Но взгляд матери был далеким и глубоким. Она не могла ответить сыну. Да он, собственно, и не ждал. Спустившись вниз, Джон застал в гостиной Чарли, Рэда и Джо. -- Босс, -- начал было Рэд и осекся. -- Что с тобой? Что-нибудь случилось? Рэд не был чуток, но, зная своего босса с малых ногтей, сразу почувствовал перемену. -- Только приятное. Чарли, помнишь Прис? Джо, а ты? Оба кивнули, глядя вопросительно. -- Она приезжает сюда погостить на каникулы. Я прошу вас оказывать ей по добающие почести. -- Зачем тебе это? -- прямо врезал Рэд. -- Разговоров-то будет. Полковник от несется к ее визиту без восторга, будет нудить о карьере. Джон вздрогнул -- вольно или невольно Рэд так непочтительно обошелся со словом "карьера"? -- Карьера... -- глубокомысленно произнес Джо. -- Куда они денутся. Контракт. Как это воспримет Энн? -- Господь с ней, с Энн, -- тихо,--словно в раздумье, сказал Чарли, -- ты-то рад? Или у тебя все неопределенно? Отклони их просьбу. Ответь, что тебе некогда. Толь ко не думай, что я это ради своей выгоды. Прис мила, а ее мать хитра. Ты и сам зна ешь. Ни одна мать не пошлет дочь "в гости" к неженатому мужчине на десяток лет старше -- просто так. Здесь дальний прицел. Слова Чарли носили, безусловно, общечеловеческий характер, но смысл их больно бил по Джону. Конечно, Чарли не хотел плохого своему кумиру. Просто зло славы и богатства жило вокруг него, облепляя удушливой коркой. Джон резко вскинулся в кресле. Встал, заканчивая разговор. Несколько дней спустя, уже на Побережье, он получил от отца телеграмму, что Прис они встретили. Он вздохнул -- свершилось. Илостарался забыть. Не тут-то было. Она надумала навестить Джона и лично выразить благодарность за "приглаше ние". И осуществила свое намерение с удивившим и испугавшим его упрямством. Джон поехал встречать ее в аэропорт вместе с Рэдом и Чарли. При встрече Прис обняла и поцеловала его так, словно имела на это право. Рэд осмотрел подру гу босса с головы до ног достаточно откровенно. Она заметила этот взгляд, и глаза ее стали злыми и прозрачными. Она не подала Рэду руку и лишь снисходительно кив нула Чарли. И внезапно, с тоскливой ясностью, Джон увидел, что эта девушка, ни чем почти не напоминающая ту, мягкую и пухлогубую девочку, хочет быть единствен ной. Хочет заменить и родных, и друзей. Она выглядела теперь взрослой из-за густо-черной подводки глаз, высоко взбитой прически и высоких каблуков. Потом Джон отвез ее к жене своего менеджера и пару дней не решался там появляться, проводя время с ребятами и Полковником и глотая маленькие пилюли, чтобы забыться. Вспомнилось, как Полковник свистнул, увидев Прис. -- Послушай, -- заметил он питомцу, -- будь осторожен. И только. В устах столь прожженного человека слова прозвучали угрожаю щим предупреждением. Вдруг Джон увидел, что Полковник стоит в дверях. -- Слушай, чего ты сегодня, а? То комок нервов, то элегия. Определяйся ско рей. Через двадцать минут начало. Девушек я все-таки рассадил. Расправиться с ни ми -- твоя задача. Джон неожиданно остро обрадовался менеджеру и весело рассмеялся его словам. Полковник удивился и растрогался. Как всегда в минуты редкого для него душевного стресса, глаза его съехались к переносице, и уже второй раз за этот длин ный день Полковник удивил своего питомца. -- Но по мне лучше элегия. Мне не хотелось бы, чтобы ты нервничал. -- Где ребята, Полковник? -- Отправил их поразмяться. Они не в состоянии рассеять тебя. Побудь-ка один. -- Вдруг остановил взгляд на зеркале. -- Вот с ним. И, резко повернувшись, вышел. Да, Полковник угадал, с зеркалом было легче, чем с ребятами. Отношения становились все более официальными. -- Господи, мелодрам мне только не хватает. Он решительно подвинул стул и занялся своим лицом, упорно стараясь не думать. Но думалось. Думалось, что Прис смеется потихоньку. Она права. Великим артистом он не стал. Ремесленник от кино. Обидно, конечно, что она это делает. А может быть, отыгрывается? Есть за что. Его мягкотелость дорого обошлась всем. Не смог он сразу пресечь ее попытки войти в его семью. Духу не хватило жестоко обой тись с маленькой девушкой, приехавшей к нему в гости. В конце каникул от ее родителей пришло еще одно письмо с "огромной прось бой" разрешить девочке пожить у них до окончания колледжа. На этот раз совето ваться было не с кем. Бабушка позвала внука к себе: -- Я хотела бы, чтобы Прис осталась у нас. Мне так хорошо с ней. Я думаю, ты тоже рад. Она всегда под боком. Джон вспыхнул: -- Но, бабушка, там, где я сейчас пребываю, под боком у меня полно красо ток. При чем здесь Прис? -- Войдя в свою комнату, он увидел стоявшую у стола Прис. Она медленно под няла на него глаза и тихо спросила: -- Можно, я останусь у тебя? -- Он остолбенел. Прис поняла и поправилась: -- Я хотела сказать -- в твоем доме. Я очень привязалась к твоей бабушке и тетке. -- Так не годится, детка, -- качая головой, сказал Джон. -- Тебе стоит подумать о будущем. Резко вскинув голову и глядя на него остановившимися и расширившимися глазами, она твердо сказала: -- Я люблю тебя и хочу, чтобы моим будущим был ты. Это было сказано так грубо, так не вязалось с его представлениями о женской гор дости и ее обликом дрезденской куколки, что он отшатнулся и только воскликнул: "О-о!". Неужели этот короткий звук мог столько сказать? Так поразить? Лицо ее за дрожало, и она бросилась опрометью вон из комнаты. Через полчаса в дверь его кабинета постучали. Пришла тетка и елейным голо сом пропела: -- Тебя хочет видеть бабушка. Она плохо себя чувствует. Ты очень расстроил ее историей с Прис. Девочку жаль безумно. Джон мрачно кивнул. Сидел, собираясь с мыслями. Как, когда, чем приворо жила она всех его родных? Напрашивался ответ -- добротой и обаянием. Почему же он сопротивляется? Бабушка Кэт как-то советовала ему найти на роль жены не акт рису. Прекрасный повод угодить единственному человеку, который не талдычит о его карьере. Но внутри все сопротивлялось. Страх? Да, и страх. Взять на себя еще обязательства, еще ответственность? Это при его-то нынешнем положении? Конечно, платили ему прекрасно. Получали же за него неизмеримо больше. И забирали у не го время, здоровье, радость непосредственного общения с людьми. Пожалуй, ра дость общения была главной. Постоянное свое окружение он уже едва переносил. Часто бывал груб и жесток с ребятами, то кляня себя за это нещадно, то пытаясь оп равдать и понимая, что хамству нет оправдания. Во время таких кризисов он уходил в работу, пытаясь преодолеть кинорути ну. Но все возвращалось на круги своя, принося с собой лишь давящую боль в затыл ке и полуобморочное состояние. Все чаше теперь на съемочной площадке бросал он под язык допинговую таблетку. Все чаще... И, конечно, не мог не знать, что это вле чет за собой, куда может завести. Он не пристрастился к спиртному и курению, хо тя иногда позволял себе, особенно в обществе Полковника и фирмачей, выкурить тонкую датскую сигару. Тоска, тоска, тоска... Вместе с таблетками она разрушала здоровье и веру в себя. И обрекать на безрадостное существование рядом с собой, таким трудным для окружающих, еще кого-то? Увольте. Хватит с него, что причина маминой смерти в нем. Правда, все старались отвратить его от такой мысли. Говорили, что причина -- тяжелая работа. Но ведь он тоже тяжело работает. А значит... Так Джон впервые посмотрел правде в глаза -- он недолговечен. И почему-то улыбнулся. Успокоился. Достал знакомую трубочку, отсчитал пару таблеток... Минут через пятнадцать поднялся к бабушке. Прис там не было. -- Садись, внучек. Вроде мы с тобой недавно расстались, но ты уже сто-о-оль ко успел натворить. Это был выговор. Впервые с тех пор, как Джон содержал всю свою родню. Недаром же пресса писала о невероятно развитом у него по отношению к родным чувстве долга. В его стране это не принято. Все существо его, основательно начиненное дикседрином, возмутилось. Он не маль чишка. -- -- Да? Так что же? -- сухо осведомился он. Но бабушка предпочла тон не заметить. А зря... -- Как ты смел обидеть девочку?! Она уезжает оскорбленная. Извинись сейчас же, не то... -- Что-о-о?!! -- страшно прошипел он. -- Угрозы? Мне?! Из-за невесть кого? Да черт с вами, со всеми. Лучше буду один. Сколько можно распоряжаться мной и чи тать нотации?! Старуха вжалась в кресло. Вся ее величественная осанка пропала. Она стала похожа на черепаху: на дряблой морщинистой шее дергалась маленькая головка. -- Что ты? Что? Господь с тобой! Живи, как знаешь. Он почти тут же испугался, что ее хватит удар. Но старушка оказалась желез ной. Быстро успокоилась и уязвила: -- Хорошо, что мамочка не видит. Расстроилась бы. Как хлыстом. Он же еще и виноват. Махнув рукой, ушел, не обернувшись. И тут вмешалась совесть. Надо было идти к Прис. Джон постучал. Нет ответа. Еще раз. Опять тишина. Тогда, напуганный этой зловещей тиши ной, он толкнул дверь. В тот же миг Прис обхватила его и заплакала. Это было вы ше его сил -- женщина плачет из-за него. Он провел рукой по ее волосам. -- Не надо, малышка. Я не стою слез. Оставайся. В этом доме тебе рады. Прис моментально просияла и бросилась распаковывать чемодан. Сцена миновала. Он проговорил: -- Извини, мне надо сейчас идти. Вечером увидимся... Он поехал навестить маму. Посидел. Поговорил с ней. Вернее, рассказал ей все, не шадя себя. Стало немного легче. У выхода с кладбища Джон вдруг почувствовал страшную слабость и дурноту. Быстро достал таблетку и раскусил ее. Подождал, прислонившись к дереву, и, когда отпустило, вышел и сел в машину. Чуть-чуть посидел и медленно повел машину к дому. Утром надо было улетать. Значит, вечер предстояло провести в кругу семьи. Он бы предпочел без его друзей. Именно поэтому он и пригласил ребят. До засто лья время еще было, и Джон постучал к Прис. Она была готова: одета очарователь но, накрашена умело и весела. Он, хмуро оглядев ее, буркнул: -- Прекрасно смотришься, девочка. А вот это -- тебе. Это -- было кольцо очень тонкой работы с изумрудом. Прис приняла подарок без колебаний, но с несколько преувеличенной благодарностью: -- О-о-о!!! Милый! Сказка! Но зачем? Я так счастлива! Очень! Весь вечер она держалась, словно принцесса. И ее изящество, которое он принял за аристократизм, неожиданно понравилось ему. Однако, на аэродром он уехал раньше, чем следовало, только чтобы избежать сцены прощания. И был страшно поражен, когда Энн, с которой он снимался, как- то во время перерыва спросила: -- -- Как поживает ваша маленькая приятельница, которую вы никому не показы ваете? Кстати -- почему, Джон? Боитесь, что у крошки от обилия звезд закружится го ловка? Или растите для себя? Он недоуменно взглянул, а Энн, умница, хитрованка, словно не заметив его удивления, поднялась и пошла на съемочную площадку. Энн манила его. Хороша -- необыкновенно! Умна! Тонка! И неприступна. Джон тянулся к ней. Но так и не узнать ему, кто известил Прис об этом. Она примчалась раз, другой, третий. Была терпелива. Не навязывала себя. Ждала своего часа. И снова Джон толком не понял -- подстроила она все дальнейшее или час дей ствительно настал. Во время его приездов домой они жили под одной крышей. Пресса связала их имена, говоря, что они давно тайно женаты. Только они знали: они -- никто. В тот приезд дома все были обеспокоены. Прис болела. И даже врач не мог определить, что с ней. Она ничего не ела. Худела. Была постоянно тиха и грустна. Джон пришел к ней в комнату, и жалость к столь преданной девушке затопила его. -- Малышка, -- он накрыл ее бледную ручку своей, -- что случилось? Надо по правляться. -- Не хочу. Я устала. -- Брось. Все обойдется. -- Ты меня прости, -- она тихо заплакала. -- Я так тебе досаждала. Я... Он вдруг наклонился и поцеловал ее. -- Ты прелесть, Прис. И все будет у тебя хорошо. На секунду прильнув к нему, она пробормотала: -- Я сделаю, как ты хочешь. А вечером ей стало плохо на лестнице, когда она шла к себе после ужина... Они задержались, болтая за столом. Потом она, сославшись на усталость, от правилась к себе. Когда раздалось ее слабое "ах", Бог весть что померещилось Джо ну, и он стрелой помчался на помощь. Она сидела на лестнице, прислонившись к сте не и закрыв глаза. Он подхватил ее на руки. Отнес в комнату. Сел рядом с постелью. -- Ты просто устала. Спи, маленькая. Она и вправду была похожа на девочку тех далеких дней. -- Я боюсь. Не уходи. Он остался. Сон смежил его веки, когда раздался голос: -- Мне холодно. Меня всю трясет. Я не умру? Действительно, ее бил колотун. Джон обнял ее, но дрбжь не унималась. Тог да он решился: •- .:; . , -- Подвинься, -- он сбросил ботинки и лег поверх одеяла. Прижал ее. Вскоре она затихла. Он тоже засыпал, когда почувствовал ее губы на своих. Она целовала его быстрыми жадными неумелыми поцелуями... Час? Наверное. Преданность ее была трогательной и неутомительной. Он взял на себя всю от ветственность. Семейство радовалось и недоумевало. Когда же, наконец, будет пыш ная, подобающая Королю свадьба с обычной в таких случаях мишурой? Но он не то ропился. Понимал -- тогда все изменится окончательно. Каждая женщина хочет, что бы любимый принадлежал только ей. А как с ребятами? Джон перед ними в долгу. Они создавали ему комфорт. Они были гарантией его безопасности. Они делили с ним все его тяжелые минуты.. Они, наконец, восхищались им. Конечно, он уже дав но не обольщался, понимая, что сам нужен им гораздо больше, что уже давно они смотрят на него, как на босса. Работодателя. Однако он твердо знал, что держится в форме только благодаря им, не смея упасть в их глазах. "Звездность" имеет свои законы. И ясно было, что Прис настрое на против ребят -- свидетелей ее ожидания. Унижения. Это Джон тоже понимал от лично. Не все можно забыть. Проще простить. Ребят она со временем простит. Его простит раньше, но все эти годы громадой встанут между ними. Она не забудет. Полковник был единственным, кто решился заговорить на столь щекотливую тему. -- Учти, мальчик, твоя кинокарьера дала тебе только деньги, но не славу. На сколько я знаю, контракт возобновлять со студиями ты категорически не хочешь... -- Он помолчал. -- Знаешь, ты прав. Ты певец. И я снова сделаю тебя Королем. Обе щаю. Пока ты не должен давать газетам повод полоскать твое имя. Если ты женишь ся сейчас, конечно, все для нас осложнится, но если вдруг... -- он снова помолчал и трижды постучал по деревяшке, -- не дай Бог, что-нибудь произойдет с Прис, женись немедленно. Она девочка прелесть, хотя и пошла в мать. А ты -- добрый простак, -- Полковник замолк в ожидании ответа, но питомец молчал. Он пребывал в полной растерянности от проницательности Полковника и его доброжелательности. Прошли годы, прежде чем Джон понял, что Полковник любит его. По-своему, правда. Как самую дорогую вещь. Тем не менее Джон знал одно: есть вещи, которые он никогда не простит своему наставнику. Слишком много тот знал о нем. Слишком долго водил его, словно собаку на поводке. "Очевидно, то же чувствует по отношению ко мне Прис", -- подумал он. Но сейчас только Полковник со своим житейским цинизмом мог быть полезен. И Джон принял его слова. -- Да, Полковник, я все понял. Но вы же знаете, что в случае неожиданности, как вы это называете, -- усмехнувшись одной половиной рта, сказал он, -- я буду рад. Я... -- Знаю, знаю. Давно. А ты знаешь, что это я посоветовал режиссеру дать те бе роли с детьми? Тебе нужен ребенок. Не наследник. Ребенок. У меня вот есть ты. У тебя такого варианта не может быть. Тебе нужно свое. Я всегда жил за кого-то. И по-другому не хочу, -- жестко добавил он. -- И учти, я ни в чем не изменю себе. Та ким я создан. Таким умру. Вот тогда ты, я уверен, вспомнишь о бедном старом Пол ковнике по-иному. Питомец покачал головой. -- Что ты качаешь головой? -- возмутился наставник. -- Ты осиротеешь. -- Простите меня. Я не об этом. Не о вас, -- поправился Джон. -- О себе. Вы переживете меня. -- Господи, только не это, мальчуган. Негоже старикам хоронить молодых. -- Ничем не могу помочь, -- отшутился Джон. -- -- Да с чего это ты? Джон пожал плечами: -- Я так думаю. И хватит об этом, -- твердо, как никогда прежде, пресек разговор. С тех пор прошло... Сколько? Три? Четыре года? Около того. Джон был в форме, хотя приступы слабости и гипертония донимали по-прежнему. Но думать об этом он не хотел. Просто знал. Единственное, что он заставил себя сделать (не без помощи врачей и тяжелой ломки, конечно), -- отказался перед своим "возрождением" от употребления таблеток. Полковник несколько раз пытался возобновить разговор о здоровье, но наты кался на глухую стену. Потом, видя, что питомец на здоровье не жалуется и ничего трагического не происходит, успокоился. Да, он еще жив. Молод. Молод? Нет, этого он не чувствует. Но через несколь ко минут он снова выйдет на сцену, чтобы петь. Петь для людей. Джон улыбнулся, глядя в зеркало, экстравагантности подобной мысли. Год спустя случилось то, чего опасался Полковник, боялись его ребята и, ка жется, ждал он сам. Прис, перепуганная, сообщила, что беременна. Ни минуты не колеблясь, Джон назначил свадьбу через неделю. Церемония, несмотря на пышность, была слишком скоропалительна. Женская половина фэнов зашлась в слезах и нелестных воплях по адресу Прис. Даже среди гостей в открытую велись разговоры, что Прис женила на себе Джона, забеременев. Полковник держался стоически, отражая натиск прессы. Родные ликовали. Джон был напуган. Надо было срочно решать вопрос о ребятах. Прис больше не хо тела делить его ни с кем, как он и предполагал. Осторожно, но отнюдь не безболезненно, говорил Джон с каждым из своих друзей. Они все понимали. Правда, и здесь помог Полковник. Он подготовил почву для отступничества питомца. Пресса было за это ухватилась, стала донимать ребят вопросами. Но ни один ни словом не задел не только Джона, но и Прис. Такая деликатность заставила его ощутить себя предателем и подонком. Он бросился их благодарить и от каждого ус лышал: -- Брось. Все нормально. Если мы будем нужны, ты знаешь, где нас найти. И вот родилась Лиз. Он от радости готов был одарить всех, хотел разделить свою радость с друзьями. Обзвонил их. Вызвал к себе. Они, видя его таким счастли вым и сияющим, быть может, впервые после маминой смерти, почувствовали себя совсем непринужденно. И, когда пришла очередь Рэда говорить тост, он сказал: -- За твою дочь и жену мы уже пили, дружище. Давайте, мужики, выпьем за на шу неразрывную связь. Что бы ни случилось, мы -- будем мы! Не он, он, он, я, ты... Мы! Боже, какую встречу они устроили Прис! Она оттаяла к ним, подобрела и в счастливую минуту сказала мужу: -- Дорогой, я совсем не против видеть их иногда в своем доме. Джон был, словно мальчишка, на седьмом небе от радости, пока, разговари вая с Ламом по телефону, чуть не брякнул ее слова. На ходу перестроился: -- Жена будет рада видеть вас всех у нас. Джон помрачнел. Прис сказала "в своем доме", не в "нашем". Но не стал за острять внимание, уговорив себя, что это оговорка. Вскоре выяснилось, что не ого ворка. Она стала переделывать все на свой вкус. Он, впрочем, ничего против не имел. Только когда она потребовала ключ от маминой комнаты, Джон, пожелтев, тихо и бешено сказал: -- Никогда! Слышишь? Никогда! Места мало?! Куплю тебе еще дом. Но эту комнату -- никогда! -- не смей трогать. Прис струсила. Таким она его не знала. И, естественно, она больше к этому вопросу не возвращалась. А потом, когда узнала, что муж уходит из кино, чтобы вернуться на сцену, ста ла осторожно, но постоянно подсмеиваться. Как-то Джон запел дома. -- Репетируешь? Между прочим, Лиз боится твоего голоса. Плачет. Не может заснуть. Он испуганно и пристыженно замолчал. Если Лиз от этого плохо, он не будет. Петь ведь можно и в студии. А то, что Лиз боится его голоса, Джон знал. Вначале не понимал. Расстраивался. Потом Лили сказала ему: -- Ты что? Это же естественно. Она все время при женщинах. Твой глубокий голос непривычен для нее. Заходи почаще. Джон стал заходить каждую свободную минуту. И вскоре был вознагражден. Лиз, сидевшая на руках у матери, улыбнулась, обнажив четыре маленьких зубика, и потянулась к отцу. Он подхватил ее, захлестнутый волной счастья, и мгновенно об мер -- вдруг дочка испугается его порыва. Но она что-то проворковала и прижалась к нему. -- Что ж, поздравляю, -- медленно, с какой-то странной усмешкой сказала Прис. -- Она признала в тебе отца. Ты и ее приручил. Ревность? Глупо. С того дня Прис не упускала случая уколоть мужа. Чаще все го дочерью. Джон понимал -- ей нелегко. Он весь в работе. Мало времени проводит с ней. Устает. И решил не сердиться. Однажды, правда, попытался поговорить; -- Прис, девочка, что происходит? Может быть, я чем-то обидел тебя? Скажи мне. Ты знаешь, я иногда на ходу выпадаю в осадок. Плохо себя чувствую. Я пони мал --не всегда есть оправдание моему поведению. Но, дорогая, я не хотел бы, что бы ты что-то затаила на сердце. -- Есть, сэр! -- отшутилась жена. -- Да нет. Погоди. Я, правда, был скотиной по отношению к тебе. Но если ты сейчас живешь с этим, стоило ли выходить за меня? Замыкаться на мне? Я могу ска зать только -- ты дорога мне. Я не знаю, что было бы, если бы ты вдруг ушла от меня. -- Благодарю. По-моему, ты впервые говоришь мне такие слова. Раньше ты просто хорошо ко мне относился. Теперь -- это из-за Лиз? -- Нет, родная. Я и вправду люблю тебя. Только я нескладный -- не умею гово рить про это. -- Жаль, -- снова усмехнувшись, сказала Прис. Джон недоуменно посмотрел на нее. Но и сейчас не обиделся -- не имел пра ва. Слишком долго она ждала его. Ну вот, пора идти. Заглянул Полковник. -- Мальчик, пора! Через пять минут начинаем. -- 0'кей, Полковник. Я готов. Идемте? -- Тебе дадут сюда сигнал на выход. Ну, ни пуха... -- Ко всем чертям! Джон снова посмотрел на себя в зеркало. Ужасно. Дицо дергается. Да и руки дрожат. Сколько он бился, чтобы сегодня выступить. Как ни странно, больше всего палки в колеса ставил Полковник. Ему хотелось, чтобы питомец пел тихие добрень кие рождественские песни. Наиболее верный, по мнению Полковника, путь к успеху. Но питомец случайно напал на песню. Удивительную. Невероятную. Никогда раньше ему не позволили бы петь подобное. Полковник, как норовистая лошадь, встал на дыбы. -- Только через мой труп ты будешь петь это! -- орал наставник. -- Ты хочешь загубить всю мою столь тщательно подготовленную операцию "возвращение". Минутный успех, а потом тобой займутся сам знаешь где... Нет, нет и нет!!! Полковник не знал, что Джон уже дал согласие на исполнение. Не знал и того, что продюсеры сидят за тонкой перегородкой и слышат его, полковничьи, вопли. Когда запал иссяк и наставник ловил ртом воздух, питомец поднялся и тихо сказал: -- И все-таки я спою это. Что бы ни случилось потом. И ушел. Полковник решил уведомить фирму, но неожиданно фирмачи согласились с желанием его питомца. Согласие было подтверждено в присутствии обеих сторон. Полковник мрачно кивнул и посмотрел на своего мальчугана: глаза его были хитры ми и насмешливыми. В глазах Полковника появилось обещание расплаты. Для Джона это была чуть ли не самая большая победа над своим демоном-хра нителем. Надо будет почаще обнаруживать характер, но и не терять эту сверхпро бивную машину -- Полковника. Над зеркалом загорелась красная надпись "На выход". Он резко поднялся и вдруг заметил следы на зеркале. Взял полотенце. Стер. -- Господи, благослови! И на негнущихся ногах пошел к двери. Секунда в дверях. Очень хотелось увидеть свою публику. Где там! Просто пят на лиц. Голос Полковника: "Кто из вас любит нашего нынешнего певца, садитесь бли же к сцене. Смелее, смелее, девушки", -- вернул Джона к действительности. Он вдруг спружинипся и легким шагом, который пресса окрестила "тигри ным", двинулся по проходу. В центре зала находилась похожая на ринг сцена. Ребята сидели рядом. Он видел отчетливо только их лица. Вот Лам подмаргивает сразу обоими глазами. А вот Скотти хитро прищурился -- не дрейфь, старик! -- Добрый вечер, -- сказал Джон, и голос его задрожал. Тень пробежала по ли цу Скотти, и Джон понял -- старый друг вспомнил былые времена и его страхи. Пересилив себя, Джон снял микрофон, и руки тоже тряслись. Пока он пел первую песню, в голове кричало -- провал!.. Но публика встречала его громом аплодисментов, а когда он спел свою выст раданную песню, овации потрясли зал. Первая битва за возвращение выиграна. Джон пел песню за песней, и глаза его то грустили и тосковали, то зажигались веселым огнем, волосы отливали вороненой сталью, лицо блестело от пота. Он был похож на греческого юного бога. Концерт он закончил попурри из своих старых хитов. Зал приветствовал его стоя. А ребята вынесли его на руках, словно игрока футбольной команды. После передышки Джон подошел к продюсеру своего шоу и прямо спросил: -- Я смогу петь снова? -- Не знаю, дорогой. Вдруг тебе захочется сняться еще в двух десятках сказок о красивой жизни? -- Нет-нет, -- испугался Джон. -- Только не это. Я хочу только петь. -- Тогда о'кей! Ты -- подтверждение библейской легенды о блудном сыне. С возвращением, мальчик. Джон вернулся в гардеробную. Там было пусто. Ребята ушли в бар. И с ними Полковник. Он отключил телефон. Так... свершилось. Возвращение? Сможет ли он... что? Стать Королем? Это забота Полковника. Что же тогда? Только обрести себя. Он глянул в зеркало. Оттуда смотрело молодое лицо со счастливыми глазами. Лицо принадлежало ему. И не ему. Это был другой человек. С другой жизнью. 3 глава Он блаженно закрыл глаза. Казалось, что смутная тревога, преследовавшая с утра, отпустила. Но ни с того, ни с сего сердце снова неприятно заплясало в груди, и липкая дурнота подступила так внезапно, что, еще не успев открыть глаза, Джон понял -- вот оно! Полежал, переводя дыхание... Видел бы его сейчас Полковник. На