конец, мо жет, и поверил бы в давние предчувствия своего питомца. Но дела их, благодаря Полковнику, были так прекрасно налажены, что необходимость в еженедельных, а иногда и ежедневных встречах давно отпала. Билеты на концерты распродавались месяца за два. Пластинки продолжали выходить миллионными тиражами, и пятьде сят процентов от всего автоматически шло Полковнику. Деньги текли и текли. Да, Полковник сдержал слово -- сделал их обоих сказочно богатыми. Бедный южный мальчуган, двадцать пять лет назад вполне серьезно считавший богатство счастьем... Роскошь давно уже встала неприступной стеной между ним и людьми. Всеми. Кроме разве что Лиз, его маленькой принцессы, игравшей сейчас в своей комнате. Мысль о дочери заставила снова прислушаться к себе. Дурнота схлынула, но тревога осталась. Он решил спуститься вниз -- позвонить доку Джорджу. Из кабине та нельзя -- могут услышать. Тогда заламывания рук и родственные причитания неиз бежны. А Джон давно не верил в искренность излияний своей родни. И не хотел лишних сцен. Медленно встав, он вышел из спальни, тихо прикрыв дверь. Отдохнул, отирая пот, и почти ощупью начал свой путь вниз. Преодолев первый пролет, только пора довался, что вроде бы пронесло, как вдруг тугая пульсирующая боль появилась в за тылке, перед глазами поплыли круги, и почти животный страх, что назад уже не до брести, пронзил его. Но в доме была такая полная, такая сказочная тишина, что Джон не посмел бы нарушить ее криком о помощи. Да и что кричать? Еще два дня назад в годовщи ну маминой смерти, сидя у ее могилы, он ощутил те же симптомы. Правда, приступ длился недолго, как и восемь лет назад. Джон быстренько достал тогда патрон с таб летками, высыпал на ладонь сразу несколько штук и до сегодняшнего дня чувствовал себя вполне сносно. Еще вчера он с дочкой и ее маленькими приятелями целый день провел в пар ке. Было так славно вместе. (Он всегда арендовывал этот парк, потому что не мог по являться в общественных местах безнаказанно -- собиралась огромная толпа). Разго варивать им не пришлось, но когда во время игры Лиз оборачивалась в сторону от ца, ее личико лукаво светилось. Он улыбался в ответ и поднимал незаметно в привет ствии руку. Там, в парке, он хотел быть ТОЛЬКО отцом. Никаких страстей. Никакой му зыки. Скамейка в тени. Он в очках и с книгой. Поза самая домашняя. Но чего-то ему не хватало... Улыбки Лиз. Он почувствовал ревность к ее друзьям, тут же устыдился и мысленно попросил -- обернись! Она оглянулась на отца. В глазах -- вопрос. На верное, он не успел скрыть свои мысли, потому что дочка подбежала, потерлась но сом о его шеку и, заглянув в глаза, прошептала: "Папочка, не сердись. Я так тебя люблю". И грустно добавила: "Ведь все мои друзья здесь. Там мне не с кем играть". Тогда его сердце сжалось от боли. И сейчас тоже... 49 50 Он и дочери не принес счастья, потому что жила в нем неистребимая заноза -- музыка. Он так хотел семьи, дома. Однако дом и счастье никак не связались в его жизни. Почему? О его доме ходила масса легенд в прессе -- "дом-дворец", "заколдованный дом". Вообще-то вначале здание было задумано как церковь. Как испугалась, узнав об этом, мама. Им с отцом удалось успокоить и уговорить ее. Собственно, про себя Джон мыслил дом землей обетованной для мамы. Она не прожила в этом доме и года. Несколько лет назад один меценат предложил купить дом. Деньги давал ог ромные. -- Вам нравится дом? Или место? У вас большая семья? -- Ваш дом окружен легендами, -- глубокомысленно и туманно ответил покупатель. -- Зачем вам?.. -- недоуменно спросил Джон. -- Я сделаю здесь театр-студию. Реклама у дома уже есть. Публика будет валом валить. А поселить здесь семью... Уж вы меня простите -- нет! От таких слов горячая волна прошла в голове, и, пожалуй, Джон выставил бы нахала, но в его словах было что-то, над чем стоило подумать. Размышления длились не один день. Сам-то Джон прошел в этом доме все Круги ада, ведя за собой всех близких. Вырваться удалось только Прис. Да и вырваться ли? Бродя по дому, Джон думал и вспоминал. И однажды понял -- не продаст. Он сросся с домом. Тот хранил самое дорогое и самое ненавистное. И он тоже. Они с домом -- сообщники. На какое бы время он ни уезжал, где бы ни жил -- дом терпели во ждал, каждый раз поражая сходством с хозяином. Уж сколько раз пытались пере делать все внутри, а выходило, будто это сделал Джон. И чем дальше, тем явствен нее дом носил следы перемен в характере своего хозяина. Последние три года дом стал напоминать сказочный замок, в котором поселилось чудовище. И только когда приезжала погостить Лиз, дом стряхивал мрачные чары. Но было в нем несколько комнат, не подверженных настроениям хозяина и потому любимых им. Комната трофеев: сувениры от фэнов, от фирм. Своеобразная история его карьеры в подарках. За двадцать с лишним лет их набрались тысячи. Стеллажи от по ла до потолка вдоль одной стены были забиты плюшевыми игрушками. В углу напро тив стоял шкаф-сейф. Там лежали подарки, которые надо было отправить дарителям -- драгоценности. Джон открыл дверцу своим ключом и проверил. Уже все было упаковано. Ад реса проставлены. Завтра верная секретарша Бэкки вместе с Джо отвезет груз на почту. Получать подарки такого сорта было больно и обидно. Явная плата. Вот толь ко за что? За музыку? Музыку, которая давно уже стала его первым "я". И это "я" силь но пахло деньгами. Сколько же зла принесла ему любимая музыка. Вот уж воистину: чем играешь ся, тем и ушибаешься. Господи! Ведь он-то хотел дать возможность жить безбедно своим родителям и нести музыку людям. А вышло? Мама умерла девятнадцать лет на зад, не вынеся перемен в судьбе сына и своей. Отец успел жениться и развестись. Дав но уже это не был прежний легкий и живой человек. Отец стал подозрителен и жа ден. Был постоянно занят бизнесом сына. Каждый год под нажимом отца Джон пере сматривал свое завещание. Отец цокал языком, рассказывая о том, насколько увели чилось состояние. Сын морщился, терпел и однажды попробовал урезонить отца: -- Папа, ради Бога! Ну что ты хочешь? Зачем мы столько говорим об этих день гах? У нас есть все, кроме счастья. У тебя. И у меня. С тех пор, как умерла мама, мы с тобой стали так далеки друг от друга. А ведь каждый из нас одинок. Папа, давай попробуем еще раз стать семьей. Плюнь на бизнес. -- Сынок, а ты-то сможешь? -- Трудно, па, но почему не попробовать? Шоу-бизнес все равно что сильней ший наркотик. Уж поверь. Я хорошо знаю действие и того и другого: кровь отравле 50 51 на. Правда, я очень надеюсь, что после моего возрождения люди поняли -- я пою, чтобы им было теплее. -- Однако твой менеджер хорошо берет с них за обогрев души. Воистину вре мя душевного энергетического кризиса. -- Зачем ты так? Я ведь хотел отделаться от этого человека, но ты же заступил ся за "бедного старика". Ты считаешь, что его время кончается. Нет. Он вампир. Вна чале выпил кровь мамы. Уже двадцать лет пьет мою. А когда меня не станет, возьмет ся за тебя. -- О, мой Бог! Почему, сынок? Почему? Что ты говоришь?! Ты разве болен? -- Да. И ты знаешь это. Ты же помнишь, каким я был после кино. Жил только на таблетках. Поднять тонус. Успокоиться. Годами. Посмотри мои фильмы -- кукла, переставляющая ноги. Но дело сделано. Врач сказал мне о наследственном заболева нии. Это связано с обменными процессами. Бесследно мне мои привычки не пройдут. Все, папа. Не надо закрывать лицо руками. Ты не тетушка. И хватит мучить меня мо им завещанием. Адвокат составил бумагу так, что она предусматривает все случаи. -- Сынок, а как же я? -- Будешь распорядителем, -- жестко отрубил Джон. Воспоминание об этих словах вызвало отчаянный стыд. Ох, пойти бы к отцу, поговорить по душам... О чем? В сущности, все обошлось тогда. Отец стал сопровож дать его в каждом турне. Держался рядом. Седой красивый человек в двух шагах по зади сына-звезды. В глазах -- беспокойство. Сын быстро сдался. Слишком хорошо помнил, что произошло с мамой. Отец был последним звеном между ним и родней. Дядья и кузены уже много лет видели в нем не родственника, но босса, не говоря уж о ребятах. Сердце от таких мыслей тяжело забухало. Усилием воли Джон заставил себя идти дальше. Не глядя по сторонам, по возможности твердым шагом пересек холл и открыл дверь в любимую музыкальную комнату. Горячее южное августовское солнце пробивалось сквозь спущенные маркизы. И радостный молодой вид комнаты так жестко не соответствовал его настроению, его самочувствию, что на глаза навернулись слезы. Старый, толстый, полуослепший человек, что делаешь ты в этом приюте солн ца и звуков, готовых сорваться с золотых дисков (памятных подарков от фирмы за распродажу пластинки миллионным тиражом), развешанных по стенам, среди глян цевого великолепия огромной фонотеки? Среди всей этой музыки, которая была тво ей единственной настоящей жизнью, а стала убийцей? Как мог ты сидеть в этом зам ке последние три года и доходить? И дойти?! Смотри, смотри, смотри. Унеси с со бой всю музыку. Однажды ведь накатило: уничтожить замок, где все были несчастны из-за его музыки. Уничтожить!.. Он выскочил из дома и стремглав понесся на задний двор. Отец и Рэд оше ломленно глядели вслед. Он мчался к гаражу, где стоял маленький бульдозер, кото рым пользовались, убирая парк. Вскочил на сидение, быстро развернул бульдозер и повел его, как танк, на дом. Ненависть и боль клокотали внутри. Смести, стереть с лица земли гнусное гнездо. Забыть. Забыть все. Даже то, что здесь царствовала ма ма. Начать все сначала. Без фильмов. Без наркотиков. Без вседозволенности. Он глядел на стремительно приближающийся дом остановившимися глазами. Сейчас... вот сейчас... ближе... ближе... Либо он, либо дом. Через минуту кого-то из них не будет. И вдруг на белой стене дома возникла распятая, распластанная фигура отца. Дица видно не было -- сливалось со стеной. Отец защищал дом! Собой! -- Сынок! Остановись! Что ты делаешь? Ты попортишь дом!.. -- Уйди к чертям, отец! Уйди!!! -- озверело заорал Джон. 51 52 Отец метался вдоль стены в ужасе, но не уходил. В последний момент сын сбросил скорость и откинулся вглубь, в тень. Слезы бешенства и стыда перед самим собой закипали в глазах, и нельзя было -- ни за что! -- показать их! Подняв, наконец, голову, Джон увидел Рэда, сузившимися глазами смотревше го на своего босса. В них было удивление. Почти восхищение. Кажется, Рэд что-то понял. Ну и пусть. Пусть. Упрямство снова вскипало внутри, но не начинать же вто рой штурм? Глупо. Смешно. Джон соскочил с бульдозера и зашагал к дому. Пусть убирают сами... Пройдя к себе в кабинет, он упал на диван и протянул руку к бюро. Там хранились таблетки дикседрина. Последние годы он боялся их и прибе гал к их помощи только в самых крайних случаях. Сейчас он, не раздумывая, выва лил сразу две таблетки на ладонь и ловко швырнул их в рот. А, плевать. Подождав немного, взял сигару, подсунул под голову подушку, устроился по удобнее и закурил. Волны эйфории враскачку поднимались со дна его существа. Си гара еще все усугубляла. Вдруг он вскочил и подошел к окну. Прячась за занавеской, выглянул. Во дво ре никого не было. Бульдозер убрали. Мир и покой. Он подавился смехом. Повалил ся на диван. Вечером Джон спустился вниз в прекрасном настроении, ни словом не напом нил об утреннем происшествии. Мир и покой... Он подошел к сверкающей проигрывающей установке, провел пальцами по клавишам. В громадных стереофонических колонках раздался легкий шум -- можно ставить пластинку. И вопреки своим страхам, своей боли Джон поднял руку к той ячейке стеллажа, где стояли его любимые пластинки госпелы. Внезапно он поразил ся, как по-прежнему тонка его рука. А ведь сам-то -- квашня. И Джон рассмеялся не ожиданно для самого себя. Смех был легким, юным. Сколько раз ему удавалось воз рождаться самому и возрождать свою музыку, удивляя людей. Против воли конку рентов, Полковника и жены. Он был настолько талантливее и ярче всех иных звезд, что мечта менеджера иметь миллион с контракта осуществлялась без особого труда, превращая труды Полковника в пыль, в ничто. Настолько победителен был выход Короля, что даже фирма забывала о заслугах наставника. Но никто не знал, что питомец не забыл тот вечер -- восемь лет назад! -- когда менеджер впервые за все годы боялся провала "своего малыша". Это, чуть ли не единственное, проявление слабости давало Полковнику преимущества, о которых тот даже не подозревал. Никогда не узнать Полковнику, что питомец хотел, мечтал расстаться с ним, но... Но, как и говорил отцу, пожалел "бедного старика". Полковник знал только, что "золотого мальчика" больше нет. Есть Король, ко торый снова занял свой трон. Опять зазвучали голоса старых рокеров. В их испол нении не было ностальгии. Лишь зрелая свежесть, будто вещи, впервые прозвучав шие пятнадцать лет назад, написаны вчера. И Джон был первым среди них. Среди всех. Внутренне он тоже стал иным. Крепче. Жестче. Он глубоко спрятал свою мечту о счастье. Свою душу он тоже прятал теперь от праздно-любопытной толпы в почти монаршую одежду. Но не было избавления от одиночества. Беспокойное ли свойство-талант -- тому виной или постоянный поиск нового? Хитрый менеджер мгновенно догадался, какая оправа нужна бриллиантовому таланту Короля. После концерта-возвращения предложений было много, но Полков ник, не задумываясь, отказывал, хотя и понимал -- все зависит от питомца. Но Король безмолвствовал. Не мог вмешиваться. Чувствовал себя обязанным: уверовал, или Полковник вбил, что живет менеджер только их делами. 52 53 Для Полковника настало время поиска. Надо было выяснить, где больше все го любят выступать нынешние звезды. И Полковник напал на след очень быстро -- са мый большой концертный зал Города Развлечений. Зал отеля "Интернейшнл". Даже столько лет спустя Джон почувствовал обвал внутри от обуявшего его тогда страха. "Не годится", -- решил он и, чтобы успокоиться, подошел к огромной шкатул ке, в которой лежали самые памятные и важные письма. Почти машинально переби рая кипу, пытаясь этим механическим действием заглушить вновь начавшееся беше ное сердцебиение, он вдруг наткнулся на телеграмму от Полковника. -- Тьфу, -- в сердцах сплюнул, и вроде бы стало полегче. -- Что же там? Вот уж и не помню. Почему письмо здесь? Ведь Полковник велел завести мне сейф (!) для нашей переписки. Не торопясь, вытащил из пижамной куртки очки. Раскрыл листок: "Малыш мы победили интернейшнл наш готовься репетициям полковник". Кусочек бумаги затре петал в руке. Телеграмма от менеджера была сигналом к действию. Джон вызвал Чарли и попросил: -- Дружище, ты так хорошо знаешь нынешних музыкантов. Помогай. Собирай вокалистов и инструментал. -- Господи, босс, сколько же их должно быть? -- Инструментал -- пять. Мужской вокал -- четыре. Женский -- четыре. Сосчи таешь? -- С трудом, -- хохоча, ответил Чарли. Неделю спустя за ужином Джо сказал: -- Чарли готов представить музыкантов. Прис хмыкнула: -- Милый, ты теперь доверяешь любимую игрушку своему музыкальному совет нику? О, ваше величество, не забудьте снять пробу. Джо улыбнулся. Жена босса позволяла колкости, но говорила так мягко и держалась так грациозно, что придраться было не к чему. И Джон не придирался. Он уже понял после своего возрождения, что семья скоро вновь станет пленницей его славы. Уже теперь он и Прис беспокоились о до чурке. Воровство детей процветало. Газеты писали об этом чуть ли не каждую неде лю. Страх рос. Они оба решили -- никаких фотографий Лиз в прессе. Гулять она должна была обязательно с кем-нибудь из его ребят. Жена, конечно, боялась, что дочка станет набаловышем. Но отношение к Лиз было таким искренним, она, хитру ша, так умела вызвать любовь, что матери пришлось махнуть рукой на многое. И по том -- Лиз была так мала для своего возраста, что все мгновенно испытывали жела ние защитить ее. -- Прис, -- почти робко начал Джон, -- понимаешь... Мне предстоят испытания и тебе тоже. Тебе будет тяжело. Я подолгу буду в отъезде. Все, что захочешь, моя хо рошая, только не скучай. И не думай всякой чепухи. Мне будет страшно не хватать тебя и Лиз. Хотя она-то вряд ли будет обо мне вспоминать. С вами будет отец. При веть его, родная. Он живет только нами. -- Тобой. И твоим бизнесом. Потом нами, -- спокойно, вытягивая сигарету из пачки, ответила жена. Джону не очень (как и любому мужчине) нравилась ее новая привычка. Но с момента замужества она научилась отмахиваться от многого, не считаясь с многими желаниями своего "повелителя. Сейчас Прис злилась и хотела, чтобы он тоже вышел из себя. Она была уверена, что мужу незачем затеваться с гастролями. Денег хватало. Пришло время осуществлять мечту о светской жизни. Муж -- бывшая звезда- сможет появляться без сво 53 54 их дружков в обществе прелестной жены во всех самых фешенебельных местах. Она представляла себя танцующей с невероятными партнерами и мужа, погибающего от ревности. И была уверена, что всегда сможет привести его в христианское состоя ние. Вдруг, на тебе, гастроли на месяц, а ты сиди себе, выдумывай наряды для ба лов, которые не про тебя. Да занимайся воспитанием Лиз. Губы обиженно надулись. Джон на лету схватил ее настроение и подсластил пилюлю: -- Надеюсь, детка, ты не откажешься прилететь хотя бы на премьеру? Удивленно подняв глаза, она протянула: -- Н-не зна-а-ю... Страшно много дел по дому. -- Понимаю. Но давай все же попробуем. Возьмем с собой, в конце концов, и Лиз. Мы же семья. А? -- Хм. Посмотрим. Начались репетиции. Даже сейчас Джон ощутил то состояние радостного воз буждения, сопутствующее всем репетициям. Прежде он так не работал. Ребята-ор кестранты с ног валились, а он все пел и пел. Для первого шоу нужно было только двадцать песен. У него в запасе было сто. Так хотелось вместить все! Жена тоже поставила свою задачу: -- Ты должен заняться хореографией. В твоем возрасте одним голосом не возьмешь. Он внял совету, только чтобы сделать ей приятное, а потом был страшно бла годарен. Движение помогало связкам. Кроме того, он похудел на пятнадцать фунтов. Пока огромный оркестр отеля играл что-то пищеварительно-легкое, Джон сто ял, подглядывая, как когда-то, сквозь занавес. Снова ногти были обгрызены. Снова хрустели суставы. И не было рядом ни Скотги, ни Чарли, ни -- даже! -- Полковника. Оркестр получил снисходительную долю хлопков, и занавес закрыл сцену. Мгновенно набежали рабочие. Выкатили ударную установку и рояль. Поставили по диум для певцов. Он больше был не в состоянии реагировать на суету сцены. Все внимание сосредоточилось на самом себе-- не провалиться бы! Где же все-таки Пол ковник? Того не было видно с самого начала шоу. Трудно было предположить, что всесильный Полковник, преисполненный внутренней дрожи, тихохонько стоял за де корациями. Было от чего дрожать. Ведь зал, арендованный им для питомца, был от крыт лишь год назад и славен именами новых звезд. Королю предстояло затмить их свет. Сегодня. Сейчас. Джон опомнился, когда оркестр заиграл вступление. Дирижер повернулся, отыскивая его. Пора?! Мгновенная мысль -- показалось, что костюм не тот -- ошпари ла сознание, но тут же и прошла. Он ведь был одет еще два часа назад. Занавес с золотыми куклами-ангелами медленно поднялся. И, когда сцена с двумя вокальными и инструментальной группами открылась взору публики, в зале на ступила тишина. Предыдущая игра оркестра и кривляние комика были частью шоу. И вот при шел его черед. Не в силах задержать внимание на чем бы то ни было, он все-таки увидел -- все отложили вилки и ножи, перестали жевать. Лиц Джон не разбирал, но чувствовал, что публика не наэлектризована ожиданием. Он пока просто блюдо. Де серт, быть может. Не больше. И от такой мысли взбесился. Не дожидаясь окончания вступления, быстрым шагом двинулся по краю сцены. За спиной раздалось: "Постой! Куда?! Рано еще!!!" На мгновение, как послушный конь, запнулся. Но тут же вскинул голову. Улыбнулся победительно залу. Мягким, гибким -- тигриным -- шагом пошел к стойке микрофона. Оркестр смолк. Микрофон очутился в его тонкой руке. Совершенно непроизвольно тело при няло ту, давнюю позу: ноги поставлены косолапо, колени развернуты внутрь. В ту секунду, когда оркестр заиграл его старый любимый хит, Джон услышал гул. Он да же не понял, что это разом взревели две тысячи глоток. Глянув исподлобья в зал, обомлел. Респектабельные дамы, не говоря уж о девчонках, стояли прямо на стуль 54 55 ях с роскошной обивкой с открытыми в дружном "а-аа-ааа" ртами. Мужчины тоже вскочили с мест и размахивали кто носовым платком, кто салфеткой, выдернутой изза воротника. Истерия забытых -- только не им -- лет! Перестраиваясь на ходу, он за пел старый хит по-новому, в шутливой манере. И пошло... Завертелось колесо! Он пел вещи прежних лет так, словно написаны они были к сегодняшнему дню. Пласти ка движений, сопровождавших музыку, была столь совершенна, что женщины то и дело издавали вопли восторга. Темный костюм в стиле "карате" выгодно подчерки вал его жесты, напоминающие приемы этой борьбы. Впервые в жизни он ощутил, что хорош. Не киношной набриолиненной кра сотой. Нет. Красотой зрелого мужчины. И красота эта была праздничной. Потому-то и концерт стал праздником. Он разговаривал с публикой. Шутил с оркестрантами. И даже сумел выманить на сцену Полковника, который заодно сорвал долю аплодисментов. Двухчасовой фейерверк, а не концерт. Вождь со своими присными сидел неподалеку от сцены. Король знал об этом и во время отдыха, отпивая мелкими глотками воду, поданную верным Чарли, сумел отыскать Вождя. Быстро вернул стакан и снова пошел к стойке микрофона. Сделал предостерегающий жест в сторону оркестра -- подождите, будет другое! И запел ту свою песню, которую десять лет назад исполнил в их совместном шоу Вождь. Фэны решили, что это только для них. Но Вождь все понял и поприветствовал Короля взмахом руки. Король давал понять, что тогдашнее унижение не прощено и не забы то. Сейчас вся публика, включая Вождя, принадлежала ему. Каждый сидящий в зале чувствовал обаяние и силу Короля. Да и сам он чувствовал себя на вершине. Легкие пируэты сопровождали лирические песни, а когда звучали госпелы, каждое движе ние становилось почти ритуальным. Джон помнил, в каком был упоении от общения с залом. Пожалуй, такого ве чера не было в его жизни. Он длил и длил удовольствие для себя, а получалось -- и для них... Усталости не было, но голос стал садиться. Действовали напряжение и сухой воздух пустыни, посреди которой стоял Город Развлечений. Чарли снова подал стакан с водой. Маленький, вполне естественный перерыв. Держа в одной руке стакан, а в дру гой -- микрофон, Король пошел вдоль сцены, близоруко вглядываясь в первые ряды. Вся эта солидная публика выглядела странно и жалко. Мужчины сидели рас христанные, с ослабленными узлами галстуков, привалясь к спинкам стульев. Глаза женщин до краев были полны безумием. Косметика оплыла, словно свечной нагар. "Неужели это моя музыка превратила их в этаких пугал? -- ужаснулся Джон. -- Неужели? И за этим я рвался на сцену? Я -- зло, как писали когда-то? Да и слышат ли они мое пение или это только ностальгия?". Растерянные мысли теснились в голове. Но не успел остановиться ни на од ной, потому что внезапно женщины в едином порыве сорвались с мест и ринулись к сцене. Он едва успел отскочить. А из-за кулис уже появились его ребята, готовые прикрыть уход Короля. Он заканчивал переодеваться, когда услышал в холле голос Полковника: "Где он?" и ответ Рэда: "Сейчас выйдет". Впервые за весь нынешний сказочно-неправдоподобный вечер Джон вздрог нул от стыда. Кому, как не менеджеру, обязан он своим возрождением и самым зна менитым залом, и контрактом? Полковник давно мог бросить питомца, не тащить на верх. Но ведь не бросил. Может, и впрямь любил? И в таком размягченном состоянии Джон второпях вышагнул навстречу Пол ковнику. Менеджер был не похож на себя. Никакой победительности. Просто старый потрясенный человек. 55 56 Молча наставник и питомец шагнули друг к другу и обнялись. Рыхлое тело Полковника затряслось от рыданий, и он только повторял: "О, мой мальчик! Мой до рогой мальчик!". Джон пытался успокоить старика, но сам чувствовал жжение в глазах, и слова не шли. Наконец, слезы прорвались и у него и закапали на пиджак Полковника. Тот поднял на питомца изумленный взгляд, перестал причитать и начал искать платок. Рэд отошел в угол во время этой сцены и стоял к ним спиной, делая вид, что ничего не слышит. Наконец, совсем оправившись от волнения, Полковник отступил назад и па тетически воскликнул: -- Да здравствует Король! Ты действительно Король! Как ты с ними... Э-эх... И чары исчезли. Вспомнилась реакция зала. -- Да ведь так было всегда. Мама предупреждала меня, -- вспомнил Джон. Мой имидж. Отсюда -- Король. Полковник-то имел в виду отнюдь не Короля музыки. Глав ное для него -- Король имиджа. Эх, осел! Начать бы сначала! Но что, собственно, изменилось бы? Ведь ясно же: не будь таланта, не было бы ни Полковника, ни дисков, ни кино, ни Короля. Только честная бедность. Сколь ко же пакости всегда возле людей одаренных. Но его случай особый -- он этой пако сти не сопротивлялся. Почти... Всегда был послушным. Всегда боялся кого-нибудь обидеть. Такой вот, безвольный, он стал сказочной находкой для Полковника. И тот без труда добивался от подопечного желаемого. Использовал любые ходы. Испод воль поощрял дурные привычки. И постоянный рефрен -- "тебе все можно, ты Ко роль, ты вне подозрений". Джон присел на диванчик около огромной проигрывающей установки. Заты лок давило. В глазах пестрели какие-то кровавые полосы, и правый кололо. Но мыс ли были вполне ясными. Хорошо бы они были ясными хотя бы последние десять лет. Дурак! Осел! Почему это сегодня так хочется ясности? Плохое самочувствие? Страх? Так что же -- сначала? Начало-то он помнит. Все помнит, что хотел бы. Вот ки ношный период, например, там и вспоминать нечего. Только ощущение чего-то томи тельно-тягучего. И друзей никого не приобрел. Собственно, и задумываться было не досуг. В самом начале жизнь сложилась так, что надо было работать, а не думать. По том -- только петь, а не думать. Армия и смерть мамы впервые всерьез поставили пе ред ним вопросы: что произошло и что будет дальше? Однако ответ, по крайней ме ре на последний вопрос дал Полковник -- кино. В музыке вел он. В жизни вели его. Кто только не... Все. Джон никогда не чув ствовал себя по-настоящему правым. Никогда до конца не верил в себя. Статус Ко роля тоже никогда не воспринимал всерьез. Только музыку. Настоящая жизнь была лишь во время концертов. Вот оно -- была! Была и про шла. Почему прошла? Да потому, что нет иллюзий. Ни единой. А он всегда был чутьчуть романтиком. Так его воспитала мама. Теперь осталась только Лиз в своей ком нате наверху. Девочка, у которой жизнь изломана с рождения. Она родилась в ска зочном богатстве. Не то что он. Но отцовское чутье говорило -- не будет у дочурки счастья. Лиз не было и года, когда всем стало ясно, что дочь больше тянется к отцу. Прис ревновала. Ревность стала фундаментом их отношений. Вначале к актрисам, с которыми он снимался. Потом к ребятам. Это можно понять. Затем началось что-то уж совсем несусветное: она ревновала его к дочери и дочь к нему. Когда же он сно ва вышел на сцену, она стала ревновать его к музыке. А возможно -- к славе? И все же Джон готов был понять жену. Концерты, турне. По нескольку месяцев в году. Прис начала скучать. Лиз в ее постоянной заботе уже не нуждалась. Ребята, охранявшие ее, сделались ее друзья ми. Особенно Дам и Чарли. Очевидно, Прис в душе проклинала себя за то, что поз волила ребятам вернуться. Конечно, они вернулись из-за него. Король и ребята бы 56 57 ли одним целым. Хорошо, что жена не знала о< словах Рэда, сказанных в день рож дения Лиз. Прис не могла почувствовать себя Королевой. Только женой Короля. Ощути мый удар по самолюбию. Круг для нее замкнулся. Даже корректный в отношениях с ней Полковник как-то в ответ на ее ловко замаскированную жалобу на невеселую жизнь прямо заявил: -- Но, девочка моя, это же вполне естественно. Ваш муж -- звезда звезд. Вам же в звезды попасть будет трудновато. Ваш удел -- жить отраженным светом. Да я по лагаю, вы всегда знали это. Конечно, она давно не строила иллюзий насчет своего положения. Однако от столь прямого замечания менеджера ахнула про себя. О чем и сказала мужу вечером: -- Твой Полковник оледенил меня. Я, значит, аксессуар в твоем имидже? -- Да нет же. Только ты ведь и сама не знаешь, чего хочешь. Ты прекрасно зна ешь костюм. Займись рисованием, а то совсем забросила. Танцы тоже. -- Зачем мне танцы, если мы почти нигде не бываем?! И никогда вдвоем?.. Она разрыдалась. Джон перепугался и, пытаясь утешить, подал мысль: -- Может быть -- каратэ?.. Сейчас столько женщин занимается. Ты ведь у меня легкая и ловкая. -- Фи, но это так неженственно. Сам же говорил. -- Не об этом, маленькая. Каратэ -- отнюдь не борьба только. Философия там какая! Тысячелетняя! Только вдумайся. Полагаю, ты еще меня благодарить будешь. Впрочем, я не настаиваю. Тут еще одно -- я ведь побаиваюсь за тебя и Лиз. -- О-о-о! Я теперь должна защищать себя и Лиз? Тогда зачем же нужны твои телохранители? Нахлебники и прихлебатели. Только давай им, -- не желая сдержи вать себя, в запальчивости чеканила она. -- Да ты что, Прис? Они никогда бы не рискнули появиться здесь снова, если бы не ты. Ты "простила". Дала им понять, что дом для них открыт. О чем же сейчас? -- стараясь не поддаться ее тону, попробовал увещевать Джон. Прис упрямо не хотела принять его мягкость. -- Ладно. За себя я сумею постоять. Только убереги Лиз. Не таскай ты ее с со бой, когда выходишь поговорить с фэнами. -- Погоди, -- перебил он, -- фэны -- друзья. Не могу же я совсем не доверять людям. Не могу, родная. И, шагнув к жене, Джон обнял ее, прижал к себе. Солнце уже подобралось к его ногам. Южанин, он любил лето. Но только не этот месяц. Жар сегодня был каким-то пугающим. Словно сейчас загорится все во круг и погибнет. Однако сам-то он понимал: дело не в этом. Много лет назад в сере дине именно этого месяца умерла мама. Умерла, не прожив и полвека. Закат лета... Закат молодости... Или закат его молодости был давно? Да, пять лет назад, когда он был еще в расцвете красоты, таланта, обаяния, жажды счастья. Молодость кончилась сразу, без перехода. -- Так же кончилась и юность, -- подумал Джон, подтягивая ноги, чтобы встать. Он поднялся, и огромная толстенная тень упала на пол. -- Очень похоже на того мафиози, что приходил к Полковнику, -- легкомыслен но хихикнул он. А тогда... Как-то после очередного своего турне он зашел в офис к Полковнику что-то обсудить. Менеджер сидел за столом и почему-то не производил обычного впечатления крепко надутого мячика. Было в этом нечто, от чего питомец вдруг остановился в дверях, не в силах сразу сообразить, что приключилось. Полковник сидел с лицом окаменевшим. Видя замешательство питомца, он вскинул брови домиком. 57 58 -- Ты что, мой мальчик? Заходи. Вот познакомься. Мистер Пьезолини. Как про ник -- не знаю. Очевидно -- ценное предложение. Нам с тобой... -- Никаких ценных предложений, -- отвешивая поклон вновь вошедшему, отверг незнакомец. -- Просто я представляю один довольно крупный синдикат Горо да Развлечений. Люди, выступающие в нашем городе, должны отдавать десять про центов синдикату за это право. Раз. Ну, конечно, подарки правлению за лучшие за лы. Два. Подарки нашим парням за безопасность. Три. Ясно? -- Я хотел бы знать о вас побольше. Кто эти парни, которым мы якобы должны? -- Побольше вы узнаете, -- нагло распялив глаза, отчеканил гость, -- если не подчинитесь нашим условиям. И, обернувшись к остолбеневшему от дикости услышанного Джону, осведо мился: -- Кажется, ваша жена и дочь тоже посетили наш город? Угроза. Прямая угроза стояла за его словами. Джон не выдержал. Шагнул в направлении Пьезолини. -- Малыш! Погоди! Полковник сразу вскочил с места. -- Не трогай эту падаль! А вы, мистер Мафиози-Макароншик, мотайте-ка отсю да. Угрожать мне? Полковнику?! Где же вы были, когда мы только начинали? Наби рали силу? Моего питомца знает весь мир. И если хоть малейшая неприятность или просто недоразумение произойдет с ним или с членами его семьи, не будь я Полков ником, я найду людей, способных сторицей отквитаться. Мафиози не испугался, не побелел, но по всему было видно -- такого афрон та никогда не испытывал. Надо полагать, что и оценил своего противника, -- никог да никаких осложнений в Городе Развлечений не было. Однако Полковник принял все меры безопасности. За себя-то Джон не боялся. Но вот Лиз и Прис. Боже, охрани их! Забота и страх за них терзали постоянно. И крепко-накрепко Джон запретил жене появлять ся в зале во время своих выступлений. Ей отводилась специальная ложа-кабинет. Затемненная. За шторами всегда был кто-то из его парней. Чаще всего Рэд и Джо. Он прекрасно понимал, что ни Лам, ни Чарли не готовы нести "службу безопасности". Кроме того, Чарли нужен был ему на сцене. Итак, Рэд и Джо. Правда, здесь тоже была загвоздка -- Рэд полагал, что у не го больше прав на дружбу Короля, чем у Джо. Годы юности Рэд приравнивал к вой не -- год за два. Ревность. Все это было бы смешно. Но ведь все претендовали на вла дение его душой. И Джон был вынужден удовлетворять их амбиции. Ну, кому нужен был бы этот коренастый и кривоногий Рэд? И все-таки Джон достал Рэду роли, где тот мог бы проявить свои каратистские способности. Отноше ния с другом юности были самыми сложными. Рэд держал основной состав ребят на расстоянии, вроде бы заботясь о спокойствии друга. Но Джон-то знал -- Рэд хитер: сумел стать необходимым Полковнику, победить неприязнь Прис. И всячески ста рался, чтобы босс забыл ту давнюю неосторожную фразу о маме. Но такого босс за быть не мог. А поскольку простил и позволил вернуться, то считал себя обязанным. И чувствовал -- в душе Рэда просыпается жгучее презрение. Рэд, словно сговорив шись с Прис, тоже начал все чаще шутить над ним, твердо зная -- ему все сойдет, и при этом еще расхваливая чувство юмора своего босса. Положение создавалось са мое дурацкое. Джон ума не мог приложить -- как быть? Да ведь видел же! Видел, что компания разделилась на две отнюдь не равные части -- Рэд, и с ним трое, и Дам, Чарли, Джо. Последние были друзьями. Настоящи ми. Но ведь Полковник всегда внушал: -- Никаких друзей. У Короля только подданные. Яд наставнических слов впитался в кровь. Да еще Прис: 58 59 -- Правильно... Мы нигде не бываем вдвоем. "Ах, с тобой может что-нибудь случиться! Ах, на нас нападут. Ах, украдут". Нужны мы... Не жизнь, а заточение в башне. Только добровольное. Пойми же, наконец, внушая тебе эти ужасы, твои ре бята просто нашли способ прибрать тебя к рукам. Не они для тебя, а ты для них. Жена не знала ничего об угрозе мафиози. Она лишь хотела жить полной жиз нью. А именно такой жизни Джон не мог ей дать. Теперь, когда снова началось тур не,^ он не принадлежал ни ей, ни себе. Полковнику, фирме. Главное -- музыке. Перед ним снова были живые люди. Его изболевшаяся за годы добровольной кинокаторги душа жаждала общения с ними. И в песнях он попытался раскрыть им эту душу. Он вспомнил, как видимые ему первые ряды смотрели на кумира своей моло дости затуманенными воспоминаниями глазами. А он не хотел быть только ожившим прошлым. Он хотел быть частью Вечной Музыки... Тяжело и осторожно ступая, он еще раз обошел музыкальную комнату, дивясь и почти не веря себе -- неужели все развешанные по стенам золотые диски принад лежат ему? Тяжелые отечные веки на мгновение прикрыли глаза, слывшие некогда самыми чарующими. Так... покончено. Двигаемся дальше. Только бы хватило сил. А Джон остро чувствовал, что силы на исходе. Неужели конец? Что это такое? А как же фэны? Че рез неделю очередное турне. Билеты давно проданы. А-а... разберутся. Всегда он чувствовал ответственность. Всегда Полковник внушал: -- Всем, что у тебя есть, ты обязан мне и публике. Береги своих фэнов. Ищи путь к их сердцам. Да, публика обожала его. Они вопили от восторга. Его ровесники сделали своего кумира кумиром своих чад. Он-то хотел другого. И как-то предпринял послед нюю попытку соединить себя с людьми. Он в шутливой форме рассказал им о своем пути, надеясь, что они поймут -- роз на этом пути значительно меньше терниев. Од нако национальный юмор восторжествовал. Они прекращали жевать и весело ржа ли, не желая даже задуматься, что стоит за его словами. Они видели в нем всего лишь развлекателя. Он был из их молодости. А теперь стал живой легендой, воплотив их извечную мечту о сказочном богатстве. Джон посулил себе за глупость тысячу чертей и замкнулся окончательно. Прис же, наоборот, удивила: -- Прекрасно, милый. Твой новый ход страшно удачен. Ты ведь можешь теперь выходить на сцену прямо из зала. Ты стал частью публики. Значит, мы снова будем вместе. Мы ведь семья. (Припомнила его слова). -- Нет, Прис. И не надейся. Я могу только петь. Я никогда больше не буду пы таться таким образом занимать публику. Не мое амплуа. -- Как хочешь, конечно. А жаль. Ну, не вскидывайся так. Совсем ни к чему столько эмоций. Невероятное у тебя бывает лицо, когда ты поешь. Что ты чувству ешь? Где ты? Со мной у тебя никогда не было такого лица. -- Глупенькая, ты что -- ревнуешь? К чему? Музыка -- другой мир. И я -- выхо дец оттуда. Я ничего не могу с собой поделать. -- Да-а-а... -- задумчиво протянула она. -- Я же стою на обочине твоей жизни, а моя проходит. Зачем я тебе? Даже сейчас помнил он интонацию жены. Словно он, а не она добивалась права быть семьей. Несправедливость вопроса разозлила его. -- Мы уже говорили на эту тему много раз. Мое мнение ты знаешь. Займись чем-нибудь. Хоть воспитанием Лиз. Она все время с дедом и ребятами. -- Благодарю. Я только на это и гожусь? И потом, ты несправедлив. Я присут ствую при всех ее занятиях. Гуляю и играю с ней. Но наша Дюймовочка слишком са мостоятельна. Ей не интересно со мной. 59 60 -- Ей, конечно, нужны подруги. Что можно сделать? -- Что? Ты приучил ее; вот и придумай. Учти, Лиз обожает твою музыку. Хитру ша затягивает в музыкальную комнату твоих ребят и заставляет ставить ей пластинки. -- Мои?! -- Не только. Но в основном--да. Едва сдерживаясь, чтобы не улыбнуться от гордости и радости прямо в лицо жене, он пообещал: -- Ладно. Разберусь. -- И озабоченно добавил: -- А ты, надеюсь, сама выберешь себе занятие? -- Уже. -- Что -- уже? -- Выбрала. Если тебе интересно -- школа современных танцев и моделирова ние. Могу заняться и каратэ. -- Отлично, девочка. Я тоже постараюсь не давать тебе скучать... -- Ладно уж. Не выйдет. Не обещай. -- Спасибо, милая, что хоть понимаешь. Прис, мне действительно трудно да вать обещания. Я, правда, не принадлежу себе. Ты веришь? Мрачно кивнув, она подняла на мужа свои голубые глаза. И столько в них бы ло тоски, что он засомневался -- выдержит ли? Не выходила из головы и дочка. Вечером, сидя с Рэдом в гостиной, Джон, словно невзначай, спросил: -- Говорят, Лиз частенько эксплуатирует тебя и других парней -- просит проиг рывать пластинки. -- Не хитри. Меня -- никогда. Малышка знает, что я не поощряю баловство. А вот Лама и Чарли -- да. Они у нее просто личные диск-жокеи.