ы чинят. У нас заводская практика со второго курса начинается. - А ты бы пошел на Крестовниковский завод да посмотрел. Ведь ваших техников туда как будто пускают. - Верно, попробую сходить. И, не любя откладывать дело в долгий ящик, Сергей в первый же день, когда было не так много уроков, отправился в Плетени, на мыловаренный завод братьев Крестовниковых. Сидевший у ворот завода сторож сперва не хотел его пропустить, но Сергей показал ему свой ученический билет. Сторож подумал, что ученика прислали на практику, - это было обычное дело на заводе, - и открыл калитку. Первое, что бросилось в глаза Сергею, были длинные каменные цехи, приплюснутые, словно вросшие в землю. Крепко пахло мылом, нашатырем и еще чем-то, затхлым и кислым. Земля во дворе была скользкая от мыльных ополосков. Голубовато-серые лужи отливали перламутром и пузырились. Недалеко от ворот, около длинного здания шла погрузка ящиков с мылом. Большие, тяжелые ящики спускали сверху на блоке. На каждом ящике пестрела этикетка: "Казанское мыло. Малая золотая медаль на Парижской выставке". - Скажите, как пройти в машинный цех? - спросил Сергей у рабочих, которые возились около подвод. - Какие у нас машины? Одно название, - махнул рукой один из рабочих в тяжелом и блестящем от мыла фартуке. - Иди вон туда, парень! - крикнул второй и показал в глубь двора. Сергей пошел, куда ему указали, но попал не в машинное отделение, а в сернокислотный цех. Он открыл маленькую скрипучую дверь, и острый запах пахнул ему в лицо с такой силой, словно он наклонился над огромной бочкой нашатырного спирта. Сергей закашлялся. Он очутился в длинной темной комнате с каменным полом, с каменными стенами, почерневшими от кислоты. Несколько рабочих возились у чана. Окна были решетчатые, словно в тюрьме. - Не закрывай дверь, парень! - крикнул Сергею высокий рабочий в синей рубахе. - Сдохнешь здесь, как крыса в ловушке. И он, закашлявшись, плюнул на пол. Сергей подсунул под дверь обломок кирпича и постоял немного на пороге. "Неужели и в других цехах такая же духота?" - подумал он. Второй цех, куда он попал, был мыловаренный. Здесь варилось знаменитое "казанское яичное мыло". Из огромных чанов поднимался белый горячий пар. Паром, словно кисеей, был затянут весь цех. Возле чанов стояли рабочие и длинными, как весла, мешалками тяжело ворочали и промешивали кипящее мыло. Сергей столкнулся со стариком-рабочим. - Ты чего здесь бродишь? - спросил тот. Сергей ответил, что он пришел поглядеть, как варят мыло. - Погляди, погляди, коли что разглядишь, - усмехнулся старик и словно нырнул куда-то в белый туман. Долго ходил Сергей по заводу, заглядывал в каждый закоулок. Кто знает, - может, после ученья ему самому придется работать на этом заводе? А если не на этом, то на таком же. Конечно, интереснее было бы попасть на завод, где оборудование получше, где машин побольше. Да еще неизвестно, куда возьмут. В коридоре одного из цехов, у бочки с водой, в которую полагалось бросать окурки, Сергей разговорился с молодым рабочим. Рабочий торопливо докуривал кривую цыгарку. Левая рука у него была толсто обмотана почерневшей тряпкой. - Это что у тебя с рукой? - спросил Сергей. - Кислотой облил. Третий день, а ни черта не заживает. - Как же ты одной рукой работаешь? - Так и работаю, в полсилы. Да я еще удачливый, другие вовсе без рук или без глаз остаются. Кислота - она штука вредная. До кости прожигает... Парень бросил в воду окурок и ушел в цех. А Сергей зашагал к воротам. Во дворе Сергей встретил несколько мальчишек, которые, перепрыгивая через мыльные лужи, бежали куда-то к цехам. С виду они были моложе Сергея года на два - на три. У мальчишек и лица, и руки, и одежда были перемазаны сажей. "Где же это они на мыльном заводе столько сажи набрали?" - удивился Сергей. У калитки он спросил сторожа: - Что у вас эти мальчишки делают? - Котлы чистят, - ответил, позевывая, сторож. - Двадцать три копейки в день зарабатывают. "Так вот он какой завод, - думал Сергей, шагая по дороге в город, - каторга, и та, пожалуй, лучше". Когда дома вечером Сергей рассказал о Крестовниковском заводе Спасскому, тот только плечами пожал. - Завод как завод. Другие еще хуже бывают. А если тебе не нравится, так ты возьми и переделай. Тем разговор и кончился. x x x Через несколько дней после этого Сергей познакомился с одним стариком-рабочим. Старик жил неподалеку на Нижне-Федоровской. Фамилия у него была какая-то длинная и чудная, а звали его все попросту Акимычем. Знакомство у Сергея со стариком началось так. Раз вечером, когда Сергей возвращался домой, кто-то окликнул его: - Паренек, а паренек! Сергей обернулся. У низеньких покосившихся ворот стоял старик с прокуренными нависшими усами и клочковатой бородкой. - Огонька нету? Доставая из кармана коробок спичек, Сергей подумал: "Где я этого старика видал?" И тут он вспомнил густую пелену молочного тумана в мыловаренном цехе у Крестовниковых и того старика, который сказал ему: "Погляди, погляди, если что разглядишь". Это, и верно, был тот самый рабочий. Вскоре Сергей с Акимычем подружился и даже стал изредка заходить к нему в гости. В маленькой комнате, оклеенной наполовину оберточной бумагой, а наполовину цветистыми розовыми обоями, сильно пахло махоркой и геранью. На окошке висели две клетки со щеглом и скворцом. Однажды, когда Сергей пришел к старику, Акимыч менял в клетках воду и подсыпал в кормушки конопляное семя. Он поздоровался с гостем, а потом снова принялся за прерванное дело. - Чего носом-то вертишь? - говорил он скворцу. - Чего? Работничек!.. Ишь, зоб-то как набил. Разжирел, что околоточный. Вот пошлю тебя на завод - кислоту переливать, - тогда узнаешь. А то сидишь да чиликаешь. Какой от тебя толк? Дармоед ты, дармоед. - А ты чего воду расплескал? - ругал он щегла. - Слуга я тебе, что ли? Легко, думаешь, мне уборкой заниматься? И без тебя дела хватает. Вот погоди, выпущу тебя на двор, там кошки тебя сожрут. Подсыпав птицам корма и налив в чашечки воду, Акимыч обернулся к Сергею. - А теперь и мы с тобой малость поклюем. Он достал связку баранок и налил из жестяного чайника два стакана чая. - Давненько я с молодым народом чаю не пил, - сказал Акимыч, прихлебывая из стакана. - Сын-то у меня, пожалуй, немногим постарше тебя будет. Тебе сколько? - Шестнадцать в марте. - Значит, мой постарше - ему двадцатый. А я думал по виду, что тебе тоже годков восемнадцать. - Где же ваш сын? Уехал куда? - Недалеко уехал. Рукой подать, а только я его пятый месяц не вижу. Старик наклонился к Сергею и сказал ему на ухо: - Сидит. И тут Акимыч рассказал, что сын его, Григорий, не дурак, книжки читает и в работе тоже маху не дает. Если б ему поучиться, он бы, может, до техника дошел. Только характер у него горячий, а мастер в цехе - собака. Ну вот, у них дело и вышло... Только за третьим стаканом Сергей узнал от Акимыча, какое вышло дело. - Из-за штрафа все это получилось, - вполголоса говорил Акимыч. - Да не сына моего оштрафовали, а другого. Штрафуют ведь у нас каждый день. Моргнешь лишний раз - и то штрафуют. А сынишка мой возьми да и скажи это мастеру прямо в глаза. А мастер его по зубам. А мой Григорий ему сдачи... Ну вот - и посадили. Да еще перед этим обыск сделали и нашли... книжки... запрещенные... - А откуда же он книжки брал? - Да уж брал, - сказал Акимыч, и на этот раз ничего больше не захотел рассказывать - ни про сына, ни про запрещенные книжки. Только после того как старик познакомился с Сергеем поближе, стал он говорить с молодым своим приятелем попросту, обо всем, что думал. Немало узнал от него Сергей про заводское житье. - Я, - говорил старик, - на заводе новичок, - всего лет пятнадцать с лишним работаю. А есть у нас такие, что тут при заводе и родились. Мальчишек, котлочистов наших, видал? Так у многих из них и отцы здесь работают, и деды тут же помирать собираются. Да и куда уйдешь? Братья Крестовниковы - народ деловой, пронзительный. Они при заводе свои лавки открыли - на книжку товар отпускают. Рабочий человек и оглянуться не успеет, а уж он кругом в долгу. Да к тому же у нас, почитай, каждый рабочий в собственном доме живет. Дом - не дом, конечно, а четыре угла да труба наружу, а деньги на такой дворец те же братья Крестовниковы давали. Вот и выходит: они радетели наши, а мы их должники по гроб жизни. Свечку за них ставить должны, за здравие их драгоценное. - Сам бы я до всего этого, может, и не дошел бы, - прибавлял старик, - да Григорий мне как на ладони все показал, а ему умные люди глаза протерли. Понимаем мы теперь, что да кто всему виною, только прямо об этом говорить не следует. У нас полгода тому назад студента одного арестовали - практиканта в кислотном цехе. Социалистом оказался. А кто донес? Не иначе, как старший мастер. Он, говорят, в охранке служит. И старик рассказал Сергею - не прямо, а обиняком - про тех, "кто виноват". Рассказ этот был похож не то на сказку, не то на басню. - Стоит себе дом, старый дом, труба набок легла. Из-под пола дует, окна порассохлись, двери скрипят. Холодно, грязно, погано. А в дому жильцы живут. Каждый в своей конуре. Каждый сам себе норовит обиход устроить. Один дыры в полу войлоком затыкает, другой в окно подушку сует, третий обоями новыми с этакими васильками каморку свою оклеивает. Думает красотой все изъяны закрыть. А из-под пола без передышки дует и дует. Сгнил дом, и фундамент давно просел - того и гляди завалится. Тут уж, сколько ни затыкай дыр, толку не будет. Ни к чорту дом не годится. Вот и пойми, кто виноват... Понял? - Понял! - усмехнулся Сергей. - Царь виноват. Старик даже привстал. - Да ты, дурной, потише. Больно уж догадлив. Я тебе что рассказал? Про гнилой дом. Значит, кто виноват, что он сгнил? Хозяин виноват. Ты так бы и говорил: хо-зя-ин ви-но-ват. А ты вон куда метнул. Прямо в цель. Знаешь, что за такие слова бывает? В Сибирь, на каторгу... Каждый раз, бывая в гостях у старого рабочего, Сергей узнавал что-нибудь новое и поучительное. Однажды он застал Акимыча взволнованным и сердитым. - До чего хитры бестии, - ворчал старик. - "Ваше дело, говорят, прибавку от хозяев требовать, чтоб брюхо сыто было, чтоб теплые бараки для вас строили, а политика - не вашего, рабочего, ума дело". Нет, врешь, брат, чья политика, того и власть. Нам за свою власть, за рабочую, бороться надо. Долго еще ворчал и сердился старик. Сергей не выдержал и спросил, кого так ругает Акимыч. - Экономистов. Самопервые предатели рабочего класса, - отрезал старик. Прав был старый рабочий, когда возмущался "экономистами". Так социал-демократы называли людей, которые вредными разговорами отвлекали рабочих от политической борьбы. Глава XXVII СЛУЧАЙ С ДВИГАТЕЛЕМ Уже два месяца жил Сергей у Людмилы Густавовны, но с соседями своими по квартире слишком близко не сошелся. Они были и старше его, да и жилось им много лучше, чем Сергею. Студенты нередко устраивали вечеринки на паях, а у Сергея денег на пай не было, даром же он угощаться не любил. Вот и приходилось сидеть на кухне за чертежами да вполголоса подпевать, когда из комнат студентов доносилось пение. А песни пелись там всякие - и грустные, и веселые, и смешные. Чаще всего пели соседи Сергея казанскую студенческую песню: Там, где тинный Булак Со Казанкой-рекой, Словно брат и сестра, обнимаются, От зари до зари, Лишь зажгут фонари, Вереницей студенты шатаются. Даже с Владиславом Спасским Сергей разговаривал не часто, пока не связала их одна общая затея. - Знаешь, Сергей, что я придумал? - сказал ему как-то Спасский. - Попробуем-ка мы с тобой соорудить электрический двигатель. Сергею эта мысль пришлась по вкусу. Он еще тогда, когда Спасский при первой их встрече упомянул про электрический двигатель, подумал о том, как было бы хорошо смастерить такую штуку. - Давай составим список всего, что нам понадобится для работы, - предложил Спасский и, не ожидая ответа, вырвал листок бумаги из толстой клеенчатой тетрадки, в которой обычно записывал лекции. Подсев к кухонному столу, он принялся писать. Сергей сидел напротив и не сводил с него глаз, а Спасский писал долго, раздумывая, покусывая карандаш или почесывая кончиком карандаша бровь. - Ну, готово, - сказал он, наконец, и протянул Сергею бумажку. На ней четким, ровным почерком было написано: 1. Чугунный корпус. 2. Статор, а к нему катушки и пластины. 3. Ротор: а) вал ротора, б) подшипники, в) пластины якоря, г) пластины коллектора и д) щетки коллектора. 4. Монтажные провода и всякие болты, винты и гайки. - Ну давай думать, что и где надо раздобыть. Стали думать. Прежде всего надо было достать чугунный корпус. Без него нельзя было и работу начать. Затем необходимы ротор, статор и пластины статора. - Все это, пожалуй, можно купить, - сказал Спасский. - Но только вот денег придется ухлопать много... - А нельзя ли устроить это подешевле? - спросил Сергей. - Что если купить один корпус, а остальное сделать самим? Поискать на рынке какой-нибудь подходящий лом, да из лома все и сделать! - Ладно, попробуем, - сказал Спасский. - Я достану монтажные провода и подшипники. - Ну, а я гайки, болты и винты выточу у себя в училище на токарном станке. Было бы только из чего. В первый же свободный день приятели отправились на рынок, в ряды, где продавался всякий металлический хлам. Им сразу же посчастливилось. Среди ржавого железного лома они нашли готовый чугунный корпус с небольшой трещиной. А потом им подвернулась еще одна замечательная штука. На разостланной старой рогожке лежала поломанная бронзовая каминная решетка. Переплеты ее были из крепких и массивных бронзовых прутьев. Сергей внимательно осмотрел решетку и приподнял ее. - Послушай, из этих прутьев можно будет вырубить и выпилить вручную все, что нам нужно, - и щетки и пластины, - сказал он быстрым шопотом Спасскому. Продавец, маленький кривой старикашка, по лицам покупателей сразу понял, что товар его приглянулся. Он заломил такую цену, что Спасский даже крякнул. - Да ведь зато решетка какая, - зашамкал старик, - ей и цены нет. Она ко мне прямо из княжеского дома попала. Сколько ни упрашивал его Спасский хоть немного уступить, старик не сдавался. В конце концов приятели, вздохнув, отошли от рогожки. И только тогда, когда они собирались уже завернуть за угол, старик стал звать их обратно. - Эй, молодые люди, вернитесь, вернитесь! Разговор есть! - кричал он им вдогонку. Приятели вернулись обратно, чувствуя, что теперь уже сделка состоится. - Уж очень вы мне понравились, молодые люди, - говорил старичок, - так и быть, забирайте дорогую вещь за полцены. Сергей и Владислав пыхтя поволокли домой решетку и чугунный корпус. С этого дня, возвращаясь из училища, Сергей каждый раз приносил с собой какую-нибудь часть двигателя, выточенную и вырубленную его собственными руками. Спасский осматривал деталь и похваливал: - Молодец! Вот только здесь бы не мешало еще самую малость подточить... Сергей кивал головой, а на утро карман его пальто оттопыривался от тяжелого груза. Он опять тащил в училище деталь, которую нужно было исправить. Недели через две все было готово. Можно было приступить к сборке двигателя. Сначала оба приятеля принялись за дело с одинаковым жаром, но потом студент стал остывать. То ли ему надоело, то ли он почувствовал, что Сергей может управиться с работой и без него, но только он стал часто отлучаться. Пойдет к себе в комнату искать спички, чтобы закурить, и не возвращается целый час. А то заговорится с кем-нибудь в коридоре и совсем забудет про двигатель. Под конец Спасский прямо сказал Сергею: - Делай, брат, все сам! У тебя, видно, к таким делам способности есть. А я в технике не силен. Вот теория, это - другое дело! Через неделю двигатель был собран. Его бережно перенесли в комнату Владислава, поставили в угол и прикрыли газетами. Каждый раз, когда к студентам приходили товарищи, будь то медики, юристы или историки, Сергей снимал газеты и начинал подробно объяснять устройство двигателя. Скоро его уже некому было показывать, и о нем забыли. Но недели через две о двигателе пришлось вспомнить. У Спасского так разорвались и проносились брюки, что ходить в них на лекции стало невозможно. Он еле дождался денег из дому и сразу же отправился на рынок - покупать обновку. Однако купить брюки ему не удалось. Помешало этому неожиданное обстоятельство. Какой-то высокий худой человек в очках и в черной крылатке ходил по рынку и таинственно прятал под крылаткой небольшой ящик. Спасский заинтересовался ящиком и спросил, что это за штука. - Телеграф продаю, - сказал незнакомец, чуть приподняв полу крылатки. Телеграф стоил шесть рублей, ровно столько, сколько должны были стоить брюки и сколько всего было денег у Спасского. Спасский оглядел и ощупал со всех сторон телеграф и, потоптавшись несколько минут около человека в крылатке, решительно махнул рукой. "Эх, была не была! Брюки как-нибудь можно заштопать, а телеграфы за шесть рублей не каждый день продаются". С ящиком подмышкой Спасский, насвистывая, вернулся домой. Дома его встретили товарищи - Ленька Стародуб и курчавый химик Хрящицский. - Купил? - закричал Ленька. - Купил! - сказал Спасский и вытащил из-под пальто деревянный ящик. - Посылку из дому получил, что ли? - подскочил к нему Ленька, который очень любил поесть. - Голодной куме одно на уме. Телеграф я купил, - вот что! - сердито ответил Владислав. Химик и Ленька внимательно осмотрели покупку Спасского и одобрили. А через час вернулись домой и остальные четверо жильцов Людмилы Густавовны и тоже принялись расхваливать покупку. Они со всех сторон обступили Спасского, который сидел за телеграфом. Каждый из студентов получил в этот вечер столько телеграмм, сколько не получал за всю свою жизнь. Телеграммы читал вслух Ленька Стародуб - он знал азбуку Морзе. Ему первому и была адресована телеграмма: "Вы стройны, как аравийская пальма, легки и быстры, как антилопа". Химик Генрих Хрящицский, который по месяцам не платил за квартиру, получил такую телеграмму: "Убедительно прошу уплатить комнату четыре месяца, вернуть потерянную сапожную щетку. Милочка Сундстрем". Студенты в этот вечер не отходили от телеграфа. Пол в комнате у Спасского был завален витками и обрывками длинных бумажных лент. Кошки девицы Сундстрем растаскали их по всем коридорам. В конце концов сама девица Сундстрем влетела в комнату Владислава. - Что вы делаете? По всему дому бумажки какие-то валяются... Что вы печатаете? Она подобрала с пола обрывок бумажной ленты и поднесла к близоруким глазам. Но, кроме точек и тире, девица Сундстрем не могла ничего разглядеть. Она побледнела и схватилась за сердце. - Владислав, это секретный шрифт? - Да, это азбука Морзе, - ответил Спасский. Девица Сундстрем, не разобрав, в чем дело, в испуге шарахнулась из комнаты. - Да не бойтесь, Людмила Густавовна! - крикнул ей Владислав. - Это ведь обыкновенный телеграф! - Телеграф в квартире?! А кому вы телеграфируете? Надеюсь, здесь нет ничего предосудительного? Вы знаете, я отвечаю за ваше поведение. И Людмила Густавовна вышла из комнаты, захватив с собой, на всякий случай, обрывок телеграммы. Когда поздно вечером Сергей вернулся из училища и, услышав стук, зашел к Спасскому, тот сидел перед аппаратом, усталый от непривычной работы. Бумажная лента на катушке подходила уже к концу. Спасский сейчас же вручил Сергею последнюю телеграмму: "Главному инженеру-механику Кострикову тчк Просим принять срочный заказ на 2000 электрических двигателей тчк. Деньги переводим на ваш текущий счет тчк Президент Соединенных Штатов". - А в чем ты завтра думаешь на лекцию итти? - спросил один из студентов, когда Спасский, потягиваясь, встал из-за стола. - Пустяки, - беспечно махнул рукой Владислав. Но когда он снял брюки и поглядел на них, лицо его вытянулось. Брюки были так сильно изношены, что починить их было невозможно. - Напиши домой, чтобы тебе еще выслали денег, - посоветовал Ленька. Спасский, завернувшись в одеяло, молча сидел на кровати и о чем-то думал. Телеграф стоял перед ним на столе. - Нет. Не пришлют, - уныло покачал головой Спасский. Отец Владислава, доктор Спасский, был человек бережливый, строгий и терпеть не мог легкомыслия. - И дернул же меня чорт купить этот дурацкий телеграф, - ругал себя Спасский. - Теперь хоть обматывайся телеграфными лентами и отправляйся так в университет на лекции. Химик Хрящицский предложил студентам собрать деньги и купить вскладчину брюки Владиславу. Студенты начали подсчитывать свои капиталы. У шести человек набралось 3 рубля 27 копеек. Сергей в счет не шел - у него не было и ломаного гроша. За его ученье, еду и угол в квартире платили уржумские попечители. - Знаешь что? Продай двигатель и купи себе штаны, - сказал вдруг Сергей. - Тогда уж лучше телеграф продать, - вздохнул Спасский. - Телеграф не стоит. Он новый. Мы его как следует и не осмотрели, - сказали студенты. Спасский раздумывал еще минут пять. Он доказывал Сергею, что не имеет права на двигатель, потому что они его делали вместе и Сергей работал даже больше его. Но под конец Спасский все-таки согласился. Через два дня двигатель продали за шесть рублей, а на следующий день - это было воскресенье - Владислав опять собрался на рынок. - Ну уж теперь я пойду с тобой вместе, а то, чего доброго, ты еще себе купишь вместо штанов подзорную трубу, - сказал Сергей. Вечером все студенты пили чай в комнате у Спасского и поздравляли его с обновкой. Сидели долго. Уже поздно ночью Владислав вышел на кухню долить самовар. Он увидел, что Сергей занимается странным делом: медленно и осторожно окунает длинную тонкую веревку в бутылку с тушью. - Что ты делаешь? - А ты что за спрос? - засмеялся Сергей, вспомнив бабушку Маланью. Он вытащил мокрую черную веревку из бутылки и повесил ее сушиться у печки. На другое утро Сергей и Спасский случайно вышли из дому вместе. Когда они подходили к Грузинской улице и Владислав собирался уже свернуть к университету, он вдруг заметил, что левый сапог у Сергея крест-накрест перевязан черной веревкой. Веревка поддерживала отваливающуюся подошву. - Это что ж такое? - удивился Владислав и вдруг, узнав вчерашнюю крашеную веревку, осекся на полуслове и замолчал. Через неделю Спасский неожиданно получил от отца добавочный перевод на три рубля. Так как эти деньги, по его словам, были "сверх сметы", Спасский решил истратить их на удовольствия. На два рубля он купил чайной колбасы, огурцов, булок, ванильных баранок и бутылку кислого красного вина, на этикетке которого славянскими буквами было написано: "Церковное". А на остальные деньги купил два билета в театр. - Как вы на это смотрите, уважаемый инженер-механик? - спросил он, размахивая двумя розовыми бумажками. - Приглашаю вас завтра в театр. На "Фауста". Не возражаете? Сергей, конечно, не возражал. Он никогда в жизни еще не бывал в театре. На следующий вечер друзья начали собираться в театр. Ученикам промышленного училища позволялось ходить в театр только по особому разрешению. Сергей не был уверен, что ему дадут такое разрешение, и решил пойти тайком, в "вольном платье". Он сам выгладил себе рубашку, начистил сапоги и замазал чернилами заштопанные на коленках дырки. Спасский вычистил свой студенческий мундир и надушился одеколоном. В Казанском оперном театре они разделись в гардеробной и поднялись по лестнице, застланной коврами. На улице шел снег, дул холодный ветер, а здесь было тепло, сверкали зеркала и пахло духами. Когда швейцар, распахнув входную дверь, впускал людей, занесенных снегом, с улицы врывалась струя холодного воздуха и свист ветра. Товарищи потолкались в фойе, где чинно прогуливались дамы в платьях со шлейфами и мужчины в черных сюртуках или военных мундирах. Тут и там мелькали студенческие тужурки. Изредка медленно и важно, заложив руки за спину, по фойе проходил богатый татарин - торговец, в длиннополой суконной поддевке, желтых сапогах и бархатной, вышитой серебром тюбетейке. Когда прозвучал звонок к началу, Сергей повернул было вслед за нарядной толпой в партер. - Куда ты? Нам, дружище, выше! - схватил его за плечо Спасский. "Выше" - оказалось галеркой. Деревянные скамьи, стоявшие в несколько рядов, были заполнены учащейся молодежью. Места у Сергея и Спасского были боковые. Чуть ли не над их головами нависал пестрый потолок, расписанный толстыми амурами и ангелами, играющими на скрипках. На галерке, набитой до отказа, было душно и шумно. Молодежь чувствовала себя тут как дома. Студенты и курсистки перекликались, менялись биноклями, передавали друг другу программы. Сергей перегнулся через барьер и начал глядеть вниз. Из оркестра доносился нестройный гул настраиваемых инструментов. В темнокрасных бархатных ложах, похожих на нарядные коробочки, сидели дамы с обнаженными руками и плечами, обмахиваясь веерами, а за ними стояли мужчины в блестящих крахмальных манишках и черных фраках. Когда оркестр заиграл увертюру, занавес медленно пополз в сторону. Сергею хорошо было все слышно, но видел он, что делается на сцене, только тогда, когда артисты выходили на середину сцены. Стоило им отойти к правой кулисе, как они исчезали, словно проваливались сквозь пол. Артистка, исполнявшая роль Маргариты, к досаде Сергея, все время стояла у правой кулисы, Сергей слышал ее пение, а видел только кусок шлейфа ее атласного белого платья. Но все это казалось Сергею пустяками, - до того нравились ему пение, музыка и сам театр. Он сидел, закрыв глаза и подперев обеими руками голову. Больше всего понравилась ему ария Мефистофеля "Люди гибнут за металл". Возвращаясь домой, Сергей и Спасский во весь голос распевали арию Мефистофеля. Только на перекрестках, где стоял городовой, они замолкали. Через несколько дней, когда Сергей пошел навестить Акимыча, он рассказал ему о театре. - Билеты-то, небось, дорогие? - спросил старик. - Сорок копеек, да я не сам платил. Меня товарищ повел. - Ишь ты, богач какой! А сидел за сорок копеек где? - Наверху места были. - В райке, значит? - засмеялся Акимыч. - Что ж, раек - это место почетное. Мой Григорий со студентами тоже всегда в райке сидел. А господа, те больше в ложах. У них везде свои места - и в церкви, и в театрах. Даже бани - и те у них свои, "дворянские", а у нас "простые". Глава XXVIII "БЛАГОДЕТЕЛИ" ОТКАЗЫВАЮТСЯ Когда Сергей ехал учиться в Казань, его беспокоило только одно: как бы не остаться на второй год. Польнер сказал ему, что если он останется, то ему придется вернуться обратно в Уржум. Купцы-"благодетели" ни за что не согласятся платить за лишний год. В Казани, придя в первый день на занятия, Сергей прочитал расписание уроков и задумался. Двенадцать предметов, шутка ли! И среди этих предметов есть такие, о которых он и не слышал раньше никогда: механическое производство, устройство машин, механика, счетоводство, черчение... Но не так страшен чорт, как его малюют. Когда началось учение, Сергей увидел, что со всеми этими мудреными предметами он, пожалуй, справится. Скоро на уроках учителя стали его похваливать. - Недурно, молодой человек, - говорили они, - старайтесь и впредь. Так прошли первые месяцы учения в промышленном. Приближался страшный для всего училища день - в этот день должны были объявить отметки за первую четверть. Сергей знал, что занятия у него идут хорошо, и потому не тревожился. Но оказалось, что дела его обстояли даже лучше, чем он ожидал. Надзиратель назвал его фамилию в числе первых пяти учеников. Придя домой, Сергей сразу же уселся писать письмо в Уржум Польнеру. Надо было сообщить, что деньги на учение потрачены не зря. Но ответа он не получил. Узнав от Польнера, что Костриков считается в классе одним из лучших учеников, купцы-попечители тут же решили больше денег на учение и содержание его не посылать. - Такой способный парень и сам не пропадет! Авось и без нас как-нибудь пробьется, - рассудили "благодетели". И вот за два дня до объявления второй четверти школьный надзиратель Макаров после урока алгебры сказал Кострикову, что его немедленно требует к себе в кабинет сам инспектор Широков. - Ну уж если сам Широков вызывает, - значит, дело серьезное! Инспектор Широков чаще всего вызывал учеников для того, чтобы отчитывать их и сажать в карцер за нарушение правил. Сергей пошел к инспектору немного обеспокоенный и удивленный. Наверное, его ждет какая-нибудь неприятность. Так оно и вышло. - Костриков Сергей? - сердито спросил Широков, едва Сергей успел переступить порог кабинета, заставленного тяжелой дубовой мебелью. - Да, Костриков Сергей. - Так вот, молодой человек, потрудитесь внести плату за право учения не позднее двадцатого числа сего месяца! Сергей чуть заметно пожал плечами. - Но ведь за меня платят из Уржума, попечители приюта... - В том-то и дело, что не платят ваши попечители. Напишите им, узнайте, почему они перестали высылать деньги. В случае неуплаты вам грозит исключение. Можете итти!.. - Инспектор слегка кивнул головой и погрузился в чтение какой-то бумаги. Сергей вышел из кабинета. - Вот тебе и поучился!.. Невесело было ему и тревожно. Чего-чего только он не передумал за длинную дорогу с Арского поля до Нижне-Федоровской! Может быть, заболел Польнер? Может быть, внезапно в один и тот же час умерли от паралича оба попечителя приюта, как внезапно умер прошлым летом толстый полковник Ромашко? Может, на почту, которая везла его деньги из Уржума в Казань, напали разбойники, убили ямщика с почтальоном и ограбили почту? Он сам слышал когда-то, как бабушка рассказывала своему задушевному другу, кривому старику-караульщику Владимиру Ивановичу, что у них такие случаи в Глазовском уезде бывали. А может, Широков просто ошибся? Завтра он опять вызовет Сергея в кабинет и скажет: - Можете продолжать учиться, Костриков. Вам не грозит исключение! А дома Сергея поджидала уже другая беда. Вечером, когда он занимался на кухне черчением, на пороге появилась Людмила Густавовна. Она была, как всегда, в голубом бумазейном капоте. На ее прыщеватом лбу, как всегда, рожками торчали папильотки. - Пора спать! - сказала она ворчливо. - Нечего керосин жечь. - Мне еще нужно уроки готовить. - А мне какое дело! Керосин нынче опять на копейку подорожал. Людмила Густавовна погасила лампу и вышла из кухни, хлопнув дверью. Сергей с минуту посидел в темноте, потом нащупал наколотый на доску чертеж, который ему нужно было завтра отдавать учителю, нашарил спички и зажег лампу. Но не успел он взять циркуль в руки, как дверь из коридора в кухню снова открылась. На пороге опять стояла Людмила Густавовна. Можно было подумать, что она и не отходила от дверей. - Кому я сказала - туши лампу! Она подбежала к столу и с такой силой подула на лампу, что из стекла взметнулось пламя и сейчас же погасло. - Никакой человек не обязан даром держать жильцов! Каждый угол в теплой квартире стоит денег. Отопление, освещение, мытье полов в коридоре и кухне, - перечисляла Людмила Густавовна в темноте плачущим голосом. - Твои благодетели отказались платить. - Она всхлипнула. - Я не могу!.. Ищи себе другую квартиру!.. В этот вечер чертеж так и не удалось доделать. Всю ночь Сергей ворочался на своем сундуке с боку на бок и не мог заснуть до утра. Еще не было шести, когда он оделся и вышел из дому. Он решил дочертить заданный урок в классе. До Арского поля он почти бежал, не разбирая дороги. В лицо дул холодный ветер. Редкие прохожие попадались навстречу Сергею. Все они торопились куда-то, у всех были хмурые лица. Только бы успеть приготовить чертеж к началу урока, - подгонял себя Сергей, перепрыгивая через лужи. Он боялся даже подумать о самом страшном: а вдруг его, и вправду, выгонят из училища, и Людмила Густавовна не пустит домой ночевать? Тут он вспомнил, что у него в классе кто-то из учеников получает стипендию от какого-то Казанского общества помощи бедным ученикам. Но кто знает, - может быть, это общество помогает только казанцам - тем ученикам, которые родились и живут в Казани. А как же быть ему - уржумскому? Он подошел к училищу. Парадная дверь была еще заперта - оставалось итти с черного хода. Сергей вбежал во двор и увидел около крыльца старика-сторожа. С озабоченным лицом, почти благоговейно, сторож чистил веничком свой выцветший казенный мундир. Он, видимо, недавно встал, и седые жидкие волосы его были растрепаны, а не расчесаны, как обычно, на прямой ряд. Сергей прошмыгнул мимо старика, занятого столь важным делом, и помчался в свой класс. В пустых темных и прохладных коридорах гулко раздавались его шаги. В самом конце коридора топилась печка. Сухие дрова стреляли и щелкали на весь коридор, а на полу около печки дрожали красноватые тени. В классе Сергей пристроился у окна, чтобы было посветлее, но чертить на парте было неудобно. Чертежная доска все время съезжала. Да и серое утро за окном не очень-то помогало делу. Только бы успеть, только бы успеть!.. Но работа шла плохо. То и дело ломался карандаш, валился из рук циркуль. Трудно работать, когда, может быть, дня через три-четыре придется навсегда бросить учение. В коридоре пробили часы, когда он окончил чертеж. Половина восьмого. После бессонной ночи Сергею так захотелось спать, что он сел за парту и, положив голову на вытянутые руки, задремал. Так застал его Асеев, который пришел в училище одним из первых: - Ты что - ночевал здесь, что ли? - спросил он Сергея. Тот приподнял голову, и Асеев увидел, что лицо у него желтое, хмурое и сонное. - Да что с тобой? Беда какая? - Асеев подсел к нему на парту. Сергей коротко, словно нехотя, рассказал ему про свои дела. Асеев только пожал плечами. - Хозяйка отказала, - велика важность! Плюнь ей в глаза и переезжай к нам на Рыбнорядскую. Мы с Яковлевым как-нибудь потеснимся. А насчет Широкова тоже чего-нибудь в три головы придумаем. Сергей повеселел и в первую же перемену пошел к надзирателю Макарову просить, чтобы ему разрешили переехать на новую квартиру. Но это оказалось не так просто. - Дня через три получишь ответ, - сказал надзиратель. - Сначала наведем справки относительно благонадежности твоей новой квартирной хозяйки. Мы должны знать, в какой обстановке живет ученик нашего училища. И Макаров велел Сергею сообщить в канцелярию новый адрес. Адрес был такой: Рыбнорядская улица, дом Сурова, квартира Мангуби. Три дня Сергей приходил в училище чуть свет и готовил тут свои уроки, чтобы пореже встречаться с Людмилой Густавовной. А на четвертый день он получил, наконец, разрешение переехать на новую квартиру. Он распрощался с Владиславом Спасским и остальными жильцами-студентами и забрал свою корзинку. У Людмилы Густавовны было во время прощания такое обиженное лицо, словно это ей, а не ее угловому жильцу отказали от квартиры. Переехать и устроиться на новом месте Сергею было гораздо проще, чем получить на это разрешение. Рядом с двумя гвоздями, на которых висели тужурки и шинели Асеева и Яковлева, Сергей вбил третий гвоздь для своей шинели. В угол, где стояли две корзинки, он поставил третью. Все было готово. Только спать Сергею было не на чем. Асеев предложил сдвинуть вместе обе железные койки, свою и Яковлева, и посредине положить Сергея. Это было бы, пожалуй, и не плохо, если бы кровати были немного пошире, а железные края у них не такие острые. Кроме того, у одной из кроватей давно не хватало ножки, и ее подпирал деревянный чурбак. - Лучше уж я на полу лягу. Это понадежнее будет, - сказал Сергей. Так и порешили. Соорудили на полу между столом и окошком постель, и Сергей улегся, вытянувшись во весь рост. Этого удовольствия он себе не мог позволить, пока жил в коридоре у Людмилы Густавовны Сундстрем и ютился на старом сундуке. Глава XXIX ЖИЗНЬ ВТРОЕМ На новом месте Сергею жилось хоть и по-прежнему впроголодь, но зато свободно. Заниматься можно было до поздней ночи. В комнату, где жили втроем Сергей, Асеев и Яковлев, не приходила квартирная хозяйка, не высчитывала, на сколько копеек выгорело в прошлый вечер керосина. Керосин они покупали сами, и бегали за ним все трое по очереди на угол, в москательную лавку. Спать на полу Сергею пришлось недолго. Из четырех досок и четырех поленьев он сколотил себе широкий и длинный топчан, на котором можно было лежать, вытянув ноги. Из того, что было в комнате Сергею понравился больше всего стол для черчения. Работали за ним втроем, и всем хватало места. По правде сказать, этот огромный стол, неизвестно как сюда попавший, никогда не предназначался для черчения. Это был портновский стол, весь покрытый следами каленого утюга. По вечерам товарищи зажигали лампу под самодельным абажуром и, положив на стол три чертежных доски, дружно принимались за работу, то напевая, то насвистывая. Работали старательно и терпеливо. Преподаватель черчения Жаков был очень строг и требовал, чтобы на чертеже не было ни единой помарки, ни единого пятнышка. Асеев был неряхой и часто оставлял на блестящей ватманской бумаге оттиски своих пальцев. Поэтому его карманы были всегда набиты обмусоленными, стертыми резинками, но и они мало помогали делу, а только еще больше пачкали бумагу. Приходилось прибегать к последнему средству - к хлебному мякишу. Специально для этой цели товарищи через день покупали в булочной полфунта ситного. При покупке обязательно просили у приказчика, чтобы тот отвесил им не горбушку, а серединку. Хрусткие, поджаристые корочки товарищи съедали по дороге из булочной, а мякиш делили на три равные части и берегли, как зеницу ока. У Асеева ситный кончался раньше, чем у всех. Половина у него уходила на подчистку пятен, а другую половину он незаметно для самого себя съедал, отщипывая кусочек за кусочком. Когда от мякиша у него оставались одни только крошки, он начинал приставать к Сергею и просить у него взаймы кусочек ситного. - Опять съел? - удивлялся Сергей. - Съел, - признавался Асеев. - Уж очень он сегодня мягкий и вкусный, чорт бы его побрал! Для товарищей белый хлеб был лакомством. - Последний раз даю, - предупреждал Сергей и, отломив от своей доли кусок, протягивал Асееву. - Дай еще, - снова просил Асеев через полчаса. - На что тебе нужен ситный? У тебя чертежи и без того чистые выходят. Товарищи вместе чертили, вместе решали геометрические задачи. А утром они втроем отправлялись на Арское поле, в училище. За разговорами дорога казалась короче. Сергею жилось теперь гораздо веселее, чем прежде. Одн