зал правду о голоде, -- сказала Ольга, -- в "Московских
ведомостях" от 17 августа 1873 г. он писал, что вследствие трехлетнего
неурожай посевы дошли до половины прежних, так что у крестьянина своего
хлеба нет и заработков почти нет.
-- Все честные люди России, настоящие граждане страны не могут думать
иначе и понимают, что Лавров прав, и благодарны Толстому за его выступление
в печати, -- сказал Войноральский. -- Надо радикально решать социальный
вопрос. У нас по закону отменено крепостное право, но живет и укрепляется
новейшая форма рабства -- эксплуатация человека человеком посредством найма.
И мы будем делать все, что в наших силах для борьбы со всяким порабощением.
Я считаю, что честному человеку, имеющему возможность принять участие в
общественной деятельности, позорно ограничиваться лишь личными заботами.
-- Да, каждый должен помогать революционному делу, чем он может, --
согласился Жилинский.
По дороге в Пензу Войноральский заехал в Саратов, где им была устроена
под видом сапожной мастерской явочная квартира для революционеров, идущих
пропагандировать в народ. В помещении мастерской также брошюровали
нелегальные издания, отпечатанные в московской типографии. Войноральский
одновременно установил и контакты с местными силами пропагандистов, которые
активизировались под влиянием нового саратовского революционного центра.
Революционная настроенность саратовской молодежи получила импульс еще в
результате деятельности здесь Н. Г. Чернышевского, бывшего учителем в
саратовской гимназии.
Под влиянием Войноральского и его товарищей устраиваются сходки местной
молодежи, где обсуждаются способы участия в народнической пропаганде.
В конце мая 1874 г. Войноральский направился в Самарскую губернию
вместе с И. Селивановым. Они решили охватить пропагандой и южные районы
Поволжья, организовав пункты пропаганды в сельских районах, а также в Самаре
пункт брошюровки нелегальных изданий из московской типографии. Войноральский
и Селиванов побывали в Самарском, Бузулукском и Бугурусланском уездах. В
одной из деревень удалось устроить пункт революционной пропаганды под видом
постоялого двора. Им приходилось наблюдать, как по деревням бродили нищие с
сумой за плечами, встречать полуразвалившиеся избы, где стекла в избах
заменялись тряпками. Они с горечью видели, что за хлеб в этот голодный год
приходится есть крестьянам. Он приготавливался из смеси ржи с мякиной.
Существовавший в Самаре с 1872 г. народнический кружок "саморазвития"
был связан с петербургским кружком "самарцев". Войноральский приступил к
созданию нового кружка из самарской молодежи, в который вошли И. Дамаскин,
А. Пономарев, А. Александровский, И. Никольский и будущий писатель-народник
Н. Петропавловский.
В квартире, где жили Петропавловский, Дамаскин и Пономарев, было
устроено собрание членов нового кружка с местными народниками и приехавшими
на пропаганду в губернию петербургскими "самарцами".
-- Прежде всего, друзья мои, -- начал разговор Войноральский, -- нужно,
желая принести пользу рабочему классу, жить и работать в среде народа и,
только узнав вполне его миросозерцание, его действительные нужды, можно
основательно решить, какого рода деятельность будет более целесообразна.
-- Мы, -- вступил в разговор один из присутствовавших, -- обучаемся
столярному мастерству, чтобы под видом мастеровых, столяров идти к
крестьянам.
-- Учителем или фельдшером могут идти те, кто имеет необходимую
подготовку, -- поддержали другие.
Вскоре после этого собрания самарские народники отправились в села и
деревни.
Пребывание Войноральского и Селиванова в Самарской губернии было
прервано известием о провале сапожной мастерской в Саратове и арестах ее
работников.
Сначала в отсутствие Войноральского в мастерской все шло как обычно:
брошюровалась литература, велось хозяйство. Жили в саратовской коммуне,
дружно. Кроме приезжих революционеров, мастерскую посещали представители
местной интеллигенции. Все они получали здесь нелегальные издания. Но меры
предосторожности не всегда соблюдались.
Однажды в мастерскую нагрянул частный пристав Выговский. У него был
приказ разыскать пропагандистов под фамилиями Лукашевич и Александров.
Выговский и раньше подозревал, что в сапожной мастерской работают люди, мало
похожие на рабочих, а при проверке документов у них оказались крестьянские
паспорта. На окне Выговский заметил свидетельство на имя Лукашевича (им
пользовались Иван Селиванов и Сергей Ковалик). Быстро заглянув в ящик стола,
пристав обнаружил запрещенное издание Бакунина "Государственность и
анархия". Он тут же через помощника вызвал прокурора судебной палаты и
прокурора окружного суда. С их прибытием начался основательный обыск. В
мастерской все было перевернуто вверх дном.
На чердаке был найден большой ящик с типографскими листами книги
"История одного из многострадальных", несколько десятков экземпляров "Сказки
о четырех братьях...", "Историческое развитие Интернационала", сборники
новых песен и стихов революционного содержания.
На другой день после обыска жандармы задержали на пристани в Саратове
жену Войноральского Надежду Павловну. Но она успела отправить письмо о
провале мастерской Каменскому в Пензу. Через них о случившемся узнал и
Войноральский, находившийся в это время в Самаре. В Москву в типографию
полетели три телеграммы: от Рогачева, которому вместе с Коваликом удалось
скрыться при аресте мастерской, от Елены Прушакевич, арестованной, но
сумевшей через кого-то из знакомых послать телеграмму следующего содержании:
"Приготовьтесь к приему давно ожидаемых гостей, посетивших нас в Саратове".
Затем от Войноральского.
Когда мастерская в Саратове была уже опечатана жандармами, из Москвы
пришла на ее адрес посылка с надписью "Турецкие папиросы". Вскрыв ее,
полиция обнаружила типографские листы хроники из журнала "Вперед" Лаврова.
Листы были покрыты толстым слоем бумажных обрезков. Среди них нашли оттиск с
фамилией И. Мышкин.
Жандармы устремились в московскую типографию.
Узнав о разгроме в Саратове, Войноральский и Селиванов приехали в
город, рискуя быть арестованными. Вот и Царицынская улица. Не подходя к
мастерской, они еще издали увидели, что мастерская опечатана. И как были --
в армяках из простого черного сукна, они и направились в Пензу. Здесь они
назначили свидание Каменскому в роще у монастыря. Подходя к назначенному
месту, Каменский увидел издали двух крестьян и с беспокойством подумал:
"Что-то задерживаются Войноральский с Селивановым. Уж не случилось ли что?"
Вдруг один из крестьян замахал ему рукой. Подойдя ближе, Каменский с
радостью узнал в крестьянах переодетых революционеров. Сердечно приветствуя
их, он воскликнул: "Вот это настоящие народники! Не отличишь от крестьян!" И
не дожидаясь вопросов, сказал: "У нас пока все спокойно. Едем ко мне на
квартиру".
Здесь же Войноральский оформил несколько векселей на имя Каменского,
чтобы сохранить для революционных целей свой капитал в случае ареста. Из
этих денег впоследствии получали значительные денежные средства народники
пензенского, саратовского, самарского, тамбовского, харьковского кружков.
-- Я вас прошу, -- обратился Войноральский к Каменскому, -- съездить в
Саратов и узнать там о судьбе арестованных и помочь им деньгами. И есть еще
личная просьба. Постарайтесь, пожалуйста, передать жене в тюрьму от меня
записку. Если это не удастся, то пошлите ей апельсины. Это будет для нее
условным знаком, что я на свободе. Сам я еду в Москву. Вы мне сообщите
условленным шифром, как идут дела.
-- А Вы, -- обратился Войноральский к семинаристу Покровскому, --
разыщите через саратовских семинаристов Ломоносова и выясните, нужен ли ему
паспорт. Затем я жду вас в Москве.
-- Порфирий Иванович, а как удался Вам с Селивановым поход к крестьянам
Самарской губернии? -- спросила Е. Судзиловская.
-- Вот Иван Селиванов пусть и расскажет, -- переглянувшись с
Селивановым, ответил Войноральский.
-- Пропаганда шла довольно трудно, -- задумчиво сказал Селиванов. --
Очень мешали встречавшиеся среди крестьян зажиточные хозяева.
-- Но был и успех, -- добавил Войноральский, -- удалось в деревне
Бобровке у крестьянина Осокина арендовать дом под видом постоялого двора.
Это будет опорный пункт нашей пропаганды среди крестьян.
До глубокой ночи засиделись народники в квартире Каменского. На другой
день Войноральский уехал.
По пути в Москву он заехал в Тамбов. Здесь было намечено создать новый
пункт революционной пропаганды. Войноральский разыскал школьного учителя
Николая Степановича (он же Трофимович) Никифорова, организовавшего кружок
тамбовских учащихся. Этот кружок был связан с проводившим в Тамбове
пропаганду товарищем Войноральского Анатолием Фаресовым и мастером оружейной
мастерской Аревым.
-- Здравствуйте, Николай Степанович, Вас приветствует Иванов, -- сказал
Войноральский. Под этой фамилией он был известен Никифорову. -- Я к Вам с
плохой вестью: арестован Анатолий Иванович Фаресов.
Никифоров помрачнел: начались аресты, надо осторожнее вести пропаганду.
-- И у меня к Вам две просьбы, -- сказал Войноральский.
-- Какие же?
-- Я прошу Вас устроить в оружейную мастерскую к Ареву товарища
Вышеславцева. -- Так Войноральский представил Никифорову Дмитрия Рогачева.--
А вторая просьба: познакомьте меня с самим Аревым, если можно, не
откладывая, и представьте ему меня под фамилией Вольского. Он не должен
знать, что я Иванов.
На следующий день Войноральский встретился в квартире Никифорова с
владельцем оружейной мастерской Аревым. Они сели за стол, и за чашкой чая
Войноральский обратился к Ареву:
-- Мне надо было с Вами встретиться, чтобы поговорить об организации
оружейной мастерской на артельных началах. Необходимые денежные средства у
меня имеются, рабочих мы вместе с вами найти можем. Все зависит от вашего
согласия. Я слышал о Вас как о человеке, одобряющем новые веяния. Надеюсь,
Вы согласитесь со мной, что создание повсеместно артельных мастерских
позволит в будущем, когда будут подготовлены для этого условия (Вы
понимаете, о каких условиях я говорю), покончить с частной собственностью и
установить справедливый общественный строй.
-- Мне в общих чертах Николай Степанович уже говорил и рекомендовал
рабочего Вышеславцева. Я согласен его принять, а с Вами подробнее обсудить
организацию артельной мастерской.
-- Очень хорошо, -- улыбнулся Войноральский. -- К сожалению, я сейчас
должен на некоторое время уехать. Будем держать связь через Николая
Степановича.
После того как ушел Арев, Войноральский научил Никифорова, как надо
вести шифрованную переписку, дал ему шифр и свой московский адрес.
Подготовив почву для деятельности в Тамбове, Войноральский поехал в
Москву, а Рогачев активно взялся за организацию артельной мастерской как
основного места сбора пропагандистов в Тамбове.
В Москве Войноральский приехал на квартиру к братьям Константину и
Алексею Аркадакским. Квартира была снята на средства Войноральского и
служила агентурным пунктом народников для связи с отправившимися в народ.
Здесь через Аркадакских с помощью шифрованных писем осуществлялась связь
народнических кружков Поволжья с центром. Когда в начале июня Константин
Аркадакский уехал в Калугу, агентуру в Москве приняла на себя Татьяна
Лебедева (член Большого общества пропаганды и будущий член Исполнительного
комитета "Народной воли"). У нее же хранилась нелегальная библиотека и
собирались ее товарищи по организации. Здесь бывал Кравчинский, сюда
приходил и Войноральский.
Приехав в Москву вместе с Селивановым, Войноральский узнал подробности
провала типографии Мышкина. Во время первого обыска жандармы ничего не
заметили, даже отпечатанные листы запрещенных сочинений Ф. Лассаля. Во время
второго обыска на следующий день были арестованы все работники типографии и
захвачено много нелегальной и легальной литературы, среди которой был и
"Капитал" Маркса. Самому Мышкину удалось избежать ареста. Он находился в это
время в Рязани и был своевременно предупрежден о случившемся. Мышкин приехал
в Москву нелегально для встречи с Войноральским и Рогачевым в Марьиной роще.
Они обсудили создавшееся положение. Было решено, что Мышкин уедет за
границу, а Войноральский и его соратники будут создавать новые центры
революционной пропаганды, конспиративные квартиры, устанавливать новые
связи, изменят шифры, сообщив товарищам о разгроме саратовской мастерской и
московской типографии.
Войноральский, Рогачев, Ковалик и член его кружка Н. Паевский
возвратились в Саратов в середине июня. Здесь они продолжили
пропагандистскую работу среди учащейся молодежи. Устраиваются сходки на
квартирах, в загородной роще и на островах на Волге. Обсуждаются вопросы
организации кружка. Войноральский знакомит молодежь с приемами шифровки
писем.
Среди учащейся саратовской молодежи, распропагандированной
Войноральским и его соратниками, был и гимназист Степан Ширяев, будущий
видный деятель "Народной воли". Из его записки, опубликованной только при
Советской власти, стало известно о влиянии Войноральского и его друзей на
становление нового поколения революционных народников.
С. Ширяев писал: "Я восстановил... порванную связь с агитаторами.
Узнавши от них много новых для меня вещей -- об Интернационале, коммуне, об
их собственных планах пропаганды и агитации в народе... Мы с увлечением
отдались новым воззрениям. Образовался кружок, местом собрания которого была
преимущественно моя квартира. Наша цель была распространять новые идеи в
доступной нам среде, поддерживать сношения с Москвой и Петербургом, чтобы
получать появляющиеся издания социально-революционной партии... наконец,
подготовлять себя к роли пропагандистов в народе, знакомиться с рабочими и
влиять на них". Поступив позднее в Харьковский ветеринарный институт, Ширяев
увлекся политэкономией и серьезно изучал "Капитал" Маркса. Уехав в 1876 г.
за границу в Лондон, С. Ширяев сблизился там с П. Л. Лавровым. В одном из
писем к Лаврову Ширяев, вспоминая о своем приобщении к революционному делу,
писал: "Так все было ново, неожиданно и в то же время просто, невыразимо
увлекательно".
Порфирий Иванович был удовлетворен работой в Саратове и сообщал в
шифрованном письме Кравчинскому и Клеменцу (на условное имя князя Шершивадзе
в Московский университет): "Из Саратова более десятка уходят на лето на
дело".
Затем Войноральский едет вновь в Самарскую губернию. Ему страстно
хотелось вновь пропагандировать среди крестьян, но не урывками между делами
и не в роли мирового судьи или управляющего имением, а используя
приобретенный опыт общения с крестьянами, услышать от них, как
воспринимаются освободительные идеи пропагандистских книг и брошюр,
рассказать о них крестьянам в доступной форме, объяснить причины их тяжелого
материального положения и фактического бесправия, возбудить у них дух
протеста.
В Самаре Войноральский вместе с членом самарского кружка Виктором
Осташкиным решил вести пропаганду среди плотников, строивших городскую
больницу. От плотников Войноральский узнал, что они согласились работать на
строительстве больницы, чтобы заработать деньги для уплаты податей. В начале
беседы Порфирий Иванович выдал себя за юриста.
-- Объясни ты нам, -- обратились к Войноральскому плотники, -- коли ты
ученый человек, как бы нам уйти от купца Назарова. Мы были заподряжены на
дому при сборе податей и по нужде согласны были на дешевую цену. А он, этот
купец-подрядчик, кормит нас негодной пищей и вычитает штрафы за праздники.
-- Видите ли, поскольку вы наняты были по контракту, писанному в форме,
весьма выгодной для нанимателя, вы ничего не поделаете на основании закона.
-- Войноральский на мгновение замолчал и затем продолжал: -- Единственное,
что хоть сколько-нибудь может облегчить ваше положение, это взаимная
поддержка, т. е. если заработок вы будете делить поровну.
Войноральскому удалось убедить плотников, что взаимная поддержка
поможет им легче переносить тяжелые условия работы. Плотники с интересом
слушали, как Войноральский и Осташкин читали им "Историю одного французского
крестьянина". Они сопоставляли лишения и невзгоды, выпавшие на долю
крестьянина в XVIII в. в другой стране, со своим положением.
Когда чтение закончилось, крестьяне выразили желание получить книгу для
отсылки в деревни. Войноральский обещал им это и взял у нескольких крестьян
адреса их родственников и знакомых, чтобы вскоре отправиться туда на
пропаганду.
Новая встреча была назначена за городом. Войноральский пригласил на нее
не всех. Он заметил, что среди слушателей есть отставной солдат, настроенный
недружелюбно к пропагандистам, и несколько плотников прислушивались к его
доводам.
Войноральский пригласил на сходку вместе с плотниками и членов
самарского народнического кружка -- Николая Буха, Петропавловского (будущего
писателя Каронина) и др. Разговор зашел о восстаниях Разина и Пугачева,
затем переключились на Великую французскую революцию. Сравнивали ее с
освободительным движением в России. Один из плотников спросил: "А что же они
сделали со своим царем?" -- "Отрубили ему голову", -- ответил Н. Бух.
В это время все увидели, что к ним направляется несколько человек,
впереди которых шел отставной солдат из бригады плотников. Один из плотников
шепнул Войноральскому:
-- Этот солдат понял Ваше чтение и разговоры как крамолу, мутит тут
воду, наговаривает на Вас всякие небылицы.
-- Он, видно, донес уже или хочет донести и Вас задержать, чтобы
полиция арестовала, -- заговорили плотники, сразу несколько человек. --
Уходите, а мы их задержим.
Плотники двинулись навстречу и горячо заспорили с солдатом и
сопровождавшими его, окружив плотным кольцом.
Войноральский и его друзья, воспользовавшись этим, скрылись.
В начале июля 1874 г. Войноральский отправляется по адресам, данным ему
плотниками. В своем шифрованном письме в Москву Кравчинскому и Клеменцу он
сообщает: "В Сыэранском и Корсунском уездах и ходил. Настроение отличное.
Завел у крестьян два наших пункта".
Войноральский был доволен. Крестьяне горячо поддерживали идею о
равномерном распределении земли только между трудящимися и изъятии ее у
помещиков насильственным путем.
Возвратившись в Самару, Порфирий Иванович думал пригласить в Корсунский
и Сызранский уезды кого-нибудь из самарской молодежи. А в это лето в Самаре
проходил учительский съезд. Войноральскому удалось познакомиться с
учителями, бывшими на съезде, и развернуть среди них и их знакомых
пропагандистскую работу.
Другим городом Самарской губернии, с пропагандистами которого установил
связи Войноральский, был Николаев. Здесь активную пропагандистскую работу
вел земский врач Кадьян. Сюда в Николаев после разгрома саратовской
мастерской прибыл Ковалик.
В своем шифрованном письме в Москву от 25 июня 1874 г. Войноральский
писал: "Если кто желает иметь место учительницы или фельдшера в Николаевском
уезде, то пусть обращается прямо к земскому врачу Александру Александровичу
Кадьяну, только скорее".
В другом шифрованном письме из Ставрополя в Москву Войноральский
сообщил об арестах в Николаеве и Самаре: "В Николаеве погром. Арестован
доктор Кадьян, прочие скрылись, но один, кажется Речицкий, был арестован,
застрелился. Ковалик взят в Самаре на постоялом дворе Фоминского. Были еще
арестованные, но освобождены, обыски прошли благополучно. Паники нет, дела
идут хорошо".
Войноральский договорился с Юргенсон и принял приглашение учителя Л.
Канаева поехать для пропаганды к нему в деревню Васильевку. Канаев обещал
пригласить к себе в дом крестьян, считавшихся у властей неблагонадежными.
Войноральский просил его приглашать крестьян небольшими группами, чтобы
можно было разговаривать с каждым с учетом "большего или меньшего духа
протеста". На первой встрече Войноральский и Юргенсон читали крестьянам
брошюру Л. Шишко "Чтой-то, братцы..."
Затем Н. Юргенсон пошла в соседнюю деревню Куликовку, а Войноральский
продолжал беседы с крестьянами в селе Васильевне:
-- Скажите, каков у вас урожай хлебов, участок земли, как тяжелы
платежи и повинности, есть ли уставная грамота на землю?
Когда из ответов крестьян Порфирий Иванович понял, что они еле-еле
сводят концы с концами, чтобы прокормить семью, и не справляются вовремя с
уплатой платежей и выполнением повинностей, он спросил их:
-- Как вы думаете, в чем причина вашей бедности?
-- Мы темные, мало знаем и понимаем. Будем больше знать -- будем и жить
лучше.
Такой ответ удивил Войноральского: он был необычен для крестьян
(насколько позволял ему судить его опыт общения с ними). Порфирий Иванович
догадывался, что это, видимо, результат бесед крестьян с учителем Канаевым.
-- Это не совсем так. Причина вашего бедственного положения в
неправильном, несправедливом распределении благ в государстве. Вы
составляете большинство народа, а пользуетесь участками земли во много раз
меньшими, чем помещики, численность которых по сравнению с крестьянами
ничтожна. Подумайте, ведь земля -- всенародное достояние и за пользование ею
нельзя, несправедливо и преступно требовать платежи и выполнение
повинностей. Она должна быть разделена поровну между всеми, кто ее
обрабатывает. Ни царь, ни помещики, ни церковь не стоят за справедливость, а
заботятся только о том, чтобы побольше денег взыскать с крестьян. Поэтому
вам необходимо связаться с людьми, которые входят в Большое общество. Их
человек 500 ходит по России, по городам, селам и деревням. Их общество
поставило своей целью освободить крестьян от гнета помещиков, чиновников,
попов, от царя, да царь и сам уйдет, когда народ взбунтуется.
Войноральский понимал, что вера в хорошего царя держится в народе.
Поэтому объединяя царя с помещиками в лагере врагов народа, которых надо
прогнать, он решил несколько смягчить тон, сделав оговорку, что "царь и сам
уйдет".
-- И когда народ выгонит помещиков, чиновников, -- продолжал
Войноральский, -- и уйдет царь, выберут из общества в каждой местности
умного человека, который и будет управлять справедливо. Он будет
ответственен перед обществом. Причем крестьяне уже не будут платить податей
и подушных и получат землю без всякого выкупа. Они будут свободны решать
свои дела без всяких начальников.
Крестьяне слушали Войноральского и молчали. Войноральский продолжал:
-- Вы согласны со мной, что правительство обижает вас, лишает многого,
на что вы имеете право, лишает права быть обеспеченным всем необходимым для
себя и своей семьи?
-- Так-то оно так. Земля должна быть наша, как испокон веков было, а не
помещиков-мироедов. Их надо выгнать, но как? Откуда взять силы против них и
чиновников? -- развел руками один из крестьян. Другой в знак согласия
кивнул. В это время вместе с Канаевым вошли еще два крестьянина -- Игошин и
Мягков.
-- Здравствуйте, проходите, присоединяйтесь к нам, -- пригласил
Войноральский. Он кратко повторил для пришедших, о чем шел разговор и
продолжал: -- Вот вы спрашиваете, где взять силы против угнетающих вас
помещиков и чиновников. Так об этом и заботится общество, о котором я
говорю. К нему присоединяются крестьяне по всей России, и таких уже много.
На стороне общества смогут выступить и солдаты. Ведь почти у всех крестьян
есть среди солдат родственники, и нужно их привлечь, подготовить, тогда они
не пойдут против народа, а без них правительство, помещики и чиновники будут
бессильными.
-- А как же можно жить без начальства? -- последовал вопрос крестьянина
Мягкова. -- Без начальства жить невозможно. Что делать, если плут или вор в
обществе найдутся?
Войноральский улыбнулся:
-- В том-то и дело, что начальство вы будете при новых порядках
выбирать сами. Во Франции уже теперь так ведется: выборное правление и нет
царя.
Войноральский отметил про себя, что никто из крестьян, кроме Мягкова,
сомнений в справедливости его слов не высказывал и, наоборот, все их жесты,
мимика, слова выражали одобрение. Тепло расставшись с крестьянами,
Войноральский поблагодарил за предоставленную возможность беседы с ними. Но
опасения Порфирия Ивановича в отношении Мягкова оправдались полностью.
Обескураженный необычной речью Иванова (т. е. Войноральского), Мягков все
услышанное передал старосте. Тот был из очень набожных людей и сообщил обо
всем священнику Добронравову. Священник пришел в негодование и стал убеждать
старосту: "Срочно арестовать этого пропагатора". Староста стал расспрашивать
крестьян. Но те дали ему понять, что говорить не о чем. Тогда староста
позвал крестьян пойти вместе с ним в дом Канаева. В присутствии старосты
Войноральский вел себя иначе. Он заявил, что ничего подобного не говорил и
что, к сожалению, встречаются дураки, которые все понимают не так, как
нужно. Староста заявил, что обязан приставить к дому Канаева на ночь для
караула крестьян, и ушел, наказав караульным глаз не спускать с
Войноральского. Но ночью караульные ушли, дав возможность Войноральскому с
Юргенсон спокойно покинуть Васильевку и добраться до Самары. Но в Самаре уже
действовали в это время провокаторы, в их числе Пудовкин, донесший о
народническом самарском кружке в жандармское управление. И в городе начались
аресты. Войноральский и Юргенсон направились на явочную квартиру швеи М. С.
Кирилловой, не зная, что за этой квартирой установлено наблюдение.
Полиция давно искала Войноральского. Ему удавалось неоднократно уходить
от преследования. Но на этот раз не все меры предосторожности были приняты.
Как же надо было выждать время, разобраться в обстановке и не войти в
непроверенную квартиру! Но этого Войноральский и Юргенсон почему-то не
сделали.
При аресте у Войноральского были отобраны две карты Самарской губернии,
шифрованное письмо, написанное во время ареста в с. Васильевке, и несколько
листов шифрованных записок с многочисленными адресами народников разных
кружков.
Шифрованные письма и записки Войноральского стали важными вещественными
доказательствами на судебном процессе "193-х". Такое обилие конспиративных
связей в различных губерниях России стало одним из оснований для объявления
Войноральского одним из создателей обширного антиправительственного
заговора. И действительно, ведущая роль Войноральского как организатора
народнического движения в Москве, Петербурге, Поволжье неоспорима. В Среднем
Поволжье, с апреля по июнь 1874 г. действовало 130 человек, входивших в
местные народнические кружки, и около 30 пропагандистов, приехавших из
Москвы и Петербурга. Наряду с губерниями Поволжья, "хождением в народ" были
охвачены и другие районы страны, всего свыше 50 губерний.
Усиленно велась пропаганда в губерниях Нечерноземного центра России, и
в частности в Ярославской губернии, в селе Потапово. Здесь активно
действовал Н. А. Морозов. Он дожил до победы Великой Октябрьской
социалистической революции, стал крупным советским ученым, почетным
академиком.
В Потапово была организована работа типографии, где печатались книги
для крестьян, работала столярная мастерская, школа для взрослых, была
налажена медицинская помощь, часто устраивались сходки.
По доносу местного священника начались аресты, и пропагандистам
пришлось покинуть Потапово. Морозов направился в Костромскую губернию, а на
обратном пути он выполнил трудную задачу -- вырыл в потаповском лесу
спрятанную там типографию. Ее необходимо было спасти, так как была
разгромлена московская типография. По настоянию товарищей, опасавшихся за
Морозова, он был направлен за границу в Швейцарию для участия в работе
редакции газеты, предназначенной для русских рабочих.
В Нижнем Новгороде действовал кружок во главе с А. И. Ливановым,
студентом Петербургского технологического института. Сюда же приехали члены
петербургского народнического кружка артиллеристов. Они вели пропаганду в
промышленном селе Павлово и в других местах.
Широко было развернуто народническое движение на Украине. Особенно
выделялась киевская коммуна. Ее членами были Я. Стефанович, Н. К.
Судзиловский, О. В. Аптекман (будущие члены "Земли и воли"), В. Рогачева
(жена Д. Рогачева) и др. Члены коммуны пришли к убеждению, что вера крестьян
в доброго царя очень мешает осознанию ими революционных идей.
В Харьковской губернии развернулась деятельность кружка под
руководством С. Ф. Ковалика, объединившего студентов Харьковского
университета, Ветеринарного института, духовной академии и др. Кружок
установил связь с пензенским кружком Войноральского.
Руководитель Харьковского кружка С. Ф. Ковалик с осени 1873 г. до июля
1874 г. прошел путь из Петербурга за границу, где виделся с Бакуниным; затем
вел пропаганду в Киеве, Харькове, Москве, Ярославле, Костроме, Нижнем
Новгороде, Казани, Саратове, Николаевске Самарской губернии.
Такое быстрое перемещение по обширной территории страны было характерно
для виднейших руководителей народнического движения -- и для Войноральского,
и для Клеменца и др.
В Одессе вел пропаганду кружок Ф. В. Волховского. В его работе активно
участвовал А. И. Желябов -- будущий руководитель "Народной воли".
Народническая пропаганда распространилась на Урал, куда направились
многие видные революционеры -- М. Ф. Фроленко, Л. Э. Шишко, М. Д. Муравский
и др. Под Екатеринбургом они попытались организовать отряд из беглых
политических каторжан, но это не удалось.
Движение в народ на севере России охватило Олонецкую, Архангельскую,
Новгородскую и Вологодскую губернии. В двух последних жили государственные
крестьяне, не знавшие крепостного права, но страдавшие от повинностей в
пользу государства. В Олонецкой губернии распространяли среди крестьян
пропагандистские книги петербургские студенты Медико-хирургической академии
и Технологического института.
В Новгородской губернии вела пропаганду и культурно-просветительную
деятельность член кружка "чайковцев" С. Лешерн фон Герцфельд, вошедшая в
организацию вместе со своими сверстницами по женским курсам сестрами
Корниловыми и Софьей Перовской. Однако в январе 1874 г. С. Перовская была
арестована и не смогла пойти в народ в этом году. Эти передовые женщины
принадлежали к аристократическим кругам Петербурга, но они пренебрегли
богатством, роскошью, чтобы помочь народу, поднять его на борьбу за свои
человеческие права. Ярко передал облик этих прекрасных дочерей России в
стихотворении "Народница" член этого же кружка Сергей Синегуб.
Да, сердце чуткое сознало, что вокруг.
Где нее покрыто яркой позолотой.
Вся эта роскошь, все -- созданье грубых рук.
Сынов нужды, задавленных работой:
Что тяжкая нужда так страшно в их лице
Уничтожает званье человека,
Чтобы в роскошном замке и дворце
Из слез людских родились блеск и нега.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . .
И вырвавшись из золотой неволи.
С любовью к людям в сердце молодом.
Она пошла искать счастливой доли
В мир, переполненный заботой и трудом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . .
И вот она в иную жизнь вступила...
Ей не страшны работа и нужда,
И с угнетенными героями труда
Она союз навеки заключила.
Софья Лешерн, развернув пропагандистскую работу среди крестьян,
организовала для них ссудно-сберегательное товарищество и заведовала его
делами. Когда же губернские власти отстранили ее от этого дела, она открыла
в том же селе школу. Учителями в ней были писатель П. Засодимский, Д. Гамов.
Гамов был уволен за революционную пропаганду среди крестьян с запрещением
ему преподавательской деятельности. Софье Лешерн, дочери генерал-майора,
также была запрещена педагогическая деятельность. Школу в селе закрыли.
Лешерн стала прототипом героини романа "Хроника села Смурина", написанного
Засодимским. Роман сразу же был включен в список пропагандистской
народнической литературы и запрещен правительством.
За пропаганду среди крестьян Вологодской губернии было привлечено к
следствию более 50 человек. Среди них "чайковцы" Н. А. Саблин, А. А.
Малиновский.
Большое значение для революционной пропаганды среди крестьян
Архангельской губернии имела деятельность известного писателя-народника В.
В. Берви-Флеровского. За время своей ссылки он руководил работой
народнического кружка архангельской молодежи. Писатель подвергся репрессиям,
высылке из Архангельска.
Отсутствие единой централизованной тайной организации революционеров
затрудняло конспирацию многочисленных народнических кружков. Аресты,
начавшиеся в саратовской мастерской Войноральского, прокатились по всей
стране.
Поднять крестьян на восстание пропагандистам первого массового
"хождения в народ" не удалось. В 1875 г. пропаганда продолжалась, но уже в
меньших масштабах и с меньшей интенсивностью. В этом же году в Одессе под
влиянием народнических кружков образовалась первая рабочая организация
"Южнороссийский союз рабочих" во главе с Е. О. Заславским, выдвинувшая
требования освобождения рабочих от ига капитала.
Неудача первого этапа "хождения в народ" показала, что крестьяне не
готовы к восстанию. Нельзя надеяться на возможность восстания без
объединения революционных сил. В. И. Ленин писал: "Вера в коммунистические
инстинкты мужика, естественно, требовала от социалистов, чтобы они
отодвинули политику и "шли в народ".
За осуществление этой программы взялась масса энергичнейших и
талантливых работников, которым на практике пришлось убедиться в наивности
представления о коммунистических инстинктах мужика". [Ленин В. И. Полн.
собр. соч. -- Т. 1. -- С. 286.]
Но усилия тысяч молодых людей не были напрасными. Впервые в России
революционные идеи вышли из замкнутых кружков к народным массам. Обращение с
революционным призывом к народу сыграло свою роль. Был накоплен опыт и в
формах пропаганды. Книжную пропаганду дополняла устная беседа. Пропагандисты
ломали лед недоверия, боязнь крестьян вступать в беседу на политические
темы. Они научились располагать крестьян к себе, связывая их повседневные
нужды с причинами бедственного положения народа. И несмотря на темноту и
забитость крестьян, было немало случаев, когда они, рискуя своей свободой, а
иногда и жизнью, слушали пропагандистов, укрывали их от преследования
властей и даже сами брались "внушать правду" другим.
В результате "хождения в народ" связи с народными массами стали
постепенно расширяться и укрепляться. Окрепла убежденность в необходимости
партии. Непосредственным результатом "хождения в народ" стало создание
централизованной организации "Земля и воля". Мировоззрение революционеров в
основе своей оставалось прежним. Менялась лишь тактика, совершенствовались
организационные формы революционной работы.
"Земля и воля" была основана в 1876 г. И в течение 1876--1879 гг.
"Земля и воля" стала организацией, объединившей революционные кружки
Поволжья, центральных и западных губерний, Белоруссии, Украины, Польши,
Северного Кавказа и Грузии. "Земля и воля" начинает устраивать поселения
среди крестьян, чтобы сделать более действенной пропаганду социалистических
идей. И вновь отправились в деревни и села самоотверженные борцы за свободу
народа, бескорыстно помогая крестьянам избавляться от болезней, от мрака
невежества. Закончив работу в аптеке, школе, они шли в какой-либо
крестьянский дом, и начинался разговор о крестьянских нуждах, о притеснениях
властей, и читались пропагандистские книги. Крестьяне просили советов. А
землевольцы в меру своих сил стремились защищать интересы крестьян.
Землевольцы перешли и к новым формам революционной пропаганды и городе
-- демонстрациям, сходкам, митингам. 3 марта 1876 г. в Петербурге во время
похорон умершего в заключении студента П. Чернышева была устроена
2--3-тысячная демонстрация. Ему была посвящена песня, ставшая революционной,
-- "Замучен тяжелой неволей". Эту песню подхватило позднее и новое поколение
революционеров на пролетарском этапе освободительной борьбы. В декабре
состоялась организованная землевольцами демонстрация на Казанской площади. В
ней приняли участие рабочие. С речью выступил Г. В. Плеханов. Он говорил об
обмане крестьян при проведении реформы, о тяжелых условиях труда русских
рабочих, о преследовании царизмом революционеров. Когда он закончил свое
выступление, над толпой взметнулось Красное знамя, на котором было написано:
"Земля и воля". Его развернул над толпой рабочий Яков Потапов.
СУД ПАЛАЧЕЙ
Чу!.. За дверью идут,
Слышен говор людей...
Близок час, поведут
Нас на суд палачей.
Но ни просьб, ни мольбы
И в последний наш час
Наши судьи-рабы
Не услышат от нас!
Н. А. МОРОЗОВ
Революционная пропаганда и агитация в селах, деревнях и городах России
не могли проводиться открыто. По словам С. М. Кравчинского, одного из первых
пропагандистов в народе, всякий, кто селился в российских селах и деревнях в
качестве ли ремесленника, сельского ли учителя, или писаря, тотчас
оказывался на виду у всех, точно он сидел в фонаре. И лишь только
пропагандист приходил в какой-нибудь крестьянский дом, весть об этом тотчас
разлеталась по всей деревне. В такой обстановке правительство без всякого
затруднения получало сведения о народнической пропаганде. Достаточно было
малейшего повода, чтобы арестовать и бросить в тюрьму пропагандиста. На их
место прибывали новые смельчаки, но их ждала та же участь -- шли повальные
аресты, тюрьмы были переполнены.
Общее число пропагандистов, арестованных по процессу "193-х",
фактически составляло 4 тыс. человек. Движение охватило более 50 губерний
России. К дознанию было привлечено 770 человек. Считая невозможным проводить
суд над таким количеством "преступников", следствие начали над 265, оставив
остальных под надзором полиции.
Подготавливая процесс "193-х", царизм стремился запугать общество
невиданными масштабами "злодейского заговора". Процесс готовился как
показательный. Рассматривая даже сам факт простого знакомства с
пропагандистской литературой как преступление, жандармы и чиновники не
только выявляли подобные улики, но и подтасовывали факты, пользуясь услугами
доносчиков-провокаторов. Подсудимые, представлявшие различные народнические
кружки, рассматривались в обвинительном акте как члены одного большого
общества пропаганды, возглавляемого четырьмя революционерами -- П. И.
Войноральским, С. Ф. Коваликом, И. Н. Мышкиным и Д. С. Рогачевым.
Арестованный в Самаре Войноральский был доставлен на допрос в
саратовское губернское жандармское управление, а затем переправлен в Москву.
Здесь его посадили под стражу в одиночную камеру тюрьмы "при Сущевском
частном доме". С 14 августа 1874 г. в московском губернском жандармском
управлении начались допросы Войноральского, продолжавшиеся более полугода.
На первых допросах Войноральский показал, что поехал в Петербург с
целью поступления в институт, но случайно в гостинице познакомился с
человеком, который и дал ему книги, оказавшиеся запрещенными. Рассказывая
дальше о своей деятельности в Петербурге, Москве, Саратове, Пензе, Тамбове,
Самаре и в населенных пунктах губерний Поволжья, Войноральский подчеркивал,
что, кроме него, никто из его знакомых не имел никакого отношения к
революционной деятельности.
На одном из допросов Войноральского спросили:
-- Что же Мышкин