и вся дрожит. - Еще что-нибудь? - Ага. Хозяйка говорила, что Мертл, когда она ее в сад вы- пустила, какая-то тревожная была, и ноги у нее словно бы не гнулись. Я ведь только-только из Редкара вернулся, понимаешь? - Так вы на скачках были, э? - Это точно. А свой собачку бросил. Скотина я последняя! Я закрыл глаза. И когда только Хамфри надоест придумывать симптомы! Ну что на этот раз? Дрожит, тревожится, ноги не гнутся. А раньше - пыхтела, дергадась головой трясла, уши мелко дрожали, - что он в следующий раз углядит? Но хорошенького понемножку. - Вот что, Хамфри, - сказал я. Ничего у вашей собаки нет. Сколько раз мне вам повторять. - Ох, Джим, милый, поторопись! О-о-о! О-о-о-х! - Я не приеду, Хамфри. - Да ты что? Ей же все хуже становится, понимаешь? - Я говорю совершенно серьезно. Это просто напрасная тра- та моего времени и ваших денег. А потому ложитесь-ка спать. И за Мертл не тревожьтесь. Стараясь устроиться поудобнее под одеялом, я подумал, что отказываться поехать на вызов - дело очень нелегкое. Конечно, мне было бы проще встать и принять участие в еще одном спек- такле в Седр-Хаусе, чем впервые в жизни сказать "нет", но так продолжаться не могло. Надо же когда-нибудь и твердость про- явить. Терзаемый раскаянием, я кое-как задремал, но, к счастью, под- сознание продолжает работать и во сне, потому что я вдруг про- снулся. Будильник показывал половину третьего. - Господи! - вскрикнул я, глядя в темный потолок. У Мертл же эклампсия * Я слетел с кровати и начал торопливо одеваться. Видимо, я нашумел, потому что Хелен спросила сонным голосом: - Что такое? Что случилось? - Хамфри Кобб, - просипел я, завязывая шнурок. - Хамфри... Но ты же говорил, что к нему торопиться не- зачем... - Только не сейчас. Его собака умирает! Я злобно посмот- рел на будильник. Может быть, вообще уже поздно. - Маши- нально взяв галстук, я швырнул его в стену. - Уж без тебя я обойдусь, черт побери! И пулей вылетел на лестницу. Через бесконечный сад - и в машину, а в голове разверты- валась стройная история болезни, которой снабдил меня Хамфри. Маленькая сука кормит пятерых щенят, тревожность, скованая походка, а теперь вытянутая поза и дрожь... Классическая после- родовая эклампсия. Без лечения - быстрый летальный исход. А после его звонка прошло почти полтора часа. От этой мысли у меня сжалось сердце. Хамфри так и не лег. Видимо, он утешался в обществе бутыл- ки, потому что еле держался на ногах. * Поздний токсикоз беременных, выражающийся в судорогах мышц всего тела и потере сознания. Опасен для жизни матери и плода. Эклампсия возможна и после родов. Прим. ред. - Приехал, значит, Джим, милок, - бормотал он, моргая. - Да. Как она? - Никак... Сжимая в руке кальций и шприц для внутривенных вливаний, я кинулся мимо него на кухню. Гладенькое тельце Мертл вытянулось в судороге. Она зады- халась, вся дрожала, а из пасти у нее капала пена. Глаза утра- тили всякую выразительность и застыли в неподвижности. Вы- глядела она страшно, но она была жива... она была жива! Я переложил пищащих щенков на коврик, быстро выстриг участочек над лучевой веной и протер кожу спиртом. Потом ввел иглу и начал медленно-медленно, осторожно-осторожно нажи- мать на плунжер. Кальций в этих случаях несет исцеление, но быстрое его поступление в кровь убивает пациента. Шприц опустел только через несколько минут, и, сидя на кор- точках, я вглядывался в Мертл. Иногда к кальцию необходимо добавить наркотизирующее средство, и у меня наготове были нем- бутал и морфий. Но дыхание Мертл мало-помалу стало спокой- нее, напряжение мышц ослабло. Когда она начала сглатывать слюну и поглядывать на меня, я понял, что она будет жить. Я выжидал, пока ее ноги совсем не перестанут дрожать, но тут меня дернули за плечо. Я оглянулся и увидел Хамфри с бу- тылкой в руке. - Выпьешь, рюмочку, а Джим? Уговаривать меня особенно не пришлось. Сознание, что я чуть было не обрек Мертл на смерть, ввергло меня в почти шоковое состояние. Я взял рюмку неверными пальцами, но не успел отхлебнуть, как собачка выбралась из корзинки и направилась к щенкам. Иногда эклампсия поддается не сразу, в других же случаях про- ходит почти мгновенно, и я порадовался, что на сей раз оказалось именно так. Собственно говоря, оправилась Мертл даже как-то слишком быстро - обнюхав свое потомство, она подошла к столу, чтобы поздороваться со мной. Ее глаза переполняло дружелюбие, а хвост реял в воздухе, как это принято у биглей. Я начал поглаживать ей уши, и тут Хамфри испустил сиплый смешок. - А знаешь, Джим, нынче я кое-что усек. - Голос у него был тягучим, но ясность мысли он как будто сохранил. - Что именно Хамфри? - А усек я... хе-хех-хе... усек я, что все это время здорового дурака валял. - Я что-то не понял. Он назидательно покачал указательным пальцем. - Так ты же мне только и твердил, что я тебя зря с постели стаскиваю, и что мне все только мерещится, а собачка моя совсем здорова. - Что было, то было, - ответил я. - А я тебе никак не верил, а? Слушать ничего не желал. Так вот, теперь я знаю, что ты дело говорил. А я дураком был, так ты уж извини, что я тебе покоя по ночам не давал. - Ну, об этом и говорить не стоит, Хамфри. - А все-таки нехорошо. - Он указал на свою бодрую собач- ку, на ее приветливо машущий хвост. - Ты только погляди на нее. Сразу же видно, что уж сегодня-то Мертл совсем здорова была! 3 У вершины дорога огорожена не была, и колеса моей машины спокойно съехали с асфальта на траву, ощипанную овцами до бар- хатного ворса. Я выключил мотор, вылез и посмотрел вокруг. Шоссе четкой полосой тянулось в траве и вереске, а потом круто уходило в долину. Одно из моих любимых мест, откуда мне открывался вид сразу на две долины - впереди и позади. У моих ног расстилался весь край: нежная зелень лугов, пасущийся скот, речки, бегущие то по галечным отмелям, то в густой бахроме де- ревьев. По склонам тянулись изумрудные пастбища, резко контрасти- руя с пятнами вереска и грубой травы у вершин. И только нескон- чаемый узор каменных стенок захватывал и их, скрываясь за голыми гребнями - границей нетронутой земли. Я прислонился к машине, купаясь в холодном свежем ветре. Со времени моего возвращения к гражданской жизни прошло лишь несколько недель. Все время моей службы в авиации я вспо- минал Йоркшир и все-таки забыл, до чего он прекрасен. Вдалеке нельзя было воскресить ощущение того покоя, безлюдия и бли- зости дикой природы, которое придает холмам таинственность и делает их источником душевных сил. В затхлом воздухе унылых городов среди вечной толпы мне не верилось, что я могу стоять совсем один на зеленой кровле Англии, где каждый глоток возду- ха напоен благоуханием трав. Утро оставило у меня тягостное впечатление. Повсюду что-то настойчиво напоминало мне, что вернулся я в стремительно меня- ющийся мир, а мне перемены не нравятся. Старик фермер вдруг сказал, когда я сделал инъекцию его корове: - Нынче, мистер Хэрриот, одни только иголки да иголки! И я с каким-то изумлением посмотрел на шприц в моей руке, вдруг осознав, что действительно уколы стали главным моим занятием. Мне был понятен ход его мысли. Всего год-два назад я бы "промыл" его корову - ухватил бы ее за нос и влил бы ей в глотку пинту лекарства. Мы все еще возили с собой специально для этой операции обыкновенную винную бутылку, потому что ее было легко дер- жать, да и жидкость лилась из нее свободно. Часто мы, примеши- вали к лекарству патоку из бочонка, который стоял почти во всех коровниках. Теперь все это уходило в прошлое, и "иголки да иголки" еще раз заставили меня осознать, что ничто уже никогда прежним не будет. Началась революция и в сельском хозяйстве, и в практической ветеринарии. Обработка земли и скотоводство все больше строи- лись на научной основе, а понятия, передававшиеся иэ поколения в поколение, опровергались и забывались. Ветеринарную же практику все больше захлестывали волны надвигающегося ура- гана важнейших открытий. Производились неслыханные прежде операции, сульфанил- амиды уже нашли широчайшее применение, а главное - война, требовавшая действенного лечения ран, дала мощнейший толчок для стремительного развития и усовершенствования открытия Александра Флеминга, установившего антибактериальные свой- ства пенициллина. Первый из антибиотиков пока еще не был на вооружении у ветеринаров, если не считать лечения маститов, где он применялся в виде свечек для введения в молочную железу. Но он пролагал дорогу армии лекарственных средств, которая вскоре уничтожила даже память о наших былых панацеях. И становилось все яснее, что дни мелких фермеров почтены. Именно они, владельцы полудюжины коров, небольшой свинарни и курятника, составляли костяк нашей практики. Но они же все чаще задумывались, удастся ли им и дальше сводить концы с кон- цами, а некоторые продавали свои фермы более крупным хозяе- вам. Теперь, в восьмидесятых годах, среди наших клиентов мел- ких фермеров практически нет. Я могу их по пальцам пересчи- тать - стариков, которые упрямо продолжают делать то, что делали, только потому, что всегда это делали. Последние из доро- гих моему сердцу людей, которые жили по старинным заветам и говорили на старинном йоркширском наречии, совсем уже по- губленном радио и телевидением. Я еще раз вздохнул полной грудью и сел за руль. Томительное ощущение перемен по-прежнему тяготело надо мной, но я погля- дел сквозь ветровое стекло на величавые холмы, возносящие лы- сые вершины к облакам, ярус за ярусом, не подвластные времени, несокрушимые, царящие над всем великолепием долин, и мне сра- зу стало легче. Йоркширские холмы остались прежними. Я заехал еще на одну ферму и вернулся домой в Скелдейл- Хаус справиться, нет ли новых вызовов. Там тоже все переменилось. Зигфрид, мой партнер, женился и жил теперь в нескольких милях от Дарроуби, а в доме, где по- мещалась приемная, остались только мы с Хелен и малыш Джим- ми, наш сын. Вылезая из машины, я проследил взглядом глици- нию, взбирающуюся по старинному кирпичу к окошечкам, которые из-под самой черепичной крыши смотрели на холмы. Семейную жизнь мы с Хелен начали там, в двух тесных комнатках, а теперь в нашем распоряжении оказался весь дом. Конечно, для нас он был слишком велик, но мы радовались, потому что любили этот старинный просторный особняк, дышавший изяществом восем- надцатого века. Снаружи он выглядел таким же, каким я его увидел в первый раз столько лет назад. Исчезла только металлическая решетка, которую реквизировали в дни войны на нужды промышленности, и наши с Зигфридом дощечки висели теперь на стене. Спальню мы с Хелен устроили в большой комнате, где я жил холостяком, а Джимми помещался в былой гардеробной, в свое время служившей и приютом младшего брата Зигфрида, Триста- на, в дни его студенчества. Тристан, увы, нас покинул. Войну он окончил в чине капитана ветеринарной службы. Затем капитан Фарнон женился и ушел в министерство сельского хозяйства, где занимался вопросами плодовитости скота. Нам очень его не хватало, но, к счастью, мы довольно часто виделись с ним и его женой. Я отворил дверь, и в ноздри мне ударил аромат душистого порошка, который мы подмешивали к лекарствам. Он неизменно бодрил меня - запах нашей профессии, никогда полностью не выветривавшийся из дома. В середине коридора я миновал дверь в длинный сад, огоро- женный высокой кирпичной стеной, и вошел в аптеку. Важность этого помещения уже шла на убыль. С полок на меня глядели бан- ки благородных пропорций с выгравированными на стенках ла- тинскими надписями Spiritus Aetheris Nitrosi, Liquor Ammonii Acetatis Fortis, Potassii Nitras, Sodii Salicylas. Какие величест- венные названия! Мой мозг был нашпигован ими. Я знал назубок их свойства, действие, рекомендованное применение, дозы для лошадей, крупного рогатого скота, овец, свиней, собак и кошек. Но скоро, скоро мне надо будет выкинуть все это из головы и помнить только дозировку новейших антибиотиков и стероидных препа- ратов. Стероиды вышли на сцену несколько лет спустя, но и они про- извели небольшую революцию. Выходя из аптеки, я чуть было не стукнулся лбом о Зигфрида, который вихрем несся по коридору. Он взволнованно вцепился мне в плечо. - А, Джеймс! Вас-то мне и надо! Нынче утром я бог знает что пережил. На чертовом проселке в Хай-Листон у меня отвалился глушитель, и теперь мне не на чем ездить. В мастерской послали за новым глушителем, но пока его пришлют, да пока его устано- вят, у меня нет машины. Черт знает, что за положение! - Ничего, Зигфрид. Я съезжу по вашим вызовам. - Нет, нет, Джеймс. Очень мило с вашей стороны, но поймите же, это не в первый раз и не в последний. Вот о чем я и хочу с вами поговорить. Нам нужна запасная машина. - Запасная? - Ну, да. Без "роллс-ройса" мы обойдемся. Что-нибудь по- скромнее на такой вот случай. Собственно говоря, я уже позвонил Хаммонду в гараж, чтобы он пригнал сюда что-нибудь подхо- дящее. По-моему, это он подъехал. Мой партнер всегда принимает мгновенные решения, и я по- корно побрел за ним к входной двери. Мистер Хаммонд действи- тельно уже ждал нас там с автомобилем. Это был "моррис-окс- форд" выпуска 1933 года. Зигфрид стремительно сбежал по сту- пенькам. - Вы сказали - сто фунтов, э, мистер Хаммонд? - Он не- сколько раз обошел машину, поскоблил кое-где ржавчину, просту- пившую сквозь черную краску, открыл, по очереди все дверцы, оглядел обивку. - Ну что же, старичок видывал лучшие дни, но внешний вид не так уж важен, была бы ходовая часть в порядке. - Очень недурная машинка, мистер Фарнон, - подхватил хозяин мастерской. - После переборки мотора прошла только две тысячи миль и, можно сказать, масла не жрет вовсе. Аккуму- лятор новый, а протектор на всех покрышках сносился самую чуточку. - Он поправил очки на длинном носу, расправил тощие плечи и придал физиономии самое деловое выражение. - М-м-м-м, - Зигфрид несколько раз нажал ногой на задний бампер, и старые пружины застонали. - А тормоза? В холмистой местности, знаете ли... - Отличные, мистер Фарнон. Первоклассные. Мой коллега медленно наклонил голову. - Очень хорошо. Вы позволите мне прокатиться вокруг квар- тала? - Конечно, конечно, - ответил мистер Хаммонд. - Проверь- те ее на всех передачах. - Он гордился своей уравновешенностью и солидно сел рядом с Зигфридом, который уже водворился за руль. - Джеймс, да влезайте же! - скомандовал мой партнер, и я устроился позади мистера Хаммонда на заднем сиденье душ- новатой машины. Зигфрид рванул с места под рев мотора и старческое скрипе- ние кузова, и мы помчались по улице Тренгейт. Уравновешенность уравновешенностью, но я заметил, что над синим пиджаком вла- дельца мастерской внезапно дюйма на два вылезла белая полоска воротничка. Тут Зигфрид притормозил возле церкви перед левым поворо- том, и воротничок опустился почти до законного уровня, но только для того, чтобы возникать вновь и вновь, пока мы на предельной скорости брали крутые повороты. На длинной прямой улице мистер Хаммонд заметно приобод- рился, но когда Зигфрид вжал педаль газа в пол и с громом по- несся вперед, вспугивая птиц с деревьев, я вновь узрел воротни- чок во всей его красе. В конце улицы, поворачивая машину, Зигфрид почти остано- вил ее. - Попробуем испытать тормоза, мистер Хаммонд, - объявил он весело и бросил машину вперед, явно намереваясь произвести проверку тормозов по всем правилам. Рык древнего мотора пере- шел в вой, поворот на нашу улицу приближался с ужасающей быстротой, и воротничок весь вылез наружу, а за ним и верхняя часть рубашки. Зигфрид нажал на тормоза, машину резко занесло вправо, и, когда мы по-крабьи боком влетели на Тренгейт, макушка мистера Хаммонда уперлась в крышу, а мне выпал редкий случай полю- боваться практически всей его рубашкой. Когда же мы останови- лись, он медленно сполз на сиденье, и пиджак занял положенное ему место. Но мистер Хаммонд ни разу не нарушил молчания и, если не считать его движений по вертикали, не проявил никаких признаков волнения. Мы вылезли, и мой партнер потер подбородок с некоторым сомнением. - При торможении она немножко тянет вправо, мистер Хам- монд. Надо бы отрегулировать тормоза. А может быть, у вас най- дется еще какая-нибудь машина? Владелец мастерской ответил не сразу. Очки его перекосились на носу, щеки побелели, как бумага. - Д-да... да, - ответил он дрожащим голосом. - У меня есть еще одна недурная машинка. Думаю, она вам подойдет. - Великолепно! - Зигфрид потер руки. - Вы не подъехали бы после обеда? Мы тут же ее и опробуем. Глаза мистера Хаммонда стали заметно шире, и он несколько раз сглотнул. - Хорошо... хорошо, мистер Фарнон. Но после обеда у меня дела, так я пришлю кого-нибудь из механиков. Мы попрощались с ним и вошли в дом. Мой партнер обнял меня за плечи. - Ну что же, Джеймс, еще один шаг на пути повышения эф- фективности. Да и вообще... - Он улыбнулся и насвистел какой- то мотивчик. - Я получаю большое удовольствие от подобных интерлюдий. У меня вдруг стало удивительно легко на душе. Пусть и то, и другое, и третье изменилось до неузнаваемости. Холмы остались прежними. И Зигфрид тоже. 4 - В Россию? - Я с завистью уставился на Джона Крукса. Первые послевоенные годы мы с Зигфридом работали вдвоем - и пишу я в этой книге именно о них. Джон Крукс стал нашим помощником в 1951 году, а три года спустя открыл собственную практику в Беверли. На прощание он сделал нам очень лестный комплимент - "набрал" в бутылку воздух Скелдейл-Хауса, обещая откупорить ее в своей новой приемной, чтобы там была частица нашей атмосферы. Когда-нибудь я напишу и о том времени, но пока мне хочется перескочить в 1961 год и на протяжении всей книги вставлять отрывки из дневника, который я вел, когда плавал в Россию. Устроил все Джон. Хотя он больше у нас не работал, но часто приезжал в гости и рассказывал о всяких приключениях, случав- шихся с ним, когда он сопровождал партии скота, экспортировав- шиеся из Гулля. Так он побывал во многих странах, но мое вооб- ражение воспламенилось при слове "Россия". - Наверное, было очень интересно? - вздохнул я. Джон улыбнулся. - Очень и очень! Я побывал там уже не один раз и видел подлинную Россию, какая она есть. Это ведь не туристическая экскурсия для осмотра достопримечательностей. Видишь страну глазами моряка, встречаешься с простыми русскими - с теми, кто торгует, кто работает. - Замечательно! - И тебе за это еще и платят, - добавил Джон. - Чего уж лучше! - Счастливчик! - Я снова вздохнул. - И часто бывают та- кие поездки? - Достаточно. - Он посмотрел на меня повнимательнее и, наверное, уловил зависть в моих глазах. - А почему бы и вам не съездить? - Вы серьезно? - Конечно. Скажите слово - и следующая поездка ваша. Я хлопнул кулаком по ладони. - Договорились, Джон. Нет, я вам от души благодарен. Сельская практика - чудесная вещь, но иногда все-таки возни- кает ощущение, что ты тащишься по накатанной колее. Сплавать в Россию! Именно это мне и требуется. - Вот и хорошо. - Джон встал. - Подробности я вам сообщу позже, но, скорее всего, вы отправитесь со стадом элитных овец, купленных на племя. Страховая компания безусловно потребует, чтобы их сопровождал ветеринар. Начались недели радостного предвкушения. Однако мой энту- зиазм разделяли далеко не все. Один пастух, прищурившись, изрек: - Я бы туда ни ногой, хоть ты меня озолоти! Словечко не так скажешь, и угодишь в тартарары до скончания века. Он был не оригинален. В то время температура отношений между Востоком и Западом упала очень низко, и мне уже несколь- ко приелись заверения моих клиентов, что куда-куда, но уж в Россию они ни за какие коврижки не поехали бы. А когда я, перед самым отъездом проверяя на туберкулез коров полковника Смолл- вуда, рассказал ему, какая мне выпала удача, он поднял брови и смерил меня ледяным взглядом. - Ну, что же, рад, что имел удовольствие знать вас, - про- цедил он. Но в жилах у меня струилась кровь мореходов, и я был полон только самых приятных надежд. 28 октября 1961 года Первый день наступил и кончился. Когда я вышел на причал в Гулле, то прямо перед собой увидел "Ирис Клоусен", датское судно, на котором мне предстояло плыть, водоизмещением в три- ста тонн... И несколько опешил - таким маленьким оно мне по- казалось. Я как-то не предполагал, что отправлюсь в плавание по морям на такой скорлупке. Но тут же с облегчением сообразил, что вижу только нос и часть палубы, действительно крохотную, а высокая надстройка, естественно, заслоняет от меня внушитель- ное ее продолжение. Я прошел за надстройку, и у меня неприятно закололо под ложечкой: судно на этом кончилось. Надстройка, а за ней - ничего. На мой неискушенный взгляд "Ирис Клоусен" выглядела сов- сем игрушечной, и я просто был не в силах представить себе, что эта посудинка пересекает океаны и борется с штормами. Овец только-только погрузили, и на палубе валялась солома. Я вошел в маленький салон. За столом сидели капитан, чья фами- лия была Расмуссен, представители экспортной компании и двое русских ветеринаров, проводившие осмотр овец. Сам стол пора- жал обилием разнообразнейших датских бутербродов, всяческих бутылок с пивом, виски, шнапсом и другими напитками, а также документов, на которых все они расписывались, расписывались, расписывались с деловитой торопливостью. Низенький русский в очках, видимо, догадался, кто я такой, - он встал мне навстречу, с улыбкой сказал "ветеринар" и друже- ски пожал мою руку. Его товарищ, высокий и худой, продолжал сосредоточенно читать документы. Старший представитель экспортной компании сообщил мне, что я обязан буду не только окружать врачебными заботами триста восемьдесят три элитных овцы породы ромни-марш и линкольн, но еще и сдать их русским в Клайпеде, порту нашего назначения, и привезти назад пять накладных, скрепленных под- писями русских и моей собственной, - без этого компания своих денег не получит. - А сколько стоят эти овцы? - спросил я. У него чуть дернулся уголок рта. - Двадцать тысяч фунтов. У меня екнуло сердце. Я и не подозревал, какую ответствен- ность на себя взваливаю. Наконец все ушли, и мы остались в каюте вдвоем с капитаном. Он мило мне представился, и меня сразу покорила мягкость его манер. Невысокий рост, серебряная шевелюра, отличный анг- лийский язык. Капитан указал мне на стул рядом с собой и ска- зал с улыбкой: - Садитесь, мистер Хэрриот, поболтаем. Мы поговорили о наших семьях и перешли к нашим общим делам. - Судно это дизельное, - объяснил он, - Специально по- строенное для перевозки животных. На двух нижних палубах размещены загоны для овец. Не хотите ли взглянуть на ваших подопечных? Когда мы выходили из каюты, я заметил, что капитан прихра- мывает. Он проследил направление моего взгляда и сказал с улыбкой. - Да, полгода назад я сломал лодыжку. Слетел с трапа во время шторма. Никак не ожидал от себя такой глупости! Мне пришло в голову, что в ближайшие недели я от таких глупостей совсем не застрахован. Мы прошлись по нижним палу- бам. Овцы были просто великолепны - все без исключения, и размещены очень удобно: отличные соломенные подстилки, а душистого сена хоть отбавляй. Я расстался с капитаном у дверей моей каюты, вид которой меня приятно удивил. Вероятно, пассажиры первого класса океан- ких лайнеров привыкли к большей роскоши, но койка с бело- снежными простынями и наволочками, письменный столик, крес- ло, умывальник, стенной шкаф, два комода со множеством ящиков и светлые дубовые панели по стенам меня более чем удовлетво- рили. Короче говоря, это временное жилище привело меня в во- сторг. Я открыл чемодан. Личные вещи занимали в нем совсем не- много места, набит же он был всем, что мне, по моему мнению, могло вдруг понадобиться. Рабочий хлорвиниловый плащ черного цвета, флаконы с кальцием, антибиотики, стероидные препараты, скальпели, ножницы, шовный материал, бинты, вата и шприцы. Я обвел свои по необходимости скудные запасы тревожным взглядом. Не потребуется ли мне что-нибудь сверх этого? Или вообще ничего не понадобится? Ну, поживем - увидим. Лоцмана мы взяли в восемь вечера, а в девять за иллюмина- тором послышалась какая-то возня. Я обернулся и увидел, что двое матросов крутят что-то, поднимая якорь. Я вышел на палубу посмотреть, как мы будем отплывать. Ве- чер был очень темный, на причале - ни души. В круге света, отбрасываемого фонарем, вдруг мелькнула кошка - и только. Тут взревела наша сирена, и я заметил, что мы медленно-медлен- но отодвигаемся от причала. Скользнули в узкий выход из порта, а затем с довольно большой скоростью направились к устью Хам- бера, до которого было две мили. Впрочем, не мы одни воспользовались вечерним приливом: слева и справа я увидел несколько судов, два-три совсем близко от нас разрезали носами воду - зрелище удивительно красивое и волнующее. За кормой быстро уходили во тьму огни Гулля. Я смотрел на их мерцающие отблески за полосой черноты, но тут кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся. Мне весело улыбался молодой матрос. - Доктор, - сказал он. - Вы мне покажете, как кормить овец? Вероятно, мое лицо выразило некоторое недоумение, потому что улыбка его стала еще шире. Он объяснил: - Я много раз плавал с коровами и свиньями, а вот с овца- ми - нет. Тут я понял и сделал пригласительный жест рукой. Вся ко- манда состояла из датчан, и ои тоже был типичным скандина- вом - высокий, белокурый, широкоплечий. Его широкая спина указывала мне дорогу. Возле загонов он внимательно выслушал мои наставления, как кормить и поить овец и главное, сколько давать им концентратов. Я с большим удовольствием обнаружил, что кроме первосортного сена было еще внушительное число бу- мажных мешков с орехами для овец - тоже высшего качества. Матрос приступил к делу, а я следил за моими новыми подо- печными. В большинстве это были ромни-марш, и я вновь поду- мал, до чего они симпатичны. Ну просто плюшевые мишки! Сту- чали машины, палуба вибрировала под моими подошвами, а я смотрел на крупные мохнатые головы, на кроткие глаза, отвечав- шие мне невозмутимыми взглядами. Одни овцы лежали на под- стилках, другие, стоя, пережевывали корм. Пора было отправляться спать, но мной овладело неудержи- мое желание опять подняться на верхнюю палубу. Среди моих родственников имелись морские капитаны, а один из прадедов был лоцманом. Море всегда влекло меня. Я прошелся по палубе в темноте. Это оказалось не так-то про- сто: все свободное пространство ограничивалось двумя узкими полосками по обоим бортам длиной шагов в двадцать. Взошла луна и осветила воду эстуария холодным бледным све- том. Вдали по правому борту мерцала длинная цепочка огней - возможно, Гримсби. По левому борту, примерно в трехстах ярдах от нас бесшумно скользило какое-то судно, держась точно вровень с нами. Я долго смотрел на него, но, когда наконец отправился спать, оно ни на йоту не изменило своего положения относитель- но нас. Моя каюта теперь содрогалась, откуда-то доносились непо- нятные стуки, полязгявание и стоны. Я сел писать дневник и вско- ре ощутил, что мы, несомненно, вышли в море - качка оказа- лась весьма чувствительней. Я попробовая лечь на койку - качка стала еще чувствитель- ней. От борта к борту, от борта к борту, опять, и опять, и опять. Одно время мы взвешивали, нельзя ли Хелен отправиться со мной в это путешествие, и теперь я невольно улыбнулся. Нет, ей тут не понравилось бы! Ее ведь укачивает даже на заднем сиде- нии автомобиля. Меня же это мерное движение только убаюки- вало, точно я лежал в колыбели, и сон не заставил себя ждать. 5 - Э-э-эй! - закричал я. - Э-э-эй! - пропищал у меня за спиной Джимми. Я обернулся и посмотрел на сына. Ему шел пятый год, а по вызовам он ездил со мной с трех лет. И уж, конечно, считал себя великим знатоком скотных дворов, ветераном, искушенным во всех тонкостях сельского хозяйства. Ну, а кричать "э-э-эй!" мне приходилось частенько. Просто поразительно, как иногда трудно, приехав на ферму, обнаружить хозяина. Может, вон то пятнышко на тракторе за тремя лугами? Порой он оказывался у себя на кухне. Однако меня не оставляла надежда найти его где-нибудь среди служб, и я всякий раз верил, что он тотчас откликнется на мой призывный вопль. Некоторые фермы по неведомой причине обязательно встре- чали нас полным беэлюдьем и запертой дверью дома. Мы рыскали между сараями, коровниками и загонами, но на наши бодрые кри- ки отвечало только эхо, отраженное равнодушными стенами. У нас с Зигфридом для таких ферм существовало собственное определение - "хожу не нахожу", и они обходились нам в бес- четные напрасно потерянные минуты. Джимми очень быстро разобрался в этой ситуации и теперь откровенно радовался случаю поупражнять легкие. Я следил, как он разгуливает по булыжнику и кричит, дополнительно - и со- вершенно зря - топоча новыми сапожками. Ах, как он ими гордился! Ведь сапожки знаменовали, что его статус помощника ветеринара признан официально! Вначале когда я только начал брать его с собой, он просто, как всякий ребенок, радовался, глядя на обитателей скотного двора и, ко- нечно, на их потомство - ягнят, жеребят, поросят, телят, уж не говоря о мгновениях неистового восторга, когда он вдруг обна- руживал в сене спящих котят или, натыкался в пустом стойле на собаку с щенками. Но потом ему стало этого мало. Он захотел сам что-то делать и вскоре знал содержимое моего багажника не хуже, чем содер- жимое ящика со своими игрушками. Ему страшно нравилось до- ставать для меня жестянки с желудочным порошком, электуарий и пластыри, белую примочку и все еще почитаемые длинные кар- тонки с "универсальным лекарством для рогатого скота". А едва увидев корову, лежащую в характерной, позе, он мчался, к ма- шине за кальцием и насосом, не дожидаясь моей просьбы. Он уже научился ставить диагнозы самостоятельно. По-моему, особенно он любил сопровождать меня на вечерних вызовах, если Хелен в виде исключения разрешала ему лечь спать попозже. Он блаженствовал, уезжая за город в темноте, направ- ляя луч фонарика на коровий сосок, пока я его зашивал. Фермеры всегда ласковы с детьми, и даже самые угрюмые буркали: "А, так вы помощником обзавелись!", едва мы вылезали из машины. К тому же, фермеры были счастливыми обладателями вож- деленной мечты Джимми - больших сапог, подбитых гвоздями. Фермеры вообще вызывали у него неуемное восхищение - силь- ные, закаленные мужчины, которые почти все время проводили под открытым небом, бесстрашно расхаживали в гуще коровьего стада и небрежно хлопали по крупу могучих битюгов. Я видел, какими сияющими глазами он смотрел, как они - порой невы- сокие и жилистые - влезали по амбарной лестнице с огромными мешками на спине или ловко повисали на морде тяжеловесного вола, небрежно сжимая в зубах вечную сигарету, а их сапоги во- локлись по полу. Вот эти-то сапоги совершенно пленили Джимми. Крепкие, не знающие сноса, они словно символизировали для него тех, кто их носил. Вопрос встал ребром, когда мы как-то раз вели в машине один из наших обычных разговоров. То есть вел его мой сын, засыпая меня бесчисленными вопросами, на, которые я отвечал несколько наобум, потому что думал о своих пациентах. Вопросы эти сыпа- лись практически без остановки каждый день, следуя уже испы- танному порядку. - А какой поезд быстрее - "Голубой Питер" или "Летучий шотландец"? - Ну-у... право, не знаю. Пожалуй, "Питер". Затем следовал вопрос похитрее: - А экспресс быстрее гоночного автцмрбиля? - Да как сказать... Надо подумать. Наверное, гоночный автомобиль быстрее. Джимми внезапно менял направление. - А хозяин на той ферме очень большой, правда? - Очень. - Больше мистера Робинсона? Начиналась его любимая игра в "больших людей", и я пре- красно знал, чем она кончится, но честно подавал требуемые реп- лики. - Конечно. - Больше мистера Лиминга? - Несомненно. - Больше мистера Керкли? - Еще бы! Джимми поглядел на меня искоса, и я понял, что он сейчас пустит в ход два своих козыря. - Больше, чем газовщик? Великан, являвшийся в Скелдейл-Хаус снимать показания газовых счетчиков, покорил воображение моего сына, и я должен был внимательно обдумать ответ. - Ну-у... 3наешь ли, мне кажется, он все-таки больше. - А! Только... - Тут у Джимми лукаво вздернулся уголок рта. - Мистера Тэкри он тоже больше? Это был нокаут. Кто мог быть больше мистера Тэкри, взирав- шего сверку вниз на всех обитателей Дарроуби с высоты своих шести футов семи дюймов? Я покорно пожал плечами. - Нет. Должен сознаться, что мистер Тэкри больше. Джимми просиял и победно кивнул. Потом начал что-то напе- вать, барабаня пальцами по приборной доске. Вскоре стало ясно, что он запутался и никак не может вспомнить, как там дальше. Терпение не входило в число его добродетелей: он начинал, снова путался, снова начинал, и было видно, что гневной вспышки не избежать. После того, как мы спустились по крутому склону в деревушку и очередная порция "там-ти, там-ти" резко оборвалась, Джимми воинственно повернулся ко мне. - Знаешь, - сердито буркнул он, - надоело мне это хуже горькой редьки! - Ну, что же, старик, очень жаль. - Я призадумался. - Ты же, по-моему, поешь "Лиллибурлеро". - И я быстро напел мотив. - Ага! - Джимми хлопнул себя по коленям, несколько раз во все горло пропел мелодию и пришел в такое отличное настрое- ние, что высказал свое, видимо, довольно давнее желание: - Папа! Ты мне сапоги не купишь? - Сапоги? Так ты же в сапогах! - И я кивнул на резиновые сапожки, в которые Хелен всегда его обряжала перед визитом на ферму. Он печально поглядел на них, а потом сказал: - Я знаю. Только я хочу такие сапоги, как у фермеров. Я растерялся. Что тут было ответить? - Видишь ли, Джим, маленькие мальчики в таких сапогах не ходят. Вот когда ты подрастешь, то, может быть... - Так они мне сейчас нужны, - произнес он горестно. - Мне нужны настоящие сапоги! Я решил, что это случайный каприз, но он продолжал вести планомерную кампанию день за днем, с невыразимым отвраще- нием глядя на резиновые сапожки, когда Хелен натягивала их ему на ноги, и скорбно опуская плечи, чтобы показать, насколько мало подобная обувь подходит такому мужчине, как он. В конце концов как-то вечером, уложив его спать, мы обсудили положение. - Подбитых сапог его размера вообще, наверное, не бы- вает, - сказал я. Хелен покачала головой. - Думаю, что нет. Но на всякий случай я погляжу. Вскоре выяснилось, что Джимми был отнюдь не единственным малышом, мечтавшим о таких сапогах: неделю спустя моя жена вернулась домой, порозовевшая от оживления, и показала мне пару крохотных фермерских сапог - никогда в жизни мне не доводилось видеть ничего подобного. Я невольно расхохотался: такие миниатюрные и такие настоя- щие, верные в каждой детальке они были! Толстые подошвы на гвоздях, солидные голенища и вертикальный ряд металлических дырочек для шнурков. Джимми, увидев их, не засмеялся. Он взял их в руки с благо- говением, а когда надел, в его манере держаться произошла рази- тельная перемена. Бойкий коренастый мальчуган, он расхаживал в своих плисовых гетрах и новых сапожках, точно все тут при- надлежало ему. Он притоптывал, стучал каблуками, плечи рас- правил, как мог шире, а в его "э-э-эй" слышались властные ноты. Озорником я Джимми не назвал бы, и уж, конечно, в нем не было ни жестокости, ни страсти к бессмысленным разрушениям, однако сидел в нем бесенок, как, по-моему, и положено мальчиш- кам. Ему нравилось поступать по-своему, и он любил меня драз- нить, хотя, вероятно, сам того не сознавал. Если я говорил: - "Этого не трогай!", он старался держаться от указанного предмета подальше, но позже слегка проводил по нему кончиками пальцев. Назвать его непослушным в подобном случае было все-таки нельзя, и тем не менее он доказывал себе и нам свою независимость. Так, он не упускал случая воспользоваться моментом, если я оказывался в стесненном положении. Вот, например, в тот день, когда мистер Гарретт привел свою овчарку. Пес сильно хромал. Я водворил его на стол, и тут в окне, выходившем в залитый солн- цем сад, возникла круглая головенка. Я ничего против не имел: Джимми часто наблюдал, как я ра- ботал с мелкими животными, и мне даже показалось немного странным, что он не прибежал в операционную. Далеко не всегда легко установить, почему собака охромела, но на этот раз я обнаружил причину почти мгновенно. Когда мои пальцы слегка сжали внешнюю подушечку левой лапы, пес дер- нулся, а на черной поверхности проступила капелька лимфы. - У него тут сидит какая-то заноза, мистер Гарретт, - сказал я. - Возможно, колючка. Сейчас я сделаю местную анестезию и доберусь до нее. Я начал наполнять шприц, и вдруг заметил в углу окна ко- ленку. "Нет, Джимми, конечно, не станет карабкаться по глици- нии!" - успокоил я себя, подавляя раздражение. Забава эта была опасной, и я строго-настрого запретил ему лазить по стеблям этого красивого растения, обвившего дом со стороны сада. Хотя у земли стебли были толщиной в ногу взрослого мужчины, выше, поднимаясь к окошку ванной и дальше к черепичной крыше, они становились совсем тонкими. Ну, конечно, он себе ничего такого не позволит! И я сделал укол в лапу. Современные анестезирующие средства действуют стремительно, и уже на второй минуте пес не ощутил ни малей- шей боли, когда я сжал пострадавшую лапу. - Поднимите его ногу и крепко ее держите, - распорядился я, беря скальпель. Мистер Гарретт кивнул и озабоченно поджал губы. Он вообще был человеком серьезным, и явно глубоко переживал за своего четвероногого друга. Едва я занес скальпель над роковой капель- кой, его глаза тревожно прищурились. А я радостно сосредоточился. Если я обнаружу и уберу зано- зу, пес сразу же забудет про недавние страдания. Такие опера- ции я проделывал несчетное число раз, и при всей своей легкости они приносили большое удовлетворение. Кончиком лезвия я сделал крохотный разрез в плотной ткани подушечки, и... из окна на меня упала тень. Я поднял глаза. Джим- ми! В другом углу окна. Только теперь - его мордашка, ухмы- ляющаяся за стеклом по пути к крыше. Поросенок! Влез-таки на глицинию, когда я только и могу, что метнуть в него свирепый взгляд. Я углубил надрез, нажал, но из ранки ничего не появилось. Мне не хотелось ее расширять, однако другого выхода не оставалось. Я провел скальпелем под прямым углом к первому надрезу, и тут уголком глаза заметил две маленькие ноги, болтающиеся у верхнего края окна. Я попы- тался заняться своим делом, но ноги покачивались и брыкались, совершенно очевидно в пику мне. Наконец они скрылись из виду, что могло означать лишь одно: Джимми не спускался, а караб- кался выше по все более ненадежным стеблям. Я углубил раз- рез и осушил его тампоном. Ага! Что-то там есть... Но как же глубоко засела эта дрянь! Видимо, колючка переломилась и остался один только кончик. С охотничьим азартом я протянул руку за пинцетом и тут в окне опять возникла голова, но теперь подбородком вверх Господи! Он же висит, зацепившись ногами! Физиономия меж тем ухмылялась до ушей. Из уважения к клиенту я старательно не замечал этой пантомимы за окном, но всему есть мера! Под- скочив к окну, я гневно погрозил кулаком. По-видимому, мое бешенство смутило верхолаза, - во всяком случае физиономия тотчас исчезла, и я различил царапанье подошв по стене снаружи, явно поднимавшихся все выше. Утешение ниже среднего. Стебли там могли не выдержать веса и такого малыша. Я заставил себя вернуться к столу. - Иэвините, мистер Гарретт, - сказал я. - Подержите ногу еще, будьте добры. Он сухо улыбнулся, и я погрузил пинцет в ранку. Кончики задели что-то твердое. Я сжал их, осторожно потянул и - как чудесно! - извлек острый, влажно поблескивающий обломок ко- лючки. Уф-ф! Одна из тех победных минут, которые скрашивают жизнь ветеринара, - я улыбнулся мистеру Гарретту, поглаживая пса по голове, и тут снаружи послышался треск. Затем донесся вопль отчаянного ужаса, за стеклом мелькнула маленькая фигурка, и раздался глухой удар о землю. Я бросил пинцет, выскочил в коридор и через боковую дверь вылетел в сад. Джимми уже успел сесть среди мальв, и от облег- чения я даже забыл рассердиться. - Больно ушибся? - еле выговорил я, но он помотал го- ловой. Я поднял его, поставил на ноги. Действительно, он как будто остался цел и невредим. Я тщательно его ощупал, не обнаружил никаких повреждений и отвел в дом, приказав: - Беги-ка к маме! А сам вернулся в операционную. Вероятно, я был очень бледен, потому что мистер Гарретт испуганно спросил: - Он не расшибся? - Нет-нет. По видимому, все обошлось. Прошу прощения, что я убежал. Мне следовало бы... Мистер Гарретт погладил меня ладонью по плечу. - Ну, что вы, мистер Хэрриот! У меня же у самого есть дети. - И тут он произнес слова, навеки запечатлевшиеся в моем серд- це. - Чтоб быть родителем, нужно иметь железные нервы. За чаем я наблюдал, как мой сын, кончив уписывать яичницу на