етней дочке Берта, обожавшей поросят. Собственно, это она упросила Берта купить ей в подарок на день рождения свинью, чтобы у нее были собственные поросята. Мне вспомнилась сияющая мордочка Тесс, когда она повела меня посмотреть, что ей подарил папа. - Это Полли-Свинка, - объявила она, гордо показывая на свинью в загоне, которая рылась пятачком в соломенной подстил ке. - Она совсем моя. Мне ее папа подарил. Я наклонился над загородкой. - Да, я слышал. Ну, тебе повезло. Свинья отличная. - Самая лучшая на свете! - девочка радостно улыбнулась. - Я каждый день ее кормлю, и она позволяет мне себя гладить. Она такая милая. - Согласен. Вид у нее очень милый. - Ага! И знаете, что? Тесс даже нахмурилась и заговор- щицки понизила голос. У нее в марте будут маленькие. - Подумать только! - воскликнул я. - Неужели? Ну, значит, тебе придется ухаживать за десятком розовых поросят. Вот таку- сеньких. - И я показал на свою ладонь. От восторга Тесс даже онемела, расплылась в блаженной улыбке, уцепилась за край перегородки и начала прыгать. Эта картина и возникла у меня перед глазами, пока я слушал Берта Кили. - А нет ли у нее мастита, Берт? Вымя покраснело и рас- пухло? Она плохо ест? - Да нет Ест за четверых, а вымя выглядит нормально. - Ну, так это просто типичный случай агалактии. Инъекция питуитрина сразу все наладит. Но вот только, как ее сделать? До вас ведь уже несколько недель невозможно добраться. Заставить йоркширского фермера признать, что погода отреза- ла его ферму от всего мира, дело нелегкое, но обстоятельства были против Берта, и ему пришлось согласиться. - Оно так. Я свою дорогу расчищаю да расчищаю, а ее снова заваливает. Ну и расчистил бы, так толку чуть - шоссе на две мили все под сугробами. Я задумался. - А коровьим молоком вы поросят подкормить не пробовали? Яйцо, разболтанное в кварте молока, куда добавлена чайная лож- ка глюкозы, вполне заменит им материнское молоко. А глюкоза у вас должна быть. Помните, вы ее давали телятам с поносом? - Пробовал уже, ответил Берт. - Налил в форму из-под пу- динга и совал их туда рылом. Но не пьют, стервецы. Вот пососали бы мамку да разок напились досыта, так и это пойло им бы по вкусу пришлось. Поняли бы, что к чему. Он был абсолютно прав. Роль первых глотков материнского молока невозможно переоценить. Без них у поросят быстро втянут- ся животишки, и они один за другим передохнут. - Похоже, всем им конец, буркнул Берт. - Что я Тесс скажу? Она же все глаза выплачет. Я постучал пальцами по трубке. Мне пришла в голову одна мысль. - Может быть, вот что, - медленно произнес я. - До вершины Деннор-Банка я могу добраться на машине, шоссе там расчищено. А оттуда до вашей фермы дорога ровная, так я на лыжах добегу. - На лыжах? - Да, я теперь часто на них бегаю. Правда, поближе, чем на вашу ферму. И не знаю, сумею ли. Но попробую. - Черт! Буду вам очень благодарен, мистер Хэрриот. Я все о дочке думаю. - И я тоже, Берт. Ну, попытаюсь. Сейчас и поеду. На вершине Деннор-Банка я прижал машину, как мог ближе, к белой стене, обтесанной снегоочистителями, вылез и надел лыжи. Должен покаяться, я уже воображал себя бывалым лыжником. У всякой медали есть оборотная сторона, и надолго легший снего- вой покров надежно окутал немало удобных пологих склонов. С десятком других энтузиастов я при каждом удобном случае отправлялся кататься с них и, летя вниз в морозном воздухе, испытывал редкое удовольствие. Я даже купил руководство и счи- тал, что приобрел немалую сноровку. С собой мне не надо было ничего брать, кроме флакона с питу- итрином и шприца. Их я сунул в карман. Обычно оттуда на ферму Кили мили две я ехал по совершенно прямому проселку, затем сворачивал вправо на дорогу, которая ве- ла в деревушку Брандерли, расположенную у вершины холма. Ферма Берта находилась в уединенном месте примерно на пол- пути туда. Однако нынче у меня возникло ощущение, будто я очутился тут впервые, а вовсе не в сотый раз. Каменные стенки совсем ушли под снег и вместо полей и дорог, куда ни кинь взгляд, простиралась сплошная белая скатерть, над которой кое-где тор- чали верхушки телеграфных столбов. Даже жутко становилось Без лыж, я, конечно, с головой провалился бы в первый же сугроб. И меня кольнуло беспокойство. Но ведь я обещал! К тому же можно пойти напрямик, срезая угол. Так сказать, по гипотенузе. Ведь ферма должна лежать вон там, в лощине, у темного гори- зонта. Боюсь, этот эпизод не делает мне особой чести. Едва я одолел по-любительски примерно полмили, как снова пошел снег. Нет, это была не вьюга, но тем не менее вокруг меня словно задернулись бе- лые занавески, скрывая окружающий мир. Идти дальше не имело смысла, так как я попросту не знал куда. В круговерти хлопьев чувство направления совсем мне изменило. Не скрою, я перепугал- ся. Прищурив глаза, я застыл на месте в холодной пустоте и пытался вообразить, что со мной будет, если в ближайшие минуты не развиднеется. Собственно говоря, я задумываюсь об этом даже теперь. Ведь мне ничего не стоило сбиться с пути, а вокруг на де- сяток миль практически не было никакого жилья. Но вопрос этот остался навсегда без ответа, потому что снег вдруг прекратил валить, я с бьющимся сердцем посмотрел по сторонам и с неизъяснимым облегчением увидел в белой дали темный мазок - крышу моей машины. Я заскользил к ней с бы- стротой, не посрамившей бы и чемпиона Белой Олимпиады, и вглядывался в свой путеводный знак с таким напряжением, что глаза на лоб полезли. Я бросил лыжи на заднее сиденье, радостно включил мотор и покатил вниз с Деннор-Банка, но пульс у меня стал более или менее нормальным, только когда я уже почти добрался до Дар- роуби. - Берт, - сказал я в телефонную трубку. - Мне страшно жаль, но я не сумел до вас добраться. Попал в снегопад и должен был повернуть назад. - И правильно сделали. У меня сердце не на месте было. Тут ведь не один человек с пути сбивался, да и замерзал в метель-то. Я уж ругал себя, что сразу вас не отговорил. Он помолчал и добавил уныло: - Был бы какой ни есть другой способ, чтобы у Полли молоко пошло! При его словах в моей памяти вдруг вспыхнула картина: я удаляю послед, а в пол бьют четыре белые струи. И... да-да! Когда обследуешь матку у свиньи, происходит то же самое. - Способ-то есть, - брякнул я. - Это какой же? - Берт, вам доводилось залезать в свинью? - А? - Ну, ощупывать ее изнутри? - Э... Поросячью постельку, что ли? - Именно. - Нет уж. Ваша такая профессия, а мне-то зачем? - А вот вы попробуйте. Возьмите теплой воды, мыло... - Погодите, мистер Хэрриот. Поросят в ней не осталось, это я вам точно говорю. - Знаю, Берт, но сделайте по-моему. Руку намыльте как сле- дует, до плеча, и если есть у вас дома что-нибудь обеззараживаю- щее, обязательно добавьте его к воде. Затем вводите руку, пока не доберетесь до шейки. Она ведь только что опоросилась, значит, шейка еще открыта. Введите палец внутрь и немножко пощекочите поросячью постельку. - А, черт, не нравится мне это. И чего ради? - Очень часто в результате начинает идти молоко. Вот ради чего. Ну, беритесь за дело. Я повесил трубку и пошел обедать. Джимми по обыкновению засыпал меня вопросами, но отвечал я рассеянно, и Хелен все чаще на меня поглядывала. Она догадывалась, что меня что-то рас- строило и, конечно, нисколько не удивилась, когда на звонок теле- фона я сорвался со стула, как ошпаренный. Звонил Берт. Он словно бы никак не мог отдышаться, но в его голосе звучало торжество. - Подействовало, мистер Хэрриот! Я пощекотал, как вы ве- лели, а потом потрогал соски. Еще минуту назад все были сухие, а тут молоко сразу брызнуло. Прямо колдовство! - А поросята сосут? - Спрашиваете! Они друг друга знай отпихивали, да без тол- ку, а тут улеглись рядком и сосут, стараются. Смотреть приятно. - Вот и чудесно! - сказал я. - Только победу праздновать рано. Конечно, очень хорошо, что они все-таки напились материн- ского молока, но оно почти наверное перестанет идти к утру, а то и нынче вечером. Придется вам тогда снова ее пощекотать. - Будь оно неладно! - Радость в голосе Берта заметно поугасла. - А я уж думал, конец делу. Бедняге пришлось проделать эту непривычную процедуру не- сколько раз. Собственно говоря, молоко у Полли так нормально и не пошло, но поросята все-таки получали необходимую пищу, пока не перешли на искусственное кормление. Ни один не погиб. Снежные заносы 1947 года оказались прологом к великолепно- му лету, однако в конце апреля верхние склоны все еще были ис- чирканы белыми полосами вдоль стенок, выступавших над зеле- неющим дерном, словно ребра гигантского зверя. Дороги, впрочем, освободились полностью, и когда Берт вызвал меня к заболевшей телке, я добрался до фермы без всяких приключений. Едва я кончил возиться с телкой, как Тесс потащила меня по смотреть на свою обожаемую Полли с семейством. - Лапусики, правда? - спросила она, пока мы стояли у заго- родки, любуясь дюжиной толстеньких поросят, которые весело иг- ради возле мамаши. - Правда, Тесс, - ответил я. - И ты, оказывается, свинарка хоть куда. Но, пожалуй, тебе надо сказать большое спасибо своему папе, что у тебя сразу все так хорошо получилось. Он потрудил- ся на славу. Берт усмехнулся довольно криво, и лицо у него болезненно сморщилось. - Так-то так. И оно того стоило. Но чтоб я еще когда- нибудь... да ни за какие коврижки! 17 - Хелен, тебе нехорошо? Я с тревогой взглянул на жену, которой словно бы никак не удавалось принять удобную позу. Мы с ней сидели на довольно дорогих местах в бротонском кинотеатре "Ла Скала", и во мне нарастало убеждение, что занесло нас сюда совершенно напрасно. Свои сомнения я высказал еще утром. - Конечно, Хелен, это наш день отдыха, но не думаешь ли ты, что будет благоразумнее далеко от дома не уезжать: как-никак твое время подошло. - Нет, не думаю! - Хелен даже засмеялась при мысли, что мы вдруг откажемся от поездки в кино. И я ее понимал. Эти вечера давали нам необходимую передышку в нашей хлопотной жизни. Я спасался в кино от телефона, грязи, резиновых сапог, и Хелен тоже вырывалась из своего беличьего колеса - какое, на- пример, блаженство съесть обед, который тебе подают и который приготовила не ты, а кто-то другой. - Нет, но все-таки, не отступал я. - А вдруг возьмет, да и начнется? И нечего смеяться! Неужто ты хочешь, чтобы наш вто- рой ребенок родился в магазине Смита или в машине на заднем си- денье? Я вообще очень тревожился. Конечно, не как в те дни, когда вот-вот должен был родиться Джимми. Тогда я готовился стать военным летчиком и впал в совершенную прострацию, заметно поубавив в весе - отнюдь не только из-за интенсивных физиче- ских нагрузок. Над волнением будущих отцов принято подтруни- вать, но я ничего смешного тут не нахожу. Словно бы я сам ожидал ребенка: последнее время я постоянно трепыхался и глаз с Хелен не спускал, что очень ее забавляло. Я меньше всего йог, а за предыдущие двое суток напряжение стало почти невыносимым. Но утром Хелен настояла на своем. Она не желала лишаться своего дня отдыха из за каких-то пустяков, и вот теперь мы сидели в "Ла Скала", и Хамфри Богарт тщетно пытался завладеть моим вниманием, а волнение мое все росло и росло, потому что моя жена продолжала ерзать на сиденье и порой вопросительно проводила ладонью по животу. Я снова покосился на нее, и тут она вся дернулась, легонько застонав. Я сразу взмок - даже прежде, чем она наклонилась ко мне и шепнула: - Джим, лучше уйдем. Спотыкаясь в полутьме о вытянутые ноги, я в панике вел ее вверх по наклонному проходу, не сомневаясь, что все будет кон- чено, прежде чем мы доберемся до капельдинерши, чей фонарик светился в глубине зала. Ах, с каким облегчением я вышел на улицу и увидел на рас- стоянии десятка шагов нашу маленькую машину! Мы тронулись, и я словно впервые заметил, как она трясется, подпрыгивает и гремит. В первый и в последний раз в жизни и пожалел, что езжу не на "роллс-ройсе". Двадцать пять миль до Дарроуби мы преодолели не менее чем за столетие. Хелен сидела возле меня очень тихо, лишь изредка закрывая глаза и судорожно вздыхая, а мое сердце выбивало дробь о ребра. Когда мы въехали в наш городок, я повернул направо. Хелен удивленно на меня посмотрела. - Куда ты едешь? - К сестре Браун, а куда же? - Какой ты глупый! Еще рано. - Но... А ты откуда знаешь? - Знаю - и все! Хелен засмеялась. - Я ведь уже родила тебе сына, или ты забыл? Едем домой. Вне себя от дурных предчувствий, я повернул к Скелдейл- Хаусу и только поражался спокойствию Хелен, пока мы поднима- лись по лестнице. Так продолжалось и когда мы легли. Она несомненно испыты- вала боль, но стойко ее переносила и принимала неизбежное с такой безмятежной твердостью, какой я в себе не находил и в по- мине. Вероятно, я все-таки незаметно задремал, потому что было уже шесть утра, когда Хелен подергала меня за плечо. - Пора, Джим, - сказала она деловито. Я слетел с кровати, словно ее опрокинули, кое-как оделся и закричал через лестничную площадку тете Люси - тетке Хелен, которая гостила у нас в ожидании этого события: - Мы едем! Из за двери донесся ее голос: - Хорошо. За Джимми я послежу. Когда я вернулся в спальню, Хелен неторопливо одевалась. - Джим, достань из шкафа чемоданчик, - попросила она. Я открыл шкаф. - Чемоданчик? - Ну да. Вон тот. Там мои ночные рубашки, зубная щетка, распашонки и вообще все, что мне может понадобиться. Неси его в машину. Стиснув зубы, чтобы не застонать, я отнес чемоданчик в ма- шину. В прошлый раз все это происходило в дни войны и без меня - к моему большому сожалению. Однако теперь я вдруг пой- мал себя на трусливой мыслишке, что, пожалуй, предпочел бы оказаться сейчас где-то совсем в другом месте. Раннее майское утро было чудесным, воздух полнился той све- жестью наступающего дня, которая так часто успокаивала мое раздражение, когда я отправлялся по вызову ни свет ни заря, но нынче я вел машину, ничего вокруг не замечая. Ехать нам было всего полмили, и через две-три минуты я уже затормозил перед Гринсайдским родильным домом. Название зву- чало солидно, если не величественно, однако было это лишь скром- ное жилище миссис Браун, дипломированной медицинской сестры, где в двух спальнях на втором этаже появлялась на свет значительная часть молодого поколения Дарроуби и его окрестно- стей. Я постучал и толкнул дверь. Сестра Браун ласково мне улыбну- лась, обняла Хелен за плечи и увела ее наверх. А я остался стоять в кухне, испытывая тоскливое ощущение одиночества и бес- помощности, в которое ворвался бодрый голос: - А, Джим! Утро-то какое! Клифф, супруг сестры Браун, сидел за завтраком и поздоро- вался со мной небрежно, словно мы случайно встретились на ули- це. На его губах играла обычная добродушная улыбка, и я ожидал, что он сейчас вскочит, схватит меня за руку и произнесет что-то утешительное. Однако он продолжал с аппетитом уничтожать яичницу с са- лом, сосиски и помидоры, наваленные грудой на его тарелку, и я сообразил, что изнывающие от тревоги мужья - зрелище для него самое привычное. - Да... да... Клифф, - ответил я. - День, думаю, будет жаркий. Он рассеянно кивнул, отодвинул очищенную тарелку к пустой миске со следами овсянки и принялся за хлеб с мармеладом. Сестра Браун, которая славилась не только как повитуха, но и как кулинарка, судя по всему, ревностно заботилась, чтобы ее муж, очень крупный мужчина, шофер грузовика, не упал бы в голодный обморок с утра пораньше. Я глядел, как он обстоятельно накладывает толстый слой мар- мелада на краюшку, и с замиранием сердца прислушивался к поскрипыванию половиц у себя над головой. Что происходит там, в спальне? Видимо, заметив, что я принадлежу к типу наиболее беспокой- ных мужей, Клифф отложил краюшку и озарил меня особенно широкой улыбкой. Он был очень милым человеком, одним из самых приятных в нашем городке. - Да не берите к сердцу, - сказал он мягко. - Все будет как надо. Его слова слегка меня ободрили - во всяком случае, у меня до- стало духа сбежать. В те дни никто и помыслить не мог, чтобы муж присутствовал при родах с начала до конца, и хотя нынче это вошло в моду, я не перестаю поражаться бесстрашию молодого поколения. Уж Хэрриота пришлось бы на носилках унести задолго до развязки! Зигфрид, войдя в приемную, сказал мне озабоченно: - Вам лучше остаться тут, Джеймс. Я съезжу по всем вызо- вам. Только успокойтесь. Все будет отлично. Но как тут успокоиться? Я на собственном опыте убедился, что человек, готовящийся вот-вот стать отцом, действительно без кон- ца расхаживает по комнате взад-вперед, взад-вперед. Правда, я добавил собственный штрих, обнаружив, что внимательно читаю газету, держа ее вверх ногами. Было около одиннадцати, когда раздался долгожданный звонок. Звонил мой врач и добрый друг Гарри Эллинсон. Он обычно не говорил, а весело вопил, и одно его присутствие в комна- те больного помогало лучше всякого лекарства. А уж нынче утром его голос показался мне слаще всякой музыки. - Сестренка для Джимми! - И он басисто захохотал. - Спасибо, Гарри. Просто чудесно. Огромное спасибо. Ну, за- мечательно! - Несколько секунд я простоял, прижимая трубку к груди. Потом повесил ее, на заплетающихся ногах побрел в гости- ную и рухнул в кресло, чтобы привести нервы в порядок. И тут же вскочил. По-моему, мне уже приходилось упоминать, что вообще я очень благоразумный, уравновешенный человек, но временами на меня находит. И теперь я решил немедленно ехать к сестре Браун. В те времена мужей сразу же после родов не очень привечали. Я это хорошо знал, так как поторопился увидеть Джимми, и прием мне был оказан самый холодный. Но все-таки я поехал. Когда я ворвался в царство сестры Браун, она встретила меня без обычной улыбки. - Вы опять, а? - осведомилась она с некоторым раздраже- нием. - Я же вам еще тогда объяснила, что нам нужно время, что- бы вымыть младенца, но вы, конечно, мимо ушей пропустили! Я виновато понурился, и она смягчилась. - Ну, хорошо, раз уж вы здесь, идемте. Лицо Хелен было таким же розовым и усталым, каким оно мне запомнилось в тот раз. Я поцеловал ее с бесконечным облегче- нием. Мы молча улыбнулись друг другу. И я повернулся к колыбе- ли возле кровати. Сестра Браун, сурово сжав губы, буравила меня глазами. В тот раз Джимми настолько меня напугал, что я смертельно ее оскор- бил, спросив, почему он такой страшненький. Что-нибудь не так? Если и теперь я позволю себе подобное, мне останется лишь упо- вать на бога. Не буду входить в подробности, но личико новоро- жденной было клким-то мятым, багровым, оплывшим, и меня про- шиб озноб, как и при первом взгляде на Джимми. Я покосился на сестру Браун. Она явно только и ждала, чтобы я позволил себе тот или иной уничижительный отзыв. Ее добродуш- ное лицо грозно хмурилось. Одно мое неверное слово - и я по- лучу хороший пинок. Так, во всяком случае, мне показалось. - Прелесть. - произнес я дрожащим голосом. - Ну, просто прелесть! - Вот и ладно! - Видимо она уже достаточно на меня на- смотрелась. - А теперь уходите. Она быстро выпроводила меня на лестницу, а внизу, открывая дверь, просверлила взглядом. Эта веселая миниатюрная женщина читала во мне, как в открытой книге. Она заговорила медленно и внятно, словно втолковывала самую простую истину недоумку. - Девочка... очень... красивая... здоровенькая... и крепень- кая, - сказала она и захлопнула дверь. Чудесная женщина! Как мне стало легко на душе! Садясь за руль, я уже не сомневался, что так оно и есть. И теперь, много лет спустя, глядя на моего красавца сына и красавицу дочку, я по- ражаюсь собственному идиотизму. В приемной меня уже ждал вызов на ферму высоко в холмах, и поездка туда обернулась счастливым сном. Все мои тревоги оста- лись позади, и вся природа словно ликовала вместе со мной. Было девятое мая 1947 года, начиналось самое дивное лето из всех, ка- кие я помню. Сияло солнце, машину овевал легкий ветерок, прино- ся благоухание холмов вокруг - еле уловимое нежное дыхание колокольчиков, первоцветов и фиалок, рассыпанных повсюду в траве и под деревьями. Сделав все необходимое, я оставил мою пациентку и пошел в сопровождении Сэма по моей любимой тропке к обрыву. Я смотрел на лоскутное одеяло равнины, купающееся в солнечном мареве, на молодые побеги папоротника, стройно тянущиеся к небу, такие зеленые на фоне бурых прошлогодних листьев. Всюду победно воз- вещала о себе новая юная жизнь. А внизу, в Дарроуби, лежала в колыбели моя новорожденная дочка! Мы решили назвать ее Розмари. Чудесное имя, и оно мне по- прежнему очень нравится. Но продержалось оно недолго, почти сразу же сокрачившись в Рози, и, хотя я дважды пытался вос- противиться, верх остался за всеми прочими, так что нынче в Дарроуби ее называют не иначе, как доктор Рози. А тогда, девятого мая, на краю обрыва я вдруг спохватился и вместо того, чтобы по блаженной привычке разлечься на пружиня- щем вереске, кинулся назад, в Скелдейл-Хаус, и принялся об- званивать друзей и знакомых, сообщая им радостную новость. Все меня горячо поздравляли, а Тристан сразу взял быка за рога. - Новорожденных полагается обмывать, Джим, - произнес он внушительно. Я был готов на все. - Ну, конечно, конечно! Когда тебя ждать? - Буду в семь, - произнес он твердо, и я понял, что он будет ровно в семь. И естественно, Тристан занялся организацией празднества. Мы сидели в гостиной Скелдейл-Хауса вчетвером - Зигфрид, Тристан, Алекс Тейлор и я. Алекс - мой друг с четырех лет: мы с ним познакомились в приготовительном классе, а когда он демо- билизовался после пяти лет службы в западно-африканских пу- стынях и в Италии, то приехал погостить у нас с Хелен в Дар- роуби и так пленился здешней жизнью, что начал изучать основы сельского хозяйства в надежде стать управляющим. В этот вечер я ему особенно обрадовался. Постукивая пальцами по подлокотнику, Тристан рассуждал вслух: - Конечно, мы бы пошли в "Гуртовщики", но сегодня там кто- то уже что-то празднует в большой компании... А нам нужно ти- хое, уютное местечко. Хм, "Святой Георгий и дракон"? Пиво там первоклассное, но они не очень-то следят за своими трубами, и бывает, что оно отдает кислятиной. Ах, да! "Скрещенные ключи"! Шотландское пиво, превосходный портер. А "Заяц и фазан"? Свет- лое пиво там, конечно, так себе, но темное? - Он помолчал. - Можно бы заглянуть и в "Лорда Нельсона". Эль там всегда хорош, не говоря уж... - Погоди, Трис, - перебил я. - Когда я под вечер был у Хелен, Клифф спросил, нельзя ли ему отпраздновать с нами. А раз так, то почему бы не отправиться в его любимый трактир? Как- никак девочка родилась у него в доме! Тристан сощурился. - А конкретно? - В "Черного коня". - М-м-да-а... - Тристан обратил на меня задумчивый взор и сложил кончики пальцев. - Торгуют от "Расселла и Рангема". Недурная пивоварня. И пропускал я в "Черном коне" весьма и весьма приятные кружечки, Но я заметил, что ореховый привкус становится слабее в зависимости от температуры. А сегодня было жарко, - и он с тревогой взглянул в окно. - Так не лучше ли... - Ах, боже ты мой! - Зигфрид вскочил на ноги. - Это все- таки пиво, а не чувствительные химические реактивы! Тристан онемело поглядел на него с глубочайшей укоризной, но его брат уже повернулся ко мне. - Прекрасно придумали, Джеймс. Забираем Клиффа и от- правляемся в "Черного коня". Приятное, тихое местечко! И действительно, когда мы вошли туда, я сразу почувствовал, что ничего лучше и вообразить было нельзя. Косые лучи заходяще- го солнца золотили выщербленные дубовые столы и скамьи с высо- кими спинками, на которых расположились два-три завсегдатая. Никакой новомодной мишуры и блеска, но мебель, простоявшая в этом зальце более ста лет, придавала ему удивительно безмятежный вид. Именно то, что требовалось на этот раз. Зигфрид поднял кружку: - Джеймс, да будет мне разрешено первым пожелать Розмари долгой жизни, здоровья и счастья! - Спасибо, Зигфрид, - сказал я и с умилением посмотрел, как следом за ним подняли кружки все остальные. Да, я был среди дру- зей! Клифф с обычной своей сияющей улыбкой обернулся к хозяину. - Редж, - произнес он благоговейно, - а оно все лучше ста- новится. Все лучше! Редж скромно поклонился, а Клифф объявил: - Право слово, Джим, нет у меня друзей дороже мистера Рас- селла и мистера Рангема. Люди что надо! Все засмеялись, а Зигфрид похлопал меня по плечу. - Ну, мне пора, Джеймс. Повеселитесь. Не могу выразить, как я за вас рад! Я не стал его удерживать. На фермах в любую минуту может случиться непредвиденное, и кто-то должен нести вахту в прием- ной. А это был мой праздник. Все шло чудесно. Мы с Алексом вспоминали наше детство в Глазго. Тристан рассказывал занимательные истории о наших хо- лостяцккх днях в Скелдейл-Хаусе, а Клифф светил нам своей ши- рокой улыбкой. Меня же переполняла любовь к ближним. Вскоре мне надоело копаться в набитом бумажнике - днем я специально завернул в банк, и я вручил его хозяину. - Наливайте прямо отсюда, Редж, - распорядился я. - Будь по-вашему, мистер Хэрриот, - ответил он, не моргнув и глазом. - Так оно проще будет. И вышло куда проще. Люди, почти или вовсе мне незнакомые, то и дело поднимали кружки за здоровье моей дочери, и мне оста- валось только благодарно кивать и улыбаться в ответ. Не успел я оглянуться, как Редж предупредил, что пора закрывать, и я расстроился. Неужели так скоро - и уже все? Я подошел к хозяину. - Нам домой еще рано, Редж. - Вы же знаете, так по закону положено, мистер Хэрриот, ответил он с легкой иронией. - Но ведь сегодня вечер особый, верно? - Пожалуй... - он поколебался. - Давайте так: я запру две- ри, а потом спустимся в погреб и пропустим кружечку-другую на дорожку. Я обнял его за плечи. - Чудесная мысль, Редж! Пошли вниз. Мы спустились по ступенькам в погреб, зажгли свет, закрыли за собой крышку и расположились среди бочек и ящиков. Я оглядел компанию. Она несколько увеличилась с начала празд- нования - к исходному ядру добавились два молодых фермера, бакалейщик и служащий управления водными ресурсами. Всех нас связывала теплейшая дружба. И вообще в погребе было очень уютно. Например, никто не бес- покоил хозяина, а прямо шел к бочке и открывал кран. - В бумажнике еще что-нибудь есть, Редж? - крикнул я. - Битком набито. Не волнуйтесь, наливайте себе на здоровье. Мы наливали, и веселье не убывало. Было уже за полночь, ког- да на наружную дверь обрушились тяжелые удары. Редж прислу- шался и вылез из погреба. Он скоро вернулся, но прежде в дыру просунулись ноги в синих форменных брюках, а затем мундир, ис- питое лицо и каска полицейского Хьюберта Гулла. Он обвел нас меланхоличным взглядом, и последняя искра веселости угасла. - Поздновато пьете, а? - безразличным тоном осведомил- ся он. - Как сказать, - Тристан испустил заразительный смешок. Случай ведь особый, мистер Гулл. У мистера Хэрриота супруга утром разрешилась дочерью. - А? - Аскетическая физиономия над костлявыми плечами повернулась к моему другу. - Но, по-моему, мистер Уилки не обращался с просьбой о продлении часов торговли ввиду этих чрез- вычайных обстоятельств. Возможно, это была шутка, хотя мистер Гулл шутить не любил и не умел. В городе он слыл суровым служакой, который никогда ни на йоту не отступал от правил и инструкций. Во время его дежурства никто с наступлением темноты не рисковал выезжать на велосипеде с неисправным фонариком. А уж за нарушение часов торговли питейными заведениями он карал беспощадно. Он ведь пел в церковном хоре, хранил свою репутацию незапятнанной, при- нимал деятельное участие в различных благотворительных начина- ниях и всегда поступал правильно. Непонятно, почему на шестом десятке он все еще оставался простым деревенским полицей- ским? Тристан нашелся немедленно. - Ха-ха ха! Отлично сказано. Но ведь все получилось само собой. Под влиянием минуты, как говорится. - Называйте, как хотите, но закон вы нарушили, и вам это отлично известно. - Мистер Гулл расстегнул грудной карман и из- влек записную книжку. Ваши фамилии? Я сидел на перевернутом ящике и при этих словах прижал ко- лени к груди. Какой финал блаженного вечера! В городке редко случались интересные происшествия, и "Дарроуби энд Хултон таймс", конечно, раздует сенсацию. В каком я предстану свете и все мои друзья тоже? А бедняга Редж, жмущийся в уголке, он-то поплатится больше всех - и по моей вине. Однако Тристан еще не выкинул белого флага. - Мистер Гулл, - произнес он ледяным тоном. - Вы меня огорчили. - А? - Я сказал, что очень огорчен. Я полагал, что в подобных об- стоятельствах вы займете иную позицию. Полицейский и бровью не повел. Он взял карандаш. - Я, мистер Фарнон нахожусь при исполнении служебных обязанностей и соблюдаю свой долг. Начнем с вас. - Он аккуратно записал первую фамилию и посмотрел на Тристана. - Адрес, будь- те добры. - Мне кажется, - сказал Тристан, словно не слыша, - про Джули вы напрочь забыли! - А при чем тут Джули? - Лошадиное лицо в первый раз чуть оживилось. Упомянув любимого йоркширского терьера мистера Гулла, Тристан-таки отыскал щелочку в его броне. - Насколько мне помнится, - продолжал Тристан, мистер Хэрриот просидел с Джули чуть ли не всю ночь, когда она щени- лась. И без него вы наверняка бы потеряли не только щенят, но и Джули. Да, конечно, было это несколько лет назад, но я все отлично помню! - То само по себе, а это само по себе. Я же вам объяснил, что выполняю свои обязанности. И он обернулся к служащему управления водными ресурсами. Тристан бросился в новую атаку. - Верно, но ведь вы все таки могли бы выпить с нами в та- кой вечер, когда мистер Хэрриот во второй раз стал отцом. В не- котором смысле повод ведь тот же. Мистер Гулл опустил карандаш, и его лицо смягчилось. - Джули и теперь молодцом. - Да, я знаю, - заметил я. Для своего возраста она в по- разительной форме. - А одного из тех щенков я себе оставил. - Знаю. Вы же меня к нему пару раз вызывали. - Верно... верно... Он приподнял полу мундира, сунул руку в брючный карман, извлек большие часы и воззрился на цифер- блат. - Что ж, я, собственно, уже с дежурства сменился. И могу с вами выпить. Только прежде в участок позвоню. - Отлично! - Тристан прыгнул к бочке и наполнил кружку до краев. Вернувшись в погреб, мистер Гулл торжественно поднял ее: - Желаю малютке всего наилучшего! - И сделал огромный глоток. - Благодарю вас, мистер Гулл, - сказал я. - Вы очень лю- безны. Он сел на нижнюю ступеньку, каску положил на ящик и снова припал к кружке. - Надеюсь, обе они чувствуют себя хорошо? - Да, прекрасно. Еще кружечку? Поразительно, как скоро он забыл про записную книжку и ко всем нам вернулось веселое настроение. - Ух и жарища тут, - некоторое время спустя объявил мистер Гулл и снял мундир. Этот символический жест смел послед- ние барьеры. Однако прошло еще два часа, но никто толком не опьянел. За исключением мистера Гулла, блюстителя закона и порядка. Мы много смеялись, вспоминали всякие случаи и просто пребывали в чудесном расположении духа, но он стадия за стадией пере- ходил в состояние глубокого опьянения. Сначала он пожелал, чтобы его называли просто по имени без всяких там "мистеров", затем впал в слезливую сентименталь- ность и рассыпался в восторгах по поводу чуда рождения, как у людей, так и у собак, но заключительная стадия оказалась более грозной - он стал задирист. - Джим, выпьешь еще! - Был это не вопрос, но требование. долговязая фигура, слегка покачиваясь, наклонилась над краном и подставила под него кружку. - Нет, спасибо, Хьюберт, - ответил я. - С меня хватит. Я ведь начал много раньше! Он замигал, направил пенную струю в собственную кружку и сказал: - Тогда ты подлый предатель, Джим. А я подлых предателей на дух не терплю... - Уж извини, Хьюберт, - я изобразил покаянную улыбку, но с меня хватит, да и вообще половина третьего. Пора по до- мам. Я, видимо, выразил общее мнение, потому что остальные друж- но поднялись и направились к лестнице. - По домам? Это как же так - по домам? - Он испепелил меня негодующим взглядом. Что это с тобой? Время еще дет- ское! - И он возмущенно запил эту сентенцию большим глотком пива. - Сам приглашаешь человека выпить и сию же минуту по домам? Нехорошо, Джим! К нему бочком подскочил Редж Уилки, источая ласковую благожелательность, обрести которую можно, лишь в течение тридцати лет выпроваживая заартачившихся клиентов. - Ну, ну, Хьюберт? Мы отлично посидели, все тебе были рады, а теперь пора баиньки. Где твой мундир-то? Полицейский что-то сердито бурчал, но мы облачили его в мун- дир, нахлобучили ему на голову каску, и он покорно позволил нам втащить его по лестнице в темный зал. На улице мы водворили его на заднее сиденье моей машины между Тристаном и Алексом, а Клифф сел рядом со мной. Редж подал мне в окошко бумажник, исхудавший до полного истощения, и мы покатили по спящей улочке к рыночной пло- щади, где в полной пустоте под фонарем маячили две одинокие фигуры. С екнувшим сердцем я узнал инспектора Боулса и сержан- та Рострона, наше полицейское начальство. Они стояли, стройные, подтянутые, и, заложив руки за спину, пронзительно оглядывали все вокруг. Да уж, эти никому спуску не дадут! От внезапного вопля за спиной я чуть не врезался в ближай- шую витрину. Хьюберт их тоже увидел! - Сукин сын, Рострон! - взвыл он. - Я его, подлюгу, не- навижу. Столько лет надо мной измывается, так я ему сейчас все выложу, что о нем думаю! Послышалась возня, пискнуло опускаемое стекло, и полицей- ский Гулл громовым голосом начал свою инвективу: - Ах ты сукина подлюга... Меня оледенили страшные предчувствия. - Заткните ему рот! - крикнул я. - Ради бога, заткните... Но мои друзья меня предвосхитили, и тирада Хьюберта вне- запно оборвалась: они сдернули его на пол и навалились сверху. Когда мы поравнялись с роковой парой, Тристан уже плотно сидел у него на голове, и снизу доносилось лишь неясное пыхтение. Инспектор с улыбкой кивнул мне, а сержант дружески откозы- рял. Не надо было пополнять ряды ясновидцев, чтобы прочитать их мысли: мистер Хэрриот возвращается с еще одного ночного вызова. Этот молодой ветеринар работает не за страх, а за совесть. Но позади меня на полу извивался их сослуживец, и мне полег- чало, только когда мы свернули за угол. Впрочем, за эту минуту воинственность Хьюберта поугасла, и он перешел в стадию сонли- вости. Когда мы его высадили, он мирно и даже довольно твердой походкой направился через палисадник к своей двери. В Скелдейл-Хаусе я вошел в спальню. До чего пустой и холод- ной показалась мне эта комната без Хелен! Даже широкая кро- вать, комод, шкаф и туалетный столик выглядели какими-то незнакомыми и чужими. Я приоткрыл дверь длинного узкого помещения - гардеробной в дни славы Скелдейл-Хауса. В наши холостые годы там спал Тристан, а теперь это была комната Джимми, и его кроватка стояла точно на том же месте, где в свое время красовалось ложе моего старого друга. Я поглядел на своего сына, как прежде не раз смотрел на спя- щего Тристана. Меня всегда поражала ангельская безмятежность его лица во сне, однако даже он не мог бы соперничать со спя- щим малышом. Я перевел взгляд с Джимми на угол комнаты, где уже стояла колыбель, предназначенная для Рози. Скоро, подумал я, их тут будет двое. Как я разбогател! 18 2 ноября 1961 года Утром выяснилось, что "Юбберген" еще не освободил причала и очередь до наших овец дойдет не раньше вечера. В моем рас- поряжении оказалась масса свободного времени для знакомства с городом. Вскоре после завтрака на борт поднялся заведующий движением всех судов в порту - персона весьма важная. Оказался он добродушным человеком лет пятидесяти с обая- тельной улыбкой. На нем были очки с очень толстыми стеклами, и он пожаловался мне, что испортил зрение, занимаясь по ночам. По-английски он говорил безупречно. От его любезности я так осмелел, что рискнул завести с ним разговор о школе. Правда, я несколько упивался собственной важностью. Как-никак меня недавно выбрали председателем Ас- социации родителей и учителей в Дарроуби, и я сразу порядком во- зомнил о себе. Ну и, естественно, директор нашей школы, выразив интерес к постановке школьного образования в России, уронил семя на весьма плодородную почву. Во всяком случае, на меня опять нашло. - Как вы думаете, нельзя ли мне побывать в русской шко- ле? - спросил я у своего нового знакомого. Посмеивающиеся глаза за толстыми стеклами обрели задумчи- вое выражение. Затем он кивнул. - Почему бы и нет? Зайдите в любую школу и попросите раз- решения. Кстати, моя жена - учительница. Если вы заглянете в школу номер два, то можете обратиться прямо к ней. Ее фами- лия - Журская. Мне нетерпелось сойти на берег, но я вновь не мог найти спут- ника. В конце концов мне осталось только воззвать к капитану, Он, по-моему, чуть было не вышвырнул меня за борт. Тем не ме- нее, явно не выспавшись после нашей бурной вылазки накануне, устав, от долгих переговоров с портовыми чиновниками, он по доброте душевной не сумел отказать. - Ну, разумеется, мистер Хэрриот. - вздохнул он, надел фу- ражку на серебрящиеся волосы и облачился в щеголеватый тем- но-синий плащ. Я про себя подумал, что выглядит он велико- лепно. И вот снова вниз по трапу мимо неулыбчивых солдат и вдоль железнодорожных рельсов - к воротам. Однако мне отчаянно хотелось проникнуть в тайну четвероногого людоеда, и, когда мы поровнялись с роковым вагоном, я дернул капитана за рукав. - Одну секунду! - просительно сказал я, - Вот только загля- ну туда... На миг невозмутимое достоинство ему изменило, глаза у него испуганно расширились. - Что вы, мистер Хэрриот! Зачем? - Ничего... - Я бодро улыбнулся. - Только погляжу и все. Очень-очень осторожно я зашел за вагон, но собаку не увидел. Только пустую конуру. А затем обнаружил, что примерно через каждые пятьдесят ярдов вдоль забора,расставлены конуры и перед каждой с проволоки, натянутой по всей его длине, свисает цепь с расстегнутым ошейником. Когда я благополучно вернулся к капитану, к видимому его об- легчению, то узрел, что вдали навстречу нам какие-то люди ведут на поводках десятка полтора собак. Мы разминулись с ними почти у самых ворот. Могучие поджарые псы трусили, равнодушно глядя прямо перед собой. Они походили на немецких овчарок, только были несколько крупнее и, бесспорно, казались на ред- кость свирепыми. Я оглянулся на часовых у причалов, на сторожевые вышки, еще раз посмотрел на собак и окончательно решил, что после на- ступления темноты тут лучше ходить путями праведными. Повсюду вокруг вопили громкоговорители. Так продолжалось все время, пока мы стояли в Клайпеде, - и не музыка, а только слова и слова. С утра до вечера. Не знаю, была ли это политическая пропаганда или рассказы о советских достижениях, но гремели они, не затихая, и я от них порядком устал. Но вот мы вновь вышли на городскую улицу и направились к центру. Окраинные улочки не были вымощены, и вдоль домов ви- лись тропки. Повсюду - большие мутные лужи, а на пешеходной части через довольно правильные промежутки попадались напол- ненные водой ямы с кучей земли по краям. Кое-где особняком стояли старинные домики, явно требовав- шие ремонта - краска облупилась, черепичные крыши зияли ды- рами. Почти у всех домов под окнами верхнего этажа были бал- кончики. По рыжим глинистым тропкам сновало довольно много про- хожих. Наконец, мы вышли на улицу Монтес, главную улицу Клайпеды: брусчатая мостовая, настоящие тротуары и магазины. по обеим сторонам. В книжных лавках торговали словно бы только технической ли- тературой. Один магазин был тесно заставлен велосипедами, мо- тороллерами и мопедами, а в соседней витрине красовались роли- ковые коньки (не такие, как у нас), рапиры и наборы для настоль- ного тенниса. В одной лавочке, казалось, продавали только наборы шахматных фигур и шахматные доски. Мы проходили мимо витрин продовольственных магазинов, по- чти таких же, как у нас - те же башенки консервных банок. жестяных и стеклянных, те же батареи винных бутылок, и только витрина рыбной лавки ошеломила меня рыбами из папье-маше всех цветов и размеров, припудренными пылью и способными навеки внушить отвращение к рыбной кухне. Внутри я увидел высокий мраморный прилавок с белыми эмалированными лоханями, полными настоящей отличной рыбы. Общей чертой всех этих торговых заведений было ощущение запущенности - давно немытые стекла витрин, товары разложены за ними кое-как, без видимого желания привлечь покупателей. Уличное движение особой интенсивностью не поражало - главным образом автобусы и грузовики с редкими вкраплениями такси и других легковых машин. Прохожих было много - в основном женщин, скромно одетых, с платками на голове. Мне вдруг пришло в голову, что я еще не ви- дел тут ни одной нарядно одетой женщины. По-видимому, они нередко выполняли тяжелую, совсем не женскую работу. В порту женщи