ые я не делал. Часть высказываний, которые написала С. Алексиевич от моего имени, унижают и оскорбляют мою честь и достоинство. Это следующие фразы: 1. "В Витебской "учебке" не было секретом, что нас готовят в Афганистан. Один признался, что боится, мол, нас там всех перестреляют. Я стал его презирать. Перед самым отъездом еще один отказался ехать... Я считал его ненормальным. Мы ехали делать революцию". 2. "Через две-три недели от тебя ничего прежнего не остается, только твое имя. Ты -- это уже не ты, а другой человек. И этот человек при виде убитого уже не пугается, а спокойно или с досадой думает о том, как будут его стаскивать со скалы или тянуть по жаре несколько километров... Ему знакомо собственное и чужое возбуждение при виде убитого: нее меня! Вот такое превращение... Почти со всеми". 3. "Я был приучен стрелять, куда мне прикажут. Стрелял, не жалея никого. Мог убить ребенка... Каждый хотел вернуться домой. Каждый старался выжить. Думать было некогда... К чужой смерти я привык, а собственной боялся". 4. "Не пишите только о нашем афганском братстве. Его нет. Я в него не верю. На войне нас объединял страх. Нас одинаково обманули... Здесь нас объединяет то, что у нас ничего нет. У нас одни проблемы: пенсии, квартиры, лекарства, мебельные гарнитуры. Решим их, и наши клубы распадутся. Вот я достану, пропихну, выгрызу себе квартиру, мебель, холодильник, стиральную машину, японский "видик" -- и все! Молодежь к нам не потянулась. Мы непонятны ей. Вроде приравнены к участникам Великой Отечественной войны, но те Родину защищали, а мы? Мы, что ли, в роли немцев -- так мне один парень сказал. А мы на них злы. Кто там со мной не был, не видел, не пережил, не испытал -- тот мне никто". Все эти высказывания глубоко оскорбляют мое человеческое достоинство, так как такое не говорил, так не думаю и считаю, что эти сведения порочат мою честь как мужчины, человека, солдата... 20 января 1993года Без личной подписи и даты Из стенограммы досудебного собеседования Присутствовали: судья Т. Городничева, адвокаты Т. Власова, В. Лушкинов, истец О. Ляшенко, ответчица С. Алексиевич. Судья Т. Городничева: -- Истец, вы утверждаете, что писательница исказила сообщенные вами факты? О. Ляшенко: -- Да. Судья Т. Городничева: -- Ответчица, прошу пояснить вас по существу данного вопроса. С. Алексиевич: -- Олег, я хотела бы тебе напомнить, как ты рассказывал и плакал, когда мы встретились, и не верил, что твою правду можно будет когда-нибудь напечатать. Ты просил, чтобы я это сделала... Я написала. И что теперь? Тебя опять обманывают и используют... Во второй раз... Но ты же тогда говорил, что уже никогда не дашь себя обмануть? О. Ляшенко: -- Побывали бы вы на моем месте: нищая пенсия, работы у меня нет, двое маленьких детей... Жену недавно тоже сократили. Как жить? На что жить? А у вас гонорары... Печатаетесь за границей... А мы, получается, убийцы, насильники... Адвокат Т. Власова: -- Я протестую. На моего подзащитного оказывается психологическое давление. У меня отец был летчик, генерал, он тоже погиб в Афганистане... Там все было святое... Это -- святые смерти... Они выполняли присягу... Родину защищали... Судья Т. Городничева: -- На чем настаивает истец? О. Ляшенко: -- Чтобы писательница передо мной публично извинилась и мне был возмещен моральный ущерб... Судья Т. Городничева: -- Вы настаиваете только на опровержении опубликованных фактов? О. Ляшенко: -- За мою поруганную солдатскую честь я требую, чтобы С. Алексиевич заплатила мне 50 тысяч рублей. С. Алексиевич: -- Олег, я не верю, что это твои слова. Это ты говоришь с чужих слов... Я помню тебя другого... И ты слишком дешево оценил свое обожженное лицо, потерянный глаз, сломанную руку. Только не меня надо звать в суд. Ты перепутал меня с министерством обороны и Политбюро КПСС... Адвокат Т. Власова: -- Я протестую! Это -- психологическое давление... С. Алексиевич: -- Когда мы с тобой встречались, Олег, это пять лет назад, ты был честен, я боялась за тебя. Я боялась, что у тебя могут быть неприятности с КГБ, ведь вас всех заставляли подписывать бумагу о неразглашении военной тайны. И я изменила твою фамилию. Я изменила ее, чтобы защитить тебя, а теперь должна этим же от тебя сама защищаться. Поскольку там не твоя фамилия, то -- это собирательный образ... И твои претензии безосновательны... О. Ляшенко: -- Нет, это мои слова. Это я говорил... Там и то, как меня ранило... И... Там все мое... Из судебного иска Екатерины Никитичны Платициной, матери погибшего майора Александра Платицина 6 октября 1989 года в статье "Мы возвращаемся оттуда..." в газете "Лiтаратура i мастацтва" были опубликованы отрывки из документальной книги Светланы Алексиевич "Цинковые мальчики". Один из монологов, как матери погибшего в Афганистане майора А. Платицина, подписан моим именем. Полностью этот монолог включен в книгу С. Алексиевич "Цинковые мальчики". В монологе, напечатанном в газете и книге, искажен мой рассказ о сыне. С. Алексиевич, несмотря на то, что книга документальная, некоторые факты добавила от себя, многое из моих рассказов опустила, сделала самостоятельные выводы и подписала монолог моим именем. Статья оскорбляет и унижает мои честь и достоинство... Без личной подписи и даты Из стенограммы досудебного собеседования Присутствовали: судья Т. Городничева, адвокаты Т. Власова, В. Лушкинов, истица Е. Платицина, ответчица С. Алексиевич. Судья Т. Городничева: -- Мы слушаем вас, Екатерина Никитична... Е. Платицина: -- Образ сына, запечатленный в моем сознании, полностью не соответствует образу, выведенному в книге. Судья Т. Городничева: -- Вы могли бы пояснить свою мысль: где, в каком месте и как искажены факты? Е. Платицина (берет в руки книгу): -- Там все не так, как я говорила. Мой сын был не такой. Он любил свою Родину. (Плачет.) Судья Т. Городничева: -- Я прошу вас успокоиться и назвать нам факты. Е. Платицина (зачитывает из книги): "После Афганистана (это когда он приехал в отпуск) еще нежнее стал. Все ему дома нравилось. Но были минуты, когда сядет и молчит, никого не видит -- по ночам вскакивал, ходил по комнате. Один раз просыпаюсь от крика: "Вспышки! Вспышки!" Другой раз слышу ночью: кто-то плачет. Кто может у нас плакать? Маленьких детей нет. Открываю его комнату: он обхватил голову двумя руками и плачет..." Он был офицер. Боевой офицер. А тут он показан как плакса. Разве об этом надо было писать? Судья Т. Городничева: -- Я сама готова заплакать. И не раз плакала, когда читала эту книгу, ваш рассказ. Но что здесь оскорбляет вашу честь и достоинство? Е. Платицина: -- Понимаете, он был боевой офицер. Он не мог заплакать. Или вот еще: "Через два дня был Новый год. Под елку спрятал нам подарки. Мне платок большой. Черный. "Зачем ты, сыночек, черный выбрал?" -- "Мамочка, там были разные. Но пока моя очередь подошла, только черные остались. Посмотри, он тебе идет..." Получается, что мой сын стоял в очередях, он терпеть не мог магазины и очереди. А тут он на войне стоит в очереди... Мне, за платком... Зачем было об этом писать? Он был боевой офицер. Он погиб... Светлана Александровна, зачем вы такое понаписали? С. Алексиевич: -- Когда я писала ваш рассказ, я тоже плакала. И ненавидела тех, кто послал вашего сына зря погибнуть в чужой стране. И мы были тогда с вами вместе, заодно. Е. Платицина: -- Вы говорите, что я должна ненавидеть государство, партию... А я горжусь своим сыном! Он погиб, как боевой офицер. Его все товарищи любили. Я люблю то государство, в котором мы жили -- СССР, потому что за него погиб мой сын. А вас ненавижу! Мне не нужна ваша страшная правда. Она нам не нужна!! Слышите?! С. Алексиевич. -- Я, наверное, могла бы вас понять. Мы могли бы поговорить. Но почему мы должны говорить об этом в суде? Вот это я не могу понять... ...По кондовому советскому сценарию, Светлана Алексиевич организованно проклинается как агент ЦРУ, прислужница мирового империализма, клевещущая на свою великую Родину и ее героических сыновей якобы за два "мерседеса" и долларовые подачки... Первый суд так ничем и не закончился, так как истцы -- бывший рядовой О. Ляшенко и мать погибшего офицера Е.Н. Платицина -- не явились на судебное разбирательство. Но через полгода было подано два новых иска: от И.С. Галовневой, матери погибшего старшего лейтенанта Ю. Галовнева, председателя Белорусского клуба матерей погибших воинов - интернационалистов, и Тараса Кецмура, бывшего рядового, ныне председателя Минского клуба воинов-интернационалистов... Газета "Права человека", No 3, 1993 г. 14 сентября в Минске состоялся суд, где ответчиком выступала писательница Светлана Алексиевич. И тут началось самое интересное. "Исковое заявление от матери погибшего "афганца" И.С. Головневой поступило в суд без даты, -- сказал адвокат Алексиевич Василий Лушкинов. -- Нам же его копию представили вообще без подписи и, естественно, без даты. Однако это не помешало судье Татьяне Городничевой возбудить дело по 7-й статье гражданского кодекса. Вызывает удивление и то, что само дело было процессуально не оформлено к моменту суда, то есть в книге регистраций номер его уже существовал, хотя еще не было вынесено определение о возбуждении гражданского дела". Однако суд состоялся... на нем председательствовал человек, дело увидевший, собственно, на самом суде. О том, что судья Т. Городничева заменена на судью И. Ждановича, Светлана Алексиевич и ее адвокат узнали только за десять минут до начала заседания. "Это, скорее, вопрос морали, нежели юридический вопрос", -- отреагировал Василий Лушкинов. Может быть, и так. Но за столом истцов внезапно появился еще один герой книги Светланы Алексиевич -- Тарас Кецмур, а перед судьей И. Ждановичем легло его исковое заявление без подписи и, разумеется, без возбужденного по этому поводу дела... Адвокат ответчицы обратил внимание суда на этот нонсенс и заявил протест. Судебное заседание было перенесено... Олег Блоцкий "Литературная газета", 6 октября 1993 г. Из стенограммы судебного заседания 29 ноября 1993 г. Состав суда: судья И.Н. Жданович, народные заседатели Т.В. Борисевич, Т.С. Сороко. Истцы: И.С. Галовнева, Т.М. Кецмур. Ответчица: С. А. Алексиевич. Из судебного иска Инны Сергеевны Галовневой, матери погибшего старшего лейтенанта Ю. Галовнева В газете "Комсомольская правда" от 15.02.90 г. опубликованы отрывки из документальной повести С. Алексиевич "Цинковые мальчики" -- "Монологи тех, кто прошел Афганистан". В опубликованном за моей фамилией монологе имеются неточности и искажения фактов, сообщаемых мной С. Алексиевич, а также явная ложь, вымыслы, т.е. изложение с моих якобы слов обстоятельств, о которых я не сообщала и не могла сообщить. Вольная интерпретация моих высказываний, а также явные домыслы, изложенные от моего имени, порочат мою честь и достоинство, тем более что повесть документальная. Как я полагаю, автор-документалист обязан в точности излагать полученную информацию, иметь записи бесед, согласовывать тексты с интервьюируемым. Так, Алексиевич указывает в статье: "Нехорошо матери в этом признаваться... но я любила его больше всех. Больше, чем мужа, больше, чем второго сына..." (Речь идет о моем погибшем сыне Юре.) Приведенная цитата выдуманная (не соответствует изложенному). Указание о различной якобы степени любви к членам семьи повлекло конфликты в семь и, полагаю, порочат мое достоинство. Далее: "В первом классе он знал, читал наизусть не сказки, не детские стихи, а целые страницы из книги "Как закалялась сталь" Н. Островского". Из приведенной фразы следует. что сын воспитывался в семье каких-то фанатиков. Я же Алексиевич рассказывала, что Юра уже в 7--8 лет читал серьезные книги, в том числе "Как закалялась сталь". Алексиевич исказила и мой якобы рассказ об обстоятельствах отправки сына в Афганистан. Она указывает на его якобы слова: "Я поеду в Афганистан, чтобы доказать им, что в жизни есть высокое, что не каждому нужен для счастья только забитый мясом холодильник". Ничего подобного не было. Утверждения Алексиевич порочат меня и моего сына. ничего и никому он не доказывал. Как нормальный человек, патриот, романтик, он добровольно просился в Афганистан. Не говорила я Алексиевич и таких фраз, когда заподозрила о намерении сына попроситься в Афганистан: "Тебя убьют там не за Родину... Тебя убьют неизвестно за что... Разве может Родина посылать на гибель..." Я сама отправила его туда. Сама!.." Данная цитата порочит мою честь и достоинство, представляя меня двуличным человеком с двойной моралью. Неверно описан спор между сыновьями. У Алексиевич написано так: "Ты, Гена, мало читаешь. Никогда не увидишь книгу у тебя на коленях. Всегда гитара..." Спор между сыновьями был лишь в одном: в выборе профессии младшего сына. Гитара тут ни при чем. Эта фраза Алексиевич оскорбляет меня тем, что она подчеркивает мою нелюбовь к младшему сыну. Я ей такие слова не говорила. Считаю, что Алексиевич, решив представить события, связанные с войной в Афганистане, не только как политическую ошибку, а и как вину всего народа, тенденциозно, а зачастую и просто домысливала обстоятельства, якобы имевшие место в интервью. Цель ее -- преподнести наш народ -- солдат, побывавших в Афганистане, их родственников -- как людей беспринципных и жестоких, безразличных к чужим страданиям. Для облегчения работы Алексиевич я представила ей дневник сына, однако это не помогло ей изложить обстоятельства действительно документально. Прошу извинения Алексиевич за искажение подлинного моего материала и за опорочивание моей чести и достоинства в газете "Комсомольская правда" Без личной подписи и даты Из судебного иска Тараса Кецмура, бывшего рядового В изложенном тексте моего первого искового заявления о защите чести и достоинства не указаны конкретные претензии к С. Алексиевич за ее публикацию в "Комсомольской правде" (15. 02. 90 г.). Настоящим дополняю и подтверждаю его: все, что изложено С. Алексиевич в газетной статье и в книге "Цинковые мальчики", -- вымысел и не имело места в действительности, так как я с ней не встречался и ничего ей не говорил. С выходом статьи 15 февраля 1990 в "Комсомольской правде" я прочел следующее: "Уехал в Афганистан со своей собакой Чарой, крикнешь "Умри!", и она падает. Если не по себе, сильно расстроен, она садилась рядом и плакала. Первые дни я немел от восторга, что там..." "Вы, пожалуйста, никогда не трогайте этого, много сейчас умников здесь, почему же никто не положил партбилет, никто пулю себе в лоб не пустил, когда мы были там..." "Я там видел, как выкапывают на полях железо и человеческие кости... я видел оранжевую, ледовую корку на застывшем лице убитого, да, почему-то оранжевую..." "В моей комнате те же книги, фото, магнитофон, гитара, а я другой. Через парк не могу пройти, оглядываюсь. В кафе официант станет за спиной: "Заказывайте", а я готов вскочить и убежать. Не могу, чтобы у меня кто-то за спиной стоял. Увидишь гада, она мысль -- расстрелять его надо". "На войне приходилось делать прямо противоположное тому, чему нас учили в мирной жизни, а в мирной жизни надо было забыть все навыки, приобретенные на войне". "Я стреляю отлично, прицельно метаю гранаты, зачем мне это. Ходил в военкомат, просился назад, не взяли. Война скоро кончится, вернутся такие же, как и я. Нас будет больше". Практически этот же текст я прочитал и в книге "Цинковые мальчики" с небольшими литературными поправками, где фигурирует та же собака, те же мысли вслух. Еще раз подтверждаю, что это чистый вымысел, приписанный к моему имени... В связи с вышеизложенным прошу высокий суд защитить опороченную честь солдата и гражданина. Без личной подписи и даты Из выступления И.С. Галовневой Мы долго жили за границей, муж там служил. Мы вернулись на Родину осенью восемьдесят шестого. Я была счастлива, что мы, наконец, дома. Но вместе с радостью в дом пришло горе -- погиб сын. Месяц я лежала пластом. Не хотела никого слышать. Все было выключено в моем доме. Я никому не открывала дверей. Алексиевич была первая, кто вошел в мой дом. Она сказала, что хочет написать правду о войне в Афганистане. Я ей поверила. Сегодня она пришла, а назавтра меня должны были положить в больницу, и я не знала: вернусь я оттуда или нет? Я не хотела жить, без сына я не хотела жить. Когда Алексиевич пришла, она сказала, что пишет документальную книгу. Что такое -- документальная книга? Это должны быть дневники, письма тех, кто там был. Я так понимаю. И я ей отдала дневник своего сына, который он там вел: "Вы хотите написать правду, -- сказала я, -- вот она, в дневнике моего сына". Потом мы с ней говорили. Я ей рассказала свою жизнь, потому что мне было тяжело, я ползала на коленках в четырех стенах. Я не хотела жить. У нее был с собой диктофон, она все записывала. Но она не говорила, что будет это печатать. Я ей рассказывала просто так, а напечатать она должна была дневник моего сына. Повесть же документальная. Я отдала ей дневник, муж специально для нее перепечатал. Она еще сказала, что собирается в Афганистан. Она там была в командировке, а мой сын там погиб. Что она знает о войне? Но я ей верила, я ждала книгу. Я ждала правду: за что убили моего сына? Я писала письмо Горбачеву: ответьте мне, за что погиб мой сын в чужой стране? Все молчали... Вот что Юра писал в дневнике: "1 января 1986 года. Уже отсчитана половина пути, и впереди осталось так мало. И снова пламя, и снова забвение, и новый долгий путь -- и так вечно, прежде чем свершится воля предназначенного. И память, бьющая плетью пережитого, кошмарными снами врывающаяся в жизнь, и призраки иного мира, иных времен и столетий, влекущие своей похожестью, но иные, не знающие истекших дней. И не остановиться, не передохнуть, не изменить однажды предрешенного -- пустота и мрак разверзнется перед отступившимся, ибо, присев отдохнуть, уже не подняться с Земли. И устав, в отчаянии и боли вопиешь к пустым небесам: что там, когда сомкнут круг и путь окончен, и новый мир воссиял в своем величии? Почему мы в ответе за них? Им не дано подняться до блистательных высот, и как бы ни был долог путь, все же дни их уже сочтены. А мы ломаем свои жизни, не зная покоя и счастья, бредем усталые и разбитые, всемогущие и бесправные, демоны и ангелы этого мира..." Алексиевич это не напечатала, правду моего сына. Другой правды быть не может, правда у тех, кто там был. Она зачем-то описала мою жизнь. Простым, детским языком. Какая это литература? Гадкая маленькая книжонка... Товарищи, я растила своих детей честно и справедливо. Она пишет, что мой сын любил книгу Николая Островского "Как закалялась сталь". Тогда эту книгу в школе проходили, как и Фадеева "Молодую гвардию". Все эти книги читали, они были в школьных программах. А она подчеркивает, что он их читал, знал отрывки наизусть. Для чего ей нужно об этом писать? Она хочет показать его ненормальным. Фанатичным. Или она пишет: он жалел, что стал военным. Сын мой вырос на полигонах, он пошел по стопам отца. У нас деды, все братья отца, двоюродные братья -- все в армии. Военная династия. И в Афганистан он поехал, потому что он был честный человек. Он дал военную присягу. Раз нужно, он поехал. Я воспитала прекрасных сыновей. Ему приказали, он поехал, он был офицер. А Алексиевич хочет доказать, что я мать убийцы. И мой сын там убивал. Что выходит? Я его туда послала? И дала ему в руки оружие? Мы, матери, виноваты, что там была война? Что там убивали, грабили, курили наркотики? И эта книга публикована за границей. В Германии, во Франции... По какому праву Алексиевич торгует нашими погибшими сыновьями? Добывает себе славу и доллары? Кто она такая? Если это мое, я рассказала, пережила, при чем здесь Алексиевич... Поговорила, записала наши рассказы, мы ей проплакали свое горе... Имя мое она написала неправильно: Я Инна, а у нее Нина Галовнева. У моего сына звание старший лейтенант, а она написала -- младший. Это документальная литература, я дала ей дневник, она должна его опубликовать, и все. Я понимаю, что документальная литература -- это письма, дневники. Пусть признает, что это вымысел, клевета... Написанная простым, грубым языком. Кто так пишет книги? Мы детей потеряли, а у нее слава... Пусть бы она родила сына и отправила на эту войну... Из ответов на вопросы Адвокат С. Алексиевич -- В. Лушкинов: -- Скажите, Инна Сергеевна, Алексиевич записывала ваш рассказ на диктофон? И. Галовнева: -- Она попросила разрешения включить диктофон. Я ей разрешила. В. Лушкинов: -- А вы просили ее показать потом то, что она снимет с пленки и использует в книге? И. Галовнева: -- Я думала: она напечатает дневник моего сына. Я уже говорила, как я понимаю, документальную литературу -- это дневники и письма. А если мой рассказ, то слово в слово, как я говорила. В. Лушкинов: Почему вы не подали в суд на Алексиевич сразу, когда вышла "Комсомольская правда" с отрывком из книги? А решились на это через три с половиной года? И. Галовнева: -- Я не знала, что на эту книгу будет печатать за границей. Распространять клевету... Я честно воспитала своих детей для Родины. Мы жили всю жизнь в палатках и бараках, у меня было два сына и два чемодана. Я в политику не вмешивалась... А она пишет, что наши дети -- убийцы... Я поехала в Министерство обороны, я отдала им орден сына... Я не хочу быть матерью убийцы... Я отдала его орден государству... Общественный защитник С. Алексиевич -- Е. Новиков, председатель Белорусской Лиги прав человека: -- Я хочу заявить протест. Прошу внести в протокол. Из зала постоянно оскорбляют Светлану Алексиевич. Грозят убить... Даже обещают резать по кусочкам... (Поворачивается к матерям, сидящим в зале с большими портретами своих сыновей, на которых наколоты их ордена и медали.) Поверьте, я уважаю ваше горе... Судья И. Жданович: -- Я ничего не слышал. Никаких оскорблений. Е. Новиков: -- Все слышали, кроме суда... Голоса из зала -- Мы -- матери. Хотим сказать... Погубили наших сыновей... Потом деньги себе на этом зарабатывают... Мы пришли защищать их, чтобы они могли спокойно лежать в земле... -- Как вы могли! Как смели облить грязью могилы наших мальчиков. Они до конца выполнили свой долг перед Родиной. Вы хотите, чтобы их забыли...По всей стране созданы сотни школьных музеев, уголков. Я тоже отнесла в школу шинель сына, его ученические тетрадки. Они -- герои! Герои!! О них красивые книги надо писать, а не делать из них пушечное мясо. Мы лишаем молодежь нашей героической истории... -- Они там убивали... Бомбили... -- А сам ты служил в армии? Не служил... На институтской скамейке отсиживался, пока наши дети гибли. -- Не надо у матерей спрашивать: убивал ее сын или не убивал? Она помнит об одном -- ее сына убили... -- Каждое утро вижу сына, но до сих пор не верю, что он дома. Когда он был там, я себе говорила, если привезут гроб, то у меня два пути: на улицу на митинг или в церковь. Свое поколение я называю "поколением исполнителей". Афганская война -- пик нашей трагедии. Почему с нами можно делать все? -- Обыватель сейчас во всем обвинит этих восемнадцатилетних мальчиков...Вот что вы сделали! Эту войну надо от них отделить...Война была преступная, ее уже осудили, а мальчиков надо защищать... -- Я -- учитель русской литературы. Много лет повторяла своим ученикам слова Карла Маркса: " Смерть героев подобна закату солнца, а не смерти лягушки, лопнувшей от натуги". Чему учит ваша книга? -- Довольно геройствовать, "афганцы"! -- Будь ты проклят! Будьте прокляты вы все! Судья И. Жданович: -- Прекратите шум! Прекратите базар! Это -- суд, а не базар... (Зал неистовствует.) Объявляется перерыв на пятнадцать минут... После перерыва в зале суда дежурит милиция. Из выступления Т.М. Кецмура Я не готовился выступать, я буду говорить не по бумажке, нормальным языком. Как я познакомился со знаменитейшей писательницей...Мирового уровня? Нас познакомила фронтовичка Валентина Чудаева. Она мне сказала, что эта писательница написала книгу "У войны не женское лицо", которую читают во всем мире. Потом я на одной из встреч с фронтовиками разговаривал с другими женщинами-ветеранами, они мне сказали, что Алексиевич сумела из их жизни сколотить себе состояние и славу, теперь взялась за "афганцев". Я волнуюсь... Прошу прощения... Она пришла к нам в клуб "Память" с диктофоном. Хотела написать о многих ребятах, не только обо мне. Почему она после войны написала свою книгу? Почему эта писательница с громким именем, мировым, молчала десять лет? Ни разу не крикнула? Меня туда никто не посылал. Я сам просился в Афганистан, писал рапорты. Придумал, что у меня там погиб близкий родственник. Я немножко поясню ситуацию... Я сам могу написать книгу... Когда мы встретились, я с ней отказался разговаривать, я так ей и сказал, что мы сами, кто там был, напишем книгу. Напишем лучше ее, потому что она там не была. Что она может написать? Только причинит нам боль. Алексиевич теперь пишет книгу о Чернобыле. Это будет не меньшая грязь, чем та, что вылита на нас. Она лишила моральной жизни все наше афганское поколение. Получается, что я -- робот... Компьютер... Наемный убийца... И мне место в Новинках под Минском, в сумасшедшем доме... Мои друзья звонят и обещают набить морду, что я такой герой... Я взволнован... Прошу прощения... Она написала, что я служил в Афганистане с собакой... Собака по дороге умерла... Я сам в Афганистан просился... Понимаете, сам! Я не робот... Не компьютер... Я взволнован... Прошу прощения... Из ответов на вопросы С. Алексиевич: -- В исковом заявлении, Тарас, ты написал, что никогда со мной нее встречался. А сейчас говоришь, что встречался, но отказался разговаривать. Значит, ты не сам писал свое исковое заявление? Т. Кецмур: -- Я сам написал... Мы встречались... Но я вам ничего не рассказывал... С. Алексиевич: -- Если ты мне ничего не рассказывал, откуда я могла знать, что ты родился на Украине, болел в детстве... Поехал в Афганистан с собакой (хотя, как ты сейчас говоришь, она по дороге умерла), и звали ее Чарой... (Молчание.) Е. Новиков: -- Вы говорили, что сами попросились в Афганистан, добровольцем. Я не понял, как вы сегодня к этому относитесь? Ненавидите эту войну или гордитесь, что там были? Т. Кецмур: -- Я не дам вам сбить меня... Почему я должен ненавидеть эту войну? Я исполнил свой долг... Из разговоров в зале суда -- Мы защищаем честь своих погибших сыновей. Верните им честь! Верните им Родину! Развалили страну. Самую сильную в мире! -- Это вы сделали наших детей убийцами. Это вы написали эту страшную книгу... Посмотрите на их фотографии...Какие они молодые, какие красивые! Разве у убийц бывают такое лица? Мы учили своих детей любить Родину... Зачем вы написали, что они там убивали? За доллары написали... А мы -- нищие. На лекарства не хватает...Цветов на могилу сыновьям не за что купить... -- Оставьте нас в покое!! И почему вы бросаетесь из одной крайности в другую: сначала изображали героями, а сейчас мы все стали убийцами? У нас ничего не было, кроме Афгана. Только там мы чувствовали себя настоящими мужчинами. Никто из нас не жалеет, что там был... -- Вы хотите нас убедить, что вернулось больное поколение, а я утверждаю, что вернулось найденное поколение. Мы хотя бы посмотрели, какие наши парни -- в настоящей жизни! Да, гибли мальчики. А сколько их гибнет в пьяной драке, в поножовщине? В автомобильных катастрофах каждый год погибает людей больше, чем мы потеряли за все десять лет этой войны. Наша армия давно не воевала. Тут мы проверяли себя, современное оружие...Эти мальчики -- герои! А из-за таких, как вы, мы сегодня сдаем свои позиции во всем мире... Польшу потеряли...Германию потеряли...Чехословакию...Скажите мне, где наша великая держава? А я за нее до Берлина в сорок пятом дошел... -- На юге у моря я видела, как несколько молодых парней ползли на руках по песку к морю...Ног у них было меньше, чем их самих , вместе взятых...И я не пошла больше на пляж, я не могла там загорать... Я могла там только плакать...Они еще смеялись, хотели ухаживать за девочками, а все от них бежали, как я. Я хочу, чтобы у этих ребят все было хорошо. Чтобы они знали: они нужны нам такие, какие они есть. Им надо жить! Я люблю их за то, что они живы. -- Мне до сих пор мучительно вспоминать...Мы ехали в поезде... И в купе одна из женщин сказала, что она мать офицера, погибшего в Афганистане. Я понимаю...Она -- мать, она плачет. Но я сказала: " Ваш сын погиб на неправой войне...Душман защищал свою Родину..." -- Это такая страшная правда, что она звучит, как неправда. Отупляет. Ее не хочется знать. От нее хочется защищаться. -- Ссылаются на приказ: мне, мол, приказали -- я исполнял. На это ответили международные трибуналы: выполнять преступный приказ -- преступление. И срока давности нет. -- В девяносто первом году такого суда не могло быть. Компартия пала...А сейчас коммунисты опять почувствовали силу... Опять заговорили о "великих идеалах", о "социалистических ценностях"... А кто против, на тех -- в суд! Как бы скоро к стенке не начали ставить... И не собрали нас в одну ночь на стадионе за колючей проволокой... -- Я присягал... Я был военный человек... -- С войны мальчиками не возвращаются... -- Мы их воспитали в любви к Родине... -- Мальчишки... Им дали в руки оружие... И внушили -- вот он, враг: душманская банда, душманская братия, душманское отребье, бандформирования душманов, бандитские группировки...А думать не научили... Помните, у Артура Кестлера: " Почему, когда мы говорим правду, она неизменно звучит как ложь? Почему, провозглашая новую жизнь, мы усеиваем землю трупами? Почему разговоры о светлом будущем мы всегда перемежаем угрозами?" -- Расстреливая притихшие кишлаки, бомбя дороги в горах -- мы расстреливали и бомбили свои идеалы. Эту жестокую правду надо признать. Пережить. Даже наши дети научились играть в "духов " и в " ограниченный контингент ". Теперь давайте все-таки наберемся мужества узнать о себе правду. Невыносимо! Нестерпимо! Знаю. На себе проверила. У нас два пути: познание истины или спасение от истины. Надо открыть глаза... Из почты суда Узнав подробности судебного дела, затеянного в Минске против Светланы Алексиевич, расцениваем его как преследование писательница за демократические убеждения и покушение на свободу творчества. Светлана Алексиевич завоевала своими подлинно гуманистическими произведениями, своим талантом, своим мужеством широкую популярность, уважение в России и других странах мира. Не хотим пятна на добром имени близкой нам Беларуси! Пусть восторжествует справедливость! Содружество Союзов писателей Союз Российских писателей Союз писателей Москвы Можно ли посягать на право писателя говорить правду, какой бы трагической и жестокой она ни была? Можно ли ставить ему в вину неопровержимые свидетельства о преступлениях прошлого и, в частности, о преступлениях, связанных с позорной афганской авантюрой, которая стоила стольких жертв, исковеркала столько судеб. Казалось бы, в наше время, когда печатное слово стало, наконец, свободным, когда нет больше идеологического пресса, руководящих указаний, косных установок на "единственно возможное изображение жизни в духе коммунистических идеалов", задавать такие вопросы нет никакого резона. Увы, они есть. И красноречивое свидетельство тому -- готовящийся в эти дни суд над писательницей Светланой Алексиевич, той самой, которая написала замечательную книгу "У войны не женское лицо"(о судьбе женщин -- участниц Великой Отечественной), книгу "Последние свидетели" -- о детях той же Великой Отечественной, -- над Светланой Алексиевич, которая вопреки стараниям официальной пропаганды и противодействию литераторов типа небезызвестного А. Проханова, заслужившего в годы афганской войны титул "неутомимого соловья генерального штаба", создала книгу "Цинковые мальчик", сумев и посмев сказать в ней страшную, переворачивающую душу правду о войне в Афганистане. Уважая личное мужество солдат и офицеров, посланных брежневским руководством КПСС сражаться в чужую, до этого дружественную, страну, искренне разделяя скорбь матерей, чьи сыновья погибли в афганских горах, писательница вместе с тем бескомпромиссно разоблачает в этой книге все попытки героизировать позорную афганскую войну, попытки романтизировать ее, развенчивает лживую патетику и трескучий пафос. Видимо, это пришлось не по душе тем, кто и поныне убежден, что афганская и другие авантюры канувшего в прошлое режима, оплаченные кровью наших солдат, были исполнением "священного интернационального долга", кто хотел бы обелить черные дела политиков и честолюбцев-военачальников, кто хотел бы поставить знак равенства между участием в Великой Отечественной войне и в несправедливой, по сути, колониальной, афганской. Эти люди не вступают в полемику с писательницей. Не оспаривают приводимых ею потрясающих фактов. И вообще не показывают своего лица. Руками других, все еще заблуждающихся или введенных в заблуждение, они возбуждают (спустя годы после газетных публикаций и выхода в свет книги "Цинковые мальчики"!) судебное дело об "оскорблении чести и достоинства" воинов-афганцев, тех мальчиков, о которых с таким пониманием, состраданием и сочувствием, с такой сердечной болью написала Светлана Алексиевич. Да, она не изображала их романтическими героями. Но лишь потому, что твердо следовала толстовскому завету: "Герой... которого я люблю всеми силами души... был, есть и будет, -- правда". Так можно ли оскорбляться за правду? Можно ли ее судить? Писатели -- участники Великой Отечественной войны: Микола Аврамчик, Янка Брыль, Василь Быков, Александр Дракохруст, Наум Кислик, Валентин Тарас Мы, белорусские писатели Польши, решительно протестуем против судебного преследования в Беларуси писательницы Светланы Алексиевич. Судебный процесс над писательницей -- это позор для всей цивилизованной Европы! Ян Чиквин, Сократ Янович, Виктор Швед, Надежда Артымович Не могу больше молчать...И, может быть, только сейчас понял, что это была за война... Бедные мальчики, как мы перед ними виноваты! Что мы знали об этой войне? Каждого бы обнял, у каждого попросил прощения... Теперь вспоминаю, как это было со мной. С нами... Читал у Ларисы Рейснер, что Афганистан -- полудикие племена, приплясывая, напевают: "Слава русским большевикам, которые помогли нам победить англичан". Апрельская революция... Удовлетворение: еще в одной стране победил социализм. А сосед в поезде шепотом: "Новые нахлебники на нашу шею". Смерть Тараки. На семинаре в горкоме на вопрос, почему позволили Амину убить Тараки, лектор из Москвы отрезал: "Слабые должны уступить место сильным". Впечатление было неприятным. Наш десант в Кабуле. Объяснение: "Американцы собирались бросить свой десант, мы опередили их всего на один час". Одновременно слухи: нашим там плохо, нечего есть, нет теплой одежды. Сразу вспомнились события на Даманском и жалобные крики наших солдат: "нет патронов!!" Потом появились афганские дубленки. Выглядели они на наших улицах шикарно. Другие женщины завидовали тем женщинам, у которых мужья были в Афганистане. В газетах писали: наши солдаты сажают там деревья, ремонтируют мосты, дороги. Ехал из Москвы. В купе молодая женщина и ее муж заговорили об Афганистане. Я сказал что-то газетное, они усмехнулись. Они уже два года врачами в Кабуле. Сразу начали оправдывать военных, которые привозят оттуда товар... Там все дорого, а платят мало. В Смоленске помог им высадиться. Много больших картонных коробок с импортными наклейками... У себя дома рассказ жены: в соседнем доме у одинокой женщины единственного сына отправляли на эту войну. Куда-то ездила, ползала на коленях, целовала сапоги. Вернулась довольная: "Выпросила!" И в то же время спокойно о том, что "начальство своих выкупает". Вернулся из школы сын: "Выступали "Голубые береты". С восторгом: "Какие у них у всех японские часы!" У одного "афганца" спросил, сколько стоят такие часы и сколько им платили. После заминки открылся: "Украли машину овощей, продали..." Признался, что все завидовали солдатам на топливозаправщиках: "Миллионеры!" Из последних событий запомнилась травля академика Сахарова, с которым я согласен в одном: для нас всегда лучше мертвые герои, чем живые люди, может, в чем-то оступившиеся. И еще: недавно услышал, что в Загорске в духовном учебном заведении учатся "афганцы" -- рядовые и два офицера. Что двигало ими: раскаяние, желание спрятаться от этой жестокой жизни или желание обрести новый путь? Не все ведь могут, получив ветеранские коричневые корочки, закормить душу льготным мясом, переодеть ее в импортное барахло и закопать на привилегированном садовом участке под яблонькой, чтобы ничего не видеть и молчать... Н.Гончаров, г. Орша ...И мой муж два года (с 1985 по 1987) был в Афганистане, в провинции Кунар, это возле самой границы с Пакистаном. Он стыдится называться "воином-интернационалистом". Мы с ним часто обсуждаем эту больную тему: надо ли было нам, советским, быть там, в Афганистане? И кто мы были там -- оккупанты или друзья, "воины-интернационалисты"? Ответы приходят одни и те же: никто нас туда не звал и не нужна была наша "помощь" афганскому народу. И как ни тяжело в том признаться -- мы там были оккупанты. И, на мою мысль, нам сейчас не о памятниках "афганцам" надо спорить (где их поставили, а где еще нет), а о покаянии думать. Нам всем надо покаяться за мальчиков, что обманутыми погибли в этой бессмысленной войне, покаяться за их матерей, тоже обманутых властью, покаяться за тех, кто вернулся с покалеченными душами и телами. Покаяться надо перед народом Афганистана, его детьми, матерями, стариками -- за то. что столько горя принесли их земле... А. Масюта, мать двоих сыновей, жена бывшего воина- интернационалиста, дочь ветерана Великой Отечественной войны Правда об агрессии СССР в Афганистане, подтвержденная собранными в книге Алексиевич документальными свидетельствами ее участников и жертв, является не "поруганием чести и достоинства", а позорным фактом недавней истории советского коммунистического тоталитаризма, однозначно и громогласно осужденным мировым сообществом. Практика судебного преследования писателя за его творчество также является не менее хорошо известным и не менее позорным способом функционирования того же режима. Происходящее сего