ллу на постоянное место жительства. У тебя ведь там старые связи - по Северному Мореходству. ВОРОВКА НИКОГДА НЕ СТАНЕТ ПРАЧКОЙ. У меня были две подружки - Даша и Катя. Обе - одинокие мамаши с дочками на руках. Они пошли по разным дорожкам - Катя решила честно впахивать в текстильном бизнесе, а Даша - идти замуж за нелюбимого, то есть "продавать за деньги любовь и ласку". Чего им обоим пришлось нахлебаться на этих, столь различных поприщах - в прозе уже не опишешь. И трудно даже сказать, кому из них пришлось хуже. Я сочинила песню про всех девушек, которых судьба занесла в Нью-Йорк на заработки - от минета - до мытья полов. Получилась - тройная постмодернистская перекличка - тема тем и хороша, что неисчерпаема. А блатняк - это не эпиграф, а уже первый куплет. Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет... Н. Некрасов Столетье промчалось, и снова, Как в тот незапамятный год, Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет... Ей жить бы хотелось иначе, Носить драгоценный наряд, Но кони все скачут и скачут, А избы горят да горят... Н. Коржавин Воровка никогда не станет прачкой, И урка не возьмет бревна на грудь, Грязной тачкой, Руки пачкать? Мы это перекурим как-нибудь! Блатной фольклор В который раз нам колокол прогукал. И памятник за шею сволокли. И началось хождение по мукам - На тот конец нехоженой земли И снова встали наши - Даши-Кати И вновь они с котомкой за плечом Ах, сестры, сестры, где же ваши братья? А братья оказались непричем. Воровка никогда не станет прачкой... А нам оно, глядишь не западло Грязной тачкой - руки пачкать И то, считай, подруга повезло. Прости, сестра за горькую судьбину Ты - помяни, а лучше позабудь... Вот он бежит, его стреляют в спину, Он не посмел принять свинца на грудь Терпи сестра, не уповай на брата, Он не дошел до первого столба. Гори, гори, моя родная хата, Моя всегда горящая изба. Воровка никогда не станет прачкой, А нам оно, глядишь и не впервой, Судьба в ответ раскрыв "Казбека" пачку, Пролает словно пес сторожевой: Терпи, сестра, осталось недалече, И скоро ты воротишься назад, А время лечит, говорят, что время лечит, Да время ЛЕЧИТ нас, который век подряд! Почему- то, "продажной" Дашеньке пришлось трудиться еще тяжелее, чем "честной" Катеньке. Дашенька однажды сняла лофт в Сохо. Без денег, на документы своего мужа - американского охламона. Рент там был десять штук в месяц. И десять тысяч квадратных метров. Это почти Оперный Театр. Десять тысяч квадратных метров грязных развалин, эта крошечная питерская Барышня с филфака, отстроила, снабдила водопроводом и сдала множеству разных людей - под китайские фабрики, садо-мазные подземелья и т.д. При этом она не Володя Некрасов - могучий дядька с бородой, а маленькая блондиночка - как раз типа Кореневой. Мне - пришлось приводить в порядок жалкую тысячу квадратных футов и то, не одной, а с Хвостом, я знаю, что это такое. Шатающиеся наемные рабочие: поляки- алкаши или мексиканцы - травокуры (если не алкаши и не травокуры, тогда это - профессиональные констракторы, которые стоят в десять раз дороже) и ты, принцессочка-поетессочка, нежная бабочка Северной Пальмиры - при их - прораб. Он же техник-смотритель. Изредка еще и парнишка на подхвате. Ну и социальный работник- психиатр само собой. Потому что тебе непрерывно рассказывают про умирающего ребенка двоюродной сестры и умоляют дать немного денег вперед - на лекарство малютке. При этом текст общий и какой-то намертво отработанный - ну как детский фольклор в лагерях-больницах - на любое отступление от канона - оскорбленный крик: У нас НЕ ТАК было! У этих все четко - ни разу ни возникла какая-нибудь несчастная мамаша или невеста, или попавший в больницу старик-отец. Ребенок Двоюродной Сестры. Всегда - двоюродной! Я думаю, что это поколениями отшлифованное словосочетание, выдержавшее проверку временем - иногда работодатель - не выдержит и дрогнет. Я-то в первый раз немедленно выдала денег! И больше этого зайца никогда не видела. Особенно меня трогает, что этот Ребенок Двоюродной Сестры общий - у поляков с мексиканцами, (поляки и мексиканцы - это единственные в Нью-Йорке синюшники, которые при этом умеют что-то делать руками. Негры - синюшники, умеют только отбивать дробь на пластмассовых ведрах, или просить милостыню). Занимаясь этими восстановительными работами, начинаешь ощущать себя - то ли ПРИДУРКОМ на Беломорканале, то ли в каком-нибудь сталинском фильме, типа "Сказание о земле Сибирской" - в общем, в первых рядах борцов за женскую эмансипацию. Как она подняла эти десять тысяч метров, я, честно говоря, до сих пор не понимаю. Но одну вещь я в Америке усвоила раз и навсегда, вместо нашего: "Не посадишь - не поешь"- Видимо очень актуального для последних десяти лет, там: "Не построишь - не поживешь". Бедная девушка с недостаточным знанием водопроводного дела - живет плохо. Даша в результате отличного знания водопроводного дела - теперь уже живет хорошо. Даже уже с любимым мужем. И даже в хорошем городе Лондоне. Катя - тем временем, поняв, что в текстиле не заработать, освоила энкаустику - это отделочные работы по потолку и стенам. И тоже стала прорабом! Таким образом, отправившись по двум разным дорожкам (русская литература обозначила бы их как "в проститутки" и "в прачки" - извечный выбор!), обе девушки непонятным образом оказались в должности прорабов на стройке. Вот я и говорю - странный город Нью-Йорк. Иногда ему хочется все простить за то, что он полностью "Хармса сделал былью". Например, обнаружив вдруг, что твоего православного батюшку зовут Миша Меерсон, а твоего бруклинского адвоката - Вася Киселев. Это настоящий случай из моей жизни. Катя - уже тоже живет неплохо - она теперь сидит в мастерской и рисует эскизы для этой самой энкаустики. микеллянджеловское висение в люльке для нее закончилось. ГЛАВНОЕ, КОНЕШНО, ЧТО ЗУБЫ В ПОРЯДКЕ И ЖОПА ЦЕЛА...  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. *  АЛЕША И ДЖУЛЬЕТТА. ЛИЧНЫЕ ЦЕННОСТИ. ... Однажды я прибежала к маме на кухню с кассетой своей любимой Вероники Долиной и говорю: Вот смотри, ее песенки - всем нужны. А мои никому... Почему так выходит? Потому что она пишет о себе, о своих переживаниях. А ты все о каких-то проститутках да морячках старинных. Попытайся сочинить песню о своей несчастной любви, а не о какой-то очередной бедной девушке - Насте, Кате, Марии... Я пошла домой и честно стала сочинять о своей любви. До последнего куплета держалась, а потом - сорвалась. Вот что вышло: Как тяжела Девичья Доля Уж сколько лет, а счастья нет И плачет горнишная Поля- Ей изменил ее корнет Жестокия судьбы капризы И глубоко на дне речном Нашла покой бедняжка Лиза Дворянским брошена сынком В приюте вечного несчастья Среди ночи чуть слышен стон Должно быть вновь приснился Насте В сапожках лаковых Гастон. И все Гастоны и корнеты И в старину и в наши дни Уже давным-давно воспеты И только мой злодей в тени. Не обессудь, обманщик милый Прости-прощай, неверный друг О том, как я тебя любила Мне петь и плакать - недосуг! ... Очень легко писать о любви, как об абстрактной идее. А о собственных любовных переживаниях легче написать стихи, чем прозу. "Проза" - слово-то какое! То-то и оно что - ПРОЗА. Набоков написал о любви в "Лолите". Куприн в "Гранатовом браслете" написал о влюбленности - это все же другое. У Пастернака - любовь в "Докторе Живаго". Где еще любовь? Больше мне и не вспомнить. Вся русская литература - ЛЮБОВЬ. Огромная страстная ЛЮБОВЬ - к жизни, к России, к литературе, к красоте божьего мира, к ЛЮБВИ. А любовь? Ну просто, к Бедной Девушке? Или к Коварному Гастону? Ну та, которая у горьковской Насти в книжке "Роковая Любовь" ? - Где она? - Она у Насти в книжке "Роковая Любовь"... "Сестры - Жалость и Нежность - тяжелую розу сосут..." Это я попыталась вспомнить Мандельштама, перепутала и вышла нечаянно вот такая формула любви. Это не пост модернизм - скорее Оговорка по Фрейду. На самом деле там: "Сестры - тяжесть и нежность Одинаковы ваши приметы. Медуницы и осы тяжелую розу сосут..." Вот так, пошла и посмотрела в книжке. Но перепутала я хорошо - так в народных песнях "улучшают" слова - от поколения к поколению. А у нас - ТАК пели... СЕСТРЫ - ЖАЛОСТЬ И НЕЖНОСТЬ ТЯЖЕЛУЮ РОЗУ СОСУТ... ........................................................................................................................................................ ТЫ ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО И СВЯЗАЛАСЬ СО МНОЙ, ЧТОБ, КОГДА Я ПОМРУ - МЕМУАРЫ НАПИСАТЬ! Отстань от меня, какие мемуары? Вот такие, как все эти старые пезды пишут. Вдовы великих людей! Все по книжке написали! Невозможно читать чудовищную хуйню, которую все они пишут! И ты тоже - только и ждешь, чтобы я помер - скорей за мемуары - зарабатывать на моих костях! ( Он в очередной раз произнес эту тираду - уже по телефону из Парижа.) Знаешь, что - ты меня достал с этими мемуарами. По-моему, ты страшно переживаешь, что о тебе при жизни мало мемуаров пишут. И что основную массу, которая выйдет уже после смерти, тебе прочитать не удастся. Вообщем, считай - ты меня уговорил! Я сажусь за мемуары. Тебе же первому их и пришлю. Представляю, что ты напишешь! Напишешь, что я твой сладкий мальчик Алешенька, а ты моя еврейская мамочка, да? Тут у меня как обычно от обиды потемнело в глазах, но стаканами бесполезно было бросаться - до Парижа все равно не добросишь. Он ударил в самое больное место. Можно сказать, замахнулся на Святое. Да, ты был мой мальчик Алешенька. А я - твоя еврейская мамочка. На дворе год эдак, 43-й. Ты маленький и слабый - но очень стараешься помочь - один ты у меня мужчина остался... А еще больше мы были похожи на вдового папу алкоголика и его 10-летнюю, не по годам хозяйственную, дочь-сироту. Папаня иногда дерется спьяну, но она его жалеет и понимает. И вообще она в доме - за бабу. Ей надо и в школе успевать и за ним присматривать. А он - добрый... А еще мы смахивали на двух детей, прибитых к друг другу Гражданской войной - девочка постарше - ей уж 14, а ему - 11. Худо вокруг - 18-й год, красные, зеленые, золотопогонные... А эти - прижались и выживают... Нет, про мальчика не буду. Я напишу, какая ты сука! Напишу, что ты с КОНЯМИ ебешься! С бабами, мужиками и конями! Тут он удивился и даже не нашелся, что ответить. А я просто так, в сердцах про коней-то... Обида, как всегда, мгновенно прошла. Но Мелкий бес - верный спутник - уже радостно попутывал: Садись ка и пиши, голуба. Я села и сочинила маленькую повесть "Мечта о лошади". Я пыталась сделать пародию на клюквенно-клубничные биографии великих, написанные вдовами или учеными биографами. Лучше всего, на самом деле, пишут соратники. По крайней мере, нам известны трое, которые неплохо написали - Матвей, Лука и Иоанн. И все равно заметно, что кто-то из них в большей степени, публицист, а кто-то - поэт. Я задалась целью написать биографию Алеши - для того, чтобы его развеселить. Или уж на худой конец, разозлить. Все, что угодно я могла предположить, но только не то, что через некоторое время, этот ученый труд, поклонники (не мои, а алешины) запихают в интернет в виде его серьезной биографии. Нажимаешь в "Поиске" на "Хвост. Биография" и выскакивает - вот эта моя история о том, как человек ебался с лошадью, а когда он уехал, лошадь покончила с собой. Ну и вокруг этой истории много всяких других интересных фактов алешиной биографии. При этом молодые алешины поклонники - ребята не достаточно изысканные, чтобы понять мою тонкую "еврейско-английскую" иронию, но зато достаточно отвязанные, чтобы никаким лошадям не удивиться, не говоря уж обо всем остальном, так что все это и по сей день болтается в виртуальной выгребной яме, в качестве его биографии. ... Меньше всего ты был - старичок. Поэтому персонаж пусть зовется Старец Алеша. У Достоевского Старец отдельно, Алеша отдельно, а у меня - вместе... ......................................................................................................................................................... Стихи о любви тоже не так уж легко писать. Особенно если принять во внимание - что иногда в любви участвует не только душа, но и плоть. Могутин пишет о любви замечательно. Потому что он - спортивный. Телом - спортивный, а душою поэт - и влюбляется по-настоящему. Но человеку атлетического склада - трудно сотворять телесную любовь с девушкой. Девушки - капризные неженки - по себе знаю. Туда ей больно, сюда ей неудобно - там у нее не гнется, а тут она, видишь ли, может залететь. Для жалости-нежности - девушка пригодное существо, а для страсти - мало пригодное. А ведь страсть - это тоже любовь. Женщины мечтают о телесной страсти - но мало кто из них может выдержать ее. Слабый пол - он и есть СЛАБЫЙ. Однажды у Гена Кацов - гомельско-московско-нью-йоркский поэт с пушистыми глазами, устроил Могутину выступление в кафе "Энивей". Это было, кажется второе выступление Славки в Нью-Йорке. Пришла обычная публика - бруклинские дамы в вязаных шапочках Имени 1974-го года и старички-ветераны с орденскими плашками. Ну еще - Саша Сумеркин - (живая легенда, "Наш Жэне", первый редактор "Эдички"), я - Бедная девушка и пара продвинутых подростков. При виде "зрительного зала" мой Мелкий бес - дико развеселился, в предвкушении скандала, а славкин, даже и растерялся немного. Перед ТАКОЙ публикой он еще не выступал. Читать он начал как раз про любовь к армии: Запах солдатского хуя.... Дамы в вязаных шапочках частично удалились, а еврейские старички с орденскими плашками все остались и в конце очень сильно хлопали. Мой Мелкий бес не выдержал и сказал: Нравится, да? Хорошо пишет парень. О любви... А вы поняли, что это о любви к мужчине? Да какая разница, к мужчине, к женщине... Главное - хорошо о любви пишет... Никогда никто, кроме меня не захочет вспомнить эту историю - она не вписывается в концепт. Так не ДОЛЖНО быть - и потому - не МОГЛО быть. Люди стараются забывать, все, что не по правилам. Все эти старики - они были на войне. Много слышали мата в своей жизни. Имеют весьма отдаленное отношение к интеллигенции. Они первый раз услышали - МУЖСКИЕ стихи о любви - то есть о ЕБЛЕ. И все поняли! Поняли что - там правда. О любви и о русском солдате. Не хуже "Землянки". А уж какие они сами хулиганы - все эти дедушки с орденскими планками, недострелянные в спину, это я помню по собственному деду. Он водил меня гулять к пивному ларьку и почти каждый день дрался на улице. Всегда побеждал - мне это очень нравилось... Я славкины стихи ужасно люблю. И прозу тоже. Все это - чистая вода. Или, по крайней мере чистый спирт. Святой Никола, покровитель рисковых людей, пошли ему, пожалуйста, если смерти - то мгновенной, если раны - небольшой... ... У Ирки случилась настоящая трагедия. Или комедия. Лудмер отказался жениться прямо перед мэрией! (Для начала они пошли не под хупу, а попросту в мэрию). Он убежал домой с криком: Я еще не готов! Теперь Ирка с ним не разговаривает. Лудмер звонит мне: Я должен объясниться! Со мной? Я должен объясниться со всеми. Я безумно люблю Ирочку, но какое отношение эта Ирочка может иметь к моей жизни и судьбе? Но она восемь лет в твоей жизни и судьбе! В одной квартире, можно сказать одним хозяйством... (Так моя мама когда-то вывела формулу брака: " В одной квартире одним хозяйством...", я рассказала об этом в своей компании и долгое время девушек снимали так : Слышь, Людка, можно я с тобой сегодня В ОДНОЙ КВАРТИРЕ, ОДНИМ ХОЗЯЙСТВОМ ?) Я человек Вселенной, понимаешь? И счастлив я был лишь однажды, когда жил с моей еврейской бабушкой. Она любила меня. И баловала! А потом умерла! И с тех пор я не был счастлив! Иди ты на хуй! То есть ты предлагаешь мне тебя пожалеть, да? Не Ирочку, а тебя? Ты полностью ебнулся, Эмиль! Моя циничная мама резюмировала: Да, везучие вы обе бабешки... Ирку я утешала. Пушкиным: Да не переживай, ты! "...Чем кончиться? Узнать немудрено. Народ еще повоет да поплачет, Борис еще поморщиться немного, как пъяница пред чаркою вина, а там? А там он будет нами править по прежнему...." Лудмер уехал а Ниццу, но через месяц вернулся и объявил Ирке, что поразмыслив, пришел к выводу что она и есть - рекарнация его черновицкой еврейской бабушки, и теперь он хочет жить с нею вечно, в одной квартире одним хозяйством, и опять же законным браком. Теперь уже я вела их в мэрию. Я была свидетель. В доверчивой американской мэрии требуется только один свидетель. В паре метров от мэрии он остановился: Пленку забыли купить! Я сбегаю? Я СБЕГАЮ. А ты - постой. Вот тут стой. А ты, Ирочка держи его за рукав. Ничего я не имею в виду! Просто по-дружески держи за рукав. Покрепче! Да ничего я не имею в виду! Просто незачем жениху бегать по ЖАРЕ... В Манхэттенской мэрии поздравляют на разных языках. Если у тебя вдруг фамилия кончается на "ов" - то по- русски. А на "ко" - по- украински. На "ский" могут по- польски поздравить. Но этническую принадлежность гражданина Лудмера и гражданки Блау они не смогли определить по фамилиям, а просто тот факт, что мы говорим по-русски, их никак не тронул - у них установка свыше - поздравлять по фамилиям, а не по здравому смыслу. Вообщем - поженились. Ирка теперь замужняя и совсем уж смотрит на меня свысока. - Ну, стала ты знаменитая. Дальше уж некуда. И чего? Какие варианты? Да, навалом! Теперь - навалом! Давеча поэт Мандельсман в гости приглашал. Он временно живет в квартире Бродского и пасет хозяйского кота. Приходи, говорит, выебу тебя в квартире Бродского, на диване Бродского, положив тебе на живот кота Бродского. Скажи, круто? Да, звучит мощно. Пойдешь? Куда я пойду? Со своей аллергией? Ты же знаешь, мне - С КОТАМИ НЕЛЬЗЯ. Нельзя с котами и с руссскими поэтами. А руссские поэты то чем тебе не угодили? На этот вопрос у меня ответа не было. Не могла же я признаться себе самой, что став Главной Девчонкой во дворе, я подсознательно решила, что и мне надо над кем-нибудь издеваться и кого-нибудь подтравливать. Эдакая дедовщина. Издеваться я решила над самыми беззащитными людьми в Руссском Нью-Йорке - над поэтами. А хули? Кто за поэта заступиться? ... Антоша Козлов из Парижа приехал. Женился на "воговской" манекенщице - Оле Тимошенковой. Говорит - в главной мировой десятке. Свадьбу в "Рюмке" играл. А Тимошенкову водил показывать в "Самовар" напротив. Вернулся счастливый: Пришли, я говорю: "Здравствуй, Рома, как жизнь?" Наконец я стал внутренне свободным человеком, понял, что могу себе это позволить - сказать Каплану "ты". Ну у тебя и проблемы... А я ему всегда "вы" говорю. Вообще человеку, который сильно тебя старше и не родственник - трудно, не поебавшись, говорить "ты". Да и непонятно зачем? Это тебе непонятно, а мне он всю жизнь давал понять, что я маленький мальчик, а он мужчина! Вот теперь я пришел к нему со своей женой - Самой Красивой Женщиной на Земле, и он понял, что я - Мужчина, и я сказал ему: "Как жизнь, Рома?" И он это съел! Между прочим, Моя Оля вчера купила у Камкина твою книгу. Моя Оля - ОЧЕНЬ ЛЮБИТ СТИХИ. ...Эта Тимошенкова - эта богатая Бедная девушка, худосочная пизда "а ля Щапова", она все же не кукла, а на все жалкие 42 кг - живое человечье мясо. Внутри у ей, как положено, душа имеется. И вот он берет эту питерскую девочку с рабочей окраины, эту Охтенку с кувшином, женится на ней, втягивает ее в свою жизнь, в свой университетский мир, заставляет любить стихи, которые она в гробу видала; нюхать кокаин, с которого она потом еле слезет, для пущего декаденсу; и все это только ради того, чтобы сказать "ты" - человеку, который его на 30 лет старше? "ЭТО ЗВУЧИТ КАК СВОБОДА, НО ПАХНЕТ КАК МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ..." - так Дедушка Койн написал. Бедная Оля... Разводиться они начали примерно через месяц после этого разговора. Но остались его чудные стихи: Как Ольга бровью поведет Так ветер по полю пойдет... Целая книга. Там в "Рюмке", на свадьбе, стали хвалить его стихи, а он отвечает: Мне суждено было стать поэтом. В 16 лет у меня случилась первая женщина, первая любовь. И делить мне ее пришлось с Рейном... Тут я перебиваю с живым интересом - неизвестная мне питерская сплетня - непорядок: У тебя была общая баба с Рейном? Кто это была? Что за блядь? Антон смотрит на меня, потрясенный, он видит, что я не шучу: Юля, ты что, с ума сошла? Ты это была... Ну конешно! Забыла! Жизнь то моя в Русской Поэзии началась Евгением Рейном - и должна была кончиться - для концепту Евгением Евтушенкой. Но тут, только я собралась прикрыть лавочку и вывесить табличку "Ушла на базу", подошли еще разные СВОИ ребята. Уговорили - весь концепт испортили. Антон был мой второй настоящий любовник. Если вообще можно применить это понятие к 16-ти летнему пионеру с толстыми розовыми щеками. Купилась на глаза его - бездонные голубые ... А Рейн - был уж третья любовь. "А как третья любовь...", всем известно, "ключ дрожит в замке...." ... Ключ сломался у него прямо в замке и пришлось ехать на Васильевский в "Рыбий глаз", а потом на Смоленское кладбище - гулять. Мы упали прямо в траву. А когда очнулись, я расплакалась. Потому что нашла там какую-то конфету и старую игрушку. Мы упали на заросшую детскую могилку. ...Только ты красавица, умница, художница, И тебя касается, то, что мне не можется Вечерами летними, светлыми и хмурыми Меж крестами ветхими, склепами, амурами Встречами короткими и смертями долгими На траве кладбищенской С колосками колкими.... Почему ты не поставил мне посвящение? Родителей боишься? Мог бы буковки поставить. О чем ты говоришь?! Какое посвящение, когда ясно сказано " Умница, красавица, художница! Всей планете известно, что УМНИЦА КРАСАВИЦА, ХУДОЖНИЦА - ЭТО ТЫ! Эх, Дядя Женя, Дядя Женя... Антон из ревности нарисовал карикатуру - мерзкая волосатая - носатая горилла и подпись " Д. Ж. РЕЙН." "Д. Ж." - означало "Дядя Женя". Я привыкла его так звать. С тех пор как он принес меня из родильного дома - лично. Они пошли встречать нас с мамой целой компанией - и особо близким доверяли меня немножко понести. Как же ты мне помог, Дядя Женя, когда в очередной раз нечем было платить рент, и я отнесла этот стишок, написанный твоей рукой - в одно место, где такое покупают. Кузьма снес туда письмо Бродского и купил на эти деньги пулемет. Правильно - всякие такие вещи должны быть у коллекционеров, в специальных рамочках. А ты - просто оставляешь себе на память хороший ксерокс. Здорово, что ребята прославились. Бродский бы точно развеселился от идеи пулемета. Антон вот - ни хера не прославился. Он звонил мне в Питер из Нью-Йорка по краденной телефонной карточке и читал: ...Я из далекого Пуэрто-Рико, Шлю вам привет, прекрасная, морями... А мне слышалось: ...Шлю вам привет, прекрасная Марьями... Так даже и красивей. Не прославился. А стихи его я люблю. Мне даже нравится, что их мало кто знает. Малоизвестный поэт - если он тебе нравится - то это такая личная ценность. Ну как пишут в протоколе: изъяты ЛИЧНЫЕ ЦЕННОСТИ... НАША АХМАТОВА. Я стала знаменитой и начала потихонечку задаваться. Во-первых наступило самое подходящее время для игры в Нашу Ахматову. Песни мои, на самом деле, все полюбили. Дальше оставалось только отточить образ. Челка - была своя. Больше, собственно говоря, ничего не было. Длинный нос - не защитывается - у нее он был красивый, как у Дантэ, а у меня смешной, как у Пульчинеллы.. Первым делом надо было изгнать опасные зачатки идеи, что я - Наша Цветаева, поскольку мне было ясно, что это - путь беды. А уже началось - пару раз меня обозвали Поющей Цветаевой - дамы критикессы. Я вообще - со своими невнятными кудряшками, повышенной эмоциональностью и истерично-гордой независимостью ( "Спасибо. Не надо. Все есть") - четко вписывалась в анналогию именно с ней. Не по степени таланта - для меня это - Башня, но совершенно ясно, что по типу личности, я стою у подножия именно этой Башни. Так и простою, подняв голову. И никогда не напишу об этом стихов. Потому что не скажешь лучше, чем сказала Марине - Вероника: ... От твоего пламени- Все мои искры... А я - так и не написала песню о Марине. В голове крутились две строчки: ...Обними, сохрани и спаси... Нет, уже - помяни. Это Дольние Мокрые Псы Ах, как лают они! Отпоют и отлают они - Твои дни... Но никуда дальше - не докрутились. А сама Марина писала Анне: ...Чем полосынька твоя Нынче выжнется Чернокосынька моя Чернокнижница... И еще: ...Не отстать тебе, Я - острожник, Ты - конвойный, судьба одна... (Да, как говорят американцы, " Ю виш ту...") Анна ей написала только мертвой и только когда уже было ясно, что Марина - это не хуй собачий. Тогда она написала: ...Ты кричишь из Маринкиной башни Я сегодня вернулась домой!... А Беллу Ахмадулину она по-настоящему ненавидела. За то, что та - молодая. И красавица. И татарка - настоящая. И - поэт. Тяжелый случай, что и говорить. Белла - моя Наша Ахматова. Живая! Любимая с детства и встречаемая периодически по всему миру. Вообщем на Бедную Девушку Ахматову я в обиде, и за Марину, и за Беллу, еще заодно и за Лидию Чуковскую. За их неразделенную любовь. К Красоте, гениально играющей Значительность. Это настоящий русский Энди Ворхелл, не Маяковский ( у которого да - были охуенные стихи! ) и не Африканец, который, в результате ничего не сыграл, кроме светского денди-боя. А она - сыграла. И Музу Плача и Хлыстовскую Богородицу, и все шло в продажу: муж в могиле, сын в тюрьме... (Какой на хер муж, когда она его бросила за много лет до его героической гибели?) А все равно сыграла и стала - этим - и Музой и Богородицей, тогда, когда всамделишные музы молчали, по причине непрерывного говорения пушек, и всамделишная Богородица отвернула от Росссии лицо - чтоб не видеть, как распинают ее сына во второй раз. Когда вспоминаешь об этом - стыдно ругать ее. Но сыграть ее в моей комической скоморошьей жизни под названием "Феллини Северной Пальмиры" - было совсем не стыдно и очень даже весело. Челка стало быть есть. Теперь косу - просто и недорого. Пятнадцать баксов в магазине париков на 42-й. Щеки - это конешно завал. Со щеками хуй сыграешь Ахматову. Но по мере ухудшения финансового положения и постепенного отказа от курицы, и замены ее коричневым рисом - щеки как-то опали сами собой. Появилась элегантная худоба и тут самое главное было не колоться и каждому, кто, походя, говорил тебе: - Юлька, ты похудела. Чудно выглядишь! Отвечать, опустив глаза, якобы от стыда за сытое человечество, Конешно, я похудела. Уж дня три как в доме еды ни крошки... А на дружеское замечание: Везет тебе, Юлька - вон у тебя зубы какие хорошие. Говорить, наоборот, внимательно глядя в глаза собеседнику: Да зубы у меня хорошие. Мне ведь не часто приходиться ими пользоваться... Все это происходило в Нью-Йорке 1998-го года и, вероятно, нужен был если не гений, то большой талант, чтобы люди хоть на какую то секунду поверили, ощутили вокруг что-то вроде Москвы 18-го. Между тем - они начали смотреть на меня испуганно и с уважением. Самые добрые начали пихать мне в руку смятые десятки и двадцатки. В этом случае, мне не надо было, возвращаясь из " Самовара", проводить часа полтора в ночном сабвее, где нет ничего страшного - просто моча и крысы, поезда ходят по ночам раз в сорок минут, сидишь себе в "самоварном" бальном платье на бетонном полу и вспоминаешь опять Валеру Попова: " ... По болоту пробираются, задрав макси-пальто, потом на вокзале часами мерзнут, а все для того, чтобы надменно выпить чашечку кофе в кафе..." Про меня, все про меня... Это я - Бедная девушка с Окраины. Конешно смятая десятка - все сразу меняла - на такси-то оно сподручнее в бальном платье. Но люди понимают только про еду. Голодающая поэтесса - это привычный, и оттого - правильно найденный образ. Иногда бывало стыдно - когда Каплан говорил: Поешь. Ты ведь голодная. И ставил передо мной много всяких вкусных маленьких тарелочек. И что я должна была ему объяснять? Что я, конешно, не голодная, потому что ем рис и гречневую кашу. А еще лук, черный хлеб и кофе с яблоками. Вот такой Антицинготный Набор Имени Русского Поэта. По-моему, с моей легкой руки это стало меню многих. Все вкусно, полезно и просто приготовить. Интересно сколько из вас, любезные читатели сейчас читают эти строки, поднося ко рту ложечку риса или гречневой каши? С соевым соусом! Потому что зато - вы купили эту книгу. Никак уже не выходит, чтоб и книга и курица. Она куда-то вылетела из моего волшебного триптиха. ... Слушая в Мид-вест Индиане эти бесконечные голоса мертвецов - о смерти, о крови, о голоде - я не плакала, вырабатывается какой-то защитный слой. Только однажды не выдержала - казалось бы ерунда - Ремизов пишет, что вот жизнь наладилась, есть и крыша и еда, но вот никак не может он научиться ходить в книжные магазины - просто посмотреть - какие выпустили новые книги. Он уже полностью перестроил свою психику - на то, больше ему никогда в жизни не придется покупать книги, это он уже сделал, но вот не расстраиваться в книжных магазинах - никак не может научиться и оттого не ходит. А это неправильно. Надо быть в курсе... Вот тут я и заревела. Потому что - это - уже про меня. Заревела, якобы из жалости к Ремизову, а на самом деле - к себе любимой. Перестроил психику. Приучил себя никогда больше не покупать книги. Русский писатель в Париже... Ремизовы всегда были бедны. И дома - в России. В России Ремизовы были бедны, а книги вероятно дешевы. Пирожки - тоже. У Агнивцева в "Блистательном Петербурге" - свой триптих: ...Кулебяка "Доминика", Пирожок из "Квисисаны" "Соловьевский" бутерброд... Вот триптих немного дикий, Вот триптих немного странный, Так и прыгающий в рот!... Бедняга Агнивцев - в результате, не выдержал и сам прыгнул в рот любимой Родины в 23-м году, не хуже пирожка из "Квисисаны", и в 32-м "жизнь поэта трагически оборвалась". Это уже предисловие перестроечных лет - словесный блок не меняется. Почему бы не написать, что этого бутербродного соловья, схватили злые люди из ГПУ, они его били, пытали, а потом казнили, а виноват он был только в том, что не захотел, мудила, сидеть себе в Париже на чердаке и есть гречневую кашу, а пристрастие к ресторанным кулебякам принял за Тоску по Родине. Вот прочтет ребенок про "трагически оборвалась" и подумает: может он тушил пожар или спасал бедную девушку из проруби? А у Ремизова - жена готовила кулебяки! А меня - Каплан кулебякой угощал! А я не говорила ему, что хоть я и не голодная, но это так здорово - съесть иногда что-нибудь вкусное - вот такое, чего дают в ресторане. Можно, конешно, и самому иногда заказать. Если приучить себя никогда не подходить к книжным магазинам... ... Там в библиотеке Блюмингтонского университета, я еще читала перестроечный "Огонек". И там все время писал юноша - поэт Дима Быков - статьи о том, как голодает интеллигенция. И фотокарточка его всегда прилагалась к публикации - вдохновенный еврейский мальчик с влажными глазами и черными усиками. Героинями его очерков были сплошь Бедные девушки. Вот эти самые мои учительши, инженерши, аспирантки, переводчицы. Очень он переживал за Судьбы Родины! Приезжаю в Питер через 13 лет и вижу его в телевизоре: это ж сколько Бедному поэту нужно было простоять на презентациях со стаканом калорийной водки в руке и бутербродом с лососиной в другой, сколько ж нужно было посетить банкетов, посвященных жертвам Холокоста или сбору благотворительных средств на приданое гувернанткам - чтобы так округлились щечки! Да он сам теперь напоминает Пирожок из "Квисисаны" и так и проситься в рот! Сладкие черные глазки и обольстительные усики - так и остались при ем - вот выйдет моя книга - стану я писательшей в законе, поеду в Москву, пойду на презентацию чего-нибудь и .... схвачу его за бочок. Он этого достоин. Не надо мне только пиздеть, что толщина бывает от болезней - не такая, не щек. Есть неправильный обмен веществ - у этих людей лица не толстые. Щеки - это не от болезней, а от плохого здоровья, а плохое здоровье это - водка и закуска в неумеренном количестве. Захар Михалыч себе тоже щеки наел-напил за эти годы. Но он и изображает из себя Гражданин Начальничка, а раньше был Сержант- Десантник, но никогда не Радетель Голодного Русского Интеллигента. Да и рядом с Быковым он, пожалуй, просто скелет. Усы только похожи и эти опять же очи огневые - мечта каждой Бедной Девушки на свете. ( Вот у фашистов - сразу было видно, Гитлер с Гебельсом - они худые, за бедных значит. А Герринг - тот за богатых. Налево - ботиночки - которы за бедных, направо - за богатых. Плохих в плохие ящики, хороших в хорошие...) Я написала сейчас "Женский вариант лимоновского словаря". "Какой на на хрен голод, когда всегда можно вынуть из мусорного ящика немного капусты ! А толстые - это буржуины и хуй им, а не Военную Тайну!" ПУСТЬ СИДИТ. Если верить Скидану, (а Скидану каждая Бедная девушка может верить безоговорочно - семь раз женился - стало быть, ни одну не обманул! ), он там написал еще одну хорошую книгу. Пожалуйста, Святой Никола, пошли ему побольше масла в тарелку серых макарон. ... А я пожалуй, завтра останусь без обеда, но зато куплю его книгу. Пирожки в России по-прежнему дешевы, а книги... Опять я отвлеклась на пустопорожнее "щелканье мудростью" забыла, что пытаюсь рассказать любовную историю. Дальше было вот что: Как раз еда. Сидим это мы с Володей Бруком и Диной Рубиной в кошерном ресторане на Второй. Кругом, как положено грязь, шум и средиземноморская кухня, которую я ненавижу. А ту, которую принято называть еврейской - ужасно люблю, но только она никакая не еврейская - а просто кухня восточно-европейской нищеты - морковь, свекла, дешевая рыба (и потому "пережеванная"). И моя старая подруга - Синяяя птица Курица. А тут - Восток. Фалафель-пахлава. Вокруг - много литературных дам. Мужиков - кот наплакал - Брук да динин муж - художник. Счастье хоть, что Брук - на такси до дому довезет - соседи. Все равно я злюсь - оттого, что мы не в "Самоваре" и никаких кавалеров вокруг нету. И вообще не перед кем Нашу Ахматову изображать. А я уже здорово придвинулась в этой области. Завела себе кружевной воротничок, шаль из кашемира и янтарную брошь. Идея моей близости к голодной смерти - витала по всем закоулкам Русского Нью-Йорка. На моих родителей некоторые при встрече начали смотреть с живым укором - вид у них был вполне цветущий, непонятно, чего дочь- поэтэсссу то так голодом держать. Могли бы курицу иногда в холодильник закинуть. Вслух однако, никто ничего не говорил. А они бедняжки, были не особенно в курсе моей линии, то есть они были полностью не в теме, мама со мной вообще не разговаривала из-за того, что я лентяйка и авнтюрстка, а папа меня жалел, но маму все равно жалел больше и еще боялся к тому же, так что тоже не часто разговаривал. Это было еще до того, как Юз нас помирил. Коля Решетняк иногда посылал ко мне какого-нибудь человека из России - которому негде было переночевать - ну на ночь или две и никогда не забывал предупредить: Поедешь ночевать в Квинс. Там живет одинокая руссская поэтэсса. Можно сказать Наша Ахматова. Ты это... еды привези ей - ну хоть какой. А то она три уж три дня ничего не ела... В результате, все ночевальщики все приходили с большими сетками. А один - человек состоятельный - режиссер с канала ОРТВ - даже явился, толкая перед собой тележку, угнанную из супермаркета, доверху наполненную мороженым мясом и помидорами : слой мяса, слой помидоров. Решил, не проявляя особой фантазии, обеспечить меня пищей надолго. На следующий день он уехал, а я позвала всех русских соседей и устроила Большую Раздачу , несколько дней после этого вся округа питалась мясом с помидорами! Вообщем слава моя - росла и ширилась. Карточку мою повесили в "Самоваре"- над столом самого Каплана рядом с настоящей Ахматовой. Конешно, некоторых русских поэтов это невероятно травмировало. Того же Мандельсмана. Еще бы - про него Бродский сказал: " Он сказал то, чего я недосказал..." и вообще успел выдать справку о гениальности, а я сочиняю какую-то сомнительную "Марусю отравилась" и то нечасто, а в основном, занята издевательством над светлой памятью Музы Плача. Он первый поднял тему мемуара: Ты хочешь с каждым из нас завести роман, чтобы как только мы помрем - немедленно засесть за свои мемуары! Да какой с ВАМИ, на хуй роман - у вас то коты, то жены... А помереть наверное придется раньше всех - от страданий и женского одиночества. И вы все, гады, как раз и напишете мемуары обо мне. Бегом побежите, прямо с похорон, чтоб успеть первому использовать эффектное название "Наша Ахматова". Почему-то Мандельсман немедленно признал, что так оно и будет. И все равно еще потом, когда я тяжело и почти что насмерть заболела, ему было стыдно за этот разговор. Что зря, потому что в комедиях не умирают, а только болеют. Причем чем мучительней, тем смешней. А если герой комедии умрет - то станет не над кем смеяться! Вообщем, с бедного Мандельсмана все и началось. Еще до кошерного ресторана мы с ним полностью поссорились. Он пришел в "Самовар" ( забирать в гардеробе справку, что он гений) и говорит мне: - Моей жене звонил психиатр Феликс и утверждал, что ты моя любовница. Он прочел твою книгу! А где это сказано в моей книге, на какой странице? На странице 56! Там где: "... как плечо твое соленый!" У меня книга городских романсов! Там про дореволюцию! Это дореволюционное плечо! Да вся твоя книга, это СБОРНИК ДОНОСОВ, на мужчин, с которыми у тебя не сложились отношения! Так и сказал. Тут я страшно обиделась. Дело в том, что под эту формулу попадает любой жестокий романс. А что такое "Маруся отравилась", если не донос на безобразное поведение Алеши, которое и привело к ее гибели? "Джонни и Френки" - донос на плохое поведение изменщика Джонни, что явилось следствием уже совсем безобразного поведения Френки, (она его шлепнула из винта), и так далее. Да вообщем то и "Анну Каренину" можно назвать развернутым доносом на суку Вронского... Я обиделась и сказала при всех: Надо жить честно, Володя. Не изменять жене. Тогда не будут звонить психиатры-Феликсы. Я вот, например, четыре раза была замужем и моим мужьям не звонили психиатры Феликсы, потому что я была верная жена. ЖИВИ ЧЕСТНО - вот и не будут психиатры Феликсы звонить. Тут уж Володя прямо задохнулся от обиды. Это было хуже, чем бутылкой по голове. Тем более, всем известно, что володина жена - прелестная красавица и весьма самостоятельная женщина, а самому Володе - лохматому бедному человеку и опять же - русскому поэту, отродясь никто не дает. Многие конешно о нем мечтают, читая его проникновенную лирику, но как завидят живьем - разбегаются врассыпную. А плечо его солен