что опять почувствую Презрение к мужчине. И вся моя болезнь вернется! Дай бумагу, я тебе нарисую укроп... Вот, иди и без укропа не возвращайся! У Звонарева плохо получается быть сиделкой, кухаркой и горнишной. Он привык быть сначала работником котельной, а потом уж сразу - Гением Русской Культуры. Кроме того - он бывший алкоголик и привык, что главный больной в доме - это он. А тут - все наоборот. Володя мужественно таскает эти ведра и переносит мой тихий плач. Но с хождением в магазин - полный завал. А между тем все становится не лучше, а хуже. Начинается кровь. Она льет - как из ведра. И в ведро! Потом уже Ирочка прислала мне из Ниццы - еще одну японскую книжку, и там я наконец прочла, что так и должно быть. И все это не страшно и значит, что болезнь ушла. А тогда... как же это было страшно! По крайней мере, первые два раза. А всего было кажется - пять. Сначала два часа. Потом - три. Четыре. Последний раз - семь часов подряд. Первый раз мы поехали в госпиталь. Мне все казалось, что я жертва врачебной ошибки. А они - ничего не говорят - эти улыбчивые американские врачи. Они говорят: - Мы вас вылечили от рака, а от последствий лечения - это не к нам. Есть другие врачи. Тут уж можно и альтернативную медицину. Никакой альтернативной медицины БЕСПЛАТНО - не бывает. Моя бесплатная альтернативная медицина - Коля Решетняк. Он находит в книжках разные рецепты - а Звонарев их на мне проверяет. ... Володя сидит напротив меня и чистит редьку. Редьки должно быть очень много. Так сказал Коля - редьку потом надо натереть и обернуть меня ею. Это - ДЕТОКСИНИЗАЦИЯ организма. По- простому - должно выгнать всю дрянь, которой меня нафаршировали за это время. Звонарев чистит, нарезает, с остервенением трет. Приготовления занимают часа три. Потом все очень сложно - он просит простыню. Нужен хлопок! Решетняк сказал - только хлопок. Никакой синтетики! И плотно завертывает меня в эту омерзительную холодную мокрую кашу. Держать надо часа четыре. Решетняк сказал... Через полминуты начинается дикое жжение. Я ору, начинаю истерически пытаться размотать эту простынь. Редька - клочьями летит по всему лофту. Звонарев - тоже орет (убирать все - ему). Что ты делаешь? Не могу! Жжет! Осторожно! Дай я сам! Ты что потерпеть не можешь? Размотал. Да... не надо было имбирь класть. Коля сказал - что имбирь не обязательно, но лучше положить. Имбирь -жжется! Ты что не знал? Я что для вас - подопытный кролик? Гады... Могла бы и потерпеть ради здоровья... Сам попробуй! И попробую. Чтоб тебе доказать. Володя собирает остатки редьки с имбирем и заматывает себе шею. Честно вытерпел! Минут двадцать жгло сильно, а потом полегчало. Никакой он не слабый мужчина. И вообще чудесный! И почему опять вместо - чего-нибудь - ОБЫКНОВЕННОГО, вот такой ужас? Редька! Кровь! Все это было так обидно! Володя - высокий. Красивый. Самое главное УСАТЫЙ! Усы всегда оказывали на Бедную Девушку магическое действие. На самом деле Великая Октябрьская Революция произошла благодаря восторгу Бедной Девушки при виде усов. Для того чтобы об этом догадаться нужно хорошее знание жестокого романса и городской баллады. Но у меня знание как раз хорошее и сейчас я вам все по порядку объясню. Во всех книжках и мемуарах - проскальзывает фразы типа "кухарка Анюта побежала на площадь - там выступал студент - агитатор" или "горнишная Дуня только что вернулась с площади, где она слушала матроса-агитатора" Теперь представьте себе эту картинку: дедушка мой был революционный матрос-ЕВРЕЙ, но это, все же редкий случай и может единственный, в основном, в балтийском флоте, так же как в черноморском, (этих вы помните по фильму "Броненосец Потемкин") матросы были высоченные украинцы. Ну а уж студент - этот - он ясное дело - еврей. И вот площадь. Стоят кухарки и горнишные - они кто? Они Бедные девушки из деревень ленинградской области - сероглазые, русые блондиночки - та самая "чудь", У таких девушек туманится взор от одного только слова "брунет", герой жестокого романса - ВСЕГДА БРУНЕТ. Без вариантов. В деревенской любовной песне - он может быть беленький, но если уж она подалась в город - ей подавай экзотику. Черный глаз ей подавай и все тут! И вот они стоят. И слушают. На трибуне двое. Два агитатора. Студент-еврей и матрос-украинец. Оба они - жгучие брюнеты. У обоих роскошные черные усы. И самые, что ни на есть, огневые черные очи. У еврея - недостаточно развита нижняя челюсть, но зато у него - кудри. Кудри - это серьезный аргумент в его пользу. Никаких очечков - нет, те, низенькие с коплексом - они стали вождями, они соблазняют не баб на площади, а как раз этого матроса и этого студента - в кулуарах. Так что наш студент - он совсем неплох. И росту он приличного. И голос у него - не визгливый, как у вождей, а изумительный мягкий баритон. И этим баритоном он страстно кричит: ЖЕНЩИНЫ! СЕСТРЫ! ДО КАКИХ ПОР! Ну и дальше соответственно долгая речь о Светлом Будущем, для установления которого нужно сейчас конкретно-реально бежать бить стекла в Темной Булошной. Украинец - почти все время помалкивает. Он, ясное дело, двух слов связать не может. Но время от времени он вступает. Басом - таким - от которого немедленно кружиться голова. У меня даже сейчас кружиться. И опять: БАБОНЬКИ! СЕСТРЕНКИ! СЛУХАЙТЕ! ОН ДЕЛО ГОВОРИТ! У украинца - клеша. Жесткие прямые волосы. Черный чуб... В волосах - как в зеркале видна личность. У свободолюбивой личности - волосы не поддаются воспитанию. Это, или кудри, которые торчат в разные стороны, или вот такие жесткие прямые чубы - торчащие вверх. Их нужно укладывать пивом. Бриолинить бриолином. ( Я свои - всегда пивом укладываю. Это легенда, что они потом пахнут пивом. Они пахнут хлебом и медом - замечательно). Но те - двое - согласны со своими волосами. И время вокруг - для таких волос. Ветер развевает этот чуб, эти кудри - еще до ЗНАМЕН, развевает ВИХРЫ. ВИХРЫ - это почти что - ВИХРИ. В конце представления - оба - поют. Оба они - представители чертовски музыкальных народов. И песни эти - давайте уж через девяносто лет посмотрим правде в глаза - красивые. У них сильная, как хороший рок - музыка и непонятно завораживающие слова: ... ВИХРИ враждебные веют над нами... грозные силы нас злобно гнетут в бой роковой мы вступили с врагами... Это все - классическая стилистика городской баллады. Загадошные - роковые враги. Сладкий ужас. Пятница тринадцатое. Улица Вязов. Тогда не было кино. Не было Простомарии. Были - ПЕСНИ. Жестокий романс. Настина "роковая любовь". И двое на трибуне - ГАСТОНЫ ИЗ ГАСТОНОВ. И что ж странного в том, что романс вышел ЖЕСТОКИЙ? Любовь - РОКОВАЯ? ...А девушки - слушают. Заворожено слушают. И из всех этих речей понимают только ОДНО, что когда будет Свобода-Равенство-Братство - вот эти двое - перестанут задаваться. ПОТОМУ ЧТО ОНИ СТРАШНО ЗАДАЮТСЯ - МАТРОСЫ И СТУДЕНТЫ. У студентов - вообще барышни, а матросы тоже норовят - с Бедными, но Городскими Девушками: маленькие белошвейки, сиделицы в лавках, проститутки, в конце-концов, но - не они, не деревенские! Кухарки-горнишные... Они слушают так, как сегодня слушают Кинчева и Шевчука, Шнура и Чижа... Да, вообщем -то, это и была предтеча рок-концерта. И сегодня Кинчев-Шевчук повели бы девиц куда угодно... Дальше было вот что: они побежали. Побежали, как было велен, в булошную. Побили стекла. А когда полицейские начали их хватать и пиздить, вот тут-то выяснилось, что у этих сестренок - есть братки. Ни хуя они не брунеты. Та же ленинградская область - русые волосы, серые глаза... Вот тут впервые вступает третий - "человек с ружьем". Солдатик из крестьян. Полностью уже измученный, к третьему году войны и полностью достатый. Попираемый всеми. С терпением - бесконечным. Коренное население. Русский человек. До евреев. Мимо татар (не дошли). Мимо туретчины (не дошли). Мимо неметчины (не снизошли). Без ни хуя темперамента. С одним только терпением. Загадошная славянская душа. Города Питера - ленинградской области. Он увидел, что "наших девочек бьют", настоящих - НАШИХ, настоящих СЕСТЕР, и мера терпения, отпущенного ему - кончилась... Дальше всем все известно. Мне кажется, что это началось именно так. Соблазнением. Роковой любовью из настиной книжки. Черными усами матроса и студента. Огневыми очами... Бедная девушка! Ведь говорит же тебе русская песня - жестокий романс: НЕ ВЛЮБЛЯЙСЯ В ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ! ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ - ОПАСНЫЙ... Послушались бы... Что было бы? Чего жалко? Кому чего. Мне больше всего жалко церквей. В Питере. В каждой деревне. Цветаевскую Москву. Сорок-сороков и колокольный звон. Теперь опять звонят. У Захар Михалыча - на Колокольной. На Конюшенной и на Казанском так сильно звонят - зовут к Вечерне в субботу и к Заутрене - в воскресенье. А я - не иду. Стыдно. Идти в церковь - это как просить прощение у бабушки. Этот детский ужас: "Сейчас ты пойдешь и попросишь у бабушки прощения!", потом уже так легко становится - она всегда прощает - бабушка, тогда можно плакать и уткнуться в ее колени. Но поначалу - нет никаких сил - пойти. Ясно, что ты - плохой. Что тебя простят. Ты почувствуешь себя хорошим. Но в середине - заставить себя идти в бабушкину комнату - так трудно. Просто слушаю звон. Молюсь тем, что слушаю звон. Только и надежды, что Святой Никола - внучку русского моряка - никогда... Кончилось башлачевское ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ. Звонари больше не валяются пьяные. Все при деле. Они наверняка не только в небо звонят - Богу, и не только вниз в город - "идите молиться!", но и между собой переговариваются этим звоном. У них - свой цех. Никогда не видела ни одного звонаря. Вот такая чудесная фамилия досталась Володе. Звонарев. И черные усы! Раздевайся! Что? Я лежу как обычно в темной комнате. Входит Володя и говорит - такое. Я потрясена. Впервые в этой книге кто-то вот так смело, решительно - можно сказать напрямую... от неожиданности я даже забываю об отсутствии... И даже приподнимаюсь на постели. Ух ты! Неужели? Только КАК ЖЕ? Чего раздеваться? Я тебя сфотографирую. Мне надо написать еще пару обнаженок. Я уже две Ариши тут продал. Мне надо сделать еще парочку. Позировать? Ты с ума сошел? Не смогу.... На секунду! Я тебя щелкну. Напишу с фотографии. Я стаскиваю рубаху. Две фотки. Одна - на диване. Лежа. другая - Стоя. Я смотрю в зеркало. На самом деле - красиво. Это уже где-то посредине между Гойей и фильмом "Обыкновенный фашизм". Волосы торчат вверх - как раз вихрами. Губы белые. - Давай я хоть губы накрашу. Красной помадой. Лицо - бледно-зеленое. Вокруг глаз - черные круги. Все это, как раз модный в ту пору - "героиновый вид". В девятнадцатом веке этот модный вид назывался - "чахотошная". Володя нарисовал две картины. Обе они украшают теперь обложку моего Си.Ди. "Бедная девушка", которое он же и выпустил. На Конюшенной и на Колокольной - это Си.Ди. не купишь, а вот на Караванной, в подворотне, стоит, себе на полочке. Картины - ушли, а фотографии у меня остались. Там видно, что мне плохо и больно. А на картинах - Роскошная Блядь с Бантом! Испания и вообще - Роковая любовь. Была еще и третья картина - общая. Я решила, что начну поправляться, если попробую делать что-то интересное и необычное. На подрамнике стояла огромная неудавшаяся картина с очередной Бедной Девушкой, и я выпросила у Володи разрешение, подъехать к ней в кресле на колесиках и немножко ее порисовать. Я переделала девушке лицо и пририсовала к ней Единорога. Потом Володя прошелся кистью мастера и переделал фон из серого, в такой, как мне нравится в бледно - терракотовый. Поправиться мне по-прежнему не удавалось, но картина вышла - вот такая картина, о которой я мечтала всю жизнь. И по-настоящему про меня! Володя написал сверху по письменному "Девственница прощается с Единорогом". ...Это я с Алешей - безнадежно любимым навек прощаюсь - сейчас он ускочит от меня в лес, откуда пришел... Я повесила эту картину прямо напротив кровати и каждое утро смотрела на нее минут пять. Это была такая Утренняя Радость. Эту картину многие торговали, а я ни за что не хотела ее продать. А потом деньги кончились совсем в очередной раз, а тут мой любимый друг раввин Марик - просто влюбился в нее. Тем более - он друг. Тем более - он дал цену. Тем более - деньги кончились. Вообщем согласилась. По крайней мере, думаю, буду часто приходить к нему в гости и смотреть на нее. Купить он ее купил - а увезти не смог - она не влезла в его багажник. Я обещала проверить багажник Саши Когана, который жил со мной в лофте в ту пору, и если влезет - привезти. К Когану она тоже не влезла, и мы ее, пока суть да дело, водрузили обратно на стенку. Я просыпалась теперь каждое утро, смотрела на нее и расстраивалась, что вот Марик не сегодня завтра договориться с каким-нибудь Вэном и ее увезет. И так мне стало грустно, что я решила нарисовать себе еще одну - точно такую же. Самое сложное заключалось в том, что картина была огромная и квадратная. Но я побродила по нашему зданию - по всем подвалам и помойкам вокруг, подрамника такого большого не нашла, но нашла - набитую на рейки фанеру. Сантиметров на двадцать покороче. Села и нарисовала! А что не нарисовать то? Я уж тогда совсем здоровая была. Точно такую, только поярче немного. А дальше - вот что было. До Марика к этой картине Мишка Кроль приценивался. А тут он опять позвонил, узнать, не передумала ли я. Да продала я ее. За МНОГО денег. И вообще... близкому человеку. Он - цену дал. А себе копию сделала. Понятно. А копию ты продать не хочешь? Так это уже не Звонарев будет. Это я. Написано "Джей.Би." Понятно. Ну и продай мне за НЕМНОГО денег. Мне просто она очень нравится. Вот именно. Мне тоже. Ты себе еще нарисуешь. Ладно. Только привезите мне ее. Адрес записывай. Брайтон... Тоже Брайтон? Что "тоже"? На Брайтоне живет Марик - как положено пастырю, живет в гуще паствы. И вот поэт Саша Коган - некрупное двуногое, везет меня лису.... Сашка скажи честно - я сегодня жутко плохо выгляжу? Как друг, скажи! Честно говорю, как друг - ОЧЕНЬ плохо ты никогда не выглядишь. Даже в самые неудачные дни, лисьего в тебе все же больше, чем женского, а это уже красота... ... За дремучие боры, за высокие горы, по Оушен Парк- Вей в город Бруклин. Постепенно я понимаю, что мы едем туда же, на ту же улицу. Потом становится ясно, что в тот же дом - роскошный кооператив с видом но океан. Одна улица, один дом, и конешно они знакомы. Какая хуйня... Неэтично. И самое ужасное, что когда мы с тобой понесем эту дуру к дому через улицу - нам встретиться Марик. И он обрадуется, решив, что это мы ему ее приволокли! Кошмар! Что я скажу? Коган смеется. Да это было бы забавно. Слава Богу, так бывает только в комедиях. Вот имено. Мы паркуемся, тащим эту картину по улице к дому, и через минуту к нам бросается Марик. Он как раз в это момент шел с работы по улице. На дворе вторник. Три часа дня Марик - раввин на похоронах и свадьбах, человек глубоко ненормированного рабочего дня.... ...Коган останавливается на проезжей части и смотрит на меня нехорошим взглядом.... Ребята! Вы ее привезли! Класс какой! Значит в сашкину, она все-таки влезла! Это не она... В каком смысле? Дальше очень грустно описывать. У меня делается истерика Имени Нечистой Совести. Я честно рассказываю всю историю, плюс небольшая искусствоведческая лекция и краткий курс "вступления в основы этики" - это я уж явно говорю самой себе: Твой - оригинал. Масло, холст, Звонарев. Ценная картина. Инвестинг, понимаешь, капиталовложение. А тут - фанера. Акрилик. Копия. Видишь, написано "Джей. Би.", а на твоей "Ве.Зе." написано. С точки зрения этики - нет ничего страшного. У тебя оригинал, у него - копия. Разная ценность и разная цена. Я не понимаю, как вы могли в одном доме оказаться! Саня, неси ее назад! Не могу! Перестань. Все нормально. Ты мне все объяснила. Странно конешно вышло. Да нормально все. Саня, неси ее, куда нес. Неси ее спокойно. Назад ее неси! Саня, неси ее в дом спокойно! Ребята, я ее вот тут у лифта пока оставлю. Я пойду кофе попью. Я подойду типа через полчасика. Подожду тебя тут в холле. Саня - нервная еврейская рыбка, вплывшая в лошажью кроватку, после отъезда Звонарева. Он поздний ребенок и таких сложноэтических наворотов выносить не может. Какое счастье, что я все старательно - всеми силами, пытаюсь натянуть себе, хотя бы четверку по поведению и написала на СВОЕЙ КАРТИНЕ "Джей.Би.", а не "Ве.Зе.". это было бы совсем удачно. В результате, Кроль выслушав всю историю - просто послал меня ... обратно в Джерси-Сити. В очередной раз стало ясно, что фанера, она и есть фанера. А мечта, просыпаясь смотреть на эту Девственницу с Единорогом - все равно не сбылась: Лебединый коврик можно таскать взад-вперед по миру, можно и холст свернуть в трубочку, но фанеру полтора на полтора - не потаскаешь. Придется Поле смотреть на эту картину. И Марику, хорошему другу. ... Кровь - тоже из страшного превратилась в смешное. Сначала в госпитале делали переливвания крови. А потом одна Бедная девушка надоумила меня, что надо ПРОСТО есть черную икру. Много черной икры. И кровь сама восстановится. Ну, в конце концов - можно и красную - но это будет дольше. Красную икру купили, и Звонарев уговаривал меня ее есть. Как в "Белом солнце пустыни". С ложкой в руках. - Ешь! - Не могу. Гадость! Она рыбой пахнет! -Ешь, тебе говорю! У меня билет - уж через неделю! А ты так и не выздоровела! Ешь, может еще подымешься! Это уже что-то из жизни лошадей. Из бабелевской "Первой Конной": "- Ежели он подымется - то это конь...." -Ешь! - Не могу! Тошнит... Голодная поэтэсса - которую умоляют съесть ложечку красной икры... Володя уехал, так и не поставив меня на ноги. Я потом еще месяца полтора провалялась - вот так - пластом. И даже когда боль прошла, и малокровие прошло - все равно не знала - как встать - отвыкла. Потом меня Бедная девушка - поэтэсса Ира Машинская научила как вставать. Нужно придумать что-нибудь интересное. Я когда-то болела целый год и вот также потом не могла. И попросила отца купить мне пишущую машинку... Мне выдали пенсию по болезни, и я попросила соседей - купить для меня маленький ксерокс. Издательство "Джульетта и Духи", уже существовало, но ксерокса - своего - не было. Вообщем я подъехала к столу на этом своем инвалидном оффисном кресле и стала делать книжку. Не помню - какую. Наверное, был такой отходняк после всех этих таблеток, что плохо соображала - какую. Да и неважно. А Звонарев - точно проходил в моем лофте, альтернативную службу - по всем правилам - санитар в госпитале. Да и роман наш - это чистой воды - АЛЬТЕРНАТИВНАЯ СЛУЖБА. Все в той же любовной армии. Потому что любовь - она много где бывает... Нет я совсем не против счастливых спортивных молодых людей, которые ищут любви ТОЛЬКО в человечьем мясе, храбро спускаются за нею в Пещеру Вагины или мужественно взбираются на Пик Фаллоса. Конешно, это правильно, и конешно там - тоже любовь. А я просто рассказываю о том, что есть еще множество мест, где она гнездиться потихоньку. Кто-то высыпал ее однажды в мир, опрокинул как коробку спичек или леденцов. И теперь мы ползаем на коленях - собирая... А в русской армии Альтернативную службу все же ввели. Совсем недавно. И все ругаются. Четыре года и не дома. Четыре года - это конешно долго. И опять же - я - мать дочери, а не сына. Но если раньше я могла сказать точно, что ни за что сына бы не отдала в армию, то теперь не могу. В Альтернативную службу - служить вот так, - может и отдала бы. В госпиталь. В Санитарный поезд. В Санитарном поезде служил Вертинский. Это - служба. Кровь, грязь. Ведра. Но невозможно считать эти годы - выкинутыми из жизни. Каждая минута, когда ты помогаешь больным и сирым - она не зря. Там тяжело в госпитале - я однажды работала - полгода. Физически тяжело - надо переворачивать. Мыть. Но для души - что же может быть лучше? И эти мальчики - они там хуже не станут - вот ведь что ужасно в армии - разрушение души. Разрушение - опускание - петушение. Потому что надо взять людей - не могущих убивать и сделать из них - могущих. Я все понимаю, но вот - такая армия должна быть наемной - однозначно. Это - без меня. Без моего метафизического сына. Я совершенно не верю в то, что завтра - вражеский сапог... и так далее. А госпиталь - это госпиталь. Даже если и четыре года - четыре года служения - милосердию... - Иди ты, Юля, на хуй со своим метафизическим сыном! Мы - своих физических... Так скажут все мои подружки - Бедные девушки. Все равно. Я считаю, что Альтернативная служба - это альтернатива. Некий третий путь. Иногда у мальчиков бывают еще и отцы. И они боятся, что вырастет "маменькин сынок". Да я и сама не люблю маменькиных сынков. Мои - кавалеры - они вон все прошли эту кошмарную армию. А лучше бы - госпиталь. Нет, в госпитале маменькиным сынком не останешься! Одна из моих песен так и называется: ГОСПИТАЛЬ. ... Алеша уехал, а тут как раз январь наступил. Я сидела на диване и думала о деньгах. Ну, что вот сейчас придет дворник Шамир и попросит заплатить рент за весь год. Потому что мы весь год - не платили. Там что-то случилось, и нам ни разу не пришел счет. Долгу было уже тысяч семь, а денег в банке - баксов, эдак семьдесят... да еще Алеша уехал. Я думала о деньгах и о поэтах. Даже не только о поэтах - о всяких писателях, художниках - сколько же у них в письмах всегда - о деньгах! От Пушкина до Ван-Гога. Бесконечные долги. Прокрадыванье мимо квартирной хозяйки. Попросту голод... и какое я имела право связаться с Алешей? Я что - из таких женщин? Которые Жанна Эбютерн? Или Вера Набокова? Которые могут вязать шапочки? Или стучать на машинке в конторе с девяти до пяти? Нет, это не я. Я не такая Бедная девушка. Я - лентяйка и эгоистка. И жили мы так хорошо и спокойно, потому что нам ни разу не пришел рент. И зарабатывать нам с Алешей надо было только на Курицу, Яблоко и стаканчик "Пушкина" в баре на углу. И можно было ходить к старой армянке, брать текстиль и дома не, напрягаясь, рисовать. А вот сейчас придет дворник. Алеша уехал, денег нет. Вокруг - лофт - мастерская с его скульптурами. Господи, ты ж говорил - "не бери на себя, чего не можешь". Господи, что же мне делать? Что же мне делать, Алеша? Вспомнила алешины стихи про Пушкина - самое начало: ...А я - пустое дело гневаться Хотел и думал рассердиться Но что-то сердце нынче ленится И чувству в такт не хочет биться... И стала Алеше отвечать: А ты - пустое дело гневаться Хотел и думал рассердиться Но вместо бляди - вышла девица, А вместо бандерши - сестрица С таким венцом как на коришневых Войны германской фотоснимках С таким лицом, что тело лишнее Когда снимаются в обнимку Тут вместе - писаря и гении А Бог забыл очки в кармане Идет германец в наступление Ему не важно, он - германец. Он был тогда в атаке газовой Он был еще на черной речке Прикрыт гандоном одноразовым От нашей кожи человечьей А тут не тыл, тут только госпиталь Тот, полевой, где нету морфия А он - живой, ты слышишь, Господи? Хоть ты его заждался, мертвого. Они - от Байрона до Пушкина Идут встречать собрата нового Чертог горит, и стынут кушанья... А он - живой, да забинтованный. Да, он живой, ты слышишь, Господи? Он выжил по недоразумению. Знать писарь - в Рай, а этот в госпиталь... Идет германец в наступление. Идет германец - не качается, В медвежьем шлеме с песьей мордою. А у меня - бинты кончаются! И доктор пьян! И нету морфия.... Все любят эту песню. И называют почему-то "Германец". А она вовсе не про германца, а про госпиталь. На следующий день дворник и вправду пришел. Он сказал, что в конторе потеряли ящик с бумагами. Мы и еще человек десять. Никаких долгов, но если я согласна немножко заботиться о нем... Двести и не копейкой больше! (НАСТОЯЩИЙ рент был шестьсот). И даже не обидно было давать эти двести. У дворника - три дочери на выданье. Так мы все прожили еще четыре года. Я за это время успела издательство организовать. Когда рент такой крошечный, (для Америки - это крошечный) - можно столько всего сделать... Жалко только, что Алеша - главный герой этой песни - уже не мог вернуться обратно в лофт. Вот что с ним произошло. Жили мы мирно и счастливо почти год, а через год Алеша собрался в Париж - навестить родных. Собрался на месяц, а вышло - навсегда. Американцы не впустили его обратно за Злостное Нарушение Визового Режима с Особым Цинизмом. Выяснилось, что он просидел в Америке супротив своей визы целых шесть месяцев. Это, конешно - беспередел. Сашка Бродский - просидел лишний месяц, и его простили, тем более у него тоже была справка что - гений (от Галереи Фельдмана). А Старец Алеша - шесть месяцев, без ни хуя справки - не простили его. Все вышло то из-за хорошего знания английского - Алеша понадеялся на него и прочел в своей визе, что она - на год. А там было написано, что на полгода, просто можно воспользоваться этими полугодами в течение года. Как я убивалась - не буду рассказывать. Звонила президенту Клинтону, ( с заместителем его Гором разговаривала!), ходила к народному депутату Фернандесу на прием, справки, что Алеша гений взяла - у Барышникова, Евтушенки, Растроповича. Еще у Вовы Радунского - потому что он художник американской детской книги и его показывали в передаче "Улица Сезам". Алешу все любят - все с радостью справки дали. И батюшка наш - отец Михаил написал, что Алеша - БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ. Один только Эрнст Неизвестный почему-то отказал. Я эту папку всегда с собой носила. иду однажды - навстречу Эрнст. С собачкой гуляет. Я к нему. Голубчик, как я Вас кстати встретила! подпишите, что ль справочку! Не могу. Как же так? Он ведь товаришь тебе! Гляди, пропадет парень ни за грош в Париже этом. Сказал - не могу! Я уж семерым подписал. На меня Налоговое Управление наехало, говорят, что-то много ты развел русских гениев, лейтенант Неизвестный Эрнст. Так и не подписал. А в атаку первым вставал из окопа... Неужто американское Налоговое Управление пострашней немецкого танка будет? Или просто возраст... Явилась я в Париж с полной папочкой справок, что гений Алеша - не помогает! Уперся подлый господин Ларри Гольдберг - посол, нет, говорит и все! Мое слово - последнее. Ах ты сволочь! Ладно, Ларри Гольдберг, я тебя за это исключаю из евреев и из жидов тоже. Как Пашу Лунгина. А закон, оказывается во всем мире один - если посол чего скажет - ему никакой президент - не указ. Его слово - вправду последнее. Уж сколько за Алешу бились. И Фернандес-депутат, и Гор и Клинтон - лично просили: Брось Ларри, верни Алешу. Ведь ясно ж написано - ГЕНИЙ. Тем более баба убивается. Отказал! Так до сих пор Алеше в Америку и нельзя. И в Россию нельзя! У нас теперь закон - как во всем мире. За что боролись та? Сколь Путин - не проси, не уговаривай: Дозвольте въехать на Родину гению русской культуры! Министры отвечают - нет, и все. Потому что и тут Алеша тоже неправильно какие-то бумажки заполнил. Ну, бюрократ - он, известное дело, всегда любого человека за бумажку продаст, но раньше - наши то - они то хоть БРАЛИ! А теперь честные-неподкупные не хуже чем в Америке. Вообщем на сегодняшний день - весь мир открыт перед бедным Алешей, хочешь в Израиль езжай, хочешь в Австралию, но в две стороны ему дорожка заказана - в Америку и в Россию. вернулась я в Джерси-Сити ни солоно хлебавши. Там уж ответ запоздалый от Фернандеса, ничего мол сделать не могу. Поубивалась я еще немного и снова поехала в Париж. Сняла себе маленькую мансарду под крышей. Буду, думаю, жить в Париже, хоть изредка на Алешу да глядеть. Поглядеть мне на Алешу каждый день удавалось. Он сидел в подвале со товарищи - чистый Стенька Разин. Товарищей человек десять - все как выпьют - есть хотят. Не буду ж я одному Алеше - курицу при них подавать. А денег нет - деньги все, какие есть - пропивают. Тогда я пришила к своему пальто специальный карман-мешок - изнутри, приду, бывало в магазин, возьму эту курицу, суну за пазуху - она раз - и проскользнет в карман. В Париже - из русских много кто ворует. И даже книга есть такая "Как я воровал в Париже". Только все шмотки воруют в дорогих магазинах. Ну, может еще духи. А у меня - КУРИЦА. Точная иллюстрация к выражению -" И грех и смех." С ЯБЛОКОМ легче было. Это уж меня научили. Приходи на рынок к закрытию и бери, сколько хочешь, яблок и любую другую овощь. Все почти хорошее. Я с тележкой ходила. Первый раз стыдилась туда идти, думала, там только нищие будут. Воровать не стыдно, а просить подаяние или собирать еду с помойки -стыдно... Странно в мире все устроено... Прихожу, а там - куча людей. Ну, понятно многодетные нелегалы - арабы, африканцы, китайцы. И белые французы - старики и студенты. Меня все за студентку и принимали. Хотя старики и студенты - с мешочками, а я с тележкой, как нелегалы. Там то у Алеши - тоже нелегалы - все как есть - без правожительства. Точно как моя бабушка в Ленинграде в Дореволюцию. Я с морячком одним поссорилась, (он мне мешал курицу резать), рассердилась и, в сердцах, ему говорю: " Я вот счас этим ножом куриным, прирежу тебя, к ядреной матери, выкину на помойку, и никто ж искать не станет, потому как ты беспашпортный!" Он обиделся смертельно и все потом спрашивал, как же у меня язык повернулся ему такое сказать. Да уж... ему это не смешно. И бабушка вряд ли оценила бы такой юмор. Опять - ЖИДЫ. Они и словом этим не пользуются. В смысле тамошние антисемиты. Не любят каких то- абстрактных удачливых ЕВРЕЕВ, которые - Коренное Население. В Питере, в Париже, в Нью-Йорке. Аппер Ист-сайд и Союз Журналистов... А жиды - это всегда - те, которые без права жительства, и по земляному чувству языка - эти ребята в подвале не пользовались таким словом. А я кормила их курицей и ругалась на всех подряд. Внутри меня уже была болезнь. Две вещи меня от смерти отвернули - испанская кошка и американский мюзикл. Мюзикл был "Эвита". Про жену аргентинского президента Перона. Помните? Мадонна играла. "Донт край фор ми, Аргентина..." Там она взяла и умерла. Именно от такой болезни. Такая болезнь от страданий бывает. Настрадалась, нанервничалась из- за своего Перона, - там у них были перонисты, антиперонисты - то его в тюрьму, то его из тюрьмы... заболела и умерла. Перед смертью вышла на дворцовый балкон - народу последний раз показаться и говорит: -Не плачь по мне, Аргентина! А народ - плачет! Потом тело ее, убранное цветами, в мавзолей положили. Так этот мюзикл кончается. Наша Русская Эвита тоже умерла. И тоже от страданий. Я видела в телевизоре, как она после путча сходила по трапу. С внучкой. Можно себе представить, как она провела эти три дня. С такой же верой, как у моей мамы, что ЭТИ люди способны на все. Причем было не вполне ясно, какие люди, но ясно что ЭТИ. Не нужно иметь большой фантазии, что бы представить себе как эти люди, да и не они, а так, последние у их, перебравшие лишнего, шестерки, да и не для чего - уж при первом предупреждении ясно, что все ВСЕ подпишут - внучка, а уж так просто невзначай, взяли например да отрезали ей ухо. Или ногу. Я уж писала о том, что душить младенцев - чрезвычайно увлекательное занятие - малодоступное, когда жизнь идет по Законам Мирного Времени, а уж как война, то всегда найдется любознательный исследователь, на предмет - что чувствуешь, отпиливая ребенку ногу. Развалилась страна! Тысячи внучек... Нет, это другая книжка. О любви к Империи, много кто писал. И хорошо писали. Киплинг, например. Да много хороших книжек: "История Великой Империи Дзынь". "Записки японского императора". "Упадок Рима". "Страдания по Империи". Все МУЖЧИНЫ, КОТОРЫЕ МНЕ НРАВЯТСЯ - СТРАДАЮТ ПО ИМПЕРИИ. Оно, конешно понятно. Я уже выучила, чем империя была хороша. Там был - ОГРОМНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ. Еще бы! Да и я бы на их месте - тоже страдала по империи. Но на своем месте - я только по любви страдаю. Раньше в Питере - вокруг меня была Империя, а внутри у меня был... Гастон в лаковых сапожках, и выходило, что мне при Империи - хорошо. Потом в Америке - вокруг демократия была, а внутри то - никого - вот и плохо было при демократии! А сейчас я опять в Питере. Никакой империи. Вокруг - Развалины Империи, которые для приличия называют - Молодой Демократией. Внутри... Захар Михалыч и опять - хорошо. Вообщем мне кажется - что вокруг - неважно. Просто если например, такое погружение в ВОЙНУ, что всех вокруг поубивали, или например, такое погружение в ДЕНЬГИ, что про любовь вообще все забыли - тогда Бедная девушка остается без никого внутри и тогда - нет ничего хорошего. А что касается тысячи внучек - то это взвешиванье детской слезки - у кого больше потянет - любимое развлечение политиков, редко кто выходит на трибуну без ведра детской слезы. Некоторые готовы и выплеснуть это ведро ради своей идеи. Помню, какой-то журналист все цитировал какую-то татарскую даму, которая сказала, что не пожалеет крови собственных детей ради свободы ее народа. Он писал : Интересно, что же она способна сделать с чужими детьми, ради свободы своего народа? Да, она сильно выразилась. В результате, она всех так перепугала, что все по-мирному решили. По крайней мере, из этого случая ясно, что детская слеза лучше работает в сочетании с дрекольем в руках и пьяным рыком: Да мне, блин по хуй! Уйди, Федор Михалыч, уйди от греха, РАСШИБУ!!!!!!!! Вот так, собственно и выступила изящная восточная женщина. А порешили все - миром. Бывает и так. Я побольше верю политикам, которые поменьше пиздят о детях. Евреи - МОИ очень любят детскую слезу поминать. И они же - неугомонные, вьедливые евреи, (антисемитская формулировка) с их тягой к излишнему знанию, раскопали всякие бумаги военных лет, переписку из которой ясно, что кого-то все же откупали, за спиной у Гитлера - откупали на жизнь. Сами евреи из Америки, Австралии, Палестины. Немного знаменитостей. В основном - молодых юношей и девушек. Но не детей. Куда их - детей этих? Кто их будет поить-кормить? На хрен они нужны? И все они правильно делали, стараясь сохранить - Народ. Остатки Народа. Писать об этом трудно, а уж вслух сказать - вовсе невозможно. Может и знать это - ненужно. Но я - знаю. И не хочу ставить в голове заслонку. Французы тоже замечательно отличились: в каком-то предместье под Парижем, сначала забрали только взрослых, а дети - вот такие - маленькие, черненькие, чужие, невоспитанные дети - беспризорные бегали по улице. И благонамеренные буржуа написали бумагу - прямо в Гестапо - приберите, мол детишек - детишки должны находится рядом с родителями. И этот вечный теперь ответ - "Мы не знали куда их повезут". Но в соседнем предместье - ТАКИХ детей - прятали. В подвалах. В католических монастырях. Кто-то прятал. И было это - после Польши. После Чехословакии. Все уж все знали. Дети - не нужны. Мидл-классу не нужны - Чужие дети. Политикам - никакие вообще дети не нужны. То есть живые и веселые. Ясно сказано - нужны - ДЕТСКИЕ СЛЕЗКИ. Кровь - тоже нормально. Честный из них тот, кто при попытке произнести слово "дети", крикнет как в старом анекдоте : "Гусары! Всем - молчать!" В этой книге - тоже не нужны никакие дети. Эта книга - не про детей. Она про Яблоки, Куриц, Пушкина и Бедных девушек. У Довлатова в "Иностранке" есть замечательные слова. Там героиня - Маруся Татаренко отвечает ухажеру-диссиденту, что не может пойти на митинг в защиту жертв политических репрессий, потому что должна забрать ребенка из детского сада. Он ей говорит, что если каждый будет думать о своем ребенке, то мир рухнет в тартарары. А она отвечает, что ей, мол, кажется, что наоборот, если каждый будет думать о своем ребенке - то все в мире скоро наладится. Я тоже так думаю. А у бездетного человека всегда найдется Ребенок Двоюродной Сестры. У Егора Летова есть душераздирающее произведение о каких-то мифических Врагах, которым, помимо дежурного набора пороков вменяется в вину еще и повышенная любовь к собственным детям. Похоже - что это о евреях. Идиома - как негритянское чувство ритма. ЕВРЕИ ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ. Не так сильно, как тебе кажется. Хорошо, что ты не читал этих бумажек - переписку с немцами во время войны. И слава Богу, что тебе, мудаку, никогда не придется составлять такие бумажки и решать такие вопросы - кого вынуть из смерти - стариков, молодежь или детей? И предку твоему не приходилось, потому что татары брали - не в смерть - в Полон. Тоже хорошего мало - и сидел наверное князь, решал, подсчитывал. Бабы голосили - как всегда, ясное дело, в первую очередь детей сдавали - что с них толку? Поэтому девочка из песни - из той про "дуван дуванили" - она "семи лет во полон взята", а мать - в тот раз дома осталась. Но только история - другая. Не столько во времени поближе, сколько похуже... Про детей, это ты зря. Потому что дети - ВСЯКИЕ НЕ НУЖНЫ. И, гусары, молчать! А то можно запросто по очкам получить, несмотря на то, что, как сказала одна Бедная девушка - без тебя не полон наш народ, а с тобой - наоборот! Был у нас один, который по моему, пожалел именно детей. Есть такое подозрение. Хотя бы потому, что не говорил слово "дети". Наверное, он был не политик, а шут гороховый. По крайней мере, непристойно сейчас поминать его добрым словом. Сталина - даже почти модно. Ну, понятно, усы и все же некое грузинское обаяние. Опять же война - Победа. Возможность помимо слова "дети", еще и сказать еще и изумительное по звучанию "братья и сестры". А этот что? Слова - сплошь несерьезные - "дрисня", "кукуруза", стучанье ботиночкой - натуральный скоморх. И еще расстрелял каких-то малоповинных ворюг, которые, ясное дело "милей, чем кровопийцы". Вот поэтому я и думаю - что он именно на детях сломался. Вся система - к тому времени уж сталинская, работала - на нормальном - ветхозаветном отсутствии сантиментов. Там же ясно сказано : По детям - ПЛАЧЕТ РАХИЛЬ! То есть - лично ихняя мамаша. Остальным не беспокоиться, оставаться на рабочих местах. Система работала на слезах, крови, оторванных руках и ногах - в том числе и детских, пока не нашелся человек, который перед детской именно слезой - остановился. Не захотел - взять на себя. Человек - полностью деревенский и довольно бабьего вида. Шут, скоморх, по деревенски, по бабьи пожалел. Был ли он хорошим политиком? Я в этом полная лохиня, никогда не пойму. Он правил - такое короткое время. Вынул из смерти столько народу... И осталась золотая шутовская голова на Новодевичьем. Святой Никола, спасибо, ты выдал ему персональную пенсию - хороших детей. Они тоже распространились на два континента, и где-то в дебрях американских университетов живет его НИНОСНКА - милая ученая девочка - сокровище и приданое семьи. И она любит его - как я своих дедушек. Бедные дедушки! ...А что до Бедной Девушки - ей один совет: Береги свое дитя, Бедная девушка, оно никому недорого, кроме тебя.