Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Михайлович Блоцкий
     Date: 10 Oct 2004
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/b/blockij_o_m/
     Оставить комментарий
---------------------------------------------------------------

     Накануне  я  был на передовых  позициях российских частей  под Грозным.
Разговаривал с офицерами, солдатами, прапорщиками и видел, что никто иллюзий
по  поводу молниеносного  захвата города не питает. Однако  никто  из них не
отказывался от выполнения  приказа. Все  недовольные  и несогласные были уже
высланы в тылы  с соответствующими выводами в последующем. "Ты здесь  видишь
настоящих   мужиков,  -  сказал  один  из  контрактников.   -  Все  подонки,
"позвоночники", трусы и демократы остались в тылу".
     -  Не  боишься? -  спросил я у командира роты, чье подразделение должно
было первым входить в город.
     Тот пожал плечами:
     - Наверное,  нет.  За  солдат  своих  переживаю, чтобы  они все  живыми
остались. А я что? Мне приказали, и я должен  исполнить приказ. Иначе это не
армия получится, а сброд.
     Многие из собеседников  были свято уверены, что  они  оказались в Чечне
исключительно  из-за  мафиозных  "разборок"  в  Москве,   из-за   того,  что
"еврейская  и  чеченская  мафии в  интересах не сошлись. А подыхать  нам", -
заключили офицеры  и крыли  Кремль такими матюгами, что  там в  этот  момент
определенно  икалось  всем,  вплоть   до  последней  уборщицы.  Впрочем,  на
частоколе  густой матерщины  висли головы  и  своего,  военного  начальства,
сидящего в Моздоке. "Никто толкового приказа отдать  не может. Все на Москву
смотрят. Все оттуда чего-то ждут. Каждый пытается переложить ответственность
на  плечи  других,  кто внизу  стоит. Все  боятся прокуратуры.  А  кто  этих
начальников-  козлов  знает?  Сегодня  ты  молодец,  а  завтра  -  марш  под
трибунал".
     Однако  чумазые солдаты лазали по свои машинам,  и офицеры месили грязь
от своих  подразделений к  командному пункту  полка, где возле БМП  сидел их
командир за расстеленной картой города.
     Сам  город был в  двух  километрах  от КП. В тумане едва проглядывались
крыши каких-то домов и  одинокая труба. Боевые машины пехоты, стаявшие рядом
в  поле,  садили  из пушек в туманную  серость.  Частые выстрелы  никого  не
удивляли и не настораживали. Наоборот, видно  было, что люди даже с какой-то
радостью  говорили о штурме. "Хуже всего -  ждать и догонять, - заметил один
офицер. - Сидим  здесь, как  идиоты,  и непонятно, война это  или  не война.
Кажется, что наверху и сами не разобрались, что это".
     Тем  не  менее,  после  полудня 31  декабря  российские  батальоны  уже
двигались  по  центральным  улицам  Грозного   к  центру:  самарские   -   к
президентскому  дворцу,  а майкопские - железнодорожному  вокзалу.  Движение
успешное. Редкие выстрелы, и никакого сопротивления.
     Это  и  настораживало   командующего  северной   группировкой  генерала
Пуликовского.  На командном пункте  направления  он  постоянно  на  связи  с
подразделениями.  Из  города  идут  доклады:   "Прошли  улицу  ...  Свернули
направо... Идет вперед... Все нормально..."
     Карандаши офицеров артиллерии, разведки, оперативного  отряда из  штаба
генерала  скользят по улицам. В  штабной  машине  не протолкнуться.  Генерал
скинул куртку и сидит в свитере.
     Понимаю,  что он не строит  никаких  иллюзий по  поводу  такой  тишины.
Позавчера вечером я видел,  как он  раз  за  разом проговаривал  все  детали
операции  с  генералом  из Генерального штаба.  Генералы  говорили долго,  и
только теперь, в первом часу, я понимаю почему.
     В городе уже сожжен танк и подбито два БМП. Разгорается стрельба. Ранен
в голову командир самарского полка. Его машина подбита, он, в придачу, еще и
контужен.
     Пуликовский с  кем-то разговаривает по  связи: "Спокойно. Спокойно.  Не
волнуйся. Доложи  обстановку. Да,  я  понял.  Спокойно!  Спокойно!"  Генерал
быстро переговаривается  с одним из  офицеров,  решая, кто заменит командира
полка, и тут же отдает приказ на его эвакуацию.
     Батальоны вышли к  президентскому  дворцу и к  вокзалу. На их подступах
разгораются ожесточенные бои.  По  машинам  бьют  со всех сторон.  Батальоны
огрызаются огнем.  Связь  с некоторыми подразделениями то и  дело пропадает.
Обстановка  в  штабной  машине  накаляется.  Телефонные  трубки  мелькают  в
воздухе.  Офицеры  служб  перекидывают  их  друг  другу.  К двум  часам  дня
становится ясно,  что в  городе начались бои, которые иначе,  как страшными,
назвать    никак    нельзя.   Сторонники    Дудаева,   сориентировавшись   и
перегруппировавшись,  все  свои силы  перенесли  на  подразделения  северной
группировки.  "Соседи"  слева  и  справа, зная  о  критическом  положении  у
"северных", не торопятся вперед.
     В  третьем  часу  три  бронетранспортера  выходят с  командного  пункта
корпуса  и устремляются  к  городу. В  головной машине -  генерал Здориков и
начальник  оперативного  отдела корпуса,  в  средней -  машине  связи - я  и
военный журналист  полковник Орлов, с  которым последний  раз мы  виделись в
Джелалабаде  семь лет назад.  Замыкает колонну  бэтээр  охраны.  До Грозного
ехать минут тридцать.
     Через некоторое  время проходим  КП самарского  полка. Редкие  грузовые
машины. Боевой техники уже нет.
     Чем ближе к Грозному, тем сильнее  канонада. Над городом стелется  дым.
Слева  постоянный  столб  пламени.   Машины   натужно  идут  по   разбитому,
разъезженному  черноземному полю.  Затем втягиваемся в  предместья  столицы.
Крепкие частные дома из красного кирпича. Прохожие. Кто-то стоит у калитки и
провожает  взглядом темно-зеленые  машины.  Навстречу -  колонна  санитарных
машин. На темных боках - большие  красные кресты. На передовой машине - тоже
флаг с крестом.
     Проходим     предместья,     выбираемся    к    центральным     улицам.
Приостанавливаемся  у  перекрестка.   Слева,   спрятавшись   за   новенькими
бронетранспортерами, в отличном болоньевом  камуфляже бойцы МВД. Прямо через
дорогу - армейское БМП, выносной пост.  Солдаты ниже "ментов" на  полголовы.
Все,  как  один,  в  грязнющих бушлатах.  Кое-кто из них  умывается  снегом.
Горящие  неподалеку то ли нефтепродукты,  то  ли газопроводы, понятное дело,
мужества  не  прибавляют. Далее, с левой стороны, - девятиэтажка  с  черными
пустыми окнами. Большинство из них разбито. Болоньевые осторожно выглядывают
из-за бэтээров.
     - Гады, - злобно  орет водитель. - Это вам не бабок дубинками по рынкам
гонять.
     Наша  колонна  поворачивает  налево  и  идет в сторону  центра. Впереди
беспорядочная стрельба. На улицы  темно-сизой  ватой  падает то  ли вечерний
туман, то ли дым горящих домов.
     Останавливаемся  перед  армейским  постом.  За   бронетранспортерами  и
боевыми машинами пехоты группками стоят пехотные офицеры  и солдаты: грязная
форма, щетина на лицах, автоматы в руках по-боевому.
     - Осторожнее, - говорит кто-то из офицеров, - снайпера работают.
     Мы захлопываем люки и устремляемся вперед.  Через некоторое время вновь
остановка.  Мы с Орловым выглядываем  из  машины.  Наша  колонна, свернув  с
центральной дороги, вошла в какую-то улочку. Справа, слева и впереди частные
дома.   Прямо   перед   нашей   передовой   машиной   -    пятящиеся   назад
бронетранспортеры внутренних войск. "Болоньи" на броне и рядом с машинами. У
всех на лицах черные  маски.  Какой-то  придурок лицо перемотал бинтами так,
что только глаза и рот видны.
     "Ментовские" бэтээры сбиваются в жалкую кучку на узеньком перекрестке и
пытаются свернуть в  такие  же тесные улочки. Стрельба строит невообразимая.
Причем,  как  "болоньевые"  палят  в  белый свет,  что в копеечку:  в разные
стороны и не целясь.
     Пальба, суета, размахивание руками,  чтобы мы  сдали назад. Наша задняя
машина выскакивает на широкую  улицу. Следом идем мы. Впереди по проспекту -
с двух сторон многоэтажки. Из некоторых окон зданий вырываются желтые  языки
огня. Из  подножия заволокло дымом, откуда вырывается и на огромной скорости
мчится в нашу сторону бээмпэ.
     - Освободи дорогу! - орет мне полковник из оперативного отдела, который
выскочил на середину улицы с  автоматом наперевес  и, озираясь по  сторонам,
пытается "вытащить" первый бронетранспортер из нечаянной пробки, крутя рукой
в воздухе.
     Наконец машина выбирается на проспект, и мы идем в сторону многоэтажек.
Внутри  машины  тесно и полутемно, Слышно, как снаружи нарастает стрельба. И
непонятно,  откуда  стреляют. Я примостился  за спиной  у водителя,  который
прямо-таки прилип глазами к триплексу.
     - Что видишь, Володя? - спрашиваю.
     -  Справа боевая машина пехоты подбитая, а рядом вроде человек лежит, -
отвечает водитель.
     - Дорога шире становится или уже?
     - Шире.
     Я,  наконец, начинаю понимать, что предпринимает Здориков:  он пытается
прорваться к президентскому дворцу,  где к этому  времени  дела у самарского
полка становятся  совершенно  катастрофическими:  снайперами  выбиты  многие
офицеры, управление подразделениями разорвано.
     Через некоторое  время и передний, задний  бронетранспортеры  открывают
стрельбу. Оптимизма у  меня  не  прибавляется,  и  я  в  который  уже раз за
последние годы даю слово, что это моя последняя командировка на войну.
     Приблизительно  через час мы  были за городом.  Нам  так  и  не удалось
пробиться  к центру. Машины остановились в  поле. Вокруг  - тьма.  Лишь  над
Грозным  развевались знамена  пожарищ,  да  слышна  была  доносящаяся оттуда
стрельба.
     На  КП  корпуса  мы  с Орловым  рассматриваем  карту  Грозного.  Входит
Здориков. Утыкает палец в одну из улиц. "Где-то два с половиной километра не
дошли до дворца". У нас вытягиваются лица.
     На обратной  дороге мы  встретили вырвавшуюся из  города передовую роту
самарского  полка.  Одну  боевую машину  пехоты  у  них сожгли:  сгорело три
человека, три машины подбили. Выходили из Грозного на оставшемся БМП.
     В городе идут ожесточенные бои. Особенно в районе вокзала, где в здании
обороняются солдаты  и офицеры майкопской бригады. Ее комбриг Савин  ранен в
ноги  еще  в  середине  дня.  Выходить  из  окружения  отказался.  Последняя
возможность  была в  сумерках. "У меня здесь больше  шестидесяти  раненых, -
сказал Савин, - и я их не брошу".
     С  вокзала  постоянно  просят  о  помощи.  Здориков  материт   каких-то
десантников. Только  на следующий  день  от офицеров  корпуса  я узнал,  что
буквально в двух километрах от вокзала были какие-то десантники. Еще днем на
них вышли  с КП корпуса с просьбой о помощи с тыла. Десантники прошли вперед
несколько  сот  метров.  У  них  подорвалась  машина,  и  они  добросовестно
выкатились из города.
     Ночь:  на  вокзале подсчитывают боеприпасы и бинтуют раненых; на КП все
на нервах. Пуликовский ни разу не оторвался от стола.
     Первого января с утра на землю  падает густой туман. Всю ночь  в городе
продолжали сражаться разрозненные подразделения северной группировки. К утру
связь с некоторыми из них прекратилась.
     По телевизору объявляют о взятии Грозного. Весть моментально разносится
по КП. Офицеры смотрят в мою сторону волками, как  будто это я передал на ТВ
столь  нелепое  сообщение.  Второй  батальон  майкопской  бригады  засел  на
товарной станции  и  не может пробиться вперед  к первому,  что  на вокзале.
Второй тоже в окружении.
     Офицеры время от времени собираются группами. Густой и непроходимый мат
тонет в  вязком  тумане: "Звонит сегодня из  Моздока направленец на бригаду:
"Позовите  Савина".  Я  говорю,  что  тот   в  городе.   "Вы   что,  еще  не
опохмелились?" - спрашивает. А я как закричу: "Савин  в городе, в Грозном, в
окружении воюет. Трубку бросил и больше  не звонит"; "А мне сегодня утром из
штаба округа  звонок: доложите расход боеприпасов. А я  говорю:  пошел ты...
Тоже бросил трубку  и тоже мне звонит": "Сволочи, людей на смерть послали, а
сами сели  к праздничным  столам!" "Где  эти  спецназовцы? Где эти  парни  в
масках? Как  до дела  доходит, так восемнадцатилетний пацан  и гибнет!"; "Ну
"соседи"! Мужики рядом гибнут, а они им даже не помогут"; "Вчера из Толстого
Юрта генерал по вертушке в Моздок улетал. Его просили подождать еще немного:
раненых  должны  были  привезти.  А  он  на часы  посмотрел, рукой  махнул и
улетел";  "Ха, да мужики рассказывали,  что вчера там  же пьяные тыловики из
пистолетов по банкам  с  огурцами стреляли"; "Вот  сволочи!"; "Вчера в  наши
частоты  чечен залез.  Мужики  сразу перешли  на  запасные, а  я еще  с  ним
разговаривал, время выгадывал"; " Что говорит?"; "Что, что?  Убитых забирать
будете? - спрашивает. Я говорю, что, конечно, а дадите?  Не знаю,  отвечает,
посмотрим";  "А  я  с  этим,  ну, как  его Ковалевым,  наверное,  целый  час
разговаривал. Тоже в  наши частоты залез"; "И что говорил?"; "Ну что?  Зачем
сюда пришли, говорил. Здесь  все  мирные. А  я спрашиваю: стрельбу в  городе
слышите,  это  что  тоже   мирные?  Он  мне  про  какого-то  пастуха   начал
рассказывать, как тот продал  двух коров и  купил автомат.  А  я ему говорю:
если  он  мирный - зачем автомат?";  "А еще что говорил?";  "Да я и не помню
уже";  "Будет  авиация  сегодня?"; "Какое!  Летчики  отказываются  лететь!";
"Гады!  Своим  не  помогут!";  "Все,  возвращаемся  - увольняюсь  из  армии!
Надоело!"
     Стихийные группки образуются  на территории КП постоянно и целый  день.
Сведения обрывочные и неточные. Не понять, кто убит, кто ранен, а кто пропал
без вести.  Окруженным никто не помогает.  Офицеры скрежещут зубами и клянут
МВД.
     Только  на  следующий день  разрозненными группками начали выходить  из
города солдаты и офицеры: кто под город, а кто-то примыкал к другим частям в
Грозном. Судьба комбрига Савина и всех его людей на вокзале была по-прежнему
неизвестна. Знали только  то, что  он решил  самостоятельно  пробиваться  из
города. А для того, чтобы это удалось, все его радиостанции замолчали.
     - Идиоты  мы, идиоты!  - орал  возбужденно на КП  подполковник, который
выбрался из  окружения и только-только  добрался до своих.  Офицеры  тискали
подполковника,  обнимали, где-то  он уже хватанул водки, но  напряжение двух
дней  боев не покидало его.  Ведь это именно он пробивался к комбригу Савину
вместе со вторым батальоном. - Мы в город зашли, по рации говорим, а чеченцы
все  и  слушают.  И  бьют  нас,  аккуратно так, с  расстановочкой: на  одном
перекрестке одну машину, на  другом - другую. Правильно сделал Савин, что из
связи вышел! Правильно!
     О  Савине  по-прежнему  никаких  известий.  Но  все офицеры  продолжают
верить, что он  и  его солдаты  живы.  Сведения  самые  противоречивые. Одни
говорят, что на оставшихся машинах, если  в них горючее  из  подбитых, Савин
решил  прорываться к  стадиону,  где находилась  в то  время  мотострелковая
дивизия. Другие утверждают, что разведподразделение, посланное Пуликовским к
вокзалу, дошло-таки до  него,  загрузило всех раненых  в  машины  и  колонна
начала вырываться из окружения, но БМП, где находился комбриг, было подбито.
Кто-то крайне тихо и осторожно предполагает, что станции замолчали по другой
причине.
     - Нет! - орет подполковник. - Нет. Мы ведь  слышали, как они воевали. -
И, найдя глазами кого-либо из офицеров, в который раз начинает рассказывать:
- Понимаете, подошли мы к вокзалу!  Подошли, но с другой стороны, со стороны
железнодорожных путей. А дальше пройти не можем. Увязли на товарной станции.
Заняли круговую  оборону. Так и  бились  почти  двое суток. Тридцать  девять
человек  нас было.  Бойцы -  молодцы. Никто  не  струсил. Хорошо  воевали. Я
вообще так скажу: там, где были офицеры или человек по десять  - пятнадцать,
в плен  никто не  сдавался. Никто! Сдавались  те  бойцы, чей  танк  или  БМП
подбили, и  они  сидят втроем -  вчетвером,  а вокруг никого из  наших.  И -
сдавались. А  так  нет -  никто.  Бойцы хорошо воевали. Да и  дудаевцы  тоже
хорошо.  Но  я  так скажу: чеченов  среди  них - мизер,  потому  что  больно
грамотно воюют. Наемники.
     Я выражаю сомнение. Подполковник вспыхивает.
     - Говорю тебе  - наемники. Утром перед нашими позициями половины трупов
не было. А  знаешь почему? Потому что чечены своих забирают. Чужие им зачем?
А сами как воюют? Сидим на позиции, смотрим - два огнеметчика в нашу сторону
идут, впереди пацана толкают.  Мы как влупили  по ним. Боец один орет: зачем
мальчика убили? Я ему: Му...ак, да они  нас через пару минут всех бы сожгли.
Знают, что русский человек не стреляет в мирных, вот этим и пользуются. Или:
идет группа - мужчины, женщины, дети.  А потом по  нам  оттуда  мужики огонь
открывают. Сжечь этот  город надо! Весь разбомбить. Кстати, правильно сделал
Савин,  что из  радиоэфира  вышел.  Я  вон  тоже  нашим  передал,  что утром
прорываться буду, а  сам еще во  тьме на  нескольких машинах  ушел прямо  по
железнодорожным путям. Чечены  этого не ожидали. Мы на улицу выскочили,  еще
метров  пятьдесят  прошли,  и  тогда  нас  подбили.  Из  машины  выпрыгнули,
пробежали метров четыреста и слышим, как машина взорвалась. Так вчетвером по
улицам и пробирались.
     К   группе  подходит  генерал  из  Приволжского  округа.  За  сутки  до
наступления я видел его на КП самарского полка. Тогда генерал месил грязь не
хуже трактора "Беларусь" и лез под каждую машину.  Помнится, в тот момент  я
подумал, как отличается он от тех генералов, которые сидят в Москве.
     - Как полк? - спрашиваю я.
     - Нет полка, - отвечает генерал, и лицо его кривится.
     - Поспешили, товарищ генерал. Поспешили! - кричит подполковник.
     -  Это  не  мы  поспешили,  а нас  поспешили,  -  тихо говорит генерал,
разворачивается и уходит.
     В  офицерских  рядах  гул:  "У-у...  сами отмажутся,  а наших  крайними
делают"; "У них всегда  так - виноват тот, кто  командует  подразделениями и
частями!"; "На Пуликовского смотреть уже страшно.  Какую ночь мужик без сна!
Все  в  телефоны хрипит"; "А  ты  думаешь - это  кому-то надо? Его все равно
козлом сделают".
     И офицеры начинают  вспоминать, как шли они по Чечне и как от командира
корпуса постоянно требовали результата.  Бригада между тем и так ходко  шла.
На пятьдесят  километров от "соседей"  оторвалась. А  потом  заняла круговую
оборону и  долго так стояла.  Но замкомандующего  округом постоянно требовал
результата:  вперед,  вперед,  взять  перевал.  Пуликовский,  хоть  мужик  и
выдержанный, чуть ли не до мата дошел: без  поддержки брать перевал не буду,
не собираюсь губить  людей. И  когда их почти  каждый  день  обстреливали из
минометов, замкомандующего отошел  километров  на пять -  шесть  в  сторону,
забрав разведроту,  подразделения  спецназа и  два танка:  "Охранял себя..."
Теперь и он, и командующий округом, и начальник штаба - в Ростове. "Смылись.
Заболели,  наверное?"; "Ага, заболели. Там же сейчас  военный городок сдают.
Вот  они  квартиры  и распределяют!";  "Не  всю,  получается,  еще  Германию
составами вывезли!"; "Какое  всю!  Когда ж  тут  воевать.  Не умеют!"; "Зато
тащат  хорошо!". Долгий,  затяжной,  густой, как осенний дождь, мат. Сиплые,
севшие  на  сыром  воздухе и  на  крике  офицерские  голоса  кроют  окружное
начальство, на чем свет стоит.
     Чуть позже выезжаю на  КП самарского полка. Мокрая, перемешанная грязь.
Редкие грузовые машины стоят в лесочке. Танков, БМП, бронетранспортеров нет.
Пусто, голо. Груды мусора. Разбитые  ящики. Пустые окопы. Возле  машин ходят
грязные солдаты. Спрашиваю про первую роту самарцев, которая вырвалась ранее
из  окружения.  Солдаты  машут  руками  в  разные  стороны.  Наконец  нахожу
знакомых. Последний раз я видел их в день перед штурмом.
     Усталые парни  сидят на  ящиках  и термосах  возле  костерка.  С  одной
стороны стоят два БМП, с другой -  грудой свалено оружие, гранатометы, хлеб,
консервы,  каски,  бушлаты. Кто-то  из  солдат ест,  кто-то  читает  письма.
Периодически  грохочет артиллерия. Две батареи стоят в полях справа и  слева
от дороги. На выстрелы никто не обращает внимания.
     Подходит ротный:
     - Ну, как?
     Тяжелый,  долгий,  почти  ненавидящий  взгляд,  а  потом   медленно,  с
расстановкой, даже растягивая слова:
     - Я лучше промолчу.
     Сидим возле костра. Время от времени кто-нибудь из солдат рубят топором
ящик из-под боеприпасов, и подбрасывает дерево в костерок.
     Подтягиваются взводные.
     - Димку помнишь?
     Ротный напрягается:
     - А, помню!
     - Убили его.
     Потом перечисляют еще несколько имен. И все - убит, убит, убит.
     К ротному подходит один из солдат:
     - Когда на Грозный снова пойдем?
     - Не навоевался? - спрашиваю я.
     Маленький солдатик шмыгает носом и решительно отвечает:
     - Земляка мы там потеряли. Он в БМП сгорел.
     По настроению  солдат вижу,  что  они  и  самом  деле  не  прочь  вновь
отправиться в город.
     Сидим.  Изредка  перебрасываемся словами. Костер  затухает.  Солдаты то
отходят от нас, то подходят вновь. Ротный смотрит в никуда.
     -  Помнишь  танкистов из майкопской бригады?  Они рядом стояли, - снова
спрашиваю у ротного.
     - Помню.
     -  Один вчера погиб.  На него перед Чечней приказ об увольнении пришел,
но он с ребятами остался. Как их  бросить в такой момент, говорил. А другой,
комбат,  прорвался  с  тремя  танками  к  вокзалу.  Последнее,  что  слышали
связисты:  "Разворачивай башню вправо, там гранатометчики". А ведь у него  в
апреле жена должна рожать. Первенца.
     Грохочут самоходные установки "Гвоздика": обстрел города продолжается.
     - Танк, танк горит! - кричит кто-то.
     Мы  выходим  из-за деревьев  и  видим,  как в  поле красно-желтые языки
пламени рвутся со  всех сторон танка.  Черный  дым поднимается вверх. Ротный
куда-то убегает. Пожар становится все сильнее.
     Солдаты стоят рядом и гадают: жив экипаж или нет?
     Потом  мы возвращаемся  к костерку.  Зола,  обугленные  доски. Один  из
солдат  начинает  колоть дрова. Рядом кто-то  обливает соляркой прошлогодние
газеты,  которые   сюда  только  привезли.  Поджигает.  Тугой  газетный  ком
постепенно разворачивается, и я вижу фотографию Ельцина и  успеваю прочитать
набранные под ней крупно  строки: "Обращение Президента... по поводу событий
в Чечне".

     11. 01. 95 год (Моздок - станция Садовая - Грозный)




Last-modified: Sun, 10 Oct 2004 07:59:43 GMT
Оцените этот текст: