, как думала Ирка и как временами казалось самой Свете, но иногда, беглым лучом в ее сознании проскакивали другие картины - без стариков и чужих денег, и тогда она сама не знала, что правдивей: ее желания или мысли, слова или намерения. Она перевернула страницу. - Вы интересно в Мексике живете... Дом громадный и с бассейном! - она тихо рассмеялась. - У меня есть все, - ответила Анжела. - Есть сокровища из Зимнего дворца. Я даже мою их своими собственными руками - статуэтки и тарелки. Но за все надо платить! Такой дом надо купить, а потом его содержать. Это я всегда говорю в моей отповеди завистникам - всем этим советским, всем этим середнякам. - Сколько фоток... - Двести сорок шесть. Муж без ума от меня и всего русского. Мы же носители старой культуры. - Питер по-русски говорит и еще на двух языках, - бегло вставила Ирка. - Он русскую историю читал, может князей по порядку назвать, - Анжела, вытянув пальцы, взяла бокал. - Это лишнее. Душе важнее токи, влияния. Чувствуете, детка, как они вас пронизывают? - она оценивающе взглянула на Свету. Той редко доводилось вести такие разговоры, но она сочувственно ответила: - Я, как и вы, то на земле, то на небе, - и тоже оглядела потолок. - Люблю подумать о чем-нибудь таком, пофилософствовать... Ой, а здесь вы без ничего! - Я красиво позирую, все любят смотреть на меня. Даже Иркин Боб понимает, а сначала был весьма серенький. Но и в этом городе не все безнадежно. Рядом есть люди, умеющие ценить женский шарм. Этот мальчик - Илья, вы заметили его, не правда ли? - Анжела вопросительно взглянула на Свету. Та кивнула, с любопытством сверкнув глазами. - ...Я с ним была дружна в бытность мою здесь... - Анжела дотянулась до коробки с сигарами, неторопливо закурила, обвела глазами комнату, и Свету поразила эта сигара в длинных женских пальцах... Как будто крючок в новую и еще не понятную для нее жизнь. - Он очарователен, - продолжала Анжела, - одаренный юноша с охлажденным, усталым умом. В нем бездна романтизма, скрытого под маской бывалого, насмешливого скептика. - Полулежа, она откинула голову на подушки и медленно добавила: - Вокруг него всегда вился кружок молодых женщин... Света замерла в своем кресле, а Ирка не отрывала жадного взгляда от лица сестры. - Он всех покорял своей царственной разочарованностью... - протянула Анжела почти шепотом, и ее глаза загадочно заблестели. - Но он не так прост, чтобы не понимать своей цены. Я выбрала его! Такие мужчины по-настоящему украшают жизнь женщины, если она в состоянии удержать выпавшее на ее долю счастье, - прибавила она, не глядя в глаза женщинам. - Когда мы с мужем уезжали отсюда, он не мог найти себе места. Мы были красивой парой, правда, Ириша? - Я думала, ты бросишь мужа! - воскликнула Ирка. - Любовь должна украшать жизнь, как произведение искусства. Ее нельзя ни портить, ни смешивать ни с чем. Это сосуд отрады, источник поэзии... и так далее. Отними у меня любовь, и я зачахну, ибо она благословляет мою жизнь! Ирка всем видом выражала горестное раскаяние от неудачного замечания. Анжела встала. Было ясно, что она произвела сильное впечатление на слушательниц и осталась им довольна. Они вышли в гостиную и заметили, что гостей прибавилось. В одном углу звенела музыка, в другом - на экране телевизора шикарный мужчина раскуривал толстую сигару, другой рукой лаская бедра истомленной брюнетки, прерываемый воплями: "Распродажа! Кофточки дешевле на полтора доллара! Купите прямо сейчас!" - Познакомьтесь: Илья. А это Вадим и его жена Лена. Из Питера. - Новенькие Оля и Саша, первый Новый Год в Австралии. - У тебя, Светочка, тоже здесь первый Новый Год? Это наша Светочка! На Свету смотрели. Но так как это продолжалось немного дольше, чем следовало, Ирка произнесла: - Моя сестра, Анжелика! Они с Питером ненадолго прилетели из Мексики. Питер - торговый атташе. Света одарила гостя ослепительной улыбкой, чувствуя, как из глубины поднимается восхитительный вихрь. Она заливалась переливчатым смехом, не слишком громко, но погромче остальных, так что несколько мужчин из дальнего конца комнаты с интересом повернули головы в ее сторону. - Давайте к столу! - крикнул кто-то. Все потянулись в столовую, зашаркали, загремели стульями в приятном предвкушении, захлопали бутылочные пробки, смех, гам, убери цветы, они мешают, попробуй - это вкусно, а где вы селедку достали, я давно ищу, а вот в таких банках, израильская, я тебе потом покажу, какая. Я немецкую брала - кислая. А вот сюрприз - огурчики домашние! Мама сделала к празднику. Прямо как в Москве! - Да что вы в Москве не видели?.. - Давно пора России стать цивилизованной страной! - Эта страна, эта похабень, рассчитана на середняка, - вразумительно объяснила Анжела. - Сегодня середняк остался ни с чем. А их большинство. - Они считают, что мы им должны, - Ирка оглядела всех, ища поддержки. - Потому что нам хорошо! - Я вчера то же самое сказала. - Боб - это русский праздник! Шампанское пей, потом пивом надуешься! - Он только пиво! - добродушно засмеялась Ирка. - С Новым Годом! С новым счастьем! - Пожить - так пожить! - Я был в Италии на конференции. - Илья наклонился к Свете: - Я физик. По мне - зарплаты в Италии маленькие. Я считаю, - сказал он с нажимом на слове "я", - я считаю - это не для белого человека. Итальяшки, как цыгане. Ну конечно, музеи, искусство. А только иду я с итальяночкой по Риму мимо святого Петра, и вдруг так подумал: "А вот провались эти соборы и дома вокруг, и ты вместе с ними - я не оглянусь и дальше пойду". - В Америке неплохо платят, мне научники говорили, - вставила Ирка. - Главное, чтобы бабок больше! - Это смотря где... - проговорила Анжела. - Если бы мне устроили вернисаж в Кремле или Эрмитаже и платили за это ихние деньги, я бы там никогда продавать свое творчество не стала. Вертолет бы за мной прислали - не поехала бы. А в Париже на метро добиралась! - она оглядела слушателей, наслаждаясь произведенным эффектом, и добавила: - Вот так - без России выжила, не пропала, всем нос утерла! - Слушайте, что у нас было! - простодушно глядя на сестру, встрепенулась Ирка. - Есть тут из "старых" русских Николай Николаевич, у него дом такой приличный. Живет в Австралии около тридцати лет. А у него родственник дальний, Тропишин, в государственной конторе работает. Его после двадцати лет работы обвинили, что он - русский шпион, и в суд потащили! И статью в газету сунули - до решения суда! Опять, - говорят, - русские шпионы понаехали, иностранцы поганые, китайцы да Васьки русские, они, Васьки, не знают, на какое место презерватив надевать, а понаехали к нам сюда, у себя все развалили, теперь к нам понаехали... - Опозорили человека на старости лет! - Они не человека, они страну нашу несчастную позорят, - вдруг вступил в разговор молчавший до сих пор Вадим. Света оглянулась и увидела человека, которого она, вероятно, могла встретить раньше: борода, не совсем прибранные волосы, вытянутое лицо с сеткой морщинок, разбежавшихся вокруг глаз, и сами глаза, смотрящие как будто мимо окружающего. Такие люди в прошлой жизни, в России, не выбирали Свету, и хотя она тоже не испытывала к ним тяги, это задевало. С ними только интересно, решила она. Еще с минуту она смотрела на Вадима и, едва ее согрело чувство узнавания знакомого ей характера, ей на ум пришла та же мысль, что когда-то Лене: "Как он все-таки не подходит к этой стране!" - Сразу - шпион! Я всегда имел подозрение об ихнем равноправии! - говорили справа. - А я считаю, России пора стать цивилизованной страной. - Тебе налить еще? Илья усмехнулся: - В России все иностранное: названия, наклейки, словечки, костюмчики, даже интонации. А здесь смеются: де, нам подражают, костюмы наши надели и к цивилизованности друг друга призывают! - Россию презирают с обеих сторон, - ответил ему Вадим. - Русские - изнутри России, а местные - отсюда. - Как же это, собственно, местные презирают? - азартно вскричала Ирка. - Вы же сами про статью в газете рассказали, про русского! - Про Россию по телику показывают, весьма оригинальное искусство, - вставила новенькая Оля. - О русских так критически. Думаешь, так нам и надо, так и надо! - Они передачи покупают, где гадости о русских говорят: в Польше и в Прибалтике, - ответил Илья. - Сколько же можно русским прощать? - поинтересовался Шустер, с улыбкой оглядывая компанию. По его лицу было видно: даже если бы привели обратный аргумент, он все равно бы задал этот вопрос. - Значит, вам приятно выставить Россию на посмешище? - спросил Вадим. Анжела улыбнулась светской улыбкой: - За державу обидно? Вокруг засмеялись. - Разве можно опозорить страну, которая сама себя не уважает? - мрачно заметил Илья. - Не страна себя не уважает, это люди себя не уважают, как будто у всех поголовно комплекс неполноценности. Кто-то крякнул. - Вы так говорите, Вадим, потому что в Австралии живете. А что же вы из своей прекрасной России уехали? - спросила Оля. - Все эмигранты крепятся, но этот вопрос непременно зададут. - А что, - Илья повернулся к Оле, - если бы мы в Зимбабве мыкались, вы бы нас простили? - Английские старики и старухи живут в Австралии, - ответил Вадим, - но по сорок лет вспоминают Англию, считают себя англичанами, и австралийцы их за это уважают. Только эмигранты из России поносят свою страну. Русский из деревни на Россию руку не поднимет, а газетчик, кинорежиссер - запросто. Здесь, в университете на русском отделении провели опрос: "Опишите, как вы представляете себе русскую семью?". Студенты ответили: женщины носят кокошники, в квартирах живут свиньи. Муж приходит домой и залпом выпивает бутылку водки. Мужчины - это "новые русские" или алкоголики. Русские женщины бывают двух типов: бабка в платке или проститутка. Спросили: oткуда вы это узнали? Ответ: из российских фильмов и газет. - Ну и что? - спросил Шустер. - Да то, что интеллигенция ненавидит Россию и народ, но млеет от патриотизма английской старухи! - А вот Говорухин снял фильм о России, - напомнил Шустер, - сурово, но справедливо. Вы не согласны? Вадим резко обернулся к нему: - И этот фильм я имел в виду: жили люди, но не создали ничего ни талантливого, ни высокого. Но появился Говорухин в белых штанах и осудил их всех - не народ, а отребье! - Это фильм! - воодушевился Илья. - Дебильные старухи, развалившиеся города, убожество, грязь. Русские мужчины: разумеется, пивная точка. Бидоны, кастрюли над головами. Мат. Перекошенные лица крупным планом. Питие на газонах. Один долго блюет на траву, другой мочится на дерево. Нескончаемо и смачно. Как австралы смотрели эту неожиданную правду? - Илюша, это и есть правда, - сказал Шустер. - Только в России ты ее поносил, а здесь - защитником заделался! Илья отмахнулся; видно было, что этот разговор начался у них давно. - А это - единственная правда о русских, вы как думаете? - спросил Вадим. - После фильма я вынужден был краснеть перед австралийцами, кто сохранил в таких условиях сочувствие к русским и пришел спросить: что все это значит? Но результат был прост: за полгода на экраны не вышел ни один русский фильм: ни художественный, ни документальный. Пропала бы Россия без таких патриотов! Как всегда в эмигрантской компании речь шла о России. Но сегодня тон разговора был другой. Обыкновенно, в главном собеседники бывают согласны друг с другом и разговор идет по раз заведенному кругу, часто в одних и тех же мыслях и выражениях. Сейчас Вадим, посещавший эти сборища по настоянию жены и молчавший, неожиданно возразил, и атмосфера быстро раскалилась. Может быть, он сегодня говорил откровеннее и резче оттого, что дурной фильм Говорухина явился к тому последней каплей, или из-за тона разговора, а, может быть, от своих непрестанных мыслей о России - от тяжести этих мыслей и своей усталости. - Вадим, - обратилась к нему Анжела, - я в одном с вами соглашусь: интеллигенция в России - это миллионы бездельников, которые прозябали в НИИ. - Я ничего подобного не имел в виду! - изумленно ответил Вадим. - Мы с вами среди разной интеллигенции жили. - У вас и логика! - пожала плечами Анжела, a Илья сказал: - В Париже Андрея Синявского в шутку спросили: "Что вам было легче: полгода в советском лагере или полгода в Париже? - В лагере, - ответил он, - потому что там я был все-таки в России". На лицах появилось раздражение. - Много среди интеллигентов Синявских? - буркнул Вадиму Илья. - ...Среда такая, - ответил тот. Шустер, обращаясь ко всем, сказал: - Россия нас с грязью мешала, кто мы были перед ней? - вши ничтожные. - Он жестко посмотрел на противников: - Это все понимают! - Вы предлагаете в ненависти объединиться? Создайте на этой основе политическую партию. Только зачем для этого было в Австралию уезжать? В комнате повисла тишина. - Ну ты даешь! - воскликнула Лена, с резкой неприязнью взглянув на мужа, и смущенно оглядела компанию. - Он слишком много дома сидит, у него характер портится! - Если многого добился - имеешь право судить! - подняла голос Анжела. - Мы не только уехали, но стали людьми! "Самоутверждаетесь? В себе не уверены?" - хотел спросить Вадим, но вовремя прикусил губу. Он неожиданно осознал, что от его слов они почувствовали себя обманутыми. Здесь называли, но никто не считал себя счастливым. Эмигранты говорят: "Мне хорошо, а им в России - плохо". Но, в действительности, они думают: "Мне плохо, но поскольку им еще хуже, то мне здесь уже хорошо". - Нам надо вписаться, стать такими, как австралийцы, - начала Оля, и выговариванием прозвучали ее слова, - а это тяжелая работа. - А если я ломать себя не хочу? - спросил Вадим, кажется, догадываясь. Илья вдруг весело крикнул: - Природу свою не вывернул, а - в счастливые! Не по чину берешь! Вадим рассмеялся, Анжела резко встала, сверкнув на Илью глазами, и отошла в сторону. Шустер скривился и принялся доедать что-то с тарелки. Почувствовалось смущение и разброд. Вадим тоже встал, прошел несколько шагов туда, обратно и услышал: - Что мы видели в этой стране хамов и воров, как сказал один интеллигентнейший литератор? - То, что вам здесь никакими деньгами не заработать, - ответил Вадим. Начался гам. Кто-то кричал быстро и неразборчиво, упало несколько вилок, стукнула дверь за Анжелой, в негодовании вышедшей в другую комнату, потом - за Иркой, побежавшей ее успокаивать. - Вадим, у вас такая аура агрессивная! - возмущенно воскликнула Оля и пересела на другой стул. - Да что там есть?! - крикнул Шустер. - Родная среда, - ответил Вадим. Света закусила губу. Многие отвели глаза. - Балет, шахматисты, музыканты... - холодно щурясь, сказала Анжела с очевидной издевкой. - Грандиозно, как все в этой стране! - Давайте посмеемся над балетом, шахматами и ракетами, - Вадим поднес свой бокал и чокнулся с Анжелой. Зазвенел хрусталь. - Давайте дружно, давайте все вместе издеваться над своей страной! Света с любопытством смотрела на Вадима. - Не верю, что вам нужна эта поганая Рашка! - бросил Шустер. Вадим обвел глазами компанию: - Этот человек напористо оскорбляет Россию. - Он повернулся к Шустеру. - Кто дал вам право шельмовать нашу Родину? - А мне не нужно на это право! - засмеялся Шустер. - Я знаю правду! - крикнул он, чувствуя, что нашел объединяющую идею, а Вадим подхватил: - Шустер, да какой только правды не бывает! В "поганой Рашке" начальник Беломорских лагерей был - Коган, заместитель начальника ГУЛАГа - Раппопорт, помощник начальника ГУЛАГА - Сорензон, начальник главного управления тюрем - Апетер, начальник главного управления лагерей и поселений - Берман, начальник Беломорско-Балтийского лагеря - Фирин. Весь коммисариат внутренних дел ОГПУ в полном составе: Фридберг, Блат, Заковский и все видные работники ОГПУ-НКВД: Шапиро, Кац, Зайдман, Розенберг, Гинзбург, Баумгарт, Гольдштейн, Дорфман - места не хватит перечислить их - создателей концентрационных лагерей. И все это в "Рашке". Не желаете поговорить о такой правде? Шустер отмахнулся: - Ну и что! Вадим открыл дверь и вышел в сад. - Что-то Вадим стал меняться... - сказал ему вслед Шустер. - Может, ему кто платит? Глава 5 Музыка, гам, чудная красота и сладость ночи развязывали языки и желания. Гости изчезали из-за стола и вскоре небольшими группками кружили по саду и дому, подливая вина, болтая и втягивая более трезвых в круговорот праздника. Перед Шустером стояла тонкая задача: в нужный момент сцапать Свету и под шумок увезти к себе в спальню для дела, о котором он не мог ни на секунду забыть и крутился по сторонам, выглядывая, куда же она запропастилась. Света, основательно захмелев, выбежала в сад и нашла скамейку в кустах. Голова кружилась, она чувствовала себя восхитительно. Одурманивающее марево и томительность южной ночи обвалакивали тело, тонкими нитями пробегая по коже, неистовым стрекотанием миллионов цикад и неистовым сиянием миллионов звезд очаровывая и оглушая. Она прислушалась, как вдруг ветки раздвинулись, и в проеме появился Илья, держа в одной руке початую бутылку, в другой два бокала. - Вы знаете, что вы - красавица? - сказал он, совершенно без смущения рассматривая ее, - красивый и уверенный в себе. Света засмеялась: этот парень был вполне в ее вкусе - сексапильный и независимый. Правда, сломить сопротивление таких, как Шустер, было проще, но здесь и победа была несравненно слаще. От ее интимного смеха, от этого приглашения неистовая дрожь пробежала по его телу. Он опустился около нее, стал целовать обнаженные ноги. Легко провел пальцами по бедрам, прижимаясь, шалея. - Илья... - прошептала Света, дотрагиваясь до его плеч, как будто с намерением оттолкнуть, но, в действительности, ее руки зарылись пальцами в его волосы и остались там - в точности так, как это делают кинозвезды. Он поднял к ней свое лицо. Сейчас оно горело, окрашенное желанием, и удивительно красивы были его выразительные и сияющие глаза. Он тянулся к ней, и было видно: он ни секунды не сомневается в том, что задуманное будет доведено до конца. Она поняла это, запомнила и засмеялась, волнуясь грудью, наклонившись к его пылающему лицу. Илья стиснул ее, смял, не вынеся муки, схватил на руки и, впившись губами, поволок в самую темень кустов. - Вкусная девочка! - причмокнул на соседней скамейке Боб, Иркин муж, прислушиваясь к возне. - Вкусный мальчик! - откликнулась Анжела и налила шампанского Ирке, Бобу и себе. - Приятно слушать чужую страсть, у меня мурашки... Однако, мы не можем позволить этому зайти слишком далеко. Такой чудный мальчик... И Шустер огорчится, ведь он случайно может что-нибудь узнать. Боб, пойди, покашляй, да не пугай! - прикрикнула она, услышав, как он ломит сквозь кусты. Вскоре посланный вернулся, а парочка зашелестела в другую сторону. В темноте, прижав Свету к стволу дерева, Илья гладил ее ноги, перебирая и поднимая тончайшую материю юбочки. - Моей будешь... - шептал он ей в губы, - поедем ко мне - прямо сейчас! - Я голос Шустера слышала. - Ты спала с ним? - Нет, конечно. - Он тебя подарками заваливает. - Я не принуждала, - легко отозвалась она. - Конечно, но ты... такая... - Илья прижался к ней всем телом, - ты любого мужика склоняешь. Моя будешь... ах, как я тебя... - Это еще неизвестно... - запела она. - Как это неизвестно? Очень даже известно! - Максик - мой лучший друг. - Ах, лучший, говоришь... - Илья совершенно распалился и, потеряв голову, зашептал: - Еще не было такой бабы, чтобы я ее так хотел, а она мне не дала! - и почему-то сразу пожалел об этих, пророненных словах. - Пусти... хватит! - зашептала Света погромче, но Илья дрожащей сухой ладонью гладил ее живот, забыв все на свете. Она нервно засмеялась и довольно громко воскликнула: - Отпустишь ты меня, наконец! - сделав попытку протиснуть руки между своими бедрами и его руками. - Пусти же! Внезапно перед ними вырос темный силуэт, и гневный голос Вадима вскричал: - Подлец, она тебе говорит! Света мгновенно отпрянула назад, а Вадим, развернувшись, влепил любовнику ослепительную оплеуху. Света повернула к Вадиму разгоряченное лицо и, трепеща, звонко ударила его по щеке. - Кто тебя сюда звал?! - загремела она, наступая на него. - Защитник нашелся! Мужчины уставились на нее, выпучив глаза и ничего не соображая. В ужасной наступившей тишине стукнула дверь, и веранда, с прилегающими к ней дорожками, осветилась переливающимися огоньками, там и сям спрятанными в листве. - Эй, ребята, где вы тут, в потемках? - донесся встревоженный голос Шустера. Послышались шаги, смех, кто-то чиркнул зажигалкой, и лужайка наполнилась народом. Боб притащил коробку пива и раздавал всем по бутылке. Вадим сидел, оглушенный, на траве. Невдалеке, в такой же позе, привалившись к дереву, сидел Илья и криво ему улыбался. Открывали бутылки. Шустер в смятении тряс Илью за плечо, заглядывая ему в лицо, замирая от вихря внезапных, напугавших его предчувствий, и быстро, жестко застучавшего сердца. Из дома донеслась музыка, и, появившаяся Ирка взахлеб закричав: - Сколько вас всех собирать? Анжела с Питером уже танцуют! - потащила народ в дом. x x x В маленькой комнатке на другом конце дома Илья горячо шептал Шустеру: - Давай, соглашайся! - А что ты, собственно, хочешь? - Шустер с опаской разглядывал лицо Ильи. - Мы друзья со школы, и я скажу в открытую: ведь это та баба, которой ты снял квартиру? - Допустим. - Откажись от нее. Шустер вспыхнул: - С какой же стати? - Просто так. Я прошу тебя, понимаешь? - Абсолютно не понимаю. - Шустер смотрел на Илью, чувствуя ползущий из глубин панический страх. - Эта баба будет моя! - слово "моя" Илья произнес надменно, со значением посмотрев на приятеля. - Нет, милок, ты в школе всех девиц щупал... самый удачливый! Эту бабу я для себя нашел, уйму денег на нее ухлопал, а теперь приходишь ты и диктуешь, что мне делать?! - заорал Шустер, остервенясь. - Поскольку ты мой друг, я ставлю тебя в известность. - Что же ты за друг! - яростно огрызнулся Шустер и вдруг завизжал, плюясь: - Шкура ты, а не друг! - а в голове гремело: "Отберет! Отберет!" - Вот тебе и на! - Илья рассмеялся жестким, холодным смехом. Видно было, что он совершенно уверен в себе и ни на йоту не изменит принятого решения. Шустер это знал и ненавидел его сейчас вдвойне. Потому что отношения с этой женщиной должны были стать кульминацией его жизни. В Австралии очень мало женщин из России, и почти все они, конечно, замужем, а ему в силу его неказистой внешности и раньше было трудно найти желающих, - вся же надежда Шустера засияла оттого, что Света стала брать деньги, а это реальнейший шанс иметь, наконец, постоянную женщину. Но особенная точка - была ее невероятная сексуальная привлекательность. В мыслях Шустера эта женщина состояла из тела и одного, исключительно, тела. И мысли о ней, а, точнее, об этом теле, выводили Шустера из равновесия. Гладко выбритые щечки его тряслись, а в маленьких юрких глазках отражалась бешеная работа: немедленно найти выход, самый радикальнейший, спасительный. И он, этот выход, конечно же нашелся. - Илюша, зачем нам ссориться из-за пустяков, - он хохотнул, сально заблестел глазками, оценивающе рассматривая красивое, не знающее сомнений лицо друга, и начал: - У меня предложение: таких баб, как грязи, тебе с твоей наружностью ничего не стоит любую поиметь. А я дам тебе денег. Сколько ты хочешь? - щедро предложил он. Илья блудливо ухмыльнулся. Улыбка у него была неожиданная и не легкая: губы слушались с трудом, и видно было, что для него она необычна и неудобна, как досадное, но иногда необходимое действие. - Фу-ты, ну-ты, как ты до такого мог договориться? Это нестерпимо пошло. - Он выдержал паузу, наслаждаясь смущением Шустера, а в глазах его блестело удовольствие. В то же время было видно, что идея застала его врасплох, и он, в действительности, еще не знает, как к ней относиться. Но привычка выставить ближнего за глупца и, как правило виноватого, сработала, как рефлекс, - задолго до того, как он сам принял решение. Заметив некоторое колебание в глазах Ильи, Шустер заметно повеселел, оживился, заюлил и, наконец, конфузливо захихикал. На самом деле, он, конечно, не был сконфужен ничуть. - Елки-палки... а, впрочем, занятно, - тоже посмеиваясь, проронил Илья, принимая обычную для него роль главного и безусловно определяющего лица. - Смешно пообсуждать... Он прошелся взад и вперед, не без коварства поглядывая на приятеля. Шустер весь подобрался. Привыкнув за многие годы играть роль ведомого, что бывает часто в дружеских, так же как и в брачных парах, где более сильный определяет и навязывает, а зависимый подчиняется, смиряя свою гордость и желания, где, впрочем, каждая из сторон получает за это вознаграждение в виде дополнительных удобств, Шустер, наконец, почувствовал злобу. Не один раз за эти годы у него были поползновения освободиться от диктата, надменной беспардонности дружка, но каждый раз оказывалось, что Илья ему опять чем-нибудь да нужен: то совместная работа, активная и успешная, которую не так-то легко было прервать, да, кажется, и было бы глупо, то присланное Ильей приглашение в Австралию, составившее главное счастье Шустера. Все это витало в воздухе, и не дурак был Шустер, чтобы плевать на кормившую его руку. Но это было, было и прошло, а кто в здравом уме станет вспоминать прошлое? Добро, сделанное другими, забывается особенно быстро. Теперь же наступил чрезвычайный момент. Склонный к лирическим поступкам тогда, когда ему это ничего не стоило, сейчас Шустер должен был сделать все возможное, чтобы переломить волю, монолит решения Ильи. Он должен был сделать то, о чем только изредка помышлял, то, что еще ни разу не оформлялось в виде готового плана. Куш был сладок, а накопившаяся зависть, приниженность и страстное желание унизить соперника едва ли не слаще самой награды. - Денежки! - в восторге завопил Шустер, кривляясь. - Мы с тобой всегда понимали друг друга! - Конечно, понимали! - воскликнул Илья с восторгом ему в тон. - И поэтому я хочу предложить тебе то же самое! - Мне... - растерялся Шустер. - Стал бы я другому предлагать! Я бы взял эту телку и - дело с концом! Но ты как-никак друг, а между друзьями должны быть благородные отношения. - Ну и б... же ты, - скривился Шустер, чувствуя, что его козырная карта бита. - Берешь отступного? Деньги же, дурень! - А... - Шустер сплюнул и ухмыльнулся, - я больше дам! - Может, я больше дам... - задумчиво протянул Илья, почесываясь. - Ну, сколько ты мне можешь дать? - насупившись, встревоженно спросил Шустер. - Что у тебя есть такого, чего у меня нет?.. - Резонно... А слишком много я не дам, всего только девочка. - Вот видишь! - радостно ухватился за эту идею Шустер. - А я дам много, в долгу не останусь. - Давай, называй. - Это обдумать надо, вопрос не простой... Нужно время - решить, - тянул Шустер, ужасно боясь прогадать. - А сколько ты хочешь? - Я нисколько не хочу, но могу послушать, что ты предложишь. - Ну, например, тысячи три... - Что-о-о? И это ты называешь деньгами? - Илья грозно повысил голос. - Ты не видишь, кто перед тобой?! - Я хотел сказать, что четыре могу! - Ты обалдел совсем! - Илья легко встал, прошелся к окну, играя своим великолепно-сухощавым телом, и, заложив руки в карманы элегантного костюма, улыбаясь, повернулся на каблуках к Шустеру. Его встретил ненавистнический взгляд. Илья содрогнулся, веки его задрожали, но он сказал с неуловимым оттенком издевательства, тонко улыбаясь красными губами: - Я полагал, ты предложишь тысяч двадцать-тридцать... я-то знаю, как ты здесь налево накрутил... Тогда мы могли бы говорить. Но твоя сумма звучит смехотворно. - Такие деньги! Чтобы ты не трогал мою бабу! - взвизгнул Шустер, испытывая острое желание вцепиться в его надменное лицо ногтями, как это умеют делать женщины. - Она уже твоя? - живо спросил Илья. - Я подарками ее забросал, куда же она денется... - масляно пропел Шустер. Илья приблизил к нему лицо и с наслаждением зашептал: - Я ее полапал немного, и она, тепленькая, сказала, что не спала с тобой. Если бы этого гуся не вынесло, я бы довел дело до конца - прямо на травке! - Падла ты! - убежденно сказал Шустер. - От такого же слышу. - У меня есть какие-то принципы. - Неужели? - с комизмом осведомился Илья. - Ты - ничтожество, - оскорбительно-спокойно сказал он, задумчиво разглядывая приятеля. Шустер неожиданно для себя задрожал. - Кончилась наша дружба. - Он сидел с помутившимся взглядом. - Я тебя накажу. - Попробуй! - небрежно бросил Илья и легкой походкой направился к двери, но обернулся и, увидев опрокинутое лицо друга, доброжелательно сказал: - Подумай о нормальных деньгах - с тебя не убудет. x x x Стеная от раздирающего ее восторга, с трудом распрямляя затекшие коленки, из смежной с комнатой кладовки выбралась Ирка. Подслушанный разговор возродил в ней поистине страстные чувства. Она почувствовала бурю настоящей жизни, которая обыкновенно обходила ее стороной, а сейчас влила взаправдашний огонь в ее жилы. "Война из-за женщины! О-о-о!" - голова ее кружилась. Кипя пламенным нетерпением, так освежающим ее, Ирка побежала к Анжеле. Томно раскинувшись на подушках, та излагала Оле и Саше свою теорию трансформации духовной материи, обильно посыпая пеплом окружающие предметы. Молодая пара, ко всему в новой стране относившаяся с умилением, разиня рот слушала монолог. Ирка потопталась около них, но не осмелилась прервать сестру. В изнеможении от доставшейся на ее долю удачи, не в силах сдерживать гремевшую внутри бурю, она бросилась на розыски Светы, решив взять от жизни сразу все, что удастся. Она нашла ее в ванной перед зеркалом. Приседая, хватая подругу за плечи и захлебываясь, Ирка с наслаждением пересказала весь подслушанный разговор с прикрасами и дополнениями. - Как они тебя поделили, представляешь?! - радостно воскликнула она, жадно разглядывая следы огорчения на красивом лице. К ее глубокому разочарованию, Света не только ни обиделась, но была заметно польщена, легко и беззаботно смеялась и, видимо, чувствовала себя на высоте. Это уязвило Ирку. Добрая по натуре, она все-таки ожидала большего. Стараясь выжать еще какие-то упущенные возможности, она добавляла фантастические детали, казавшиеся уже нереальными, но Света только похваливала Ирку за расторопность. Внезапно она обернулась и беспечно спросила: - А что это за крем у тебя? Ирка остановилась в крайнем изумлении, словно ударилась лбом в стеклянную стенку, но сердце ее застучало, глаза сверкнули. - Я хочу себе что-нибудь подобрать, - ласково и просительно протянула Света, мгновенно оценив свой промах и твердой рукой выравнивая оплошность. - Я раньше не пользовалась, а теперь жарко и, наверное, надо... Ирочка, ты так хорошо во всем разбираешься - помоги мне найти что-нибудь подходящее? Ирка растаяла, открыла шкафчик с принадлежностями, и вскоре две женщины самозабвенно разглядывали баночки, оживленно судача на совершенно особом диалекте. x x x Праздничная ночь медленно перетекала в предутреннюю бессонную дрожь, гости, позевывая, разместились там и сям с чаем и сластями, когда дверь отворилась и в гостиной появилось новое лицо. - Николай Николаевич, с Новым Годом! Вошедший сразу привлек взгляды своей необычной фигурой огурцом, с плавным расширением на уровне талии. Наверху возвышалась закругленная голова, завершающая эту идеальную элипсовидную конструкцию. Голову, в свою очередь, венчала седая, ровненько подстриженная челка, очевидно привнесенная сюда из подросткового возраста и навечно украсившая эту запоминающуюся личность. Однако, известное легкомыслие в оформлении головы составляло только часть правды, ибо в целом фигура Николая Николаевича выглядела необыкновенно солидно. Добавив сюда только достоинство хороших очков, Николай Николаевич мог бы немедленно быть принят за профессора университета, если бы не неприлично-простоватый его взгляд, которые некоторые находили простодушным, а иные - глупым. В русском обществе Николая Николаевича любили и охотно звали, потому что с ним можно было оставаться самим собой, но все-таки не относились к нему как к равному, потому что у нас сильна иерархичность, где каждый чувствует свое социальное место и играет в свои маленькие игры. С Николаем Николаевичем это было не нужно. Кроме того, он многим помогал, хорошо зная условия страны и свободно владея двумя языками. Только удивительным образом и на английском, и на русском он говорил с акцентом, так что австралийцы принимали его за иностранца, а русские - за инородца. Небывалая простота и легкость участия в чужих трудностях мало помогли Николаю Николаевичу в завоевании достойного места в обществе, а, может быть, и явились для него роковыми, ибо его не уважали. Николай Николаевич помогал слишком легко и часто, слишком не ценил своих усилий, а это между нами как раз и почитается за глупость. Тем временем вошедший с достоинством поздоровался со всеми, только что не расшаркиваясь, и, подойдя к хозяйке, сказал: - Хочу, Ирочка, вас и Боба с праздником поздравить! Давайте расцелуемся! - и трижды облыбызал смеющуюся Иркину мордашку и довольного Боба, который, в свою очередь, аккуратно и смачно облыбызал его. - Николай, у тебя Пасха на Новый Год наехала! - раздался голос Ильи. - Мы, Илюша, кто давно здесь, традиции бережем: чем дальше от Родины, тем лучше в сохранности их надо пользовать. На его оборот речи на лицах замелькали улыбки, а Николай Николаевич, не замечая их, подошел к Илье что-то сказать, но внезапно разглядел через полумрак гостиной новую женщину. Она показалась ему столь соблазнительной, что он остановился на полуслове и изумленно взглянул на Илью: - Какая красотка... Замужем? - Такие не бывают замужем, - откликнулся тот. - Ты старожил, Николай. Она дочь Королькова Александра... - Знаю! Он в Дарвине мыкался, работал, где ни придется и хлебнул порядочно. А что, семья к нему приехала? - Света и ее мать, Нина Ивановна. - Погоди-ка... - Николай Николаевич что-то соображал, глаза его зажглись интересом. - Саша говорил, что у его жены был роман. А потом это всплыло, ну, он тихий, прощает и терпит, только жене говорит, ты решай, потому что нам невозможно так счастье поддерживать. Дождался, выгнала его жена, - приглашая разделить его чувства, улыбаясь, докончил Николай Николаевич - в точности, как многие, рассказывая печальные истории и ужасаясь подробностям, случившимся с другими, не могут, хоть и в самый последний момент, скрыть удовлетворенной и радостной улыбки, пусть и еле заметной. - А мы все наоборот представляли! - расхохотался Илья. Услышав его смех, подошла Света, задумчиво взглянула на него. Присела на высокий стул, так что ее длинные ноги протянулись перед лицом мужчин. - Это - Николай Николаевич, наш русский "австрал". - Можно просто Коля, - предупредительно заерзал тот, не в силах оторвать глаз от молодой женщины. - Еще одна жертва, - шепнула Ирка новенькой Оле. Женщины опустили глаза, помолчали. И вдруг обе враз сказали: - А кто хочет еще чаю? Послышался смех. Оля встала и вышла из комнаты, а Ирка, не моргнув глазом, воскликнула пылко, даже привскочив со стула: - Николай Николаевич, а что это за история вышла с вашим родственником Тропишиным? Мне тут Галина Львовна по телефону так сумбурно объясняла, я ничего не поняла. А мне страсть, как любопытно! - она многозначительно обвела всех взглядом, довольная, что смогла завладеть общим вниманием, к тому же так ловко переменив тему. Все встрепенулись, а Николай Николаевич нахмурился, но согласился рассказать новогоднюю сказочку. - Мой троюродный брат осел в Австралии, как и я, - начал он. - Был на хорошем счету, солидный человек. Несколько месяцев назад он с работы взял домой бумаги - поработать, он и раньше так делал. И все сотрудники работают дома дополнительно, чтобы перед начальством выслужиться, тратят свое личное время. А тут, после двадцати лет работы в этой компании его обвинили, что он - русский шпион и домой брал бумаги, чтобы в Россию отправлять. И не только у него, а у меня - мы с женой весь дом обшарили - нашли подслушивающие устройства! Весь потолок был в шнурах под настилом. Это почему такое? А потому, что мы русские! Осрамили нас всех! Я тогда не вынес и статью в газету поместил. Мне брат говорит, мы двадцать лет за руку здоровались, домами дружили, а теперь опозорили меня на весь город и в газете написали, а мне здесь жить! И суд, говорит, не кончился, а все уже пальцами показывают: опять полно русских шпионов! - Я чувствовала что-то, но не понимала, в чем дело, - сказала Ирка тихо. - Нормальная страна. Деньги есть, дом купить можно, а что еще человеку надо? - не согласился Саша. - Мне иногда домой хочется... - Ирка от рассказа Николая Николаевича неожиданно для себя опечалилась. - Я давно здесь живу, а все какое-то... чужое. - Плохое? - Да нет... именно не плохое - все хорошее... - она скривила мордочку, - а - чужое. Николай Николаевич кивнул головой. - Вы - везунчики. Двадцать лет назад били в лицо, услышав не английскую речь. Я сам был свидетелем. Да и много чему я был свидетелем, - прибавил он, нехорошо меняясь в лице. Вспыхнула и погасла в подсвечнике последняя свеча, осветив задумавшиеся, утомленные лица. Ночь безнадежно сгорала, испепеляя хлопушки, шарики, бенгальские огни: шелуху, блеснувшую элегантым нарядом богача, взятого напрокат в захудалой лавке. Праздника нет, костюм оказался дешевкой, и надо приниматься жить. Вадим вышел в сад, где курила Лена. - Динка наверху? - спросил он. - Давно спит. Он достал ключи: - Разложи сиденье в машине, я ее принесу. - Так всегда!.. - протянула Лена разочарованным голосом. - В кои-то веки вырвались из дома, и - конец празднику! - Надоело. - Ты всегда недоволен! Здесь художница, торговый атташе, а тебе опять мало! Лучше зажить с мамой в лесу и рассматривать чужую мазню на стенах? - Я устал и хочу остаться один. Один! - Серьезно? - вскинулась Лена. В ее глазах ходили волны, она вся подобралась и осунулась. - Kонечно, нет. Мне надо подумать. Побыть одному. - А я серьезно! - Ты и себя, и меня мучаешь! - неистово закричал Вадим и сделал попытку обнять жену, но она вырвалась. - Мы и в России измучились! Рывком оглянувшись, Лена в недоумении смотрела на мужа. - Слушай! - Вадим на секунду осекся, увидев ее лицо. - Сначала ты повеселела и наши отношения наладились, а последний год мы опять живем, как чужие. - Ты ни о чем, кроме постели, думать не можешь! - Ты не любишь меня! - У меня была тошнота... - заметалась она, - этот транспорт... ты же помнишь, как я уставала! Он смотрел на нее и ждал ответа. - Не лезь ко мне с дурацкими вопросами! - Лена завопила вне себя от бешенства и ринулась к дому, но не добежала, а, передумав, бросилась к машине, села и, крикнув Вадиму: - Я - домой! Сам доберешься! - прижала газ и вылетела со двора. Вадим подошел к двери на веранду, взглянул на осыпанный стеклянными брызгами праздничный стол и нарядных людей, но вовнутрь не вошел, а посмотрел вокруг.