пно нарезанные желтые, словно лакированные, пироги с разной начинкой. Они сели с трех сторон. Стояла теплая безветренная предосенняя погода, из незастекленной террасы видна была полукружная зеленая панорама сада - в ней все дышало покоем и миролюбием. -С чем они?- Ирина Сергеевна посмотрела на пироги с завистью. -Угадай, если в хозяйки готовишься. Придется еще воображение поражать. Самое верное средство для этого... Бери - чего стесняешься? -Мне, с моей комплекцией, только пирогами и увлекаться... С рисом, курицей и грибами... С опятами. -Верно. Луку еще зеленого положила - не попало тебе, наверно. А ты что печешь? -Когда мне печь было? В студенческом общежитии? -Она ж сирота казанская,- сказал Иван Герасимыч с неожиданной каверзой в голосе.- Что подадут, то и съест. -Не казанская, а рязанская,- невозмутимо поправила его она.- Курник могу испечь, ватрушку с творогом. Что будет под рукой, как Иван Герасимыч говорит, то и запеку. -А ты его не слушай, это не его епархия. От курника бы и я не отказалась. Целиком курицу запекаете? -Можно и так. Только свою, домашнюю. -А не магазинную, синюю?..- и обратилась к Ивану Герасимычу:- Говорила я тебе, кур надо заводить, а не яму рыть: рыбы ему захотелось, видишь ли... Что ты мне про сиротство ее толкуешь? Она вон свежее предпочитает. У нас одни знатоки о качестве продуктов помнят - остальные рецепты спрашивают. -Едим же все равно все подряд? -Это беда наша, но важно не то, что ешь, а чего хотел бы - вот в чем суть твоя настоящая. -Так всю жизнь вприглядку и едим, воображением питаемся... Конечно, она себе цену знает, прибедняется только. Таким всего труднее. Ладно. Что-то раскаркался я на покое, как та галка. Чай у тебя свежий? Или со вчерашнего дня? -Что спрашивает?! Ну что спрашивает!- возмутилась Марья Федоровна.- Когда я тебе вчерашний чай подавала?! Болтун чертов!..- и уставилась на него с вызовом - искренним или наигранным, она сама толком не знала. Потом они сидели втроем возле выкопанного встарь пруда: заполненной водой ямы, с некогда прямоугольными, а ныне закругленными, поросшими травой и кустами берегами. -Гордость моя была,- рассказывал хозяин, иронически поглядывая на любимое детище.- Хотел рыбное хозяйство завести, литературы накупил, да ничего не вышло: не захотела она у меня жить, создание оказалось капризное - не куры с индюшками. Их и надо было разводить - верно она сказала. -Сами копали? -Мужики помогли. Соседу, правда, землю на участок высыпали: забора тогда не было. Я недоглядел, а он наутро прибежал, весь из себя вышедший - объясняться. Пришлось и его в компанию брать - за ущерб, им понесенный. Мужики вечно какого-нибудь ежа подложат - при лучшем к тебе отношении. Чтоб не задавался. Карпов здесь разводили. Вот такие карпы были,- не удержавшись, показал он.- Когда это было? -Двадцать лет назад.- Марья Федоровна, как все женщины мира, была лучше, чем ее муж, осведомлена в датах и сроках нашего быстротекущего существования. -Главного еще не было?.. Точно. Потом появился. Когда карпы подросли. -Что вы о нем думаете?- спросила Ирина Сергеевна. -Что думаю? Ты меня о нем не спрашивай: я его недолюбливаю, поэтому не могу объективным быть. -Энергичный человек,- подсказала Марья Федоровна. -Ну да. Нам тут только энергичных и недоставало... Как тебе это объяснить? Вечно он делал что велят - себя при этом не забывая. Вот как сейчас помню. Сидим здесь с соседом, водку пьем... -Вы и водку пили? -А ты думала? Это я сейчас трезвенник стал, как болеть все начало, а раньше-то?.. Бежит мимо, катится - нас высмотрел, хотя мы за забором пригнулись, спрятались - кричит: бросайте все, идите лектора из области слушать, хороший лектор очень, интересный!.. Зачем ему это надо было? Такое унижение? -Слушателей надо было организовать,- объяснила супруга.- Зато он дом больничный выстроил. -И всех при этом перессорил? У нас лучше никому ничего не дать, чем кого-то обидеть. -И строить не надо? -Почему - строй, если охота. Только помни про эту особенность нашу. И себе лучший кусок не бери. А то вышло, что для себя делал, а другие - так, заодно, потому что себе одному не выстроишь. Сейчас вот корпус больничный затеял... -Опять плохо?- спросила Марья Федоровна. -Так стены можно поднять - только кто в них работать будет? Люди плохо с ним уживаются. Мужики в особенности. Людей надо собирать, а не кирпичи класть. Дай мне людей - я тебе и в палатках госпиталь разверну. Война ж это показала. А нет врачей - и дворец не поможет. -Сейчас ты, пожалуй, ничего уже не развернешь,- напомнила ему супруга. -Это точно,- согласился он.- Сейчас как бы самого не развернули. Уже подбираются. -А сосед где?- спросила Ирина Сергеевна. -Тебя, гляжу, все мужчины интересуют, без исключения... Съехал, как на пенсию пошел. Сейчас кости греет в Феодосии. Инженер хороший был. Ему тут ходу не давали. -Скучает по нему,- объяснила Марья Федоровна.- Очень уж хорошая компания была. Водой не разольешь. Ведром водки если только. -Не преувеличивай,- сказал он ей.- Подумает еще, пьяница я горький. -А ты все боишься? Когда пил, боялся, сейчас... Какой-то ты пьяница трусливый. -Ты ж знаешь, с чего это началось? -Знаю и не будем, давай, об этом... В их семейном дуэте она играла первую скрипку, но оба, несмотря на взаимные препирательства, хорошо оттеняли и дополняли друг друга и, видимо, не могли друг без друга обходиться. Если Иван Герасимыч был похож на длинную железную печную трубу, то полная, раздавшаяся вширь Марья Федоровна - на саму печку, долго сохраняющую тепло после того, как дрова в ней давно выгорели.... Они еще раз пили чай - уже со сладкими пирогами и с домашней наливкой, и, уходя от них, Ирина Сергеевна, разомлевшая, но не потерявшая от этого ума и соображения, испытала двойственное чувство: теплое - от уюта домашнего очага и грустное - от предчувствия его скорого упадка и разрушения... 5 Медицинская репутация Ирины Сергеевны складывалась самым непредвиденным и случайным, но в целом благоприятным для нее образом. Так обычно и бывает: хороший, вдумчивый врач в конце концов возьмет свое и найдет дорогу к сердцам пациентов, но это всегда - гонка с препятствиями, и слава в таких случаях похожа на скакуна со скверным и непредсказуемым характером: медицинская практика таит в себе неожиданные подвохи и сюрпризы, и чем дольше в ней работаешь, тем большим дураком подчас себя чувствуешь... Первое ее боевое крещение произошло не в кабинете поликлиники, где сами стены защищают врачей от нескромных глаз и нелестных для них мнений, а на больничном дворе, где нет поддержки и прикрытия и где языки и нравы свободнее. В тот день (это было на исходе того же августа) в больницу из пионерского лагеря привезли десятилетнего мальчишку, которого в самом конце смены, под занавес, угораздило споткнуться, упасть и - совсем уже некстати - пожаловаться на боль в запястье. В город отправлялась машина, и его выслали с ней: от греха подальше - хотя видимой травмы не было. Ирина Сергеевна ощупала его руку (хоть это была не ее прерогатива, а хирурга) и объявила во всеуслышание: -Тут перелом.- Она видела уже однажды нечто подобное.- Надо рентген делать... Зрители вокруг были, однако, иного мнения, и в особенности - Иван Лукьянов, муж Анны Романовны, тот самый третий больничный Иван, который не нуждался в отчестве: коротко стриженный и крепко сбитый мужик, державшийся во дворе хозяином. -Какой это перелом? Нет тут его.- Ввиду своей физической близости к врачебному корпусу он считал себя достаточно подготовленным к такому диспуту. Кроме него в консилиуме, на правах безмолвных слушателей, участвовали шофер пионерлагеря, больничный истопник и санитарка, совсем уже случайно затесавшаяся в эту пеструю компанию: шла мимо по своим делам и невольно остановилась.- При переломе отек должен быть и искривление конечности. Почитай справочник хирурга,- нарочито не глядя на Ирину Сергеевну, предложил он коллеге-шоферу, и тот, хоть и не собирался делать впредь ничего подобного, отнесся к его словам с видимым уважением. Иван и в самом деле почитывал справочную врачебную литературу, пылившуюся на полке его жены: та к ней не прикасалась, это его возмущало, и он брался за книги сам - чтоб добро не пропадало вовсе. -На рентген везите,- скупо повторила новая докторша, не пожелав вникать в особенности случая. Иван поглядел на нее с досадой и превосходством. Привлекательная, несмотря на свою крупную полноту (а может быть, и благодаря ей), Ирина Сергеевна понравилась ему (как и многие другие женщины в Петровском и за ее пределами), и он хотел посрамить ее, готовя таким образом плацдарм для последующего ухаживания. Ирина Сергеевна так его и поняла, но ее не устраивал подобный мужской подход к делу. -Опять в область ехать? Только что оттудова... И зачем, главное?..- Лукьянов выразительно пожал плечами и обвел насмешливым взглядом собравшуюся вокруг публику. Своего рентгенолога в больнице не было: был техник, делавший в определенные часы снимки,- их читал затем приезжавший раз в неделю специалист-консультант; для более сложных процедур и для срочных исследований, каким был снимок перелома, больных везли в областной центр, до которого было сорок километров. -Это не горит. Завтра снимут и отвезете. Пока надо гипс положить. -Как же не горит? Когда перелом? - возразил, задетый за живое, Иван, которому, из азарта уже, не терпелось сгонять в область - тем более что всегда можно было найти и иное, попутное, применение поездке и совместить приятное с полезным... -О чем спор?..- супруга ревниво высмотрела его из окон поликлинического кабинета, неслышно подошла к ним и недоверчиво всех оглядела. -Да вот, она говорит, перелом здесь, а я думаю, растяжение.- Взгляды присутствующих вновь скрестились на малолетнем пациенте, который был не рад уже, что оказался в центре общего внимания, и подумывал над тем, как сбежать: пока руки и ноги целы.- Ты как считаешь?..- Он охотно бы обратил все в шутку и продолжил знакомство с Ириной Сергеевной на иных, более приятных для него началах и основаниях, но в дело вмешалась жена, и отступать ему было некуда. -Я в этом мало что смыслю.- Анна Романовна и обычно-то легко ссылалась на свое невежество, а тут сам бог велел: чью сторону ни прими, все будет плохо.- Рентген сделаете, узнаете. -Сделаем! Завтра же и отвезу,- пообещал Иван.- Что я, переломов не видел? Каждый год с уборки привозят. А после нее еще больше! Анна Романовна испытующе поглядела на него. -Давно приехал?..-и поскольку он не отвечал на этот вопрос, задала следующий:- Что делать собираешься? -С доктором вот разговариваю. -За детьми сходи... Суп разогреешь и картошки сваришь... Не задерживайся...- и Анна Романовна, ни на кого больше не глядя, невнимательная и рассеянная, пошла в амбулаторию - зарабатывать на жизнь, а Иван, когда она отошла на известное расстояние, ругнулся: -Пеленки, ребенки - ничего больше не знает...- и поглядел в поисках участия на Ирину Сергеевну, но та осталась невозмутима: педиатру не пристало сочувствовать подобным мужским жалобам... На следующий день он отвез мальчишку в область и вернулся с неутешительным для себя и лестным для Ирины Сергеевны заключением о том, что у пациента перелом лучевой кости в типичном месте. Особенно уязвляли его слова: "в типичном месте". -Какое ж оно типичное? Когда не было такого никогда? -Они с такими не обращаются,- примирительно сказала Ирина Сергеевна.- Ходят нераспознанные. -А это может быть,- охотно согласился он, вновь обретая опору под ногами.- Тут с переломом позвоночника - и то гуляют. Без гипсового корсета... Перед Ириной Сергеевной-то он оправдался, но на больничном дворе и потом - на рынке его высмеяли и как бы понизили в ранге или должности: всякое поражение в открытом бою влечет за собой такого рода переоценку. Его, правда, и без того недолюбливали: за напор, за развязность, за то, наконец, что он женился на враче, нарушив тем договор об общественном согласии и равновесии. Зато акции Ирины Сергеевны теперь поднялись - на столько же пунктов, насколько упали Ивановы, и показывали твердый курс на повышение. 6 Следующая история наделала шума и пошла ей в равной мере и во вред и на пользу: подпортила репутацию в глазах начальства и прибавила славы среди всех прочих - такие качели добра и зла сопровождают многие наши поступки и начинания. До сих пор педиатрические вызовы в район выполнял сам главный. Он заменял врачей в отпуску, к какой бы медицинской профессии они ни принадлежали, и считал, что способен делать это: ему нравилось быть семи пядей во лбу, и он много читал, чтобы соответствовать этим притязаниям. В этот раз его на месте не было, и выехала она. Вызвали ее в загородную школу-интернат, где двух учеников прохватил понос. Такого рода пустяки обычно остаются без внимания, но интернат был какой-то образцово-привилегированный, областного подчинения, а медсестра не то труслива в работе, не то чересчур ответственна. Прибыв на место, Ирина Сергеевна незамедлительно выявила и третий случай того же заболевания. Трое поносящих - это уже серьезное дело: очаг инфекции, требующий немедленного и решительного вмешательства. Ирина Сергеевна так и вмешалась: устроила изолятор в красном уголке, на время переоборудованном и переименованном ею в инфекционную палату; возле двери поставила часового; туалет для персонала отдала больным, часто им пользующимся,- те препровождались туда под конвоем. В районную эпидемиологическую станцию полетело извещение о возможной дизентерии в образцовой школе-интернате, а сами поносящие были, с соблюдением необходимых предосторожностей, отправлены на грузовике в инфекционную клинику. Ирина Сергеевна, руководя всеми этими перемещениями и перестановками, сохраняла, среди общей сумятицы и сутолоки, завидное хладнокровие и распорядительность. -Всех по местам расставила!- не удержалась и выразила восхищение здешняя поломойка, на что повариха, имевшая свой интерес в деле, располагавший ее к недовольству, возразила: -Посмотрим еще, что скажут ей за это... Действительно, в облздраве, услыхав про массовую заразу или отравление в этом не совсем обычном интернате (у нас все, что больше трех,- массовое), схватились за голову и начали сразу наводить справки: что за доктор и почему он, никого не спросясь, ставит такие грозные диагнозы. Прежде позвонили в приемный покой клиники и узнали мнение дежурного доктора. -Засор кишечника,- пренебрежительно сказал тот, но учеников на всякий случай взял: их, на тот же пожарный случай, пролечили и после трехкратных отрицательных анализов отпустили, поставив при выписке диагноз, немногим отличающийся от слесарного. После этого уже сотрудница школьного отдела облздрава, непосредственно отвечавшая за школы-интернаты и заочно относившаяся теперь к Ирине Сергеевне как к личному врагу и недоброжелателю, пошла с докладом к начальству. Дело дошло до Сорокина, заведующего облздравом, и тот, не желая подымать шум в столь щепетильном и деликатном деле и найдя другие предлоги для поездки в Петровское, прибыл сюда с инспекцией. Иван Александрович был его хороший знакомый. Посидев в кабинете и выпив, они вызвали Ирину Сергеевну. Разговор вел один Иван Александрович - Сорокин сидел поодаль и с сочувственным видом помалкивал. Оба были навеселе, подогреты коньяком, стоявшим без утайки на столе, но если Ивана Александровича хмель располагал к красноречию, то Сорокина - напротив, к столь же выразительной фигуре умолчания. Пирогов начал, как водится, с вопросов самых общих и приличествующих случаю: -Как устроились, Ирина Сергевна? Я с вами толком еще не виделся. С тех пор, как подвез до дому...- И перешел на "ты":- Ты у нас месяц уже?.. Шел сентябрь, и она сама не заметила, как начала свыкаться со здешней жизнью. -С хозяйкой ладишь? У нас с ней до сих пор проблем не было. Питаешься как? Может, стесняешься на кухню ходить? Иди туда без всякого: ты ж пробу должна снимать, для своих гавриков... Она послушно отвечала, и вводная часть беседы сама собой подошла к благополучному завершению. -У тебя вызов был в интернат?- как бы невзначай спросил он и остановился в невнимательном ожидании. После полбутылки коньяка, выпитой ими в два счета и обоих только раззадорившей, у Ивана Александровича не было никакого желания заниматься подобного рода воспитанием, но Сорокин именно за этим сюда и приехал: так сказал, во всяком случае. На деле же Сорокин явился сюда из любопытства: его потянуло на новую докторшу. Начав пить, он испугался, что дело пойдет так и дальше, и настоял на вызове Ирины Сергеевны: чтоб покончить хотя бы с формальностями. Ирина Сергеевна поняла, откуда ветер дует: до нее уже дошли слухи о недовольстве в области. -Была,- признала она.- Троим с поносом дизентерию поставила, в инфекцию их отправила. -А у них что нашли? -Дисбактериоз. -Может, его с самого начала и надо было ставить?- предположил Иван Александрович и поглядел официальнее прежнего.- Чтоб шуму лишнего не поднимать? -Тогда бы их там не приняли. Я диагноз усилила, чтоб обратно не привезли. -Усилила?- эхом повторил за ней главный и обратился за помощью к Сорокину.- Мы тут обычно приуменьшаем инфекции, а ты усиливаешь? -Я же не холеру им поставила,- Ирина Сергеевна и не думала уступать ему,- а дизентерию... И думаю, была она у них,- не удержалась она, как Галилей на суде инквизиции: она была самолюбива и чувствительна в том, что касалось диагнозов, и каждую свою ошибку в этой скользкой и ненадежной области воспринимала как личную неудачу и едва не катастрофу. Иван Александрович снова поглядел на Сорокина, но тот по-прежнему не вмешивался, а глядел в сторону, хотя несомненно слушал и даже получал от разговора некое удовольствие. Пирогов воззрился на Ирину Сергеевну: -Сколько времени ты работаешь? -Я же говорила вам, Иван Александрович... Два года до вас и у вас месяц. -Это много... С инфекционистами до сих пор дела не имела? -Нет, бог миловал. Здесь, я полагаю, главное - вовремя меры принять. Чтоб потом не к чему было придраться. -Это ты напрасно так думаешь. Они всегда найдут к чему придраться - как ты говоришь... И главное для них не это. А чтоб на их территории инфекций не было. Чтоб исчезли вообще, с концами... Ну что вы скажете?- обратился он к своему начальнику.- Как с ней быть?.. Слушай, Ирина Сергевна, ты в следующий раз остерегайся инфекционные диагнозы ставить. Не ставь их вообще, ладно? Меня зови посоветоваться... Не потому, что мы сомневаемся в твоем опыте и знаниях, а уж очень ответственное дело: по шее за него дают... Заворот кишки ставь, гангрену, хоть шизофрению, а из инфекций только грипп в эпидемию и ОРЗ: это хоть круглый год, этого они не считают. Я ж всегда под рукой. -В тот день вас не было. -Подождать могла. Я не на неделю уехал: вечером уже дома был...- Она помалкивала, выжидала, и он распространился далее, хотя не находил у нее надлежащего отклика: - Они после тебя в тот же день туда прикатили, шмон устроили, пыль нашли на шкафах, на кухне ножи для мяса и овощей перепутаны, швабры не маркированы... -Не подписаны?- спросила она, потому что со школьных и студенческих лет добивалась от преподавателей ясности и точности в изложении. -Конечно. На каждой швабре написано должно быть, из какой она палаты. А то, не дай бог, из одной комнаты в другую таскать начнут. Все по взысканию получили, а школьному отделу в облздраве на вид поставили - за то, что плохо за ними смотрят. Пыли на шкафах не видит... А знаешь все почему? -Чтоб лучше контроль осуществляли. -Да, жди! Это тебе не экзамен... Чтоб в следующий раз дизентерию не ставили. Их за нее тоже по головке не гладят. -Ладно, учту в следующий раз,- согласилась для видимости упрямая Ирина Сергеевна: ей надоели мужские жалобы, облеченные в форму выговора.- Вас на поносы буду звать... Можно идти?..- и приняв их молчание за согласие и не дожидаясь формального разрешения, вышла, что со стороны выглядело, может быть, не слишком учтиво: как нежелание разделять их общество... -Разозлилась,- прокомментировал ее стремительный уход Иван Александрович.- Так-то она девушка работящая, толковая... Не думал только, что такая строптивая. -Не знаю, куда ты смотрел.- Сорокин в эту минуту протрезвел и глянул проницательно. Хотя они были приятели, но Иван Александрович был с ним на "вы", а он - на "ты": как и с другими главными врачами в области.- А зачем ты сам по вызовам мотаешься? -Не все другим доверить можно. -Этой можно,- безапелляционно решил тот.- На таких ездить надо. Характера у нее на двоих хватит, так пусть за двоих и работает... Ирина Сергеевна рассказала Ивану Герасимычу про вызов на ковер и про последовавшую за ним обструкцию. -Да плюнь ты на них!- отмахнулся он.- Все ты правильно сделала. Хорошо, так кончилось, а если б в самом деле холера? Тут чего только не бывает... Загнали б тогда за Можай, с такой философией. Они ж всегда найдут к чему придраться,- слово в слово повторил он главного, хотя движим был иными и даже противоположными чувствами.- И Сорокин мораль читал? -Нет, он как раз помалкивал. -А то я уже удивился. Он мужик неплохой - насколько это вообще у нас возможно... Авантюрист, правда, отчаянный и хитрый, бестия, но это его как-то не портит, не пристает к нему... И что в начальство пошел? Чего я понять в России не могу - это когда неплохой по натуре и задаткам человек вверх лезет. -Так если бы не лезли, было б совсем плохо? -А тут все равно никогда хорошо не будет. -Это вы напрасно, Иван Герасимыч. Эти взгляды ваши вредные. -А я весь такой - не заметила разве?.. Теперь будешь на каждый понос начальника звать? -Нет, конечно. Не всему надо верить, что начальство говорит. -Смотри, какая умная... Начинаете вы теперь с того, чем мы в свое время заканчивали... 7 Следующая история произошла уже не с ней, а со вторым педиатром Раисой Петровной, только что вернувшейся из отпуска и полной сочинских впечатлений, которыми она спешила поделиться с окружающими - хотели они, или нет, ее слушать. Ирина Сергеевна была в этом деле сторонней наблюдательницей, нечаянной свидетельницей, но оказалась втянута в него по самые уши, вовлечена в роковой круговорот событий, который тем вернее цепляет нас и всасывает в свою воронку, чем незначительней была изначальная тому причина: поскользнулись ли мы на ровном месте, или нас просто толкнули в спину. Медицина - дело опасное, чреватое смертельными исходами, и тот, кто однажды решил заняться ею, должен постоянно готовиться к худшему... Она пришла как-то утром в воскресенье на дежурство в детское отделение. Раисы Петровны, работавшей до нее, не было: доктора в больнице имели обыкновение уходить с дежурства немного раньше срока, уверенные в том, что их сменщики явятся вовремя. Медсестра, работавшая накануне, задержалась и с каким-то странным видом поглядывала на нее из-за ширмы, за которую в коридоре отделения клали больных, нуждающихся в непрерывном наблюдении и лечении: не слишком тяжелых, чтоб попасть в реанимацию, но достаточно - чтоб их не помещали вместе с остальными, орущими, галдящими и швыряющимися подушками. Ирина Сергеевна, чувствуя неладное, пошла к ней и, к ужасу своему, обнаружила там под капельницей уже вполне мертвое тело восьмилетнего мальчика, которого привезли два часа назад с грибным отравлением и который, судя по записям в истории болезни, не внушал тогда доктору никаких опасений. Ирина Сергеевна бросилась щупать ему пульс, делать дыхание рот в рот, стучать в грудь над сердцем - совершать, словом, все те обязательные поступки, которые в девяти случаях из десяти не приносят облегчения покойнику. -Когда это у него?!- отступившись наконец от трупа, ошалевшая и оторопевшая, спросила она медсестру, грустно и недвижно взиравшую на все происходящее. -Полчаса назад,- негромко отвечала она. -А ты куда смотрела?! В реанимацию надо было везти! -Я хотела... Там врача не было, а сестры не захотели взять под свою ответственность. -А где врач был? -На операции с гинекологом... Потом он странно умер как-то... Жил-жил и помер... На игле... -А Раиса Петровна? -Домой уже ушла... Назначила и сказала, чтоб сделала... Казалось, она что-то знает или подозревает и готова, если спросят, поделиться догадками, но Ирина Сергеевна только задним числом, подвергая придирчивому досмотру недавнее, сообразила это - тогда же отпустила ее восвояси: благо новая смена пришла и не хотела только принимать дел, пока не прояснится ситуация с умершим. Медсестра подчинилась, но далеко не ушла: села во дворе больницы - тосковать, теряться в немом отчаянии и ждать своей участи... Подобная смерть - дело нешуточное, детская - в особенности. Ирина Сергеевна обязана была вызвать в больницу главного. К телефону подошла его жена: она была медсестрой, супруги жили вдвоем, дети учились на стороне. Сгоряча Ирина Сергеевна забыла поздороваться и представиться, так что вышло неловко - это она тоже поняла только впоследствии. Иван Александрович был настроен шутливо: -Опять понос? -Да нет... Здесь расскажу... -А сейчас нельзя?..- Из-за ее недомолвок и загадочного тона или же потому, что начальствующим мужчинам свойственно ошибаться таким образом, он вдруг вообразил, что недоговоренность ее самого романтического свойства и что ей захотелось увидеться с ним на дежурстве. Приехал он поэтому незамедлительно: гладко выбритый, надушенный и в самом приподнятом и снисходительном настроении - которое немедленно испарилось, едва он услыхал, в чем дело. -А, черт!- только и сказал он, увидав в закутке за ширмой уже побелевшее и на глазах стынущее тело маленького покойника. Лицо его искривилось в болезненной гримасе, а Ирина Сергеевна окончательно добила его, сказав: -Там доза коргликона в десять раз превышена... А учитывая возраст, и все двадцать... -Какая доза?- не поверил он, потому что никто из нас не хочет сразу верить в худшее... Пока он ехал или шел сюда, она изучила историю болезни и нашла, что в составе злополучной капельницы рукой Раисы Петровны выведена десятикратная доза препарата, сама по себе достаточная для смерти ребенка. -Что она, не там запятую поставила?..- Он взял в руки историю, и ему было достаточно взгляда, чтоб во всем разобраться:- Нет, лишний ноль, зараза, прибавила. Этого не исправишь... Надо обстоятельства выяснять... Ты когда пришла, он уже мертвый был? -Умер за полчаса до моего прихода. -А это откуда известно?- Он все уже ставил под сомнение. -Медсестра сказала. -Зинка?!. Это ее рук дело?! То-то она во дворе как пень сидела, когда я мимо шел!.. А врачи где были?!.- Она пожала плечами в неведении, но он и без того знал ответ: - По домам разошлись?! Сколько здесь таких историй было - и все в пересменку, в субботу или в воскресенье! Когда они уже чай дома пьют! Полчаса им надо выиграть! С кем разбираться прикажешь? С Зинкой и Раисой Петровной? Одна другой стоит!.. Он послал за ними, отдал распоряжения насчет трупа, прибавил сумрачно: - Не пиши ничего. Ее заново переписывать придется...- пошел к себе и, для пущего спокойствия, вернулся с полпути и взял историю с собою. Вскоре он вызвал ее к себе. В кабинете у него сидела Зина, с которой он не хотел говорить без свидетелей. -Как же ты могла ему десять кубов корглюкона ввести?- возобновляя прерванный разговор, наново приступился он к медсестре - заплаканной, трясущейся, но уже готовой к сопротивлению: в Петровском дорожили сестринскими должностями. -Мне так врач написал! -А может, она ошиблась? Лишний нуль поставила?.. Медсестра смолчала, но вышло это у нее так выразительно и враждебно, что было ясно, что она не даст выехать за свой счет и принести себя в жертву. -Где она была вообще? Когда ты капельницу ставила? -Написала и ушла. Я и сама удивилась: десять кубиков коргликона!..- Она произнесла это нарочито громко. -Тише ты!.. Я вот тебя в стерилизаторскую переведу - чтоб ты там, а не здесь удивлялась! -За что?! Я детей люблю! -Вижу, как ты их любишь. Тебе и мальчишку, небось, не жалко? -Как - не жалко?!- истошно закричала она.- С утра реву!- и заплакала в подтверждение своих слов.- Такой хороший мальчишка был! И никакой капельницы ему не нужно было! Сам бы выходился! -Тут она права,- сказал Иван Александрович Ирине Сергеевне.- Ему если и лить что было, то воду водопроводную. А мы любим, где надо и где не надо, полный набор давать. Чтоб история болезни красивее выглядела. У него и пульс нормальный был, и давление. Если верить ей, конечно, этой Раисе Петровне. Ты ни с кем об этом не говорила?- спросил он Зину. -Реаниматолога только спросила - про коргликон. -И он что? -Говорит, если убить кого хочешь, дай десять кубов...- Это она произнесла едва ли не со злорадством, понимая теперь в полной мере прочность своих позиций, но поспешила прибавить:- Но я это так, вообще, спросила. Не про него. Он про него не знает ничего... -Ладно, иди домой...- Он высмотрел в окне Раису Петровну. Медсестра насторожилась, боясь сговора за спиною. -Я и посидеть могу. -Сказано, ступай!- повысил голос Пирогов.- Послушаю, что Раиса Петровна скажет. С тобой ясно все... Зина нехотя подчинилась. -Не хватало очные ставки им устраивать,- пожаловался он Ирине Сергеевне. Той стало неуютно. -А я здесь в каком качестве? -Это пока не ясно,- солгал он.- Разберемся... Раиса Петровна, ничего еще не знавшая, разразилась от порога заранее выдуманной ею светской ерундой и бессмыслицей: -Совсем не выспалась: дежурство было хотя и нетрудным, но все же дежурством, и в себя никак не приду после поездки - перемена часовых поясов все-таки. Вы не были в Сочи?- благожелательно щурясь, спросила она Ирину Сергеевну, хотя еще не была с ней знакома.- Очень советую. Иван Александрович, я знаю, там бывал, но, помнится, лет десять назад? С тех пор там многое изменилось и, говорят, к лучшему...- Она подсела к ним с самым непринужденным видом и тут только заметила неладное.- Иду сюда, а сама думаю: что бы это могло быть? Сплю на ходу, а мысль в голове так и вертится... Случилось что-нибудь? Иван Александрович поглядел на нее так, будто в первый раз увидел, и потупился. -Произошло кое-что... Это вы писали?..- он протянул ей историю болезни. -Почерк мой,- признала она.- Это тот совершенно очаровательный мальчик с грибным отравлением? Как сейчас его вижу. Он был в очень приличном состоянии. Они опятами отравились - видимо, ложными... А что? Не так что-нибудь?.. Я сегодня ушла немного пораньше: Тимоша просил утром банки ему поставить. -Кто это с утра банки ставит?- не поверил и этому Пирогов. -А он их любит! Два раза в день ставить приходится. Ему с ними дышится легче... Не верите? Давайте его спросим... -Да нет уж. Его в это дело я точно впутывать не буду... Умер он. Ребенок ваш очаровательный.- Он словно нарочно тянул с известием: чтоб получше к ней приглядеться. -Что вы говорите?!- всплеснула руками она, но прозвучало это так, как если бы она где-нибудь на улице услыхала о смерти шапошного знакомого: шума много, чувства мало, памяти еще меньше. Пирогов поморщился от ее неосознанной, хотя и старательной фальши.- И отчего же?! -От назначений ваших. -Быть этого не может!..- и с удвоенным усердием, почти вслух прочла свои записи.- Вы имеете в виду капельницу?.. Здесь же нет ничего особенного... Коргликона много?.. Он по кубику дается?.. -До сих пор так было. -С этой поездкой в Сочи у меня все пошло кругом... Я с эуфиллином его спутала!.. Видите, я эуфиллина один кубик, вместо десяти, дала... Что ж, делайте со мной, что хотите! Что считаете нужным!.. Это после бессонницы и после смены часовых поясов - другого объяснения нет!.. Но сестра куда глядела? Она же видела, что тут натуральная описка!.. Несмотря на салонное самообладание, она начала волноваться и кипятиться: завертелась юлой на стуле, и лицо ее сразу стало надутым и неприятным. Иван Александрович тяжело вздохнул и предложил ей переписать историю болезни. Она села в углу, приготовилась, но ничего путного из этого не вышло. -Что не пишете?- сумрачно спросил он. -Ничего в голову не идет...- и пожаловалась:- Со мной какая-то странная история приключается. Как больных описывать - так слова сами собой бегут, а как выдумывать, так все куда-то пропадает... Иван Александрович выругался про себя, но виду не подал и продиктовал необходимые записи. -Я бы так никогда не написала,- польстила она ему.- И чем кончать будем? -Кончим мы с Ириной Сергевной,- не спрашиваясь у Ирины Сергеевны, сказал он.- Вы домой идите. Банки не сняли - Тимоша, небось, пузырями пошел. Она решила, что он шутит, что гроза прошла мимо, и почувствовала облегчение. -Сам снимет. Он у меня такой - боевой товарищ... В следующий раз буду внимательней, Иван Александрыч,- клятвенно пообещала она.- Жалко мальчишку!..- и, покаявшись таким образом, ушла: сохраняя на лице приличествующее случаю сострадание и понятное в ее положении замешательство. -Ну что ты скажешь?!- только и сказал Пирогов.- Как с гуся вода. Мне б такие нервы. -А что вы ее не выгоните?- Ирина Сергеевна не была жестокой и мстительной, но к виновникам смерти детей относилась вполне определенным образом. -Ее не выгонишь. -Почему? -У нее муж - генерал-майор. -И что с того? Он неправильно ее понял: -Так он еще в здешней гражданской обороне служит. Ходит туда за гроши: лишь бы начальствовать... И знакомства у него в области. С такими лучше не связываться. Она приняла это к сведению, перешла к другому предмету, остававшемуся ей неясным: -А с чего вы решили, что я буду заканчивать историю болезни? -Не ей же это делать. Она и двух слов связать не может... Напиши, Ирина. Тебе ничего за это не будет. Все ж будет известно - кому надо...- и в его голосе было столько деликатного, просительного чувства, что она не нашла в себе сил отказать ему и дописала историю, взяв на себя часть ответственности за все происшедшее. Он проглядел написанное, остался доволен: -Видишь, как у тебя гладко все выходит. Романы можешь писать. -Вот этого-то я и не хотела!- Она пожалела уже, что пошла ему навстречу. -Ты думаешь, я хотел?.. Ладно, Ирина Сергевна,- заключил он, пряча историю болезни в дальний ящик.- Я у тебя в долгу - как-нибудь да сочтемся... Ивану Герасимычу она этого не рассказала: почувствовала себя если не сообщницей, то укрывательницей преступления. Матери ребенка сказали, что он отравился грибами и его не смогли спасти,- она долго и во весь голос рыдала в день выдачи тела: Ирина Сергеевна извелась, ее слушая. Все б осталось в тайне, но Пирогов перевел-таки Зину - не в стерилизационный блок, а в другое отделение: чтоб не встречалась каждый день с Раисой Петровной и не напоминала ей и всем прочим об этой смерти. Не чувствуя себя связанной обещаниями, Зина - нарочно ли, случайно - проговорилась о случившемся в тесной компании, после чего новость пошла кружить по Петровскому: как ястреб или иной пернатый хищник. О ней не говорили, как о прочих занятных сплетнях, в открытую на рынке или на улице - лишь перешептывались в узком кругу, отчего она только сильнее жглась и кусалась: за Раисой Петровной поползла темная слава отравительницы - только она сама да еще родители мальчика оставались в счастливом неведении. Ирину Сергеевну людская молва пощадила, оставила в покое: она, в ее представлении, во всем этом не участвовала - никто ведь не читал написанной ею post mortem истории грибного отравления... А Раиса Петровна долго не могла от нее отстать: все приглашала к себе домой, "на вечерок" - хотела воздать ей должное и достойно выделить среди прочих. -У нас завтра будут очень интересные гости, приходите,- как бы не видя Ивана Герасимыча с Анной Романовной, сидевших тут же, обращалась она к ней.- У нас здесь проблемы с общением, поговорить бывает не с кем, а иной раз так хочется. Языки почесать!..- восклицала она, некстати оживляясь и призывно улыбаясь.- Придете? Ирина Сергеевна всякий раз отнекивалась, ссылалась на одно, другое, а однажды, когда Раиса Петровна застала ее в кабинете одну, сказала прямо: -И сегодня тоже не могу... Что вы хотите от меня, Раиса Петровна? -Да пустяк, собственно...- Она готова была проговориться, но потянула с объяснением: -Я понимаю, мы вам неровни, вам за двадцать пять, нам за сорок...- (Ей было сорок восемь, а Тимоше близко к семидесяти.)- Вам с нами неинтересно... -И что из этого? Она ждала всего, но не последовавшего затем объяснения. -Не говорите мужу обо всем этом, Ирина Сергевна,- проникновенно-доверительным тоном сказала ей Раиса Петровна и взялась за верхнюю пуговицу ее халата: последний жест был настолько неожиданен, что Ирина Сергеевна даже отпрянула, отстранила от себя руку, будто посягавшую на самое ее существование. -Зачем мне говорить ему это?.. И где? У вас дома если только?..- Она была совершенно сбита с толку.- Что сразу не сказали? -Хотела после долгой и обстоятельной беседы. Всю свою жизнь рассказать вам хотела...- Ирина Сергеевна возблагодарила своего ангела за то, что не пошла к ней.- Не скажете? Он не должен знать этого...- Кроме несчастных родителей и ее самой, еще Тимоша, оказывается, ничего не знал и ни о чем не догадывался, а он-то и был в этой истории самый важный... -Что она к тебе пристала?- спросил недоверчиво Иван Герасимыч.- И что ты к ним на вечерок не идешь? Она, между прочим, готовит оченна неплохо. -На диете сижу, Иван Герасимыч. -Нагрешила, что ль? -Да. И больше, чем вы думаете. -Нагрешила она! Настоящих грешников не видела. Не забирай в голову... В последние тридцать лет это была любимая его присказка. 8 В чем Раиса Петровна была несомненно права, так это в том, что в Петровском имелись трудности с общением: того же мнения придерживался, помнится, и другой местный теоретик, Кузьма Андреич. Сотрудники редко бывают расположены к встречам после работы - особенно когда понаехали из разных мест и оставили свои корни дома: срезанные цветы в вазе не целуются - только растущие в земле приклоняются и приглядываются друг к другу. Иван Герасимыч - тот сразу зазвал ее к себе, едва она приехала, но второе, а за ним и следующие приглашения заставили себя ждать: первое любопытство было утолено, второму предстояло вызреть и нагулять вес; ни он сам, ни Ирина Сергеевна не напоминали поэтому данных друг другу при расставании обещаний - видеться отныне едва ли не еженедельно. Жизнь в маленьких городках заключена в самые узкие и тесные рамки и протекает очень уединенно - она и в больших городах такая, но там это не так чувствительно, не столь порою обидно. Хорошо, когда работа целиком поглощает вас и вы увязаете в ней по самую макушку: тогда вы поневоле больше вертитесь на людях и времени грустить у вас меньше... Тут важно, конечно, есть ли у вас сердечный друг или нет его: Ирине Сергеевне нечем было похвастать в этом отношении, но она не слишком из-за этого расстраивалась и полагала - не столько в ра