одобрил к реализации. Где купили и как, не мой вопрос, я в это не вникал, а удостоверил качество: покажешь, если комиссия придет. Запись глупая, но для дурака сойдет. У тебя отписка, а мне на неопытность спишут. И вообще, ищи меня тогда: меня и след простыл - я к этому времени далеко отсюда буду. -Так-то все сходится...- Матвей никак не мог понять, дурачат его или делают ему одолжение, но ход мысли гостя признал правильным.- Пусть так... И откуда ты? Где теперь таких молодцов пекут? -В Москве, конечно. -Тогда все ясно!..- Матвей как бы успокоился.- У вас там мысль работает, на месте не стоит... Может, тебе денег все-таки дать?..- засомневался он и начал подсчитывать в уме, о какой сумме может пойти речь.- Они никому еще не помешали. А если нужно будет, я тебе и так помогу... Не люблю, понимаешь, в кредит торговать и в долгу оставаться. Торговля должна в один момент кончаться: ударили по рукам и разбежались. По-русски. Чтоб не искать потом...- Он уже полез в карман за деньгами, но Алексей настоял на своем: -Оставь себе. Зачем мне эти трешки? Мне справка нужна. Бумага за бумагу. -Что за справка?- Матвей не любил бумаг и как мог избегал их.- Я ж тебе говорил: и писать толком не умею. Можно считать, неграмотный. У меня и машинки нет. Одна только печатка. -Справка из облздрава. -А я тут при чем? Где я, где облздрав - не выговоришь? -Торговля все может. -Через трест?.. Так они за так ничего делать не будут. -Там эти деньги и отдадите. Матвей хотел сказать, что там, пожалуй, мятыми рублями и трешками не обойдешься, но смолчал: в отличие от Алексея, не швырялся чужими тайнами... -Ладно,- сказал он, кончая разговор, становящийся для него утомительным.- Разберемся. Что за справка, потом скажете. А акт сейчас составляйте...- и Алексей Григорьевич, упираясь в дощатый забор, нацарапал в тетради формулу со всеми ее необходимыми заклинаниями, после чего оба вернулись в подсобку. -Мясо ваше, небось, остыло... А мое сгорело совсем,- запоздало укорил он москвича.- Пока мы с вами цидульки эти писали. Собакам придется выбросить...- и полез в подвал за новым куском говядины: сам он никакой заразы не опасался... -Что приуныл, Андреич?..- Алексей, довольный: не результатами сделки, а процедурой ее заключения - подсел, нетрезвый, к учителю, придвинул к себе стакан с желтоватой жидкостью.- Что это? Портвейн, мадера или самогон - уже не разбираю. -Мешать не надо. Пить нужно одно что-нибудь,- и с этим Алексей согласился: -Это ты правильно излагаешь. Это мне и Гамлет говорил. Сейчас мы с тобой клюкнем по одной-другой и к женщинам пойдем. -Это уж точно без меня. -Слыхали? От ворот поворот! Вы тоже так считаете?..- обратился он к Маше, которая сидела у двери и поглядывала поочередно то в зал, то на обоих гостей: вдруг пожелают что-нибудь, но она не стала его слушать: закричала, вместо этого, на некоего злоумышленника, положившего глаз и руку на новые стаканы: -Поставь стакан!.. В карман уже засунул!..- негодуя, сообщила она им.- На улице пить!.. Нечего было распаковывать!..-и устремилась в зал: восстанавливать порядок. -Что раскричался?- выговорил москвичу учитель.- То про мясо орешь, теперь про это?.. Завтра ж доложат кому следует. Уедешь через месяц, а мне тут до конца дней моих околачиваться... Домой они вернулись разными путями. Алексей Григорьевич решил все-таки отправиться на известный промысел и начал поиски от порога: постучался к Маше, показавшейся ему доступной и заслуживающей его внимания - Кузьма Андреич воспользовался этим и украдкой, но с достоинством удалился. Маша развеселилась от предложения москвича, отказалась, сославшись на известные семейные обстоятельства,- зато помогла ему найти дорогу домой: луны не было, сгустившиеся сумерки окутали Петровское непроглядной тьмой, сделали его переулки и дома одинаково черными и неузнаваемыми, а он не знал ни адреса хозяев, ни их фамилии. Маша, почувствовав к нему, после его авансов, естественную симпатию, стала расспрашивать его подробности, могущие вывести их на верный путь, но он припоминал только то, что никак не выделяло его хозяев среди прочих жителей: они были приезжими, имели дом, дощатый сарай, козу и колодец - у кого их тут не было? Помогли Мишка с Тонькой: оба оказались довольно популярными в Петровском лицами - если верить подросткам, случайно остановившимся возле кафе и принявшим участие в розысках: установив их личности, припомнили и хозяина, плотничающего в совхозе, и его половину, словоохотливую и нигде не работавшую. Маша рассказала Алексею, как идти, и он, хоть и не без труда, но добрался в тот вечер до дому и был встречен там радушными хозяевами. Тем нечем было заняться в этот вечер (как и во многие другие тоже), и они охотно посидели с ним во дворе, пока он способен был сохранять необходимое полувертикально-полунаклонное положение. С Кузьмой Андреичем все было в одно время и сложней и проще. Он, конечно же, дошел до дома: идя, что называется, на автопилоте, но, как это часто бывает, неведомые силы, поддерживавшие его на всей траектории маршрута, отказали ему, едва он ступил на порог жилища - тут он рухнул и с трудом дополз до дивана гостиной. Эта комната была у учителей общей и, несмотря на всю доверительность и близость их отношений, не предназначалась для личного пользования. Перед этим Валентина Егоровна, встревоженная долгим отсутствием соседа, несколько раз выходила ему навстречу, доходила до освещенной фонарями главной улицы и немедля возвращалась: чтоб не подумали, что она ждет кого-то, а не просто дышит воздухом. Кузьма Андреич наперед знал, что так и будет, и потому подошел к дому огородами - они, естественно, разминулись: в очередную ее проминку до шоссе и обратно. Увидев и услыхав его, валяющегося в тужурке и в выходных туфлях на ничейном диване и непотребно храпящего, Валентина Егоровна испытала сильнейшее движение души и обнаружила силу и хватку, которые трудно было заподозрить даже в ее жилистом и костистом теле: недолго думая, она молча, рывком подняла спящего сожителя, взвалила его на закорки и поволокла в спальню. При этом он: и она явственно это ощущала - вовсе не спешил перебирать ногами и соучаствовать в общем движении: напротив, едва ли ему не сопротивлялся. Два дня потом они не разговаривали, на третий она вызвала его на решительное объяснение, но я на нем не присутствовал и дать отчета о нем не в состоянии. А Матвей Исаич, которому эта беспримерная история не давала спокойно спать, отправился на следующее утро, как и обещал, за разъяснениями к Ивану Александровичу. С последним его связывали десятилетия служения, если не на одном поприще, то в близком соседстве одно от другого: один поправлял другого, так что излишнее посещение Матвея Исаича кончалось лечением у Пирогова, и обратно - один поставлял клиентов другому. Иван Александрович занимал трехкомнатную квартиру в том больничном доме, о котором в Петровском в свое время было так много толков и разговоров, что они не истощились и поныне. Комнаты были заставлены благопристойной, много лет назад купленной мебелью, хорошо сохранившейся благодаря стараниям домовитой и бережливой Галины Михайловны. Отношения между супругами, после бурного романа Ивана Александровича с Ириной Сергеевной, переживали полосу мирного затишья и были прохладными, но умеренными и терпимыми: как климат в Финляндии. -Как живете? Ничего, что я вас в воскресенье с утра потревожил? Умные люди в эту пору, говорят, дома сидят, а глупые по делам шастают...- Матвей Исаич остановился в прихожей, как бы не решаясь или затрудняясь идти дальше.- Галину Михайловну, гляжу, ничто не берет: все такая же обольстительная и привлекательная...- и круглое меланхолическое лицо его выразило тут мимолетное, но проникновенное и ему одному понятное сожаление. -Да куда уж там? Стара стала - молодые есть.- Это предназначалось, конечно же, для ушей Ивана Александровича, с досадой слушавшего их разговор из соседней комнаты и не торопившегося выйти. -Что - молодые? Молодость теперь на дороге валяется, а настоящая красота дома сидит.- С женщинами приличного круга Матвей Исаич вел себя дамским угодником и едва не ловеласом - но особенного, уважительного, почти робкого свойства: он никогда не опускался до грязных ужимок и скабрезностей и вообще был слишком профессионал, чтоб затевать романы с клиентками, к числу которых относил все петровское население. Дамы ценили эту редкую и врожденную деликатность и выделяли его среди прочих, хотя ни об одной из них не было известно, чтоб она всерьез увлеклась этим высокообразованным неучем.- Хозяин дома? -Дома. На дачу собирается. -А вы не хотите? -Зачем?.. Чтоб там на него глазеть? Он мне и здесь надоел, со своими фокусами. Каждый раз новыми... Иван, к тебе посетители... -Мне к нему пройти? -Да проходите, конечно! Что спрашиваете, Матвей Исаич? Будто первый раз, право... Вы на него внимания не обращайте - он с утра ищет что-то, меня спросить не хочет...- но Иван Александрович, хоть и с опозданием, но вышел навстречу раннему гостю: -Извини, Матвей - шурупы понадобились: полку на даче прибить надо. Никак найти не могу. Раньше все помнил, что где лежит, а теперь память отшибает. -А ты как думал? Не то будет!..- позлорадствовала жена, но он, не обращая внимания на это почти обязательное в семейном кругу подзуживание, гостеприимным жестом пригласил Матвея в гостиную.- Присаживайся. Давно тебя не видел - не ходишь ко мне. -Так и ты ко мне не заглядываешь,- отвечал тот, садясь в предложенное ему кресло. -Тоже верно. Но оно и к лучшему, что мы друг в друге не нуждаемся - так ведь?.. Иван Александрович был в это утро в благодушном настроении или хотел предстать так перед своим давним знакомцем, но первое упоминание о новом докторе и о тарасовской телке, произведенной тем в тухлого бычка, вывело его из равновесия и разозлило - дальше некуда. Матвей протянул ему тетрадь с автографом его подчиненного. -А это что?- не понял Иван Александрович. -Акт о приемке. Того мяса самого. -А что коряво так? Пьяный был совсем? -На заборе писали. Там доски неструганые. Пирогов только головой покачал: -А он на голове при этом стоял?.. Кому он нужен вообще, документ этот? -Сказал, для дураков. -Ну если для них только! Так для них никаких бумаг не хватит. Что он взял с тебя? -Ничего. Про какую-то справку говорил. Иван Александрович знал, о какой справке шла речь, но был слишком зол, чтоб объяснять это Матвею: -Пообедал? -Не один, а с Кузьмой Андреичем. -И этого сплетника с собой припер? Считай, прогадал ты с ними. -Не надо было брать?..- Матвей вздохнул и поглядел с сомнением на злосчастную тетрадку.- Сам предложил. Я б не додумался. Не понимаю же ничего в делах ваших... Не понадобится, говоришь? А я ее возьму все-таки, потому как обходы спрашивают. -Бери, конечно. С тобой ясно все... Этот-то что о себе думает?! Бандит какой-то! -Это ты чересчур. Какой он бандит?- Матвей во всем любил меру.- Молодой просто, важничает. И водку с вином мешает... Я виноват...- В нем заговорило нечто вроде совести.- Подпоил парня. -Да ты вообще здесь первый враг. -Не говори. А что делаю? План только выполняю... Слушай? Хочешь, отдам тебе этот акт? Раз он тебе так не нравится? Листки переписать можно...- Матвей был способен иной раз на широкие жесты и поступки, но и Пирогов не любил лишний раз одолжаться: -Спрячь его, никому не показывай и забудь, о чем он!.. Это же скот! Коровы!- проговорился он.- Люди мрут - полбеды, а скотина! Хуже этого ничего нету. Такое начнется, что не обрадуешься. -А что может быть?.. Сибирская язва?..- Струсив, Матвей готов был предположить худшее. -Не знаю,- сказал Пирогов.- Я не ветеринар, доктор - это не по моему ведомству. Зачем вот он в это дело сунулся - ума не приложу. -Через месяц уедет. Сам сказал. -Если так дальше пойдет, его и раньше здесь не будет. Это место, Матвей, самое склочное - тут за неделю такого можно нашустрить, что потом за год не расхлебаешь... Особенно теперь... Захотят выгнать если, легче всего здесь предлог найти. -Понятно. Спасибо, что сказал. Все-таки великое дело - образованность: как это у вас гладко все выходит, слушать - одно удовольствие. Один говорит одно, другой другое, а все равно - убедительно. Тебе колбасы не нужно? - Он достал из мятой клеенчатой хозяйственной сумки, которая всегда была при нем, батон копченой колбасы.- Снова колбаса объявилась. -Ангел прилетел, принес? -Зачем? Старый канал заработал. -Иван за старое взялся?!- Пирогов ушам своим не поверил. -Ну! Открыл, говорит, сезон...- и Матвей помедлил, прежде чем расстаться со следующей новостью: знал им цену.- Днями был у Воробьева. -Один? -Не один, а с Анной Романовной. Они по одному в гости не ходят. -Это ты точно знаешь? -А как еще? Либо точно, либо не знаешь вовсе... Пирогов не хотел, в выходное утро, настраиваться на дрязги. -Прострел, небось: они ему не то мазь какую-то втирают, не то массаж делают. -Не знаю, что они ему втирают,- сказал Матвей с сомнением в лице и в голосе.- Очки, наверно, но он после этого и за колбасу снова взялся... Хотя мне это только на руку. Хороший снабженец вообще. -Вот и возьми его себе. С супругой вместе. А я посмотрю, как ты себя при этом чувствовать будешь. Матвей подумал немного. -Нет. Пусть лучше у тебя остаются. -То-то и оно... Наговорил ты мне загадок, Матвей. -Что поделаешь? Надо делиться со старым приятелем. Я хоть и неграмотный, а людям цену знаю. Не больной пока, но лечиться когда-нибудь придется...Так будешь колбасу брать? Или отвык от нее совсем, без Лукьянова? -Почем она? -Да о чем ты говоришь?- привычной скороговоркой зачастил тот и, вместо ответа, достал из той же сумки оберточную бумагу и завернул в нее колбасу - одним из тех скупых, отточенных и изящных движений, которые обличали в нем умелого торгаша и которыми он сам любовался и гордился.- Я тебе еще одну вещь хотел сказать - не знаю, обидишься или нет, но я это по-дружески. -Я на умных людей, Матвей, не обижаюсь. -Ну раз так... Зря ты начальников выделяешь,- сказал он, подавая Пирогову сверток.- Одни у тебя, понимаешь, в любимчиках ходят: ты с ними и здороваешься и разговариваешь, а другой - как сирота какой или пасынок: слова для него не найдешь хорошего. Пирогов усмехнулся, признавая в душе справедливость замечания. -А для тебя все одинаковы?- спросил он только. -Все!- Матвей произнес это с полнейшей убежденностью.- Входят в одну дверь, выходят с сумками в другую. Как корова траву жрет. Что пожарный, что райкомовец, что эти - в погонах которые... -Что врачи,- прибавил для счету Иван Александрович. -Ну с вами не совсем так,- свеликодушничал Матвей.- Не без пользы люди. Тоже иной раз сходишь. Как прыщ какой не на том месте вскочит. -А другие без пользы? -Совершенно!- уверил его Матвей.- Поэтому их и беречь надо. Никому же не нужны... Ты ко мне завтра придешь?..- и напомнил, поскольку тот не сразу его понял:- На проводы к Зайцеву? Опять банкет у меня устраивают, все в кафе вверх дном перевернут. Сколько потеряю на этом, одному богу известно. Хорошо хоть, меняются они нечасто. -Пойду, наверно. Куда я денусь? -Вот и помирись там с Егором Иванычем, приласться. А то со света сживет. Тот еще хавала... 33 В воскресенье Алексей Григорьевич отлеживался, в понедельник, выздоровев, с легкой душой отправился в больницу. Санэпидотдел оказался закрыт: Таисии не было, она запирала флигель на время своего отсутствия. Алексей нисколько не расстроился из-за этого, а пошел в амбулаторию знакомиться с Иваном Герасимычем, о котором был уже наслышан; впрочем, любой хирург был для него фигурой, заслуживающей внимания. Иван Герасимыч тоже хотел поглядеть на приезжего, объявившего, что хочет работать в его области: новые люди всегда интересовали его больше, чем старые знакомые. Правда, в последнее время любопытства в нем из-за плохого самочувствия поубавилось: болела спина и беспокоила необычная слабость и разбитость. Он обошелся бы поэтому и без Алексея Григорьевича, но когда тот явился в амбулаторию, представился и спросил, не нужна ли помощь в приеме больных, натура старика взяла свое - он как бы очнулся, приободрился и вылез из скорлупы, в которую его загнало затянувшееся недомогание. У него на приеме был давний его знакомец Степан, который корчился от боли в плече, неестественно выгнутом и вывернутом. Иван Герасимыч знал, что у него: он тысячу раз это видел - но испытывал то мешкотное и почти безвольное состояние, какое бывает у старых или очень больных людей, когда они хорошо понимают, что от них требуется, но чтоб приступить к делу, не хватает душевных сил и внутреннего подъема: их надо собирать по частям и по крохам, а на это уходит время. -Что это, знаешь?- спросил он Алексея. Тот подскочил к Степану. -Вывих! А я не вправлял никогда!..- и лицо его выразило при этом воодушевление. Иван Герасимыч глянул поверх очков на больного, затем на разгоряченного доктора. -Конечно вывих. Что ж не учили вас ему? Самое расхожее дело. А еще в кружок ходил. -У нас это редко. -У вас писчий спазм больше? Показать, как это делается? -Показать конечно! Обезболим только новокаином! -Новокаином?..- Иван Герасимыч поглядел на пациента, подававшего выразительнейшие сигналы о помощи.- С новокаином каждый сможет. Надо хоть раз так сделать: вдруг в поле случится. А оно так обычно и бывает. Это Степан - я еще его отцу грыжу делал... Дашься? Степан разжал зубы. -Давай!.. Быстрей только! Сил терпеть нету!.. -Терпи...- и Иван Герасимыч взялся за его плечо и локоть.- Смотри, Алеша. Одной рукой берешь здесь, другой тут и вот так делаешь...- Он показал движение, не делая его.- Давай! Сильней только!.. Что он тебе, барышня?!. Алексей приложил усилие - раздался характерный щелк, и рука стала на место: на удивление всем и в первую голову - целителю. Степан охнул и начал немедля растирать больную руку здоровой. Ирина Сергеевна, вошедшая в эту минуту в кабинет и ставшая невольной свидетельницей вправления, неуютно поежилась: она не была хирургом по призванию. -Молодец,- скупо похвалил старик.- Хватка у тебя есть, а остальное приложится. В нашем деле надо силу в руках иметь - без нее и соваться нечего. А я думал, не сделаешь,- прибавил он: не то, чтобы польстить молодому врачу, не то, напротив - чтоб не зазнавался.- Как тебя угораздило?- спросил он Степана. -Конбайн смазывал. Неудобно сделали - не подзалезешь. -Болит?.. Пойдем, я тебе спирту дам. Тоже вот - обезболивает... Они скрылись в смежном чуланчике, где хирург хранил свой неприкосновенный запас, не подлежащий стороннему учету и ревизии. -Не люблю я этого.- Ирина Сергеевна еще находилась под впечатлением недавней сцены.- Как это у вас получается? -Привычка нужна,- снебрежничал практикант, затем поправился:- У меня ее еще мало, но здесь, думаю, набью себе руку. С утра два гнойника было и рожистое воспаление - жаль, меня не было...- Он полистал лежавшие на столе карточки так, словно это были бог весть какие документы, и Ирина Сергеевна, отличавшаяся иной раз внушаемостью и легковерием, посмотрела на них так же: будто ее собственные амбулаторные карты не шли ни в какое сравнение с хирургическими.- Надо было гнойник вскрыть: не делал этого никогда. Сложное дело - гнойная хирургия: жизни не хватит, чтоб ее изучить, но что-то надо знать каждому. Говорят, сюда после уборки надо приезжать: пьянка начинается и с ней - травматическая эпидемия. Можно было б остаться на два месяца...- Он взглянул на Ирину Сергеевну, интригуя ее внезапно родившимся в нем решением.- Надо подумать. -Подумайте,- согласилась она.- Тут для всех работы хватит. -Это точно. Хирург - он и в лагере хирург, как мне один говорил. -Вы и такую возможность допускаете? -А почему нет? С моими-то наклонностями?..- и оглядел ее в упор, без стеснения.- Вы, Ирина Сергевна и впрямь роскошная женщина. Даже в белом халате. Глаз не оторвешь... Иван Герасимыч вышел из чулана с повеселевшим Степаном. -Случай разбираете?.. Полежи сегодня,- сказал он Степану.- А то как бы тебе другую работу не пришлось искать - с этими комбайнами неудобными...- Степан, уже настроившийся на иной лад, отнесся к его совету с обычной в этих местах беспечностью, но не стал спорить из уважения к хирургу. Иван Герасимыч довел его до двери, запер ее на задвижку.- Чай будем пить?.. Что скажешь, Ирина? Этот до ночи готов пациентов принимать, а нам совесть надо знать. Ставь чайник...- и, резко повернувшись, охнул:- Опять!.. Черт!.. Как ножом в бок пырнули!..- Он еле доковылял до стола, и Ирина Сергеевна, обеспокоенная, проследила за его неловким передвижением.- Знакомы, гляжу? -Виделись,- скупо сказала она, а молодой доктор, не отличавшийся ни особенным тактом, ни излишней скромностью, разоткровенничался: -Хотели даже одно дело с ней провернуть, да не вышло ничего...- и опережая вопросы старика, объяснил:- Попросил ее похлопотать за меня перед главным, а он от ворот поворот дал. Хоть и сказали, что она имеет на него влияние. Иван Герасимыч тут чуть-чуть усмехнулся, а Ирина Сергеевна опешила, но сердиться не стала: в голосе москвича было беспечное подтрунивание, на которое она не обижалась. -Таисия постаралась?- спросила она только. -Разведка донесла, да ошиблась, видно. С вашим главным каши не сваришь: выскакивает как намыленный... Ирина Сергеевна пропустила и это мимо ушей, а в лице Ивана Герасимыча Алексей нашел благодарного слушателя: -Видишь, как он быстро во всем разобрался? И трех дней не прошло...- и поглядел со значением на детскую докторшу.- А что на санитарный факультет пошел?- спросил он еще.- Если хирургию любишь? -Там конкурс был меньше, а после его окончания можно было работать кем угодно. Потом все переменили, хотя закон обратной силы не имеет. -Он у нас никакой силы не имеет.- Старик не упускал случая для нападок такого рода.- Ни прямой, ни обратной... Но хоть поступил. Вывих вот вправляешь. А то б инженером был каким-нибудь - трубы чинил, а не кости. -С теми баллами, что я получил, можно было и на лечебный попасть. С избытком даже. Я на все пятерки сдал. Поднапрягся. -Но не на лечебном же сдавал? Может, там бы пару схлопотал?..- Иван Герасимыч никому не позволял водить себя за нос.- Говоришь гладко слишком. Вслушиваться надо, чтоб на крючок не попасться... Вот и знакомая твоя призадумалась...- Он насмешливо оглядел Ирину Сергеевну, которая витала в эмпиреях, поотстав от их разговора и как бы временно отсутствуя.- Перед Москвой спасовала?.. Напугал ее пятерками своими. Разве можно ими перед женщинами хвастать? -Это только при поступлении пятерки были. Потом-то тройки с четверками. Я вообще лентяй порядочный, но хирургией увлекся по-настоящему. -Слыхала? Полный вираж сделал...- и старик поглядел с любопытством на новичка.- Ты всегда такими кругами говоришь? Не поймешь, где начал и где кончил?.. Так бы и говорил с самого начала, что лентяй. Зачем людей пугать? Ирина Сергевна вон отойти никак не может... Ирина Сергеевна что-то додумала, встряхнулась: -Я не из-за этого. -А из-за чего? -Думаю, что за болезнь в Тарасовке. -Кто о чем, а немытый о бане... И что там? Могла бы и мне показать, между прочим. -Покажу. Я же вам все непонятное показываю. - Это была лесть, ни на чем не основанная и потому особенно приятная Ивану Герасимычу.- Лихорадят - некоторые уже с неделю, сильно потеют, и у всех во рту язвы: миллиметра два-три, с белым венчиком. Рентген ничего не дает, анализы тоже. Я одного в область свезла, но его из приемного покоя завернули: говорят, съел что-то лишнее. -А они других болезней не знают... Не бруцеллез? Тут бруцеллез: когда я работать начинал, был и до сих пор вылечить не могут,- сказал он Алексею. -А мне в облздраве не сказали. Могли бы известить эпидемиолога. -Жди - будут они тебе докладывать. Не он?- спросил он Ирину Сергеевну. -Не похоже. Я думала уже. Что-то острое и одинаковое. А бруцеллез, говорят, всякий раз разный. -Да вроде того... Не знаю...- Иван Герасимыч наскоро перебрал хранившийся в его памяти архив местных инфекций и отступился.- Пусть у Пирогова голова болит. Вон идет...- В коридоре послышались знакомые, волевые, дробные шаги начальства.- Вроде не ходил в последнее время. Теперь ты, Алеша, его приваживаешь?.. - и в следующую минуту дверь на задвижке затряслась, готовая вылететь из петель под напором бесцеремонного Ивана Александровича. Пирогов не терпел затворенных дверей - но не как клаустрофобы, боящиеся остаться взаперти и в одиночестве в замкнутом пространстве: не любил, когда закрывались на ключ другие. -Что случилось?!- поневоле спросил хирург: вид у главного врача был самый рассеянный и измученный, а ответ последовал и вовсе уж непредвиденный: -Цыгане одолели! Из кабинета выжили!..- и на лице его отразились тайные мучения, сопоставимые по силе с одной зубною болью. Иван Герасимыч ко всему был приучен, но здесь и он изумился: -Кто?! -Цыгане... Из Китая идут: они, оказывается, и там есть - в Венгрию. Из огня да в полымя, из кулька в рогожку. Вошли сразу десять человек - лопочут все по-своему! Иван Герасимыч глянул озадаченно. -А что им нужно-то? Мы тут сидим, ничего не знаем. -Товарища своего забрать хотят. У них не принято, чтоб цыган в больнице умирал,- объяснил он Ирине Сергеевне, избегая Алексея взглядом, а относительно Ивана Герасимыча считая, видно, что он и без него это знает (он не умел или не любил говорить со всеми разом).- В поле нужно умирать, с кибитками. Привезли ночью: у него аппендицит, оперировать надо, а и это тоже нельзя - как судьбе угодно, так и будет. Из операционной вытащили. Со стола сняли, а я уже хирурга вызвал из области. -Жаль,- сказал москвич.- Я это дело и без хирурга бы оформил. -Хорошо бы,- согласился Пирогов.- А они б тебя за это в табор взяли и до Москвы б с собой подбросили. -Что это вы его так?- заступился за москвича Иван Герасимыч.- Он только осмотрелся тут, представление о всех нас составил, а вы его назад гоните? -Значит, есть за что. Раз говорю,- уклончиво сказал Пирогов: поберег разоблачения до более удобного случая.- Выпишу цыгана: все равно выкрадут... Вдвоем прием ведете? -Вдвоем. Веселей вроде.- Иван Герасимыч перестал думать о кочующих цыганах, вернулся к более оседлым заботам.- Много ль старику надо? Увидел возле себя молодого, и воображение разгорелось: есть, думаю, кому передать рукомойник этот,- и поглядел насмешливо на мраморный умывальник. -Так он еще не доктор? -Через год будет - какая разница? Время быстро идет: пройдет свою интернатуру... Столько лет ждали - можем еще год подождать.- Он посмотрел на Алексея так, будто речь шла о решенном деле, и молодой человек не подтвердил, но и не опроверг этой сделки. Пирогов усмехнулся: -Для него место уже в Москве есть. Не то в хирургической клинике, не то в кафе привокзальном. Алексей Григорьевич не обиделся: он словно был напрочь лишен этой способности - и заметил примирительно: -Почему или-или? Можно и совмещать... Иван Герасимыч решил, что оба неудачно шутят, и оскорбился за молодого: -Какое кафе?! Что ты мелешь?!. Ты ж хирург прирожденный! Сегодня вон вывих сам вправил! Приедешь сюда - за два года так насовершенствуешься, что всех своих профессоров за пояс заткнешь! Они ж не умеют ничего - профессора эти! Взятки умеют брать и совать их кому надо да друг друга локтями отпихивать, а в работе-то - не очень! Кишка тонка, хоть много гонору!.. Поторопись только. А то меня, глядишь, совсем скрючит. Месяц как плохо себя чувствую. -Радикулит?- полушутя-полусерьезно спросил Иван Александрович.- Рентген сделайте. И щит себе сколотите. На жестком надо спать,- на что старик возразил с досадой: -Сделал уже! Собрали мужики: доски в сарае без дела лежали... Две ночи вылежал и плюнул: все то же самое, только мук новых натерпелся. Да досок вот лишился. Приезжай, Алеша. Видно, самое время. -Я б приехал. Справка нужна. -Какая там справка? Приезжай, а мы тебя тут определим: своя рука, говорят - владыка. Так ведь, Иван Александрович? - впервые за много лет обратился он к главному с вопросом, таившим в себе замаскированную просьбу, и тот, надо сказать, оценил это: не отказал сразу, но сделал это более уклончиво: -Там надо разобраться, что к чему... Зачем она тебе, справка эта?- помолчав, нехотя обратился он к практиканту. Тот, наученный опытом, не стал вдаваться в подробности. -Говорил же? Что одно и то же жевать? Пирогов прикинулся простаком. -Да, понимаешь, главные врачи - народ такой: недоверчивый и непонятливый. Им все разжевать и в рот положить надо - иначе не доходит... В чем закавыка, так сказать? Казус юридический? Москвич не сразу расстался с последней тайной - словно боялся, что, вынесенная на людской суд, она лишится большей части своей привлекательности. -Закон есть. По нему, если кто-то в каком-то качестве месяц отработал, то может занимать эту должность и впоследствии. -Кто тебе сказал?- не поверил Пирогов. -Знакомый в министерстве. Не мой, конечно, а отца. -Вот пусть он и берет тебя туда. Без всякой справки. -Он уходит оттуда. -В этом все и дело. Что-то я шестнадцать лет главным врачом работаю, а о законе этом не слышал. -Его редко применяют. Когда помочь только хотят. -Или помешать.- Пирогов был, как водится, беспощаден.- Тебя, прежде чем на работу хирургом брать, надо минимум пять лет в хорошей клинике учить. Чтоб ты тут не напортачил. Не так разве, Иван Герасимыч?.. Если б старик с ним согласился, мир в их отношениях был бы обеспечен всерьез и надолго, но он, конечно же, не сделал этого: -Оно и так и не так... Был бы порядок в стране, было б так, а сейчас?.. Кто здесь после меня работать будет?.. И, потом, не так страшен черт, говорят, как его малюют. Народ у нас терпеливый - не обидится, если не то что-то вырежешь. Совсем-то вряд ли зарежешь - пустяк если какой, какие-нибудь гланды лишние. Гланды, кстати, никогда оперировать не берись: на тот свет можешь отправить - дело специальное... Что - клиника?- обратился он к Пирогову.- Это когда было? Сейчас же ими там никто не занимается. Оперировать не дают: чтоб лишней конкуренции не было - я это не знаю сколько раз уже слышал. Здесь хоть практика и работа живая... Обезболивать будет всех подряд. Новокаином шпарит - жалеет, что ли? -Обезболивать надо прежде всего потому,- объяснил москвич,- что так работать проще. -Вот в чем дело... На кружке рассказывали?.. Видите - он и в теории подкован. Дайте ему справку эту... Как считаешь, Ирина? Пирогов не стал дожидаться вступления в бой тяжелой артиллерии, упредил ее: -Пусть сначала определится, куда ему идти: в хирургию или в санитарию. Любит слишком по кафе ходить... Купаться пошел?- спросил он москвича: тот понял, что запахло жареным, встал и повесил халат на вешалку. -Пообедать надо сначала. Хозяйка к обеду ждет. -И здесь устроился? Как это у тебя выходит все? -Это и им сгодится. Я тушенки с собой привез... Плохо готовит, правда. -Из тушенки не наготовишься... Ты к Матвею сходи. Он кормит хорошо. -Был уже. Нельзя слишком часто. -Этому тоже в кружке учили? -Нет, это уже из практики... В прошлом году целый год одно кафе пасли... Есть туда ходили,- пояснил он тем, кто его не понял.- Хозяин зеленел от злости, когда приходили, а кормил все-таки. Потому как боялся: вдруг еще раз придем с проверкой... Пирогов внимательно посмотрел на него: чтоб получше запомнить - такая откровенность была и ему внове. -Ну ты здесь на месяц всего,- произнес он вслух.- Матвей выдюжит... Зачем тебе хирургия?- не выдержав, обратился он не столько к нему, сколько к докторам, сидевшим в амбулатории.- Тебе в санитарии самое место. -Это для души, а то для прокорма,- объяснил молодой человек.- Пообедаю - потом купаться пойду...- и отправился восвояси, метнув предварительно длинный, с поволокой, взгляд на Ирину Сергеевну. Пирогов удивился: -За кого вы просите? Не видите, какой гусь? -Никакой он не гусь,- проворчал Иван Герасимыч, хотя откровения Алексея Григорьевича и на него произвели известное впечатление.- Так - гусенок просто. Что из него слепят, то и будет... Подумаешь, Матвея почистит: не обеднеет... А на приеме мог бы посидеть, а не так - слетать без спроса. Из-за того, что хозяйка его ждет...- но тут уж Ирина Сергеевна вступилась за москвича: -Это вы как мужчина рассуждаете, Иван Герасимыч. Что может быть важнее обеда для хозяйки? Хирург глянул иронически: -Ну тогда он кругом чист. Как стеклышко... -Проходимец он,- сказал Иван Александрович.- Не буду: как возьмешься кого ругать, так обязательно обратного результата добьешься - все жалеть начинают, защищать от начальника. И вообще не до него. -Случилось что? Кроме цыган ваших? -Конечно... Зараза в Тарасовке, с этим кафе история... Он вон пошел туда и Матвея напугал до смерти. Чтоб напоили его...Шантажировал, попросту говоря. Тот ко мне вчера пришел, от страху трясся... Он тоже трясся: не от страху, а от злости, но держал себя в руках и, сообщая им эти новости, с одной стороны, преувеличивал их, с другой - не договаривал до конца, достигая этим особенного воздействия на слушателей. Хирург, во всем любивший ясность, вынужден был спросить: -Ничего не понял!.. Что у Матвея было? -Мясо одно проходило...- Пирогов не стал вдаваться в подробности, но хирург, зная обычную, черную, подоплеку и изнанку его слов и мыслей, насторожился: -Что за мясо?.. Опять пустяки какие-нибудь?.. -Не совсем...- Пирогов поворотился к Ирине Сергеевне, выбирая теперь ее в прямые собеседницы.- Матвей, проходимец известный, купил его у тарасовского фельдшера, а у того сроду коровы не было. Таська тоже - не нашла ничего лучше как купить его и в больничный котел отправить: жалко ей, видите ли, мяса стало...- Он произносил это степенно, почти бесстрастно, но в глазах его замелькали гневные искры. -А зачем вы нам все это рассказываете?- спросил, совсем уже невпопад, Иван Герасимыч, который, сколько ни жил рядом с начальством, никак не мог вникнуть в тайную глубину его намерений, слов и поступков. -Зачем рассказываю - этого я и сам толком не знаю,- признался Пирогов.- Надо же иной раз поделиться... -Все пустое,- заочно решил хирург.- Вечно вы, Иван Александрович, с кормежкой страху нагоняете. И отравления всюду ищете... Пирогов посмотрел на него с особенным, пристрастным, любопытством. -Легко живется вам, Иван Герасимыч. Думать ни о чем не надо...- и хирург поперхнулся от незаслуженной обиды и нахохлился.- В Тарасовке зараза новая - какая, не известно, там мясо покупают: чье, понять нельзя, не в сезон заколотое, едят его больные дети, а вам все нипочем и горя мало...- Старик понял, что не прав, но из упрямства и из-за давних счетов с Пироговым не признал этого.- Вы больных в область посылали?- спросил Иван Александрович у Ирины Сергеевны. -Одного. Других родители не отдают. В район еще отпускают, а в область не допросишься. Пирогов кивнул: это не было для него новостью. -А Кабанцев так и не едет? Я ведь сам ему звонил. -Потому и не едет,- сказал хирург.- Понял, что что-то серьезное. -Это точно,- сказал Пирогов.- Надо было санитарку на телефон посадить. Теперь ехать к нему надо. Самому - или Ирину Сергеевну послать: у нее это, может быть, лучше, чем у меня, получится... Предчувствие у меня нехорошее, а оно редко меня обманывает. -А с ним вообще хоть всю жизнь ходи, не ошибешься,- проворчал хирург. -И это так... Что-то мы с вами сегодня, Иван Герасимыч, в мыслях сходимся. -Не к добру,- согласился тот, и Пирогов усмехнулся. -Зайцев еще уходит,- отвечая иным, уже собственным мыслям, продолжал он.- Тоже ни к чему...- но этого Иван Герасимыч уже не понял: был слишком далек от районной дипломатии: -А он здесь при чем? -Да так,- уклонился Пирогов.- Все одно к одному... Доктор новый,- снова притемнился он и перевел насмешливый взгляд на Ирину Сергеевну:- Она все. Возьми и возьми, говорит, эпидемиолога. Накликала - заразу новую... Опять идет!..- В коридоре послышались шаги Алексея Григорьевича, и сам он в следующую минуту появился на пороге.- Тушенка кончилась?.. Алексей ответил не сразу - он был склонен к сценическим эффектам. -Ирину Сергевну в Тарасовку вызывают!- объявил он по истечении необходимого времени.- Тяжелый случай. Торцов по фамилии!.. -Смерти только недоставало!- сказал Пирогов, а Ирина Сергеевна порывисто встала.- Едешь? И я б с тобой, да зван на прощальный вечер к Зайцеву. И машина там же! Со всех сторон нагнали - гостей свозить и развозить... Не знаю, что ты делать будешь. -На попутных поеду. -Я провожу,- вызвался москвич.- Черт с ним, с обедом: я в больнице кусок перехватил. -Да ты нигде не пропадешь,- сказал Пирогов, а Алексей Григорьевич, поблагодарив его взглядом за поддержку, продолжал: -И права у меня юношеские - поведу, в случае чего: если найдем машину. -Не забудь с собой их взять. Здесь их на каждом шагу спрашивают...- Молодые люди вышли.- Слыхали?- подосадовал Пирогов.- Права у него юношеские. -Да вы никак ревнуете его?- сдерзил хладнокровный старик.- Это возрастное. Сколько вам? -В прошлом году пятьдесят исполнилось. Вам тогда нездоровилось. -А теперь каждый день так. Об этом только и думаю. Пирогов удовлетворенно кивнул: -Каждый о своем... Что вот там? Хоть волком вой. Каждую минуту что-то случиться может... Опять он нагонял страху и зачем-то сгущал краски. Старик не мог не заметить этого. -Да вы, сколько я вас помню, все одно говорите, а Петровка как стояла, так и стоит и ничего с ней не делается...- В пылу полемики он не заметил, что вступил в спор с собственным скорбным взглядом на вещи, но в погоне за истиной Иван Герасимыч ни перед чем не останавливался и, если надо, противоречил себе же.- Случиться может, конечно - только не с ней, а с нами... Я вот в последнее время о смерти думаю. Тоже, скажу вам - радости мало. -А что о ней думать?- и тут не согласился с ним Пирогов: он рассеялся, встал, чтоб не продолжать бесполезный спор, в котором две стороны, как параллельные прямые, не могли сойтись вместе.- Это все - увертки ваши. Пыль в глаза пускаете. -Ничего себе - увертки!- Старик за все совместно прожитые годы так и не смог привыкнуть к прямодушию начальника.- На вас креста нет! -Это уж точно!- живо откликнулся тот, скорее довольный, чем задетый его колкостью.- Дьявол и есть! А вы не замечали до сих пор? Сейчас только разглядели?...- и ушел, празднуя новую победу над своим вечным идейным противником... Молодые люди вышли на тракт, соединявший Петровское с другими районными центрами и подведомственными ей селениями. Они долго голосовали, останавливая движущийся мимо транспорт, но он либо направлялся в другую сторону, либо мог подбросить до половины пути, что было хуже, чем ловить попутку в Петровском. Ирина Сергеевна относилась к этим неудачам как к чему-то неизбежному и привычному, Алексей Григорьевич же - как к собственному поражению. -Что ты не добьешься, чтоб тебе постоянную машину дали?- не заметив в пылу досады, как перешел на "ты", спросил он, провожая взглядом разбитую инвалидную коляску, которая не соизволила даже притормозить в ответ на его отчаянное размахивание. -Дают, когда есть. Одна машина на больницу. -Все у них есть. Надо только трясти их - как груши с дерева... Ирина Сергеевна остановила комбайн, возвращавшийся из районных мастерских: комбайнер съехал на обочину, приметив Ирину Сергеевну, которая недавно лечила его сына. Он мог бы отвезти их до Тарасовки, но для этого ему пришлось бы сделать изрядный крюк, и Алексей Григорьевич в таком случае должен был тесниться с Ириной Сергеевной на переднем сиденье, что было неудобно, или того хуже - висеть на подножке или болтаться в бункере. Алексей Григорьевич был ко всему готов, но Ирина Сергеевна, помешкав, раздумала, и комбайн загромыхал дальше. Алексей Григорьевич решил, что нельзя более занимать вы