бил... Где твоя скамейка?.. Оставь сливы немного. Или не надо: она немытая. И бензином, наверно, пахнет. -Не должна: я ее тряпкой прикрыл... Я и забыл совсем: мы ж с утра не емши, как Вениамин говорит. Сейчас, подожди. Долго ли умеючи?.. Он вытащил из машины ведро со сливой, проводил ее до скамейки, соединявшей широкой доской стволы двух берез, растущих в конце хозяйской делянки, вблизи от Мишкиных владений. Дом был виден отсюда как на ладони, а из него она, за кустами, не просматривалась - Алексей, знакомясь с участком, обратил в свое время внимание на этот зрительный обман, или, лучше сказать, оптическую иллюзию. -Будешь? Тут всего понемножку,- предложил он Ирине Сергеевне то, что мог наскрести в своей комнате и в холодильнике.- Шоколад еще московский. -Мне б сливы хватило.- Она не стала отказываться, но усовестилась:- Хозяйка тебя видела? -Видела. -Наверно, бог знает что подумала. -Спросила, какой подруге несу. Как это вы все угадываете? -А кому вы еще еду в клюве несете?.. Хорошим знакомым если, да и то - поначалу?..- Он оценил ее слова как призыв к более решительным поступкам - попытался притянуть ее к себе, но она отстранила его: если она, бравируя, и называла вещи своими именами и излагала ясным образом чужие мнения, это еще не значило, что она их разделяла.- Перестань. А то уйду... Дай посидеть спокойно. -Не можешь в себя прийти? -От чего? -От того, как тебя там приняли? Она помешкала: ей было до сих пор не по себе, но к этому горю она уже привыкла. -Нет, это в прошлом уже. -А что тогда? -Не пойму, что они скрывают... Что это должно быть, чтоб они все так настроились? Ушли в круговую оборону?.. Алексей взглянул на вещи с ее конца, сообразил, что она права, но и это не поколебало его жизненных позиций. -Этого я тебе сказать не могу... Но тебе-то что до этого?.. -Как что?- Она поглядела на него с осторожным любопытством.- Я же доктор. -Доктор-то ты, конечно, доктор - с этим спорить не станешь, но дело не в этом. -А в чем? -В чем?.. Знаешь, почему я хочу хирургом быть? Санитарным врачом у нас вообще быть невозможно: скурвишься в два счета, продашься со всеми потрохами, но и другим тяжело: слишком во все втягиваешься. Увязаешь по самые уши... Чем хорошо хирургу? Приходит ко мне человек: нужно ему какой-нибудь чирей вскрыть, как этому секретарю, или грыжу сделать - я делаю: за государственный ли счет, для нищих, или по взаимной договоренности - это уже не важно, но сделал - и разбежались, я о нем забыл, он обо мне тоже. Есть конец и начало, все понятно, без лишней сентиментальности...- Он глянул на нее значительно и с насмешкой.- Все так живут. Иначе невозможно. Каждый о себе думает и спешит о других забыть. В лучшем случае - о своем семействе печется, а все другие ему не в кассу... Все врозь - вместе только гуляют да дерутся. Сближаются на время, до определенной черты, а дальше соваться не следует: можно и по шее схлопотать и на грубость нарваться. А ты лезешь, куда не просят, хочешь собой все дыры закрыть. Детьми еще прикрываешься. -А это как? -Да вот так. Будто дети не те же люди, что все, а какие-то другие. Расстраиваешься потом, что тебя не слушают. А они тебя вокруг пальца обводят - хотя и оберегают, как я погляжу. Потому как хорошо к тебе относятся... Жизнь - грубая штука, Ирина Сергевна, она учителей и профессоров не любит... -Правда?..- Она искоса поглядела на него.- Зачем преподаешь тогда мне все это? -Хочу: чтоб ты в разум вошла и за ум взялась... Иди сюда!..- Он снова потянул ее к себе, но, хотя его проповеди и разоблачения и произвели на нее известное впечатление, к любовному сближению не подвинули: -Перестань... Хозяева...- У нее была скверная привычка подмечать все вокруг себя и ко всему прислушиваться. -Они телевизор смотрят. -Выйти могут... Не нужно,- терпеливо повторила она, потому что он был иного мнения.- Задал задачу - думать заставляешь, а потом с глупостями лезешь. Разве так за женщинами ухаживают?.. Вообще ты необычный какой-то. Слова говоришь странные. -Не говори. Озноб бьет, и сердце колотится. Сильно влюбился, значит. -Сердцебиения не только от этого бывают... Погоди! Есть тут кто-то... -Где?- для приличия спросил он, уже пуская в ход длинные, назойливые руки, но тут в кустах по соседству кто-то завозился и шагнул вперед: посчитал дальнейшее свое укрывательство неприличным. -Отвык в Москве от людей, а они рядом ходят,- выговорила Ирина Сергеевна Алексею, но ему показалось, что и она не рада неожиданному вторжению... Не оттуда, где послышался шум, а чуть в стороне, как бы по течению реки времени, из темноты вынырнула хозяйская дочь Тоня, невинно оглядела обоих и удивилась: -Это вы, Алексей Григорьич? И вы, Ирина Сергевна?..- и стала в отдалении, разглядывая то, что не успела увидеть раньше.- Впотьмах не видно... Ирина Сергеевна преодолела минутное смущение: -Присели после работы... Что на прием не ходишь? -Зачем? Я уже к взрослым врачам приписана,- благожелательной скороговоркой, хотя и без особенной уважительности, отвечала та и обратилась, с явным предпочтением, к Алексею Григорьевичу:- Меня мать не искала? -Не слышал. Сами недавно здесь. -Мы знаем, когда вы пришли,- успокоила она его.- Надо домой идти: обещалась... Или с вами посидеть? -Садись. Места всем хватит... Тоня присела. Тут же от соседнего дерева, неотступной ее тенью, отделился соседский Миша и остался стоять в стороне. Он не считал себя вправе сесть на скамейку рядом со взрослыми и разыгрывал смирение. -На танцах были?- спросил Алексей.- Оркестр издалека слышно было. Веселая музыка. -Патруля не было,- сказал Миша.- Играли что хотели. Молодцы вообще ребята. -Там ударник - хороший мальчик,- подразнила его подруга.- На барабане хорошо стучит. -Коля Шувалов, кореш мой,- объяснил Миша.- Приглашал меня: учись, говорит, на контрабасе играть - у нас контрабаса не хватает. -А ты б не смог,- уверенно сказала Тоня. -Почему?- не понял он.- Может бы, и выучился. Неплохие гроши, между прочим. -Ты в институт сначала поступи! Не занимается совсем!- пожаловалась она старшим.- Ему готовиться надо, а он ко мне ходит! Что тебе от меня нужно? Слышь?..- Она поглядела на него с пристрастием.- Не попадешь в институт, я с тобой встречаться перестану. А что? Интересно с парнем ходить, который в институт попал или в рок-группе выступает, а так что? Сосед - и ничего больше! Никакого интересу!- заключила она, полностью в этом убежденная, и подвела итоги:- Домой пойду. Миша не выдержал, взроптал: -Что у тебя там, блины на сковородке?! -Фильм кончается. Посмотреть хоть, кто играет. С тобой не увидишь ничего - одни ухи твои... Мать вон - меня, небось, ищет... Она первая высмотрела Марью Егоровну, вышедшую на крыльцо и близоруко, со света, всматривавшуюся в темноту. -Тонька!..- негромко, чтоб не привлекать внимания соседей, позвала она и ругнулась, тоже вполголоса:- Чертова девка! Нет ее и нет, а обещалась к десяти прийти, шалава этакая!.. Иди, Сема, домой - не дождешься ее, видно...- На крыльцо, не дожидаясь повторного приглашения, вышел Сема: как всегда степенный и преисполненный чувства долга.- У подруги она - телевизор глядит: фильм хотела посмотреть, а наш плохо работает... А за книжку спасибо. Я и эту прочту. И она со мной тоже,- прибавила она - уже не так уверенно. -Вы ей скажите: она как эту прочтет, я новую принесу. Марья Егоровна даже испугалась: -Откуда ты берешь их столько? -У меня отец "Библиотеку военных приключений" выписывает. Ценные книжки очень. Я тогда завтра вечером приду. Скажете ей? -Скажу, непременно скажу... О корень не споткнись... Дошел, не споткнулся? Ну и хорошо: привыкать, гляжу, начал...- прибавила потише: - С худой овцы, говорят...- и полистала наскоро новое позаимствование. Сема услышал, приостановился: -Вы про меня? -Да господь с тобой! Какая ж ты овца? Про нее сказала... Оступился все-таки? Хозяин виноват: не спилит никак...- Она дождалась, когда он закроет калитку, проворчала:- Телевизор она смотрит, жди!.. С Мишкой где-нибудь сидят, целуются...- и ушла в дом. -Почему это именно с Мишкой?- приревновала себя же Тоня.- Может, еще с кем? -А потому!..- и Миша, выведенный из себя ее нарочитым небрежением, взбунтовался, шагнул к ней и схватил за руки: сжал как клещами или наручниками. Тоня разразилась заклинанием, выученным ею еще в училище: -Адзынь, салага, третий сорт, щас как звиздну по организму, тресну по одному месту!..- и поскольку он не отпускал ее, повторила то же более доходчиво:- Что вцепился? Заклинило тебя, что ли? Склещенило? Алексей встревожился: у него были на то свои основания. -Эй, петухи, не драться!.. Сейчас весь дом на ноги подымете... И в самом деле: на крыльцо снова вышла Марья Егоровна - на этот раз сопровождаемая хозяином. Миша все держал Тоню за руки: в своего рода объятиях на расстоянии. -Да пусти ты!- прикрикнула она и вырвалась на волю.- Схватился, как механик за трактор!.. Хотя она и сказала это вполголоса, отец расслышал. -Есть тут кто-то,- уверенно произнес он, оглядываясь. -Ну и есть,- сказала жена.- Тебе что до этого? -Твои же грядки потопчут? -Мои грядки давно с землей сровнялись,- возразила она.- Скажи лучше - завидуешь. -Чему?..- Он все вглядывался в темноту, но идти в кусты и шарить там ему не позволяло нравственное чувство.- Этому-то?.. Вчера одна на ферме глаза строила. -И ты что?- с пренебрежительным любопытством спросила она. -Да вот - не сразу понял. Недогадлив стал. Утром укусят, к вечеру почешусь... Не Тонька там? -Не думаю. Не такая уж она дуреха, чтоб этими делами дома заниматься. -Какими?- не понял он. -Да такими... Доктор, наверно. Хлеб с колбасой понес кому-то... Глазастый. Кого-нибудь, да высмотрел. -Все такими были... Воздух хороший. Так бы и дышал им. -Дыши - кто не дает? Умирать, что ль, собрался? Тебя ж никто не торопит? -А она всегда рядом. -И думать о ней поэтому не надо. Когда надо, сама найдет. -Думать не думать, а помнить следует. -Зачем?- Они привыкли спорить по этому поводу.- Что этим изменишь? Не ты первый, не ты последний. -А мне до других дела нет. Я сам по себе. -И я тебе никто? -Почему? Ты вроде свой кусок... Ладно, захочет, сама придет. Пошли...- Хозяин вернулся в дом, а за ним - Марья Егоровна: воровато оглянувшись напоследок в непроглядную черноту сада. Тоня встрепенулась. Они с Мишей все еще стояли друг против друга. -Побегу! Надо и совесть знать. Прощай, Мишенька!..- и на полпути, обернувшись, пропела: -Со свиданьицем вас, Алексей Григорьич! Осторожней: у нас ступеньки на крыльце скрипучие!.. Она скрылась в доме. Ирина Сергеевна покраснела, но этого в темноте никто не заметил: у молодых людей были свои заботы. Алексей посочувствовал Мише, заметно приунывшему: -Не жалует она тебя? Миша думал то же, но выразил иначе: -Да мне, понимаешь, ребята сказали: она того, это самое, а я две недели хожу и все без толку,- и помрачнел еще больше. -Хочется? -А то нет?..- и глянул с неудовольствием: как бедняк на богача, снизошедшего до него вопросами о его материальном положении.- Я отцу говорю: не женишь меня, я тебе диван одним местом сворочу. Это мы шутим, конечно!- спохватился он и поклонился Ирине Сергеевне, пришедшей от его слов в замешательство.- Вы извините, если что не так. Алексей отпустил ему грехи: -Все так. Мы медики... Знаешь, почему не выходит у тебя? Ты хитришь, а женщины простых любят...- Это он над Ириной Сергеевной теперь потешался.- Они все всерьез любят и надолго. Надо и нам такими быть. -Ты научишь,- негромко упрекнула его Ирина Сергеевна, но Миша был другого мнения:. -А почему не научить, если знает? Надо делиться опытом...- Он подошел к тому рубежу в жизни, когда обращаются в новую веру.- Надо поведение менять. Я тоже заметил: как от них добиваешься чего, они все наоборот делают...- и не желая обсуждать с чужими людьми столь личные и интимные темы, пошел к себе: не через калитку, конечно, а сквозь забор, в котором давно были проделаны для этого многочисленные прорехи и отверстия. -Способный парень,- похвалил москвич и поглядел с легкой насмешкой на коллегу:- Что призадумались, Ирина Сергевна? Миша вас не устраивает? -Что, мол, я лечу их, когда из них такие дяди вырастают? - завершила она его мысль.- Нет, не это. Думаю, что все надо делать вовремя. А любовью заниматься - в особенности... Молодых бог опекает и за руку водит. -Вовремя - это точно! Минуту упустишь - потом год не воротишь!..- и снова, и решительней, приступился к ней, но она вывернулась из его рук: будто он сделал нечто противоположное ожидаемому. -Перестань! Что за манеры у тебя?.. Ты как учитель один. Тоже - теорему Пифагора мне рассказывал, будто я ее не знала, - очень ему "штаны" эти нравились, а потом целоваться полез. -Спасибо за сравнение... Когда это было? Теорему Пифагора в пятом классе проходят. -В восьмом. Повторяли перед экзаменом. Я тогда видная была, рослая, заметная... Меня все глазами провожали. -А ты? -А я скромная была - серьезная, как ты говоришь. Как этот Сеня. -И чем кончилось? Она помедлила: -Тебе все знать надо?.. Сам говоришь, не надо в чужие дыры лезть... -Своей нет - поэтому. -Нахал ты после этого... Не нашего поля ягода, как Торцов говорит... Уеду вот, как два года отработаю, в деревню свою, рязанскую - там молодые люди тихие, мечтательные, про любовь говорят, за руки не хватаются...- и поглядела на него:- Что ж ты так за женщинами ухаживаешь? Наговорил с три короба - и все гадости... Разве можно о таких вещах говорить? Сказал бы что-нибудь легкое, приятное... Поцеловался бы для приличия... -Попробовал только что. Не заметила? -Было что-то непонятное. Ткнулся в грудь, как кутенок в мамку. -Типун на языке вскочил - поэтому. Вообще-то я специалист в этом деле. Обожают. -Не очень верится... Что ты вообще болтаешь? -Не могу... Рот болит... И чувствую себя нехорошо. Поэтому и развел, наверно, эту антимонию... -Не вовремя это у тебя,- успела только сказать она: по инерции. -А когда болезнь вовремя? Она пригляделась к нему, встревожилась: -Что у тебя?.. Тут же не видно ничего. Пойдем на свет. Под фонарь на улице... Что за день сегодня?!.- и поглядев с суеверным чувством ему в рот, обнаружила, при свете фонаря, те же язвы, что и у тарасовских детей, а, пощупав лоб, нашла его потным и дышащим жаром. Со стороны эта врачебная пара производила, наверно, странное впечатление: дикарей, обменивающихся ритуальными приветствиями, или актеров, разыгрывающих немую сцену. -Полный набор?- удостоверился Алексей.- А я сам только сейчас понял. Умный слишком стал - самому противно. -Помолчи,- сказала она, медленно собираясь с мыслями.- Это все меняет. -Что меняет?..- Она отмолчалась.- Что у меня? -То же, что у других,- словчила она, уже справившись с собой: будто белый халат надела. -А у других что? Это совсем другой интерес принимает: когда сам заболеваешь. -То же, что у тебя. Пошли - не разговаривай. А то язвы болеть начнут...- и повела его к дому, затем - по ступенькам, которые вовсе не скрипели: Тоня придумала это ради красного словца или из девической вредности - постучала.- Открывайте!..- крикнула она, не желая входить в дом без спроса, забарабанила в дверь сильнее. -Кто колотит так?! - удивилась Марья Егоровна, выйдя.- Кому неймется? -Принимайте больного,- сказала Ирина Сергеевна.- Положите его в отдельное помещение. -Так он вроде один у нас ночует? -Особую посуду ему дадите и полотенце,- распоряжалась Ирина Сергеевна.- Белье потом надо перекипятить будет. Я приду завтра - в больницу его отправлю. -Меня на дому надо вести!- заныл тот.- И сидеть со мной. Как с больным ребенком! -И вправду заболел?- поняла наконец хозяйка.- Что-то скоро слишком... Я думала, вы не за тем стучитесь. -Подцепил заразу местную.- Ирина Сергеевна не обратила внимания на ее игривые намеки.- Нет у них, в Москве, иммунитета. -Откуда ж ему там взяться,- рассудила Марья Егоровна,- когда его и здесь днем с огнем не сыщешь? Пойдем, Алексей Григорьич, положу я тебя в комнату отдельную, дам тебе миску особую, железное ведро тебе рядом с кроватью поставлю - будем тебя дезинфицировать... 38 Шла вторая неделя болезни Алексея Григорьевича. За это время лихорадка спала, чувствовал он себя сносно - только язвы во рту болели и саднили: трудно было есть и даже разговаривать. В больницу его не взяли: оставили дома до выяснения диагноза, для чего решили непременно уже вызвать профессора, как если бы Алексей, с его московской значительностью и предполагаемыми столичными связями, оказался последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. В ту минуту, когда мы подбираем отложенную на время нить повествования, он находился в своей комнате и возле его кровати, будто она посещала больного в больнице, сидела Марья Егоровна. На ней было недавно вынутое из сундука, еще державшее на себе запах нафталина, старомодное суконное коричневое платье с кружевными оборками, делавшее ее похожей на школьницу: оно не молодило ее, но как бы скачком, минуя юность, возвращало в детство; она говорила что на ум придет и сравнивала, от нечего делать, нынешние времена с минувшими, отдавая теперешним предпочтение. -Сейчас, можно сказать, все есть,- доказывала она - без большого энтузиазма, но с искренним убеждением: она была природная оптимистка.- А что? Мяса нет? Колбасу раз в квартал завозят? А вот у нас в тридцать первом году: я тогда на Волге рыбачила - голод был: так трупы по дороге ездили... Не верите? А я как сейчас помню: мой сосед Васька на телеге сидит, лошадь его везет, а он ничего уже не видит - умер, пока ехал. Хорошо - учитель, добрая душа, лошадь остановил и повез на кладбище. Помер, а она не чувствует!..- Она остановилась на этом факте как на особо примечательном.- Это разговор один, что они покойника чуют. Может, и чуют, когда от него дух уже идет, а пока теплый, не ощущают... Чего не ели только? Кору с деревьев толкли, с травой вместе вываривали, а что проку? Ноги сильней пухнут, а есть так же хочется. Поранишь щиколку, а из нее вода течет! Правда!.. Опять не верите? -Почему? Голодные отеки называется. -Видите! Всему есть название. А сейчас - живи не хочу, все есть, даже неинтересно. -А что приоделись? При параде? Ей польстила такая наблюдательность. -Я ж говорю, у вас глаз зоркий... Это годовщина у нас сегодня. Пятнадцать лет как живем вместе. -Отмечать будете? -С кем? Этого не знает никто - в газетах об этом не сообщали. Посидим просто, пирога попробуем: как удался он. -Значит, праздновать будете. -Какой же это праздник? Вторую свадьбу не празднуют. Мы и тогда с ним не отмечали. Помогать друг другу сошлись - как в колхоз вступили. Да я вам это говорила уже, наверно... Говорила или нет? -Не помню. У меня от этой инфекции всю память отшибло. Нравились хоть друг другу? Она сдержанно усмехнулась. -Его надо будет спросить... Вроде не противны были, раз прожили столько вместе. -И платье с той поры? -Еще раньше куплено. Но когда сходилась с ним, я, верно, его носила. -Поэтому и надели сегодня? -Да нет, оно у меня как бы выходное, что ли. -С того времени? -Да я редко на люди выхожу. С тех пор ничего, кажется, не купила. -А что так? -Да что деньги на пустяки тратить? В моем-то возрасте?.. В молодости, правда, любила принарядиться... Зайдете к нам? От моих борщей отказались - может, пирог понравится? -Рот болит. Глотать больно. Не болезнь, а наказание. -Да что ж это за болезнь у вас такая?!- не в первый раз уже удивилась она.- Как хоть называется? -Сами толком не знаем. Бруцеллез, говорят. Сегодня профессор придет, скажет окончательно. -Не похоже. Бруцеллез-то мы видели...- Она испытующе поглядела на него, по-своему оценивая его состояние.- Стопочку вам поднести можно, я думаю. -Да и я того же мнения. Приду, конечно. -Докторша ваша не заругается? -А мы ей не скажем. -Ладно.- Она приняла заказ к исполнению.- Еще один прибор поставлю. И нам хорошо: не так скучно. Это в будни вдвоем хорошо, а в праздник люди нужны, верно? Не надо вам чего? -Все есть. -И то сказать - сиделка у вас такая, что мне после нее делать нечего.- Ирина Сергеевна каждый день ходила к Алексею и вела его как больного: то ли оттого, что один врач должен вести всякого пациента до благополучного или иного исхода, то ли потому, что считала себя в какой-то мере виновной в его заболевании. Алексей пытался воспользоваться этим, соблазнить ее и склонить к сожительству, но она только отшучивалась и не думала вступать с ним в иные отношения, кроме чисто дружеских и врачебных.- Опять свою книгу читать будете?..- Марья Егоровна с любопытством поглядела на старый том в кожаном переплете, не похожий на привычные ей книги: это были изданные до революции мемуары Казановы. Алексей в последний момент перед отъездом, на проводах, взял почитать их у приятеля, не известив его об этом. Он предлагал Ирине Сергеевне послушать из нее отдельные страницы, которые едва ли не наизусть выучил за время своей болезни.- Интересная? -Есть кое-что. Жаль, один том всего. Их, оказывается, девять. -Из Москвы привезли? У нас таких нет... Может, мне потом дадите? А то читать нечего. Семка-то теперь не ходит.- Она встала.- Пойду готовить. Тоньку позову. Одна не управлюсь: тоже стала ленивая. -Где она? -С Мишкой в комнате занимаются. Не попал, гулена, в институт - в технику теперь готовится. Там, говорит, позже экзамены. Тонька!.. -Что, мам?..- В двери, с легкой заминкой, показалась Тоня, еще больше истончавшая за последние полторы недели, гибкая, как хворостина, в коротком платье, из которого торчали худые загорелые ноги. Глядела она послушно, но невнимательно. -Помоги пирог ставить.- Мать пошла на кухню. -Приду сейчас,- сказала ей вслед Тоня.- "Горе от ума" дочитать надо. -Докуда дошли?- спросил Алексей. -Как часы в прихожей бьют. Конец первой картины... Что пришел?- оборотилась она к Мише, которому наскучило сидеть одному, или он приревновал ее к доктору: вышел из темного коридора и стал рядом.- Иди читай дальше. -А зачем?- возразил тот.- И так все ясно. Там, оказывается, не Фамусов - типичный представитель, а Чацкий. -А у меня сошло,- сказала она.- Фамусов был как типичный. -А Семка что не ходит?- спросил Алексей.- Принес бы что-нибудь про разведчиков. -Да Мишка запретил. А зачем?- спросила она Мишу.- Так хоть книги носил... Он в институт поступил,- похвасталась она.- В библиотечный. -Вот где книг-то будет! - позавидовал Алексей. -Обойдешься!- отрезал Миша.- Все равно не читала. -Может быть, теперь бы стала? От нечего делать? -Тонька!- снова, и настойчивее, позвала мать, и Тоня подчинилась, ушла на кухню: стала, в сравнении с прежним, податливей и сговорчивей. Миша проводил ее цепким, сторожким взглядом. -Ну что, Михаил? Ты, гляжу, в дом уже вхож? Куда поступаешь? Миша присел на стул, освободившийся после Марьи Егоровны, пригладил волосы, отвечал с неприветливой солидностью в голосе: -Не знаю еще. Может, на парикмахера... А что? Работа не пыльная и денежки водятся. -Зачем тогда "Горе от ума" читаешь? -Для Кузьмы Андреича. Он же ходит. Думает, я в инженерный поступаю... Вы ему не говорите только. Неудобно. -Морочите ему голову?.. А Тонька тебе, гляжу, понравилась? -Есть кое-что...- Миша огляделся и прибавил, веско и неприязненно:- Там про нее говорили всякое. Я справки навел: оказывается, ничего и не было. -Навел справки все-таки? -А как же? Не корову покупаю. -Какой экзамен завалил? -Литературу, конечно. Ее читать надо, а мне лень пока. Я, когда старый буду, читать начну. Хорошее вообще занятие. А что? Интересно знать, как раньше люди жили, как теперь при капитализме живут...- Он явно тяготился беседой и косился на дверь, но Алексей не отпускал его: ему, как и его хозяевам, было скучно одному - хотя и не в праздник... -Здесь остаться решил? В город же хотел перебираться? -А зачем?..- Он прислушался к тому, что делается на кухне.- Везде можно жить. Голову только на плечах иметь надо. -Умный стал. -А жизнь такая: кого хочешь научит... Кузьма Андреич пришел...- не столько услышал, сколько догадался он - по каким-то косвенным, одному ему известным признакам.- Сейчас ругаться начнет...- и заранее пригнул голову в покорном ожидании... Кузьма Андреич вошел без спросу и без стука - как входит преподаватель в класс: он уже чувствовал себя здесь как дома или, верней - как в школе. В этот день он пылал истинным гневом на своего подопечного - или особенно искусно этот гнев разыгрывал: кто знает, что в душе у распекающего вас учителя. -Ты здесь, мошенник?!- загремел он, едва увидел Михаила: как лавина с гор сорвалась.- А я его ищу везде!.. Ты почему на экзамен не пошел?! Не стал сдавать, а всем говорит, что провалился! Хотя с учителем занимался!..- и сел к столу в позе изготовившегося к бою стрелка или судебного исполнителя. Миша, застигнутый на месте преступления, пустился во все тяжкие: -Испугался, Кузьма Андреич! Думал, не напишу! Ошибки в каждом слове делаю! Но все равно - сидим здесь сейчас, "Горе от ума" читаем! -Читают,- подтвердил и Алексей, пытаясь спасти соседа, но Кузьме Андреичу не нужны были ни его помощь, ни посредничество: -Врешь!..- Он воззрился на Мишу черным, мстительным взглядом.- Я ж тебя насквозь вижу!.. Все-таки есть в тебе что-то коммерческое!.. Тебя ж по дороге сманили! Рыбу пошли глушить, так ведь?! -Так,- мрачно признал Миша, решая кончать со всем враньем сразу. -А наши занятия - коту под хвост?!.- Тот красноречиво смолчал.- Ответь мне одно только! Ты с самого начала знал, что сдавать не пойдешь, или по дороге так решил?! Зачем это нужно было Кузьме Андреичу, знал он один, но Миша, снова пойманный с поличным: уже не в делах, но в глубоких и тайных своих побуждениях - встрепенулся: -Почему, Кузьма Андреич?! Разве наперед все знаешь?.. Вот "Горе от ума", к примеру, взять - там, вдуматься если, разные варианты могут быть. После первой картины!.. -Молчи уж!- припечатал литератор.- В настоящей книге никаких вариантов нет - все вперед прописано! Нигде Чацкий не приживется и никуда Фамусов не денется! Как и в жизни! Как в наших с тобой отношениях!.. Хожу к нему, беспокоюсь, а он мне преспокойно очки втирает! Знал же все заранее,- воззвал он к решету Мишкиной совести,- а со мной так, для форсу, занимался: вот я какой, со мной сам учитель возится! Так ведь?!. Миша так не думал: он вообще не заметил, чтобы учитель уделял ему слишком много времени и внимания, и подозревал в душе, что он тоже делает это для форсу, но всякая игра имеет свои правила, и он умолчал об этом - лишь изобразил на мосластом лице своем некое подобие траура. -Куда пойдешь хоть?- спросил Кузьма Андреич голосом потише и побезразличнее. -Трактористом. Уборка вот кончится. -Там ведь тоже учиться надо? -Зачем? Мотор я знаю, вождение - тем более. -А техникумом Тоне голову морочишь?- засмеялся Алексей, но Миша не понял его юмора: Тоня вызывала у него разные и подчас противоречивые чувства, но никак не желание смеяться. -Ей, пожалуй, заморочишь! Сама кого хочешь надует... Мне идти, Кузьма Андреич? Тот пожал плечами, вынес приговор: -Иди. Будь хоть в жизни человеком, если в школе не сумел этого. Бог с ней, с учебой!.. Мишу он пронял - тот вышел от него пасмурный и взволнованный: не то учитель сумел задеть в нем чувствительную струнку и он проникся торжественностью расставанья, не то рад был, под этой маской, что так легко от него отделался. Кузьма Андреич барабанил пальцами по столу и был похож в эту минуту на Добролюбова, Писарева и Чернышевского, вместе взятых. -Тяжело?- посочувствовал ему москвич. -Так способный же парень!- с неподдельной досадой выговорил ему тот и поглядел на него так, будто он был в чем-то повинен.- Прочел же первую картину и представил себе разные варианты - многие это могут? -Он и в жизни такой, многовариантный,- поддакнул Алексей, но учитель, повторяем, не нуждался в помощниках и подсказчиках и лишь возвысил голос - в надежде на то, что Михаил услышит его из кухни: -Читать ему только лень! Или хотя бы в конец книги заглянуть!.. А мы все такие!- еще беспощадней прибавил он и даже не понизил голоса при этом саморазоблачении.- Чем одареннее, тем ленивей! Я бы в институты насильно забривал и отправлял - как Петр Первый детей боярских! Выбирал бы по своему усмотрению и держал на казенном кошту, на казарменном положении!.. А потом - знаешь, что больше всего нам мешает? Кто, вернее?!. Он глянул ястребом, и Алексей невольно струсил: -Не знаю. Я отстал за время болезни. Может быть, и догадался, да ты меня запугал совсем. -Женщины!- не давая ему опомниться, трубно возвестил учитель: как пророк библейский.- У нас так - либо они, либо книги: третьего не дано, терциум нон датур! Либо книги в руки, либо к ним на полати! Совмещать так и не научились! А в институт вон Семка попадет. У которого с самого начала никаких вариантов! -Да успокойся ты!- Алексей встревожилсяза него не на шутку.- Ничего страшного. Они к старости читать начнут. У них это уже намечено. Семка им еще книги выдавать будет. Кузьма Андреич не стал с ним спорить - но не потому, что был с ним согласен. -Сам-то что читаешь?- выговорившись и отгремев, он, как водится, охладел к предмету спора.- Старое что-нибудь?- Он взял в руки Казанову и, без всякого уважения к почтенному возрасту старинного проходимца, перегнул его пополам так, что на нем треснула обшивка. -Осторожней!- Алексей представил себе в этот момент книголюбивого приятеля.- Чужая! -Все книги общие,- возразил тот, вглядываясь в желтый текст и читая на выборку.- Скабрезное что-нибудь? -Ты что, Казанову не знаешь?.. Дай! Это тебе не повезло: раскрыл не на том месте... - но Кузьма Андреич книги не отдал, а продолжил чтение - с тем же независимым и почти прокурорским взглядом. -Чепуха,- сказал он наконец и вернул книгу, сильно пострадавшую от знакомства с ним.- Слишком много женщин. На каждой странице новая? -Не совсем. По одной на главку. -Тут от одной не знаешь куда деться... Ирина Сергевна сюда ходит? После случившегося с книгой москвич стал остерегаться его по всем пунктам и ответил уклончиво: -Бывает. Ходит как доктор. -Будет сегодня? -Должна. Температуру придет мерить. -Сам не можешь? -Не доверяет. Вроде учителя. -Врачи да учителя...- Кузьма Андреич хотел сказать что-то про два отряда российской интеллигенции, но вовремя удержался.- Скажи ей, что заходил... Казанову с собой дашь? -Нет конечно.- Алексей успел ознакомиться с его работой поближе.- Смотри, что сделал... Что я теперь говорить буду? С книгами не умеешь обращаться... Кузьма Андреич высоко поднял брови, хотел ответить надлежащим образом на дерзкий выпад, но вдруг передумал и признал: -Не говори... Ни с книгами, ни с женщинами. Ни богу свечка, ни черту кочерга... Зато ты везде поспел - еще вон одна идет, в окно лезет...- Он имел в виду появившуюся в оконном проеме Таисию: она, идя к Алексею, вспомнила молодость и предпочла дверям окна. -Вот вы где?!.- Она была здесь впервые - оглядела комнату с молодыми людьми и сосредоточилась на своем руководителе:- Как здоровье ваше? Говорила вам, занимайтесь моей профессией - сидели б в кабинете с вами, бумаги бы вдвоем перебирали!..- и сморщилась в порочной улыбке, довершая ею нарисованную заманчивую картину. -Наоборот бы - скорей заразился. Эпидемиологом-то. -Еще чего! Где это вы видели, чтоб они заражались? Берегутся - зачем их тогда учили? Подпишите бумаги лучше,- и протянула подготовленные к подписи документы. -Что это?- Алексей подмахнул их, не читая. -План мероприятий по борьбе со вспышкой. Начальство требует. Вы же у нас заместитель главного врача по эпидемиологии. Другого начальства, считай, и нету. -А главный врач где? -Не то сняли, не то сам ушел - так и не поняли. Лежите здесь, а что на белом свете делается, не знаете! -А больные всегда так. Смотрят на все, как с того света. -Что это вы говорите? На вас не похоже. -Сочувствие женское вызываю. Бруцеллез - болезнь тяжелая. На два или на три года из строя выводит. Инвалидностью может кончиться. -По виду вашему не скажешь. -А это всегда так. Самые тяжелые больные так и выглядят. Кто бумаги подписывает? -Смотря какие. Больничные - Анна Романовна: ее поставили, а районные - он. Его с главного сняли, а с райздравотдела забыли. Он там пока заведующий. -Не забыли, а не смогли: для этого санкция облздравотдела нужна,- сказал Кузьма Андреич, оказавшийся, как всегда, в курсе всего происходящего.- Номенклатура области. -Вы это точно знаете или просто так говорите?- спросила Таисия. -Логика подсказывает. Должность областного подчинения,- уклончиво сказал он, и им так и осталось неясно, что он знает наверняка и о чем только догадывается, вооруженный школьной или какой-то иною логикой. -Говорят, Сорокина ждут.- Таисия тоже кое-что знала, но неохотно делилась с другими.- Теперь Анна Романовна одно говорит, он другое и ни одной бумаги вместе не подписывают. Хорошо вы есть - вам носить буду. Для второй подписи. Я про вас забыла, а теперь будете за спасителя... Отдыхаете?..- и лукаво поглядела на полураздетого москвича, лежавшего в неглиже на мятой постели: больным он никак не выглядел.- Вот какого ребеночка Ирина Сергевна на дому ведет. -Смеются уже? -Пока что усмехаются. Лечит она вас? -Видишь же - не помер. Лезь сюда!- зазвал он, пользуясь тем, что Кузьма Андреич снова углубился в чтение. -При Кузьме Андреиче?!- Она засмеялась от неожиданности.- Нельзя: он у нас строгий. -А что такого? Обсудим новости. Казанову почитаем. -Нет, это читать нельзя!- сказал учитель, хотя как раз этим и был занят.- Полная ерунда. Любовь втроем - это, по-моему, просто технически невозможно. -Ты мне переплет не оторви!.. Почему невозможно? -А как? -Да как вдвоем, только втроем. Верно, Таисия? Она поглядела на него оценивающе. -Неизвестно еще, чем больны вы - любовью с вами заниматься. -Говорят же: бруцеллез - он так не передается. -Это для бумаг бруцеллез: чтоб Ивана Александровича снять, а что на самом деле, неясно. Он придет к вам сейчас. -Тебя вперед послал? -Ну! Вдруг у вас гости. А так оно и вышло...- и Таисия поглядела на него с новым любопытством. -Что глядишь? -Гляжу, выздоравливаете. -А я тебе что говорю? Язык только барахлит, не слушается, а остальное на мази все. Придешь? -Подумаю... Сколько вам еще осталось? -Не знаю. Две недели, что ли. -Две недели,- протянула она, будто это решало сомнения.- Неинтересно. -А если б месяц? Как с самого начала? -Тогда б еще подумала,- и Таисия, посчитав разговор законченным, спрыгнула на землю и, забывая об Алексее, пошла по своим нуждам. Кузьма Андреич тоже встал. -А ты что?- Москвичу не лежалось одному.- Не все ж еще обсудили? -Пирогов придет. Мы с ним не ладим. -Что так?.. Так друг друга и гоняете из моей хибары. Как шары перед лузой...С кем ты ладишь вообще? Ни с ним, ни с Матвеем Исаичем...- но он не дождался ответа, потому что за окном послышался голос Ивана Александровича: -Где тут болящий наш? Из Москвы который?..- и Кузьма Андреич, воспользовавшись случаем, ушел по-английски - даже не заглянув в комнату к Тоне и не удостоверившись в том, что Миша действительно читает там бессмертную комедию - а тот на это рассчитывал... Пирогов был, против ожидания, беззаботен и беспечен: будто его не уволили, а отправили в долгожданный отпуск. Он тоже подошел к окну со двора и стал под ним. -Как вы? Температура, я слышал, спала? Язвы остаются? Дай-ка погляжу... Отсюда не видно. Пустишь, если войду?..- и пройдя к Алексею, с любопытством, будто никогда не видел прежде, осмотрел его язвы.- И температуры нет? Какой же это бруцеллез? Там если лихорадка зарядит, то надолго. Читать надо учебники. Теперь возьмусь. Начитаюсь на десять лет вперед: времени уйма.- Он не унывал и даже опалу свою сумел обратить во благо. -За что вас сместили? -Пока не сместили. Отстранили только. -Приказ ведь есть? -Есть бумага,- уклончиво согласился он.- Да она мало что значит. Они вообще мало что решают...- напомнил он Алексею их прежние разговоры.- Это нам кажется только, что нами бумаги правят, а важны не они, а люди, которые стоят за ними. Они захотят, другую бумагу напишут против первой: будто той и не было. Приказ или закон - все обойти можно. А тебя Ирина пользует? Придет она сегодня? -Обещалась. Пирогов, опережая его ответ, будто знал его заранее, кивнул и объяснил, хотя Алексей не просил его об этом: -На работе ее не вижу. Неделю там не был. -Совсем не ходите? -В райздраве на полставки сижу. Кабинет мне, по старой памяти, выделили. Принимаю население... Но и это тоже неважно... Беседа, так бойко им начатая, начала прерываться и, как спущенный шар, терять запас воздуха. Такое с Пироговым случалось: когда собеседник был ему неинтересен или досаден. -Как эпидемия?- спросил Алексей. -Говорят, стабилизировалась. А что это, не знаю. Анна Романовна теперь вожжи в руки взяла. Решила, заодно с теперешним секретарем, не сообщать о новых случаях, а я ей не перечу. Теперь она за все отвечает. -У вас начальство новое? -Ну да,- усмехнулся Пирогов.- Не столько новое, сколько старое. И думаю, временное. -А вы переждать грозу решили? -А я переждать грозу решил,- эхом откликнулся Иван Александрович, которому не то понравилась его формулировка, не то было лень сочинять собственную.- Что читаешь? -Казанову. -Того самого? Гляди! Я и не знал, что его издали...- Он бережно, почти нежно взял в руки книгу.- Старая совсем...- Он заглянул с любопытством внутрь.- Интересно... А медицинского нет ничего? Я романы уже не читаю. -Справочник по инфекциям. До сыпного тифа дошел. Вперемежку с Казановой. Хорошо остужает очень. Одно от другого. -Горячку свою нашел? -Нет пока. Но там впереди еще много всякого. Чума, холера, энцефалиты. Болезни в ней в алфавитном порядке расположены. -Дай поищу: может, у меня рука полегче... А ты этого почитай - ловеласа... Я посижу у тебя - Ирину Сергевну подожду. Мне с ней переговорить надо. -Посидите, конечно. Сегодня с ней все говорить хотят. -А кто еще? -Кузьма Андреич разыскивал. -Да?..- переспросил он с непонятным Алексею удивлением.- А так и бывает: стоит одному глаз положить, сразу всем нужна становится... Алексей не понял, кого и что он имеет в виду, но не стал задавать лишних вопросов. Оба уткнулись: каждый в свою книгу - словно наперегонки или соревнуясь в интересе к чтению... Ирина Сергеевна пришла в перерыве между утренним приемом и дневными вызовами. Алексей хотел, чтобы она навещала его позже, для измерения не дневной температуры, а вечерней, но она вольна была распоряжаться своим временем. Комната была похожа на избу-читальню: Алексей знакомился, по второму или третьему кругу, с похождениями авантюриста, Иван Александрович изучал главу об эпидемиологическ