их мерах при острых инфекциях - то, за что получил выговор и был временно отстранен от должности; он не сразу поднял голову при ее появлении. Ирина Сергеевна, не ожидавшая застать его здесь, задержалась на пороге и поглядела на обоих в легком замешательстве. -В поликлинике задержалась,- извинилась она - тоже перед обоими.- Кровь на реакцию Хеддльсона брали. Распоряжение пришло - брать у всех подряд без исключения. -Бруцеллез ищут,- довольно безразлично сказал Иван Александрович.- У многих взяли? -Сегодня у сорока. В школе. В поликлинику никто не идет и кровь брать не разрешает.- За неимением второго стула, она присела на край Алексеевой кровати, и Пирогов отметил про себя эту вольность.- Вас еще нет. Разве можно так - менять в бурю капитана? -Я в райздравотделе заведующим,- уклонился от прямого ответа он.- Хорошая должность, между прочим. Ничего делать не надо - знай только бумаги подписывай. -Вы же были им раньше? -Был, да по совместительству - не заметил всех достоинств. -Ну да - когда на двух стульях сидишь, всегда жестко. Даже когда стулья мягкие. Он посмотрел на нее с любопытством. -Что ты имеешь в виду? -Ничего особенного... Хотите из больницы уйти? -Хочу. Надоело. -А если серьезно? -А если серьезно, то подождать надо. -Чего? -Его диагноза...- и кивнул в сторону Алексея, который, хоть и молчал, но то и дело оказывался осью, вокруг которой вертелся их разговор.- Вдруг у него чума?- пошутил он - совсем уже по-врачебному.- Или энцефалиты, до которых он никак не доберется? Тогда здесь не то что главным, а санитаром быть не захочешь: затаскают по инстанциям... Сорокин приедет, разберется,- сказал он туманно, но многообещающе.- А я пока в тени отсижусь. Пусть Анна Романовна отдувается: она этого хотела... От Галины Михайловны я ушел - вот что,- неожиданно добавил он.- Один теперь живу, на даче. Остальное уже не так важно. Дом надо заканчивать,- и обратился к Алексею, будто это его особенно интересовало:- Удобства вводить сельские. Как они у вас называются? Ватерклозет, пудр? -Самые гигиеничные - биотуалеты. Но в них надо жидкость менять, она не везде бывает. -Правда?.. Это интересно. Как ты назвал их? -Биотуалеты. -И название красивое. Надо будет записать - повторишь мне потом... А вы что думаете по этому поводу, Ирина Сергевна? -О чем? -О делах моих. Не о ватерклозетах же. -Не знаю, Иван Александрыч...- с сомнением в голосе произнесла она.- У вас все так неопределенно. И уходите и остаетесь в одно время. Он усмехнулся: -Ты работу имеешь в виду? Так на это приказ есть. -Мало ли что? Можно и другой написать: сами учили. Вы ели, Алексей Григорьич? Алексей дождался наконец, что разговор и до него добрался: -Нет конечно. Тебя ждал... Там картошка есть - ее растолочь надо и молоком горячим залить. Все ем только в жидком или жеваном виде,- объяснил он Пирогову. -Вот и растолки ее, а мы с Ириной Сергевной пойдем в саду поговорим...- Он поднялся в нетерпеливом ожидании. Ирина Сергеевна помедлила, сказала Алексею: -К тебе профессор сегодня приедет. Выехал уже... Будете присутствовать, Иван Александрович? -Нет. Говорю же: не хочу высовываться. -Совсем в подполье ушли?.. Нехорошо, наверно, больницу в такое время оставлять? -А я здесь при чем?- пожал плечами он.- Не ушел бы, если б не выгнали. -У вас, Иван Александрович, на все есть свое оправдание. Подожди нас немного,- сказала она Алексею.- Температуру измерь. Профессор с этого обычно начинает. -Что ее измерять? Я и так знаю, что нет. На кой мне термометр?..- Но те уже вышли из комнаты и направились вглубь участка. Алексей напряг слух, но ничего не услышал, хотя собеседники - это было видно - вели какой-то разговор, тихий и непродолжительный: как взрослые, не желающие, чтоб их подслушивали дети. После короткого обмена мнениями Иван Александрович пошел прямиком к калитке, а Ирина Сергеевна вернулась к Алексею. Выглядела она задумчивой, рассеянной и сосредоточенной в одно время, и, когда Алексей обратился к ней, непонятливо взглянула на него и встряхнулась, отгоняя лишние мысли. -О чем говорили?- ревниво спросил он, считая себя вправе задавать такие вопросы. -О работе,- соврала она. -О которой мне слушать нельзя?..- Ирина Сергеевна отмолчалась, занятая приготовлением картофельного пюре.- Предложение сделал? -Какое?..- Она отвлеклась на минуту от навязчивых дум.- Как себя чувствуешь? -Давно пора было спросить... Нормально. Есть только не могу, а остальное все - хоть сию минуту. -Температуру измерил? Пока мне Иван Александрыч в любви объяснялся?.. Иван Александрович предложил ей в кустах - не руку и сердце - но разделение всерьез и надолго его дачного одиночества. Она сразу же отказала ему: не только потому, что предложение было сделано на скорую руку и выглядело непочтительным, но оттого прежде всего, что он был ей уже неинтересен. "Одного разлюбила,- думала она сейчас: как по писаному читала,- другого не полюбила - состояние для женщины одновременно легкое и досадное, потому что природа сердца не терпит вакуума"... -Объяснился все-таки?- настаивал он, будто слышал на расстоянии шопот ее мыслей.- И Кузьма Андреич приходил. -А он зачем? -Не знаю. Сижу здесь как на приеме - от которого мне ничего не перепадает.- Он вытащил градусник из подмышки.- Тридцать шесть и девять. И то - от твоего присутствия. -Профессор придет - скажет от чего. Назначит тебе курс от бруцеллеза. -Я его давно знаю. Еще с экзамена. Я первые пять букв будь здоров как вызубрил. От зубов отскакивало. -Профессор тоже по нему специалист. -Обменяемся с ним мнениями.- Он взял в руки справочник, начал читать вслух:- "Для клиники бруцеллеза домашних животных особенно характерны выкидыши..." -Это можешь пропустить. -Испугалась? Пожалуйста. "Клиника бруцеллеза у людей отличается большим разнообразием симптомов и сопутствующих осложнений. Летальный исход при бруцеллезе редок, но изнурительная болезнь часто приводит к инвалидизации..." Скука та еще. -Зачем в медицину пошел? Где ты видел медицинские книги веселые? -Это точно. Зачем в вашу компанию затесался? -Казанову лучше почитай. -Вслух? -Про себя, конечно. Лежи и не вставай. Приду - тебе гоголь-моголь сделаю. -Это процедура новая? Или ты так это дело называешь? -Не говори глупостей. Какие процедуры? Когда диагноз не ясен? -Можно лечить и без диагноза. Мне потогонное нужно и грелка во весь рост. Как няньки в больнице говорили... Хозяйка на ужин звала. У них юбилей сегодня: пятнадцать лет как живут вместе... Пойдешь? -Приглашаешь? -Естественно. Мне билет дали на два лица - с разрешением пригласить кого угодно. -Не могу. В больницу иду. -Зачем? -Ивану Герасимычу плохо. Рентген наконец сделали. -И что там? -Не знаю. Иду узнавать. Он пожалел Ивана Герасимыча, но себя ему было жаль еще больше: -Ты только к тем, кому плохо, ходишь? -Конечно. Как всякий доктор. -Или как дурная примета. Не зря говорят, врачи - помощники смерти. Она помедлила, сказала размеренно: -Этого мог бы и не говорить... Выздоровел? Он понял, что сморозил лишнее, но, веря в свою общую правоту, напал на нее с удвоенной силой: -А что ты от таких предложений отказываешься? Пошли! Девушки любят на свадьбы ходить и на их годовщины. Самые верные знакомства завязываются: дурной пример заразителен. -Хочешь предложение мне сделать? -А кто еще предлагал? Пирогов?..- Она отмолчалась.- И Кузьма Андреич тебя искал. -А ему что нужно? -Не знаю. Сама у него спрашивай... Придешь? -Приду. С профессором вместе. -Вдвоем? -Вдвоем и еще человек пятнадцать. Он с меньшим сопровождением не ходит. -И все в эту комнату набьются? -Кто как. Некоторые из коридора будут слушать. -А нельзя обсудить потом результаты консультации?.. Вечерком как-нибудь?..- Она помотала головой.- Опять нет!.. Слушай, зачем ты ходишь сюда вообще?... -Лечу тебя... Сама толком не знаю,- искренне призналась она затем. -Зато я знаю! Разве можно так над человеком измываться? Вижу каждый день, с ума схожу от такого зрелища, а тут еще Казанова этот, со своими историями!.. Бесчеловечная ты! Нет в тебе настоящего сострадания! И дружеского участия нет! Ирен! Я говорил тебе уже: ты самая роскошная женщина на свете! Клянусь своими болячками! -Сколько тебе жить здесь осталось? Две недели? -Я, может, тут костьми лягу? Бруцеллез - дело нешуточное. Изнурительное заболевание! -И вправду выучил. -Еще бы! На своем-то примере! Может, я вообще пришел сюда, чтобы навеки здесь остаться?!.- но все напрасно: Ирина Сергеевна была неприступна и безжалостна: -Сказала же, что приду. -С профессором! -Да хоть с кем!- Она вышла вдруг из себя.- За счастье должен считать - если тебе так мое общество нравится!..- и ушла лечить население... -Ну и дела!- сокрушился он, оставшись наедине с собой: совсем как герой на сцене в конце какого-то действия.- Что за прижимистый народ! Зимой снега не выпросишь!.. 37 Профессор был областной франт и щеголь. У него были нужные связи в областном центре и даже влияние в столице, но его научный авторитет покоился более всего на умении одеваться и носить верхнее платье. При одном взгляде на него и непосвященному становилось ясно, что он не зря возглавляет кафедру и, вообще - не напрасно живет на этом свете, в отличие от многих других, и прежде всего - от своих менее везучих недругов. Галстуки его были заколоты невиданными в здешних краях булавками с полудрагоценными камнями, рубашки блистали высокогорной белоснежной чистотой и менялись не то что ежедневно, но ежечасно, что заставляло предполагать, что на него работает целая прачечная. Пользуясь безусловным признанием и едва ли не величием, профессор поставил дело так, что ценился в области, в каких-то отношениях, наравне с самим Гусевым: даже тот, встречаясь с ним на конференции или на праздничном вечере, глядел на него с оторопью - как на манекен в витрине западного города или на пришельца из иной цивилизации. Профессор принадлежал, иначе говоря, к разряду местных примечательностей, и его можно было показывать приезжим - вместе со встречающимися здесь каменными бабами. По этой же причине его нельзя было - не то что сместить - но и подвергнуть сколько-нибудь чувствительной критике: нельзя же винить фотомодель в том, что она не знает закон Ньютона, - совершенство же всегда в цене, в какой бы сфере оно ни проявлялось. К Алексею он вошел в сопровождении целой свиты. С ним были приезжие врачи, прибывшие сюда в целях самоусовершенствования: в провинции многие хотят учиться, но случаи для этого представляются нечасто. Пришел даже Пирогов: не удержался, увидел идущую гуськом компанию и увязался за нею. Самые несмелые, а с ними и Анна Романовна, не любившая гласности, а пуще того - боявшаяся, что спросят ее знания, как на студенческом семинаре, остались в узком коридоре, который запрудили и перегородили напрочь: хозяева оказались заперты в спальне, но их мнения на этот счет не спрашивали. Профессор обошел тех немногих больных, что лежали в больнице, и москвич оставался у него как бы на десерт, для эффектной концовки. Ирина Сергеевна доложила больных детей (а взрослых, если не считать Алексея, и не было) и представила ему теперь последнего пациента: получалось так, что она одна вела всю эпидемию. Профессор выслушал ее, смотреть Алексея не стал - кивнул только, что доволен ее изложением и что у него то же, что у детей, и обратился к Алексею с импровизированным спичем - для большей наглядности лекции: -Вы ведь коллега наш? Кто у вас читал инфекции? -Профессор Крупозников. Знаете? -Знаю конечно! Прекрасно помню! На симпозиуме два года назад рядом сидели. Он из Новосибирска? Точно!- подтвердил он, не дожидаясь подсказки.- Я эти вещи запоминаю. Сумел вот - пробился к вам, а мы тут прозябаем...- и поглядел на Алексея в поисках участия и сочувствия, будто из всех присутствующих он более всех в них нуждался.- Новосибирск - тоже ведь захолустье, хоть и академическое: он сам говорил мне это... Он возвышался среди комнаты в черном, с красной искрой, костюме, делавшем его похожим на крупье или на конферансье, а врачи рядом с ним представлялись не то белыми воронами, окружившими черного вожака, не то белыми пешками, заблудившимися в тылу короля-неприятеля. Было тесно, и профессор не имел возможности ходить взад-вперед, как делал это в аудитории, ни даже - свободно жестикулировать. -А с другой стороны...- отдав дань пессимизму, вернулся он, по долгу службы, к более радужной трактовке событий,- везде можно жить и даже - науку делать.- Он всегда начинал и кончал на бравурной ноте, допуская посреди печальные прогибы, делавшие оба конца более весомыми и убедительными: как педагог, он никогда не забывал о назидательной стороне дела.- У вас бруцеллез, молодой человек. Хотя, конечно, и атипичный.- Доктора, подготовленные к этому заключению у постели других больных, никак на него не отвечали - Алексей же, имевший собственный интерес в деле, поневоле озадачился. Профессор помолчал и вслушался в отзвучавший приговор: так, бросив камень в колодец, внимают звуку далекого всплеска.- Чем больше я занимаюсь этой болезнью, тем больше удивляюсь разнообразию, с которым оно проявляется. Иной раз кажется, что это не бруцеллез вовсе, но ставишь его, и он подтверждается, и ты жалеешь потом, что отдал дань малодушию!.. Медицинская наука была тогда разделена территориально и тематически: профессору с его кафедрой при дележе пирога достался не только весь здешний край, но и бруцеллез как болезнь и как тема для диссертаций: благо она тут водилась - он был ведущим специалистом в этом заболевании и большим его патриотом: воевал с соседями и как мог расширял его границы и владения. -Кажется, все уже видел!- повышая градус лекции, воззвал он к докторам, слушавшим его с видимым усердием, но не слишком внимательно.- И кишечную форму, и печеночную, и гриппозную - или, правильней сказать - гриппоподобную: все знаем - ан нет, есть еще, оказывается, и афтозная!.. Афты - это язвы во рту: все это, надеюсь, знают?..- спросил он у двух молодых и особенно любопытствующих докториц, протиснувшихся к нему всего ближе: одна знала афты хорошо, другая относительно, но обе кивнули одновременно.- А почему бы ей не быть?- задал уже себе вопрос профессор.- Бруцеллез передается через молоко - некоторые бруцеллы могут приобрести особую в отношении слизистой рта инвазивность и вызывать эти язвы, на которых мы с вами на всю жизнь сегодня насмотрелись и которыми страдает наш коллега, хоть он и не должен был попадать в это общество, поскольку - как-никак эпидемиолог. Сапожник без сапог, так ведь?.. Он был в ударе, и Пирогов отметил это: -Это почти диссертация. Об афтозной форме бруцеллеза. -Дело не в диссертации, а в больных!- прервал его профессор, который за версту чуял своих явных и тайных недоброжелателей.- Сколько времени он у вас без диагноза и без лечения?..- и глянул внушительно и мрачно - не на самого Пирогова, которого не любил, а вполоборота к нему, в угол комнаты.- Вы в Борисовке молоко сырое пили?- спросил он у Алексея. -В Тарасовке,- поправил Пирогов: к названиям деревень он относился с большим почтением, чем к фамилиям пациентов.- Там его как раз нет. -А в Борисовке, которая в пяти километрах от нее, есть? Странно вы рассуждаете! Вы знаете, что больной бычок может уйти к знакомой телке на десять километров? -Не слыхал,- признал Пирогов.- Это как-то больше на людей похоже. -Люди как раз ограничиваются тем, что у них под боком!- возразил в полемическом пылу профессор, и Пирогов притих: будто его обвинили в чем-то неприличном. Профессор, разгромив оппозицию, вернулся к Алексею:- Так пили или нет? В местности, неблагополучной по бруцеллезу? -Пил,- признался он, вспомнив жбан молока, поднесенный ему хозяйкой. -Одного этого достаточно для постановки диагноза!.. А зачем?! -Нельзя было отказать. Такая уж была обстановка... Этим он снискал расположение молодых докториц (оно и прежде мелькало в их взглядах, а теперь выплеснулось наружу), но вызвал зато справедливые нарекания профессора: -Этому вас Крупозников учил?.. Теперь будете расхлебывать эту кашу. Неизвестно еще, чем все кончится. -Летальные исходы при бруцеллезе редки,- сказал Алексей сторонним тоном справочника. -Зато часта длительная инвалидизация,- ответил второй половиной пароля профессор, и Алексей решил, что он был одним из составителей его учебника. Пирогов встрепенулся: -Может быть, и так,- неопределенно протянул он и ненароком глянул на черного, с красной искрой, специалиста.- Реакцию Хеддльсона мы ему пока не ставили. Рано еще,- поведал он врачам: как второй лектор, заждавшийся своей очереди, но профессор не нуждался в ассистенции: -А мне она не нужна! Я вообще стал относиться к ней в последнее время с большой осторожностью! Она не дает подтверждения в самых ясных для меня случаях. То ли вообще ее значение преувеличено, то ли делают ее, как все у нас, не слишком качественно. Лечите его без лабораторного подтверждения. А то он помощи вашей не дождется. Не блестяще он, скажу я вам, выглядит. Какой день болезни?.. Алексей чувствовал себя в этот день как раз очень удовлетворительно, но не стал спорить и посчитал на пальцах: -Пятый, наверно. Или четвертый - смотря что считать. -Считать надо от заражения - как возраст людей от зачатия, но за неимением точных данных ни в той, ни в другой области довольствуемся впервые отмеченной температурой!..- Эта неожиданная фраза-шутка, хотя и производила впечатление экспромта, была заимствована из лекционного курса: на таких вовремя идущих в дело домашних заготовках и зиждется слава любого импровизатора.- Какая температура у него сегодня? -Тридцать шесть и девять,- отвечала, в качестве лечащего врача, Ирина Сергеевна, пребывавшая в состоянии одурманенности, в которое ее вгоняли мужчины, говорившие чересчур много, быстро и связно.- Он считает, что это не от болезни. -А от чего? От моего прихода? От него еще никому плохо не было...- Профессор посчитал что-то на своих мысленных счетах:- Средняя тяжесть будет, я думаю. Суставы не болят? -Нет вроде...- и Алексей с суеверным видом прислушался к своим телесным ощущениям. -А кости? Хотя для костей еще рано. Потом-то они у всех болят - в той или иной степени. -Тоже нет...- и больной, для пущей верности, ощупал себя во всех доступных ему точках. -У вас все впереди,- обнадежил его профессор и поглядел заботливо и взыскательно разом.- Начни болеть только. Надо терпения набраться - это штука приставучая. Пять лет на нее класть надо.- Откровенность эта была следствием товарищеского отношения к коллеге и предполагала мужество с его стороны - закончил же он, как всегда, на бравурной ноте:- Потом-то все пройдет. Даже если не лечить, организм сам со всем справится и очистится сам собою - но какою ценой?! Каких инвалидов я потом видел! -Я читал уже.- Алексей хотел избавить его от тягот описания, но взамен получил выговор: -А вы меньше читайте! Хотя и доктор. Воображение надо беречь - оно вам для работы пригодится... Картинок хоть в ваших книгах не было? -Нет. Только змея на блюдечке. -Вот и слава богу!..- и адресовался к аудитории:- Самое страшное в таких случаях - картинки. Насмотрятся и в петлю лезут. Зачем вы его держите тут вообще?- обратился он, довольно высокомерно, к Пирогову. -Да я вроде не главный теперь,- уклончиво сказал тот.- Анна Романовна здесь была где-то...- и поскольку ее сразу не нашли в общей сутолоке, взял по старой памяти ответственность на себя:- Разбирались пока что. -В чем?.. Вам же Кабанцев ясно написал? Какая еще инфекция нужна, когда бруцеллез в области?..- Он глянул неодобрительно, давая понять, что его зря сорвали с пляжа или с рыбалки.- Домой его отправляйте - чем скорей, тем лучше. Зачем он вам? Я думаю, не нужен. -Я тоже так считаю,- без большого ущерба для совести согласился с ним Пирогов, и это смягчило на время гостя: -Сколько у вас всего случаев?- спросил он.- Назовем их условно афтозным бруцеллезом. -Этих? Со счета сбился.- Пирогов после увольнения пребывал в прекраснодушном настроении, не располагавшем к кропотливому счету.- Двадцать, что ли... Плюс-минус восемь. Профессор и здесь уловил насмешку в свой адрес и неодобрительно поджал губы. -Такие вещи надо знать точно... Много... В течение месяца? У нас неприятности будут. Мы же о снижении заболеваемости сообщаем...- Он глянул многозначительно, потом вновь смилостивился:- Ладно, уладим как-нибудь. По кварталам распишем. А его отправляйте. Воздушным транспортом. Мы авиадоставку организуем. Нет ничего хуже как москвичей лечить. Вечно недовольны: и диагноз не тот поставили и не так лечили. Будут потом в клиниках склонять: его же как пить дать в клинику положат. К тому же Крупозникову. Студент у нас - король: к врачам так не относятся. Да еще на боевом посту заболел. Мы тебе справку дадим - что ты заболел при исполнении служебных обязанностей,- пообещал он Алексею.- А об институте пока забудь. Академический возьмешь. Мы в таких случаях даже инвалидность рекомендуем: чтоб лечиться без оглядки, а что у вас решат, не знаю. Ему производственную инвалидность должны дать,- сообщил он слушателям. -Ладно,- согласился больной.- Раз все так удачно складывается, можно и поболеть. К вам приеду - не работать, так хоть лечиться. -Не будут тебе платить за инвалидность,- ввернул Пирогов: из присущей ему вредности.- Студентам не положено. -А я не студент!- живо возразил тот.- Я тут по приказу вашим заместителем оформлен!..- но доктора так и не услышали продолжения этого юридического спора, поскольку профессор, не привыкший довольствоваться ролью слушателя, неожиданно развернулся и ушел, произведя этим уходом впечатление не менее яркое, чем от самой консультации, - остальные потянулись за ним следом... Ирина Сергеевна задержалась у постели больного-хроника. -Не бери в голову. Он всем его ставит - хорошо если у половины подтверждается...- и поцеловала в лоб: чтоб не унывал лишнее. -Целуешь как в гробу,- упрекнул он ее, но приободрился.- Это, я считаю, аванс, а когда получка?..- Он попытался удержать ее возле себя - она увернулась. -Лежи. Надо еще к Ивану Герасимычу зайти. -Многостаночница. Так и не была у него? -Когда? Завернули с полдороги. -Придешь? Она испытующе поглядела на него: -Зачем? Все ясно теперь. Будешь левомицетин пить и ждать самолета... Если только, чтоб лекарства принести? -Хотя бы! Подойди же! Бруцеллезом так не заражаются. Садись - послушай, как они с Еленой и Гедвигой устроились, - все дела забудешь...- но она направилась уже к Ивану Герасимычу... Алексей, уязвленный в равной степени и диагнозом профессора и ее уходом, взял книгу об инфекциях, прочел наново главу о бруцеллезе, отнесся к этому диагнозу с еще большим сомнением, отложил справочник, взялся за Казанову... -Ушли все? А мы на стол накрыли - ждем, когда гости разойдутся... Хозяйка неслышно прокралась в его комнату, стала в дверях. Глаза ее поблескивали. -Жаль, не зашли раньше. Взяли б с собой Ирину Сергевну. -Если б заранее знать,- дипломатически отвечала Марья Егоровна (которая вовсе не хотела сидеть за одним столом с серьезной, прямодушной докторшей и потому дождалась ее ухода). -Бутылку с собой взять?- Он перегнулся через край кровати, достал из чемодана пузатый сосуд из черного стекла.- Французский. "Наполеон" называется,- но заморский напиток не произвел на хозяйку впечатления: -Нам попроще чего. Всю жизнь без него жили - что на старости привыкать? Оставьте - может, случай еще представится. Там есть что выпить...- и забеспокоилась, потому что он не двигался с места:- Передумали? -Почему?.. Надо это...- и сделал неопределенный жест, давая понять, что ему надо одеться. Она всплеснула руками. -Вот оно что! А мне невдомек! Стою, старая, глаза выпялила! Извиняйте меня, Алексей Григорьич!..- и, со смешком и еще пуще повеселевшими глазами, вышла, а Алексей встал и начал облачаться - в давно не надеванную им джинсовую пару... Хозяева сидели за накрытым столом и ждали его. Марья Егоровна привстала, засуетилась, когда он вошел. -Давайте я вам все как положено дам: и тарелочку и ложку с вилкой!..- Она поставила ему прибор.- Берите, что нравится. Что есть уж... Одни мы - и Тоньки нет, хотя звана была. -С Мишкой?- Алексей уселся со всеми удобствами. Он чувствовал себя за любым праздничным столом в родной стихии. -А его за что? Его еще не за что. Детей вот наших нет: разъехались - да я вам это уже говорила. И не знают, небось, про праздник наш. Слышь?..- оборотилась она к мужу.- Доктор спрашивал, нравились мы друг другу, когда сходились? Что на это скажешь? -Видно, не противны друг другу были.- Хозяин был в обычном своем ватнике, но выражение лица и у него было приподнятое.- Давно это было. Не помню уже где. -Врешь!- возразила она с живостью.- Все помнишь. На Азове это случилось. -На Должанской косе,- согласился он. -На ней самой. Там я тебе и понравилась. -Берег там хороший,- сказал он гостю.- Пляж, по-вашему. -Надо будет съездить,- решил тот, не откладывая дела в долгий ящик. -Съезди - дело стоящее...- сказала и Марья Егоровна, погружаясь в полузабытые, далекие воспоминания.- Мне там другой нравился, а сошлась с тобой вот. Почему, не знаешь? -Уговорил, наверно? -Ну да, совсем заговорил! Пока ты слово скажешь, я за тебя спрошу и за себя отвечу. Старше я тебя - поэтому, наверно. Опыта больше было. -Что теперь считать? Поедем скоро все - по ее повестке. -А ты туда десять лет собираешься! Не слушайте его, доктор - это у него присказка такая, а на деле он о другом думает - как пожить ему подольше!.. И ладно, так и надо!- прервала она обычное, будничное свое, злословие.- Плохо жили разве? И особо не ссорились и на месте не сидели. Нехорошо за землю держаться - света белого не увидишь. А вы, доктор, снова не едите? Плохая я хозяйка. Болтаю, а гостю на тарелку не подкладываю. -Рот болит,- не в первый раз пожаловался он.- Типун на языке вскочил. И десны вздуло. -Да что ж это за болезнь такая?!- привычно поразилась она, особенно ему сочувствуя в эту минуту, а хозяин насторожился, будто впервые услыхал о его болезни. -Рот в язвах? А вы молока сырого не пили? -Пил. В Тарасовке. -Тогда ящур это у вас. У нас многие им болели,- и снисходительно и чуть свысока улыбнулся. Марья Егоровна подняла голову: -В Астрахани?.. Верно! А я и забыла! Видно, правду говорят: своя болячка век помнится, а чужая и смерть забывается! -Там весь скот им болел. А здесь - я не слышал что-то. -На Байкале, говорят, есть,- не то припомнила, не то выдумала она, догоняя мужа, в этот день отличившегося.- Проезжий сказывал. Хозяин усмехнулся: -Значит, шальной бычок оттуда забрел и со здешней телкой спутался. Сильно болит? -Есть трудно. А раньше и говорить было больно. Тот кивнул: -Все так. Ничего, пройдет. Ты наливки выпей: продезинфицирует... Рискнешь? -Рискну конечно.- Алексей всегда был готов к таким подвигам. Марья Егоровна глянула одобрительно: -Я гляжу, доктор тоже на подъем легкий: и ему на месте не сидится. Парни разбегаются - девки дома остаются. А все - мальчишки лучше. Как считаешь, отец? -Не знаю. Не имею опыта. -Слыхали?- оборотилась она к Алексею, затем к мужу:- А мои тебе кто? -Свои, свои. Только не собственные. Давай, доктор. Дыши глубже. Забери воздуха запас, потом сразу выдохнешь... Они выпили. Алексей разинул рот - и так и остался сидеть с выпученными глазами. -Ничего. Другая легче пройдет,- сказал хозяин, будто сам лечился таким способом.- Отходит? -Жив, вроде,- и Алексей вернул глаза и челюсти свои в естественное положение. -Дыши взад-вперед,- посоветовала и Марья Егоровна.- Вентилируй. Выпьешь раз, другой - глядишь, и вылечишься... Или хватит ему? Больной как-никак. Глаза вон блестеть начали. Не то от вина, не то от его докторши... Не придет она сегодня? -Не знаю. Работы много,- слицемерил Алексей. -Бывает,- снисходительно согласилась она.- При такой-то профессии... Тоже, гляжу, понравилась?..- Хозяин неодобрительно качнул головой, а она продолжала любопытствовать:- Как это вышло у вас? -Любопытна слишком,- сказал ей хозяин, но она не унималась: -Сколько на свете ни живу, все не могу никак понять, как это люди друг другу нравятся. -Случайно, наверно?- предположил гость. -Может, и так... Только нет крепче знакомств, чем случайные. Давай за эти случаи и выпьем. Пока Тоньки нет. -Тут я.- Дочь выглянула из коридора.- С Мишкой. -Здесь?!- поразилась Марья Егоровна, но в следующую минуту забыла о своем изумлении.- Садитесь тогда, раз здесь. Руки только сначала вымойте... Неизвестно, чем они там занимались,- объяснила она мужчинам: была заметно выпивши.- Но пришла все-таки. Без них выпьем. За здоровье ваше, Алексей Григорьич. Видите - не все вы нас, и мы вас тоже полечили. Продиагносцировали... Они выпили по второму кругу - новая рюмка прошла легче первой: по проложенному следу. Алексей уверовал в скорое излечение. -Пройдет, значит? -Ящур? Проходит. У кого за неделю, у кого за две. Больше месяца чтоб кто болел, я не слышал. -Ладно. Теперь буду спать спокойно.- Гость встал из-за стола.- Пойду. -Что рано так?- слукавила хозяйка, догадывавшаяся о причинах его спешки. -Болеть пойду. Вдруг доктор придет. Больничный не даст - за нарушение режима... Он ушел к себе дожидаться Ирины Сергеевны: испугался, что она придет в его отсутствие. Хозяйка забеспокоилась: -А она не заразная, болезнь его? -Ящур?..- Хозяин все переспрашивал и уточнял, будто у него не дом был, а инфекционная клиника, где могли быть разные заболевания: тоже хорош был с утра.- Им только через молоко заражаются. А корова еще от бычка больного. -Ну это нам не страшно. А вот докторше его - не знаю. -Тише ты!- и хозяин показал взглядом туда, где, по его расчетам, должна была находиться Тонька. -А она этого не знает?- пренебрежительно возразила та.- Чего, чего, а этого?.. Где она?.. Все время теряется... -Тут я...- Тоня выглянула из коридора.- Задержались немного. -Что вы там делаете? -Причесываемся, мам...- и она выступила из темноты, спокойная, уверенная в себе, а за ней - Миша, тоже в последнее время повзрослевший и поважневший.- Зеркало в прихожей повесить надо. -Какая еще прихожая? Всю жизнь сенями были. -А теперь, мам, все иначе. Зеркало в сенях не вешают... Ирина Сергеевна пришла к нему в этот вечер - и не для того, чтобы принести лекарства. -Опять Казанову читаешь?- упрекнула она его, думая о своем и даже не спрашивая о самочувствии. -А инфекции уже читать не надо.- Москвич смотрел на нее с мягкой и любовной иронией - больного, который, в отличие от любимого врача, знает, чем он болен.- Знаешь, что у меня?..- Она сказалась невеждой.- Ящур. Хозяин сказал. Вот что значит в гости не ходить и от приглашений отказываться... Она пропустила это мимо ушей, но сосредоточилась на медицинской стороне дела: -Ящур?.. Название помню - и ничего больше. Что это? -Коровий насморк с язвами. У них венерическим путем передается, а у нас - через молоко: пищевая инфекция. Кто неделю болеет, кто две, но все выздоравливают. Я в книжку сунулся - он там на последней странице и мелким шрифтом: мол, почти что выведен. Нет даже в оглавлении, но все очень похоже описано. Да я и хозяину верю: ему нет смысла врать. Потому как кафедры не возглавляет. -Наверно, так и есть,- согласилась она.- И я теперь вспомнила: на занятии что-то говорили. Завтра в медицинской энциклопедии посмотрю: у нас есть в больнице. -Сколько томов? -Тридцать восемь. -Нормально. Пока до ящура добрался, ушел бы на пенсию. -Ел уже? -Говорю ж, у хозяев ужинал... Что такая невнимательная? Она не ответила, но спросила: -И выпил с ними? Когда успеваешь? -Так видишь же - нельзя без этого? Без бутылки и диагноза не поставишь. Так бы еще месяц вспоминали, а выпили - сразу память освежили. И язвам стало лучше от их лечения. Не так болят. Я наливку пил - и то в голову бросилась: от слабости и долгого перерыва... Что с тобой?..- Известие о его чудесном избавлении не вызвало у нее чувств, на которые он рассчитывал, и если обрадовало, то ненадолго: она снова стала такой, какой пришла к нему, - сосредоточенной, мешкотной, нерасторопной.- Тоже заболела? -Не ты один болеешь,- сказала она. -Говорю ж: все выздоравливают... С Иваном Герасимычем не так что?- догадался он.- Что с ним? -Плохо все. Легкое обсеменено, в верхушке - узел сливной и в костях метастазы. Позвоночник в двух местах разрушен. Умрет скоро. Я его три дня не видела - он высох за это время... Без него тут совсем плохо станет. -Ты ж уезжать собралась? -Потому и говорю... Люди-то на кого останутся?..- Она не стала объяснять далее, поглядела стеснительно.- Хозяев нет? -Нет,- не сразу сообразив, в чем дело, бодро ответил он.- Разошлись. В кои-то веки... Хозяев не было: ушли к кому-то, верные правилу проводить праздник на людях. Тоня и Миша сначала хозяйничали одни, потом тоже исчезли. -Закрой окно. Видно же...- и добавила в свое оправдание:- Женщины к вам и с тоски липнут тоже. Не с одной только великой радости. -Не было счастья, так несчастье помогло,- в свою очередь срезонерствовал он, подражая ей и в мгновение ока оказываясь рядом с нею. - Окна зашторь,- попросила она еще.- И не кощунствуй. Не болтай лишнее... Утром их разбудил стук в окно: кто-то спозаранок барабанил в него, дробно и настойчиво. Хозяева, вернувшиеся за полночь, должны были проклинать в эту минуту и жильца, и его непрошеных посетителей. Алексей встал, отпер одну из створок окна, другую, зашторенную, предусмотрительно оставил закрытой и высунулся наружу, заслоняя собой то, что осталось за его спиною. Внизу стоял Пирогов. -Знаешь, чем ты болен? -Знаю. Ящуром. -Откуда?!- изумился тот и глянул на него с особого рода врачебной завистью и ревностью. -Хозяин сказал...- и невольно оборотился назад, где уже просыпалась, поднимала голову и, главное, тянулась к платью, еще полусонная и вялая, Ирина Сергеевна. Последнее подстегнуло его всего сильнее: после того как оденется, черта с два ее разденешь снова -он поспешно, как на угольях, повернулся к Ивану Александровичу и прибавил:- Он сам им болел:- сократил таким образом объяснение до минимума. -Правильно,- признал тот и погас окончательно.- И тут меня опередил, значит... А я в немецком справочнике вычитал. Название долго перевести не мог. Оно по-немецки Maul-und-Klauen Seuche называется - болезнь морд и копыт. Klauen я помнил - это вообще когти, но, оказывается, еще и копыта - этого я не знал, поэтому и не обратил внимания...- Неясно было, чего ради залез он в эти словесные дебри и зачем тянет время: видно, догадывался, что Ирина Сергеевна находится в этих стенах. Одно спасало Алексея - что она не может уйти, пока он стережет окошко.- Видишь - лучше на родной почве оставаться: на чужой чувствуешь себя неуверенно. Болезнь не страшная - скоро на работу выйдешь: давно тебя слышно не было...- Он все мешкал, и Алексею определенно уже показалось, что он хочет заглянуть внутрь комнаты, проверить свои подозрения.- Сколько тебе осталось? -Десять дней...- и невольно обернулся - это окончательно его выдало, и Пирогов утвердился в своих догадках. -Поеду в область,- задумчиво сказал, затем не выдержал, полюбопытствовал:- У тебя нет никого? -Нет... Откуда взяли? -Если увидишь Ирину Сергевну,- придумал тот,- скажи: искал ее, в область ехать хотел - по поводу этих дел, но теперь один поеду... Скажешь? -Скажу конечно. Если увижу... Пирогов помедлил еще, вслушался в гулкую тишину, поглядел озабоченно на москвича, пошел к калитке. Алексей только этого и дожидался и в следующий миг был возле Ирины Сергеевны, облаченной уже не только в платье, но и в белый халат поверху. Она тоже ждала, когда уйдет Иван Александрович, но, к несчастью, по другой причине. -Раздевайся! Куда ты?! -В больницу. Видишь же - начальство на ногах, работает...- Она была сердита на Пирогова, и на их отношениях в этот день была поставлена жирная, венчающая дело точка. -Плюнь на все. Давай ляжем снова. Я тебя толком еще не видел. Надо было свет вчера оставить - тебя не слушать!- Он, в отличие от нее, был безмерно счастлив, и безмятежность эта омрачалась лишь ее желанием немедленно его оставить.- Столько времени потеряли! Сказать кому - не поверят! -Что ты имеешь в виду? Он удивился ее непонятливости: -Когда я приехал сюда? И когда мы с тобой познакомились? На следующий день, считай? А сегодня какое? Столько дней впустую прошло! Нагонять надо упущенное. -Догонишь...- неопределенно пообещала она.- Чай приходи пить. Он спохватился: -Я ж не болен ничем? Могу на работу ходить?!. Погоди - мне тоже одеться надо!.. Не тебе одной!..- но она не стала ждать его - пошла не оглядываясь: легкая на подъем, собранная, деловитая... 39. Пирогов поехал в область. Ирину Сергеевну с собой он брать и не думал и наврал Алексею из приличия: он направлялся к Сорокину, где ее присутствие было бы совершенно излишне. Сорокин только что вернулся из десятидневного отпуска, проведенного им на Алтае, и выглядел отдохнувшим и набравшимся сил для новых боев, интриг и надувательств. Это был приличный человек и порядочный проходимец и авантюрист: надо жить в России, чтоб знать, как такое совмещается, но подобные типы возможны только в провинции, где в отличие от столицы иной раз дорожат и гордятся оригиналами и делают для них исключения из общих правил. Он внимательно выслушал рассказ Ивана Александровича. -Ящур, говоришь? И кто его поставил? -Я в книгах вычитал... И этот доктор новый. Москвич. В одно, считайте, время. -Да что ты? А он откуда узнал? -Ему хозяин сказал. Он болел им. -Сорока, словом, на хвосте принесла,- подытожил Сорокин.- Моя однофамилица... А вместо тебя сейчас кто? -Анна Романовна Лукьянова. -У которой муж - шофер? -Ну да. Который в больнице принудительные работы отбывает. -Тот самый?.. И она про ящур не знает ничего?.. Давай позвоним ей.- Он набрал номер.- Анна Романовна!.. -На месте?- спросил вполголоса Пирогов, Сорокин кивнул и начал слушать собеседницу, которая давно ждала этого звонка и с места в карьер стала излагать ему свою версию событий: Сорокин был ее непосредственным руководителем, и с ним надо было считаться и ладить не меньше, чем с самим Воробьевым. -Да я приехал только что,- прервал он ее, когда счел, что слушал достаточно долго.- Дайте в себя прийти... Ну да. Полторы недели, вместо двух, был - нельзя больше. Знаете же, как у японцев: на три дня отпуск берут - боятся, как бы работа от них не сбежала. Обязательно что-нибудь да случится... Ну да, я понимаю...- и, отстранив от себя трубку, дал послушать Пирогову: Анна Романовна рассыпалась в заверениях в том, что непричастна к смещению Ивана Александровича.- Да никто из нас не виноват!- успокоил он ее.- При чем тут вы? Это же на других уровнях решается. Надо было кому-то за эпидемию ответить... Ну конечно. Нам-то зачем друг с другом счеты сводить? Сегодня он, завтра вы: паны