вают, словно пузырьки воздуха в стакане с нарзаном, - все отлажено, действует без принуждения, а вот вспомнить имя и фамилию не могу! Наверное, потому что сам себя величал полностью довольно редко - все больше к другим обращался. Это, как с номером собственного телефона - если живешь один, сам себе не звонишь, то и забываешь номер. Ах, Боже ж ты мой, опять тошнота накатилась! Противно до ужаса! Да и рвать-то нечем, желудок, вестимо, пуст... Опять закачала противная трясина. Проваливаюсь... Поехали! Скорость увеличивается и вот приходит ощущение, что несет тебя стремнина - огромный водный массив - он крутит, как хочет, в водоворотах, на порогах, а впереди уже маячит сброс с высоченного водопада, улетающего в какую-то отвесную горловину, продолбленную среди мощных скал. Отвратительная невесомость, как у летящего на самолете в момент снижения для посадки, только почему-то летишь не лицом вперед, а спиной, затылком... И от этого мутит еще больше. Печальная тема - Темнота!.. Тошнота!.. Невесомость... Суки, братья по профессии!.. Следите за капельницей! Иначе я опять грохнусь в преисподнюю.! * * * Сколько был в отключке не ведаю - да и зачем мне знать, важнее чувствовать, что возвратился на Землю, выкарабкался, приплыл из неоткуда. И опять полез в голову этот дурацкий текст - ну, сколько можно? Кончайте борзеть, в натуре! Кстати, а что же это за текст? Ведь если я легко его воспроизвожу, то и смогу вспомнить все, что с ним связано: вот она ниточка, которая выведет меня из забытья. Как там Ильич говорил: "необходимо найти главное звено, потянув за которое, можно вытащить всю цепь". Классно, ведь вспомнил: Ильич - это вождь пролетарской революции, марксист. Он, безусловно, мудак, - но не более, чем все остальные. Нормально реагировал на свои несчастья: говорят, выл от осознания своей никчемности, когда болезнь доконала. Этого горестного воя даже местные волки пугались, а крестьяне-то обходили усадьбу в Горках крючкастой стороной. Разобраться основательно - то все мы, наверняка, такие же мудаки. Вот я, например, чего здесь валяюсь? Чего в беспамятстве околачиваюсь - дышать не хочу, блевать и писать стесняюсь - надо решительно кончать с пижонством! Кстати о птичках: а писаю ли я вообще, не говоря уже о регулярности святого анального акта? Токсины-то надо выводить из организма как-то. Что-то я не помню приятного тепла под попкой, как в детстве, да и пеленок давно никто не менял. Где же моя мамочка-то? Неужели бросила на произвол судьбы, забыла в трамвае. Может покричать, поплакать - кто-то и отзовется!.. Но не помню, как надо кричать, плакать, писать. А вот этот дурацкий текст про какого-то ФУП отлично помню. Страшное дело!.. Так,.. вернемся к нашим баранам: откуда взялся надоедливый текст? Думай, урод!.. - Понял, не дурак!.. Текст мне подарили - Кто? Соображай, жопа! Кто подарил текст, чей он?.. - Текст подарила женщина. Какая женщина? - Красивая женщина и звали ее... - крутись, вертись колесо памяти ... - Муза! Итак, красивую, зрелую женщину звали Муза. Уже хорошо - маленькая, но все же победа! Яркая вспышка света ударила в башку: что-то завертелось, защелкало (но, кажется, щелкало не в черепной коробке, а за ее пределами). Мягкая, нежная релаксация - успокоение, понижение напряжения, упокоение тревожности. Видимо в резиновую трубку капельницы вкололи дозу лекарства. Приятнейшее состояние удивительно благодушного человека, просто купающегося в покое и счастье. Можно себе представить: если я заинтубирован (а в том нет никакого сомнения), то на лице у меня постоянная улыбка идиота, добавим к ней еще и состояние тихого помешательства, радости! Страшно, аж жуть!.. Видимо, эскулапы закапали мне чего-то из тормозящего сверхмеры... Знают свое дело, черти, сами поняли, когда мне нужно помочь,.. скорее всего, на мониторе увидели какие-то знаки... Странное дело: о том, что касается медицины кора мозга быстро догадывается. Но о мирском нет четких представлений... До сих пор не пойму в какой стране я нахожусь, что со мной приключилось, и кто я по фамилии и имени. Одно мне кажется, что я все же мужчина, а не женщина. Какая-то внутренняя мужская уверенность присутствует во мне, даже вроде бы хочется крикнуть: "Бабу мне, бабу"! Хотя не понятно, а зачем мне нужна баба-то? Впрочем, какие-то далекие ассоциации выползают на свет Божий. Но вот, кажется, успокоилась пляска Святого Витте... Теперь поговорим о женщинах: Муза - тетка Володи Сергеева (брат по отцу!) звонила, пригласила меня посетить ее. Не помню точно когда это было - да это и неважно. Живет она по соседству - на Гороховой. Я выслушал долгий рассказ о родственниках - все было необычно до экстравагантности! Я, оказывается, Сергеев Дмитрий Александрович - по отцу - прошу любить и жаловать. Папаня мой был ходок, а мамочка, видимо, разбиралась немного в генетике, потому и решила утилизировать элитный генофонд. Недаром говорят: если хочешь родить от мужика ребенка, то значит любишь его. Это еще Фридрих Ницше утверждал, что самый лучший подарок для настоящей женщины от мужчины - это беременность, ребенок. Чем сильнее она хочет от конкретного мужика ребенка - тем, естественно, сильнее любит своего избранника. Вот она - народная мудрость, а заодно и психологическая проба, переплетенная со здоровой биологией! Итак, первая победа: я вспомнил свою фамилию, имя и отчество. Но только по отцу - а это значит, что отцовского во мне больше, чем материнского. А, говорят, евреи пишут национальность по матери - ошибочка, бред: национальность - явление не формально-паспортное, а биологическое. Генофонд необходимо тестировать - выяснять чего и от кого больше унаследовано. Понятно вам, сукины дети! Son of a beach? - так величают приблудных детишек строгие англичане и американцы. Не понятно, правда, почему то, что происходит на пляже, необходимо считать пороком. Может быть, именно там женщина встретила своего героя. Но пусть их! Теперь все же следует установить: соответствуют ли эти сведенья паспортным данным. Что я горожу: причем здесь паспортные данные? Опять формалистика!.. Все же я еще плохо владею собственным мозгом!.. Однако остались неразрешенными несколько вопросов. Первый - как я значусь в миру, под какой фамилией (имя-то наверное единое) и каким отчеством? Второе задание хуже первого: когда же состоялся этот примечательный разговор с прекрасной дамой? Может быть все было так давно, что я уже должен привыкнуть к новой информации о своем происхождении, а, возможно, все совершилось только вчера или позавчера? Печальный вывод нависал над моим затылком, как Дамоклов меч: ясно, что с головой моей нелады! Ретроградная, да, пожалуй, и антеградная амнезия налицо. Худо дело! Но нечего паниковать - надо пробовать разобраться во всем не спеша, потихоньку, последовательно и основательно. У меня был отец общий с Владимиром. Муза рассказала кое-что о нем и подарила рукопись одного из его, с позволения сказать, литературного эссе. Дома я прочитал его, и оно запало мне в душу. Почему запало?.. Черт его знает!.. Скорее всего от того, что сам я пребывал все мои 28 лет (О, возраст вспомнил!) в состоянии выключенности из мирской суеты - купался в море своих научных фантазий, не замечал погоды, остальных людей, забывая о личной жизни... Но об этом потом, попозже - наверняка, будет еще для самобичевания время. Пришлось перечитать нескольких французских авторов, и теперь вся эта литературная каша перемешивается в моей голове. - Сергеев,.. Дмитрий Александрович, вы меня слышите? - вроде бы снаружи раздается мужской голос. Голос повторяет один и тот же позывной несколько раз подряд. Видимо, кто-то извне пытается прорваться ко мне, в мою прострацию, в мое забытье, в мое виртуальное царство, в мою Тишину и Тошноту. Надо решить: отвечать или не отвечать!? Мне, вроде бы, и так неплохо - зачем чужие люди в моем доме... Стоп! Может быть, как раз я в чужом доме! Тогда чего же изображать немую статую - сфинкса, скажем. Надо отвечать, но как? Дурак, необходимо подать знак, что ты их слышишь. Буду пробовать шевелить пальцами рук, а может быть удастся и пошевелить всей ладонью. Откуда что берется!. Совсем недавно прикидывался идиотом - не знал, как помочиться, сглатывать. Надо же, теперь, не задумываясь над командами, пошевелил руками. - Сергеев,.. Сергеев!.. Дима, ты слышишь меня. Давай-ка, друг, открывай глаза, не ленись, симулянт! Интересно, какой говнюк решил спуститься в общении со мной до фамильярности?.. Точно, это же Коля - мой приятель. Свой парень в доску, с ним можно и в разведку пойти и в "острый опыт" спуститься. Глаза стоит раскрыть... Белая пелена! Но это, видимо, потолок, а не снег в горах и тем более не слепота. Я лежу на спине и глаза мои уставились в потолок. Надо сместить взгляд - вправо, влево, вперед! Вот и расширилась панорама - ясно, это палата реанимационного отделения. Во, а это друзья-товарищи, коллеги с ненасытными от любопытства рожами - никак не могут поверить, что пациент решил не умирать! А вот и Коля Слизовский - черная борода из под маски выбивается, морда худая, глаза взволнованные, тревожные (неужели из-за меня так переживал, дурень!). Никто его переживать и не просил. Очень нужно - страсти мордасти какие-то, телячьи нежности! Вот, заулыбался, и остальные пристегнули улыбки. - Дима! - опять говорит Коля. - Мы хотим вывести тебя с управляемого дыхания. Как ты себя чувствуешь? Не возражаешь, вообще-то? Мы тут все рядом, шприцы с зельем наготове. Рискнем? Ты моргни, дай знать - глазами. Чудак, вопросы задает - действовать надо, а не языком чесать. Я уже истомился с этой трубкой в зобу - снимать давно пора! Еще кору, дыхательные центры растренируют, черти! Манипуляция противная, даже с эстетической точки зрения (дать бы им всем по роже ногой, но не достать!): однако приятно, что при отключении "управилки" дыхательные центры лихо подхватили функцию: куда приятнее все же дышать самостоятельно! Колька ликует, как дитя. Анечка - медсестра-анестезиолог, красавица, умница, - прослезилась даже! Хорошие они все же ребята! Сейчас языками чесать будут - вопросики,.. вопросики,.. уточнения... А для меня все же радость особая - на Землю вернулся... Вот он я: некрасивый, худой, изможденный, с исцарапанной гортанью, трахеей, весь исколотый, с катетором в пипиське и капельной системой, присобаченной через иглу в правой ноге. Все тело сразу же зачесалось, заелозило... Зачем - на муку - они меня вывели? Из приятного времяпровождения я вывалился. Теперь забуду все сокровенные тексты, а стану фиксироваться на мирской мишуре!.. Впрочем, говорю и думаю чушь - человек обязан руководить собой сам! Коля Слизовский, не мешкая, принялся выполнять все необходимые мероприятия: осмотр, выслушивание (его, бесспорно, особенно беспокоили легкие), оценка периферической неврологической симптоматики. Слов нет, ковырялся он основательно, а потому довольно долго. Когда, наконец-то, угомонился, то вперил счастливые и задумчивые глаза в меня: видимо, результаты осмотра его обнадеживали, но, конечно, волнение за исход лечения все же оставалось. Дима, - начал он, - ты хоть помнишь, что с тобой приключилось. Для меня было ясно, что начинается проверка сохранности интеллекта. Интересует врача, не увяла ли кора головного мозга во время гипоксии, кислородного голодания. Может быть, находясь на управляемом дыхании, я деградировал, превратился в дебила. Захотелось пошутить - надо выдумать нештатную аггравацию, да такую, чтобы повергнуть Николая в транс, в хлам! Вот будет потеха! Я вперил непонимающий взгляд в эскулапа - моего друга, товарища, коллегу по исследовательской и лечебной работе: - Собственно, кто вы, молодой человек? Если вы из инквизиции, то все индульгенции я уже давно оплатил. И на торжественном сожжении Жанны д[,]Арк я присутствовал и осуждал колдунью. Орлеанская дева никогда у меня в чести не была. Чего вам еще надо, милейший? А алхимией, гаданьем на внутренностях я вовсе не занимаюсь! Отметите никчемные наветы. Все это я выпалил в один присест, видимо страшно охрипшим голосом. Коля поднял немного усталые глаза, посмотрел на меня молча, а потом сказал, как отрезал: - Кончай выпендриваться. Косить под пятнадцатый век - святая наивность. Да я запутаю тебя в датах, не говоря уже о фактах, событиях. Ты же неуч, хоть и ученый - ничего ты кроме медицины не знаешь, ты даже свои научные работы пишешь с грамматическими ошибками, а про пунктуацию и говорить не приходится. В школе ты валял дурака, потому что занимался в биологическом кружке при Университете, да пропадал в Зоопарке, мыл клетки в школьном живом уголке. Ты - недоросль, повернутая на биологическое мышление, и это как раз в тебе ценно. А в истории - ты сущий профан. Ну, скажи мне, например, в какие годы велась Столетняя война, уж если ты заговорил о Франции? А в каком городе сожгли Орлеанскую деву на костре? Ну что, заткнулся, глазами хлопаешь, ученый олух!. Помни пока я жив: Столетняя война велась с 1337 по 1453 год, а Жанну, обвиненную в ереси, сожгли в Руане. Ты там был, самозванец? Коля помолчал, наслаждаясь мимикой больного человека, мучающегося угрызениями совести, потом продолжил: - Ну, а теперь скажи, бездарь, в каком году Орлеанская дева была канонизирована? Коля ждал долго ответа, подсчитывая пульс. Он хорошо понимал, что правильного ответа не будет. На усталом лице "палача", прочно оседлавшего аверсивную терапию, застыла мина величественного превосходства. "Дурак, - подумал я, - изгиляется над больным и ослабленным. Попробовал бы сражаться со мной, когда я на коне и в полной боевой форме". Тем не менее, надо отдать должное - владеет Коля методом дисциплинирования пациента мастерски. Так раскатать зазнайку может только артист, мастер своего дела. Мысленно я ему аплодирую, но все принятое на свою голову обязательно возвращу с лихвой. Дай срок, паршивец! - Запомни, ученая моль, - продолжил топтать мои кости Слизовский, - канонизировали ее только в 1920 году. Именно в те годы в нашей стране большевики-идиоты начали рушить храмы - тем и вырыли они себе могилу загодя. Что оставалось делать мне - ослабленному болезнью? Мычать, да молчать. Да и чего греха таить, конечно, образование мое было однобоким, сугубо медико-биологическим. Коля на историческом фронте мог дать мне сокрушительное сражение. И я начал примирительно: - Ну, вот, Николай, с тобой уж и пошутить нельзя. Сразу срываешься в штопор, оплеухи развешиваешь. Чувствую, что провел ты у моей постели не одну бессонную ночь. Истомился, озлобился, зачерствел. Николай, конечно, простил мне неудачный розыгрыш. Просто он хотел установить дисциплинарные рамки. Известно, что все роковые несчастья у самых достойных врачей происходят при лечении своих родственников или закадычных друзей. Известно: "Нет пророка в своем отечестве"! Точнее: виной всему являются издержки дисциплины пациента, ибо он воспринимает требования врача, являющегося близким человеком, ни как приказ, а как пожелание. Это дает ему право не выполнять лечебные предписания. Кроме того, безусловно, снижается магия лечебного воздействия. Скажем, муж для больной жены - всего лишь муж, сексуальный партнер, которому можно предъявить массу претензий. Какая, к чертям, здесь магия - бытовой конфликт всегда путается под ногами. Примите на счет еще и обязательные претензии к своей жене мужа-врача, фокусы которой порой давно стоят у него поперек горла. - Коля, друг, скажи, - продолжил я допрос, - почему ты называл меня Сергеевым. Что - это официальная моя фамилия? Коля посмотрел внимательно, слишком долго для простого человека. Видимо, в нем врач пытался оценивал степень розыгрыша степень розыгрыша и выраженность болезни. - Дима, сколько я тебя помню, ты всегда был Сергеевым - и в школе, где мы с тобой учились в одном классе все десять лет, и в период обучения в институте, и в аспирантуре, и потом, работая ассистентами, преподавателями в институте - или, как теперь его обозвали, - в педиатрической академии. Ты спустись на землю, возьми голову в руки. Ты - Сергеев Дмитрий Александрович, кандидат медицинских наук, преподаватель кафедры детских инфекций, успешно выполняющий сейчас докторскую диссертацию. Могу подсказать тебе и тему твоей диссертации: "Инфекции, вызываемые у детей легионеллами". Это как раз та инфекция, которая чуть-чуть не загнала тебя на тот свет. Ты ведь в беспамятстве находился семь суток, претерпел две клинические смерти. Сейчас у тебя тотальная, сливная пневмония. Правда, с Божьей помощью, пневмонию тронулась в стадию разрешения. Но у тебя еще и инфекционный миокардит. Как ты понимаешь, вовлечены в процесс почки - амилоидозик сопливый грядет. Прочие системы организма тоже подранены, так что лежи смирно, не трепыхайся. Выполняй все назначения врача - мои назначения, иначе башку оторву напрочь. Понял?! Для меня, конечно, все это было великой новостью, в том числе и известие о родной фамилии, и я поспешил дополнить уточнения: - Коля, а не объявлялась ли по мою душу женщина по имени Муза? - Была, была здесь такая особа - Муза Ароновна Зильбербаум - весьма броская женщина, скорее, даже неотразимая и демоническая личность. За пять минут разговора всех очаровала, околдовала, загипнотизировала - суперэкстрасенс какой-то! Это что: благодарная пациентка или непонятная дальняя родственница? На даму сердца вроде бы не тянет по возрасту. Правда, кто знает - может ты в граофилию скатился, и теперь тебя влекут пожилые, а дальше дойдешь и до откровенных старушек? - Пошляк ты, а точнее - мудак! - вот тебе мой ответ, Коля. Это сложная история, да, пожалуй, понимание ее не подвластно твоему циничному врачебному разуму. Все здесь завязано на памяти о моем отце. Да ты помнишь, наверняка, хотя бы по литературе, профессора Сергеева Александра Георгиевича?. От Музы я узнал подробности моего появления на свет, а также некоторые другие, сугубо личные истории. Коля промычал что-то неопределенное, суть которого сводилась к тому, что цинизма у меня еще больше, чем у него, а мой нынешний лиризм связан с падением жизненного тонуса. Вот именно для этих целей и будут, по его мнению, полезны посещения демонической женщины. Однако он ничего не говорил о моей матушке. Это озадачивало. Будем разбираться и в этом: - Коля, скажи-ка откровенно, что с моей мамой? Где она, здорова ли? Когда я задавал эти вопросы на башку навалилась гора переживаний и подозрений - в глазах потемнело, я стал проваливаться куда-то. Эмоциональный шок - было последней моей мыслью. Шок от предчувствия чего-то трагического, неотвратимого, страшного! Не знаю через какое время я очнулся: тихо шуршали и чавкали мониторы, висела в воздухе гробовая тишина. Повел головой и глазами из стороны в сторону (трудно еще было координировать даже такие простые функции). В поле зрения попала со спины ладненькая фигурка медицинской сестры реанимационного отделения - в бледно-зеленой униформе (изящные тапочки-туфельки, штанцы, рубашка с короткими рукавами, колпак, маска). Она возилась со шприцами у малого операционного столика. Лицо не разглядел, не узнал даму. Но как все же они красивы наши медицинские сестры за своей тайной работой - волшебницы, кудесницы, валькирии. Ах, если бы они такими оставались и дома! Цены бы им не было. Претенденты на руку и сердце стояли бы длинными очередями. А уж если к внешнему эффекту добавит избирательный, многообещающий безопасный секс, да мудрейшее качество женщины - заурядность мышления!.. Мечты, мечты, где ваша сладость - не помню чьи стихи. Да, Бог с ними, - что я, в конце концов, энциклопедия лежачая! В глазах еще гуляла белая пелена, и давила на мозг слабость. Тошнило - мелко, с провокационным подкатом от эпигастрия (из-под мякитки) вверх к кадыку: явно поражены некоторые паренхиматозные органы, да железы безобидные. Печень шалит, взбрыкивает и поджелудочная железа замирает, почки вяло фильтруют. Но что приятно и от этого никуда не деться, - простата и яички работают качественно - иначе с какой стати облизывать взглядом силуэт медицинской сестры тяжелому больному!. Прогностический признак безошибочный - жить, бесспорно, будем и блудить тоже! "Все нам можно, только действуй осторожно"! Прочь второстепенное! Необходимо разобраться со своей болезнью. Коля говорил (или приснилось мне это?), что у меня легиолнеллез. Законный вопрос: откуда? Вроде бы разговор шел и о том, что я выполняю докторскую диссертацию по этой теме. Может быть ноги растут из этого "холма"?! Надо все осторожно вспоминать, не впадая в рефлексию. Всплывает в памяти виварий, клетки с лабораторными животными (кролики и далее кошечки и коты), радиоизотопная лаборатория в подвале корпуса ЦНИЛа. Был случай: проводили мы с Колей (моим наперсником ученого разврата) серию опытов с заражением кроликов легионеллами (Legionella pneumophila), маркировали ткани изотопами. В группе контроля оставили самых сытых, да и кормили их отменно. Затем шла забивка, проверка, сканирование срезов, субстратов из различных органов, дыбы установить избирательность воздействия инфекта. Контрольных кроликов - нет слов, грех то тайный, - но пустили на мальчишничек: потушили в сметане и с холодной водочкой слопали с друзьями-товарищами. Помнится, при подсчете проб оказалось, что в это контрольное месиво попал один зараженный кролик. Может быть он напакостил - от него я и заразился? Невероятно,.. но говорят же: Бог шельму метит! Но что-то здесь не то: ведь была мощная термическая обработка - кроликов тушили в сметанном соусе, заливали в желудке водкой, а легионелла - бактерия весьма нежная, нестойкая. Хотя и здесь имеются тайны: никто не знает как легионеллы выживают в магистралях горячего водоснабжения в вентиляционных системах, в калориферах, в кондиционерах? Ведь первые заметки о вспышках массового поражения тяжелым респираторным заболеванием появились в 1976 году: отмечали непонятную инфекцию в Филадельфии среди делегатов съезда Американского Легиона, проживающих в гостинице. Что-то подобное было зафиксировано и раньше - в 1957 году среди работников предприятия по упаковке мяса в городе Остине, в 1965 году в психиатрической больнице Вашингтона, в 1968 году среди служащих и посетителей окружного отдела здравоохранения в Понтиаке, в 1974 году в той же гостинице Филадельфии. То были признаки появления новой загадочной инфекции, легко возникающей среди даже медицинского персонала, посетителей учреждений, постояльцев гостиниц, пациентов некоторых больниц. Смертность от инфекции была высокой, эффективного лечения и диагностики еще не знали. Это теперь известны более-менее хорошо некоторые повадки госпожи легионеллы - грамотрицательной аэробной палочковидной бактерии. Примечательно, что эту кокетливую заразу не так просто вырастить на искусственных средах: более-менее успешно проходят с ней фокусы по искусственному выращиванию при использовании агара, содержащего древесный уголь, дрожжевой экстракт, обогащенный альфа-кетоглютаратом (BCYE-альфа). Но, к сожалению, BCYE-агар, являясь отменной питательной средой для многих бактерий, то есть он не обладает селективными свойствами. Возишься, возишься с такой кормежкой заразы, а получаешь месиво из бактерий-разбойников в компании с грибами. Приходится колдовать, повышая селективный эффект с помощью цефамандола, полимиксина, анисомицина. А строить диагностику на биохимических качествах бактерии вообще бесперспективно - вот и крутись как хочешь! Я с удовольствием прошелся по кладовым памяти только для того, чтобы проверить на сколько они опустошены болезнью. Оказывается, кое-что сохранилось! Вся эта научная тарабарщина, способная вывихнуть мозги непосвященному, - всего лишь диагностический тест на умственную ограниченность, проверка качества мышления. Было очевидно, что какие-то куски жизни из памяти выпали за время болезни напрочь, но это в малой степени коснулось профессии. Вся надежда на то, что со временем утраченное восстановится. Вдруг ясный удар, как молнией, по сознанию: в памяти всплыла история, которая вызвала прилив сильнейшего стыда и угрызения совести. События те произошли раньше, до тех развлечений с коллективной жрачкой, называемой мальчишником. Любой эксперимент - это варварство по отношению к лабораторным животным. Недаром И.П.Павлов на собственные деньги состряпал памятник лабораторному псу. Угрызения совести и его, великого ученого, мучили. А сколько заморено в лабораториях морских свинок, мышек, крысиков, кроликов, кошечек. Кошечек ловили бомжи и приносили в виварий по цене - пятерка. И нам, грешникам, приходилось их мучить и забивать в остром опыте, естественно, ради интересов науки. Многие черные страницы нашей научной деятельности всплывали ясно в ночное время, превращаясь в кошмарную пытку, состоящую из совершенно справедливых угрызений совести. Жил одно время в компании нашего лабораторного кошкотария замечательный кот - без имени, неопределенной масти, но больших размеров и примечательного характера. Он так поставил дело, что при кормлении вперед его никто из собратьев к пище не совался. Ел барин всегда обстоятельно и долго. Остальное племя молча взирало на чревоугодника - но таковы были порядки, которые он завел, и мы ему не мешали - мы тоже уважали кота. Нарушитель из числа собратьев карался выволочкой, а нас он, при слабых попытках восстановить демократию, одаривал презрением. Зато в кошкотарии всегда был покой и порядок - все особи знали свой час и свое место. "Всесоюзного старосту" щадили, не вводили в опыт, ибо он был формальным лидером - вожаком лабораторный стаи. Однажды принесли к нам еще одну кошечку: была она настолько женственна, что возникал даже некий гипнотический эффект - эффект "принцессы на горошине". Под гипноз попадали даже люди - лаборанты, младшие и старшие научные сотрудники. Наш лидер сломался с первых минут: он позволил кошечке спать рядом с собой - на подстилке, в тепле у батареи. Он помогал ей вылизываться и с божественным терпением ожидал, когда она насытится казенной пищей, не подпуская при этом к кормушке остальную стаю. Она же принимала подарки судьбы, как должное. Безусловно, это была настоящая, искренняя любовь. Но несчастье со счастьем ходят парою. Я на длительный срок уехал в командировку и, когда вернулся понял, что случилось непоправимое - кошечку включили в острый опыт, не было в живых уже и примечательного кота. Это я не уберег любовников - в спешке отъезда не проинструктировал нового старшего лаборанта. Мне рассказали следующее: когда кошечку в наркозе распяли на препаровочном столике, подошел кот. Кошки избегают глядеть на экзекуции, у них, как правило, не отмечается видимого сопереживание, но наблюдать страдания других они все же не стремятся. В данном случае имело место отступление от общего правила: наш кот смотрел на истязания так, словно хотел запомнить эти муки своей подруги на века. Говорят, что по морде у кота текли слезы, но дать обратный ход опыту уже было невозможно. Вожак не отрывал тяжелого взгляда от страшной картины обнаженных внутренних органов, пульсирующего сердца, взметающихся и снова сжимающихся легких. Кот явно пытался принять, оттянуть на себя страдания подруги. Он, застопорив немигающий взгляд, не пропускал ни одного мгновения тяжкой агонии еще живого, родного существа. Скорее всего, после раннего отлучения от матери в его не очень долгой, но боевой свободной жизни, любовь к этой кошечки была единственная, и для себя он решил - последняя! Он видел ее душу, еще кружащуюся здесь же, над тканями, органами распростертого в муке беззащитного тела, превращенного в анатомический препарат. Мужественный кот поставил все, в том числе и свою жизнь, на кон - он ни в коем случае не должен был пропустить момент полета этой души туда - к Богу! Кот, словно знал, что он вскоре заставит себя, испытывая великое счастье, последовать за своей подругой. Кот зафиксировал в мозгу все алгоритмы прихода смерти. Ему только необходимо было зафиксировать траекторию полета души. У кошек своя навигация, особое чувство пространства, и эти свойства реализуются у них на не ведомом науке уровне. Мы до сих пор еще не знаем того, как рождается кошачье мурлыканье. Кот впитал все имеющее отношение к смерти, видимо, только для того, чтобы дать возможность проследовать и своей душе тем же маршрутом. Всю ту сцену, войдя ненароком в лабораторию, наблюдал Николай Слизовский. Он схватил нерв ситуации моментально - решительно отшвырнул лаборанта и прекратил муки, быстро отключив сердце мученицы. Только теперь кот первый и единственный раз издал разрывающееся болью, стоном, отчаянное "Мяу"! Жуть этого вопля ощутили все присутствующие - люди, остальные кошки, кролики. Коля встретился взглядом с котом: говорят, что такие встречи страшные и роковые. Потом Николай - прожженный экспериментатор, загубивший сотни жизней лабораторных животин, - не мог без слез рассказывать о том, что он прочел во взгляде настрадавшегося кота. Тело кошечки положили в полиэтиленовый мешочек и отдали в распоряжения вожака: он пролежал не шевелясь, с закрытыми глазами на подстилке рядом с завернутым трупиком - на то место, где любимая кошечка еще совсем недавно спала, одаривая нежным живым теплом своего избранника. Кот пролежал, обнимая пакет, только до вечера - к 20-ти часам здесь было уже два закоченевших труппа. Николай, задержавшийся допоздна, сам обнаружил бывших любовников мертвыми и без ошибки поставил диагноз - молниеносная идиопатическая кардиомиопатия по шоковому типу с остановкой сердца! Гистологическое исследование в таких случаях определяет массивные поля интенсивного интерстициального и переваскулярного фиброза, созревшего так быстро, что трудно в это даже поверить. Все то происходит на фоне минимально выраженных некрозов и вялой клеточной инфильтрации. Кот, словно впитав клетками мозга алгоритмы смерти своей подруги, затем мысленно повторил весь путь зафиксированной агонии на патофизиологическом уровне в своем организме, развернув при этом смертельный удар прямо на хромосомный аппарат клеток. Жесточайшим волевым импульсом это убитое горем существо сумело остановить сердце, дыхание, работу эндокринных органов и отключило в последнее мгновение ненужный мозг. Не нужно было ему сознание, хранящее горе утраты, образ последней пытки, мучений дорогого существа. Потом, позже, я имел возможность уточнить у многих специалистов, работающих с лабораторными животными, встречалось ли что-либо подобное в их практике. И мне ответили, что аналогичные случаи бывали - либо с кошками, либо с собачками, даже с морскими свинками. Значит наш опыт не единственный - животным свойственны переживания не менее сильные, чем людям. А мы беспардонно вторгаемся в чужую жизнь, распоряжаемся судьбой существа, принадлежащего только Богу. Высокомерие и черствость движут нашими поступками, позволяя считать жизнь братьев меньших чем-то мало значительным и безусловно относящимся к нашей мирской, человечьей компетенции. Но за такие грехи тоже придется платить. Память о любимой, единственной и неповторимой, была у нашего кота, которому мы и имя-то достойное не удосужились дать, сильнее удара осиновым колом по голове. И наносил такой удар беззащитному существу человек-садист. У бездомного и одинокого в горе кота отняли единственный случай соприкосновения со счастьем, оставив его ни с чем в этом страшном, агрессивном, абсурдном мире. Кто сказал, что можно убивать животное ради того, чтобы поиграть в исследование человечьих проблем? Играйте, если вам то угодно, на самих людях - ведь это же их, а не кошачьи, проблемы. Кто дал такое право человеку? Скорее всего, человек украл такое право у животных, пользуясь своей силой и властью. Сама жизнь, проходящая перед глазами загнанных, затравленных слабых существ подтверждала Святые слова: "Не надейтесь на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения" (Псалом 145:3). Я ни на минуту не сомневаюсь: моя болезнь - это расплата за грех! Кошки - наши сотоварищи по поиску социальной гармонии, но не только. Эти загадочные существа обеспечивают нам адаптацию к природе: они сопровождают нас по жизни, защищая, например, от крыс, приход которых в дом всегда ассоциируется с появлением горя. Боевые, самоотверженные кошки профилактируют страшные болезни, переносимые крысами, но они еще и очищают наш микромир от вредных мистических воздействий. Ведь когда первой впускают в новый дом кошку, то дают ей возможность без помех оценить присутствие чертовщины, трансцендентных наводок, полтергейста, которые затем она примет на себя, оградив тем самым от вредных воздействий своего сотоварища - человека. Кошки - всегда самоотверженные жертвенники, ибо таково их предназначение, обозначенное Творцом жизни на земле. Понятно, что не стоит бояться мистики без оглядки: мистика - это то, что еще не познано наукой. Вполне вероятно, что в этом мешке тайн спрятано обыденное, не приносящее вред человеку. Однако кошку всегда сочетали с колдовством и чарами, против которых человек оказывался бессильным. Являясь природным консументом человека, эти маленькие зверки порой оказывались сильнее самого "царя природы". Как известно, латинское consumo переводится как потребляю. Так вот кошки за незначительную плату в виде тепла человеческого очага и горсточки пищи потребляют и то, что мешает человеку, от чего ему грозит злейшая опасность. Даже в музеях давно поняли этот феномен и содержат на страже раритетов кошачьи стайки. В этих замечательных ласковых существах живут души тех, перед кем мы провинились. Их взгляд - напоминание о наших грехах перед младшими братьями и сестрами. Потому ни один человек не может встретить прямого, откровенного кошачьего взгляда, иначе последует такой всплеск угрызения совести, от которого разорвется даже самое черствое сердце. Кошки и здесь берегут жизнь человека - они не позволяют читать человеку свои потаенные мысли и всегда отводят взгляд первыми. У древних римлян было поверье, что каждый человек наделяется гением - своего рода Ангелом-хранителем. Он сопровождает человека по жизни от момента рождения и до смерти, определяя, подсказывая какие поступки тот должен совершать, а какие отвергать. Римляне даже пировали с друзьями ради того, чтобы доставить приятное своему гению. Женщинам особо помогали гении женского рода, которых торжественно величали - юноны. И если большинство древних римлян "местным гением" считало змею, которую одаривало прекрасными, сочными, спелыми плодами, то в нашей современной жизни, когда змей порядком истребили, кошки заняли почетное место всесильных хранителей судеб. Отсюда и простенький вывод - в каждом доме на равных правах с человеком должна жить кошка. Многое за время моего пробуждения от беспамятства уже встало на место - моя память всколыхнулась и дух покрепчал. Сознание прояснилось, наверное, окончательно, под действием вспышки, называемой пробуждением от смерти. Что-то подобное, скорее всего, произошло в то последнее мгновение у лабораторного кота, когда он вдруг понял, что уходит из жестокого мира в обнимку с любимой. Но то было финальное прояснение, с последующим движением точно наоборот, а сегодня я надеялся на возвращение к жизни. Кто знает, - скорее всего, мы все лабораторные коты, состоящие на службе у высшего разума. Нам надлежит потому демонстрировать и меньше гордыни. Ясно, что надо настойчиво изучать не только биологические закономерности, но и законы морали, прописанные в Священном Писании, ибо это тот регламент, который установлен свыше и доведен до нашего сведенья не шутки ради. По ним будет осуществляться Страшный суд и выноситься конечный приговор нам всем, в том числе, и с учетом того, как мы относились к братьям своим меньшим. Мне слышался верный зов: "Я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как-бы громовым голосом: иди и смотри". Я хорошо помнил, что эти слова были из Откровения Святого Иоанна Богослова, из шестой главы, из первой стихиры. Далее я заснул здоровым, крепким сном - сном-рывком к окончательному выходу из Забытья, из Тошноты, движению к Настоящему и Будущему! 7.2 "Пора выкарабкиваться решительно и бесповоротно!" - то были первые слова, с которыми Коля подошел к моему "кровавому ложу". Нет, нет - крови видимой не было, но была память раздавленной болезнью плоти, когда кровь, вяло циркулирующая в организме, хранила еще ростки тленья. Слава Богу и его помощникам - эскулапам: я уже стряхнул сон, контролировал ситуацию. У меня не было никакого желания сопротивляться разумному, и мысленно я согласился с Николаем: "Пора выкарабкиваться окончательно!". Но мысли мыслями, а объективная реальность - штука суровая. Голова моя периодически уплывала в какие-то края неведомые, мысли все еще концентрировались избирательно - только на чем-то приятном и очень близком к профессии, а вот сведенья о личной жизни давались с большим трудом. Я даже не мог вспомнить где живу, с кем живу, женат ли, есть ли у меня дети. Мне порой казалось, что я инопланетянин, давно побывавший на этой планете, и теперь, после длительного отсутствия, по возвращению пытаюсь вспомнить далекое прошлое. Мистика и реальность в моем сознании все время сталкивались лбами, переплетались руками и ногами, запинались друг о друга, спотыкались и падали мордой в беспамятство. К тому же ужасно мучила эта отвратительная слабость, легко переходящая в противное мелко-предательское выпадение ритма сердца - вовсю хлестали экстрасистолы. На плечи словно бы давила тяжелая гора, сгибающая позвоночник, скрючившая меня как вопросительный знак - символ, обозначающий массу неведомых сведений. Безобразно нудно тянула неотвязная боль в сердце - казалось, ощущалось почти физически точно, что какой-то "коленчатый вал" треплет ножки пучка Гиса, наматывая их неровным пучком пряжи. Боль нельзя было локализовать и описать точно, ощутить в форме занозы, чтобы, поднатужившись, вытащить из сердечной мышцы. Ясно, что это лиходейничал инфекционный миокардит, сопровождающий общую тяжелую инфекцию, в которой еще приходилось основательно разобраться. Коля молча, долго и внимательно выслушивал мое сердце, легкие, выстукивал границы поражения, мял живот, определял степень увеличения печени, колотил по почкам, собираясь по всем правилам выявить симптом Пастернацкого, потом достал неврологический молоток и принялся проверять периферические рефлексы. Наконец, мой нечаянный экзекутор отошел к негатоскопу и уставился в подсвеченные рентгенограммы. Далее пошла считка результатов кардиомониторинга, разбор клинических, биохимических, иммунологических исследований крови. Все шло своим чередом, по тем правилам, которыми бы руководствовался и я сам. Только сейчас, мне не хотелось вникать во все эти тонкости - какая-то отстраненность от врачебных правил присутствовала во мне: хотелось больше искать влияние потусторонних сил, исследовать мистические феномены, а не заниматься абстракциями, алгоритмами ученого надувательства. Было ясно, что все получиться лишь так, как угодно Богу - судьба моя давно нарисована в виде космической параболы - она всего лишь фрагмент, светящаяся лента в общем, переливающимся блестками генетическом калейдоскопе. Бог или мой Ангел-хранитель видит и слышит песнь той серпан