тания гениталий. То есть женская интуиция ловит все то, что определяет понятие "породы человека". Муза была колдуньей, а потому ей было совсем не обязательно подробно изучать меня, разглядывать кости и сочленения. Другое дело - любимая женщина. Она должна, да просто обязана, как самою себя, любить и недостатки, и достоинства своего избранника, родственной души, с которой по Божьему велению пересеклись ее пути. Такая позиция имела отношение к Клавочке. Ну, а с Музой у нас установилась "любовь" на уровне симпатии. Однако, я уверен, что нет иной любви, как только построенной на сексуальном влечении. Другое дело, что в силу каких-то обстоятельств - например, возрастных различий - оно может быть задавлено, отправлено в летаргию. Тем не менее, тип отношений, именуемый симпатией, - это тайна сублимации, всегда остающейся сексуальной. Безусловно к Музе у меня проснулось влечение с первого взгляда, да и она мысленно отвечала мне взаимностью. Однако оба мы понимали, что наши поезда двинулись из одной и той же станции, но в различное время. А, может быть, они крутят колеса в иных направлениях. Погоню в таких случаях разумный человек осуществлять не будет: он просто перестроит свое влечение, передвинет его в ту сферу, которая именуется "заботой", "вниманием", "сопереживанием", "поддержкой". И у моей жены не будет оснований ревновать. Однако умная женщина почувствует "коварство и любовь", но ограничит себя лишь правом завидовать тайне еще одной радости. Все глубинные мотивы наших отношений с Музой я еще не мог до конца разгадать, оценить, классифицировать. Я только понимал, что в них присутствуют в большом количестве "рационализации". Мы оба делали попытку уже на подступах к тесной дружбе прикрыться "выдумками взвешенного сознания", "творениями цензуры разума". Мы старались закрепостить чувства, не попытавшись их обнажить хотя бы частично. Мы старались оперировать установками, базирующимися на, так называемых, объективных социальных ценностях, втиснутых в наш мозг в процессе накопления практического опыта. Я оценивал наши мытарства, как "регрессию", иначе говоря, то было возвратное движение либидо к детскому способу адаптации, сплошь зажатому родительской цензурой. Но это был ошибочный путь: человек - не машина, способная поддерживать стабильный "рабочий ход". Мы не в состоянии обеспечить идеальные параметры приспособления внешнего "надо" и внутреннего "хочу". Не стоило обворовывать Природу радости и очарования постоянными оглядками на внешние каноны, лучше бы больше заботиться о гармонии внутри себя. В Музе чувствовалось что-то сугубо материнское. Может быть, как раз в той яме собака и зарыта? Не имея собственных детей, Муза компенсировала дефицит реализации материнства такими несложными заботами. Ясное дело, что выносить беременность, отмучиться в родах, вскормить малыша, настирать вдоволь пеленок, лечить многочисленные болезни, расплачиваясь бессонными ночами за успехи лечения, довести дитя до полного человечьего вразумления - дело сложное и крайне утомительное. Только так и наслаждаются во все горло материнством. Абортивные формы материнства эффекта не дают - отсюда и тяга к сексуальной компенсации. Муза явно была умной женщиной, а потому на дешевку она ловиться, клевать мармышку не стала бы. Видимо, колдунья в свое время дала какой-то важный зарок и теперь свято ему следовала. Но эту тайну она не выдаст - хоть режь ее на части. Такие откровения доверяются только одному Богу. Она возвела меня в ранг "мужчины-сына" и теперь тешила полумерами свою плоть. Муза развернула скатерть самобранку и кормила меня и кота приятными яствами: все было диетически выверено, без излишеств, но вливалось в организм так же, как если бы мать кормила своего ребенка грудью. Первый тест был пройден идеально! Правильно говорят: путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Но не надо понимать этот тезис вульгарно - рассматривать все через призму обжорства. В том тезисе живет огромная интимная тайна, позволяющая распознать душевную и плотскую близость мужчины и женщины. Когда женщина, ворвавшись в твой холостяцкий быт, как бы на минутку, вдруг ловко повязывает передник или пикантно окутывает кухонным полотенцем стройные бедра и начинает в бешенном ритме творить у плиты варево, то это уже начало полового акта - прямо здесь, у плиты или на кухонном столе. Эта сексуальная пара, внимательно наблюдающая за внутренними психологическими метаморфозами, думает не об еде. Они оба уже вступили в акт покорения плоти - неважно мысленно или въявь. Они уже подружили свои тайные желания. Даже передача кулинарных рецептов по телефону есть общение с тихим и спокойным развратом, наползающим на вас, как величественное облако: так бойтесь мужчины и женщины кухни, если у вас не родилось еще страстное желание перейти в спальню! Муза тоже ходила по кромке пропасти, по лезвию ножа, название которому сумасшедшая страсть! Странное "философское занятие", однако, мы с котом выдумали для себя! Но, чем тщательнее мы пережевывали пищу, тем больше углублялись в своеобразные творческие мысли, даже ритм движение челюстей незаметно подстроился под ритм половых фрикций. И словно вторя нашему наваждению, Муза тоже внимательно наблюдала и, видимо, анализировала акт приема пищи двух мерзких животных - одного, как бы спрятавшегося в болезнь, другого - откровенного четвероного хищника, которому наплевать на человечью эстетику. Кот, расправившись с пищей, приподнял правую лапку и нервно потряс ею в воздухе - этот забавный кошачий жест свидетельствовал о завершении акта ублажения плоти, все заканчивалось стадией оргазма - гимном сытости. Насладившийся самец выпускал остатний пар из кончиков когтей, одновременно выражая свое теоретическое отвращение к завершенному соблазну. Ибо животное всегда больше любит "начало", а не "конец" любого акта. Муза тоже уловила этот чисто мужской жест, ухмыльнулась понимающе, и перевела взгляд на меня. Но не долго воротил кот свою бесстыжую морду от даров природы. На этой стадии преобразования мысли мой кот вдруг забыл, что он кастрирован в возрасте восьми месяцев, - четвероногий выгнул спину, отчаянно замяукал и стал интенсивно тереться о стройные ноги своей кормилицы. Произошло все, как учили! Не хватало только, чтобы он принялся метить территорию моего бокса, - терпеть не люблю этот резкий специфический котовый запах. Муза была колдуньей, и она все понимала правильно, и это понимание, бесспорно, ей нравилось. Она смотрела на нас грустными глазами: то, что не хочется осмыслять философски, осязается сердцем, а его не обманешь. Муза порылась в сумочке, извлекла оттуда письмо, повертела его в руках, пояснила: - Я уже несколько лет занимаюсь собиранием осколков семейного клана Сергеева - твоего отца. Недавно получила письмо из Австралии - там живет одна из дочерей твоего отца. Прочти на досуге ее письмо, Дима, Она просила передать тебе весточку из-за океана, вы ведь с ней брат и сестра по отцу. Конечно, Муза продолжала свое колдовство, разворачивала психотерапию, углубляла акцию воздействия на мой симулирующий дебильность мозг - она восстанавливала мою память собственными методами. Я, видимо, был еще очень слаб - болезнь терзала меня, снижала мою волю. Я вдруг так расчувствовался, что обратился к Музе с бестактным вопросом: - Муза, я поутру, да и вчера вечером, почему-то зацепился за воспоминания о своих учителях и вдруг неожиданно пришел к потрясающему выводу: если и встречал я что-либо хорошее от людей, так только тогда, когда ими были евреи. Так ли это? Муза посмотрела на меня внимательно и довольно долго молчала, ей пришлось прежде всего разгадать причину нелепых откровений - нет ли в них розыгрыша. Затем она, видимо, стала взвешивать реалистичность моих выводов и подыскивать подходящие определения для собственного ответа. - Дима, если ты настроен на серьезный анализ "еврейского вопроса", то твое броское заключение является явной переоценкой роли этого народа в жизни России. Россия вообще довольно странное этническое и государственное образование. Подумай, кто ее населял и продолжает здесь плодиться и размножаться? Я пошевелил мозгами и ответил то, что думал: с генетической и социальной точек зрения весь этот конгломерат этносов нельзя назвать элитарным. Может быть по этому евреи так выделяются в лучшую сторону на бледном фоне аборигенов. - Вот именно, - подхватила мою реплику Муза, - на исходном "бледном фоне", как ты правильно выразился, и козел может показаться оленем. Михаил Ломоносов считал российских славян выходцами из северной Германии - но кто может знать это точно? Оставим такую слишком древнюю историю. Важнее уточнить иные позиции: существует понятие аристократии, являющейся, наверное, цветом нации, государства - носителей ее успешных экономических и управленческих традиций. В Англии, например, до 1900 года аристократами являлось однородное сословие пэров, сплошь состоящее из кондовых британцев. Затем к ним стали приписывать "джентри" - так называемое, нетитулованное дворянство. Но это тоже были откровенные британцы в своем большинстве. В Германии и Австрии тоже аристократия делилась на "высшую" и "низшую" знать. Но теоретически и практически граница между этими группами проходила по очень ответственному в историческом плане водоразделу. Повелителем высшей знати изначально был только император Священной Римской империи, в состав которой входили эти государства. Тогда низшей знатью необходимо признать тех дворян, которых после распада Римской империи титуловали король Пруссии, либо курфюрсты Ганновера, Саксонии, Баварии. То было всего лишь юнкерство, то есть малозначительное дворянство, некоторые представители которого сумели все же выбиться в большие люди. Но и здесь традиции локализации главного германского этноса оставались в силе. Муза помолчала недолго, видимо, только для того, чтобы проверить нет ли необходимости в детализации пояснений. Но я молчал, как рыба, внимательно ее слушая и ощущая расширение моего интеллекта - что-то властное просыпалось в моей памяти, в моем замученном интоксикацией и длительной гипоксией мозге. И Муза продолжила: - Российские монархи опирались в своей власти все больше и больше не на национальные кадры, как теперь говорят, а на иностранцев. Это происходило в силу того, что такие пришельцы на землю русскую несли с собой вроде бы более высокую культуру, были более законопослушны, обязательны, иначе говоря, они ближе подходили под понятие "государственник". Однако необходимо помнить, что Киевскую Русь основали Рюриковичи - выходцы из Скандинавии. Так, что доморощенные пэры были почти сплошь чужие. Из родных краев - из Германии, Англии, Франции, Скандинавии и других земель - их выдавила за ненадобностью собственная укоренившаяся знать. Наверное они и не были элитными, успешными, не обладали высокой социальной адаптивностью. Так, что России опять достались объедки с европейского барского стола. Если мы просмотрим данные о тех аристократах, которые в России владели более 100 тысячами десятин земли, то таких богатеев наберется только 42 персоны: все они были изначально иностранцы, а не славяне. Возглавит тот список Граф Сергей Александрович Строганов (1464978 десятин), а замкнет Граф Алексей Федорович Орлов-Денисов-Никитин (100207 десятин). Графы Шереметьевы будут значиться только восьмыми, Шуваловы - четвертыми, Голицыны - девятыми, Воронцовы-Дашковы - седьмыми. Кстати, почти в середке этого списка отсветится род Рукавишниковых, с которым потом породнятся Набоковы. Революция все отнимет у них в одночасье, сделав великого писателя Владимира Набокова нищим. По владению крепостными крестьянами среди аристократов на первом месте окажется Граф Сергей Дмитриевич Шереметьев (146853 крепостных крестьянина), а на шестьдесят третьем - Князь Николай Александрович Лобанов-Ростовский (5050 крепостных). Графиня Наталья Павловна Строганова будет третьей (64853 крепостных), София Львовна Щувалова - семнадцатой (11892 крестьян). Такой паритет приходился на 1900 год. Затем будет перевоплощение аристократии, приведшее многих к дальнейшему обнищанию. Даже великий лирик - поэт Афанасий Фет, являясь формально незаконнорожденным сыном орловского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина от уроженной Шарлотты Беккер, будет долго мучить себя служением в кавалерии, дабы получить дворянское званье. Страдания по дворянской вольнице будут доводить великолепного поэта до самой грани самоубийства. Муза еще раз пристально взглянула на меня - ей, бесспорно, нравилось назидать, откупоривая мои мозги, - в том было что-то уж очень выраженное, идущее от традиций проповедничества. Она продолжала - ах, какая она была красивая, когда говорила со значением, с вызовом ученым-историкам, ни черта не понимающим в общественной психологии! Я любовался ею и ощущал при этом поднимающийся из определенных мест сексуальный кураж, способный взорвать возрастные преграды. Но от пылких восторгов меня удерживало лишь одно подозрение - она делает это ради лечения моей больной головы, она просто замечательная колдунья. Муза продолжала вещать: - Пожалуй, правильнее будет заключить, что аристократия - это исторически сложившийся, наследственно правящий класс, отдельные представители которого отличаются уровнем благосостояния, непосредственным контролем над правительственным аппаратом, над общественной жизнью страны во всех ее многогранных аспектах - культуре, военной, экономической деятельности, внутренней и внешней политике государства. Муза взяла паузу - и я ей не мешал обдумывать следующую фразу - затем как бы подвела промежуточный итог: - Чем же отличается судьба еврейства? Да прежде всего тем, что со своих исконных земель бежали первыми лучшие из лучших, потому что не хотели погибать от рук иноземных захватчиков, которые были намного сильнее маленького еврейского государства. "Лучшие" успешнее адаптировались в новой среде обитания и достигали там известных вершин - в финансах, в торговле, в науке. В Западной Европе таких переселенцев ценили, в России - меньше, ибо ведущие аристократические ступени были уже прочно оккупированы другими иноземцами. Еврей мог выдвинуться только умением и порядочностью, и эти традиции утвердились среди многих из них, но только не среди всех. Октябрьская революция распахнула двери для похода в новую аристократию. Интересна в этом смысле специальная сводка: в Центральном Комитете ВКП(б) был 61 еврей и 7 не-евреев; в Совете Народных Комиссаров - 115 евреев и 18 не-евреев; в Центральном Союзе Потребительских обществ - 7 евреев и 1 не-еврей; в Прокуратуре - 4 еврея и 2 не-еврея; в Комиссариатах Иностранных дел и Внешней Торговли - 106 евреев и 17 не-евреев; в Комиссии Государственного Планирования - 12 евреев и 3 не-еврея; во ВЦИКе - 17 евреев и 3 не-еврея; в ОГПУ - 53 еврея и 6 не-евреев; в Политическом Управлении Армии - 20 евреев и 1 не-еврей; в Культпросвете и Союзе Воинствующих Безбожников - 40 евреев; среди редакторов газет - 12 евреев. Муза снова вперила в меня свой внимательный взгляд, давящий на сознание и продолжила свои особые счеты с "родным еврейством": - Вот это та новая аристократия, которую пытались формировать большевики в то время, когда ими руководил тоже владелец еврейского генофонда Ульянов-Ленин и иже с ним - Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и прочие. Но тот, кто "из грязи в князи" тот, еще очень долго остается "грязью". Вся это компания, преследуя непростую генеральную цель - создание огромного еврейского государственного анклава - поскользнулась с первых же шагов на собственной грязи - на терроре, демагогии, крепко замешанной на агрессии, лжи, трусости. Этим она дискредитировала еврейство, сослужив ему дурную службу. Нет слов, Муза привела мне потрясающие данные - даже в моей больной голове застучались экстраординарные выводы по поводу того, кто же "возвеличил" или "разрушил" прекрасную Россию. Но я опять стоическим молчанием предложил Музе делать далекоидущие выводы. И она их сделала, но они оказались не такими, как мне хотелось: - Дима, по твоим глазам вижу, куда ведут тебя скороспелые мысли, но они ошибочны. Ты лучше послушай мою правду, правду кондовой еврейки, больно переживающей за святотатство, которое натворили нелюди в стране, избранной судьбой для моего проживания. Муза сглотнула комок слез или ненависти - не разобрал! - и продолжала: - Еврейство имеет свои особенности - оно сильно своей средней массой, то есть теми кто составляет большинство нации. И это среднее большинство по своим интеллектуальным способностям выше многих народов. Именно нижний край среднего большинства и его минимальный подвал заполонил после революции все новоиспеченные государственные и негосударственные учреждения. Но то были не лучшие кадры - это были в основном бессовестные приспособленцы, решившие в мутной водице выловить жирную рыбку. В скорости за свои грехи они были наказаны еще более страшным сатрапом-иноверцем. А лучшие из лучших российских евреев откатились в Западную Европу, в США при первых же признаках надвигающейся гражданской резни. У них были деньги и ум, и они знали как использовать такой ресурс. Муза снова посмотрела на меня многозначительно, ее, видимо, раздражало мое молчание. Затем она продолжала уже с меньшей экспрессией: - К чему я клоню, Дима! Да только к одному: прав был твой отец - Сергеев - замечая, что в любом человеке важна не национальность, а то, о чем давно говорено в Библии. Все решает пропорция "Каина" и "Авеля", заключенных в душе того или иного человека. Отсюда исходит грех его поведения. Почему сейчас вовсю колотят чеченцев: да потому, что среди них слишком много Каинов, а цивилизованное общества не желает опасности ему, не нужны экстраординарные, рисковые ситуации. Каждый цивилизованный человек желает жить среди миролюбивых и добропорядочных Авелей. Потому и будут уничтожать чеченцев до тех пор, пока не истребят излишек Каинов, не приведут искомые соотношения к цивилизованным стандартам. В этом, по существу, и состоит смысл борьбы с терроризмом любого правительства, любой разумной нации. Когда чеченские женщины воют по поводу того, что убивают их мужчин, то им нужно ответить очень просто: "А вы не рожайте бандитов! Рожайте цивилизованное племя". Муза затихла потому, что исчерпала тему и не хотела больше к ней возвращаться. В моей башке кружились клочья былых представлений и того забытья, которое можно обозначить понятным словом - Тошнота. Вспомнилось почти мгновенно: "Не надейтесь на грабительство, и не тщеславитесь хищением; когда богатство умножится, не прилагайте к нему сердца" (Псалом 61: 11). 7.8 Воздействие колдовства Муза ограничивала часом - двумя не больше. Обычно я засыпал, а она в это время тихо исчезала. В этот раз все повторилось по обычной схеме, затем я проснулся бодрым и поздоровевшим, чувствуя, что возможности моей памяти расширились. Прежде всего, я вспомнил о письме, переданном мне давеча Музой, достал его из-под подушки и прочитал: "Дима, через Музу узнала, что вы являетесь моим родственником, братом по отцу - это замечательно, чудесно. Хорошо, когда родственников много и они все разные. Рада, что вы пошли по стопам отца, и продолжили врачебную династию. Мы же с моим братом Егором выбрали другие дороги, а точнее, это сам отец нас надоумил заняться гуманитарными дисциплинами. Но хотелось бы пообщаться теснее. Подумайте о возможности приезда - ради любопытства, ради отдыха - в Австралию. Гостевой вызов я вам направлю сразу же, как вы сообщите о своем решении, деньгами на перелет обеспечу - пусть материальная сторона вас не беспокоит. Думаю, что нам есть о чем поговорить! До скорого свидания. Ольга Сергеева". Я призадумался - уж слишком был велик соблазн. Страсть к путешествиям ведь всегда живет в сердце мальчишки, а любой мужчина до глубокой старости остается пацаном. Но позволит ли здоровье совершить такую вылазку? Словно именно для ответа на этот вопрос явился Николай. Дверь бокса скрипнула - и вот он, живой и радостный. Первые слова врача, безусловно, о здоровье пациента: - Дима, ты хорошо прогрессируешь. Посмотрел твою биохимию - все очень неплохо, динамика отличная. Если так дело пойдет, то скоро на выписку. Кот твой, тоже, кажется, не особенно страдает здесь. Так держать, мужики! Кот, словно бы в подтверждение сказанному, приоткрыл глаза, потянулся, распрямившись во всю длину тела, навалившегося на мои ноги, и мяукнул согласительно. Какие все же приятные редкозубые пасти у этих существ. Но страшно представить, что было бы с нами, увеличь им рост в четыре - пять раз. Этими бы зубками они терзали нас как беззащитных мышей. Они заставили бы людей охотиться на крыс и приносить убиенных по утру к их постелям. Я передал письмо Николаю, он прочитал его быстро и спокойно заявил: - Смена обстановки пойдет тебе только на пользу. А то, что клановые, родственные отношения надо крепить, не подлежит сомнению - это уже аксиома. Готовь себя к поездке морально и интеллектуально, прочти хоть что-нибудь про Австралию. Да, что там прочти - покопайся в своей памяти: ты ведь основательно занимался страноведеньем, медицинской географией. Помнится, были у тебя и серьезные мальчишеские увлечения - ты в юности мечтал стать путешественником, даже по началу профессию врача выбирал только потому, что она открывала просторы исследователю-пилигриму. Я с восторгом нырнул в дальние кладовые памяти - по началу это было не легко. Но постепенно замки открывались, и тяжелые двери тайных кладовых со скрипом распахнулись. Болезнь из этой сферы мысли принялась как бы отступать - сперва неохотно, цепляясь за изломанные клеточные метаморфозы, затем положительная динамика ускорилась, и для меня открылись значительные запасы интересных сведений о загадочной Австралии. Я определил и собрал воедино обрывочные сведения, уплотнил их фантазией и банальным домыслом, и получилось совсем неплохо. Прежде всего, Австралия - это материк, равный по площади немногим более 7687 тысячам квадратных километров, в состав которого входит и остров Тасмания (где-то около 68 тысяч квадратных километров). Загадка этого материка состоит в том, что он один из самых изолированных, и долгое время был недосягаем для путешественников-мореплавателей. Говорят, что наличие такого материка предсказывал еще Клавдий Птолемей - географ глубокой древности. Болтают, что Австралия была обнаружена еще в 1522 году португальцами, однако все как-то быстро забыли о таких сообщениях. Только в 1606 году голландский мореплаватель В.Янсзон по поручению Ост-Индской компании, достиг этой земли и затвердил ее под именем Новая Голландия. Корабль отчаянного моряка достиг западного побережья неизвестного материка. Здесь у берегов полуострова Кейп-Йорк был брошен якорь, смельчаки спустились на берег, продвинулись на 30 километров вглубь материка, вверх по течению реки Венлок. Все географические названия, естественно, давались намного позже, а тогда смельчаки двигались наобум, без карт и указателей. Они ввязались в стычку с аборигенами, не испытывавшими, видимо, восторга от появления непрошеных гостей: один голландец был убит, а один австралиец пленен и отвезен на Яву, как вещественное доказательство удачного морского похода. В 1642 году тоже голландским мореплавателем А.Тасманом был обнаружен и остров, названный во славу первооткрывателя Тасманией. Правда, сперва его считали частью материковой суши. В 1688 т 69 годах в Австралии налегке заскакивал известный пират У.Дампир: он исследовал северо-западное побережье континента. В 1770 году восточное побережье было обследовано и колонизировано Джеймсом Куком. Смелый мореплаватель без лишних церемоний объявил все открытые территории собственностью Великобритании. Но самому исследователю не повезло - в 1779 году он был убит гавайцами в одной из горячих стычек. Мудрые англичане принялись переселять своих каторжников в Австралию на открытые земли. Так в 1788 году было основано военно-каторжное поселение, ставшее впоследствии крупнейшим городом Сиднеем. Почти четыре миллиона человек - его современное население, вот из такой обширной компании и вылетела неожиданная весточка для меня. Пришло письмо, встряхнувшее мою память, вызвавшее приторную тошноту восторга от возможного дальнего путешествия, на которое я мысленно уже дал себе разрешение. Но тут меня обожгла мысль: "Что делать с Клавочкой?" Очень хотелось взять ее с собой. Но кто сказал, что она будет в восторге от таких перспектив? Голова моя, все больше просветляясь, выделяла как единственный цент сексуального притяжения именно эту милую мордашку. И я убеждался все смелее и смелее, что интоксикация решительно отступает от властных гормональных структур, ответственных за кровенаполнение пещеристых тел. О, Боги! Я просыпаюсь, я излечиваюсь категорически! Я понял, что строгий охранительный режим, предписанный мне эскулапами есть ошибка, причем, трагическая: "Сердце же их было не право перед Ним, и они не были верны завету Его". Этот Псалом 77 своим 37-м тезисом моментально открыл мне глаза. Безусловно, в моих интерпретациях содержалась подмена понятий - я в настоящее время, по воле Бога, фиксировался на иных органоидных созвездиях. Нет смысла лукавить - я, по действием все той же болезни, виртуально метил заглавной буквой иные органы претворения желаний в практику жизни. Да, конечно, мой мозг святотатствовал: я грешил в мыслях и функциях, но то было всего лишь заимствование священной (самой точной!) логики, которая пронизывает любую проповедь. С "Ним", с заветом "Его" я - скромная букашка - еле-еле отдышавшись от страшнейшей интоксикации, сейчас обращался с искренними высокими чувствами к моей милой и драгоценной женщине. В зыбком облаке моей возбужденной фантазии Клавочка стояла как бы совершенно нагая, босая, переминаясь с ноги на ногу на холодном кафельном полу мельцеровского бокса, от чего кожа ее быстро покрывалась мурашками. Я, видимо, плакал, но было это уже в глубоком лечебном сне. Я так увлекся самоистязанием, исповедью на сей счет, что стал волноваться чрезмерно. Мне казалось, что моя психея слишком долго отсутствует - не случилось ли что-нибудь с ней? И тут, в поту и кошмаре, я проснулся: Клавочка была рядом, но совершенно одетая, в застегнутом на все пуговицы белом халате. Первые ее слова, естественно, были обращены ко мне, а не к коту: - Дима, что случилось? Ты метался во сне, стонал и пытался обнимать воздух - может быть у тебя одышка, милый? "Ах, как дорого нам обходится чтение соблазнительных писем. - подумал я. - Нет ничего хуже прогресса в блуждании информации от материка к материку, особенно, когда она обрушивается на совершенно больные головы". Однако было очевидно, что Клавочка сейчас совершенно искренне переживает о сохранности моего ума. Видимо, нормальным человеком я ей больше нравился. Мне пришлось протянуть ей письмо от недавно обнаружившейся сестрички и попросить дать ответ после прочтения. Клавочка быстро вникла в суть слов и отреагировала по-женски: - Дима, ты хочешь сказать, что нас ждет новое расставание. Сперва ты отсутствовал по причине болезни, и я вынуждена была беседовать с фантомом, раздуваемым аппаратом искусственных легких. Теперь, когда анатомический миф превратился в реальность, пришло время прощаться и с ним. Она пошевелила губами, словно читая молитву, смахнула слезу (ох, и тяжела ты женская доля!), затем залепетала, сдерживая рыдание: - Какой же ты все же жестокий человек! - вымолвила она с напряжением. Я смотрел на нее с любопытством и состраданием: во-первых, хотелось попытаться разобраться в женской логике, а значит и в особенностях самоотверженной любви; во-вторых, следовало понять, где начинается и заканчивается откровенность и доверительность между мужчиной и женщиной. Всегда важно знать правила игры, в том числе, и любовной! Я пытался контролировать свои эмоции, раскручивающиеся при нехитрых размышлениях. Я чувствовал, что прежде всего во мне закипает агрессия, отповедь, желание нагрубить Клавочке, послать ее к черту. Безусловно, потом будет следовать примирение, отпущение грехов женщине, позволившей нарушить запрет на то, чтобы плохо думать о своем благоверном, покушаться на "волю императора". Но пока, по моему агрессивному разумению, требовалось так встряхнуть недоверчивую особу, решившую оскорбить мои благие намерения чернотой подозрений, чтобы она на всю жизнь запомнила этот случай и никогда впредь не повторяла подобного. Однако человек предполагает, а Бог, как известно, располагает" - вырвались из меня совершенно иные слова: - Малыш, ты, сдается мне, поволоклась не в ту сторону. - запел я песнь примирения. - Ты пытаешься рвать мне сердце никчемными подозрениями. Кто тебе сказал, что я полечу в Австралию один, без тебя. 7.9 Взгляд плаксы быстро прояснился и слезы подсохли почти моментально, она залопотала извинительно и примирительно, как бы сожалея за маленькую, абсолютно простительную оплошность: - Димочка, но я же понимаю, как дорого обходятся подобные вояжи. Где же мы возьмем такие деньги? Затем, Клавочка, как бы мимоходом, произнесла то вещее, что всегда действует, как безотказное оружие, конечно, если речь идет о порядочном мужчине: - Димчик, да и потом мне наверное будет трудно перенести такую поездку - я же жду ребенка. Есть новости, которые бьют наповал, особенно, если они выдаются неожиданно. Когда ты несколько дней тому назад валялся в беспамятстве и теперь, чудом оставшись живым, пробуешь понять, что же такое "радости жизни", тебе сообщают о необходимости готовиться стать отцом! Я взбеленился, как вепрь, которому шалящая шалава сознательно наступила на больную мозоль: - Ты,.. Клавка, мать твою так! Ты соображаешь, что ты делаешь? Я попытался вскочить с постели. Кот Борька, конечно, принял мою сторону - ему-то, чистейшему и непорочному существу, были понятны экстраординарные повороты событий. Кот угрожающе выгнул спину и направил испепеляющий взгляд на женские ноги. Кот знал, что надо царапать в первую очередь. Надо отдать должное Клавочке: сперва она отшатнулась от вопля и сгустка двойной агрессии, затем решительно навалилась на меня грудью, чтобы удержать в постели - мне ведь все еще был предписан строжайший постельный режим по причине коварного течения миокардита. Нет смысла говорить о том, что, когда на истощенного болезнью мужчину наваливается безупречная женская грудь той величины, которая чуть-чуть превышает границы объемных норм, то происходит моментальная задержка дыхания, планово переходящая в коллапс. Женщина может высоко поднять, но и низко опустить мужчину. Но это не всегда очень плохо, иногда привычные приемы любви помогают вернуться на Землю. То волшебное ощущение, что божественное существо тебя активно удерживает в постели, трудно моделировать искусственно. И никакая интоксикация не может остановить заурядный импульс. Мы недолго барахтались на больничных простынях, мы щадили свое зыбкое чувство, конечно, победа была взаимной. Наслаждалась любовью дружба, и никто не думал жалеть помятых женских аксессуаров! Кот Борька в это время сидел на подоконнике и, деликатно отвернув умную головенку, рассматривал и подсчитывал уличных голубей. Затыкая себе обратно в горло обоюдный вопль сладострастья, мы с Клавой почти уже помирились, во всяком случае мысленно договорились, что никогда не будем разрывать узы нашей любви. Синергизм любовной потехе - оружие интеллигента, и нам оно помогло. Слегка поостыв, мы с Клавочкой начали размеренную воспитательную беседу. Трудно оценить точно, чей педагогический запал взорвал более мощную мину: мужчина ведь чаще начинает горячо, но быстро стравливает пар назидания. Его внимание постепенно отвлекают анатомические деталями женщины. Снова начинается работа шаловливых ручек, и вечная тяга к тактильным ощущениям берет верх над дидактикой. Умелая женщина собирает всю волю и выдержку в кулак и тщательно, медленно и последовательно подбирает ключики или приспосабливает отмычки к несложным душевно-физиологическим замкам воркующего педагога. Что больше всего заводило меня? Конечно, то, что, будучи беременной, она совершенно не думала о последствиях контактов с той инфекцией, которая терзала мое тело. "Это же крайне опасно для плода, неужели ты этого не понимаешь?" - вот мой остроугольный камень, брошенный в легкомысленную женщину. Клавочка делала невинные глазки, изображая из себя абсолютную дурочку, и задавала убийственный вопрос: "Но ты же только несколько минут тому назад не остановил акт заражения плода?.. Где был твой врачебный разум?" Она била меня наповал - мастерски, с оттяжкой и наслаждением от лицезрения моих мучений. Ну, что можно сказать в ответ: "Ну, виноват, каюсь, не удержался - взорлил над холмами!" Как не вертись, но нельзя отказать женщинам в известной степени логики! Но используют они ее как-то не по-нашенски, не по-мужски! А, может быть, это мы, мужчины, нарушаем каноны педагогической науки? Однако голова моя еще кружилась от впечатлений и моральных потрясений. И я решил не продолжать анализ логики - мужской и женской. Сдавалось мне, что это занятие выведет меня на тропу "бесконечности упреков", а в таком марафоне женщина всегда остается непобедимой! Потом я лежал, молча слушая клавочкины рассуждения, которые в общем и частном сводились к одной формуле - как долго она терпела, ожидая подходящего момента (имелось ввиду, когда я закончу хлопоты с защитой диссертации), чтобы подарить мне наследника. Необычное теплое чувство надвигающегося отцовства все возрастало в моем сознании, и я обнял Клавочку, наверное, так крепко и нежно, как никогда. И по одному этому действию она все поняла: ей стало абсолютно ясно, что и она и ребенок - самые желанные для меня существа на свете, что она единственная и неповторимая, она та, с кем я мечтаю пройти жизнь вместе и до конца! Нас никто не тревожил в боксе, хотя обход давно шел, но Коля, видимо, ощутив значительность момента, а может быть услышав звуки "борьбы" двух тел, увел всю ватагу медицинского персонала (в прямом смысле!) от греха подальше. Клавочка скоро собралась - ей ведь идти на дежурство в реанимацию, а я оставался пребывать в невесомости духа и плоти, отсчитывая секунды своего одиночества, если не считать общения с котом. Надо было о многом подумать, а, самое главное, побольше вспомнить - содержимое головы моей все еще было очень сырым. Я до сих пор даже не мог вспомнить формальную сторону вопроса - зарегистрирован наш брак с Клавочкой, или мы все еще женихуемся. Мне нравилась фонетика последнего термина - его корневой состав, так много говорящий специалисту разврата. Да и, вообще, свою боевую подругу я воспринимал такой молодой и свежей, что временами у меня появлялось подозрение в розыгрыше. Мерещилось, что скоро откроется дверь в палату и вырастет на пороге какая-нибудь надменная фурия и, алчно скрипнув зубами, объявит себя моей законной супругой, ткнув в мой распухший от телячьих восторгов нос "Свидетельством о браке". Больная фантазия стремительно и скачками раскручивала мозговой кинематограф: где доказательства? свидетели подкуплены! - меня за ушко, да на ярко солнышко! Я ведь, если вести разговор без балды, ни черта абсолютно точно не помню. Сейчас меня можно представить не только мужем любой пожелавшей того женщины, но и "женой" какой-нибудь "шведской тройки". Фантазия вступала в диссонанс с тем приятным и светлым чувством, которое сочетается с привычкой обладать своей женой даже после возвращения из клинической смерти, при полной потере памяти. Дополняла остроту ощущений мнимая новизна, диковинность контактов с как бы незнакомой тебе женщиной, если закрываешь глаза на все официальные представления. Можно же, в конце концов, сказать, что ты временно разучился читать и писать, а потому не ведаешь того, что там написано на стандартных бланках. В такой волнующей игре с событиями и временем будет оставаться невидимой для окружающих "изюминка": только тебе будут адресованы идеально отстреливающиеся рефлексы - свидетельство того, что бытует глубокая привычка к одаривающему тебя лаской женскому телу. Вдруг впорхнула в черепную коробку каверзная мыслишка - посланец профессионального, медицинского любопытства: интересно, если бы сейчас появился гомик с крашеными в желтый цвет волосами и елейным голосочком стал бы уверять в том, что мы с ним супружеская пара, то как бы повели себя рефлексы? Можно и другое вообразить: вползает на четырех лапах крокодилица или огромная жаба, чавкая неопрятной пастью, - и эти существа тоже заявляют свои права на мои половые органы. Теперь меня поволокло уже в совершенно откровенные "болотные" ассоциации! Видимо, шалит печень и поджелудочная железа. Ой, опять стала наползать на меня Дурнота, Головокружение! От отвратительных мыслей, конечно, рождается отрыжка и отвращение. Да и то сказать, - что же еще на такой "пахоте" способно родиться? Но внутренний голос меня успокоил - видимо, от переживаний и сексуального азарта у меня несколько крыша поехала: "Крокодилицу ему, идиоту, подавай, жабу позовите!" Ничего себе аппетит, размах душевный. Тут с болезнью справиться нечем, так какие еще к черту гомики, крокодилицы, жабы. Вот выздоровеем полностью, тогда всех и облагодетельствуем. И разговор на эту тему пора кончать. "Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною" (1-е Коринфянам 6: 12). 7.10 Я потянулся рукой к пластиковому пакету, который оставила Муза и выволок оттуда нетолстую тетрадь - это Муза продолжала мне подбрасывать архив моего отца. Ей было трудно топтаться одной в этом локусе памяти - терзали воспоминания о Сергееве, Сабрине, и она старалась скорее распределить по наследникам давящий психологический груз. Я открыл тетрадь и стал читать близко от середины. Черт возьми! - мистика все же существует - содержание тетради было вроде бы сродни моим недавним мыслям! Не в полной мере, но по направлению научных фантазий - значит отец мой сталкивался с аналогичными проблемами, но подходил к ним, как ученый-социолог и к тому же большой фантазер. Было интересно познакомиться с ходом его рассуждений, тем более, что они всегда из котла социологии перетекали в ведро клинической мысли, а этот сосуд, как хорошо известно, всегда дырявый. На потрохах анатомии и физиологии со специями психологического запаха мой отец умел варить крутой бульон - весьма пикантное блюдо. Итак, в подаренном мне тексте разговор шел о следующем: ..."Банальная (телесная) проституция - древнейшая профессия, интереснейшее социальное явление, соблазнительное развлечение для всех тех, кто не утратил "революционной силы", "классовой солидарности", "всенародного могущества". Даже первая женщина Ева при серьезном анализе оказалась склонной к универсальному греху. Да и Адам, будучи в одиночестве, с увлечением наблюдал недвусмысленные игры животных. Именно потому Бог решил прервать "исследовательскую" работу первого человека. История утверждает, что на бытовом уровне проституция всегда существовала, поскольку всегда были различия выбора сексуального партнера, лю