делил в 70-80%. Дал мне рекомендацию в Клуб молодых литераторов. Похвалил замысел "Шута". Говорили о разном. Когда я в начале разговора достал бутылку "Алазанской долины", он испуганно отпрянул от стола: "Нет-нет! Лучше не надо. Я пить не умею... Хочу сегодня поработать. Если хотите - пейте". Я убрал бутылку в портфель - принять ее он отказался. Сегодня в "Смене" вышел рассказик "Динь-дзинь". 6-го ноября ездили с Ольгой в Мельничий Ручей, в пансионат Октябрьской ж. д., где я выступал как автор-исполнитель в концерте от Клуба сатиры и юмора. Новичок Жильцов к зависти старичков эстрады положил зал своими текстами. Даже я ржал за кулисами. Действительно смешно. Ценно, что в вещах Жильцова не бывает пошлости. Старички сдержанно похваливали Жильцова, чувствовалась ревность. 17 ноября 1983. Пишу "Шута". Подготовил развернутый план. Есть пролог, эпилог, середина, завязка, отдельные герои, сценки, размышления автора-героя, но повести еще нет. Может, это будет роман? Что лучше: стиснуть текст до размеров повести или растянуть его до романа? Недавно прочитал Г.Г. Маркеса - "Хроника объявленного убийства". Сильная вещь. Особенно конец. Прочитал А. Вознесенского - "О", в "Новом мире", 1882г., No 11. Дрянь. И вещь дрянь, и автор, очевидно, дрянной мужик. Хвалится и выпендривается на каждой странице своими знакомствами и способностями. Пижон от поэзии. Прочитал Ю. Нагибина "Дорожное происшествие" и Е. Евтушенко "Ягодные места". Сильные вещи. Евтушенко пишет от сердца, но не как профессиональный прозаик. Чувствуется поэт. 23 ноября 1983 г. Вчера меня приняли в Клуб молодых литераторов при Ленинградской писательской организации. Особенно высоко оценили рекомендацию А. Житинского. Честно говоря, было приятно. И до сих пор приятно. Как же! Уже есть официальный значок цехового братства. "Член Клуба..." и все такое прочее. Привел меня в этот самый КМЛ Аркадий Спичка. Я трясся от страха. Он сдал меня на руки заведующему клубом, бывшему сокурснику по Университету, со словами: "Принимай молодое дарование, едрена мать!" Конечно, это все ерунда: писать за меня никто не станет. "Работать и работать!", - как поучал В. Конецкий. Он говорил немного другими словами, но в переводе на печатный язык звучит именно так: работать и работать! Мы поставили выпивку. Какой-то нетрезвый поэт читал в нашу честь стихи. 19 декабря 1983г. Дома. "Феномен" в "Авроре" печатать не будут. Редактор отдела прозы Невзглядова сказала, что будь повесть похуже, можно было бы. Но лучше не падать духом и искать своего издателя. И писать, писать, писать - брать редакционные баррикады количеством. Чтобы они, дескать, привыкли к моему имени. Отнес в "Неву". Невзглядова симпатичная тетечка. Женственная, и чувствуется - умна. "Шут" вчерне готов, перепечатываю. Надеюсь до Нового года отпечатать первую редакцию, по сути - черновик. 27 декабря 1983г. Дежурю в ОТХ. Вчера был в Лениздате у Спички. Давал читать свои рассказы. Ему понравился "Пропавший диплом". Советовал послать в "Лит. Россию". До "Невы" не дошел, потому что мы с ним и еще двумя литераторами пили сухое вино в его кабинете, а потом и водку. Но немного. Аркадий - уникальный мужик. Литературный нюх, чутье, любит выпить, но не пьянеет, читал, по-моему, все, что написано, но не строит из себя всезнайки, держится со всеми ровно, на нужной в его должности дистанции. Славный мужик. Адольф - бывший редактор "Ленинградского речника", его сняли за карикатуру, где у коровы вместо вымени была нарисована фига. Мужик бедствует, перебивается случайными заработками. Второй - тот еще типчик. Выгнали из "Вечерки" за выпивку. Служит референтом ген. директора снабженческой конторы. Но ведет себя так, словно он и есть генеральный директор, барин. Утро. Спал сегодня с 3 до 7 утра. Встал, помылся снегом, сделал зарядку и выпил крепкого чаю. Вялость прошла. Стал выпускать парк на линию. Сейчас еду в электричке в Ленинград. У всех на лицах предновогоднее настроение читается. Везут елки. Думают о продуктах к столу. Хвастаются мандаринами, говорят, где купили горошек и майонез... 30 декабря 1983 г. ОТХ. После общего собрания в гараже мы - четверо дежурных механиков - собрались в нашем вагончике, выпили водки и дали, наконец, клички щенкам. Мальчика назвали Мухтаром. У него разноцветные глаза - голубой и темно-серый с бурыми крапинками. Девочку решили назвать Трешкой, по традиции. Факт присвоения кличек щенкам записали в журнал приема-передачи смен. Все равно его начальство не читает. Мне, кстати, дежурить в ночь с 31 на 1-ое. Ольга собирается приехать ко мне на дежурство. На главной площадке будет дежурить отставной опер Володя Корытченко. Спросил меня, сколько я намерен принести выпивки. Он принесет шампанское и бутылку водки. Елки уже есть - шофера привезли. Будем с ним кооперироваться и справлять в нашем вагончике - здесь потише. 1 9 8 4 год 4 января 1984 года. С ума сойти! Уже 1984 год. Если верить собственному предсказанию, жить мне осталось два года. Кошмар! Еще ничего не успел сделать хорошего. Предсказание родилось так. В 18 лет я играл с ножом, и он угодил мне острием в линию жизни на левой ладони. Образовалась дырочка, превратившаяся позднее в нечто вроде шрама. На основании чего я сделал вывод, что таким образом Судьба дает мне понять, что половина прожита. Тогда это меня встревожило, но не очень. Впереди лежало еще 18 лет. Сейчас, когда настроение плохое, печалюсь. Кажется, все это было вчера. А прошло, пронеслось 16 лет! Ей Богу, как будто вчера я угодил ножом в ладошку. Шрама, кстати, сейчас не видно. Может, пронесет? Дай-то Бог. 1983 год дал мне известную свободу. Спасибо ему. Написал повесть, несколько рассказов, печатались юморески и один маленький, но трогательный рассказик - "Двое". Что еще? Приняли в Клуб молодых литераторов. Обласкали В. Конецкий и А. Житинский. Конецкий потом, правда, отматерил за назойливость. Но с похмелья сделал это - я разбудил его телефонным звонком. Житинский дал рекомендацию в КМЛ. Хорошо. Идем дальше. Написал, но не до конца отпечатал вторую повесть - "Записки шута". "Написал" - громко и нахально сказано. Собрал кучу фрагментов и эпизодов, которые теперь сшиваю единой сюжетной нитью. Получается пока плохо. Много воды. Перепечатка рукописного текста неминуемо влечет за собой переделку. Иногда зависаю над абзацем в несколько строк на полчаса. Убедился, что не умею организовывать свой рабочий день. И жизнь тоже. Много суеты. Отвлекают детали. Три выходных дня после суточного дежурства в гараже деваются неизвестно куда. Особенно, если болеет Максим, и они с Ольгой дома. А болеет он часто - насморк, простуды, кашель. Ручейки гонораров весьма тонкие - 15-20 руб. в месяц. Что было плохого в минувшем году? В основном, баталии бытового фронта - идет притирка позиций с Ольгой. Это треплет нервы и лишает вдохновения. А так - ничего, жить можно. Правильно говорят: "Жизнь тяжелая штука. Но по сравнению с чем?". 8 января 1984г. Я на дежурстве. Сторожа нет. Есть телевизор и два щенка неизвестной породы. Третий - Чапик - куда-то сбег. По смене мне его не передавали. Бывший участковый милиционер Васька Козак, крепкий усатый западный украинец, долго не мог справиться с замком, матерясь с похмелья и сопя за тонкой дверью. Я его разбудил своим приходом. Около топчана стояли пепельница с окурками и бутылка с остатками водки. Полыхали жаром трамвайные электрические печки. Пахло луком. Я открыл дверь настежь и форточку. Васька допил водку и закусил пахучей красно-коричневой колбаской. - Брат привез, - похвастался он, с хрустом откусывая забранную в блестящую шкурку тонкую колбасину. Общение с братом-украинцем сделало свое дело: Васька стал путать русские слова с украинскими. "Ну, сегодняшнюю сводку ты зробишь". Васька собрал вещи, покряхтел, сунул мне руку - "До побаченя!" и уехал с цыганом Мишей на "Зиле". Миша был в бараньей жилетке, яловых офицерских сапогах и галифе. И в фетровой шляпе. Ходил на 1-ю площадку к Володе Подпальному. Он пьет со сторожем Фомичем и механиком Иваном Исааковичем, финном. Пьют "за Рождество". Я отказался. Выпили одну бутылку, поговорили. Вторую. "Ну, этим делом не кончится", - решили мы с водителем дежурного автобуса Юрой. И точно: когда я зашел к ним после обеда, они распечатывали третью. Подпальный взялся критиковать мои рассказики, напечатанные в "Гатчинской правде" - "Должность" и "Досрочно". - Если ты пишешь, то пиши хорошо, чтобы всем нравилось. Я ничего не понял. Слабые рассказы. Нет ни языка, ни орфографии, ни стилистики, да... Много ошибок - точки, запятые, тире... Я было полез в бутылку: какие ошибки? Но вскоре плюнул и надулся. Искать в чужом пиру похмелья - незавидная участь. Затем Подпальный обвинил меня в том, что я пишу за деньги. - А за что надо писать? За картошку? - огрызнулся я. - Были бы деньги, а то копейки, на папиросы. - О-о! Я вижу, ты тщеславный! - заулыбался снисходительно Володя. - Ты очень тщеславный! Стали спорить, что такое тщеславие. Настроение упало. "Зря я приперся к ним." - Что-то ты пожелтел, - продолжал Володя. - Наверное, питаешься плохо? Нет, мужику надо питаться хорошо. Передай жене... Володя тяпнул, закусил куриной ножкой и стал пересказывать на украинском языке бородатую историю, выдавая ее за свою. Иван Исаакович махнул рукой: "Тебе просто захотелось на своем языке побалакать. Мы, финны, когда выпьем, тоже начинаем..." Окривевший Фомич, грузный, как пингвин, сидя на диване, рассказывал что-то свое, тоже с украинскими словечками. - Во! Слушай, Дима! Запоминай, как надо писать для народа. Так и запомни, запиши: "Усе девки". Живая речь! Живое слово! Запоминай! Ах, как хорошо рассказывает! Здесь большой восклицательный знак! - Подпальный, как дирижер взмахивал рукой после ругательства Фомича. - А здесь - маленький... - плавно опускал он руку и блестел покрасневшими глазами. Я сказал, что оставил на плитке чайник, и, вежливо попрощавшись, побрел на свою площадку по тропинке в снегу. Пытался подбодрить себя тем, что писательская стезя такова. Коль встал на нее - крепись. Сколько еще придется выслушать отзывов. Щенки, когда я открыл дверь, бросились мне под ноги с визгом и попискиванием. 12 января 1984 г. Дежурю в ОТХ. Позавчера был в "Неве", разговаривал с литконсультантом Б. Говорили о моей повести "Феномен Крикушина". Начал он с того, что впившись в меня немигающим взглядом следователя, спросил, что такое счастье в моем понимании. Я ответил, что в моем понимании, это состояние души и поинтересовался, как он понимает эту сложную морально-этическую категорию. Литконсультант бодро выпалил несколько цитат из классиков, но своего отношения к ним не проявил. Побегав глазами, он спросил, какой бы сбывающийся рассказ я написал, будь на месте героя моей повести - Крикушина. "Не знаю", - сказал я. Он хмыкнул и стал делать замечания по тексту повести. Я записывал. Кое с чем согласен. Повесть он назвал грамотной, профессионально написанной, но не лишенной изъянов и промахов. Пообещал отдать ее Самуилу Лурье - сотруднику отдела прозы. Звонить тому не раньше, чем через месяц. Разговор мне не понравился. Б. словно уличал меня в недоброжелательном отношении к происходящему в нашей стране. Особенно, когда я заметил, что правду почему-то не любят, предпочитая ей трескучую ложь. - Боюсь, что с такими настроениями ваша повесть может не состояться, - сухо сказал он. - Наше общество любит, ценит правду и стремится к ней. Да! Потом я разговаривал по телефону с Яковом Липковичем. Мы когда-то вместе работали в ЛИВТе. Он болеет. Повесть хвалил, но сказал, что шансы ее напечатать: 50:50. Как повезет. Советовал ехать в Москву, обивать пороги редакций, пить, если потребуется, с нужными людьми, заводить знакомства. - Старайтесь проникнуть в издательства. С писателями дружить хорошо, но они ничем вам не помогут. И работать, работать, работать. С вершины его 60 лет я для него страшно молод, и все у меня впереди. "Года два-три, и вы, я думаю, добьетесь успеха, - подбодрил он. - Ищите свою тему..." С Нового года вновь начал бегать по Смоленскому кладбищу. Когда бежишь по дорожкам и читаешь их названия, переносишься в прошлый век. Пошехонская, Первая Кадетская, Вторая Кадетская, Петроградская... Пробегаю мимо могилы исследователя морей Вилькицкого и его сына, мимо могилы художника Маковского... Отдышавшись, делаю зарядку и подтягиваюсь на турнике, который нашел меж двух стареньких берез. Пока только 5 раз. Позор!.. Хочу достичь десяти подтягиваний, как в недавние годы. 24 января 1984г. Сегодня у Ольги день рождения. 27 лет. Подарил ей кеды. Хочу, чтобы она бегала вместе со мной. А Максимка бы гулял с нами в это время. Можно и по очереди бегать. Семья должна быть спортивной. Приснился сон. Я - участник первой мировой войны, командир какого-то корпуса. Я - современный человек - попадаю в среду 1914 года и понимаю, что это шутка провидения, фантастический сдвиг в пространстве и времени. Военные действия ведутся в Прибалтике. Хутора, узкоколейка, заросшая травой. Я хочу бежать, мне страшно, я понимаю бесперспективность войны. Летают аэропланы и сбрасывают железные стрелы. Они стаей впиваются мне в голову, но не глубоко - я вытаскиваю их. По узкоколейке едут солдаты кайзера, они сидят на танках - веселые, крепкие. Въезжают в тыл нашего корпуса. Паника среди командования. Мой зам отпросился домой в отпуск. Я понимаю, что это хитрость. Хочу спрятаться в погреб, но я на виду, все следят за мной. Невнятная мысль о большевиках, тяжелые взгляды солдат - я для них офицерская сволочь, спасающая свою шкуру. Солдаты кайзера начинают сгонять народ в толпу, никто не сопротивляется, прибалты даже рады... Кошмар, одним словом. 27 января 1984г. Забавные рассуждения Сергея Залыгина в "Известиях": "В историческом плане русская классика явилась России и миру в одно безусловно чудесное мгновение: год рождения Пушкина - 1799, Гоголя - 1809, Белинского - 1811, Гончарова и Герцена - 1812, Лермонтова - 1814, Тургенева - 1818, Некрасова, Достоевского - 1821, Островского - 1823, Салтыкова-Щедрина - 1826, Толстого - 1828. Одна женщина могла бы быть матерью их всех, родив старшего сына в возрасте семнадцати, а младшего - в сорок шесть лет. Необыкновенное явление, вероятно, можно объяснить несколькими обстоятельствами: пробудившимся самосознанием России в войне 1812 года, а вслед за этим - социально-демократическим движением декабристов, которые не только воодушевляли новорожденную литературу своими идеями, но и принимали в литературной жизни того времени самое непосредственное и живое участие и, наконец, тем, что очень условно можно назвать определенным стечением обстоятельств культурного развития России.. Такие писатели, как Пушкин, Гончаров, Тургенев, Толстой, кроме исключительной природной одаренности, были, вероятно, и наиболее образованными людьми своего века. ...Гении это непредусмотренное "вдруг"! Их объясняют после них, при жизни - они величины неопределенные". Горький, Маяковский, Есенин, Шолохов... Все? Где "Война и мир" 1941 года? Нет ее. Надо думать, пока. Хотя есть "В окопах Сталинграда". Зато много бытописателей: В. Маканин, А. Ким, В. Курчаткин, Р. Киреев, Бежин... Правда, есть В. Конецкий и А. Житинский - писатели честные и острого взгляда. Шолохов недавно умер. Похоронили в Вешенской. Последний из могикан?... Сюжетик или эпизод. "Неразбериха". Вскоре началась форменная неразбериха. Все замкнуло, закоротило, перепуталось. Петров включал телевизор, а в унитазе водопадом шумела вода. Петров поворачивал рычажок газовой плиты - газ не шел, но зато в спальне загорался свет. Втыкал в розетку электроутюг - звенел замок. Но когда нажимал на кнопку звонка, надеясь проследить взаимосвязь двух электрических устройств, электроутюг не включался, а открывалась форточка. Вскоре эпидемия неразберихи охватила подъезд No 3, а затем весь дом No 6 по Большой переплетной улице. Гущин из соседней квартиры с кряканьем выпивал стакан водки, морщился, занюхивал хлебом и огурцом и в продолжение получаса сидел в недоумении - ни в одном глазу! Петров же за стенкой неожиданно пьянел и скандалил с женой; но от него не пахло. Рябушкин из пятой квартиры съедал несвежий творог после соленых огурцов, а вегетарианец Костромин из двенадцатой всю ночь маялся животом, хотя питался весьма осмотрительно: сыр, кашка, тертое яблочко. Доцент Сакин, к фамилии которого хохмачи-студенты прибавляли еще одно "с", в начале, заполночь возвращался домой, отговариваясь приемом экзаменов у вечерников, и ему верили, а фрезеровщика Кузьмина жена выгоняла из дома, подозревая супружескую измену. Честный фрезеровщик клялся и божился, что нигде, кроме садика с доминошным столом не был, бил себя в волосатую грудь, а потом зло сплевывал, надевал флотский бушлат и хлопал дверью. Правда, тут же возвращался и требовал трешку. Сидорову давали под глаз, а у Иванова вспухал синяк размером с венгерскую сливу. Творилось, черт знает что, в доме No 6 по Большой переплетной улице. Казалось, нарушились все причинно-следственные связи, установленные людьми и природой. Один врал, а краснел другой. Петров говорил на работе правду, называл вещи своими именами, но от него шарахались, шикали, махали руками и советовали поостеречься. Кусков лгал - о, как лгал Кусков! - и все знали, что он лжет, но красиво жали ему руку, одобрительно кивали, заносили его фамилию в разные важные списки, и он лгал дальше: мощнее, циничнее и смелее. В доме No6 уже никто не удивлялся, если кастрюля с супом, поставленная разогреваться на плиту, покрывалась зимним инеем, и считалось за пустяк обнаружить в холодильнике ковшичек с кипящим молоком. Стоит ли обращать на такие мелочи внимание, если во время показа по телевизору известного детектива на экране появлялся водопроводчик Кузьмин, известный байбак и пьяница и манил пальцем Джигарханяна - главного преступника, соблазняя его на выпивку. И Джигарханян радостно бросал пистолет и, проклиная надоевшие детективы, шел за Кузьминым на задний двор пить маленькую. Дальше, правда, не показывали. Кузьмин же на расспросы жильцов отвечал, что может и пил вчера с Джигарханяном, но ничего не помнит. Вот кабы сейчас опохмелиться, то память, может, и восстановится. Кузьмину наливали стакан, но он вместо ожидаемых воспоминаний ложился спать, уложив под подушку разводной ключ-шведку. Жильцы смирились с происходящим неожиданно быстро и тихо... (Развить) Ученые, ползавшие по дому с приборами, микрофонами и схемами, могли только сдержанно крякнуть, когда в какой-нибудь квартире их не сильно дергало током от деревянной табуретки, но не объяснить этот антинаучный факт. Они двигались по дому опасливо, как в темноте, и держались кучкой. Жильцы, привыкшие к неожиданностям, и махнувшие рукой на свалившуюся неразбериху: "Так даже интереснее!", позволяли себе подшучивать над учеными и попугивать их рискованными предложениями. - А вот возьмитесь здесь рукой. Возьмитесь, возьмитесь, - говорили они, загадочно улыбаясь. Или: - А вот включите это. Включите, включите! Сейчас увидите. 8 февраля 1984г. Дома. В Ленинградской писательской организации около 400 писателей. В Ленинграде проживает 4 млн. человек. Получается, 1 писатель на 10 тыс. человек. Редкая профессия. Я пока известен пяти-шести писателям. Они, если напрягутся, вспомнят мою фамилию. А читателю и вовсе не известен. Если только по газетным публикациям... И то сомнительно. Печатаю "Шута". Звонила Ольга с работы. Ее обидел начальник. Попросил отнести какие-то бумажки. Как девочку. Я посоветовал ей два варианта: 1. Выбросить бумажки и сказать, что отнесла. 2. Отнести бумажки, но сказать, что потеряла. Пусть испугается и больше не попросит. На сегодняшний день перепечатал 58 стр. "Шута". Или "Не хочу быть ангелом"? В джемпере, который мне связала Ольга, вплелись ее волосы. Вспомнил случай. Дед в электричке давал всем посмотреть свой рентгеновский снимок. С гордостью давал. Он ехал в санаторий. После просмотра снимка угощал самогонкой и кружочком соленого огурчика. "Надо, надо, - говорил дед. - Такое, понимаешь, дело. - И кивал уважительно на снимок". 17 февраля 1984 г. Был в "Неве". Разговор с А.С. Лурье по поводу "Феномена Крикушина" 1. Текст рассказов Крикушина - не давать. 2. Ваш интересный замысел реализован не полностью. 3. Повесть печатать не будем. В нашем портфеле есть нечто похожее по жанру, что мы готовим к печати. Это редакционная тайна. "Не робей и, главное, не горбись", - как пел Высоцкий. А мы и не робеем. И не горбимся. Делаем зарядку и трем к носу, чтобы проморгалось. Писать надо так, чтобы редактора сами к тебе в очередь стояли. 8 марта 1984 г. Дежурю в ОТХ. "Записки шута" закончил перепечатывать в 20-х числах февраля. Получилось 130 стр. Ольга читала, сказала, что начало слабое, остальное интересно. Отдельные главы читал в Клубе сатиры и юмора. Мнения разные. Много советов. "Шутом" я недоволен. Это еще не повесть. Пусть вылеживается. Пока пишу рассказы. Вчера с Максимкой ходили в парикмахерскую. Для него - первое посещение. Летом ему будет три года. "Папа, ты первый...", - тихо сказал он, когда я подошел с ним к креслу. Стригся с карамелькой за щекой, серьезный, как взрослый. Даже не пикнул. А когда выскочил к маме в коридор, сказал восторженно: "Мама, меня самолетиком стригли!" - про электромашинку. На улице же признался: "Я боялся..." Я взял его на руки неподалеку от дома. Он радостно показал рукавичкой на месяц: "Ой, мемен!" 16 марта 1984г. Заезжал Б. Он - секретарь похоронного треста Ленинграда. Три года, как не пьет. Сказал, что могильщики - с веревками и лопатами - пишут в заявлениях: "Прошу принять меня в КПСС. Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма". 24.03.84. Деж. в ОТХ. Бывают дни, когда с самого утра чувствуешь - должно произойти нечто приятное. Иногда ошибаешься. Не знаю, как сегодня. Морозы стоят утром и вечером до 20. Днем - солнце и прохлада. Сейчас дело к полночи, и по всему гаражу стреляют лужи, будто по ним резко ударяют доской. Именно доской, плашмя, а не палкой. Закрыл ворота, пересчитал машины, выписал заявки на ремонт. Попил крепкого чаю. Радостное предчувствие оправдалось. Звонил сегодня в журнал "Звезда", и старший редактор Н.А. Чечулина похвалила мой "Феномен", выразила надежду, что его, скорее всего, будут печатать. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы. Сбывшееся предчувствие - хорошо, но настроение препоганое. В чем дело? И сам не знаю. Пил два дня. Ольга дулась. Не писалось. Перечитал сегодня своего "Шута". Плохо! Подозрения разные: Ольга с Максимом гуляли где-то долго - звонил, их не было дома. Это в такой-то мороз. Говорит, что гуляли... Утром и вечером. Сторож не пришел. На работе намечаются печальные изменения - грозят перевести механиков на другой режим работы, по 12 часов вместо суток. Сегодня приезжал на разведку Коля Жильцов - хочет устроиться к нам в гараж. Пробыл несколько часов. Пили чай, говорили о литературе, о Клубе сатиры и юмора, который нам изрядно надоел - ходим редко и с неохотой. У Коли язва желудка. Отчасти доволен - не пьет больше года и пишет. Его миниатюры по-настоящему смешны. Начал писать недавно - до этого была затянувшаяся бурная молодость. Работал электриком в театре, учился в эстрадно-театральном училище, год шоферил в "горбушке", долго пил, играл в кабаках на гитаре и т.п. Теперь работает в морской радиогазете, учится на журфаке. Страстно хочет писать и пишет. Но нужны условия - на работе не разбежишься, дома - тесно, комната 15 метров на троих. Жена, дочка. Теща живет в этой же квартирке, пилит, что мало получает. Жена на стороне матери. Коля ищет норку. Иногда мы по часу разговариваем с ним по телефону - читаем друг другу свои вещи и обсуждаем. "Димка, ты корифей! Классно загнул!" или: "Дохловатая фраза, дохловатая... Попробуй заменить". У меня в вагончике стояла чья-то гитара - Коля спел несколько своих песен. Никогда не любил авторскую песню (за исключением Высоцкого), но Колины песни понравились. Вырос на улице Желябова - "центровой" асфальтовый мальчик. Но не жулик, не хам, не жлоб. Просто детство и юность прошли в определенных условиях. По поводу завязки с выпивкой сказал так: "Гвоздь забил и шляпку откусил!" В нашем обществе - упадок трудовой морали. Чем богаче становимся, тем больше паразитов. Никто не хочет работать. Или хотят, но только на себя. Личные и общественные интересы совпадают редко. Идеологи мечутся между экономическими реформами и репрессивными актами, которые с каждым годом ужесточаются, но результатов не приносят. Нет идеи, объединяющей общество. Безвременье, как сказал Высоцкий, когда я брал у него интервью. Интересное слово, впервые услышал от него. Может быть, потом этот период назовут довоенными годами? К надеждам уцелеть в войне, которой отчетливо пахнет, относятся снисходительно: "А-а, куда ты денешься...". И поэтому: "Работай, не работай, все равно ничего не изменится. Пожить хоть немного в свое удовольствие." Комсомольско-молодежная пресса пыхтит и тужится, тщится заставить юношей и девушек поверить хоть во что-то. Но хрен там - не верят... Читают одно, а видят другое. Литература и искусство усиленно ищут новых героев - современного Павку Корчагина или Маресьева. Но не находят. Их попросту нет. Вынуждены кормить публику суррогатами: плакатными секретарями райкомов или ударниками-бамовцами. Телефильмы - если это не детектив и не семейно-любовная драма - никто не смотрит. Исключая тех, кому все равно, что смотреть. Телевизор называют ящиком для дураков. В нем все хорошо. И от этого большинству зрителей - плохо. Заканчиваю на такой кислой ноте и ложусь спать. Пески мои уже дрыхнут, подергивают во сне лапами и скулят. Смотрят свои собачьи сны - с битвами против дачных псов, куском колбасы, упавшим на пол, и рычащими "камазами", норовящими отдавить хвост или даже лапу. 5 апреля 1984г. Дежурю в ОТХ. Тепло, тает снег. Около бетонного забора вылезла травка - еще чахлая и бледная. Но душу радует. В соседней рощице - снег выше колена. Купил книгу Александра Михайловича Левидова - "Автор - образ - читатель", о которой много слышал и которую давно хотел прочитать. И вот купил случайно в "Академкниге" на Литейном. С жадностью читаю. Из книги: "Оптимизм произведения не создается подбором "счастливого" конца для положительного и "несчастного" для отрицательного персонажа. Такая обязательность может удовлетворить только людей, обладающих примитивным художественным вкусом". Бомарше: "Драматические произведения... подобны детям. От них, зачатых в миг наслаждения, выношенных с трудом, рожденных в муках и редко живущих столько времени, чтобы успеть отблагодарить родителей за их заботы - от них больше горя, чем радости". 12-го апреля будет год, как я свободен. А сделано мало - сплошные литературные заготовки. Нет готовой продукции, если не считать юмористической. Еще ремонт в квартире сделал. И десять банок огурцов собственного урожая засолил. Отменные огурцы. Пригрело солнышко, и по вагончику летает разная мелкая сволочь: комары, мухи, мошкара. Сонная и полупьяная от весны. "Я сказал, что с таким же успехом можно долбить ломом льды на Северном полюсе". "Это то же самое, что пытаться быстро выкрасить Литейный мост акварельной кисточкой", - сказал я. У Стругацких герой цитирует: "Только тот достигнет цели, кто не знает слова страх..." 13 апреля 1984г. Получил 13-ю зарплату. Не пью. Вокруг все пьют. Читаю и пишу. Пишу и читаю. Делаю некоторые выводы. Надо учиться давать события, явления и пейзаж не от автора, а по впечатлениям героев. Так экономичнее. Можно показать, что воспринимается героем и как воспринимается. Следовательно, виднее и сам герой. Толстой говорил: верное средство быть скучным - все договаривать до конца. Положительно-реальный образ не должен быть положительно-идеальным. 25.04.84. Дежурю в ОТХ. Вчера был в Доме писателя, в Клубе молодых литераторов. После собрания зашли с компанией в тамошний ресторанчик - выпить кофе и поболтать. Неожиданно из табачного тумана возник А. Ж. и хлопнул меня по плечу: "Дмитрий! Здравствуй!" Я расцвел душой. Пригласили его за наш столик. Он был навеселе. Стал жаловаться и корить себя: "Какой я пьяный! Как скотина пьяный!" и между делом говорить о литературе. Называл меня своим последователем - к моей радости и гордости. Мы заказали бутылку сухого и распили ее. Я лишь пригубил. А.Ж. сказал, что не пил полтора месяца и вот сорвался. И пьет уже по инерции. - Но! - поднял палец. - Всего второй день! Да. Только второй день. Второй день только, скотина, и пью. Хлопнул фужер вина и купеческим жестом швырнул свой галстук в зал. Тот упал на стул к соседям, где сидел какой-то литератор, убранный под маститого - седые волосы, кожаный пиджак, джинсы - с молоденькой девушкой. Литератор покосился на галстук, на наш столик - и ничего не сказал. Возмутиться он не решился - так бодро поводил плечами бывший спортсмен А.Ж. В молодости он бегал стометровку за 11 секунд и прыгал в высоту. Внезапно он загрустил и стал говорить, что ему надо вызвать такси и ехать сдаваться теще. Мы вызвали, такси приехало, но А.Ж. дал таксисту рубль и вернулся с песнями. Стал уговаривать какую-то поэтессу ехать с ним сейчас же в Усть-Нарву, на такси. Та напомнила, что у него жена. Напомнила в надежде услышать нечто вроде - а, ерунда! я ее не люблю! Но А.Ж. мудро парировал: - Но у тебя тоже есть муж. Почему тебя смущает не это, а моя жена? Поэтесса осеклась. Официантка принесла А.Ж. галстук. Он сунул его в карман и больше не швырял. Поэтесса ушла к другому столику. Про литературу А.Ж сказал примерно следующее. Во-первых, почему я не несу ему вторую повесть? Ведь мы же договаривались?.. Я ее написал? Я сказал, что после второй перепечатки принесу. Далее. В литературе могут быть кумиры, но на определенном этапе своего творчества на них надо плевать. Посылать их подальше и писать без оглядки. Он надеется, что я - "его последователь" - со временем пошлю и его, А.Ж. Я сказал, что пока не могу ни плюнуть на него, ни послать подальше. Но коль он советует, со временем так, наверное, и поступлю. Хороший текст, сказал А.Ж. И продолжил: иными словами, нечего стоять, задрав голову у пьедестала, надо забираться на него и сталкивать памятник, вставать самому. В литературе - только так. С обидой сказал, что его не печатали восемь лет. Я думаю, по этой причине он не ответил на приветствие В. С-ва, который проходил мимо нашего столика. Тот давно заведует секцией молодых литераторов в Союзе писателей. Сказал, что продолжение его романа "Потерянный дом" идет со скрипом. Вряд ли напечатают. По крайней мере, сейчас. Но он пишет. Недоволен фильмом по своей повести "Снюсь". С В. Конецким он общается мало, эпизодически. Это потому, что он достиг уровня В.В., и ему уже не так интересно. Раньше он заглядывал ему в рот. Но все равно его любит. Конецкий когда-то учил А.Ж., что писатель должен пить, но по определенному режиму. Например: 3-2-3-2. То есть: три месяца работа - два месяца выпивка - три месяца работа - два месяца выпивка... А.Ж так не может. Пьет значительно реже и менее продолжительно. Вот и все, что осталось формального в моей памяти от этой встречи. 29апреля 1984. Дежурю в ОТХ. В "Смене" вышла моя миниатюра "Конкурс". "Порядки небывалые" - Тургенев, "Дворянское гнездо". Прекрасное словосочетание. Читал, как детектив. А сначала не понравилось. Гений! В школе я от него скучнел. Читаю "Социальную психологию личности". Ищу в ней мысли и фрагменты для "Шута". В нескольких метрах от моего вагончика, среди кустарника, растут подснежники: голубые, белые, фиолетовые. Я побродил там, обходя кротовьи норы, и набрал букетик. Потом нашел баночку из-под хрена, вымыл ее и поставил туда цветы. Получилось симпатично. Не забыть бы утром нарвать цветов для Ольги! Солнце, на солнце жарко. В гараже усердно пьют по поводу последнего дня работы перед майскими праздниками. Весьма усердно. Пару раз пытались выехать за добавкой - на "Камазе"-панелевозе и бортовом "Зилке". Не пустил. Выслушал упреки ходоков в непонимании шоферской души. Они, дескать, не пьяные, а слегка поддатые. И едут не в Гатчину, а в деревенский сельмаг. А это две большие разницы. Я сказал, что для меня разницы нет, куда едут - я несу ответственность за любую выпущенную из гаража телегу и ее водителя. Пусть ловят машину, которая еще не заехала в парк и не отметила путевку. Поматерились для порядка и пошли к дороге. Написал рассказик для конкурса в "Смене". Точнее - на память переделал старый, не публиковавшийся. Еще не придумал название. К вечеру надеюсь разойтись и сесть писать про бензин из-под земли для "Невы". 3.05.84. Дежурю в ОТХ. 1-го мая ездили с Ольгой в Зеленогорск. Посадили укроп, щавель, морковку, салат, редиску. Ходили на залив. Остатки рыхлого льда у берегов - ослепительно белого на солнце. Шуршит под ногами и позвякивает, если остановиться и прислушаться. Истонченные солнцем льдинки-хрусталики проседают, устраиваясь поудобнее. Слегка пахнет тиной, на которой лежит выдавленный на берег лед. Она чуть парит и начинает пахнуть. Мальчишки, собаки. Максим был в Ленинграде, у деда с бабкой. Сегодня на свалке Домостроительного комбината наискал арматурные прутья для парника - буду гнуть из них дуги. Хочу сделать три грядки под пленкой. Огурцы, редиска и т.д. В первую очередь - огурцы. В прошлом году уродились отменные. Шофер просит меня: - Если позвонит жена, скажи ей, что у меня бегунок храповика разрелаксировался. - Может, просто сказать, что машина сломалась? - Нет, она может не поверить. Скажи, что бегунок храповика разрелаксировался. Так убедительнее. Собираюсь начать третью повесть, но не знаю, за какой сюжет взяться. Есть пяток на выбор, но не созрел, не проникся материалом. Коплю силы и нагнетаю вдохновение. Чувствую, что немного успокоился, задремал. Это, очевидно, от похвал. Плохо. Результатов особенных нет, а я уже вытянул ноги и уютно расположился в кресле у камина. Надо заставлять себя работать - иначе крах! Скоро 35 лет, самый возраст для прозаика, как уверил Яков Липкович. Хороший писатель! Я читаю его повести и вижу все происходящее. Он сказал, что пишет только тогда, когда сам видит описываемое. От ученичества - к профессионализму! "Вперед, в классики!", - как говорят у нас в КМЛ. 21-00. Сажусь творить. Не дали поработать, черти! "Иста-иста-иста-та!" - орал припевом ко всем песням пьяный шофер Володька Фридрих, внук чеха. Причем орал и выплясывал под окнами нашего вагончика. Что такое "истата", я не смог от него добиться. Он прыгал, потрясал руками, орал, как защемленный, свой припев, а тихий татарин Коля Рахимов сидел на ступеньках вагончика и пел под гитару песню про коварные зеленые глаза. Душевные слова песни и двухчасовая выпивка в кустах рядом с гаражом и привела спокойного семейного Фридриха в восторженное состояние. Они ввалились в вагончик пьянющие в хлам, мыча и икая, с былинками сухой травы в волосах - спали после восьми бутылок водки. Совсем недавно их бодрые голоса слышались далеко окрест - они обмывали рождение сына одного из молодых водителей. После ухода компании я нашел под окнами вагончика банку ставриды в масле. Целую. Я поддал ее ногой, полагая, что это пустая жестянка, которую притащили собаки, и она, тяжело переворачиваясь, отлетела в сторону. Ставриду я съел на ужин. Работа - псу под хвост. Не мудрено, что после вчерашних заморочек снились пьяные оргии. Утром Фридрих провел по гаражу еще пьяного виновника вчерашнего торжества - молодого папашу. Тот еле переставлял ноги, и Фридрих затащил его в кабину своего "камаза", спать. Где он его откопал - не знаю. Мне казалось, что все разошлись. Потом Фридрих сидел в вагончике и тяжело дышал: "Все, бросаю курить, Димка. На пятый этаж поднимусь и задыхаюсь". Обязательно найти и перечитать "Декамерон", Боккаччо! Что-то инвалидов войны поубавилось на наших улицах и в наших дворах. Сколько раньше было безногих, безруких, в колясках и на тележках с колесами из подшипников. Уходят победители-старики... У служебного входа в Пушкинский театр стоят три женщины-артистки в нарядах прошлого века. Юбки колоколами, валанчики, рюшечки, манжетики и прочие красивости. Женщины курят и переругиваюся. 18 мая 1984г. В мое дежурство 8-го мая в гараже случилась драка - на меня полез по наущению одного обиженного водителя его дружок - новый начальник колонны с другой площадки. Здоровый, черт. Сначала он без предупреждения двинул мне по физиономии и сбил с ног. Я крикнул шоферам, чтобы не вмешивались. Потом мы дрались с ним еще минут десять. Мне удалось бросить эту тушу через себя - с моим опрокидыванием на спину. Водители радостно взвыли. Синяк у меня не проходил неделю. Разбил колено. В следующее дежурство он пришел извиняться. Принес литр водки. Сказал, что ничего толком не помнит: кто-то попросил дать мне в ухо. Он и дал. Я с удовлетворением оглядел его переливчатую физиономию, заплывший глаз, ссадины на лбу - и простил. Сказал, что рапорт не писал. От водки отказался. Ольга сказала, что простил зря. "Он полез на тебя при исполнении тобой должностных обязанностей!" Много женщины понимают... Вчера состоялся рекорд жары в Ленинграде: +30,4 градуса по Цельсию. Сегодня +25. Печатаю рассказ про Белова. Идет медленно -слабость накатилась после ангины. Сегодня полдня спал. Мокрый, вялый. Аркаша Спичка дал мне "Театральный роман" Булгакова, сборник молодой эстонской прозы и три книги Виктора Шкловского (повесть о прозе и "Энергия заблуждения", повесть о сюжете). Все весьма интересно. Шкловского читаю почти по слогам. Пишет привлекательно, но часто повторяется - полагаю, сознательно. И есть малопонятные места. Старик отвлекается. Ему сейчас 90 лет. Знал Толстого, Чехова, Горького, Шаляпина и др. 20 мая 1984. Зеленогорск. Ольга, Максимка и я. Работали в огороде. Максим разговаривал с червяком: - Здравствуй, червячок! Мы с Ольгой отвечали кукольными задавленными голосами: - Здравствуй, Максимка. Я - червячок... - И т.д. Максим говорил нам восторженно: "Слышали? Он мне ответил!" И неясно было - верит ли он в ответ червяка или поддерживает игру. Как пишут ученые в своих трактатах, есть неосознанная детская ложь. Самая безобидная из всех сортов лжи. Это я в Публичной библиотеке вычитал, когда материал к "Шуту" искал. Потом Ольга предложила Максиму покатать червяка на качелях. - Нет, - сказал Максим. - У него голова закружится. Лучше я его на дощечке поношу, пусть погуляет. Эпизод: На подоконнике лежала открытая коробка спичек. Злоумышленник с помощью лупы поджег ее с улицы. Загорелись шторы, случился пожар. 23 мая 1984. Деж. в ОТХ. По Шкловскому, Лев Толстой был тщеславен, обидчив, раздражителен, мелочен, завистлив и т.п. (Почти как я иногда.) На Кавказ он