головы пригласила она, не глядя возвращая Ширинбеку документы. Он отошел в сторону и, пряча их в дорожную сумку и услышав точное повторение ее монотонной тирады, вернулся к барьеру, прервав ее на полуслове: - Послушайте, девушка, хочу дать вам бесплатный совет. Наше народное хозяйство уже давно располагает таким техническим средством, как магнитофон. Запишите один раз свой монолог и тратьте свои силы только на нажимание кнопок туда-сюда-обратно, а голосок сохраняйте - пригодится... в семейной жизни. Девушка, наконец, подняла голову от бумаг и улыбнулась: - Спасибо, я передам начальству... - Ну вот, Мариша, одно доброе дело сделали... Во искупление... Поехали дальше. В холле гостиницы один мужчина с чемоданом у ног заполнял анкету гостя, другой - в зеленых полосатых пижамных штанах, судя по акценту явный земляк, жаловался солидной портье, похожей на артистку Нонну Мордюкову, на барахлящий телевизор: - Панимаш, палоска прыгит, звук нэт, забражени савсэм кривой... - Хорошо, я поняла, пришлю мастера. Я вас слушаю, - обратилась она к Ширинбеку. Зеленополосатый земляк посторонился, но задержался у стойки то ли в ожидании ее конкретных действий по его жалобе, то ли тоже определив в Ширинбеке "своего". - Здравствуйте, у меня путевка и направление. Я хотел бы у вас отдохнуть в одиночной камере. - Одноместных свободных номеров нет, - решительно ответила "Мордюкова", глядя в упор на Ширинбека. - Ийирми беш манат вер (дай двадцать пять рублей, азерб.), - вполголоса произнес сосед. Ширинбек мгновенно внял "голосу опыта" и протянул "Мордюковой" свой паспорт с выглядывающей из него фиолетовой полоской ассигнации. -Вот мой паспорт, поверьте, у меня, действительно, напряженная круглосуточная работа, устаю очень... - Я вижу, работу даже с собой возите, вон же она сидит в кресле - вас ждет, - она неуловимым жестом смахнула "подарок" в ящик стола и подняла телефонную трубку: - Катерина, ты? Из триста восьмого выехали? Ага... А Вы убрались уже? Хорошо, так я посылаю, угу, ну все. Повезло вам, вот анкетку заполняйте, сейчас ключи спустят... А гости у нас до двадцати трех часов, товарищ Расулов, - добавила категорично вслед Ширинбеку. - Мадам, ты хотел мастыр вызыват, - подал голос "зеленополосатый", и "Мордюкова", подмигнув ему, как соучастнику "акта благодарности", снова потянулась к телефону... Перед входом в кабину лифта Марина еще раз, скорее по инерции, оглянулась и тут же сама рассмеялась над своей "манией". Номер был добросовестно прибран, на стене красовалась копия морского пейзажа Айвазовского. Ширинбек обошел все "хозяйство" - проверил зуммер телефона, включил и тут же выключил телевизор, пощелкал всеми выключателями, заглянул в шкафы, тумбочки, ящики письменного стола, открыл дверь в ванную, повернул ключ входной двери и подошел к Марине, молча наблюдавшей за ним, стоя посреди номера. Они обнялись и долго стояли так, нежно поглаживая головы и плечи друг друга. - Подожди, - шепнула она и, отведя его руки, закрыла за собой дверь ванной. Марина появилась минут через десять. Поверх костюма Евы на голове высилась чалма, сооруженная из личнуго полотенца, и набедренная повязка - из банного. Она царственной походкой проследовала мимо зачарованного ее видом Ширинбека к кровати, элегантным жестом откинула покрывало и улеглась, прикрыв веки, со словами: - Прошу глупостями не беспокоить... Молчание длилось не более пяти секунд, затем оба звонко расхохотались... и отдали достойную дань "глупостям". Нельзя же, в самом деле, подумал Ширинбек, как гласит восточная мудрость, быть у ручья и не напиться... Около девяти они вспомнили, что целый день почти не ели, и спустились в ресторан. - Ширинчик, а ведь мы впервые за четыре года вместе в ресторане, на людях. - О да, это надо отметить... Ужин получился отменный ("смотри - москвичи, а готовят тоже вкусно"), вино заказали азербайджанское - Чинар, музыка звучала негромко, певица оказалась с приятным голосом и незатасканным репертуаром, а может быть, все это так воспринималось потому, что они были молоды и счастливы... Ширинбек проводил Марину "домой", впрочем она не пустила его дальше выхода из метро Октябрьская, - в ней зазвучали отголоски "мании преследования", но он незаметно для нее все же проследил ее путь до самых дверей гостиницы и уже спокойно вернулся к себе. Назавтра с утра Марина прошла регистрацию в Доме Политпросвещения на Цветном бульваре, где проходила конференция, и полный день участвовала в ее работе, познакомилась и обменялась адресами с несколькими коллегами из числа докладчиков, запаслась новой методической литературой и брошюрами с тезисами докладов, которые не рассчитывала услышать "вживую" . Она спешила впитать все полезное для работы, чтобы последующие дни посвятить только развлечениям и любви. Ширинбек примерно так же трудился в своей области. Он с интересом обследовал павильоны нефти и газа, набрал там целую кучу брошюр и проспектов по основным проблемам нефтегазодобычи, особенно, морской, заодно уговорил дежурную проставить в путевке лишний штампик о посещении, без даты; на выставке детской книги приобрел несколько прекрасно изданных красочных книжек для своих и Марининых детей. Здесь же на ВДНХ он и пообедал (3 блюда за 1руб. 15коп.), погулял и к шести часам вернулся в гостиницу ожидать Марину. Просмотрел свежие газеты, включил телевизор - по одному каналу шла передача, посвященная Дню Независимости Индии, по другому - кукольный мультик. Терпения на обе передачи хватило минут на пять. Поднял телефонную трубку, но тут же вернул обратно - надо же узнать порядок выхода на междугороднюю станцию. Ага, здесь... ну, конечно, восьмерка... теперь код Баку ... и номер дяди Мирали... Когда же, наконец, прогресс докатится до их микрорайона... телефонную станцию уже который год строят, тоже мне, Великая Китайская Стена... Перед отъездом они с Гюлей договорились, что при необходимости срочных сообщений передавать их дяде, как единственному в семье обладателю телефона. Трубка отозвалась приятным дядиным баритоном: - Алло, я вас слушаю... - дядя Мирали мог бы стать певцом, а не инженером, если бы, правда, обладал музыкальным слухом, которого аллах лишил его начисто. - Салам, дядя, это я. Как там дела? - А-а, Ширинчик, салам, салам. Я вчера ждал твоего звонка. У нас все в порядке. Работу ты задал жене и матери - бегать по телефонным будкам, выяснять у меня, как ты в столице гастролируешь. Скоро будут звонить, что им прикажешь доложить? - Ширинбек услышал довольный дядин смешок, - в работе ты там погряз или в загулах? Разница в возрасте между ними составляла около двадцати лет, и с годами, естественно, стиралась, поэтому они относились друг к другу скорей, как братья, чем как дядя и племянник. Мирали - убежденный холостяк, знал толк в московских гулянках, так как именно его, не связанного семейными узами и высококлассного специалиста, чаще других руководство института направляло в командировки на всех этапах согласований и утверждений проектно-сметной документации. - Во-первых, извини за вчера, не успел - пока добрался, регистрировался, устраивался, потом нечаянно заснул, проснулся в одиннадцать, по-бакински - двенадцать, не хотел беспокоить... А сегодня с утра в работе, конечно, вот только пришел, прикинул, что ты уже дома, и звоню. В общем, успокой женщин, все нормально. - Ты знаешь, Гюля вчера три раза звонила, последний раз около двенадцати. Повезло тебе с женой, хорошая она... Так что поаккуратней там, понял? - Да-а, понял... Ладно, дядя, у нас тут автоматы междугородние в холле, люди ждут, - соврал Ширинбек, - ну пока, я буду звонить еще... Он вспомнил еще об одной нерешенной проблеме и вышел в коридор. За столом дежурной с вязаньем в руках сидела вчерашняя "Катерина", женщина лет под пятьдесят. Рабочее место коридорной надзирательницы, между дверьми лифта и лестницей на этаж, было устроено с явным стратегическим прицелом - ни один живой объект от мухи до человека не должен был проникнуть на территорию этажа без ведома гостиничных служб, особенно после одиннадцати вечера. Ширинбек присел на стул по противоположную сторону столика, женщина вопросительно глянула на него поверх очков, держащихся на кончике вздернутого носа. При этом спицы, поблескивающие в ее руках, продолжали свой торопливый клев с продвижением по кромке голубого узорчатого полотнища. - Добрый вечер, Екатерина... извините, не знаю, как вас по батюшке.. смотрю - что-то красивое вяжете... - По батюшке - Петровна, - отозвалась она, польщенная обращением и похвалой красивого молодого человека. Да и разговор у него, хоть и с Кавказа, видать, но не то, что у некоторых ихних "моя твоя не понимает", - а красивое вяжу - так невестушка внучка подарила нам с дедом, вот к осени одеяльце будет, голубенькое. - О, поздравляю, такая молодая бабушка... Екатерина Петровна сняла очки и поправила выбившуюся прядку волос: - Дык это второй, а у дочки девочке уже четвертый годик пошел, - победно доложила она, - вот как оно... - Ну, это вообще здурово. Знаете, у меня мама тоже вяжет. Только она больше любит крючком. Вот в следующий раз приеду зимой, покажу вам мамины свитера да джемпера. - Приезжай, милок, приезжай, - спицы, чуть притормозившие было, снова замелькали, быстро набирая очередной ряд петель. - А что это Вы, Екатерина Петровна, всегда ночами дежурите? Утомительно, наверно... Да и зарплате вашей не позавидуешь... - Нет, мы со сменщицей по неделям меняемся - вот до этой пятницы я в ночь выхожу, а с понедельника она, а в выходные дни горничные по очереди. А насчет зарплаты чего уж говорить, но обходимся. А ночью даже спокойнее. Выезжают и поселяются больше днем, вечером реже, а под утро и голову приклонить удается на пару часиков. Нам , главное, чтобы в номерах на ночь эти не оставались... ну, как тебе сказать, - она понизила голос, - ну, девки гулящие, прости Господи, липнут тут к вашему брату. Да вот с тобой вчера приходила блондиночка, что-то я ее раньше здесь не видела. Хорошо - ушла вовремя... - Обижаете, Екатерина Петровна, это жена моя, правда незаконная - старики наши религиозные согласия не дают, вот и приходится в поездке мыкаться. Она сюда на учительскую конференцию приехала, а я ее одну не хотел отпускать - любим мы друг друга очень. Вот она скоро придет сюда, так я вам ее паспорт покажу с бакинской пропиской, чтоб не сомневались... Так Вы уж нас "после одиннадцати" не тормошите, пожалуйста. А это вот на подарочки внукам, - он с улыбкой подсунул под вязанье двадцатипятирублевку. Екатерина Петровна укоризненно покачала головой, но оценила "откровенность": - Ну, разве что жена... И паспорт покажешь с пропиской... Я же понимаю - ваше дело молодое... - Спасибо, Екатерина Петровна, - он наклонился к ней, - а может, здесь внучка соорудим нашим старикам, смирятся... - Да ну тебя, иди уж... Да, а как звать-то тебя? - Ширинбек, в переводе - Сладкий правитель, ее - Святая Мария, или Марина... "Святая Мария" появилась в десятом часу. Ширинбеку уже давно не сиделось в номере, и он встречал ее на улице перед гостиницей, когда она выскочила из подошедшего такси и бросилась к нему: - Ты беспокоился, Ширинчик? Теперь все в порядке, просто пришлось три раза звонить свекрови, пока она, наконец, сообщила, что ее сыночек звонил из аэропорта, едет за детьми, и поблагодарила меня за такую заботу. А я вчера забыла взять номер твоего телефона... - Да ничего, Золотко, ты здесь - и ладно. Больше не будешь по сторонам оглядываться? Ты знаешь, я, кажется, договорился с дежурной по этажу, чтобы нас на ночь не разлучали, только обещал твоим паспортом доказать, что ты не местная потаскушка... - А какая? - А никакая, а моя гражданская жена. А нашу легенду я тебе потом расскажу. Пошли ужинать, а то у тебя глаза голодные, - он прикоснулся губами к ее векам, - и холодные... - Так что, сначала согреваться будем или кормиться? - Марина хитро прищурилась. - Кормиться, кормиться, бегом в ресторан... - Ну смотри, как бы на сытый желудок спать не потянуло. Учти - я тебя будить не буду... Они посмеялись и, обнявшись, прошли через холл в ресторанный зал. Последующие три дня им потом вспоминались, как дни, переполненные счастьем. Взявшись за руки, они бродили по нескончаемым залам Дома художника, любуясь работами представителей классической школы живописи, поражаясь многообразию представленных жанров, осмысливая и пытаясь понять новые направления, предлагаемые современными авторами. Побывали и в Музее изобразительных искусств им. Пушкина, и в Художественной галерее на Кузнецком мосту. Ширинбек удивил Марину своим знакомством со многими классическими произведениями живописи, а он мысленно благодарил за это бабушку Валиду, и с радостью впитывал впечатления от их подлинных образцов. Хотя им и раньше при встречах доводилось беседовать на темы искусства и, особенно, литературы по разным поводам, и чаще в связи со школьными программами, они и не представляли, какой степени духовное родство и гармония между собой обретаются при непосредственном общении с шедеврами мировой классики и выдающимися образцами современного искусства. На одной из наружных витрин галереи они увидели плакат с фотографией странного, но очень выразительного скульптурного изображения женской фигуры "Страдание", и не менее странной фамилией автора - Вадим Сидур. Ниже был дан адрес выставки в районе метро Юго-западная, по которому они немедленно и отправились. Выставка размещалась в цокольном этаже жилого здания, а точнее - в полуподвале, не очень и приспособленном под такое мероприятие. Поражало, однако, присутствие большого числа посетителей, преимущественно среднего и старшего возрастов, подолгу всматривающихся в выставленные экспонаты и шепотом делящихся впечатлениями. На небольшой площади двух жилых комнат в металле, бронзе, дереве, керамике были воплощены все нюансы человеческих чувств в таких формах и образах, которые не являясь реалистичными, в то же время могли означать лишь определенные автором состояния человеческой души. Ни Марина, ни Ширинбек не могли ответить себе, каким образом в их возбужденное увиденным сознание проникают, проистекая, казалось бы, от абстрактных форм, флюиды высоких чувств любви и страданий, проклятий войне и житейских радостей. Но они ясно почувствовали, как единое понимание высокого искусства сплетает их собственные души в недосягаемых для тел сферах. В небольшом проспектике, вручаемом посетителям, содержались краткие сведения об авторе - инвалиде войны с немецкой пулей, пронзившей лицевую кость и застрявшей навечно в черепной коробке. Там же Сидур, говоря о своем творчестве, приводил сочиненную им притчу. Будто однажды к нему в мастерскую явился сам Господь Бог. Внимательно осмотрев его творения, Бог спросил: "Ты сам-то понимаешь, что наваял?" "Кажется, понимаю," - ответил Сидур. Господь задумался и сказал: "Когда я ваял, мне тоже казалось, что я понимаю..." На следующий день, в четверг, Марина к началу рабочего дня конференции была уже в зале и выражала Лейле Халиловне свою досаду на "родственников": - Понимаете, мы несколько лет не виделись, и они ни о каких моих делах и слышать не хотят. Дядя взял отгулы на работе, и вчера целый день возил меня по городу, - и она добросовестно перечислила Лелечке все музеи и выставки, где побывала с Ширинбеком, - и на ночь никуда не отпускают, уйду - смертельная обида будет. Сегодня мне надо успеть что-то детям купить, потому что завтра с утра поедем на дачу, другого времени не найду. Вы уж извините меня, Лейла Халиловна... У Марины был такой расстроенный вид, что Лелечка, конечно, вошла в ее положение: - Да что Вы, Марина Леонидовна, не огорчайтесь, ради Бога, Вы ведь теперь с родными не скоро опять увидитесь, уважьте их, а работа - она каждый день работа. У нас обратный путь долгий - я вам все успею пересказать, видите, конспектирую доклады... - Ой, спасибо, Лейла Халиловна, может быть вам что-то нужно в магазинах, скажите - я куплю... Лейла смущено улыбнулась: - Вообще-то я кое-что уже купила неподалеку от гостиницы, на Ленинском, еще нужно... Не знаю, удобно ли... -Удобно, удобно, говорите... - Я мужу хотела посмотреть домашние тапочки 45-го размера и..., -она замялась, - и нижнее белье на зиму - 58-го, две пары, если вас не затруднит... Вот деньги... - Деньги потом, нас... меня не затруднит, а муж у вас богатырь, однако... - Ай, саг ол (спасибо, азерб.), название магазина вспомнила - "Богатырь"! Ровно в двенадцать Марина с Ширинбеком вступили на территорию ВДНХ, но уже не по служебной обязанности, а как тысячи гуляющих любознательных "москвичей и гостей столицы", ради приятного и интересного времяпровождения. Ширинбек, конечно познакомил Марину со "своими" павильонами, в качестве гида поясняя на экспонатах основы нефтегазодобычи и особенности работы в море. Марина внимательно слушала, задавала толковые вопросы, одновременно любуясь его увлеченностью избранной профессией. Побывали в "Космосе" ("ну, здурово, молодцы ребята!"), "Легкой промышленности" ("умеют же шить, когда для выставки"), еще раз заглянули на книжную выставку - купили несколько детских книжек "навырост", в подарок внучке Екатерины Ивановны ("приятная тетенька, правда?"), пообедали в кавказском ресторанчике, на одной из площадок посмотрели концерт латвийского вокально-инструментального ансамбля, а к вечеру успели в Театр Эрмитаж на Кавказский меловой круг Бертольда Брехта. Содержание пьесы явно не соответствовало их настроению, поэтому после первого акта Марина шепнула: "А не лучше ли провести это время на озере?" Ширинбек хотел уточнить, но по ее хитрющему косому взгляду сразу понял, что она имеет в виду "Байкал", и через пять минут они уже катили в такси по вечерней Москве к своему озерному озорному берегу... Последний московский денек выдался очень хлопотным - сувениры обоим супругам, родителям, подарки детям, задание Лелечки. Ширинбек купил Гюле в "Русских сувенирах" украшения, не зависящие от размеров - золотые серьги с дымчатым камнем и такой же кулон на золотой цепочке ("подойдет моей черноглазой толстушке"); Марина выбрала для Сергея комплект, включающий заколку для галстука и запонки, украшенные бирюзой. Еще Ширинбек запасся импортной зажигалкой для дяди Мирали, теплым югославским пледом для матери, венгерскими спортивными костюмчиками для пацанов. Марина приобрела большого смешного клоуна для Яночки, модный галстук для отца, красивый газовый шарф вишневого цвета для "его мадамы". С формой для Юлечки вышла заминка. На втором этаже универмага Детский Мир в отделе школьной одежды висело объявление, извещающее о том, что школьная форма "отпускается исключительно жителям Москвы и Московской области с соответствующей пропиской". Марина расстроилась, но Ширинбек ее успокоил: - Не горюй, золотко, это просто означает, что надо к проблеме подходить с другого бока. Какой размер у Юли? Ага... Ты постой пока здесь, я сейчас... - и направился к прилавку. За ним хозяйничали две продавщицы, одна занималась покупателями - отбирала одежду нужных размеров и упаковывала форму в большие листы бумаги, ловко перехватывая свертки шпагатом с катушки, вращающейся на специальном штыре; другая пополняла запасы на полках из коробок на тележках, подвозимых рабочими со склада. - Леночка, - позвал Ширинбек вторую продавщицу, как старую знакомую, разглядев предварительно ее имя, вышитое на форменном голубом халатике. Несколько покупателей обернулись на зов, но потом деликатность взяла верх - "ну мало ли, знакомый парень...". Он отгородил ее спиной от любопытных глаз и вполголоса пошел в атаку: - Здравствуйте, Лена, Вы меня не узнаете?, - тон его был таким искренним, что она помедлила с ответом, хотя была уверена, что впервые видит этого кареглазого красавчика. - Н-н-ет, извините. - Не извиняйтесь, если честно, я вас тоже плохо помню. Вы случайно не отдыхали прошлым летом в Риге? - Нет, но я была там три года назад, - ей почему-то не хотелось прерывать разговор. - А знаете, меня тоже там не было в прошлом году. И вообще я никогда не бывал в Прибалтике, - он придал своему лицу печальное выражение, она рассмеялась, а он продолжал, - я боялся, что Вы меня не за того примете... Многие москвичи ведь как - раз чернож... черноглазый, значит спекулянт - или фрукты, или цветы... А я, Леночка, морской нефтяник. Вот посмотрите удостоверение, видите - Морское управление буровых работ, - он тараторил, не давая ее очухаться от своего напора, - а моя любимая первоклассница перед отъездом мне заявила, что без московской школьной формы в школу ходить не станет. Поэтому вот здесь, - он достал красненькую десятирублевку, - я пишу с краешку ее размер - это вам для памяти и на память, а вот еще двадцать пять в кассу, без сдачи. Мне еще надо ботиночки для пацана поискать, а через полчаса я подойду, и мы обсудим, как нам вместе попасть в Прибалтику, - он сунул деньги в карман ее халатика и скрылся, пока она, ошарашенная его изобретательностью и нахальством, осмысливала это бестелесное насилие. Тем не менее, ровно через тридцать минут Леночка стала богаче на четырнадцать рублей двадцать копеек, а Ширинбек получил через головы покупателей аккуратно перевязанный пакет, на видном месте которого был записан номер телефона с буквой "Л" перед ним. Он понимающе кивнул, произнес многозначительно: "Прибалтика!" и исчез, теперь уже навсегда. Счастливые "московские каникулы" заканчивались в Кремлевском Дворце съездов на концерте Муслима Магомаева, которого в его редкие приезды в Баку ни Ширинбеку, ни Марине послушать не удалось, да и здесь просто повезло. Они прогуливались по Александровскому саду в районе Боровицких ворот, когда перед ними остановилась статная седовласая дама в пенсне. - Ой, какая прелесть, какой контраст, - она говорила как бы сама с собой, переводя взгляд с него на нее и обратно. Они в растерянности тоже остановились. - Извините, молодые люди, но в природе нечасто встретишь такое черное и такое золотое, а тем более, их рядом... Я обязательно попробую золотом по черному фону... или наоборот. Да Вы не пугайтесь, я в порядке, просто художники мир воспринимают через краски, цвета, а тут навстречу такое сочетание. А кстати, не хотите ли на концерт? Сын с невесткой не смогли пойти, у меня лишние билеты. Марина в сомнении оглядела свои и Ширинбека свертки с покупками: - Н-не знаю, как это... - Да ну, что Вы, милая, это Москва - полтора миллиона приезжих ежедневно, сдадите свой багаж в гардероб, и дело с концом... - А что за концерт, - поинтересовался Ширинбек, - и где? - Здесь, за углом, - засмеялась дама и тоном конферансье выразительно объявила: "Поет Муслим Магомаев!", чем разрешила все сомнения... После концерта он проводил Марину в ее гостиницу - ему нужно было с утра в аэропорт, ей - собираться на поезд. Они долго прощались у станции метро, договаривались о встрече в Баку, снова обменивались впечатлениями от концерта, перескакивая на другие события последних дней, и вдруг одновременно замолкали, подолгу вглядываясь друг в друга с любовью "как хорошо было, правда?", и с надеждой "и все будет хорошо, да?..." Ей вспомнились печальные строки А. С. Кочеткова: "И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг..." Подумалa: "Нет, это не о нас...", еще раз прикоснулась губами к его лицу, и ее каблучки прощально застучали в тишине полуночной Москвы. II. Единожды солгав... Поезд из Москвы прибывал по расписанию, около восьми вечера на первый путь бакинского вокзала. Марина перед отъездом после некоторых колебаний все же позвонила домой. Разговаривала с мужем сухо, по-деловому - сообщила дату приезда, номер вагона; сказала, что если он не будет страдать от головной боли и надумает ее встречать, то только с девочками - соскучилась. Хотя и помнила, но уточнила, что ему по графику на работу в понедельник, зная, что Ширинбек сдвинул свой отъезд до пятницы. Дала отбой, не попрощавшись. Теперь Марина, глядя из открытого окна вагона на замедляющий свое движение перрон, старалась отыскать на нем среди беспорядочного мелькания встречающих своих милых девчушек. Поезд перешел на "пеший шаг" - колеса уже не бежали по рельсам, постукивая на стыках, а степенно шагали по ним в предчувствии скорого отдыха и блаженного созерцания сотен ног и ножек, принявших от колес эстафету движения, и в сопровождении чемоданов, сумок и тележек спешащих по своим делам. Бакинских встречающих можно было условно подразделить на три категории. Первая, и самая многочисленная включала в себя людей, традиционно приходивших встретить своих родных, близких, друзей, сослуживцев, делегации и т. п. Вторая, все более в то время разраставшаяся - "посылочники", пользовавшиеся за умеренную плату услугами проводников для отправления и получения посылок вместо долгой и ненадежной почты. В зависимости от "посылкоемкости" проводников к некоторым из них выстраивались очереди из отправителей или получателей. В период, который много позже назовут "расцветом застоя", провинциальные продовольственные и промтоварные магазины все более пустели или, в лучшем случае, предлагали крайне ограниченный ассортимент продуктов и "сшитой для врага" кособокой одежды. Остряки говорили, что когда зарубежные поставщики предлагали генсеку Брежневу доставлять свою продукцию в любые точки огромного Союза, он неизменно отвечал: "Везите все в Москву, а люди сами развезут отсюда по стране". Таким образом, в Баку из Москвы шло все, что надо, а в обратном направлении - преимущественно, красная рыба, черная икра, разноцветные фрукты и цветы. Надо сказать, что перевозки основывались на безукоризненной честности, поскольку посылки вверялись конкретным проводникам - Светочкам, Зиночкам или Газанфарам, с которых можно и спросить в случае чего, а не невидимым безответным почтовым служащим и рабочим. И третья, малочисленная группа, относящая себя к деловым людям, но при определенном стечении обстоятельств отвечавшая перед законом по статьям Уголовного Кодекса, связанным со спекуляцией, обычно встречала (и провожала) вагон-ресторан, из которого выгружались большие коробы болгарских и московских сигарет, колбасных изделий, парфюмерии, женских колготок и других товаров повышенного спроса, а загружалась упомянутая выше продукция, но уже, конечно, не в посылочных объемах. Наряд милиции, которому, можно сказать, повезло в такой день заступить на дежурство, в упор не видел происходящего, думая о том, как лучше распорядиться грядущей "благодарностью". Среди этого люда Марина, наконец, разглядела два родных личика: обрамленное светленькими локонами - Яночки, и чуть повыше, с торчащими по бокам косичками - Юленьки. Позади, положив ладони на головки дочерей, стоял Сергей, провожая поворотом головы предыдущий вагон. "Нет, ничего нельзя менять... Чтобы не причинить боль ни девочкам... ни ему", - мелькнула мысль, и она помахала рукой Сергею, перенесшему как раз внимание на их вагон. Он махнул в ответ и показал дочкам на маму в окошке вагона. Обе девочки замахали ручками, и все трое двинулись по ходу поезда до полной его остановки. На сей раз после нескольких сошедших пассажиров первой в дверях вагона появилась Лейла Халиловна, начавшая процедуру спуска почему-то новым способом - спиной к зрителям на перроне, которые с интересом стали наблюдать за медленным перемещением "центра тяжести" своеобразной фигуры. Сергей, помня недавний опыт, подошел поближе, чтобы принять Лелечку "на себя", но Марина из-за спин пассажиров увидела, как он тут же был оттеснен внушительного вида усатым мужчиной "пятьдесят восьмого размера", который без особого труда снял жену аж со второй ступеньки, поставил на землю, повернул к себе лицом и нежно поцеловал. Затем он принял сверху два Лелечкиных чемодана с раздутыми до предела боками и неторопливо, не оглядываясь двинулся к выходу. Лейла виновато улыбнулась Сергею: - До свиданья... С Мариной Леонидовной мы уже попрощались, - и вперевалочку, утиной походкой поспешила вслед за своим благоверным "Сали Сулейманом", как окрестил его Сергей, вспомнив знаменитого циркового борца детских лет. Марина появилась через два пассажира со своей дорожной сумкой в руке и с метровым ярким клоуном подмышкой. Яночка сразу поняла, кому предназначен этот подарок, и запрыгала, захлопав в ладошки: -Шпашибо, мамочка, шпашибо, я как раж такого хотела... Сергей взял сумку, Яна, забыв про маму, крепко обняла своего клоуна, оказавшегося одного с ней роста, а Марина подняла на руки Юленьку и прижала к себе: - Ну, первоклассница, пойдешь в школу в московской форме, как заказывала... И папке нашему есть подарок, - она улыбнулась Сергею, и он понял, что, наконец, прощен. ... Ночью, однако, в его объятьях она долго не могла отвечать на его ласки, пока не представила рядом с собой совсем другого человека... Ширинбек позвонил утром, услышал громкое "Вы не туда попали, девушка", и тут же шепоток "вечером там", чмок, и отбой. Зима в этом году выдалась капризная. После привычных ноябрьских штормовых ветров наступили менее ветренные, но слякотные декабрь и январь. Частые дожди со снегом перемежали дневную слякоть с утренним гололедом, бичом для людей и машин после "сумасшедших " бакинских заморозков в минус один-два градуса. Тем не менее, как и в любых других городах с "порядочными" зимами, падали люди, растягивая сухожилия, вывихивая суставы и даже ломая себе кости, сталкивались автомобили, предоставляя их водителям право шумно отстаивать между собой свою правоту, но в отличие от тех городов в Баку, амфитеатром поднимающемся от моря, районы, расположенные "на галерке" сразу начинали ощущать недостаток подвоза хлеба, продуктов в магазины, перебои с отоплением, подачей воды и бытового газа. На автобусных остановках в долгих ожиданиях скапливались толпы людей, спешащих на работу и по домашним делам, но в редкие автобусы набивались лишь самые отчаянные, после чего водители, не трогаясь с места, еще долго и безуспешно пытались закрыть входные двери на застрявших в них пассажирах. Видимо, такая ситуация свойственна всем южным городам, плохо приспособленным к зимним условиям. Именно в этом направлении текли мысли Ширинбека, когда он шагал по родному микрорайону асфальтированными дорожками между домами, а затем, балансируя, как канатоходец, по первородным глинистым скользким плешинам, напоминая себе "здесь будет телефонная станция, а здесь должны построить детский сад." Ему вспомнился выдающийся турецкий сатирик Азиз Несин, который в одном из своих рассказов "Все из-за дождя" писал: "...На кой черт тратить на нас бомбы? Да разбрызгай над Стамбулом два стакана воды, и жизнь в городе остановится". Вот и начало февраля, а вместо традиционных штормовых ветров и хоть на пару недель заснеженного города, опять небо шлет на землю моросящий дождь с зарядами мокрого снега, и город лишь слезливо хлюпает под ногами пешеходов. Ширинбек и не собирался выходить сегодня из дому, расстроенный и даже обескураженный рассказом жены о ее недавней встрече с человеком, который уже много лет вызывал у него глубокую неприязнь, как своим внешним видом, так и своими давними, в юности, приставаниями к Гюльнаре и притязаниями на ее руку и сердце. Она рассказала об этом со смехом, как бы между прочим: "столько лет не появлялся, и вот - вылез откуда-то, золотые горы обещает, дурак ненормальный, и замуж зовет... Ишак карабахский..." - добавила она любимое ругательство мужа и от души расхохоталась В отличие от жены Ширинбек знал и откуда тот "вылез", и откуда "золотые горы", но не предполагал, что у того достанет наглости через столько лет опять становиться ему поперек дороги, и он, в свою очередь, поведал ей кое-что из того, что знал о пути этого человека и уже долгое время таил в себе ради ее же спокойствия. Однако, она серьезного значения его рассказу не придала: - Аллах все видит и накажет его за его дела, а ты не связывайся, еще появится - я сама его скалкой отделаю... Видя настроение мужа и желая отвлечь его, Гюля напомнила ему об открытии сегодня нового универмага: "Может что-нибудь полезное для ребят будет, да и тебе костюм новый не мешает присмотреть...". О себе она не упомянула, зная, что муж никогда не приобретет что-то для себя, не одарив при этом и ее. Вообще-то, торжественное открытие универмага состоялось, как водится, к Новому Году, в аккурат тридцать первого декабря, рапорт об этом радостном событии пошел "наверх", а первого января он был закрыт "для устранения недоделок" на целый месяц, и вот теперь снова открыт, как полагал Ширинбек, с новыми недоделками. Универмаг назвали "Москва", и неоновая надпись вверху большого здания была видна уже на дальних подступах к нему. Для Ширинбека в этом названии не было ничего странного и, тем более, непонятного, но дед Рустам в тесном семейном кругу ворчал по этому поводу, что, мол, негоже настолько заискивать и лебезить (он выражался короче - "лизать ....") перед "старшим братом", ведь с таким же основанием можно было назвать универмаг "Харьков", "Казань" или "Петропавловск- Камчатский". "Что, разве его строили москвичи, - обосновывал дед свою позицию, - или Москва будет снабжать универмаг своей продукцией, как югославы снабжают свой "Белград" в той же Москве? Не представляю где-нибудь в Марселе универмаг "Париж". Я понимаю, когда в Москве рестораны "Прага", "Пекин" или "Баку" привлекают посетителей соответствующими меню, а когда в Баку Московский проспект ведет на станцию Баладжары, - этого я понять не могу. Или, например, всем ясно, почему наши улицы хранят память о двадцати шести бакинских комиссарах или выдающихся деятелях промышленности, культуры республики, но при чем здесь Патрис Лумумба?". Мириам и Гюля на такие "крамольные" речи заслуженного деда испуганно шикали на него и всплескивали руками, а Ширинбек подходил к делу более практично: "Дед, я лично с тобой согласен, но, чтобы убедить остальных, почему бы тебе не поднять этот вопрос в райкоме партии или на очередной профсоюзной конференции?" Рустам на каверзный вопрос внука отвечал вполне серьезно: "Придет время и там скажем, Ширинчик". ... Ширинбек добросовестно обходил отдел за отделом в гуще снующих в поисках "дефицита" людей. В некоторых отделах он замечал среди продавцов и кассиров знакомые лица девушек и ребят - соседей по микрорайону, естественно, раньше других откликнувшихся на объявления о приеме на работу. Он поднялся на второй этаж, в отдел готовой одежды. Здесь было так же многолюдно, как и внизу, у примерочных - и женских, и даже мужских выстроились очереди из собственно примеряющих и их сопровождающих. Он прошел в сектор детской одежды, где ему приглянулись мальчиковые куртки с капюшонами из ГДР, и он попросил продавщицу выписать чек на две курточки - на десять и восемь лет, и подобрать куртки разного цвета. Он направлялся в кассу оплатить чек, когда в дальнем конце торгового зала, в секторе мужских костюмов вдруг заметил знакомую золотистую головку. Ширинбек, стараясь не выпустить Марину из поля зрения сквозь мельтешащие перед ним фигуры, повернул в ее сторону, на ходу придумывая приветствия типа "каким счастливым ветром в наши края?" или "сколько печальных лет и холодных зим без вас, мадам...", хотя последнее свидание было три дня назад, а следующее должно быть через пару дней, а может подойти сзади и "девушка, не поможете подобрать костюмчик на ваш вкус?" "Стоп, Ширинбек, а что она, собственно, делает в мужском отделе? - спросил себя и тут же разглядел ответ, - да она уже помогла другому мужчине выбрать костюм, мужу, наверное, со спины не видно, вон, наклонился к ней, поцеловал, даже шапка с головы свалилась, а она улыбнулась... Жаль, не подойти теперь... ". Он уже хотел незамеченным продолжить свой путь к кассе, но тут мужчина в поисках шапки оглянулся..., и мгновенно кровь бросилась в голову Ширинбека: "Не муж... Сергей... это же Сергей Юркевский, механик..., - мысли забились в голове, как частицы света в броуновом движении, - так это она так четко регулирует наши рабочие графики, чтобы мы не пересекались в ее постели, когда муж в дальней командировке... И чтобы не знали друг о друге... Она-то знает, что мы вместе работаем... А может он и знает обо мне, и они оба посмеиваются, как над дурачком, мальчишкой. Нет, Сергей не знает, он не такой, он ни при чем... Дают - бери... А Маринка-то, предательница... Святая, ха... Сейчас я покажу тебе, как водить за нос трех мужиков, и даже не за нос... У-у, сучка грязная, - и это был самый безобидный из эпитетов, которыми он мысленно наградил "предательницу", решительно зашагав в ее сторону. Теперь Марина оказалась стоящей спиной к приближающемуся Ширинбеку. Сергей первым заметил подходящего приятеля, улыбнулся и протянул ему руку. Ширинбек мягко отстранил ее "подожди, Сережа", и Марина резко повернулась на звук его голоса. Она увидела на его лице брезгливость и презрение, глаза, сверкающие яростным блеском, и попыталась предотвратить непоправимое: - Нет, Ширинбек! Нет! Сергей, переводя взгляд с Ширинбека на жену и обратно, так и замер с правой протянутой рукой и с костюмом, перекинутым через левую; Ширинбеку же эти мгновения казались кадрами замедленной съемки, но, наконец, накопившееся негодование прорвалось и выплеснулось на побледневшую Марину потоком бессвязных оскорблений: - Значит, меня тебе было мало... Сергей, и нас обоих ей будет мало... Третьего мужика найдет... А муж не в счет, да?... Я же говорил - не ревнуют только к мужу... И ты должна знать, что мы с Сергеем знакомы... Может даже друзья... Как же ты можешь?.. Сколько лжи... Столько лет... А я-то - Святая Мария... Шлюха - вот ты кто! - он как-будто выплевывал эти короткие рубленные фразы сдавленным голосом ей в лицо, прикрытое ладонями. Сергей уже все понял. Он железной хваткой тренированной кисти сжал Ширинбеку руку выше локтя: - Замолчи, Ширинбек, прекрати оскорблять мою жену... Я сам с ней разберусь... - С каких это пор - жена?.. Мне тоже - жена... Отпусти руку... Сергей разжал пальцы: - Да уж девятый год, да, Мариночка? - он говорил нарочито медленно и тихо, что под силу только человеку, с юных лет привыкшему "держать удары", и со стороны никто бы и не подумал о том, какие страсти сейчас кипят в этом классическом людском треугольнике. - Как девя..., - на Ширинбека как-будто обрушился столб ледяной воды, - Марина, а как же Юра, муж?! - он взглянул на Сергея с надвинутой на лоб шапкой-ушанкой и узнал в нем того самого мужчину, которого видел как-то в рост на фотографии у Марины. Общий облик... Ну, конечно, Юркевский... Юра... Теперь его бросило в жар, язык прилип к гортани, он с трудом глотнул слюну: - Марина, прости, я... - Дурак, все испортил..., - она повернулась к Сергею, - ну что, муж, поехали "разбираться", - и с гордо поднятой головой твердой походкой направилась к эскалатору, как Мария Стюарт на эшафот. Сергей сунул костюм в руки вконец потерянного Ширинбека "отдай им", и догнал жену. Площадь перед универмагом, несмотря на моросящий дождь и слякоть от вчерашнего снегопада