олезни... Где он мог ее получить? Это был первый человек, неводолаз, который обращался к ним с такой просьбой. Пожалуй, был один смысл, чтоб засадить его в бочку: чтоб не пил с Просековым. А лучше всего засадить обоих. Просеков был травмирован сжатым воздухом и нуждался в профилактике барокамерой. Азбукин смотрел умоляюще: - Сделай услугу, старшина! - К услуге нужна прислуга. А кто будет с вами сидеть? Тотчас остановил глаза на Грише. И попал в точку: Ковшеваров ответил ему просветленным взглядом, предвкушая общение. - Что дашь? - Омулька, икорки... Могу парочку песцов, живых... - Зачем живых? - Линючие они сейчас, как раз к городу дойдут, - объяснил Гриша, и Аннушка затряслась опять. Суденко выпрыгнул на причал. "Агат" отошел, и от него стало расширяться пустое место, зияющее водой. Начал отходить и "Кристалл", выбирая по одному концы. Кокорин уводил его с осторожностью, оправданной сильной парусностью суденышка, и в то же время свободно. Даже с каким-то просековским изяществом освободился от навала деревяшек. Лайки, лежавшие на досках, тут же подняли лай, глядя в окно капитанской каюты. В ответ им загавкали собачонки на шхунах, а также, признав своих, баском откликнулся с "Агата" Филимон. Но лайки не обратили на них внимания. С самого утра они сидели тут, ожидая Дика, и сейчас переживали, где он... Вот друзья! Полюбили легавого, чужого - пойми ты их! Наверное, думали, что "Кристалл" уходит совсем... Суденко услышал три гудка и обернулся, удивленный: гудки давали ему. Вся команда "Кристалла" вышла на палубу, желая ему удачи. Даже Кокорин, приоткрыв рулевую, махнул трубкой... Прошел мимо рядов машин, высматривая Федоса. Среди шоферов не было, но в колонне грузовиков, съезжавших по угольной дороге, Суденко различил его приметный знак - белый медведь на дверце кабины. Теперь надо ждать, когда Федос развернется на поворотном круге. Но все-таки ехать быстрей, чем идти. От нечего делать прошел дальше, глянул в трюм баржи, где были уложены рядами бараньи туши, отглазированные льдом. Отдельно в бочках лежало эндокринное сырье - для кормления собак. Разгрузка шла обыкновенно, но бригадир проявлял нервозность. Это был такой человек, которому давай темп, а потом дело. Внезапно в той стороне, куда он убежал, возникла паника: один из грузчиков упал в трюм с фруктами. Когда Суденко подошел, грузчика подняли. Он не пострадал, но вид имел обалделый. Бригадир принялся его распекать. Грузчик клялся, что не виноват. Суденко глянул вниз: фрукты, вызрев по дороге, выделяли сильный углекислый газ. Сразу почувствовал его как водолаз и понял, что грузчик не врал: там было просто потерять сознание. Ввязавшись в перепалку, чуть не проворонил Федоса. - Подкинь до кузницы. Федос посмотрел: дорога вокруг гавани, кручеными закоулками. А потом нагоняй остальных, устраивайся в поток... - В Полынью спешишь? - спросил он вдруг. - Надо быстрей. - Садись. Суденко залез, ощутив такое густое тепло, не уходящее между расшатанных дверок, что изумился. Федос, отсунувшись на сиденье с треснутым дерматином, протянул две груши величиной в стоваттовую лампочку: - Девкам подаришь!.. 3 Кузнец чего-то припоздал с работой, только разжигал горно. Ожидая его, Суденко с удивлением ощутил в хибаре такое же густое тепло, как и в кабине Федоса. Эта развалюха была так выпестована природой, что только казалась хлипкой. А сложена из досок, очернелых от жара и копоти, не горящих, твердых, как сталь, выносливее ее, каким может быть лишь закаленное дерево. Он хорошо знал сельские кузницы, состоявшие из наковальни, расплесканной молотом, из горна и нехитрой вентиляции к нему, вроде сапога при самоааре. Даже довелось постоять в детстве у поддувала, раскачивая мехами пламя. Но эта кузница обслуживала не поле, а море. Помимо баржи со смененной обшивкой, которую он видел под навесом, тут еще чинили вехи, буи. Теперь их снимали с воды, чтоб не срезало льдом, и привозили сюда, на зимний ремонт. А на каменном полу громоздились цепи, очищенные от ржавчины, провороненные, густо смазанные жиром. Одну из цепей, разнесенную по шлагам, сейчас расклепывал подручный кузнеца, выбивая поврежденное звено. Он оказался не подручным, а подручной, что Суденко не сразу разглядел. Баба была одета, как кузнец, в ватных штанах, с фартуком. Вошли в пристройку с инеем, свисавшим в щелях толя, который покрывал хибару снаружи. К стенам были прислонены полосы стали. Много металла разложено на полках. В основном сплавы, употреблявшиеся для клепки и чеканки: латунь, цинк, бронза, красная медь. Кузнец, подребезжав рукомойником, взял чертеж чистыми руками, но глянул по нему вскользь, больше слушая, что ему говорил водолаз. Тут же возникли неясности... Он спросил, на какой примерно удар должны рассчитывать крылья. Этого Суденко не знал. Форма крыльев тоже, оказывается, зависела от удара. Не менее важно, сказал кузнец, и место, где они будут стоять. От этого будет подобран способ крепления. Основное же в том, чтоб крылья стояли идеально по плоскости. Даже при минимальном перекосе подъемная сила моря, приложенная перпендикулярно, будет самоуничтожена сопротивлением воды. Не будет обтекания, объяснил он. Любые крылья тотчас сломает, как спички. Суденко был поражен, как быстро схватил мастер суть подъема "Шторма". Он ожидал разных придирок, рысканья по чертежу, в котором был не силен. А разговор произошел в ином ракурсе. Кузнец попросил его выяснить силу удара, как первое. Если не знаешь удара моря, то нечего делать крылья. Суденко обещал добыть сведения, пока кузнец сложит материал. О сроке изготовлеипя разговора не было. Это тоже понравилось. Судя по всему, дело попало в верные руки. У Суденко как гора свалилась с плеч. Покуривая в затишке, под навесом кузницы, он рассмотрел в осиненности моря несколько шлюпок, отчаливавших от пароходов, чтоб взять направление на поселок. Он видел, что "Ясная Погода" опять подошла к устью реки, и видел на ней желтый маячный флаг. Окна лоцманского судна отливали золотом, словно были освещены. Вдали, за пароходами, как из глубины моря, поднялся красно-зеленый танкер. Все было отлично видно. Он посмотрел на флюгер над кузницей - петух показывал чистый юг. День был неплох, и он пожалел, что проворонил его начало. Когда же глянул на часы, от изумления замер: они показывали восемь утра. И все правильно: "Агат" жил по своему времени, которое опережало местное. Выходит, что он, отсидев на совещании, попал тем не менее в самое утро. День начался неплохо, предвещал удачу. Прошел краем бухты, видя, как в воде, отсвечивавшей серенькой прозрачностью, проскальзывает льдинками рыбья мелочь. Постоял возле водолазной шаланды, которая брала воздух напротив рыбацкого слипа. На веревке висели костюмы старой конструкции - на двенадцати болтах. От движка трепетал на древке лоскут флага, распущенный ветром в нитки... Помешал наблюдать пограничник, который поздоровался с Суденко, распахнув окно сторожевого поста. Что он будет делать? Надо подъехать на гидробазу. Надо разузнать про удар... Где он разузнает, если не выяснил в Полынье? Может, научники знают? Однако рабочее настроение, с которым ехал сюда, отчего-то прошло. И он знал отчего: от посещения кузницы. Кузнец принял крылья с полуслова. В сущности, одобрил идею. И если прошлый день, перед отплытием, прошел в безнадежности, то сегодня, вернувшись из плавания, он был богат. А богатство не стоило везти напоказ, едва его получив. Надо почувствовать себя богатым, надо им побыть. Чем же он займется? Купит папиросы... Хорошее настроение окрепло в нем, когда поднялся в поселок. Свет, озарявший его с моря, оказался не ложным. Этот свет, холодный и чистый, падал от облаков, рассеиваясь в воздухе серебряной пылью вроде снежных личинок. А когда облако уплывало, все озарялось другой, разовой глубиной. Наслаждаясь покоем, он прошел от магазинчика к столовой, которая тоже оказалась на замке. От нее свернул вправо, где было продолжение тротуара. Прошел мимо почты, славящейся своим арктическим штемпелем - медведь с самоваром на фоне ледокола. Задержался у невзрачного строения краеведческого музея, с маленькой пушечкой у входа, на одном деревянном колесе. Эта пушечка когда-то вела бой с немецкой подлодкой, всплывшей перед гаванью, чтоб заправить аккумуляторы. Бой был неравный: пушечка точно била по немцам, а те палили по поселку, всплывшему с другой стороны... Остановился перед памятником Бегичеву, который при снежном свете шел, а при розовом замирал, обнаруживаясь на пьедестале, среди камней... Ощущение было колоссальное! Теперь не казалось странным, что такой замечательный памятник стоял в обыкновенном поселке. Да Бегичев и не хотел для себя другого места. Вот этот поселок, это холодное море, оплескивавшее каменистый берег тундры, - больше ничего не надо ему... Соступив с тротуара, пошел без направления и вскоре расслышал, как впереди, где берег обрывался каменным выступом, глухо ударяет море. Прогулка оказалась недолгой. Повернул обратно, обнаружив на тротуаре несколько женских фигур, то серебряных, то розовых от облаков. Одна из них оказалась девушкой, поначалу серебряной, но превратившейся в розовую, когда он подошел. Он заметил, что она смотрит на него, и остановился. - Привет, Жорка... - Рая! Ты откуда идешь? - С дежурства. - Отработала, значит...- Он так обрадовался, что ее встретил, что растерял все слова. Увидел, что внизу открыли магазинчик: вышла продавщица и, отведя красную дверь, пристегнула ее крюком на крыльце. - Может, зайдем? - Если рассчитываешь на что-то, то не получится, - ответила она вдруг. - О чем ты говоришь? - Знаешь о чем... Рая стояла, глядя па него с недоверием, и он даже не знал, что ей ответить... Откуда у нее сложилось о нем такое мнение? Разве он давал повод считать его каким-то забулдыгой, проходимцем? Все их общение ограничивалось минутными встречами возле столовой... Утро готово было померкнуть! Но Рая, слава богу, согласилась и просунула под его руку свою. Спускаясь с ней на виду у повернутых в их сторону окон, он с любопытством, от которого замирало сердце, ее рассмотрел. Была она безалаберно, как-то наспех, одета и выглядела усталой. Но даже усталость была ей к лицу - придавала особый тревожащий отсвет. А невнимание, если не безразличие, к человеку, который шел рядом, делало ее естественной. Он мог изучать Раю в чистом виде, без напряженных улыбок и ужимок. Шли без слов и как-то не в ногу: то его сносило к ней, то она наваливалась на него, задевая мягким бедром. Иногда она наклонялась придержать от ветра свою голубую юбку, чтоб не оголялись колени. Этот чистый больничный свет Рае подходил. Он обжигал все вокруг, как лекарство. Сейчас он открывал Раю, и открытие было бесконечным. Рая остановилась. - Пойдешь в магазин? - Зачем? - Ты же хотел! - Да, точно... Пропуская ее вперед, увидел, что за стояками никого нет. Но в магазинчике было не пусто. На полу лежали люди. Это были охотники, наезжавшие с зимовьев к концу навигации. Тут они оставались на ночь, используя заведение как гостиницу. Обходя спящих, они спугнули горностая, который юркнул под прилавок, в какую-то дыру, оказавшуюся небольшой. На виду остался рыжеватый пушистый хвост. Продавщица, суровая баба с припухшей от выщипанных усов губой, сидела, как мумия, неподвижно. По левую руку от нее уселась полярная сова, белая, с крапинками на крыльях. Глаза у нее зажигались, отражая солнечный луч, вроде настольной лампы. В этом магазинчике вечно что-то бегало или летало. Можно было предположить, что продавщица тоже летала, вместе с совой. А сова была ее дочерью. Скользнув по шеренгам бутылей, он увидел, что сегодня появилось новое вино. Вначале он взял "Бычью кровь", потом заменил на светлое "Европейське". Сейчас он находился с девушкой, да и вообще опасался пить. - Сгодится сухое? Рая пожала плечами: - Все равно. Отпила, обтерев с горлышка слюну. Но тепло ее губ, нагревших стекло, осталось. Как передала поцелуй! Благодарный ей, он достал из-за пазухи одну из груш, подаренных Федосом. У Раи сразу прорезалась речь: - Груша! - Дарю насовсем. - А чем будешь закусывать? Вернула, оставив на душистой мякоти плода очертания своих маленьких, но белых и твердых зубов. Он съел этот след, оставив свои зубы. Получился поцелуй более глубокий. Рая оживилась, расстегнула пальто. Оправила юбку (не такую уж и голубую, как оказалось вблизи, а застиранную и державшуюся кое-как), чтоб прикрыть порванный на колене чулок. Каким-то особенным движением маленьких рук отбросила свои темные волосы в спутанных завитках. В ячеях ее кофты проступили маленькие пухлые груди. Охватывая взглядом эту небрежную Раю, светившую в разных местах такой обжигающе-белой кожей, что захватывало дыхание и зубы ломило, как от ключевой воды, он подумал с тоской: почему счастье с этой девушкой для него невозможно? Признаться ей в любви? Должно быть, ей все равно, кто ее любит: он или другой. Сделать предложение? Ответит, что замужем. Какой же выход из положения? Сова ударила клювом за спиной, поторапливая к действию. Он наклонился и поцеловал Раю. Она не раскрыла рта, но ответила. А ответив, рассердилась: - Жора, не дури. - Так не годится, Рая! Не по-честному... - При всех! Как тебе не совестно? - Кто смотрит! - Отстань лучше... На этот раз он добился своего. Она ответила страстно, обхватив его за шею. Поцелуй мог быть бесконечен, но они захлебнулись. - Кровь... - На, запей вином. Она удивленно смотрела: - Что с тобой? У тебя даже глаза изменились... Не зная, что ответить, оттянул свитер, показав отметину на плече. - Акула хватила, плавником. Рая обомлела: - Какой превосходный синяк! Сразу ослабив свою женскую настороженность, она приступила к обследованию, воспринимая его как пациента, которому надо помочь. В этом профессиональном общении, исключавшем интимность, он сразу все потерял. Он сам все испортил!.. Теперь все пропало. - Сбрехал насчет акулы? - Немножко есть. - А откуда кровь? Просто подрался? - Да. - Меня, Жорка, не проведешь! - Ясное дело. Довольная, она засмеялась, показав ямочки на щеках... Что ни говори, а отношения все же сошли с мертвой точки! Море открыло на Раю глаза, но море и мешало. И если дело пойдет так, как он наметил, то Рая будет второй "Шторм", который ему надо поднять. Куда она денется от него? Она будет уступать и уступит. - Рая, ты замужем? - Зачем тебе? - Хочу знать. - Была с одним, - ответила она. - Остался у нас, неженатый... - И добавила, помолчав, глянув на него исподлобья: - Горевала я с ним. - Почему? - Был такой... тоскливый. А как задумается... на полдня! И люби его, люби, люби... - А сам? - Как увидел меня, простоял на улице час. Я думала, пьяный... - Она сделала пальцем ручеек из пролитого вина. - Под вечер пришел, продал дрова на шампанское: "Выходи замуж!" - И засмеялась, не меняя выражения лица. - Что же дальше? - Ушел сам! И нет его... - Она покачнулась, и он ее подхватил, думая, что опьянела. - Давала на переливание, - объяснила она. - Нашей одной, лежит на сохранении. Да ты ее знаешь. - Кто такая? - Настя. - Настя! Что с ней? - Вроде обошлось... - Рая подняла голову: - Тебе плохие сны не снятся? - А тебе? - Мне снятся. - А мне нет. - Потому что ты! Ты появился тут, запутал всех, закрутил... Чего ты ходишь за мной, выпытываешь? - заговорила она, дрожа, поднося к глазам кулачки и опуская их. - Что ты сделал сам? Ты Машу, эту глупую, бросил, посмеялся над ней! Ты Настю обманул! Ты друга своего оставил, растоптал... Ты противный, холодный, жестокий... как пень!.. Никто еще не говорил ему такое. Рая была как невменяемая, что на нее нашло? Не спасли мальчика? Но ведь она не просто кто-то: медицинская сестра. Ведь не глупа! А при чем тут Володя? Каким образом он его "растоптал"? Что не всегда отвечал на письма, не приезжал? Он работал на спасениях, и Володя знал... Но это ее бешенство, чисто женское, смешавшее все, было так похоже на забытье, что он не перебивал. Лишь отводил ее слова теми отрывочными возражениями, которые возникали в голове. Наверное, причина в том, что ей плохо, одиноко. Просто она устала!.. Он прижал ее руку к столу. - Успокойся, перестань. Она отдышалась: - Что я наговорила! Прости, Жора. - Как станешь моей, прощу. - Ты все шутишь, а не прощаешь. - Чепуха! А Насте передай... - И, беря ее руку опять, сказал, ужасаясь от того, что говорит: - Скажи ей, что мальчика я спасу. Я подниму его живым. 4 В салоне "Северянки" было тесно от народа, который ехал за зарплатой. Сидя среди сплавщиков леса, огрубелых на безлюдье, Суденко вспомнил о рыбаке. Быть может, Гриппа вернулся с ними? Ожидал, что кто-либо упомянет его имя. Но здесь, как водится, не называли ни имен, ни фамилий. Несколько человек, обсев маленький столик, играли в домино, ударяя с такой силой костями, что столик, и так весь в трещинах, грозил расколоться на части. Остальные торопили игроков, чтоб успеть сыграть самим. Неожиданно среди сплавщиков Суденко увидел женщину. Обратил внимание на руки, с лиловым отпечатком стужи, необыкновенной красоты. Да и фигура обозначалась в ней, под толстой одеждой. Это были фигура и руки девушки, только очень большой. Хотя в разговоре мужчин проскальзывало соленое словцо, но произносилось оно как бы неосмысленно, без намерения ее унизить. С ней сплавщики обращались почтительно, даже бережно. Возможно, была их начальница - десятница, маркировщица бревен. Нечаянно перехватив его взгляд, она с какой-то чуткостью поняла, что она ему интересна, и поспешно сдвинула колени, хоть и сидела, как все, в ватных штанах. Спустя минуту посмотрел на девушку опять: она поправляла и поправляла волосы под шапкой, лицо у нее пылало. Чтоб ее не смущать, поднялся и вышел. Теперь освещение было только розовое. Нижний, оснеженный, ярус облаков угнало ветром, и даже высокие облака, стоявшие неподвижно, растрепало в вышине: не то ветер поднялся к ним, не то они к нему опустились. Ветер играл флагами на пароходах, поражавших шириной своих ржавых бортов, когда проходишь вблизи. На одних завтракали, на других только просыпались, и он видел девушек, полураздетых, похожих на медальоны в обводе круглых стекол. От этих пароходов скользнул взглядом по угольной дороге с кипящей грязью, пузырившейся под колесами машин. Сегодня они безостановочно возили не уголь, а мясо, и были видны угольщики, сидевшие среди красных мясных туш, как черные жуки. Потом повел по деревянным террасам, поймав себя на мысли, что там его дом. Такое ощущение приходило и раньше, когда чинил лодку с Гриппой, и представилась Рая наверху. Эта встреча произошла, и, оценивая ее сейчас, он боялся не того, что Рая его не любит. Пугало, что в ее нелюбви, возможно, нет неразгаданности, какого-то противоречия натуры женской, что так притягивало его к ней. А есть что-то иное, быть может, попроще и посущественней. Жизнь казалась простой и ясной, когда смотрел на других, и все так неимоверно запутывалось, когда начинал думать о себе. Приехали... Разноцветные домики Севморпути были полупустые. В оранжевом домике, с нижнего этажа, позвонил секретарше Черноброва. Спросил, может ли его принять начальник гидробазы. Она собралась ответить, но ее опередил другой звонок. Пока она отвечала по нему, он ждал. Потом услышал: - Петр Семенович не принимает. - У него кто-нибудь есть? По-видимому, она была неопытный сотрудник, если не сумела отреагировать на такой элементарный вопрос. Помолчав, произнесла с каким-то волнением: - Он не в духе. - Это неважно. Я приехал по вызову. Она колебалась: - Перезвоните через полчаса. Положив трубку, понял, что зашел в навигационную камеру. Александра Александровна, корректор карт, куда-то вышла. На спинке стула, рядом с телефоном, остался висеть ее пуховый платок. Не зная, как убить время, принялся рассматривать фотографии деревянных кораблей, висевшие на стенах: "Якутия", "Прибой", "Заря", "Вест" - эти комельки с самоварными трубами, частично сожженные в Архангельске, частично затонувшие в арктических морях. Среди них был и "Шторм", Медвежьегорской судоверфи. Было написано, что Нансен взял его образцом для "Фрама" - своей ледовой каравеллы. Тут же, на отдельном стенде, появились фотографии погибшей команды. Суденко посмотрел: люди как люди. Ученый Чеченя был снят возле самолета, улетавшего на станцию. Радист Сергун, оказывается, служил на подводном флоте, и это многое объясняло. Не было только двух: мальчика и лаборантки. Рассматривая фотографии, он прошел одну из комнат. Вторая комната с большим окном, забранным решеткой, была почти полностью отведена под шкаф. Этот огромный шкаф с картами создавал сумерки, и он не сразу разглядел фигуру возле окна. Там сидела Маша. Недавняя встреча с Раей еще стояла в голове, и поэтому Машу он воспринял более спокойно. Маша как лаборантка научного судна могла находиться здесь. Хотя все-таки странно, что не в больнице. Она смотрела в окно, не замечая его, и он боялся шагу ступить, чтоб ее не испугать. Он не знал, как она ведет себя днем, не имел понятия, что произойдет, и узнает ли она его вообще. В это время пролетел самолет, который ему помог. Перешагнув через кипы "Извещений мореплавателям", сваленные на пол, подошел и незаметно стал, пережидая долгий самолетный гул, который еще не кончился, когда Маша обернулась. Обрадованно просияв, крикнула, затыкая уши: - Это я! - А это я. - Я видела, как ты прошел. Насторожило, что она не поднялась, осталась на стуле. Хотя глаза у нее блестели, но выглядела она не очень. Вспомнив слова Раи, что он Машу обманул, присел возле нее на корточки. - Не обижаешься на меня? - Я рада, вот так! - Она подняла руки выше головы. - И я рад... - Он вынул вторую грушу и протянул ей. Маша тут же принялась есть, глядя не на грушу, а на него. Она смотрела так, словно готовила себя к тому, что сейчас скажет и как его удивит. - Деньги получила! Вот... - Достала в бумажке, показывая: - Расчет, уезжаю. - Куда? Опять начала рыться в карманах его куртки, нашла листок. Это был не билет, а медицинское направление. Сразу узнал размашистую подпись Ивана Иваныча. Разобрал только подпись и фамилию Маши. Все остальное было латинское. - Едешь лечиться? - Да. - А что у тебя болит? Отложив грушу, она наклонилась, сделавшись очень серьезной, и проговорила в самое ухо, как под большим секретом: - Ничего. - Когда ты едешь? Показала на часах. С какой-то нервной обостренностью, появившейся у него сегодня, смотрел на эту девушку, которую спас в Полынье и потом ввел в дом. Внезапно как пронзило что-то: ведь это Маша, сейчас она уедет... Какое лечение прописал ей доктор? И кто ее вылечит там? Если завтра все получится и они приведут "Шторм", то Маша его встретит. Где ей еще будет лучше, чем здесь? - Помнишь, ты меня обещала ждать? Ведь я же приехал, как обещал! Почему же ты здесь, а не там? Или ты все забыла? Он говорил при гуле самолета, который опять возник, и хоть она заткнула уши, видел, что все понимает, прочитывая по губам. Видно, он разволновался, что она вытерла ему вспотевший лоб. - Я все помню, помню... - И с той же осмысленностью, с правильностью речи, которой он раньше не замечал, добавила, улыбаясь: - Что-то перестало в жизни везти... - Останешься? Ответила покорно, пробуя встать: - Пожалуйста. Взял ее за руку, и она, на него опираясь, покачиваясь, сделала несколько шагов... Куда он ее ведет? Нужно выяснить про удар - для кузнеца. Разузнать насчет рейса у Черноброва. Кто это сделает без него? Пока они доберутся в устье, пройдет полдня... Усадил ее на стул опять. - Подожди... Выскочил из домика... Кого попросить, позвать? Вспомнил девушку, с которой ехал на "Северянке". Вот эта могла бы помочь! Чтоб не идти по снегу, решил обежать улицу через домики. Вскакивая в неокрашенный домик, столкнулся с женщиной. Это оказалась Александра Александровна. Она обрадованно всплеснула руками, словно увидела неизвестно кого. - Как я вас хотела видеть! Так боялась, что не встречу... Уезжаю в отпуск! - И показала, как Маша, какую-то бумажку в руке. - Вы простите, не обижайтесь, ради бога! Я вам скажу откровенно: я немного побаивалась вас... А вы так благородно поступили с ребенком! Это так понятно, по-человечески, - говорила она, глядя восторженными глазами. - Вы мне немножко напоминаете... знаете кого? Капитана Просекова... Какая глубокая, одаренная натура! Какое великолепное постижение гидрографии! Его курсы - настоящая поэзия! Мы все так за него переживаем... Суденко еле схватывал, что она говорит. Он вообще не помнил ее разговаривающей. А видел вечно ссутуленной за столом, без конца исправляющей карты. Понимая, что ее не остановишь, просто поддерживал, чтоб не упала. Было ясно, что девушку с "Северянки" он все равно упустил. Надо искать кого-то другого. Александра Александровна вспомнила о Маше сама. - Кстати! Хотите увидеть девушку со "Шторма"? - Она всплеснула руками. - Господи! Сейчас я познакомлю вас... - Минуточку! Это правда, что она улетает? - Мы летим вместе. - Неужели? Александра Александровна! Ведь она... как бы вам сказать... Ну, как вам объяснить!.. - Любит вас? - Примерно так. - Очень милая девушка! Очень способная к гидрографии... Поздравляю вас! - Так вы поможете мне? - О чем вы? Опять туда, в этот Бермудский треугольник? Не беспокойтесь! Я сделаю для вас все. Я могу улететь и завтра. Бог на него посмотрел глазами этой женщины... Навстречу им бежала секретарша. - Где вы пропали? Я вас разыскиваю полдня. - Да вот... гуляю здесь. - Да что вы гуляете, черт подери! Идите скорей... 5 Чернобров что-то писал за столом. Торопливость секретарши, проводившей к двери кабинета, восклицания Александры Александровны невольно настроили Суденко на особый прием. Чернобров встретил его со своей обычной сдержанной деловитостью. Покосившись на Суденко за струей сигареты и не прерывая своего льющегося почерка, вдруг спросил: - Ваше мнение о капитане Просекове? Откровенно! - По-моему, отличный капитан. - Хотелось бы сохранить его для науки... Вы как себя чувствуете? - Нормально. - Мы готовы подписать договор с отрядом, войдя в долевое соучастие по затратам с Арктическим институтом и ААМУ*, - сказал он, аккуратно складывая написанное, промазывая конверт клеем. - Речь идет о долговременной работе, связанной с изучением Полыньи. Как вы к этому относитесь? * Арктическое и Антарктическое морское управление. Суденко, не очень понимая, какая связь между его здоровьем, капитаном Просековым и изучением Полыньи, ответил: - Место ничего. - А главное, ценное! Огромное окно, распахнутое течениями! И оно дает лучи чистой воды по всей географической долготе! Видели эти пароходы с нефтью? - Он пробежался к окну. - Атомники их не могут взять. Вести обратно - оставить без горючего, без взрывчатки целый район Дальнего Севера. А теперь они пойдут и, думается, придут по назначению... Немного насторожило, что он начал с этого похвального слова "Агату". Это был плохой сигнал. Почему? Потому что рейс спасателя мог заслонить "Шторм". Потому что Маслов здесь. Обмен мнениями, безусловно, был. Об этом говорило хотя бы то, что "Кристалл" едва не повернули домой. Какое уж тут перспективное сотрудничество!.. - Вы ознакомились с отчетом? - Я отдал его вашему начальству. - Он не скрыл какого-то разочарования. - Вы могли бы написать для нас новый отчет? - Отчет плохой? - Он годится как официальный документ. Но многое осталось невыясненным. В частности, гибель радиста Сергуна и начальника научной группы Чечени. А за этим видится пример настоящего героизма. Как и во всей трагедии "Шторма". - Я изложил рабочие детали. - Надо смотреть пошире... - Чернобров, делая пометки в блокноте, извинился перед ним. - А теперь говорите, зачем пришли? - Я пришел выяснить насчет рейса. - Вы не возражаете, - сказал он, кладя руки на стол, - если я задам вам несколько вопросов? Предупреждаю: их будет четыре. Суденко невольно усмехнулся такой точности. - Я имею в виду основные вопросы, - поправился Чернобров. - Начнем с того, что я хочу выяснить в первую очередь. Так сказать, для себя... - И, глядя на водолаза с холодноватой пристальностью, спросил: - Вы ребенка не подняли из-за парохода? Или по другой причине? - Потому что не поднялся "Шторм". - А если б поднялся? Цель была бы достигнута? Кажется, он все не мог избавиться от своего подозрения: что Суденко больше думал о пароходе, чем о спасении людей. А скорее всего, с подсказки Маслова, хотел подвести к выводу, что подъем парохода не решает все. Могло быть еще одно толкование: поднимая пароход, старшина хотел создать о себе благоприятное мнение. Впрочем, все эти оттенки он учел в отчете. - Абсолютной уверенности никогда нет, - ответил Суденко осторожно. - Даже при простом погружении не знаешь, что произойдет. - Поймите меня правильно: рейс, на который вы дали согласие, чрезвычайно труден для "Кристалла". С завтрашнего дня всем территориальным судам вход в Полынью запрещен. Поэтому меня интересует вот что: вы изменили свое решение из-за того, что пароход не поднялся? Или открыли для себя что-то новое? - Ничего нового я не открыл. Вернулось течение, и я передумал. - То есть пришли к своему прежнему мнению? - Да. - Вот это для меня очень ценно, и это я в вас почувствовал, - сказал он, останавливаясь перед Суденко и кладя неожиданно ему руку на плечо. - А рабочие детали, о которых вы говорите, вызвали критические замечания у водолазного специалиста. Признаюсь вам: мнение Маслова показалось мне достаточно убедительным. - Критиковать всегда лучше, - ответил Суденко, задетый. - А что он предлагает сам? Или об этом разговора не было? - У него есть конкретное предложение. - Интересно? - Проделать на "Агате" работу, от которой вы отказались на "Кристалле". Суденко поднялся: - Вы это считаете выходом из положения? - Существует безвыходная ситуация. Отсюда вопрос второй: с чем вы пришли? - Еще не сделана конструкция. - Даже есть конструкция? - Крылья. - Наверное, какая-то штука с течением? - Смысл в том, что пароход выходит из моря с остановками. Это предохраняет его от разрушения. - Водолазный специалист об этом знает? - Нет. - Надо бы вам прийти ко мне попозже. - Вы мне не доверяете? Чернобров тоже поднялся. - Самое странное, - сказал он, - что я верю вам. Разговор как будто был окончен. Но Суденко не знал, все ли кончились основные вопросы, и не решился поблагодарить. Чернобров смотрел выжидающе, постукивая карандашом: - На какое же время ставить готовность? - спросил Чернобров. - Время прежнее. - А время работы в Полынье? - Примерно то же. - Время максимальное, как я понимаю? - Да. Возникла пауза. - Вы не успеваете! Вас опережает лед. - Опережает! Это точно? - Движение вычислено до метра. По аэросъемке. Суденко сел, Чернобров тоже. Допустим, так: сейчас он разузнает про удар. Разметка крыльев, сварка, клепка, герметизация... Крепление! Раньше ночи не управишься. На рейсе тоже не сэкономишь. Работы: подготовка "Волны", крепеж крыльев, отсидки в течениях, три человека... Меньше нельзя: ребята не всплывут! Время абсолютное, исключительное. Что же делать? - Вывод такой, - сказал Чернобров, останавливаясь перед ним. - Или вы опоздали со своей идеей, или она недостаточно проработана. Поэтому вернемся к тому, на чем остановились: без мнения водолазного специалиста у нас с вами ничего не выйдет. Суденко молчал, хотя в нем все кипело. Если ситуация безвыходная, как они говорят, то берите хоть что. С Милых вы не спрашиваете! А он должен ходить на поклон - от второго к третьему... В его идее есть все. Для него это совершенно ясно. - Еще есть ко мне вопросы? - выдавил он. - Остался последний: какая вам необходима помощь? - Надо кое-что выяснить у ученых. - Прекрасно, если так! - Чернобров пришел в такое оживление, как будто услышал нечто удивительное. - Там сидят толковые ребята. Например, Толмазин. Хотите, познакомлю? - И, скользя пальцем по диску телефона, почти закричал ему: - Торопитесь! 6 В синем домике, где Суденко встретили ученые, он понял, что рейс был не напрасен. Показали материал, который спас Чеченя. Из батометра, всплывшего с буйком, извлекли тридцать кассет, сделанных на микрофото. Часть материалов, уже расшифрованных, была переснята через увеличитель на толстые листы с наложением градусной сетки. Ученый, который дал Суденко посмотреть снимки, объяснил, что обычные данные ледовой разведки отбивают состояние моря в сумме мгновений, между которыми зияют провалы неизвестности. Здесь же речь идет о статических наблюдениях, которые неповторимы. Недавний поход "Арктики" к Северному полюсу во многом помог преодолеть рутину представлений, сложившихся в Арктическом пароходстве: что чем широта выше, тем непроходимее льды. В этом смысле материалы "Шторма" явятся еще одним доказательством в пользу освоения Полыньи как самой кратчайшей и экономичной дороги через Ледовитый. А предстоящий рейс "Агата", хоть он и стал возможным ввиду критической обстановки, научный центр оценивает как свое большое практическое достижение. Другой ученый, Толмазин, которому Чернобров поручил опеку над Суденко, держался со строгой аккуратностью, не допускавшей произвольного сближения. Тотчас стало ясно, что дело свое он знает, хотя в его рассуждениях, по виду логичных, Суденко удивляла какая-то неконкретность мысли. Море земное исчислялось им примерно так, как звезды. Океаны в его воображении принимали форму каких-то умозрительных фигур, имевших только углы и линии. Когда же эти прямоугольные, цилиндрические, квадратные океаны не укладывались даже на воображаемых плоскостях, то и это его не смущало, поскольку научное моделирование, лежащее в основе гидродинамики моря, предполагает гигантские упрощения. - Эти математические идеализации, - говорил он,- безусловно, правильны, так как выражают общие законы физики применительно к жидкой среде. Они исходят из того, что воде негде скапливаться, поэтому океан бесконечен. Все это дает возможность имитировать при помощи моделей такие явления, как, положим, пассаты в южной части и западные ветры на севере. - Какой в этом смысл? - Огромный, - ответил он. - А если надо изучить что-то небольшое? Например, непонятное? Спустился в воду, а она светит. - Это вовсе не значит, что вы увидели что-то небольшое. Грандиозными явлениями порой управляют ничтожные эффекты. В науке они называются "парадоксы", которые побуждают строить новые теории движения океана. - Приблизительные? - С упрощениями... Таунсенд Кромвелл, английский исследователь, пренебрег сферичностью Земли. - Что это ему дало? - Он открыл противотеченне под Гольфстримом, такое же грандиозное, как и сам Гольфстрим. Наверное, был смысл в этих кабинетных открытиях, пришедших па смену великим географическим! Но что могло окрылить таких ученых, долбящих чернильницы в своих каменных углах? Жажда риска? Любовь? Отчаяние, страх? Трудно поверить... Да любой рыбак, овладевший парой весел, ищущий в океане стыки течений, где откармливается молодняк, любой зверь, боящийся синей воды, знает о Гольфстриме куда больше, чем Кромвелл! А что касается Полыньи, то там нельзя пренебрегать сферичностью Земли. Он не мог пренебречь даже одним ударом волны! Промахнешься с крыльями, и "Шторм" будет летать в прибое вечно. Кажется, яснее модели и не может быть. - Все это так, - согласился Суденко с ним. - Но я уже "Шторм" нашел. И сам он не поднимается. Что бы вы могли предложить конкретно, без модели? Толмазин сузил свои холодноватые, светлые глаза: - Я должен иметь представление, что вам надо. - Мне нужны данные о течении. Они у вас есть? Он принес радиолокационную карту Полыньи, испещренную дугами течений, которые были изображены линиями тока и стрелками, объяснив, что длина стрелок показывает повторяемость течений, а оперение - толщину и скорость. Суденко прочертил ногтем линию от косы до Неупокоевых островов. - Какая скорость потока на этом отрезке? Спросил для проверки, поскольку знал. - Вас интересуют данные за какой период? - До урагана. Толмазин заглянул в дополнительный справочник, самодельный, раскрашенный "розами", и выдал скорость, совершенно точную. - Как вы определили? - Электродами. - То есть как? Он объяснил, что морская вода - это движущийся проводник, который находится в магнитном поле Земли. Два электрода, разнесенные на сотню метров, буксируются судном, на котором установлен регистратор электродвижущейся силы. Возникающая в воде разность потенциалов создает напряжение в электродах, которое переводят в скорость движения. - Толково, - одобрил Суденко. - И просто. - А как определили вы? - Почувствовал. - Просто чутьем? - Да. Ученые, сидевшие за столами, заулыбались. Но он не обиделся на них. Этот пример с электродами, доказывавший приоритет научной мысли над дряблой подводной самодеятельностью, вызвал в нем желание продолжить беседу. - Вот пароход, - Суденко поставил точку. - Поднять его, как я понял, можно только здесь. - Чем вы его поднимаете? - Крыльями. - Объясните подробней. Он изложил идею, выделив в ней тот момент, когда "Шторм" оказывается в волнах. Течение разгоняет его до всплеска. Крылья принимают удар, и корабль влетает в поток. - Это теоретическая формула, рассчитанная по компонентам? - Допустим, что так. Неуверенность, с которой это было сказано, от него не ускользнула. - Если у вас не рассчитаны компоненты: вес конструкции, скорость течения, сила удара и нет расчета профиля крыльев и места их крепления, - то подъемной силы не возникнет. - Скорость течения уже есть. Какой... компонент вы можете дать? Удар можете дать? От него зависит профиль. - Волны как стихийный процесс трудно поддаются моделированию. Но если судить по приливам, которые передают энергию внутренним волнам, то высота всплеска и, следовательно, сила удара бывают разные. В зависимости от фазы луны - от половины до полных лунных суток. - Он очертил небольшой уголок, испещренный разветвлением изогнутых стрелок, окружавших большую стрелку, как косяк мелких рыбешек крупную рыбину. - Если вы высчитаете правильно и подставите крылья под вектор удара, то пароход всплывет. - Удар вы мне скажите! Удар. - Сейчас ребята высчитают вам. По показаниям динамометра. - Это другое дело. Суденко с облегчением встал. - Однако продолжим, - усадил его Толмазин. - Что у вас дальше? Дальше у него ничего не было. Но он уже понял, что ничего больше от ученых не выведает, и не хотел посвящать их в то, что обдумывал сам. Соображая, как выкрутиться, он рассмотрел еще одну стрелку с повернутым наконечником, как раз над дугой потока, и мысль сработала мгновенно. - Дальше я подставляю крылья еще раз. Вот здесь. - Ничего вы не подставляете, - сказал Толмазин. - Во-первых, тут вектор удара меняется. А во-вторых, вы уже без крыл