кажется привязан к жене, семье, дому и всему прочему. А уж если появятся дети... Нет, как ни любил он леди Ленору, свобода была дороже. Быть может, в словах проклятия содержится еще какой-нибудь намек? Нет, больше ничего. Похоже, это единственное средство. Подумав так, Транквилий почувствовал, что сам себя загнал в угол. Волшебник метался в поисках выхода, пока не взглянул себе под ноги и не заметил, что ступает уже не по зелени, но по черной, иссохшей земле леди Леноры. Он стоял у самой границы. Транквилий огляделся, и зрелище это поразило его в самое сердце: цветение весны, а рядом -- гниение смерти. -- Эта земля никогда больше не узнает весны, -- прошептал он. -- Никогда, если я не спасу ее. Леди Ленора так и будет жить под тенью проклятия. Лишь я могу ей помочь. Да и сам я -- велика ли цена моей свободе? Я просто трус и мальчишка, если боюсь пожертвовать такой малостью! Транквилий решился, и все сомнения оставили его. Подозвав коня, он помчался обратно в замок. XV Леди Ленора горевала, сидя в своем кресле, когда в зал, словно смерч, ворвался Транквилий и закричал прямо с порога: -- Миледи, мне нужно поговорить с Вами! Я нашел средство, верное средство! -- Быть может, не нужно больше всего этого? -- тихо проговорила она в ответ. -- Я уже почти смирилась с тем, что есть... -- Нет, миледи, прошу Вас, выслушайте меня! Это средство совсем другое, и, я уверен, оно поможет! Ему удалось пробудить любопытство леди. Она немного оживилась и спросила: -- И что же это за средство? -- Вам нужно выйти замуж! -- Что? -- воскликнула она. -- Да Вы шутите! Мне -- выйти замуж?! -- Да, миледи, и чем скорее, тем лучше. Подождите, не говорите ничего, сначала выслушайте меня. Транквилий кратко рассказал ей, в чем суть того, что он задумал. Леди Ленора слушала его с недоверием. -- Ну хорошо, -- сказала она, когда волшебник закончил. -- Допустим, Вы правы и это поможет. Но все равно -- ни один человек не согласится взять меня в жены! -- Вы ошибаетесь. Такой человек есть. Я не стал бы предлагать то, что неосуществимо. Миледи, прошу Вас, ответьте: хотите ли Вы стать моей женой? Леди Ленора посмотрела на него как на безумца: -- О Боже, я должна была догадаться! Транквилий, Вы сошли с ума! -- Вы сомневаетесь во мне? Но я не раз доказывал Вам свою преданность. А если Вас беспокоит, не будет ли это мезальянсом, то могу заверить, что происхожу из хорошего, хотя и не самого знатного рода. Правда, у меня нет тому никаких доказательств... -- Замолчите, Транквилий! -- с негодованием воскликнула леди Ленора. -- Как Вам не стыдно! Неужели Вы думаете, что ваша родословная имеет для меня какое-то значение? Кто бы ни были Ваши предки, Вы -- благороднейший человек на свете! Даже королева не совершила бы мезальянс, выйдя за Вас! -- Значит, Вы согласны? -- Нет, и тысячу раз нет! Я не собираюсь злоупотреблять Вашим благородством! -- Но почему же злоупотреблять... -- Потому! -- закричала она, ударив кулаками по подлокотникам кресла. -- Потому, что Вы готовы обременить себя совершенно ненужной Вам женой, только бы снять с меня проклятие! Но я никогда -- слышите, никогда! -- не пойду на это! Лучше сгнить заживо! И тут Транквилий понял причину ее негодования. Она считала, что он хочет жениться на ней только ради того, чтобы снять проклятие. Он никогда не говорил леди Леноре о своей любви. -- Миледи, -- сказал он тогда, нежно взяв ее за руку, -- Вы не правы. Вы не будете ненужной мне женой -- напротив, будете самой желанной и обожаемой! -- Вы лжете! -- крикнула она, вырывая руку. -- Как прокаженная может быть желанной и обожаемой?! -- Я никогда не лгу, и Вам это известно. Миледи, я люблю Вас! Пожалуйста, верьте мне! -- Тогда Вы еще безумней, чем я думала! Как можно любить женщину, покрытую язвами? -- Но если Вы станете моей женой, -- лукаво улыбнулся волшебник, -- то не будете больше покрыты язвами. А я отлично помню, как прекрасны Вы на самом деле. Видите, какой я хитрец? -- Транквилий, -- устало сказала леди Ленора, -- у меня нет больше сил спорить с Вами. Хорошо, пусть будет так, как Вы хотите. Я согласна стать Вашей женой. Но не вините меня, если все пойдет не так, как Вы задумали! -- Тогда мы придумаем что-нибудь еще, -- невозмутимо ответил Транквилий. XVI Опасаясь, что сомнения одолеют леди Ленору и она передумает, Транквилий начал действовать немедленно. На следующее утро он объявил леди Леноре, что отправляется за священником. Та снова попыталась отговорить его, но волшебник был непреклонен. -- Вы обещали слушаться меня во всем, -- сказал он, -- а теперь перечите своему будущему мужу? Леди Ленора тяжко вздохнула и прошептала: -- Делайте что хотите. Я вижу, мне уже не остановить это безумие. Транквилию далеко не сразу удалось отыскать священника, который согласился бы поехать с ним в замок леди Леноры. По правде говоря, последнему он просто пригрозил, что станет жить с леди Ленорой во грехе, и грех этот неминуемо падет на голову того, кто отказался обвенчать их. Вернувшись в замок, Транквилий попросил священника подождать немного, а сам направился в покои своей невесты. Он застал ее в сильнейшем волнении. -- Пойдемте, дорогая, -- сказал Транквилий. -- Нехорошо заставлять святого отца ждать. Он и так проделал ради нас немалый путь. -- Уже? -- воскликнула в ужасе леди Ленора. -- Но у меня нет даже подвенечного платья! -- Не беда: то, которое на Вас, очень красиво. В конце концов, я женюсь не на платье! Леди Ленора хотела еще что-то возразить, но Транквилий подхватил ее под руку и почти насильно повел туда, где их ожидал священник. -- А что, если я скажу "нет", когда меня спросят, хочу ли я быть Вашей женой? -- воинственно спросила леди. -- Тогда я приведу другого священника, -- ответил волшебник, не сбавляя шаг. -- Вы не скажете "нет". Разве Вы не хотите стать здоровой? И потом, скажите честно, разве я Вам так отвратителен? -- Нет, нет! -- горячо воскликнула леди Ленора и осеклась. Даже под язвами было заметно, что она покраснела. Больше она уже не пыталась спорить. Транквилий не подал виду, что заметил ее смущение, но с радостью подумал про себя, что нравится леди Леноре. Увидев невесту, священник в ужасе замер, а потом бросил на Транквилия взгляд, полный сочувствия. -- Вы уверены, сын мой, что хотите жениться на этой женщине? -- осторожно спросил он. -- Да, отец, -- твердо ответил Транквилий. -- Именно этого я и хочу. -- Хорошо, -- покорно вздохнул священник, -- тогда приступим к обряду. Транквилий никогда до этого не присутствовал на венчании и подивился тому, как быстро все кончилось. Он удивился бы еще больше, если б узнал, насколько священник сократил обряд, мечтая поскорее покинуть замок прокаженной. Транквилий с опаской ждал, что ответит леди Ленора на древний вопрос. Помедлив мгновение, она сказала "да". -- Объявляю вас мужем и женой, -- торжественно провозгласил священник и поспешно добавил: -- Вам не обязательно целовать ее! Это всего лишь обычай, не более! -- Мне нравится этот обычай! -- с улыбкой сказал Транквилий и осторожно, стараясь не причинить боли, поцеловал свою жену в губы. XVII -- И что же дальше? -- с вызовом спросила леди Ленора, когда священник покинул их. -- Чем кончится этот фарс? -- Это не фарс, дорогая, -- серьезно ответил Транквилий. -- Мы совершили сейчас важное магическое действие. -- И где же его плоды? -- Подождите немного. Мы совершили еще не все необходимые магические действия. -- Что? Это еще не конец? Что еще Вы собираетесь от меня потребовать? Транквилий нежно обнял ее и прошептал: -- Ничего такого, дорогая, поверьте! Только то, что муж вправе просить у жены. Вас. Его слова так поразили леди Ленору, что она едва не упала. -- Вы ведь это не серьезно, Транквилий? -- сказала она умоляюще. -- Не можем же мы... Ну, Вы понимаете... -- Но мы должны, -- сказал волшебник, -- и, мне кажется, можем. -- Но я не могу! -- воскликнула она. -- Как можно, когда я... -- Больны, хотите Вы сказать? Но ради того, чтобы исцелить Вас, мы все и затеяли. -- Но разве это так необходимо? -- вновь взмолилась она. -- Да. Я понимаю, как Вам тяжело и неприятно, но вынужден настаивать. Мы должны разделить ложе, иначе брак не будет считаться совершившимся. Боюсь, у нас нет другого выхода. -- И Вы знали! -- гневно вскричала леди Ленора. -- С самого начала Вы знали, что придется это сделать, и не сказали мне! -- Да, миледи, -- грустно ответил Транквилий, -- наверно, я поступил не лучшим образом. Но я не думал, что сама мысль о том, чтобы разделить со мной ложе, так отвратительна для Вас... -- О Господи, при чем здесь это?! Вы -- красивый мужчина и вовсе мне не отвратительны. Я, я отвратительна! Мне страшно представить, что вы будете прикасаться ко мне, ласкать это черное, покрытое язвами тело... Транквилий, умоляю Вас, избавьте меня от этого! -- Вы все сказали? -- сурово спросил волшебник. Леди Ленора испуганно кивнула. -- А теперь послушайте меня. Вы правильно заметили -- с самого начала я знал, что нужно будет так сделать. И если пошел на это -- значит, согласен. Это Вы вбили себе в голову, что отвратительны, -- я же этого никогда не говорил. Да, Вы больны и несчастны, но не отвратительны. Я люблю Вас, и это единственное, что имеет для меня значение. Я хочу исцелить Вас, даже наперекор Вам самой. И, если понадобится, я возьму Вас силой. Надеюсь все же, до такого не дойдет... Транквилий смолк и устало вытер пот со лба. Леди Ленора смотрела на него как завороженная. -- Мне кажется, Вы так и не поверили, что я люблю Вас, -- горько промолвил, наконец, Транквилий. -- Иначе Вы бы поняли, как мало значат для меня Ваши язвы. -- Вы правы, -- вдруг сказала леди Ленора, -- я не поверила Вам. Но теперь, кажется, верю. И я согласна выполнить свой супружеский долг. Но, прошу Вас, давайте подождем, когда стемнеет... -- Благодарю Вас, миледи, -- с чувством сказал волшебник. XVIII Когда Транквилий проснулся, он поспешно взглянул на жену, лежащую рядом, и надежды его рассыпались в прах. Черная проказа никуда не исчезла -- язвы по-прежнему покрывали леди Ленору. Что-то пошло не так, и волшебник не знал причину. Он сел на постели и закрыл лицо руками, пытаясь собраться с мыслями. Прошедшая ночь была сущей пыткой. Леди Ленора позволила ему сделать с собой все, что нужно, но ни ему, ни ей это не доставило ни малейшей радости. Ее тело, одервеневшее, зажатое, казалось, молило об одном: пусть это кончится как можно скорее! И Транквилий, не желая причинять лишние страдания, торопился и был небрежен. Честно говоря, и сам он, оказавшись в постели с женщиной, сплошь покрытой коростой, не чувствовал особой страсти. Конечно, он храбрился перед леди Ленорой накануне, когда утверждал, что вовсе не замечает ее язв. На самом деле, порой ему становилось очень не по себе. Транквилий надеялся, что хотя бы смог скрыть это от жены. Но неужели все было напрасно? Неужели он где-то просчитался? Транквилий покачал головой: если так, леди Ленора никогда не простит ему ошибку. Он потянулся за одеждой и замер. Стена напротив была просто стеной из серого камня, никакой коросты на ней не было. Транквилий обвел взглядом комнату и нигде не увидел даже следов черной проказы. Тогда он поспешно оделся и бросился к окну. Утреннее солнце заливало склон холма, покрытый нежной, только что пробившейся травкой. На деревьях, уже не черных, появились крохотные клейкие листочки. В небе с громким щебетом носились ласточки. Проклятие оставило эту землю. -- Значит, все было не зря! -- прошептал волшебник. На глазах его блеснули слезы радости. Он обернулся -- и встретил взгляд леди Леноры. Приподнявшись на локте, она следила за ним -- напряженно, недобро. Транквилий сделал вид, что не заметил этого. -- Доброе утро, дорогая! -- воскликнул он с улыбкой. -- Вставайте скорей и взгляните: Ваша земля вновь стала прежней! -- А я -- нет! -- отрезала леди Ленора. -- Хотя сделала все, что Вы потребовали. Чего же еще Вам не хватает, чтобы снять с меня проклятие? -- Да, Вас мне действительно не удалось излечить, -- покорно согласился Транквилий. -- Но зато мы излечили Вашу землю. Разве это совсем не радует Вас? -- Не очень, -- отозвалась она. -- Особенно когда я вспоминаю, чем мне пришлось за это заплатить. Ее слова больно хлестнули Транквилия. Он помрачнел и проговорил: -- Не Вам одной пришлось платить, миледи. Я тоже кое-чем пожертвовал. Например, своей свободой. -- Ах, вот оно как! -- воскликнула леди Ленора.-- Значит, я была права, когда говорила, что Вы не очень-то жаждете заключать этот брак! Транквилий почувствовал, что угодил в ловушку. Он примирительно сказал: -- Давайте не будем считаться, это просто глупо! Сейчас имеет значение только то, что я -- Ваш муж, а Вы -- моя жена. И я люблю Вас, на самом деле люблю, что бы Вы ни думали об этом. -- Да, Вы -- мой муж, а я -- Ваша жена. С этим уже ничего не поделать. Но, как бы там ни было, я прошу Вас впредь ночевать в другой комнате. -- Отлично, миледи, -- сухо бросил Транквилий. -- Ваши желания полностью совпадают с моими! Он вышел и с грохотом захлопнул за собой дверь. XIX Нещадно нахлестывая коня, Транквилий стремительно мчался по вновь зеленеющим полям леди Леноры. Бешенство душило его, на глаза то и дело набегали злые слезы. Значит, вот какова ее благодарность за все, что он для нее сделал! Он пожертвовал ради нее всем, что имел, а у нее не нашлось для него даже доброго слова! Конь под волшебником споткнулся. Оторвавшись на миг от горестных размышлений, Транквилий увидел, что бока несчастного животного покрыты кровью и пеной. Он едва не загнал коня насмерть. Транквилий позволил коню перейти на шаг и ласково потрепал его шею: -- Прости, дружок! Конечно, ты не виноват, что леди Ленора так жестока! Когда конь немного остыл после бешеной скачки, Транквилий спрыгнул наземь и сел под цветущим деревом. Он тоже чувствовал себя загнанным насмерть. Почему же, почему замужество не излечило леди Ленору? Почему подействовало только на то, чем она владела? Он сделал все, что мог. Разве не так? И какого черта она попрекает его тем, что он не хотел на ней жениться?! Все равно ведь женился! Ради нее, ради того, чтобы она стала здоровой! Что еще может иметь значение? Он любит ее, любит сильнее, чем что бы то ни было в этом мире... И вдруг Транквилию показалось, что земля уходит у него из-под ног. Это ложь. Он лжет сам себе. Куда больше, чем леди Ленору, он любит свою свободу. Да, он женился на ней, но не по своей воле, а потому что не было другого выхода. И леди Ленора, как истинная женщина, почувствовала эту фальшь. Его любовь была похожа на сделку. Разве не мечтал он, как отправится в новое путешествие, едва леди Ленора исцелится? Он, словно скряга, трясся над своей свободой и стал ее рабом, когда мог целиком отдаться любви и стать по-настоящему свободным... Транквилий застонал -- каким он был трусом! Он столько говорил о любви, толком не зная, что это такое. Теперь он понимал: любовь -- это отречение. Когда любишь, отдаешь всего себя другому человеку. И не ждешь ничего взамен. Но он боялся силы настоящей любви. А без любви брак мертв. Немудрено, что проклятие не оставило леди Ленору! Разве сегодня ночью он вел себя так, как должно любящему? В его сознании соседствовали две разных женщины: одна -- прекрасная, которую он любил и желал, и другая -- омерзительная, которую он терпел, в надежде обрести первую. Но на самом деле обе женщины были единым целым, и, любя одну, нельзя было не любить и другую. Теперь Транквилий видел это ясно. Волшебник поспешно вскочил. Он должен немедленно вернуться в замок и просить прощения у леди Леноры. О Боже, только бы она простила его! ХХ Едва Транквилий вбежал в двери замка, он увидел леди Ленору, которая спускалась по лестнице, тяжело опираясь на перила. -- Транквилий! -- воскликнула она немного смущенно. -- Я услышала, как Вы подъехали, и решила встретить Вас. Я хочу попросить у Вас прощения... -- Но, миледи, -- перебил ее волшебник, -- это не Вы, а я должен просить прощения! -- Нет, дайте мне закончить. Я должна извиниться за то, что наговорила Вам сегодня утром. Это было жестоко и несправедливо. Я так раскаиваюсь, что обидела Вас! -- Увы, многие из Ваших упреков были справедливы... -- опустил голову Транквилий. -- Неправда! Во всем виновата я! Я сомневалась, что Вы любите меня, -- а сама даже не нашла в себе сил сказать Вам о своей любви. Но теперь, пока не поздно, я хочу, чтобы Вы знали: я люблю Вас. Очень люблю! -- Ленора! -- выдохнул растроганный Транквилий и хотел заключить ее в объятия, но она отстранилась. -- Подождите! Я еще не все сказала. Когда Вы уехали, я долго думала и поняла: Вы были правы. Я на самом деле вбила себе в голову, что отвратительна. Из-за этого я и не могла поверить, что Вы меня любите. Мне казалось, что такую, как я, невозможно любить. Я сама себя заключила в клетку, из которой не было выхода. Вы протягивали мне руку помощи, а я из упрямства и гордыни отталкивала ее. А сегодня ночью... я так себя запугала, так боялась показаться Вам отвратительной... Я не смогла, как мне того хотелось, ответить на Вашу любовь. -- Ленора, -- сокрушенно сказал Транквилий, опускаясь перед ней на колени, -- я тоже должен повиниться перед Вами. Вы были правы, когда сказали, что я не хотел жениться на Вас. И я скажу Вам, почему: я боялся потерять свою свободу. Но теперь я хочу по своей воле отдать и мою свободу, и всего себя в Ваши руки. Я -- Ваш, и ничего не прошу взамен! Не вставая с колен, не поднимая лица, он молча ждал, что она ответит. Вдруг он почувствовал, как нежная рука опустилась на его голову, мягко взъерошив волосы. -- Транквилий! -- донесся до него тихий шепот. -- Я тоже хочу быть Вашей... Он поднял голову и увидел прекрасные глаза, яркие, словно весеннее небо. Они смотрели на него так ласково, они звали. И когда Транквилий поцеловал леди Ленору, он не думал о том, есть ли язвы на ее губах, -- он знал лишь, что любит ее, любит всей душой. А леди Ленора, отвечая на поцелуй, забыла обо всем, кроме желания любить и быть любимой. XXI Они не спали всю ночь и только на рассвете ненадолго забылись сном, не выпуская друг друга из объятий. А когда Транквилий пробудился, то увидел, что на его плече мирно покоится русая головка прекраснейшей из женщин. Не помня себя от счастья, он провел рукой по белоснежной шее, по точеному плечу -- и подивился гладкости ее кожи. Он долго смотрел на нее и не мог наглядеться. Потом он стал целовать ее сомкнутые веки, желая вновь заглянуть в чудесные голубые глаза. Наконец, леди Ленора проснулась. И первое, что она увидела, была ее белая рука, лежащая на груди мужа. Леди Ленора вскрикнула и поднесла руку к лицу. -- Не может быть, не может быть! -- снова и снова повторяла она, плача от радости. Потом, когда волнение немного улеглось, леди Ленора обратила к Транквилию светящееся любовью лицо и сказала: -- Это Вас я должна благодарить! Когда б не Вы, я никогда не стала бы прежней. Ваша любовь исцелила меня! -- Вы сделали для меня еще больше! -- отозвался волшебник. -- Только благодаря Вам я смог обрести себя! Так заканчивается история о последнем странствии Транквилия -- ибо с тех пор он перестал быть странником. Всю оставшуюся жизнь волшебник провел рядом с леди Ленорой. Господь наградил их за все перенесенные испытания долгой и счастливой жизнью. Умерли они в один день. И не правы те, кто считает, будто Транквилий много потерял, оставшись навсегда возле юбки. Сам он только смеялся над подобными речами и повторял, что нашел в леди Леноре куда больше, чем просто жену. * * * Когда я закончил мой рассказ, Господь, следивший за ним очень внимательно, ободряюще улыбнулся и проговорил: -- Ну что ж, весьма неплохо для начала! Зло попрано, добро торжествует -- так и должно быть. И Мне особенно нравится, что именно любовь оказалась лучшим лекарством! -- Поверишь ли, история эта случилась на самом деле. Я знал их обоих, и Транквилия и леди Ленору. Конечно, кое-что я изменил и приукрасил, но суть осталась прежней. -- Я рад, -- сказал Всевышний, -- что на свете еще есть люди, подобные Транквилию. Что может быть лучше бескорыстной помощи ближнему! Эти слова кое-что мне напомнили, и я дерзнул возразить: -- Но не всегда. Порой помощь ближнему оборачивается большим несчастьем! -- Быть может, ты и прав. Когда же так бывает? -- Если помощь используют во зло. И я знаю одну историю, повествующую об этом. Не желаешь ли услышать ее? -- Охотно, -- ответил Он. -- Особенно если твоя история назидательна. История о барде Тириэле Случилось это во времена, когда волшебство еще не покинуло мир, а песни ценились дороже золота. Тириэль был прославленным бардом, придворным певцом князя Эймрата. Немало песен сложил он, и некоторые поют до сих пор. А в мастерстве игры на лютне не было и нет ему равных. Но за этот дар заплатил он седыми волосами. Вот как это было. Однажды солнечным весенним утром Тириэль, которому в ту пору минуло тридцать лет, задумчиво брел по лесу, прислушиваясь к пению птиц. Лес этот был велик и древен, и ходили про него разные смутные слухи. Тириэль забрел уже довольно далеко, из светлых дубрав -- в сумрачный ельник, когда до него вдруг донеслись дивные звуки. Сначала он подумал, что это поет какая-то незнакомая птица, но потом начал разбирать слова и понял -- так может петь только человек. Поспешив на голос, Тириэль увидел между деревьями просвет и вышел на заросшую бурьяном прогалину. Посредине ее лежал большой черный камень, похожий на древний алтарь, а рядом с ним стояла девушка и пела. Песня ее была знакома Тириэлю: о королеве эльфов, полюбившей смертного, который отверг ее любовь. Тириэль долго стоял в тени дерева и слушал, все больше убеждаясь, что голоса прекраснее он не слышал никогда. В нем были и звон капели, и журчание говорливого потока, и щебет птиц, и серебристый шум березовой листвы. Тириэль подумал, что стоило жить только ради того, чтоб услышать такое чудо, а свое собственное пение он не мог вспоминать иначе, как со стыдом. И в сердце своем дал он клятву больше не петь никогда. Наконец, Тириэль шагнул вперед, и девушка, увидев его, смутилась и смолкла. Она была очень худенькая и совсем молодая, на вид не старше семнадцати лет. У нее были черные волосы, серые глаза и ослепительно белая кожа, казавшаяся прозрачной. Одежда на ней давно превратилась в лохмотья, а взгляд был грустный и потерянный. Когда Тириэль приблизился, она сжалась в комочек, словно испуганный звереныш. -- Не бойся, дитя! -- сказал Тириэль. -- Я услышал твое дивное пение, и оно поразило меня до глубины души. Я -- бард, и пение всю жизнь было моим ремеслом, но сегодня я понял, как мало умею. Прошу тебя, скажи, как твое имя? -- Лойсинн, -- тихо ответила девушка. -- Кто научил тебя петь, Лойсинн? -- Никто. -- У тебя есть родные, друзья? -- Нет. -- Совсем никого? Я вижу, тебе плохо живется. Когда ты последний раз ела? -- Не помню. -- Бедное дитя! С твоим чудесным даром ты должна бы есть на золоте и одеваться в шелка! Ну ничего, мы это исправим. Послушай меня, Лойсинн! Ты очень хорошо поешь и могла бы зарабатывать этим на жизнь. Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной. Мой голос по сравнению с твоим -- ничто, но я неплохо играю на лютне. Я -- Тириэль, придворный бард князя, и я клянусь, что желаю тебе только добра. Ты веришь? -- Да, -- ответила Лойсинн не очень уверенно, но перестав дрожать. -- Ты пойдешь со мной? -- Да, -- сказала она тихо. Так Тириэль встретил Лойсинн. С тех пор вся его жизнь пошла иначе, но нельзя сказать, что счастливее. Началось все с того, что вскоре Тириэль перестал быть бардом князя. Не прошло и недели, как его господин, человек еще нестарый и крепкий, неожиданно захворал какой-то странной болезнью и умер. Сын его, новый князь Эймрата, не пожелал оставить Тириэля при себе, хотя раньше очень любил его песни. Он намекнул Тириэлю, что если бы тот пел сам, как прежде, и прогнал чужачку Лойсинн, то мог бы остаться. Бард с негодованием отверг это предложение. Чудесный голос Лойсинн значил для него больше, чем княжеское золото. За эти дни Тириэль успел очень привязаться к Лойсинн. Она же оставалась все такой же грустной и тихой, мало говорила, еще меньше ела и никогда не смеялась. Тириэль жалел ее, считая, что причина ее грусти -- большое горе. Поэтому он старался быть с ней мягок и надеялся, что время и доброта излечат ее раны. Он заметил, что люди недолюбливают и избегают Лойсинн, и в душе проклинал их жестокость. Все признавали, что Лойсинн прекрасно поет, но слушать ее не любили. Это было выше разумения Тириэля. Но он твердо, наперекор всему решил добиться для Лойсинн славы и богатства. Быть может, уже тогда он полюбил ее, хотя и не думал об этом. Покинув княжеский двор, Тириэль и Лойсинн стали ходить по ближним селениям и петь на свадьбах и праздниках. Но если раньше люди зазывали Тириэля к себе и гордились, если знаменитый бард посещал их, то теперь, когда с ним была Лойсинн, они смотрели на него косо, а то и вовсе гнали прочь. "Приходи один! -- говорили они. -- Бард Тириэль для нас всегда желанный гость. А вот чужачки нам не надо!" Горько было Тириэлю видеть такую черствость и несправедливость. К тому же, он был небогат, а заработки случались все реже и реже. Не раз он жалел, что дал клятву никогда не петь, но мысли о Лойсинн и ее дивном голосе придавали ему стойкость. Теперь он знал, что любит ее, но молчал о своей любви. Лойсинн за это время изменилась. Лохмотья она давно сменила на платье из серого шелка, худоба ее уже не была столь сильной, а в глазах порой что-то загоралось. Но молчалива она была по-прежнему и на невзгоды никогда не роптала. Однажды, уже осенью, Тириэля неудержимо потянуло в лес. В то время он слагал балладу о своей несчастной судьбе, а лесная тишина всегда приносила ему вдохновенье. Поэтому, оставив Лойсинн в их маленьком домике, он пошел в тот самый лес, где когда-то встретился с ней. Точно так же, как полгода назад, брел Тириэль по лесу, только не слышно было птичьего щебета, а под ногами шуршала палая листва. Долго бродил Тириэль, подбирая рифмы, и уже под вечер вышел на опушку, где встретил странного незнакомца. Этот человек средних лет был высок ростом, белокур и одет в ярко-синюю длиннополую одежду. По виду он напоминал чужеземца -- странника или купца. Лицо у него было приятное и благородное, а взгляд, казалось, пронзал до глубины души. Завидев Тириэля, незнакомец окликнул его по имени, поклонился и заговорил. Он назвался Ойниром и сказал, что родом он издалека и странствует по земле в поисках мудрости и красоты. О мастерстве Тириэля он давно наслышан, и теперь явился в этот край, чтобы послушать его пение. Тут незнакомец еще раз поклонился и попросил Тириэля уважить его желание и спеть что-нибудь. Тириэль был польщен такой просьбой, но помнил о Лойсинн и своей клятве и потому ответил: -- Я был бы рад спеть, но недавно я дал клятву не петь никогда, и теперь могу только сыграть для тебя на лютне. А если ты действительно ищешь красоту, я могу проводить тебя к деве, голосу которой завидуют ангелы. Имя ей -- Лойсинн. Ойнир нахмурился: -- Как мог певец дать клятву не петь? Разве может земля не родить, а небо не проливаться дождем? Клятва эта нечестива, и не стоит ее исполнять. -- Но я дал ее, и исполню, -- возразил Тириэль. -- Когда я услышал, как поет Лойсинн, я понял, что мой голос жалок и смешон. Тогда и дал я эту клятву. -- Одна красота не может быть лучше другой, -- проговорил Ойнир. -- Пусть эта дева поет прекрасно, ты сам -- певец, и люди любят твои песни. Твой дар дан тебе свыше, и отвергать его -- кощунство. Поэтому и сказал я, что эта клятва нечестива. Прошу тебя, забудь о ней и порадуй меня своим пением. Я награжу тебя так щедро, как ты и не мечтаешь. В душе Тириэль давно жалел о поспешной клятве. Петь для него было величайшей радостью; лишившись ее, он истосковался. К тому же Ойнир с первого взгляда пробудил в нем уважение и приязнь, и Тириэлю не хотелось огорчать его отказом. Да и награда была бы очень кстати. Поэтому Тириэль подумал немного и согласился. Он достал из заплечного мешка лютню, сел на поваленное дерево и запел песню о деве, провожающей суженого на суровую битву. Странное дело! Стоило ему только тронуть струны, как он почувствовал, что в душе его родилась неведомая сила. А когда он запел, то словно сам был той девой, ибо горечь разлуки и тоска звенели в его голосе. На мгновенье Тириэль даже увидел всадника на боевом коне, выезжающего за ворота замка, и белое пятно девичьего платья на стене. И когда голос его умолк под тихий перебор струн, Тириэль не сразу очнулся, пораженный увиденным и испытанным. Молча сидел он погруженный в себя, когда услышал мягкий голос Ойнира: -- Да, Тириэль, ты достоин зваться бардом! Давно никто не приносил мне такой радости, как ты сейчас. Прошу тебя, спой еще что-нибудь! Тогда Тириэль запел о ратнике, князь и дружина которого полегли в жестокой сече, а он единственный успел укрыться в лесу. И вновь сила пришла к барду. Он видел поле, над которым каркали вороны, и множество мертвых витязей в изрубленных доспехах. Он видел, как один из них, израненный, проливает слезы и стенает у лесного ручья. И голос Тириэля был полон скорби, словно он сам был тем ратником. А когда он допел до конца, Ойнир сказал ему: -- Прекрасна песня, прекрасен певец! А теперь позволь мне высказать последнее желание. Давно мечтаю я услышать песню, сложенную в этих краях -- о королеве эльфов, полюбившей смертного. Прошу тебя, спой мне ее! -- Нет! -- воскликнул Тириэль. -- Попроси меня спеть любую другую песню, и я с радостью исполню твое желание. Но эту песню пела Лойсинн, когда я ее встретил, и мне никогда не превзойти ее искусство. Ты убедил меня отказаться от моей клятвы, но не требуй от меня слишком многого. -- Разве плохо ты пел сейчас? -- возразил Ойнир. -- Разве так мало у тебя веры в свое мастерство? Пусть страх покинет твою душу, -- продолжал он, кладя руку на чело барда, -- пусть в ней останется только жажда красоты и вера! Пойдем! И он повел удивленного Тириэля вглубь леса. Бард послушно следовал за Ойниром, чувствуя как покой и уверенность в своих силах разливаются в его душе. Он начал догадываться: все, что с ним происходит -- неспроста, да и Ойнир -- не простой смертный. Вскоре они вышли на прекрасную поляну, окруженную кленами в осенних уборах. Все здесь было залито теплым светом заходящего солнца. Посреди поляны лежал большой белый камень. Ойнир подвел Тириэля к нему и велел сесть рядом и прислониться к камню спиной. Тот подчинился и поразился ласковому теплу, струившемуся от камня. -- Ну, бард Тириэль, -- ласково сказал Ойнир, -- спой же мне песню о королеве эльфов! Тириэль тронул струны и запел. Никогда, ни до ни после, не был его голос так нежен и чист, никогда он не струился так плавно. И сила, что пришла к нему на этот раз, была огромна. Он увидел златокудрую деву, стройную и величавую, с лицом прекрасным, как сама Любовь. Она стояла рядом с ним, и казалось, порой ее чарующий голос вторил Тириэлю. А когда песня кончилась, она взглянула ему прямо в глаза, махнула рукой на прощание и медленно растворилась в лучах солнца. -- Что это было? Кто это был? -- взволнованно спросил очнувшийся Тириэль у Ойнира. -- Это была королева эльфов. На этом самом месте много лет назад она впервые спела эту песню. И сейчас она пришла послушать, как ее поет смертный. Мне кажется, она осталась довольна тобой. -- Странные вещи творятся в этом лесу... -- задумчиво проговорил Тириэль. -- Странные, но лес этот и сам странен. Далеко не все его тайны ты видел. Эта часть леса называется Священной Рощей, и эта поляна -- ее сердце. В стародавние времена здесь собирались друиды, и их волшебство до сих пор разлито в воздухе. Ты чувствуешь его? Тириэль молча кивнул, задумчиво глядя на белый камень. Тем временем солнце все больше склонялось к западу, и лучи его покинули поляну. Медленно опускались сумрак и прохлада. -- Вечереет... -- сказал Ойнир. -- Пора подумать о ночлеге. Прошу тебя, будь сегодня моим гостем, раздели со мной ужин и кров. Я остановился на постоялом дворе неподалеку. Тириэль, которому не хотелось расставаться с дивным странником, с радостью согласился. Не мешкая отправились они к постоялому двору и добрались туда, когда уже совсем стемнело. Освещенные окна радостно подмигивали путникам, обещая добрый ужин и отдых. Ойнир провел Тириэля в свою комнату и там, за бутылкой старого вина, долго рассказывал о чудесах земли, которых повидал немало. Тириэль и через много лет с восхищением вспоминал этот разговор и мудрость своего хозяина. Поужинав и наговорившись вдоволь, они легли спать. Тириэль долго не мог заснуть, но потом усталость навалилась на него, и он увидел странный сон. Он сидел за столом в огромном пиршественном зале какого-то замка. Вокруг сидело множество людей, у всех у них был изможденный вид и обтрепанная одежда. Едва успел Тириэль все это разглядеть, как из-за стола поднялась мерзкая скрюченная старуха, одетая в лохмотья. Указав на Тириэля черным узловатым пальцем, она заговорила визгливым голосом: -- Так это ты пел сегодня песню о деве? Плохо ты пел, певец из тебя никудышный. Голос-то хлипкий -- куда уж тебе! И так она долго насмехалась над Тириэлем, а люди вокруг роптали, а потом вскочили и хотели его убить. Но вдруг послышался громкий шум, словно тысяча человек колотили по чему попало, и толпа отступила, и все снова расселись по своим местам. Тогда вперед выступил маленький старикашка, такой же оборванный, как старуха, и сказал: -- Так это ты пел сегодня песню о ратнике? Ну и наглости у тебя, бесстыжий скоморох! Куда тебе петь -- иди к бабам за прялку! Снова толпа стала надвигаться на Тириэля, но опять послышался грохот и помешал им. Злобно глядя на него, они расселись за столом. Тут откуда ни возьмись среди них появилась Лойсинн. Она насмешливо поглядела на Тириэля и сказала: -- Напрасно ты пел песню о королеве эльфов! Куда тебе, жалкий пес, до моего искусства! Вновь толпа подступила к Тириэлю, и злобой горели их глаза, но послышался шум еще громче, и с жутким воем все они исчезли, а Тириэль проснулся. Он удивился, что тот шум, который он слышал во сне, никак не смолкает, огляделся кругом и вдруг увидел Ойнира, колотящего по всему, что только может греметь. -- Что ты делаешь? -- воскликнул Тириэль. -- Спасаю тебя, -- невозмутимо ответил Ойнир. -- Ты только что избежал страшной беды. Не рассказывай мне свой сон, я и так его знаю. И он слово в слово рассказал Тириэлю обо всем, что тот видел во сне. Тириэль молча слушал с разинутым ртом, не в силах уразуметь, что происходит и что ему делать. Рассказав все до конца, Ойнир сказал: -- Мы должны немедленно идти, вставай и следуй за мной. Возьми, это тебе пригодится. С этими словами он вытащил из складок своего одеяния два меча в синих ножнах и протянул один из них Тириэлю. Тот молча взял его, чувствуя, что для вопросов и споров нет времени. Они быстро выскользнули из дома и побежали к лесу. По дороге Ойнир приказал Тириэлю рубить мечом все, что он увидит, и ничего не бояться. Тириэль молча кивнул -- рядом со своим спутником он стал тверд и бесстрашен. Едва они приблизились к лесу, как странные тени бесшумно выскользнули из-за деревьев и накинулись на них. Это были духи в серых полуистлевших саванах, их глаза горели багровым огнем, а сморщенные рты жутко ухмылялись. Духи уже тянули к ним иссохшие хищные руки, и ужас сковал Тириэля, но Ойнир наотмашь рубанул ближнего мечом, и дух с воплем, леденящим кровь, пропал, оставив лишь лоскутья савана. Тогда Тириэль опомнился и, воодушевленный примером, стал рубить направо и налево. Вскоре раздался последний ужасный вопль, и только клочья савана на земле напоминали о духах. -- Быстрее! -- крикнул Ойнир и устремился вглубь леса. Тириэль смутно помнил, что было потом, да и не любил вспоминать. Казалось, они до бесконечности будут пробираться по ночному лесу, где чуть не из-за каждого куста высовывался новый призрак. Они вновь и вновь сражались с ними, убивали и мчались дальше. Во тьме Тириэль потерял всякое направление, но Ойнир, казалось, точно знал, куда им нужно, и спешил туда изо всех сил. Наконец, они увидели впереди свет костра и поспешили к нему. Только тогда Тириэль понял, где они. Это была та самая поляна, где Тириэль весной встретил Лойсинн. И Лойсинн вновь стояла там. В свете костра ее лицо казалось изможденным и тоскливым. Волосы перепутались и космами спадали на серое платье. Лойсинн ждала их и знала, кого увидит. Заслышав шаги, она подняла голову и жалобно сказала Тириэлю: -- Тириэль, Тириэль, защити меня! Умоляю, спаси меня и отведи домой! Вспомни, как на этом самом месте ты клялся, что желаешь мне только добра! Но не успел Тириэль ответить, как Ойнир, не говоря ни слова, ударил ее мечом прямо в сердце, и она упала с душераздирающим воплем. Тут разум Тириэля помутился от любви и скорби. Что-то крича, заливаясь слезами, он бросился к Лойсинн, проклиная Ойнира. -- Опомнись! -- крикнул Ойнир. -- Посмотри на нее! Тириэль взглянул и отпрянул -- там, где должно было лежать тело Лойсинн, были только клочья серого савана. В эти мгновенья скорби, муки и ужаса смоляные кудри Тириэля стали снежно-белыми. Когда Тириэль понял, кем была Лойсинн, он со стоном рухнул на землю и залился слезами. Ойнир подошел к нему, обнял за плечи и принялся утешать: -- Ну полно, полно! Все уже кончилось. Обмануться может каждый, а она обманула бы кого угодно. -- Что все это значит? -- сквозь рыдания спросил Тириэль. -- Умоляю, объясни мне, иначе я сойду с ума! -- Это место, -- помолчав, заговорил Ойнир, -- называется Черная Роща. Она почти такая же древняя, как Священная, но ее история совсем иная. Когда-то некроманты приносили здесь, на этом алтаре, -- он указал на черный камень, -- человеческие жертвы. И та, которую ты знаешь как Лойсинн, была одной из них. Она была очень могущественна и искусна в черной магии. Голос у нее уже тогда был прекрасный, и она задумала страшное дело. Она научилась делать песни орудием смерти и так находить для себя души новых слуг. Не одно столетие она, давно мертвая как человек, но все еще живая, совершенствовалась в этом черном искусстве. И когда она достигла в нем высот, она решила, что пришло ее время. Ей нужен был помощник, и она выбрала тебя, зная, как дорого для тебя искусное пение. Она явилась тебе и обольстила своим чудесным голосом и невинным видом. Ты сделал как раз то, что ей было нужно -- отвел ее к людям. Первой ее жертвой пал князь Эймрата. Но люди чувствуют злую силу, потому они и стали избегать ее. А ты, ослепленный, еще осуждал их! -- О, если б я знал! -- воскликнул Тириэль. -- Вина моя так велика, что я не знаю, смогу ли заслужить прощение! -- Ты повинен только в неосторожности и слепоте, -- мягко сказал Ойнир. -- Успокойся, теперь она мертва навсегда и опасности для людей больше нет. А прощение ты уже заслужил, помогая мне сегодня