ия. Со стесненным сердцем смотрел Конрад на каменные твердыни, -- стесненным от радости, что наконец добрался до желанной страны, но и не только. Ибо в эту минуту в его душе родилось какое-то жуткое предчувствие. Но Конрад был молод, крепок духом, и, отогнав непрошеные мрачные мысли, твердой рукой направил коня на узкую горную тропу. Здесь, в горах, стало сложнее найти гостеприимный очаг. Народ тут жил по большей части совсем нищий, и путешественникам часто приходилось довольствоваться овсяной лепешкой на ужин и охапкой соломы вместо постели. Горцы были суровы и немногословны, словно мрачная природа того края наложила на них свой отпечаток, но обычаи гостеприимства чтили свято, и вовсе не недостаток радушия был причиной такой скудости, а только бедность. Томас и Уильям все чаще принимались ворчать, мол, не пора ли поворачивать к дому, но Конраду нравились и горы, и люди, здесь живущие, -- он и слышать не хотел о возвращении. Так, мало-помалу, они продвигались все дальше на север, пока однажды вечером не остановились на ночлег у бедного пастуха. Из всех нищих хижин, что они повидали, эта была самой нищей, а хозяин ее был настолько угрюм и молчалив, что за весь вечер не произнес и десятка слов. На Конрада он смотрел редко, а когда все же поднимал на него взгляд, в глазах его было беспокойство, словно он хотел что-то сказать, но не решался. Наконец, утром, перед самым отъездом, когда Конрад уже вскочил на коня, пастух подошел к нему и сказал, глядя прямо в глаза: -- Рыцарь, опасайся Бааван Ши! -- Что это за Бааван Ши, и почему я должен опасаться? -- спросил удивленный юноша. -- Это самая жуткая и кровожадная тварь на свете! -- ответил пастух. Конрад понял, что пастух говорит об очередном сверхъестественном чудовище, а он уже немало наслушался всяких россказней о них и не хотел слушать новые. Поэтому он вежливо поблагодарил за предупреждение и попрощался. Отъехав немного, Конрад обернулся и увидел, что пастух с тревогой смотрит ему вслед. Ворон сел на можжевеловый куст возле хижины и хрипло, насмешливо закаркал. И снова тень предчувствия омрачила сердце Конрада. Но он, подумав, что это -- последствия дурно проведенной в душной хижине ночи, не обратил на тоскливые мысли внимания и поспешил догнать своих оруженосцев. III От хижины пастуха дорога полого шла вниз, пока не спустилась в узкую долину, зажатую между двух выщербленных временем скал. Солнечные лучи почти не достигали ее, она была сумрачна и прохладна. По дну долины бежал быстрый горный поток, шумевший и бурливший на перекатах. Кое-где росли чахлые от недостатка света деревья. Дорога, идущая вдоль реки, была каменистой, но довольно ровной. Конрад ехал молча, опустив голову и прислушиваясь к цоканью копыт своего коня по камням. В голове его теснились жуткие образы Бааван Ши, порожденные разыгравшимся воображением. То чудовище представлялось ему огромным червем, то -- кошмарным трехглавым псом, то -- великаном с рогатой головой. Конрад начинал уже жалеть, что не расспросил пастуха об этом чудище поподробнее -- ведь явь, скорей всего, оказалась бы куда безобиднее вымыслов, мучающих его. Внезапно Конрад остановил коня, знаком приказал остановиться оруженосцам и насторожился -- что-то было не так. Юноша прислушался, и ему показалось, что вокруг слишком тихо. Сейчас, когда смолкли шаги коней, тишину в долине не нарушал ни один звук, кроме шума бурлящей воды. Конрад огляделся по сторонам, посмотрел на небо: ни птицы, ни другой живой твари не было видно вокруг. Даже ветра не было в долине. Тишина и безжизненность вызывали содрогание. Оруженосцы, казалось, ничего не замечали, и Конрад тронул коня, чтобы долгой остановкой не вызвать вопросов, на которые он не смог бы ответить. В этот миг тишину нарушил звук хлопающих крыльев -- то летел огромный черный ворон. Конраду на миг показалось -- тот самый, которого он видел у хижины пастуха, но потом он подумал, что такого просто не может быть. Ворон летел низко, кося в сторону людей черным глазом-бусиной, а пролетая над Конрадом, хрипло и торжествующе каркнул. Пролетев еще немного, ворон сел на дорогу невдалеке от Конрада и вдруг исчез, -- а на его месте появилась девушка в зеленом платье. Конрад застыл, не веря своим глазам; Уильям за его спиной охнул, а Томас вполголоса выругался от неожиданности. Тем временем девушка грациозно подошла к Конраду и с легким поклоном проговорила, не обратив внимания на то, что Конрад и его спутники поспешно осенили себя крестным знамением: -- Приветствую тебя, доблестный рыцарь! IV Не в силах сразу ответить девушке, Конрад пораженно рассматривал ее. Она была высока и стройна; ярко-зеленое, очень длинное, богато расшитое золотыми цветами платье пышными складками охватывало ее тонкий стан. Голова девушки была непокрыта, и ее чудесные волосы, рядом с которыми и золото показалось бы тусклым, свободно ниспадали почти до самой земли. Лицо у нее было белее слоновой кости, а огромные глаза -- зеленее изумрудов. Нежные алые губки приветливо улыбались, и была она так очаровательна и мила, когда смотрела на Конрада, ожидая ответа, что юноша невольно залюбовался ею. Дар речи, наконец, вернулся к нему, и Конрад ответил так вежливо, как только мог: -- Привет и тебе, прекрасная дева, так напугавшая нас своим неожиданным появлением! Скажи, разве не ты только что была тем черным вороном? Нимало не смутившись, девушка рассмеялась и ответила: -- А, так вот почему ты и твои спутники осенили себя крестом! Я вижу, вы нездешние -- скотты так привыкли к разному волшебству, что таким пустяком их не удивишь! Да, ты прав, я умею оборачиваться в разных птиц... Но, -- добавила она, укоризненно глядя на Томаса, снова перекрестившегося, -- это вовсе не значит, что меня нужно бояться! Конрад счел нужным вступиться за Томаса: -- Не сердись на него, девица, к твоим речам и вправду нужно привыкнуть. Ты права, мы не здешние. Я -- Конрад из Кента, а это мои верные слуги. Могу ли я спросить о твоем имени? -- Мое имя -- Морлана, -- ответила девушка, -- и я -- родная племянница феи Морганы, если ты слыхал о такой. -- Моргана? -- пораженно воскликнул Конрад. -- Та самая Моргана, жившая во времена Короля Артура? -- Она самая, -- скромно подтвердила девушка. -- Но я хотела бы объяснить, почему я появилась пред тобой так неожиданно. О рыцарь, я прошу твоей помощи и защиты! С этими словами Морлана неожиданно упала перед Конрадом на колени. Юноша поспешно соскочил с коня и помог ей подняться, взволнованно говоря: -- О дева, не тебе падать предо мной на колени! Хоть ты и ошибаешься, называя меня рыцарем -- я еще слишком молод и не заслужил золотых шпор -- я обещаю помочь тебе, если только это в моих силах! Морлана одарила его нежным взглядом огромных, полных слез глаз, и Конрад почувствовал, что краснеет. Потом она заговорила, и ее чарующий голос проник в самые тайные глубины души юноши: -- Конрад из Кента, хоть ты и молод, но вижу я на твоем челе знаки грядущих великих деяний! И кто знает, быть может, сегодня ты совершишь первое из них! Эти слова разожгли в душе Конрада тайную страсть. Как и все юноши, он мечтал о подвигах и славе, и, услыхав о знаках великой судьбы на своем лице, возгордился, словно уже заслужил ее. Он удивлялся, как это никто до сих пор не разглядел его величия, которое эта прекрасная и мудрая дева увидела сразу. Пылко и нетерпеливо он попросил Морлану рассказать, что за помощь ей требуется, чувствуя, что сегодня он мог бы убивать драконов дюжинами. V Печально вздохнув, Морлана сказала: -- Рассказ мой будет короток. Мой дворец неподалеку отсюда. В нем немало богатств: драгоценные каменья, ткани, волшебные вещи, доставшиеся мне по наследству. Но самое ценное, что есть во дворце -- книга заклинаний. Ее подарила мне Моргана, моя тетка, и с помощью этой чудесной книги я приобрела власть над всем сущим. Вчера я с утра покинула дворец, оставив книгу крепко запертой в ларце, а вернувшись вечером, увидела, что дом мой разграблен. Жуткое чудовище, живущее в этих горах, ворвалось во дворец и, перебив немало моих верных слуг, унесло в свое логово множество сокровищ. Но самое ужасное -- пропала моя книга! Если б чудовище не украло и ее, я могла бы сама, с помощью могущественных заклятий, отомстить и вернуть все свои драгоценности. Но теперь -- о, горе! -- книга пропала, и я бессильна вернуть и ее, и все остальное! Поэтому я так обрадовалась, когда узнала, что доблестный рыцарь странствует в наших краях. Я поспешила ему навстречу, обернувшись вороном, чтобы сократить свой путь. И теперь, Конрад из Кента, я умоляю тебя: покарай чудовище и верни мне книгу! Ты заслужишь мою вечную благодарность, богатые дары, а главное -- славу храброго воина, которая разнесется по всему миру! Сверкнув очами, Конрад воскликнул: -- Клянусь тебе, Морлана, гнусный вор будет наказан! И не ради богатых даров и славы буду я биться с чудовищем, но потому, что защищать обиженных -- святая обязанность каждого рыцаря. Но скажи мне, Морлана, -- добавил он, словно его осенила догадка, -- как зовется это чудовище? Быть может, имя ему -- Бааван Ши? Девушка бросила на Конрада быстрый взгляд и странно рассмеялась: -- Да, его и впрямь зовут так. Откуда ты знаешь? -- Я уже слыхал о нем. Мне говорили, что это самая кровожадная тварь на земле. Так ли это, Морлана? Поведай мне, как выглядит Бааван Ши? Лицо Морланы стало недобрым, она молчала, и Конрад решил, что ей так ненавистно это чудище, что она не хочет даже говорить о нем. Но потом она все же сказала: -- Еще сегодня ты увидишь его своими глазами и сам решишь, есть ли твари кровожаднее. Уж не боишься ли ты, Конрад из Кента? -- Я? -- оскорбленно вскинулся юноша. -- Чего мне бояться? Кем бы ни был Бааван Ши, клянусь, ему не уйти от меня! Мы немедленно пойдем к его логову! VI Морлана оглянулась на оруженосцев, которые с открытыми ртами слушали их разговор, и сделала Конраду знак подойти поближе. Он повиновался, и она зашептала тихо-тихо: -- Послушай моего совета, Конрад из Кента: прикажи своим оруженосцам дожидаться нас здесь. Если они пойдут с тобой, тебе придется разделить с ними славу. -- Почему? -- спросил Конрад. -- Рыцарю негоже странствовать без оруженосцев. Я прикажу им не вступать в сражение с чудовищем, и они не посмеют ослушаться. Они всего лишь слуги. -- О, Конрад, -- покачала головой Морлана, -- ты еще молод и не знаешь, какие злые у людей языки. Найдутся злопыхатели, которые скажут, что без двух оруженосцев такой неопытный мальчишка никогда не справился бы с чудовищем. И хотя на твоих слугах не будет вины, они невольно омрачат блеск твоей славы. Сделай, как я советую, и никто не посмеет очернить тебя. Конрад помрачнел при мысли, что кто-то сможет опорочить его подвиг, и сказал: -- Ты права, девица! Я сделаю как ты говоришь. И он повернулся к оруженосцам: -- Вы слышали рассказ этой благородной девы? Я отправляюсь вместе с ней к логову Бааван Ши, а вам приказываю дожидаться меня здесь. Если я не вернусь до заката -- переночуйте у того пастуха, что приютил нас сегодня, а утром я приду прямо к его хижине. Томас, донельзя удивленный таким приказом, осмелился возразить: -- Господин, мы не можем так поступить. А вдруг тебе понадобится наша помощь? Твой отец для того и послал нас с тобой, чтобы мы оберегали твою жизнь и не отставали от тебя ни на шаг. Позволь нам и на этот раз последовать за тобою, тем более что дело, за которое ты взялся, опасно. -- Я не ребенок, -- гневно воскликнул Конрад, -- и не нуждаюсь в няньках! Делайте так, как я сказал! -- Господин, -- попросил Томас, -- позволь сказать тебе пару слов наедине. Конрад нехотя приблизился к нему, и верный оруженосец зашептал ему на ухо, поминутно оглядываясь на Морлану: -- Господин мой, прошу тебя, не верь этой женщине. Она колдунья, и у нее недобрые глаза. Кто знает, правда ли все то, что она рассказала? Лучше бы тебе совсем не ходить с ней, а уж тем более негоже идти одному. Ведь это она подговорила тебя, чтобы ты оставил нас здесь? Интересно, для чего ей это понадобилось? Подумай -- а не собирается ли она заманить тебя в ловушку? -- Замолчи, негодяй! -- прервал его разъяренный Конрад. -- Как ты смеешь клеветать на даму столь благородную и прекрасную! Посмотри на нее -- разве весь ее чудесный облик не подтверждает ее слова? -- Да... Облик... -- задумчиво проговорил Томас. -- А знаешь ли, господин, что мне показалось? Когда она упала на колени, ее длинное платье немного приподнялось, и, клянусь спасением моей души, я увидел, что вместо ног у нее -- маленькие копытца! В ответ Конрад наотмашь ударил его по щеке. Томас пошатнулся и едва удержался на ногах, на глаза его навернулись слезы боли и обиды. Уильям в страхе и недоумении смотрел на своего господина, который всегда был добр со слугами и ни разу ни на кого не поднял руку. Никогда еще он не видел в его лице такой злобы. -- Скотина! -- задыхаясь от гнева прошипел Конрад. -- Быть может, это отучит тебя заглядывать под юбки знатным дамам! Клянусь, если еще раз я услышу от тебя подобную мерзость -- можешь прощаться со своей жалкой жизнью! А теперь -- замолчи и выполняй мой приказ! Он резко повернулся и подошел к Морлане, которая стояла поодаль, спокойная и невозмутимая. -- Благородная Морлана, -- сказал он почтительно, хотя голос его все еще дрожал после яростной вспышки, -- я готов следовать за тобой! -- Прекрасно, Конрад из Кента! -- сказала она, ласково улыбнувшись. -- Будет лучше, если коня ты оставишь со своими слугами -- там, куда мы направляемся, ему не пройти. Конрад сделал знак Уильяму, и тот торопливо подхватил поводья коня, боязливо косясь на юношу. -- Куда же мы направляемся? -- спросил Конрад. -- Сначала -- по этой дороге, через долину, а потом -- наверх, в горы. Там ты и увидишь Бааван Ши! С этими словами Морлана сделала Конраду знак следовать за собой, и он поторопился вслед за ней, навстречу своему первому подвигу. VII Долго шли они в молчании, дева -- впереди, Конрад -- чуть поодаль. Конрад был мрачен: теперь, когда гнев схлынул, он чувствовал стыд за то, что ударил верного слугу, много лет честно служившего его семье. Юноша никак не мог забыть полный слез взгляд Томаса и побледневшее, испуганное лицо Уильяма -- никто и никогда не смотрел на него так. И Конрад искренне каялся в своем поступке. Пусть даже слуга позволил себе слишком многое -- все равно, бить его было негоже. Тут его размышления прервал ласковый голос: -- Конрад из Кента, почему ты так печален? Он поднял голову и увидел, что Морлана остановилась и смотрит на него с нежным состраданием. Покраснев при мысли, что она может приписать его невеселый вид страху, Конрад поведал ей правду. Выслушав его до конца, Морлана рассмеялась: -- И только-то! Но это же пустяки! Напротив, я считаю, что ты был прав, не позволив мужлану порочить честь дамы. И я благодарю тебя за это. -- Откуда ты знаешь, что он порочил тебя? -- спросил удивленный Конрад, из вежливости умолчавший об этом. -- О, я не слепая, и видела, как он смотрел на меня! Я не понравилась деревенщине с первого взгляда. Теперь он научится, по крайней мере, держать свои дерзости при себе. А тебе нечего стыдиться: ты поступил как настоящий рыцарь! Конрад с сомнением покачал головой. Тогда Морлана взяла его под руку и заговорила вкрадчиво и доверительно: -- Не терзайся, мой юный рыцарь! Нет ничего постыдного в том, чтобы ударить слугу. Есть же поговорка: "Скотина и мужик созданы для плетки". Я знавала немало благородных людей, и все они считали так. Даже если ты думаешь, что был не прав -- дай ему денег, когда вернешься. Он выпьет за твое здоровье и забудет все обиды. Ее слова лились целебным бальзамом на совесть Конрада, и он перестал думать об этом. К тому же чудесное ощущение близости прекрасной девы, все еще державшей его под руку, настроило его на совсем иной лад. Да и кто смог бы думать о слуге, вдыхая аромат ее волос и чувствуя тепло ее тела? Конрад смотрел на алые губы и думал, что отдал бы все на свете за один поцелуй. Морлана глядела на него с нежностью и ожиданием. Казалось, ее глаза говорят: "Не медли, Конрад! Поцелуй меня! Чего ты ждешь?" Но Конрад был молод и очень скромен. Он привык быть почтительным с женщинами, а потому с сожалением отстранился от Морланы и вежливо спросил, не пора ли им идти дальше. -- О да! -- ответила дева, и во взгляде ее мелькнуло разочарование и что-то еще. Они продолжили свой путь. VIII Вскоре дорога начала забирать вниз и вправо, и Морлана сказала, что они должны оставить ее и взять левее. Поначалу путь по горам не был труден -- тут и там находились попутные тропки. Но вскоре подъем стал заметно круче, тропинки исчезли, а некоторые места были столь опасны, что их приходилось преодолевать чуть не ползком. Конрад, непривычный к горам, с каждым шагом чувствовал наваливающуюся усталость и все больше поражался, глядя на Морлану. Казалось, она ничуть не устала и длинное платье не мешало ей ловко прыгать с камня на камень. Морлана, уловив взгляд Конрада, обернулась и сказала ободряюще: -- Ну же, рыцарь, соберись с силами! Нам осталось совсем немного подняться. Здесь рядом есть место, где мы сможем отдохнуть. И действительно, не прошло и получаса, как они, вскарабкавшись на последний уступ, выбрались на относительно ровное место. Конрад огляделся: унылое плоскогорье уходило вдаль. Ни травинки, ни деревца не росло здесь -- лишь груды мрачно-серых камней громоздились вокруг. Сердце Конрада вновь тронула тень предчувствия -- странное ощущение, что он уже где-то видел все это. Но где? Разве только во сне? -- Мы почти у цели, -- сказала Морлана, прервав его размышления. -- Логово Бааван Ши совсем близко. Но ты должен отдохнуть, прежде чем сражаться с чудовищем. Пойдем! И она указала на каменное строение, стоявшее неподалеку -- единственный признак того, что до них здесь бывали живые существа. Подойдя поближе, Конрад увидел, что это небольшая беседка, сложенная из все тех же серых камней и полуразрушенная. Выглядела она неприветливо, но Морлана, не раздумывая, быстро скользнула внутрь, и Конрад поспешил за ней. Внутри было так же неприглядно, как снаружи. В воздухе застоялся запах сырости и плесени, на полу лежали кучи полуистлевшего мусора. Вдоль стен шли широкие каменные скамьи, кое-где зиявшие трещинами. Конрад подивился, зачем они пришли сюда, и спросил у Морланы, не лучше ли устроиться отдохнуть на камнях снаружи. -- Нет, -- возразила Морлана, -- там опасно. Кто знает, вдруг Бааван Ши вылезет из логова и обнаружит нас? Сюда же чудовище и не подумает сунуться, клянусь тебе! И она неожиданно расхохоталась, словно сказала что-то очень смешное. Но когда Конрад стал спрашивать, чему она смеется, дева только качала в ответ головой и смеялась еще веселей. Наконец, она успокоилась и уютно устроилась в уголке. Конрад сел в соседнем углу, с таким расчетом, чтобы видеть вход. Сладко потянувшись, Морлана проговорила: -- Было бы славно отдохнуть, поспать часок. Я думаю, мы вполне можем это сделать. И сказав так, закрыла глаза и задремала. Конрад же и не пытался заснуть -- он сказал себе, что должен стеречь сон девы, и тихо сидел, не отрывая от нее глаз. Как хороша она была спящая! Нежный румянец окрасил ее щеки, и столько покоя было на ее лице! Золотые волосы окружали ее головку сияющим нимбом, широкий рукав во сне открыл точеную белую ручку. Конрад сел поближе и долго смотрел, как вздымается ее грудь, когда она тихо дышит. Как сладостно было бы коснуться ее губ! Не будем осуждать Конрада -- он был еще очень юн и никогда доселе не видел дев столь прекрасных. Он склонился над девой и коснулся ее губ своими. Дева тут же проснулась. Ее глаза широко раскрылись, когда она посмотрела на Конрада. Тот смущенно отпрянул, покраснел и не знал, что сказать. Морлана как-то странно смотрела на него, но без гнева и негодования. Поэтому Конрад набрался смелости и, встав на колени, признался ей, что полюбил ее с первой минуты их встречи. Он смиренно просил прощения за свой поступок, ибо не совладал с собой. И он просит Морлану сказать, стоит ли ему хоть сколько-нибудь надеяться на ее любовь. Пока он говорил, она смотрела на него все нежнее, а когда он задал последний вопрос -- зарделась и смущенно потупилась. Потом она подняла глаза, и Конрад прочитал в них ответ. -- Ты любишь меня? -- спросила Морлана, и глаза ее лучились нежным зеленым светом. -- Да! -- пылко ответил Конрад и попытался заключить ее в объятия, но она ловко увернулась и спросила снова: -- Хочешь ли ты принадлежать мне душой и телом? -- Клянусь, это единственное, о чем я мечтаю с той минуты, как увидел тебя! -- Хорошо, Конрад, -- сказала дева, и в глазах ее мелькнуло торжество. -- Я исполню твою мечту. Дай я обниму тебя! Ее руки быстро обвились вокруг плеч Конрада, и он подивился их силе. Он словно был связан крепкими веревками, а тело его вдруг отяжелело, и он не мог шевельнуть даже пальцем. Дева нежно целовала его шею, а потом Конрад внезапно почувствовал резкую боль и вскрикнул -- острые зубы Морланы жадно впились в его плоть. Не выпуская юношу из объятий, она взглянула на него -- жут-ко-зеленые бездонные глаза, губы, перепачканные кровью. Она проговорила, улыбаясь: -- Конрад из Кента, твоя кровь слаще меда! Радуйся: теперь ты принадлежишь мне, как и желал! От души твоей мне немного пользы, и вскоре она отправится к Высшему Судье. А тело твое сполна насладится перед этим моей любовью. Глупый мальчишка, ты не знал, что любовь -- это боль? А пока ты будешь наслаждаться, спроси себя -- так ли уж страшна Бааван Ши? Ибо Бааван Ши -- это я! IX Оруженосцы напрасно ждали Конрада до самого вечера и, следуя его приказу, как стемнело вернулись к хижине пастуха. Он впустил их и подивился, почему с ними нет их господина. Уильям начал было что-то возбужденно говорить, но Томас жестом прервал его и коротко рассказал, что случилось с ними за этот день. Услышав о вороне, превратившемся в деву в зеленом платье, пастух вздрогнул и лицо его потемнело. А когда он услышал, что Конрад ушел вместе с ней, он поспешно перекрестился и воскликнул: -- Господи, спаси и сохрани рыцаря! Но ведь эта дева и была Бааван Ши! -- Как! -- вскричал Томас и железной рукой сгреб пастуха. -- Почему же ты не предупредил нас! -- Я говорил рыцарю, -- пролепетал пастух, -- но он не пожелал меня выслушать. Здесь нет моей вины! Томас отпустил его и приказал рассказывать все, что он знает о Бааван Ши. -- Выглядит она как золотоволосая дева в зеленом платье, -- испуганно заговорил пастух, -- но может оборачиваться вороном. Узнать ее можно по оленьим копытам, которыми кончаются ее ноги. Нет ничего страшнее ее чар для мужчины, особенно молодого и красивого! Ибо дева эта, обольстив мужчину, выпивает из него всю кровь без остатка! Томас схватился за голову. -- И я отпустил с ней молодого господина! -- в ужасе вскричал он. -- Но скажи, -- добавил он, немного успокоившись, -- неужели для него нет никакого спасения? -- Только если он сможет устоять перед чарами Бааван Ши, -- ответил пастух. -- Она не боится ничего, даже серебра и Святого Креста, но бессильна, пока мужчина не скажет, что отдается ей душой и телом. Но она так прекрасна, что тот, кто не знает, что за тварь перед ним, охотно говорит ей об этом. Поэтому, едва увидев юного рыцаря, я хотел предупредить его о Бааван Ши. Быть может, я был недостаточно настойчив... -- Мы должны немедленно идти искать господина! -- воскликнул Томас. -- Идти в горы ночью -- безумие! -- сказал пастух. -- Мы и рыцарю не поможем, и шеи себе сломаем. Логово Бааван Ши далеко, в гиблом месте. Туда и днем не очень-то легко дойдешь, а в темноте -- и думать нечего! Томасу ничего не оставалось, как согласиться подождать до утра. Х Как только рассвело, оруженосцы и пастух отправились на поиски Конрада. Несколько часов они пробирались короткой тропой, местами крутой и осыпавшейся, и еще до полудня выбрались на то самое унылое плоскогорье. -- Вот логово Бааван Ши! -- сказал пастух, указывая на каменную беседку. -- Здесь всегда находили тех, кто отдался ей душой и телом. -- А нам она не опасна? -- испуганно спросил Уильям. -- Нет, -- ответил пастух. -- Ведь мы знаем, что такое она на самом деле! Они подошли к беседке. У самого входа их поджидал на камне огромный черный ворон. Завидев их, он хрипло каркнул, засмеялся по-человечьи и взмыл ввысь. Пастух, сдвинув брови, следил, как ворон исчезает вдали, а потом сказал: -- Это была она. Боюсь, мы не найдем рыцаря живым! Оруженосцы перекрестились и вошли внутрь. На каменном полу лежал юный Конрад, бледный и безмолвный. Ни капли крови не осталось в его теле, а на шее темнела маленькая ранка. Нет нужды рассказывать, как оруженосцы вернулись с телом молодого рыцаря домой и как велико было горе его родителей. Скажем лишь, что Конрад, по молодости и безрассудству, сам шел к своей гибели и сделал все, чтоб ее ускорить. Упокой, Господи, его душу! * * * -- Я смотрю, фейри в Моем мире совсем распоясались! -- вскричал Господь, едва я закончил. -- Где это видано! Кто они такие! Ну уж Я займусь этим проклятым племенем! Зрелище Божьего гнева так устрашило меня, что я пал пред ним на колени и взмолился: -- Прошу Тебя, Господи, не суди поспешно! Поверь, далеко не все фейри заслуживают Твоей кары! Всевышний немного смягчился и с улыбкой спросил: -- Ты о них печешься? Я вижу, фейри милы тебе. Почему? -- Потому, что Твой мир без них оскудеет. Потому, что многие из них прекрасны и добры. Разве сам Ты не пожалел благородную и несчастную королеву эльфов? -- Верно, -- кивнул Господь. -- Но это единственная история из всех, что Я от тебя услышал, где фейри не обращались бы дурно с людьми. -- Поверь, я знаю и другие истории, в которых не фейри притесняют людей, а, напротив, люди обращаются с ними самым ужасным образом. -- Тогда рассказывай, послушаем! И я поскорее начал рассказ, пока Он не передумал. История о расплате Мак-Грогана I Когда-то, не так уж давно, жил в Эдинбурге человек, богаче которого не было на всем белом свете. Пожелай он -- и мог бы построить дворец из одного золота, от пола до крыши. Звали богача Мак-Гроган, и сердце его было самым черствым во всей Шотландии. Богатство свое он нажил тем, что по дешевке скупал зерно, а в неурожайные годы продавал его втридорога. Напрасно вдовы и сироты молили его о горсточке муки -- что ему были их слезы! Мак-Гроган не гнушался и давать деньги в рост, хотя известно, что это запрещено Божьим законом. Мзду он брал такую, что даже ростовщики-евреи осуждающе качали головами. Но Мак-Грогану было все равно, что о нем говорят люди. Дом его был самым большим и роскошным в городе. Все в доме было самым лучшим, самым огромным, самым дорогим -- на это Мак-Гроган не жалел денег. Он гордился своим домом -- быть может, то было единственное на всем белом свете, что он любил. Но, говоря по чести, выглядел дом мрачновато, -- ведь выстроен он был на слезах и крови. Жил Мак-Гроган одиноко, хотя немало женщин мечтали выйти за его сундуки. Но он не нуждался в семье и предпочитал покупать ласки продажных женщин. Даже девки ненавидели Мак-Грогана и брали за свои услуги втрое больше против обычного, -- потому что он заставлял их проделывать такие гнусные и отвратительные вещи, что нам с вами о том знать совсем незачем. Слуги редко терпели нрав Мак-Грогана дольше недели. За малейшую провинность он стегал их кнутом, а провинностью могло стать что угодно, ведь жестокий богач требовал, чтобы слуги предугадывали все его прихоти. К тому же он хотел видеть слуг всегда униженными и подобострастными. Какой шотландец потерпит такое?! Наши отцы, благодарение Господу, не так нас воспитывали! Так что вскоре Мак-Гроган не мог найти прислугу ни за какие деньги. Послушайте, что он тогда придумал. Бог весть где он раздобыл двух черных невольников. Были они высоки, крепко сложены, с лицами уродливыми и злобными. Звали рабов Абу и Мирза. Первым делом Мак-Гроган избил их до полусмерти -- чтоб знали, кто здесь хозяин. Черные великаны безропотно вынесли побои и -- удивительно! -- привязались после этого к Мак-Грогану как собаки. Лучших слуг он не мог и пожелать! Рабы безукоризненно выполняли всю работу по дому и угождали хозяину, как только могли. Мак-Гроган брал их с собой повсюду, ибо уже не мог без них обойтись, и они следовали за ним, как две черные тени. Эдинбуржцы боялись рабов Мак-Грогана больше, чем дьявола, чем доставляли богачу огромное удовольствие. Любимыми развлечениями Мак-Грогана были охота и рыбалка. Больше всего ему нравилось глядеть, как собаки рвут на части лисицу, или вонзать нож в горло упавшего без сил оленя, или сворачивать голову трепещущей птице. Когда он ловил рыбу, то крючок всегда старался вырвать вместе с внутренностями. Глаза его, обычно тусклые и безжизненные, при этом начинали блестеть, а губы раздвигались в хищной ухмылке. Теперь вы знаете, каков был Мак-Гроган. Люди ненавидели его, и кто станет их в этом винить? Даже прокаженных не так избегали, как Мак-Грогана. Другие богачи, конечно, вели с ним торговые дела, но при встрече лишь холодно кланялись. Охотиться и рыбачить Мак-Грогану приходилось в одиночестве -- никто не желал смотреть на его изуверства. Так и жил он, жестокий и всеми проклинаемый. II Как-то в начале лета Мак-Гроган отправился рыбачить на одно северное озеро. Поселился он в рыбацкой хижине, стоявшей у самого берега. Из Эдинбурга на дюжине повозок привезли драгоценные ковры, шитые золотом занавеси, даже огромную кровать и любимое кресло Мак-Грогана. Молчаливые чернокожие рабы трудились не покладая рук, пока не превратили бедную хижину в маленький роскошный дворец, достойный своего взыскательного хозяина. А ближе к вечеру пожаловал он сам и, едва передохнув с дороги, поспешил предаться любимой забаве. Ночь была ясная и теплая, озеро тихо шептало, рассказывая самому себе бесконечную историю. Мак-Гроган, оставив рабов отсыпаться после дневных трудов, сел в маленькую лодочку, отплыл на десяток ярдов от берега и принялся удить. Клев был отменный, и даже мошкара не досаждала, так что вскоре Мак-Гроган пришел в то умиротворенное состояние души, когда жизнь кажется прекрасной, а невозможного просто не существует. Тем временем взошла огромная полная луна и проложила сверкающую дорожку на черной воде. Мак-Грогану нравилось смотреть на луну -- ярко-золотой диск напоминал ему о тысячах таких же сияющих монет, томящихся в его сундуках. Замечтавшись и совсем позабыв о рыбе, он любовался блеском воды и сожалел лишь об одном -- что небесное золото никак нельзя превратить в земное. Многие говорили потом, что Мак-Гроган сам виноват в том, что случилось с ним дальше. Мечтать в лунном свете -- право, что за занятие для такого солидного человека! Удил бы себе преспокойно рыбу, не глядя на небо -- это дело голодных поэтов и юных любовников. Кое-кто и вовсе сомневался, что Мак-Гроган мог вот так размякнуть и расчувствоваться. По их мнению, не таков он был, и все тут. На это должно возразить, что даже у самых черствых и жестоких людей бывают порой мгновения, когда душа их пробуждается и жаждет чудес и красоты. Как бы то ни было, история моя истинна -- ни выкинуть слово, ни прибавить. Итак, Мак-Гроган сидел в своей лодочке и наслаждался лунным светом. Внезапно его привлекло какое-то движение и тихий плеск воды неподалеку. Сначала он было решил, что это играет рыба, но из любопытства осторожно подплыл поближе и, приглядевшись, обомлел. Глазам его предстало настоящее чудо, чудеснее которого и помыслить нельзя. В черной воде, освещенные зыбким золотистым светом, плавали множество крохотных женщин, дивно прекрасных. Ростом они были около двух футов, тонкие, изящные тела были обнажены и отливали перламутром, а длинные зеленые волосы обволакивали их, словно мягкие водоросли. Красота маленьких женщин была совершенна. Лица у них были тихие и задумчивые, а глаза, казалось, мягко светились. -- Черт меня побери!.. -- прошептал Мак-Гроган, не найдя более подходящих слов для чувств, обуревавших его. Что и говорить, не все красноречивы в такие волнующие минуты. Маленькие женщины при звуке человеческого голоса встрепенулись, их нежные личики исказил ужас. В одно мгновение, без единого всплеска, они исчезли в глубинах озера, словно их вовсе не было. Мак-Гроган долго всматривался в темную воду, но так больше и не смог увидеть чудесных красавиц. III И тотчас дьявольская жажда обладания стала нашептывать Мак-Грогану гнусные мысли. Он был из тех людей, что не могут просто любоваться прекрасным -- нет, они хотят заполучить его только для себя, запереть на замок и даже близко не подпускать никого другого. В эдинбургском доме Мак-Грогана был красивый фонтан, в котором резвились золотые рыбки. Почему бы, подумалось ему, не поймать дюжину озерных красавиц и не запустить их в фонтан вместо рыбок? Вот это была бы роскошь! Настоящее чудо, принадлежащее ему со всеми потрохами! Чем больше Мак-Гроган думал об этом, тем сильнее ему хотелось стать единственным на свете владельцем чуда. И он не мешкая развернул свою лодку, причалил к берегу и поспешил к дому. -- Вставайте, черные бездельники! -- закричал Мак-Гроган на своих рабов, с грохотом распахнув дверь. -- А ну, вставайте, ленивое отродье! Где тут у вас сети? Доставайте их, да поскорее! Мы идем рыбачить на озеро, и вам ни в жизнь не догадаться, что мы будем там ловить! Абу и Мирза тут же вскочили и засуетились в поисках сетей. Они давно привыкли к невероятным причудам Мак-Грогана и ничему уже не удивлялись. Хозяин желает рыбачить посреди ночи -- значит, нужно рыбачить. Не прошло и получаса, как Мак-Гроган и его слуги стояли на берегу озера. -- Теперь слушайте, мерзавцы, и запоминайте каждое слово! -- грозно проговорил Мак-Гроган. -- Мы будем ловить не рыбу, а кое-что получше! Здесь, в этом озере, так и кишат маленькие женщины с зелеными волосами. Не знаю, что они такое, но они мне очень понравились. В моем фонтане красотки будут смотреться как нельзя лучше. Я хочу, чтобы вы закинули сети посреди озера и поймали дюжину-другую. Ясно вам? Рабы почтительно поклонились. -- Тогда приступайте. Да поторопитесь, -- луна скоро зайдет! Чернокожие принялись за дело, а Мак-Гроган стал в нетерпении расхаживать вдоль берега, извергая потоки отвратительных ругательств. Луна давно зашла и небо начало светлеть на востоке, когда Абу и Мирза вернулись с уловом. Едва лодка причалила к берегу, Мак-Гроган, алчно потирая руки, бросился к ней. На дне лодки лежали, опутанные сетью, пятнадцать крошечных озерных красавиц. Они испуганно жались друг к другу и беззвучно рыдали. При виде такого богатого улова Мак-Гроган довольно осклабился и протянул было руку к одной из пленниц, как вдруг его слуги заступили ему дорогу. -- Господин, не касайся их, -- в один голос воскликнули рабы. -- Эти женщины обожгли нам руки, пока мы доставали сеть из воды. Они холоднее льда, но обжигают как пламя. Мак-Гроган поспешно отдернул руку. Он долго пожирал плачущих красавиц глазами, а потом проговорил: -- Нужно подумать, как доставить их в Эдинбург. Интересно, долго ли они протянут без воды? Лучше не рисковать -- посадим их в бочку, уж так-то они доедут как миленькие. Не беда, если пара-тройка и помрет по дороге -- тут их много. И он, хищно улыбаясь, заглянул пленницам в глаза: -- Ну что, мои красотки, вас ждет путешествие! В этот миг первый луч солнца вырвался из-за горизонта и озарил небо. Озерные женщины пронзительно вскрикнули и задрожали всем телом, словно от нестерпимой боли. В несколько мгновений их прекрасные перламутровые тела оплавились, словно лед в печке, а потом растаяли вовсе. На дне лодки остались лишь лужицы воды да пустая сеть. Мак-Гроган так изумился, что на время потерял дар речи. Но вскоре он опомнился и тут же накинулся на своих рабов: -- Это еще что такое?! Куда вы смотрели, скоты? Почему ничего не сделали? Глупые ленивые твари! Абу и Мирза молча слушали хозяина, понурившись, словно побитые псы. Мак-Гроган долго еще бушевал, вымещая на слугах злость и досаду. Чудо было уже у него в руках -- и водой ускользнуло сквозь пальцы! IV Мак-Гроган не привык отказывать себе ни в чем. Видение золоченого фонтана, в котором резвятся зеленовласые малютки, преследовало его неотступно. Мак-Гроган поклялся в своем сердце, что завладеет этим чудом, и со свойственным ему упорством принялся добиваться цели. Для начала он наведался в соседнюю деревню и расспросил об озерных девах старожилов. Ему рассказали, что красавицы эти зовутся асраи и приходятся не то дочерьми, не то внучками самому Водяному. Летними ночами, в полнолуние, они порой поднимаются из озерных глубин на поверхность, чтобы полюбоваться лунным светом. Солнечного же света асраи не выносят, -- от самого крохотного лучика их тела тают, превращаясь в лужу воды. Разузнав все это, Мак-Гроган поразмыслил и смекнул, что главное в поимке асраи -- уберечь их от света солнца. Фонтан, в котором он собирался заточить прекрасных пленниц, стоял посреди огромной залы, и окон там было великое множество. Не беда, решил Мак-Гроган, на окна можно повесить плотные занавеси, а залу освещать свечами. Он тут же послал в Эдинбург Мирзу, велев заказать шторы из тяжелого черного бархата и проследить, чтобы их развесили в зале. Абу тем временем отправился к деревенскому бочару и купил у него большую бочку. Бочар, изрядно напуганный видом чернокожего, клялся и божился, что в бочке нет ни единой щелки. На закате бочку привезли к дому у озера. Все было готово к ночной охоте. Едва взошла луна, Мак-Гроган и его слуга расставили сети и, подождав немного, вытянули их с уловом. На этот раз им, правда, повезло меньше -- лишь одиннадцать асраи трепыхалось в сетях. Мак-Гроган был не очень доволен, но рассудил, что снова закидывать сеть нет времени. Задолго до рассвета озерных дев осторожно пересадили сачком в бочку, потом закрыли ее и тщательно законопатили. Бочку поставили на телегу, и Мак-Гроган уселся рядом с ней, чтобы лично проследить за доставкой своего сокровища. Абу стегнул коня, и прекрасные асраи отправились в Эдинбург. Казалось, все идет как нельзя лучше. Мак-Гроган, терпеливо перенося неудобства, трясся в телеге, то и дело прислушивался к плеску воды в бочке и гадал, как там пленницы. Его немного тревожило, не задохнутся ли асраи, не повредит ли им дорожная тряска. Увы -- до самого Эдинбурга он не мог заглянуть в бочку и убедиться в сохранности бесценного груза. К тому же, если эти асраи и передохнут, в озере их еще осталось предостаточно. Подумав так, Мак-Гроган перестал беспокоиться. На закате Мак-Гроган и его груз прибыли в Эдинбург. Зал с фонтаном Мак-Гроган нашел таким, каким хотел видеть -- на всех окнах черные бархатные занавеси, в громадных люстрах горят сотни свечей. Черные слуги бережно и торжественно внесли в зал бочку, повинуясь знаку господина, открыли ее и отошли в сторону. Мак-Гроган, вооруженный сачком, с жестокой улыбкой победителя на губах, медленно подошел к бочке, заглянул в нее -- и отшатнулся, бледный от ярости. -- Какого черта! -- прошипел он. -- Боч