лась к телу. Я подумал, что теперь уже навек потерял тебя. Может ли быть, что прекрасная Эдайна сама зовет меня, презренного колдуна-эльфа? -- Да, Финварра. Я пришла сказать, что хочу вернуться к тебе и остаться с тобой навсегда. Внимательный взгляд Финварры остановился на Брандане: -- А ты, друг мой и враг мой, что скажешь на это? -- Ничего, -- сдержанно ответил Брандан. -- Я отказался от всех прав на Эдайну, и она вольна сама распоряжаться собой. Финварра недоуменно покачал головой и обратился к Уриену: -- А ты, достопочтенный Уриен? Неужели ты смирился с тем, что твоя дочь достанется эльфу? Старый рыцарь поджал губы: -- Я уже все сказал и повторять не стану. Не то что мне нравится ее выбор, но если уж так вышло... Смотри же, будь с ней ласков, или я найду тебя и на краю света! -- Не беспокойся, искать не придется, -- примирительно ответил Финварра. Потом он помолчал немного и задумчиво произнес: -- Да, Брандан, благородство -- это тяжкая ноша! Боюсь, я не смогу вынести его, если останусь здесь. А потому я благодарю за приют, что ты подарил моему народу в тяжкий час, и покидаю твои земли. -- Как? -- не поверил своим ушам Брандан. -- Ты вновь уходишь скитаться? А как же Эдайна? -- Нет, не скитаться. Недавно я получил вести от родичей из-за моря. Они, удрученные моей судьбой, собрали большое войско, чтобы помочь мне отвоевать свои земли. Я не хочу больше быть королем только по имени. Завтра же мы отправляемся в поход. Попрощаемся же навеки. -- Прощай! Удачи тебе, о Финварра! -- искренне проговорил Брандан. -- Прощай! Удачи тебе! -- эхом повторил Уриен. Финварра долго всматривался в их глаза, потом лицо его дрогнуло, словно от боли. Он приложил руку к сердцу и поклонился до самой земли -- не как король, а как последний нищий. Обняв Эдайну за плечи, он взмахнул рукой, и оба исчезли. XIX Спустя несколько месяцев к Брандану верхом на чудесном коне явился вестник, одетый в зеленое. Он привез бесценные дары и привет от короля Финварры и поведал, что тот изгнал карликов из своих пределов и воцарился во славе. Эдайна правила вместе с ним. Уриен беспечально дожил до глубокой старости и терпеть не мог, когда при нем ругали эльфов. Брандан же до конца своих дней так и не взял жены, ибо слишком сильно любил Эдайну. Он не оставил наследников, и после его смерти все земли отошли церкви. На этом кончается древнее предание о короле Финварре и похищенной душе. * * * -- Да... -- задумчиво протянул Господь. -- Задал ты Мне задачу! Как решить, кто благородней, король или рыцарь, если один ничем не хуже другого? Давно Я не слышал историй о столь достойных людях... -- И все же, -- настаивал я, не в силах обуздать любопытство. -- Кто нравится Тебе больше -- Брандан или Финварра? -- Пожалуй, все-таки Брандан. Он ни разу не опустился до обмана, а король Финварра порой лукавил. -- Но это же истинно эльфийская черта! Лукавить, но никогда не лгать. Загадывать загадки, которые может разрешить только мудрый, внимательный и терпеливый. Нельзя ждать от эльфа, что он станет вести себя как человек! -- Тут ты прав, -- кивнул Всевышний. -- Но люди редко умеют разгадывать загадки эльфов -- им больше нравится считать их лжецами. Да, если вдуматься, то Финварра благородней Брандана, -- ведь только он смог по достоинству оценить душу прекрасной Эдайны! -- Мне думается, Брандан тоже смог. Просто ему понадобилось на это больше времени. -- Тогда Я не могу решить, кто из них благородней! И, знаешь ли, эти разговоры о благородстве Мне порядком поднадоели. Когда хорошего чересчур много, оно становится в тягость. Вот если б ты рассказал Мне историю о простых людях, не королях и не волшебниках, а о самых обычных человеках, которых множество повсюду... -- Охотно! -- ответил я. -- Я расскажу Тебе историю о болтуне. История о том, как мистер Хатчинсон учил пикси трудиться Ах, если кого и полно на свете -- так это болтунов! В старые времена жил где-то в Дербишире некий мистер Хатчинсон -- по правде сказать, зануда ужасный. Был он уверен, что ему известен верный способ избавить мир от всякого зла и напастей, и он проповедовал его направо и налево. Соседи не знали, плакать им или смеяться, когда мистер Хатчинсон заходил к ним в гости и заводил свою волынку. Он принимал вид такой елейный и благочестивый, что куда там пастору, и говорил ласково, увещевательно: -- Трудитесь, дорогие мои, трудитесь! Помните, что Господь заповедовал Адаму добывать хлеб в поте лица его, а потому праведная жизнь немыслима без труда! Ибо труд есть опора и спасение от всяческих бед, и даже нечистый отступает перед праведным тружеником, а все козни его становятся бессильны. Потому снова говорю я вам -- трудитесь, трудитесь! Проговорив так с полчаса и нагнав на всех сон и тоску, мистер Хатчинсон отправлялся проповедовать дальше. Немудрено, что соседей все чаще и чаще не оказывалось дома, когда он заходил к ним с визитом. Тогда мистер Хатчинсон перенес свою деятельность в места общественные, главным образом в питейные заведения. Трудно поверить, но он ни разу не был бит -- верно, потому, что люди смотрели на него как на чудака и все прощали. Надо сказать, что сам мистер Хатчинсон не очень-то следовал заповеди, данной Адаму. Отец его занимался скобяной торговлей и оставил единственному сыну кое-какие деньги. Мистер Хатчинсон поначалу пытался продолжать дело отца, но потом заботы о благе человечества стали отнимать у него столько времени, что торговлю пришлось прикрыть. Однако денег у него было достаточно, чтобы держать слугу и кухарку. Без них мистер Хатчинсон совсем бы пропал, ибо принадлежал к той трогательной породе неумех, которые сами и яйцо не могут сварить. Как-то раз летним вечером мистер Хатчинсон отправился в кабачок "Зеленый Лев", знаменитый своим чудесным портером, где произнес очередную проповедь о пользе труда. Посетители "Зеленого Льва", разморенные жарой и пресловутым портером (который и вправду был хорош), слушали мистера Хатчинсона вяло, отмахиваясь от его пламенных речей, как от жужжания назойливой мухи. Лишь один из них проявил к мистеру Хатчинсону некий интерес и завел с ним оживленный разговор. Был то человек пришлый, никому не известный, то ли фермер, то ли торговец скотом, и мистер Хатчинсон был для него в новинку. -- Вижу я, -- начал незнакомец, -- что вы человек достойный, праведный. Потому хочу задать вам вопрос, который давно меня беспокоит. Как вы думаете, пикси -- божьи твари или нет? -- Пикси? -- озадаченно переспросил мистер Хатчинсон. Пикси не входили в его компетенцию. -- Никаких пикси на свете нет! -- А все же, -- не унимался незнакомец, -- все же, если б они были -- кто они? Божьи ли твари? -- Бесовское отродье! -- недолго думая, ответил мистер Хатчинсон. -- Да, бесовское отродье и больше ничего! -- Почему же? -- спросил незнакомец недоуменно. -- Ведь пикси хороши собой, нрав у них веселый, и во всех сказках говорится об их справедливости и доброте. А что порой они капризны -- невелика беда! -- А вы хоть раз слыхали о пикси, что они трудятся? Хоть в одной сказке? Все, кто не трудится -- бесовское отродье, это ясно как день! И мистер Хатчинсон произнес еще одну пылкую проповедь против пикси, обвиняя их в тунеядстве. По ходу дела он так разгорячился, что закончил ее такими словами: -- Тьфу, пропади они пропадом! Чума на них и на все прочее бесовское племя! Сказано было весьма неосторожно. Все знают, как обидчивы пикси. Даже те, кто в них не верит (ну, разве самую малость), остерегаются так отзываться об этих маленьких, но очень могущественных созданиях. Мистера Хатчинсона может извинить только то, что жара и портер даже святого сделают невоздержанным на язык. На следующее утро после этого знаменательного разговора мистер Хатчинсон проснулся в прекрасном настроении. Позавтракав, он отпустил прислугу -- в тот день была ярмарка -- и устроился в кресле подремать над нравоучительной книгой. Но едва мистер Хатчинсон начал уютно клевать носом, как до него донесся странный мелодичный звон, похожий на звук разбитого стекла. Решив, что где-то бедокурит кошка, мистер Хатчинсон вскочил было с кресла, но тут же упал обратно, издав душераздирающий крик, ибо глазам его предстала невероятная картина. Прямо перед ним стояли четверо крохотных человечков, разряженные в шелк роз и бархат фиалок. На головах у них были зеленые колпачки, на ногах -- остроносые башмаки, украшенные колокольцами. Кудри у всех были длинные, золотисто-рыжие, личики -- хорошенькие и вообще-то очень симпатичные, но в тот миг искаженные гневом. Мистер Хатчинсон снова начал вопить, но тут один из человечков заговорил нежным голоском, похожим на щебет птицы: -- Замолчи, глупый человек! Замолчи сам, или мы тебя заставим! Скажи лучше, как ты посмел вчера призывать чуму на наш народ? Мистер Хатчинсон булькнул и замолчал, глядя на пришельцев выпученными от ужаса глазами. Не было никакого сомнения: перед ним стояли пикси, те самые пикси, существование которых он вчера отрицал. Мало того, он действительно позволил себе несколько чересчур сильных выражений в их адрес. Зная рассказы о пикси, было от чего прийти в ужас! Но мистер Хатчинсон, при всех его слабостях, не был трусом, а потому постарался взять себя в руки и хоть немного привести мысли в порядок. -- Вы кто? Вы -- пикси? -- спросил он, стараясь выиграть время. -- Да, -- ответили человечки гневно, -- мы те самые пикси, которых ты проклинал! И мы хотим знать -- почему?! Говори немедленно, пока мы не превратили тебя в слизняка! -- Я прошу у вас прощения, -- торопливо залепетал мистер Хатчинсон, стараясь не думать о слизняках. -- Да! Прощения! Я был пьян! Я ничего такого не хотел! Поверьте! -- А почему ты называл нас "бесовским отродьем"? -- не унимались пикси. Тут мистер Хатчинсон призвал на помощь свой дар проповедника и стал объяснять им, почему те, кто не трудятся, не могут быть никем, кроме как бесовским отродьем. Чем дальше он говорил давно знакомые слова, тем больше воодушевлялся, и речь его зазвучала весьма убедительно. По крайней мере, пикси слушали его очень внимательно, и выражение гнева на их лицах стало сменяться улыбками. -- Поэтому вы видите, дорогие мои, -- закончил свою речь мистер Хатчинсон, -- что в моих словах не было ничего личного, а только справедливое признание фактов! Факты -- неумолимая вещь, друзья! Труд -- основа и опора всякого божеского порядка, и те, кто не исполняет этот завет Господа нашего, не могут считаться божьими тварями. А те, кто не есть божьи твари -- есть твари бесовские! И он торжественно замолчал, пытаясь понять, какое впечатление произвел своей проповедью на пикси. Теперь, когда они улыбались, мистер Хатчинсон увидел, что они, в сущности, очень милы, и искренне раскаялся в сорвавшихся вчера недобрых словах. Тем временем пикси о чем-то вполголоса посовещались, потом один из них выступил вперед и заявил: -- Глупый человек! В ваших дурацких россказнях о нас нет ни слова правды! Если ты не слышал, что мы умеем трудиться, то это не наша вина. Мы можем прямо сейчас, у тебя на глазах, сделать любую работу по дому. Тогда ты возьмешь свои слова назад, и мы поладим! -- Хорошо, я согласен, -- торопливо сказал мистер Хатчинсон. Пикси радостно захлопали в ладоши и закричали: -- Говори, что нам делать! Говори, что нам делать! Мистер Хатчинсон огляделся, пытаясь придумать для пикси задание, но ничего такого не увидел. Тогда он отправился на кухню, а пикси пошли следом, смеясь и громко болтая. На кухне взор мистера Хатчинсона упал на большую бочку, в которой держали воду для хозяйства. Сейчас она была почти пуста, и мистер Хатчинсон воскликнул: -- Придумал! Видите эту бочку? Натаскайте-ка воды из колодца, чтоб она стала полной! -- Хорошая работа! Хорошая работа! -- закричали в ответ пикси и принялись за дело. Рядом с бочкой стояло ведерко, но пикси, как ни старались, не смогли поднять его -- таким оно было для них огромным. Тогда они нашли маленький ковшик, который как раз могли нести вчетвером, и с этим ковшиком побежали во двор к колодцу. Мистер Хатчинсон остался дожидаться их на кухне. Прошла минута, и пять, и десять -- пикси все не возвращались. Наконец, они вернулись. Мокрые с головы до ног, пикси, пыхтя и отдуваясь, тащили ковшик, в котором воды было на донышке. Плюхнув ковшик у бочки, пикси взглянули друг на друга и жалобно заголосили: -- Ах, наши кафтанчики, наши чудесные нарядные кафтанчики! Они насквозь, насквозь мокрые! Потом они посмотрели, сколько воды принесли, посмотрели на громадную бочку, и мордашки у них стали совсем несчастные. -- Плохая работа! Плохая работа! -- загомонили они, обиженно глядя на мистера Хатчинсона. А один из них сказал так: -- Глупые люди! Как у вас все сложно и тяжело! Мы делаем по-другому: смотри! И он щелкнул пальцами -- раз! -- и огромная бочка оказалась полным-полна чистой, прозрачной водой. Потом пикси добавил: -- Нет, можно сделать и лучше! Он снова щелкнул пальцами -- и вместо воды в бочке оказалось белоснежное парное молоко. Мистер Хатчинсон стоял, открыв рот и хлопая глазами. Довольные пикси засмеялись, лукаво посмотрели на мистера Хатчинсона и закричали: -- Ну что, видел, как мы работаем?! Доволен ты нашей работой? -- Конечно, конечно, -- поспешил ответить тот. Хотя то, что он видел, трудно было назвать работой, мистер Хатчинсон твердо решил быть всем довольным и больше не ссориться с пикси. -- Тогда давай другую работу! Давай нам другую работу! Мистер Хатчинсон взглянул на кухонный стол и увидел, что кухарка собиралась печь хлеб, но не успела просеять муку. Тогда он сказал пикси: -- Видите этот мешок с мукой? Просейте муку вон в ту кадку и замесите тесто! -- Хорошая работа! Хорошая работа! -- закричали пикси в ответ. Они отыскали сито, и двое стали держать его над кадкой, а двое -- сыпать муку из мешка. Но мешок был слишком большим и тяжелым, а потому они его не удержали, и он полетел прямо в кадку, а вместе с ним и сито, и пикси. Поднялось огромное облако муки и окутало всю кухню. Пикси, чихая, с трудом вылезли из кадки -- хорошо еще, что целые и невредимые. Но их мокрые одежки, извалявшись в муке, стали белым-белы. Пикси посмотрели друг на друга и запищали: -- Ах, наши кафтанчики, чудесные нарядные кафтанчики! Они были мокрые, а теперь стали белые, совсем-совсем белые! Потом они взглянули на тот разгром, который учинили, и завопили: -- Плохая работа! Плохая работа! И один из них сказал: -- Нет, так работать, как вы, люди, нельзя! Лучше мы сделаем все по-другому. И он хлопнул в ладоши -- раз! -- и вся мука оказалась в кадушке, мало того -- тесто было уже замешено. Пикси подумал, подумал и добавил: -- Раз уж тесто готово, почему бы не испечь хлеб? Он опять хлопнул в ладоши, и вместо теста кадушка оказалась полной свежего хлеба, ароматного и румяного. Пикси перестали кукситься, заулыбались и закричали: -- Ну что, умеем мы работать? Доволен ты нашей работой? -- О да! -- заверил их мистер Хатчинсон. -- Тогда давай другую работу! Давай нам скорее другую работу! Мистер Хатчинсон снова осмотрелся вокруг и заметил, что кухонный очаг совсем зарос сажей и копотью. Недолго думая, он приказал пикси: -- Вычистите этот очаг так, чтобы сверкал! -- Хорошая работа! Хорошая работа! -- радостно закричали пикси. Они подбежали к очагу и принялись старательно тереть его ветошью. Но очаг был очень велик, а ручонки пикси -- очень малы, и толку от их стараний было немного. Зато перемазались они так, что стали чернущие и грязнущие. Промучившись минут пять, пикси стали переводить дух, взглянули друг на друга и чуть не заплакали: -- Ах, наши кафтанчики, чудесные нарядные кафтанчики! Они были мокрые, потом были белые, а теперь стали черные, совсем-совсем черные! Потом они посмотрели, много ли сделано, и совсем расстроились. -- Плохая работа! Плохая работа! -- закричали они. И снова один из них сказал: -- Неужели вы, люди, делаете всю эту ужасную, грязную, тяжелую работу?! Ведь это можно сделать так легко! И он свистнул, и в мгновение ока очаг стал таким чистым, что ни пятнышка сажи на нем нельзя было отыскать. Пикси с минутку подумал и заявил: -- Нет, так плохо, ведь ты хотел, чтобы он сверкал! Он снова свистнул, и -- мистер Хатчинсон едва смог поверить своим глазам -- очаг оказался сплошь выложен драгоценными камнями. Они сияли так ярко, что глазам было больно. Пикси развеселились: -- Ну что, здорово мы работаем? Доволен ты нашей работой? -- Да... -- с трудом смог вымолвить мистер Хатчинсон, пораженный всем, что увидел, до глубины души. -- И ты не станешь больше называть нас "бесовскими тварями"? -- Нет, никогда в жизни! -- Вот и хорошо! Вот и славненько! -- зачирикали довольные пикси. И они хотели было пуститься в пляс, но при взгляде на свои погибшие кафтанчики опять немножко расстроились и передумали. Пикси о чем-то посовещались между собой, а потом заявили мистеру Хатчинсону: -- Мы трудились для тебя полдня, устали и испортили свои красивые новые кафтанчики. Будет справедливо, если мы возьмем тебя с собой в нашу страну, чтоб ты тоже немножко потрудился для нас! -- Подождите! Подождите! -- закричал мистер Хатчинсон, но было уже поздно. Он услышал нежный звон, перед глазами у него замелькало, а потом он обнаружил, что стоит на лужайке, покрытой мягкой ярко-зеленой травой. Вокруг, куда ни глянь, росли чудесные цветы, и со всех сторон к нему бежали любопытные пикси. Он понял, что пикси перенесли его в Волшебную Страну, и сердце его упало. Смертным не место в Волшебной Стране. Выбраться из нее в обычный мир очень непросто, а те, кому это удавалось, потом всю жизнь не могли забыть ее и тосковали. Но мистер Хатчинсон решил не падать духом и постараться сделать все, чтобы уже сегодня вернуться домой. Тем временем доставившая его четверка пикси куда-то исчезла и вернулась через пару минут расфуфыренная, одетая во все новое. Они весело подбежали к мистеру Хатчинсону и спросили: -- Ну как, нравится тебе наша страна? -- Она прекрасна, -- ответил мистер Хатчинсон, и не покривил душой. Никогда он не видел такого веселого неба, таких ярких красок и небывалых цветов. Даже воздух здесь был какой-то особенный, ароматный и нежный. Казалось, все вокруг полно смешливого, искрящегося веселья. Мистер Хатчинсон вдруг почувствовал, что помолодел на пару десятков лет, и ему перестало так уж сильно хотеться домой. Но он знал, что таковы чары Волшебной Страны и смертным нельзя им поддаваться. Пикси, собравшиеся поглазеть на человека, хотели было устроить вокруг него веселый хоровод, но четверка одернула их: -- Нет, погодите, сейчас не время для веселья! Сначала этот человек должен потрудиться для нас, как мы трудились для него, а вот потом... -- А потом, -- осмелился вставить слово мистер Хатчинсон, -- я прошу вас отправить меня домой. -- Как? -- удивились пикси. -- Ты не хочешь повеселиться с нами? Глупый человек! Ну хорошо, пусть будет по-твоему. А теперь вот тебе первое задание! Видишь эти синие цветы, что растут неподалеку? Мистер Хатчинсон оглянулся и увидел множество красивых и нежных цветов, похожих на колокольчики. На их чашечках тут и там сверкали бусинки росы. -- Эти цветы, -- объяснили ему пикси, -- мы называем "росинки". Мы собираем с них росу и пьем вместо вина. А сейчас ты должен собрать столько росы, чтобы наполнить эту бочку! Бочка была немногим больше обычного стакана, и мистер Хатчинсон приободрился. Задание казалось ему не таким уж сложным, к тому же его утешало, что пикси обещали не удерживать его и отпустить домой. Он взял "бочку" и крохотную золотую ложечку, которой надо было собирать росу, и отправился трудиться. Пикси гурьбой побежали за ним, чтобы посмотреть, как он справится с их работой. Однако собирать росу оказалось куда как непросто. Здесь требовались ловкость и усердие, а мистер Хатчинсон не отличался ни тем, ни другим. Лепестки "росинок" были такие гладкие, что стоило легонько тряхнуть цветок -- и вся роса летела на землю. К тому же ложечка была такой малюсенькой, что мистер Хатчинсон мог держать ее только двумя пальцами, а о том, чтобы ловко орудовать ею, не было и речи. Вскоре мистер Хатчинсон понял, что набрать стакан росы для него не легче, чем вычерпать море. Пикси, глядя, как он неловко топчется в зарослях "росинок", тоже это поняли. -- Глупый человек! -- закричали они презрительно. -- Ты упрекал нас, что мы не трудимся, а сам не можешь справиться с такой легкой работой! Хватит проливать драгоценную росу, иди сюда! Мистер Хатчинсон, пунцовый от досады и смущения, подошел к ним и сказал: -- Я так неловок оттого, что эта ложечка чересчур маленькая для меня. -- Зато твоя бочка была чересчур большая для нас, но мы не жаловались! -- совершенно справедливо возмутились пикси. Мистер Хатчинсон выглядел таким пристыженным и несчастным, что пикси вскоре пожалели его и перестали ругаться. -- Ну ладно, -- сказали они, -- не расстраивайся. Сейчас мы дадим тебе такую легкую работу, что ты точно с ней справишься! Знаешь ли ты, из чего мы печем хлеб? Мистер Хатчинсон, конечно, не знал. -- Видишь пылинки, что кружатся в солнечном луче? Мы ловим их, просеиваем и печем из них хлеб. Вот тебе сито, вот мешок. Набери для нас полный мешок пылинок! "Сито" было размером с наперсток, а "мешок" сшит из двух лепестков розы. Мистер Хатчинсон совсем пал духом, но покорно взял и то, и другое и принялся ловить пылинки. Они весело плясали в солнечном луче, ловко ускользая от всех неуклюжих попыток мистера Хатчинсона поймать их. Он кидался за ними то туда, то сюда, размахивая крошечным мешком, но не смог поймать и дюжины. Пикси недоуменно смотрели, как мистер Хатчинсон мечется по лужайке, словно слон, решивший поступить в кордебалет, а потом не выдержали и расхохотались: -- Глупый человек, прекрати, а то мы надорвем животы от смеха! Так ты и за год не наловишь мешок пылинок! Как же ты мог упрекать нас, что мы не трудимся? Сам-то ты совсем не умеешь работать! Понурый вид мистера Хатчинсона вновь заставил пикси смягчиться. -- Прости нас, -- попросили они. -- Мы больше не будем насмехаться над тобой. Вот тебе последнее задание -- может, хоть его ты выполнишь! Мы собираемся завтра на бал к Золотой Королеве и уже сшили чудесные наряды, но наши башмаки нечищены. Почисть их для нас! Перед мистером Хатчинсоном тут же выросла горка крохотных башмачков, ему дали пару щеток, размером с ноготь мизинца, и он скрепя сердце приступил к работе. Башмаки пикси были сделаны, как и вся их одежда, из лепестков цветов, а подметки были из жучиных крылышек. Они были такие хрупкие, что их было боязно даже взять в руки, не то что чистить. К тому же они были сплошь увешаны крохотными колокольцами, за которые то и дело цеплялась щетка. Когда мистер Хатчинсон порвал первый башмачок, пикси хором стали его утешать: мол, ничего страшного, это бывает. Когда он порвал второй, они принялись кричать, чтобы он был осторожнее. Когда же он порвал и третий, и четвертый, и пятый, пикси отобрали у него щетки и заявили: -- Такому работничку, как ты, ничего нельзя давать в руки! Посмотри, что ты наделал! Ты что, хочешь чтобы мы отправились на бал к Королеве босиком? Мистер Хатчинсон принялся оправдываться и просить прощенья, но на этот раз пикси были неумолимы. -- Ты говорил о нас, бесстыжий болтун, что мы "бесовские твари", потому что, якобы, не умеем работать! Но мы сделали всю тяжелую и грязную работу в твоем доме, не жалуясь и не прекословя. А вот ты -- ты и есть настоящая бесовская тварь, потому что умеешь работать только языком и портишь все, к чему ни прикоснешься! Тебя нужно как следует наказать! Мистер Хатчинсон упал на колени и стал умолять пощадить его. -- Я вижу теперь, -- причитал он, -- как не прав я был! Все беды -- от моего длинного языка, которому я давал волю! Но теперь, обещаю, я буду следить за своими речами и не позволю себе ни одного лишнего слова! -- Разве можно верить людским обещаниям? -- презрительно сказали пикси. -- Нет уж, мы сами позаботимся, чтобы ты впредь не распускал язык! Отныне, как только ты захочешь поучать кого-нибудь, из твоего рта будет нестись лишь хрюканье и лай. А теперь проваливай, и радуйся, что так легко отделался! Перед глазами мистера Хатчинсона вновь засверкало, в ушах зазвенело, а через несколько секунд он уже сидел в своем кресле, растерянный и оглушенный. С полчаса он приходил в себя, а потом отправился на кухню, чтобы проверить, не привиделись ли ему эти необычайные приключения. Едва он вошел туда, как зажмурился от нестерпимого сияния драгоценных камней в кухонном очаге. Пикси не стали отнимать у него этот дар, а может, самоцветы так мало стоили в их глазах, что они и вовсе не придали этому значения. Еще теплый хлеб лежал на столе, а бочка была полным-полна молока. Убедившись, что ему ничего не померещилось, мистер Хатчинсон запер на замок дверь кухни, чтобы избежать расспросов слуг, и отправился в "Зеленый Лев" успокоить свои расстроенные нервы кружечкой портера. Усевшись в уголке и прихлебывая душистый портер, мистер Хатчинсон почувствовал нестерпимое желание произнести свою всегдашнюю проповедь. Да и все посетители искоса посматривали на него, словно удивляясь, что это мистер Хатчинсон помалкивает. Мистер Хатчинсон встал, принял подобающий благообразный вид и заговорил... если, конечно, это можно так назвать. С уст его слетало лишь "хрю-хрю" и "гав-гав", а больше -- ни слова! -- О! -- сказал кабатчик. -- Такая рань, а наш праведник уже надрался! Мистер Хатчинсон, не помня себя от стыда, поспешно выскочил за дверь, и больше в "Зеленом Льве" его не видели. С тех пор с мистером Хатчинсоном произошла разительная перемена, которой не могли нарадоваться его соседи. Он стал молчалив и тих, поучений от него больше никто не слышал, а когда ему задавали вопрос, относящийся к его прежним проповедям, отказывался даже заводить об этом разговор. Кроме того, он вновь занялся торговлей, поставив ее на самую широкую ногу, -- ибо самоцветы пикси, вопреки обыкновению, так и не превратились в мусор и черепки. * * * -- Славно! -- со смехом воскликнул Господь. -- Ай да пикси! Ловко усмирили болтуна! И поделом ему: больно много развелось разных умников да проповедников, готовых поучать ближнего до седьмого пота. Нет бы посмотрели прежде на себя! -- Они не умеют, -- вставил я. -- Они от всей души считают, что, сотрясая воздух, делают важное и нужное дело. -- Да уж! Жалко, не всегда находится на них управа... Этот глупый мистер Хатчинсон еще легко отделался! Наказание посуровей подошло бы ему куда лучше!.. Что это ты так помрачнел? -- Я вспомнил одну историю, -- ответил я неохотно, -- которую, по правде сказать, не слишком хочу Тебе рассказывать. Она очень страшна. В ней говорится о черствой женщине, предавшей ни в чем не повинное существо, и о том, какое воздаяние она получила. -- А воздаяние было справедливым? -- нахмурился Всевышний. -- О да. Тем эта история и страшна. -- Ну-ка, рассказывай! -- велел мне Господь. -- Теперь Я должен это услышать. Мне хочется узнать, что вселяет в смертных настоящий страх. История о Дикой Охоте Вот история из Уэльса. В полумиле от маленькой деревушки Кьюри стоял старый хутор. Там в полном одиночестве жила немолодая англичанка, миссис Пампкинс. Никто точно вам не скажет, почему она там поселилась -- говорили, что в молодости она была прислугой, а хутор получила в наследство от покойного мужа. Миссис Пампкинс была небогата и держала трех коров, чтобы прокормиться. Она сама ухаживала за ними, сама кормила и доила. Масло и сметана у нее были отменные, и в деревне их охотно покупали. Если б не строптивый и нелюдимый нрав миссис Пампкинс, соседи с радостью завели бы с ней дружбу. Но гордячка англичанка как будто считала жителей Кьюри людьми второго сорта, а потому, после нескольких робких попыток с ней поладить, они оставили миссис Пампкинс в покое. Миссис Пампкинс не отличалась приятной внешностью. Худая и костлявая, она держалась так прямо, словно проглотила палку. Лицо у англичанки было из тех, что принято называть "лошадиными", а холодные бесцветные глаза ничего не выражали, кроме презрения ко всему миру. Она одевалась в глухое темно-коричневое платье, висевшее на ней как на вешалке, а из-под чепчика у нее не выбивался ни один волосок. Миссис Пампкинс исправно посещала церковь и была бы во всех отношениях безупречной особой, если б не одна тайная слабость. Дело в том, что миссис Пампкинс была ужасно скупа. Торговаться с ней было сущим наказанием. Каждый полупенс она отстаивала с таким холодным упорством, что хозяйки вскоре сдавались и рады были еще приплатить, только бы она оставила их в покое. А миссис Пампкинс невозмутимо удалялась, даже не сказав ни одного доброго слова на прощание. Нищим она ни разу не подала даже куска хлеба. Чему дивиться -- миссис Пампкинс не любили. "Ах! -- вздыхали женщины. -- Если б ее масло не было таким душистым, а сметана -- такой белоснежной!" Но масло и сметана были так хороши, что им оставалось только терпеть. Мужчины же каждый вечер обсуждали в пивной, сколько миссис Пампкинс скопила денег и где она их прячет. Нельзя сказать, чтобы кто-то так уж сильно желал англичанке зла, но многие сходились на том, что ее неплохо бы проучить. Однако страшное несчастье, которое приключилось с миссис Пампкинс, заставило всех жителей Кьюри содрогнуться. Началось все в чудесный сентябрьский вечер, когда поля в свете заходящего солнца становятся синими, а теплый воздух пахнет вином. Миссис Пампкинс доила пеструю корову, сосредоточенно наблюдая, как молоко пенится в подойнике. Корова спокойно жевала жвачку, лишь изредка встряхивая головой, чтобы избавиться от докучливых мух. Миссис Пампкинс рассеяно бросила взгляд в дальний угол коровника и вдруг замерла: она увидела, что там шевелится что-то темное и мохнатое. "Собака, что ли?" -- подивилась миссис Пампкинс, но тут непонятная тварь встала на задние лапы, и стало ясно, что это никакая не собака. Существо было похоже на пятилетнего ребенка, но только сплошь обросшего шерстью и коренастого. У него было морщинистое темное личико, маленькие веселые глазки, похожие на поросячие, и огромные остроконечные уши. Одето оно было в мешковатые коричневые штаны. -- Не бойся, хозяйка, -- сказала тварь грубоватым голосом, явно обращаясь к миссис Пампкинс. -- Что? -- пораженно переспросила англичанка, не ждавшая, что подобное существо вдруг заговорит с ней. -- Я говорю: не бойся меня! -- повторило оно, подходя поближе. -- Я не причиню тебе вреда! Я -- только бедный странник, ищущий приюта. -- Бедный странник, ищущий приюта... Но кто же ты такой? -- Здешние кличут меня Бубах. Зови и ты меня так. Миссис Пампкинс как завороженная смотрела на него, не зная, что ей делать. Не сказать, чтобы она так уж испугалась -- скорее растерялась. Тут она заметила, что корова все так же безмятежно жует жвачку, не обращая на странного гостя никакого внимания. Это почему-то успокоило миссис Пампкинс, и она нашла в себе силы спросить: -- А что ты такое? -- Ты ведь из Англии, да, хозяюшка? Там живут мои родичи, вы зовете их брауни. Ты о них слыхала? Миссис Пампкинс понимающе кивнула. Конечно, она слыхала о брауни. -- Ты домашний дух, -- заключила она. -- Не совсем домашний, -- поправил ее Бубах. -- И не совсем дух. Но в общем ты права. Я живу рядом с людьми и помогаю им, чем могу. В награду я прошу лишь немного сливок. -- А что ты делаешь здесь, в моем коровнике? -- Об этом я и хотел потолковать с тобой. Я рад, что ты не боишься меня. Иногда люди непонятно почему боятся меня. Сказав так, Бубах робко улыбнулся миссис Пампкинс и продолжил: -- Мои хозяева -- славные люди! -- переехали в большой город. Я не смог последовать туда за ними. В городах не место таким, как я. Теперь у меня нет хозяев, и вот я брожу в поисках пристанища. Быть может, ты разрешишь мне поселиться здесь? И Бубах снова робко улыбнулся и умоляюще посмотрел на миссис Пампкинс. Та оценивающе поглядывала на него, размышляя, будет ли ей от Бубаха польза и не будет ли смертным грехом пустить его в дом. Наконец, она спросила: -- Говоришь, умеешь работать? -- Да, хозяйка, -- поспешно заверил ее Бубах. -- Ты будешь довольна. Я все умею делать и к тому же знаю рецепт самого вкусного масла на свете! -- Подожди меня здесь! -- приказала миссис Пампкинс и пошла в дом за Библией. Вернувшись, она ткнула ее под нос Бубаху и строго спросила: -- А это ты чтишь? Бубах спокойно взглянул на Библию и ответил: -- Нам запрещено касаться этой Книги. Она написана не для нас. Но я не боюсь ее -- я не из бесов. Я помню времена, когда Книга еще не была написана, а Закон не был дан. Если не знаешь, можно ли оставить меня здесь -- спроси у священника. -- Так я и сделаю, -- кивнула миссис Пампкинс. Тут ей в голову пришло еще одно соображение, и она поинтересовалась: -- А сколько сливок ты хочешь за работу? -- О, немного! -- улыбнулся Бубах. -- Одну такую миску утром и одну вечером. Миссис Пампкинс, сдвинув брови, взглянула на миску, вмещавшую полпинты. -- Но это слишком много! -- возмутилась она. -- Хватит с тебя и одной миски утром, а на ночь есть вредно! -- Но, хозяйка... -- начал было возражать Бубах, однако англичанка не дала ему договорить. -- Больше одной миски в день я тебе все равно не дам! -- заявила она тоном, не терпящим возражений. Бубах осекся, внимательно посмотрел на нее и угрюмо сказал: -- Ну, тогда я пошел. Мне всегда давали две миски сливок в день за мою работу, и я не согласен на меньшее. Прощай, хозяйка! Он собрался было уходить, но миссис Пампкинс остановила его. -- Погоди... -- крикнула она, кусая губы. --Ладно, я согласна на две миски сливок в день... пока. Я посмотрю, как ты будешь работать, и если замечу, что ты ленишься... -- Что ты, что ты, хозяйка! -- перебил ее радостный Бубах. -- Я не буду лениться, клянусь тебе! Ты не пожалеешь, что согласилась оставить меня! Так миссис Пампкинс стала хозяйкой Бубаха. К ее несказанной радости, он отказался поселиться в доме, а выбрал себе под жилье уютную, заросшую орешником лощину рядом с хутором. С первого же дня англичанка убедилась, что не зря разрешила ему остаться. Бубах работал за троих, ловко и споро. В мгновение ока он подоил коров, задал им корм, до блеска вычистил коровник и бережно процедил молоко. Управившись со всем этим, Бубах принялся сбивать масло по своему чудесному рецепту. Когда миссис Пампкинс попробовала масло, последние сомнения покинули ее. Она и не знала, что масло может быть таким вкусным. Единственное, что немного удручало ее -- это две миски сливок. В ближайшее воскресенье миссис Пампкинс, как и обещала, посоветовалась насчет Бубаха со священником. Священник из Кьюри был кроткий человек, веривший в глубине души, что зла просто не существует. Он заверил миссис Пампкинс, что такие твари, как Бубах, добры и безобидны и нет никакого греха в том, чтобы пользоваться их услугами. Когда же англичанка поинтересовалась, нельзя ли обратить Бубаха в христианскую веру, священник рассмеялся: -- О, миссис Пампкинс!.. Бубах стар, как эти холмы. Он прекрасно помнит времена, когда о Спасителе никто и не слыхивал. Потребуется не одна тысяча лет, чтобы он обратился! Миссис Пампкинс сокрушенно покачала головой, сухо поблагодарила доброго священника и удалилась. С появлением Бубаха миссис Пампкинс начала очень быстро богатеть. Вскоре в ее стаде было уже не три коровы, а целая дюжина. Вместо того чтобы продавать масло в Кьюри, миссис Пампкинс стала возить его в город, и городские хозяйки были готовы платить за ее масло любую цену,-- так оно пришлось им по вкусу. Англичанка накупила себе шелковых платьев и по воскресеньям ездила в церковь на двуколке, а высокомерия в ней стало столько, что она перестала замечать тех, кто с ней здоровался. В Кьюри не знали, что и подумать о ее богатстве, но многие говорили, что дело тут нечисто. Нежданная удача не излечила миссис Пампкинс от скупости. Она по-прежнему считала каждый пенни, и когда прикидывала, сколько сливок выпил за все время Бубах, ее черствое сердце обливалось кровью. Бубах же души не чаял в своей хозяйке и работал изо всех сил. Ему и в голову не приходило, что миссис Пампкинс может быть чем-то недовольна. Так прошло несколько лет. Однажды вечером, в канун Дня Всех Святых, миссис Пампкинс собиралась уже отправиться на покой, как вдруг услышала громкий стук в дверь. -- Кто там? -- спросила она раздраженно. Из-за двери раздался взволнованный голос Бубаха: -- Отвори, хозяйка! Отвори скорей! Поморщившись, миссис Пампкинс открыла дверь и встала на пороге. -- Чего ты хочешь? -- ледяным голосом спросила она. -- Уже поздно, и мне некогда с тобой разговаривать! Но Бубах не заметил ее тона -- он трясся от страха. -- Хозяйка! Пришла беда! -- испуганно запричитал он. -- В наших краях объявилась Дикая Охота! Они гонятся за мной! Умоляю, пусти меня в дом -- сюда Охотники не посмеют войти! -- Но мы же договорились, -- сухо сказала миссис Пампкинс, -- что ты не будешь ночевать в доме. Что это еще за Дикая Охота, которой ты так боишься? -- О, это ужас! Ужас! Черные всадники на черных, дышащих огнем конях, и с ними огромные черные псы с горящими глазами! Я уже слышу стук копыт! Прошу тебя, хозяйка, спаси меня, пусти в дом! Но миссис Пампкинс была не расположена прислушаться к мольбам Бубаха. -- Что за бред ты несешь?! -- заявила она. -- Черные всадники, черные псы! С чего ты взял, что им нужен ты? Иди-ка, любезный, проспись, а утром поговорим. И миссис Пампкинс собралась было захлопнуть дверь, но Бубах удержал ее. -- Хозяйка, подожди! Поверь мне! Они уже совсем близко! Разве ты не чувствуешь их ледяного дыхания? Не слышишь лай жутких псов и звуки рога? Тут миссис Пампкинс заметила, что небо заволокло черными, как сажа, тучами. Порывы ледяного ветра стали гнуть деревья, срывая с них последнюю листву. Издалека до нее донеслись низкие, заунывные звуки рога и возбужденный лай собак. Миссис Пампкинс поежилась. Не слушая Бубаха, она стояла на пороге и смотрела вдаль. Внезапно на вершине ближнего холма появилось несколько черных точек, они начали стремительно приближаться, и вскоре уже можно было различить двух всадников и свору огромных собак вокруг них. -- Видишь теперь? Видишь? -- закричал Бубах. -- Скорее, пусти меня в дом и закрой дверь! Мы еще успеем спрятаться от них! -- Ерунда! -- отрезала миссис Пампкинс. -- Это, верно, лорд Дарсей и его ловчий. Возвращаются с охоты и заплутали в лесу. Я подожду их здесь -- быть может, им нужно указать дорогу. И она вышла во двор и захлопнула за собой дверь. Увидев это, Бубах рухнул на землю и залился слезами, но миссис Пампкинс не обратила на него никакого внимания. Тем временем земля задрожала от топота коней, и во двор хутора, подобно вихрю, ворвались всадники и их свора. Миссис Пампкинс, вскрикнув, отступила -- одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это не лорд Дарсей. Бубах скорчился на земле, дрожа и причитая. Всадники, одетые сплошь в черное, в одинаковых рогатых шлемах, круто осадили коней. К ужасу миссис Пампкинс, из ноздрей коней при этом вырвались языки пламени. Охотники пристально посмотрели на англичанку, и та похолодела -- таким могильным ужасо