тан нашелся... - сплюнул Бугай. - Надеюсь, ты не будешь таким упрямым? - Слышишь, что тебе говорят, славянин? - подошел к Андрею Гнилой. - Я не знаю, куда пошел этот человек. Мы пустили его переночевать - вот и все. - И все? - Да. Места, что ли, жалко? Не убивайте меня, пожалуйста, - всхлипнул паренек. Ему было страшно. - Бугай, оставь его, он же сказал, что не знает. - Шурик понял, что дело зашло слишком далеко. - А я ему не верю. - И я тоже. - Гнилой взял со стола нож, которым еще вчера резали сало. - Салом пахнет. Бугай, ты видел, как режут поросенка? - Обижаешь. Я сам резал. - Ну и как? - Что человек, что свинья - какая разница? - И то правда. Слышишь, парень? Я последний раз спрашиваю: куда пошел тот человек? У тебя десять секунд. Шурик, считай вслух. - Десять, девять, восемь, семь... - Ребята, не надо! - закричала Юля. - Пожалуйста! Но на нее никто не обращал внимания, а Шурик считал, как автомат: - Шесть, пять, четыре, три... - Я прошу вас! Он просто не знает! - Два, один... Гнилой подошел вплотную к Андрею. Тот зажмурился. - Я не знаю... - Это были последние слова Андрея в жизни. Юля закрыла глаза и заткнула уши. А когда открыла, молодой хохол уже лежал на полу, неестественно поджав ноги. Юлю начало тошнить. Она выскочила из дома. - Слушай, Гнилой, - спросил Шурик, - а может, он вправду не знал, куда пошел Киреев? - Может, и не знал. Что же, по-твоему, его надо было в живых оставлять? Ладно, поехали, пора сматываться. В машине на заднем сидении плакала Юля. Бугай и Гнилой молчали. Шурик пытался разрядить обстановку: - Ладно, Юлька, успокойся. Это жизнь. А его мы найдем. В конце концов, я думаю, у Киреева два пути, а еще вернее - один. В Задонск. Ты же сама говорила, что он особые места ищет. А там монастырь. - Так куда едем? - повернулся к ним Гнилой. - Прямо - на Липецк дорога, направо - в Задонск. И хватит реветь, тошнит. - А меня от тебя тошнит. Зверюга! Он же просил тебя, я просила... Как свинью... Сволочь! - Лучше замолчи, деваха, а то хуже будет. - Гнилой стал угрожающе спокоен. - И впрямь, Юлька, не дури. Ребята разозлились. Посуди сама, третий месяц как проклятые по этой глуши мотаемся. А тут... вот он, рядом, и опять ушел. Обидно. - Но зачем людей убивать, зачем? Высадите меня, я домой поеду. - Домой, говоришь? - Гнилой нажал на тормоза. - Давайте-ка, ребятки, выйдем из машины. Все вышли. В это время мимо проехал рейсовый автобус. В нем сидел Киреев. Он рассеянно смотрел в окно. На обочине стояла белая иномарка, возле которой, сильно жестикулируя, что-то выясняли друг с другом трое мужчин и женщина. Автобус проехал мимо, и тут только до сознания Киреева дошло, что одного мужчину из этой группы он где-то видел. У Михаила была хорошая зрительная память, но вначале он засомневался: встретить знакомого, здесь? Наверное, похож на кого-нибудь. Тогда на кого? И вдруг он вспомнил: Кузнецкий мост, маленькое кафе, человека с пошехонским лицом... - На липецком повороте будет кто выходить? - крикнул шофер. - Будет! - Киреев, поблагодарив водителя, вышел на дорогу. До группы у белой иномарки было метров сто. Киреев не успел еще решить, что делать дальше, как возле него затормозил грузовик. - Тебя куда, земляк? - Вообще-то в Галичью Гору. - Я так и подумал. Садись, подвезу. Через десять минут Киреев стучался в дом, который покинул сегодня утром. Никто не ответил. Он оперся на дверь и чуть не упал: дверь с грохотом открылась. Михаил шагнул через порог... Обратно Киреев почти бежал. Бежал туда, на липецкий поворот, где он увидел "пошехонца". Ему все стало ясно. Не думая о последствиях, Михаил спешил к тем людям. То, что они ищут его, что это они убили двух несчастных хохлов, Киреев не сомневался. Почему, зачем - это ему хотелось узнать. Но когда он добежал до поворота, "Сааба" уже не было. Михаил растерянно остановился, не зная, что делать дальше. Перед глазами стояла страшная картина, увиденная в домике Ивана и Андрея: два тела на полу, лужи крови... И вновь знакомый грузовик. Веселый парнишка, который недавно довез его до Галичьей Горы, высунулся из окошка: - Ну ты даешь, земляк! Уже посмотрел гору? Киреев молча кивнул. - А теперь в какие края? Только сейчас до Михаила дошло, что к нему обращаются. - Скажите, - обратился он к незнакомцу, - вы белую иномарку не видели? - Белую? Не видел. Потеряли, что ль, кого? - Вроде этого. А сейчас... куда едете? - Вообще-то мне в Хлевное надо. - А это где? - От Задонска километров двадцать пять. - От Задонска? Вас, простите, как зовут? - Федором. - Скажите, Федор, а до Задонска подбросите? - Да ради Бога! Садитесь. Но Киреев колебался. А вдруг белая иномарка поехала в сторону Липецка? Он с тоской посмотрел по сторонам. В сторону Липецка одна за другой мчались машины. Незнакомец поймал его взгляд. - Так вам куда надо? В Липецк, что ли? Вдаваться в объяснения Кирееву не хотелось. На развилку дороги присела трясогузка. Она сначала посидела на макушке донника, росшего на обочине, а потом весело поскакала по дороге, озорно покачивая своим хвостиком. Поскакала на юг, в сторону Задонска. - Вот и знак. - Что? - не понял водитель грузовика. - Поехали в Задонск, земляк. Глава тридцать шестая - Миленькие мои, да вы что - одурели?! Рядом в деревне - два трупа, а мы стоим здесь, у всех на виду, митингуем, - Шурик почти кричал. - До Задонска - пятнадцать минут езды. Вы это понимаете?! Он будет вечером там. Там! Господи! Ну и что вы бычитесь? Бугай, скажи им! - И правда, ребята, - не очень уверенно поддержал Шурика Бугай, глядя на Гнилого. - Может, того, закончим? Но Юля и Гнилой молчали, с ненавистью глядя друг на друга. Шурик сделал еще одну попытку их примирить: - Я согласен, Гнилой погорячился... не надо было убивать этих хохлов. Согласись с этим, - обратился Шурик к Гнилому. - Но и ты должна, Юлька, понять: за три месяца у человека нервы ни к черту стали. Да еще тот мужик спровоцировал Гнилого. Хамил... А теперь - поехали! Нутром чую - в Задонск он пошел. Поехали... - И то дело, - неожиданно сказал Гнилой. - Поехали. - Я останусь, - упрямо твердила Селиванова. Юлю трясло. Перед ее глазами стоял молодой украинец, его взгляд, полный страха, его слезы и мольба: "Не убивайте меня, пожалуйста". - Я не поеду с этой свиньей. - Снова - здорово, - Шурик, обессиленный, плюхнулся на заднее сиденье. - Слушай, Юлька, давай договоримся. Если Киреева мы сегодня не встретим в Задонске, завтра ты уедешь. Хорошо? Юля пожала плечами и села в машину. - Вот и славненько, - сказал Шурик, когда "Сааб" рванул по направлению к Задонску. - Бугай, поставь что-нибудь повеселее. - Сейчас, - с готовностью отозвался тот. - Слушай, - обратился он к Гнилому, - я тебя понимаю, но Шурик все-таки прав: поймаем этого Киреева, и все будет о'кей. Пока не поймали гада - вот и шалят нервишки. - Что будет о'кей? Я перестану быть свиньей? Эта сука вновь зауважает меня? - В отличие от Бугая, к которому вернулось хорошее настроение, Гнилой крутил баранку с мрачным лицом. - Молчишь? Вот сиди и молчи дальше. - А я что? - обиделся Бугай. - Я же сказал, что с тобой тоже согласен, но... успокоиться надо... Кстати, когда в Москву вернемся, тачку на техосмотр поставь. По таким дорогам, сам понимаешь... Гнилой не поддержал разговор. Он смотрел вперед, желваки ходили без устали. Если бы не звучащая музыка, наступившее молчание стало бы тягостным. Юлю продолжало трясти. Шурик осторожно, чтобы не видели впереди сидящие, успокаивающе гладил ее по руке. Его взгляд будто говорил: "Все понимаю. Но потерпи еще немного". "Сааб" миновал большое село. Пара-тройка километров - и началась лесная зона. Местность была очень живописная, но пассажирам "Сааба" было не до красот природы. То и дело от основной дороги отходили ответвления, в основном в сторону Дона. На одном из поворотов Гнилой резко затормозил. Юля мгновенно все поняла. На дороге под указателем "Турбаза" стояли люди. Скорость машины стала минимальной, и Селиванова решила выпрыгнуть на ходу - это был ее последний шанс. Она открыла дверь, но ставшая неожиданно жесткой рука Шурика удержала Юлю. - Пусти, пусти! - закричала Юля. - Он же убьет меня. Ты еще не понял? Гнилой расхохотался: - Молодец, Шурик! Настоящий пацан. Не променял нас на бабу. Тебе это зачтется. Последним, как обычно, все понял Бугай. - Правильно, Гнилой. Наказать суку надо. Раздухарилась - сил нет. Права качает. Трахнем Юлечку? Что, ты и порешить ее решил? Думаешь, заложит после? Тоже верно. - Скажите, в вас что-то человеческое есть? - Страха у Юли, как ни странно, не было. Предательство Шурика, какая-то потрясающая обыденность, с которой Бугай говорил о ее предполагаемой смерти, - просто не укладывались в Юлиной голове. - Мы же все тяготы вместе делили. Я друзьями вас считала... За что убивать меня, Бугай? Тот посмотрел на Гнилого: - Ведешь ты себя неправильно. Да, Гнилой? - Даже когда курицу убивают, ее жалко, но я же человек, живой человек. - Пока живой, - хмыкнул Бугай. Шурик сидел, опустив голову. "Сааб", съехав с дороги, остановился на небольшой лесной опушке. - Выходи, - приказал Юле Гнилой. Странно, он, похоже, не особенно заботился о маскировке: машину можно увидеть с дороги. Впрочем, место было довольно безлюдное. Все вышли из машины. Испуганный, взлетел с ветки вяза дрозд и затрещал на всю округу. Другие птицы в глубине леса подхватили крик. Страх не приходил, хотя Юля хорошо понимала, что ее ждет. А вот окружающий мир вдруг изменился. Все стало происходить словно в замедленной съемке. Вот медленно взлетел с ветки дрозд, вот шмель, будто сошедший из мультфильма, пролетел возле ее ног. Забавно, оказывается, шмель - это не просто то, что жужжит. Он - красивый. Темная головка, желтый воротничок, золотистая полоска опоясывает брюшко, а внизу пушистые оранжевые штанишки. Будто откуда-то сверху сошло на нее спокойствие. Вспомнилось, как она всего три месяца назад - Боже, как давно это было - планировала убить домработницу Вороновой. В лесу. А сейчас будут убивать ее. Все правильно и справедливо. Зло обязательно возвращается к тому, кто его породил. Глупая, все разбогатеть мечтала, верила, что только тогда и начнется настоящая жизнь... Вспомнился Киреев. Неужели эти подонки все-таки встретятся с ним? "Еще один мой грех", - думала Юля, глядя на шмеля. Смотреть на рожи своих спутников не хотелось. Кто-то говорит, кажется, Гнилой. Точно, он. - ...потому что ты примитивен, Бугай. Трахнуть, убить - ты что, маньяк? - Скажешь еще. Тоже мне, нашел Чикатилу! - К этому же привыкаешь. Интересно ломать человека. Вот, посмотри на эту сучку. Гордая, нас презирает. А через десять минут ты, Бугай, увидишь другую Юлю, готовую выполнить любую твою прихоть. Скажем, захочешь ты, чтобы она стала белкой - станет. - Как это? - Сама засунет себе в задницу, к примеру, ветку - это ее хвостом будет - и полезет, голая, на дерево. - Ух ты! Здорово. Я даже возбуждаться стал. - То-то и оно, браток. Я всегда возбуждаюсь, когда человек ломается. Помнишь, как мы из двух деловых "бабки" выбивали? Друзья были, со студенческих лет вместе, одним делом занимались. - Помню, - радостно заржал Бугай. - Ты еще им сказал, что у одного из них есть шанс выжить. - Точно. Как они за жизнь свою боролись? Как один замочил друга своего, а потом лизал нам сапоги? - Но ты был не прав тогда, братан. - Почему? - Ты же его пристрелил все равно. - Дурак, я его пожалел. Как бы он с такими угрызениями совести жил? Они же любят о совести говорить, о милосердии. А как смерть почуют, только о шкуре своей и думают. - Я хочу прощения попросить, - подала голос Юля. - О-ой, как рано, - разочарованно протянул Гнилой. - Не думал, что ты такая слабачка. - Я хочу у свиньи прощения попросить. Полезное животное, да и не виновато оно в том, что люди ее именем друг друга называют. Ты не животное, Гнилой. - Вот как? Кто же? - Не знаю. Честно, не знаю. А имечко у тебя - в самый раз. Хороший, сразу видно, человек тебя им окрестил. А теперь делай, что хочешь. - И Юля устало опустилась на траву. - Встань, падла, когда я с тобой разговариваю, - заорал Гнилой. Он явно не ожидал от Селивановой такого. Юля улыбнулась: - Уже начал возбуждаться? Шурик, ты тоже будешь ломать меня? Растерянный Шурик беспомощно взмахнул руками: - Ребята, дурь какая-то получается. Пошутили - и будет. Гнилой, я поговорю с ней, дай мне десять минут. Она извинится перед тобой. - Заткнись! - рявкнул на него бандит. - Слизняк! - Первый раз соглашаюсь с тобой, Гниль, - почти с радостью поддержала его Юля. В эту секунду подошедший сзади Бугай со всей силы ударил ее по спине в район правой почки. Селиванова, вскрикнув, упала. - Одну опустили! Ну-ка, пошути теперь. - Только не очень старайся, Бугай, - попридержал дружка Гнилой. - Мне отбивная котлета не нужна. - Обижаешь, я свое дело знаю. Неожиданно Юля заплакала. Из закрытых глаз потекли слезы: - Я не переношу боли. Не бейте! - Бугай, подними ее. Так. Теперь давай по левой почке. Тот все выполнил точно, и Юля вновь упала на землю. Шурик отвернулся, чтобы не видеть этого. - Нет, ты смотри, - приказал ему Гнилой. - А не то больно будет и тебе... Так, а теперь, друг мой Бугайчик, сделай так, чтобы у мадам искорки из глаз посыпались, а то темнеет что-то. - Понял, - ответил Бугай и что есть силы открытой ладонью ударил Юлю по лицу. - Не бейте, - заскулила та, по-прежнему не открывая глаз. - А где волшебное слово? - Пожалуйста. - Видишь, не одна ты у нас с юмором. - Гнилой, а когда она белкой станет? - подал голос Бугай. - Скоро, скоро, не спеши. Думаешь, она уже готова? - А то, - с гордостью произнес Бугай. - И не таких ломал. - А мы проверим сейчас. - И Гнилой скомандовал, обращаясь к Юле: - На четвереньки, сучка. Ползи к моим ногам. Девушка встала на четвереньки и поползла. - Повторяй за мной: я сучка. - Я сучка... - Я виновата перед тобой, Владик. - Я виновата перед тобой, Владик. - А кто такой Владик? - спросил Бугай. - Дурак, меня Владиславом зовут. - Понял, а меня Серегой. Скажи: и перед тобой, Серега. - И перед тобой, Серега, - словно робот повторила Юля. - И ты, Шурик, прости меня, засранку, - подсказывал Гнилой. - И ты, Шурик, прости меня. - Засранку! - Засранку. - Я сделаю все, что вы прикажете. - Все, что вы. - Я сделаю! - Я сделаю все, что вы прикажете. - Приказывайте, пожалуйста. - Приказывайте, пожалуйста. - Пусть голой на дерево лезет, - не унимался Бугай. - Подожди, - цыкнул на него Гнилой. - Это после. И вообще, пока не встревай. Итак, что же тебе приказать, сучка? У тебя нет никаких мыслей, Шурик? А у меня появилась одна. - И вновь Юле: - Повторяй. Мальчики, не будете ли вы так добры расстегнуть свои ширинки. У меня рабочий рот, и он готов доставить вам радость. Юля повторила и это. - Слушай, а и впрямь заводит. Лучше порнухи. - Бугай был в восторге. - А можно и я ей кое-что прикажу повторить? - Можно, - великодушно разрешил Гнилой. У Бугая оказалась очень богатая фантазия, только чересчур уж грязная. Такой мерзости Юля даже не слышала раньше, а теперь вынуждена была все это повторять. - Все, я готов! - радостно сообщил Бугай. - С кого она начнет? - Не обижайтесь, ребятки, но главный хозяин у этой сучки я. - Глаза Гнилого блестели. - Ближе, - приказал он Юле, приспуская штаны. - И старайся, старайся, шалава. Если мне понравится, ты можешь рассчитывать на мою доброту... Э, нет. Ты глазки-то открой, люблю, когда сосут и смотрят на меня снизу. Юля открыла глаза. Взглянув в них, Гнилой понял, почему она их не открывала все это время, понял, что совершил роковую ошибку: он не сломал Юлю. Но было уже поздно. Селиванова перехитрила его. Лесную тишину прорезал жуткий, нечеловеческий вопль: - Су-у-ка-а-а! А потом крик прервался: видимо, болевой шок был таким сильным, что на какое-то мгновение Гнилой потерял сознание. Шурик стоял как завороженный, а Бугай не сразу понял, что произошло, а поняв, растерялся. Подбежал к Гнилому и Юле и пытался разжать ей зубы. Но у него ничего не получалось. Всю свою ненависть к Гнилому вложила Селиванова в этот укус. Бугай бил ее по голове, хватал за горло - бесполезно. - Что стоишь, - заорал он на Шурика, - помоги оторвать ее. Шурик подошел и спокойно нажал двумя пальцами чуть ниже ушей. Зубы девушки разомкнулись. - Я убью тебя, стерва, убью! - орал Бугай. Он только сейчас вспомнил, что в кармане куртки у него всегда лежит нож. Но то, что он увидел, заставило его забыть о Селивановой и о мести. Из Гнилого хлестала кровь, словно из зарезанного кабана. Шок прошел, Гнилой открыл глаза и, увидев, что сделала с ним Юля, завыл. Бугай пришел в себя: - Слушайте, он еще держится... Надо в больницу... скорей. - Скорей, вези в больницу, - скулил Гнилой. - А эту... прикончи. Но Бугай не мог разорваться на части. Дорога была каждая минута. Весь низ живота любителя ломать других стал красным от крови. И хоть Бугая природа не обделила силушкой, в Гнилом было килограммов сто. Машина стояла рядом, и Бугай потащил к ней дружка, точнее, поволок по траве. Гнилой не мог ему помогать, держа двумя руками остатки былого достоинства. - Терпи, браток, терпи. Все будет хорошо, вот увидишь. - Быстрее, быстрее. Тише, не дергай так! - И вновь начинал выть. - Шурик, - закричал красный от натуги Бугай, - заводи машину и прирежь эту гадину. Шурик завел машину и стал помогать бандиту тащить Гнилого. - Без тебя управлюсь. Иди, кончай девку. - Может, лучше ты? А я потащу Гнилого. - Твою мать! Я сказал, хлюпик, кончай ее. Или я тебя сейчас кончу. Было видно, что в Шурике шла борьба. - А где пистолет? - Какой пистолет? Сдурел?! Он без глушителя. Хочешь, чтобы нас повязали? Давай ножом! Около машины кряхтели и стонали бандиты, а Юля лежала на траве, спокойно глядя в высокое небо. Подошел Шурик. - Прости меня, Юля. В этом мире каждый сам за себя. Я одинокий волк, который спасает свою шкуру. Я признаю это. Если бы ты знала, как я... - Какой ты волк? Ты скунс, вонючка, - тихо отвечала Юля. - И вообще, отойди, не загораживай мне небо. Шурик опустился на колени сбоку от Юли. - Как ты его... - Тебе же сказали: кончай девку. Вот и делай, что велели. Шурик заплакал. - Мне еще тридцати нет, Юля. В Москве семья осталась, ребенок этой осенью в школу пойдет... - Слушай, я не священник... - Прости. - Дурак! Как ты это себе представляешь? Я тебя прощаю, Шурик, режь меня спокойно? - Закрой глаза. Пожалуйста! - И не подумаю. Скунс. Юля читала, что в последние мгновения жизни перед человеком предстает вся его жизнь. Но ничего перед ней не представало. Только пришел на память князь Андрей Болконский из "Войны и мира", который, умирая, лежал после битвы и смотрел на небо. Но ей, в отличие от князя, никаких высоких мыслей в голову не приходило. Вот что значит не голубых кровей, усмехнулась она. Зато было легко и спокойно. И как, оказывается, здорово в лесу. Ну и глупая же она была: за столько лет жизни в Москве всего два раза выбиралась на шашлыки в Битцевский парк. Впрочем, там было не до шмелей и цветов... Угомонились дрозды, и только шмель гудел и гудел, перелетая с одной кашки на другую. Высоко- высоко в небе парила незнакомая птица. Наверное, ястребок. Интересно, видит ли он сверху ее, Юлю?.. Засигналила машина. - Ты что возишься, поскребыш? Считаю до десяти, а то и ты - покойник тоже, - орал Бугай. - И почему только Кузьмич тебя привечал? Холодное лезвие ножа обожгло шею. - Прошу тебя, закрой глаза. Ей не захотелось даже отвечать этому человеку, а тем более закрывать глаза. Пусть ястребок, птица, парящая высоко в небе, станет последним существом, которое она увидит в жизни. Бугай еще не успел досчитать до десяти, как Шурик, всхлипнув и отвернувшись, наугад ткнул лезвием ножа в Юлькин живот. Она думала, что будет больнее. Только что-то теплое и липкое стало растекаться по платью. Наверное, кровь, успела подумать она - и потеряла сознание. Она уже не видела, как вскочил с колен Шурик, как машина, рванув с места, в несколько секунд исчезла за кустами ирги. А ястребок не видел Юльки. Ему и белый "Сааб" казался чуть больше муравья, бегущего по пыльной дороге и оставлявшего после себя облако пыли. * * * - У нас здесь райские места. Все есть - рыбалка, грибы, свежий воздух. Зачем куда-то за три моря отдыхать ехать? - Водитель грузовика оказался словоохотливым человеком. - Я один раз с семьей в Анапу съездил и чуть от тоски не помер. Конечно, море есть море, только... Вот гад! Куда ж ты летишь, собака бешеная? Водитель успел нажать на тормоза, и Киреев со всего маху ударился лбом о стекло. Красивая белая иномарка на огромной скорости вылетела на дорогу откуда-то из леска и помчалась в сторону Задонска. - Крутые, леший тебя забери! Нажрутся, а потом людей вот так давят. И никто у них права не отнимет... - Прости, друг, - перебил его Киреев, - ты не заметил, сколько в машине пассажиров было? - Кажись, трое. - Как тебя зовут? - Федор. - Я вижу, ты очень хороший человек, Федор, и не могу просить тебя ни о чем - ты и так со мной возишься. - О чем просить? Вы скажите, может, я помогу вам. - Вот эта дорога, откуда белая машина выскочила, куда она ведет? - В лагерь пионерский. Еще дальше - турбаза. Впрочем, какие сейчас пионеры? Да и от турбазы одно название осталось. - Тебе когда в Хлевное попасть надо? - Да вообще-то, желательно сегодня, - засмеялся Федор. - Ты скажи, надо что? - непринужденно перешел на "ты" шофер. - Понимаешь, я и сам не могу все объяснить... Одни предчувствия. Давай проедемся потихоньку по этой дороге? Хорошо? - Странно все. Впрочем, до лагеря всего два километра, давай проедем. Они поехали. С левой стороны было поле, с правой - лес. - А что ищем, Михаил? - После, Федя. Боюсь, мы за разговором прозеваем... Что это? - Где? - Вон там, на опушке? - Может, платье кто оставил? Деревенские сюда девчат испокон веку водили, может, одна и забыла... Шутка. И впрямь, что это? Тормознем? Киреев так привык к своему рюкзаку, что не расставался с ним нигде и никогда. И пока он стаскивал его на землю, Федор ушел вперед. - Господи, - услышал Михаил. - Женщина, вроде убитая! А крови, крови-то... Киреев побежал на крики Федора. С первого взгляда он узнал женщину, стоявшую час с небольшим назад у белой машины на липецкой дороге. Незнакомка застонала. - Живая! - закричал Федор. - Что делать будем? - У тебя в аптечке бинт есть? Надо кровь приостановить, а то не довезем ее до больницы. - Сейчас посмотрю. - И Федор рванул к машине. Вскоре раздался его голос: - Только йод и валериановые таблетки. - Что же делать? - Киреев открыл рюкзак и стал лихорадочно рыться в нем в поисках какой-нибудь тряпки. Тут он вспомнил, что еще месяц назад, когда целлофановый пакет порвался, он завернул икону в чистый льняной мешочек. Достав икону и развернув ее, Михаил бросился с мешочком к девушке. Но даже в столь сильном волнении и спешке он бережно положил святую реликвию на рюкзак. - Федя, ты разбираешься в ранениях? - Откуда? - Как бы нам забинтовать ей рану? - А может, просто держать этот мешок у нее на животе? - Хотя бы так. Давай, понесем ее к машине. Сначала Юля услышала голоса. И первое, что она увидела, открыв глаза, сначала сквозь туманную пелену, затем все четче и четче - была икона. Она сразу узнала ее. "Наверное, я умерла, - подумала Юля, - и мне показывают икону. Судить будут за то, что украсть ее хотела..." Но вот Юлю подхватили чьи-то руки, и она почувствовала сильную боль в животе. Да и на небо, как, впрочем, и преисподнюю, это место не походило. Сознание медленно, но верно возвращалось к ней. Заросли ирги, боль в животе... Но голоса принадлежали не Бугаю и Шурику. - Вроде бы худенькая на вид, а какая тяжелая, - произнес один голос. - Михаил, ты руку от ее живота не отрывай. - Да что толку? - откликнулся второй голос. - Мешок уже мокрый весь. Боюсь, мы ее не довезем. - Икона, - прошептала Юля. - О чем она? - спросил Федор. - Заботливая. Боится, чтобы я икону с рюкзаком не оставил. - Надо же. Странный народ эти женщины. Пока Федор усаживал незнакомку в кабину, Михаил вернулся за иконой, уложил ее в рюкзак и полез в кузов. - Не надо в кузов. Мы все в кабине уместимся. Да и держать ее надо, а то будет рулить мешать. - Хорошо. А теперь гони, Федя, что есть мочи. Если Бог дал этой девушке шанс, мы не должны его упустить. - Понял. Гонки "Формулы-1" видел? Так вот, это детский сад по сравнению с тем, что сейчас произойдет. - Федя, много слов! - Понял. Как говорил Юрий Алексеевич, поехали! - Какой Юрий Алексеевич? - А еще интеллигентный человек. Темнота. Гагарин, вот кто! * * * Любое событие или явление можно объяснить несколькими причинами, подчас прямо противоположными. Исходя из своего опыта, возраста, воспитания и даже предрассудков, мы делаем свой выбор, останавливаясь на том или ином объяснении. Смею предложить читателю, как говорится, на выбор, две версии произошедшего на задонской дороге ранним июльским вечером дорожно- транспортного происшествия - так на языке работников ГИБДД именуют то, что в народе проще и короче называют аварией. Вот первое объяснение. Бугай, давно не имевший водительской практики, да еще после перенесенного стресса, гнал "Сааб" по извилистой дороге со скоростью, превышающей сто километров в час. За Домом инвалидов дорога делает особенно крутой вираж. По случайному совпадению именно в этот момент Бугай обернулся назад посмотреть, как дела у Гнилого, который причитал всю дорогу: - Быстрее, быстрее. Не хочу остаться евнухом! И опять-таки именно в этот момент коза Анчутка, гроза местных садов, воспользовавшись тем, что ее хозяйка тетя Маша заболталась с соседкой, решила перебраться через дорогу. - Смотри на доро... - только и успел сказать Шурик. Бугай нажал на тормоза, и машина вылетела за обочину. Анчутка отделалась легким испугом, а "Сааб", перевернувшись, впервые на своем веку оказался на земле вверх колесами. Впрочем, шведы делают действительно хорошие машины, заботясь о безопасности пассажиров. Все три наших героя остались если и не совсем целы, то, по крайней мере, живы. Тетя Маша, охнув, бросилась за своей козой, а ее соседка с перепугу потеряла дар речи. Больше на дороге и возле нее никого не было... Да, "Сааб" - отличная машина, даже магнитола не перестала работать, но кто мог предположить, что после его трехмесячных мучений по русским дорогам совсем разболтается аккумулятор, который и выпал после удара. Пока пассажиры стучали по стеклам и звали на помощь, потек бензин. Видимо, вспыхнула искра, и... Не прошло и тридцати секунд, как огромный столб пламени, охватив блестящее белое тело машины, поднялся в воздух. Очнулась от оцепенения соседка бабы Маши, бежал к машине водитель проезжавшего мимо "Запорожца" - все это уже не имело значения... А вот другое объяснение случившемуся, которого, признаться, придерживается и автор. Земля не захотела больше носить Гнилого и его приятелей. Юля была права: зло всегда возвращается к тому, кто его породил. Раньше или позже. Возомнившие себя вершителями чужих судеб, Владислав Семенович Марцевич и Сергей Александрович Булатов не знали, да и не хотели знать, что существует другая сила - терпеливая, милосердная, но одновременно и суровая, справедливо воздающая всем по заслугам. Видимо, кровь невинно убиенных Ивана и Андрея, страдания Юли стали последней каплей... Земной путь Гнилого, Бугая и Шурика был закончен. А баба Маша, ее соседка и водитель "Запорожца" с ужасом наблюдали, как кричали люди в машине, горя заживо. И только коза Анчутка невозмутимо жевала придорожную траву. Животное, что с него возьмешь... Жаль, что среди свидетелей последних секунд жизни Бугая, Гнилого и Шурика не оказалось никого, кто обладал бы философским мышлением. А то бы он оценил горькую усмешку судьбы: когда крики стали стихать, можно было расслышать песню, которая звучала из магнитолы. Хорошие магнитолы делают в Южной Корее. Пел любимый певец Юли Селивановой. Пел под музыку, стилизованную в стиле старинного менуэта: Господа хорошие и господа плохие, Выливайте водку, разряжайте пистолет, Предлагаю позабыть про времена лихие, Выходите строем, потанцуем менуэт. Просвещенья жаждет человечия натура, Мы пойдем на выставку, мы сходим на балет. Есть такая штука, называется - культура... А чёй-то вы хватаетесь опять за пистолет? К красоте душа стремится, Дай, товарищ, мне совет: То ль пойти опохмелиться, То ль сходить нам на балет... А может, все же на балет? Глава тридцать седьмая - Я же вам вчера русским языком объяснил. - Громкий голос, раздававшийся из-за двери, разбудил Юлю. - Она еще очень слаба, никакие показания дать вам не может... Я не кричу, вы еще не слышали, как я кричу... Да хоть майор!.. Нет, меня это совершенно не волнует... Да, да. - Видимо, человек разговаривал по телефону. Юля окончательно пришла в себя и осмотрелась. Похоже на больничную палату. Рядом стояла еще одна койка. Пустая. Что находилось на противоположном конце комнаты, она увидеть не могла - почему-то не хватало сил приподняться, а подушка была совсем низкой. И еще Юля поняла, что человек в коридоре говорил с кем-то о ней. - Я хирург, понимаете? Вам что-нибудь такое имя - Гиппократ - говорит? Слава Богу. Я оперирую человека, а не фамилию... Вот сейчас вы правильно сказали: надо, видимо, подождать. Сколько дней? Дня через три позвоните, хорошо... Нет, я не обижаюсь. Да. Конечно, конечно. До свидания. Раздались звуки шагов, дверь в палату открылась, и в комнату стремительно вошел высокий полноватый человек в белом халате. "Это больница", - окончательно догадалась Юля, но ничего вспомнить не смогла. Вошедший заговорил, но с кем-то другим. Юля наконец-то смогла приподнять голову и увидела, что в палате кроме нее находится еще один человек. Он сидел на стуле у окна и при появлении хирурга поднялся. - Михаил Прокофьевич, сейчас мне позвонили... - Я все слышал, Вадим Алексеевич. - Я действительно так громко разговаривал? Но этот капитан тоже хорош: стал мне лекцию читать. - Спасибо вам. - Бросьте! Ей действительно надо набраться сил. - А ничего, что она третий день спит? - Наоборот, хорошо. Человек, уважаемый Михаил Прокофьевич, во время сна и сил набирается, и выздоравливает. - Вы ей даете что-нибудь снотворное? - А вот это вас, уважаемый Михаил Прокофьевич, касаться не должно. Не обижайтесь. Лучше скажите: вы и вправду не знаете, как зовут эту счастливицу? - Честное слово. А почему счастливица, Вадим Алексеевич? - А как же иначе? Во-первых, тот, кто ее, пардон, убивал, был либо очень пьян, либо делал это впервые. - Вот как? - Да. Внутренние органы практически были не повреждены - такое ощущение, что нож, пардон, пыряли - другого слова не подберу - наугад. Это, как говорит моя внучка, раз. Быстро вы ее подобрали - два. Крови она, конечно, много потеряла, но учитывая то, что вы ее в грузовике везли, да по нашим дорогам - одним словом, три... - Есть что-то еще? Хирург на секунду-другую задумался. Наконец ответил: - Если честно, есть. Только я вам сразу скажу, что в чудеса не верю. - Я это учту, Вадим Алексеевич. - Не надо смеяться, уважаемый Михаил Прокофьевич. Мой покойный учитель Альбин Францевич Калиновский любил говорить, что самое большое чудо - это врач, который за долгие годы своей практики с чудом ни разу не встречался. - Он как-то мудрено выражался, этот ваш учитель. - Не смейтесь. Он же не был журналистом, зато хирургом - от Бога. - От Бога? - Да не ловите меня на слове, - рассердился Вадим Алексеевич, - так говорят. Калиновский просто хотел сказать тем самым, что в жизни всегда есть и будут случаи, которые не поддаются логическому объяснению. Вот и в истории с девушкой, что сейчас мирно спит перед нами, мне... не все понятно. - То есть? - Когда ее положили на операционный стол, рана не кровоточила. Будто крови совсем не осталось. - А такого быть, как я понимаю, не могло? - Не могло, - желчно ответил хирург. - Вы ведь не перевязывали ее? - Да что вы! С детства крови боюсь. Я только взял мешочек... и приложил. - О чем вы задумались, уважаемый Михаил Прокофьевич? - Да так... Вспомнил, что в мешочке этом одна древняя икона завернута была. Мешочек быстро кровью пропитался, покуда мы везли девушку. Признаюсь, я сильно растерялся. К тому же у нее что- то вроде бреда началось. О каком-то гнилом Шурике все вспоминала, про шмеля говорила. А потом стала икону просить. Я подумал, может, верующая. Кто знает, о чем человеку перед смертью думается. - Вы же сказали, что она бредила. - А вдруг это не бред был, а какое-то переживание? Говорю же, растерялся я тогда. Достал икону, а она прижала ее к себе, плачет, у кого-то прощения просит. - И к чему вы это мне все рассказали? - Вы же не понимаете, почему рана перестала кровоточить. - Хотите сказать, это икона кровь остановила? - Не знаю. Честно, не знаю. Но то, что она икону к себе прижимала... - Бросьте, уважаемый Михаил Прокофьевич. Свои сказки для бабушек оставьте... Они не договорили. С кровати, где лежала девушка, раздался слабый голос: - Скажите, вы - Киреев? Мужчины дружно повернулись в ее сторону. - Киреев. Но вам вроде как нельзя разговаривать. - Вас... убить хотят, Михаил Прокофьевич. - Вы даже имя мое знаете? - Это не важно... это потом. Вас убьют. - Милочка, - вступил в разговор хирург, - вы еще успеете наговориться, а пока поберегите силы. - Вы же сказали, что я счастливая... Мне хорошо. А вот Михаила Прокофьевича... убить могут. Хирург посмотрел на Киреева. - Так вы знакомы? - Нет, уважаемый Вадим Алексеевич. Как оказывается, есть общие знакомые. И, наверное, общие интересы. Михаил взял стул и поднес его к кровати Юли. - Вообще-то, ей отдыхать надо. - Было видно, что хирург колеблется. - Ну, хорошо. Сегодня даю вам пятнадцать... нет, десять минут. И ни минуты больше. Если я буду нужен, Михаил Прокофьевич, спросите меня в ординаторской. - Спасибо, - ответил Киреев. - За все спасибо. - На здоровье. Кстати, я так и не спросил: вы где остановились? В гостинице? - Сначала в гостинице. Даже одну ночь в ней переночевал. А потом меня оттуда забрал Федор Новиков, тот шофер... Славный человек. - Понятно. Сегодня я ночью дежурю, а завтра вечером - милости прошу ко мне в гости. - Вообще-то, я завтра уходить из Задонска собирался. - Уйдете послезавтра. У меня есть альбом старых фотографий о Воронеже - пальчики оближете. Я же оттуда родом. А заодно и про Вейнингера договорим. У меня из его работ только "Пол и характер имеется". Вчера перечитал, но той мысли не нашел. - Какой мысли, Вадим Алексеевич? - не понял Киреев. - Да вы сами цитировали: никогда человек не бывает в такой степени самим собой, как тогда, когда он любит. Прекрасно сказано, но я - товарищ дотошный, все проверять люблю, а этой мысли, повторяю, не нашел... - А, вот в чем дело, - догадался Михаил. - Это цитата из его работы "Пер Гюнт" и Ибсен". - Вот оно что. Не читал. - А у вас хорошая память, Вадим Алексеевич. - Не жалуюсь. Ну, ладно. Значит, договорились? - Спасибо, я с удовольствием к вам зайду. - Я говорю сейчас о десяти минутах, уважаемый Михаил Прокофьевич. Ровно через десять минут сюда придет Маргарита Петровна, наша старшая медсестра, - и я не завидую вам, если вы вовремя отсюда не ретируетесь. - Понял. Юля с трудом дождалась, когда словоохотливый хирург уйдет. Ей было не понятно, почему Киреев так спокойно реагирует на ее предупреждения. - Он страшный человек... берегитесь. - Кто? - Гнилой. - Гнилой Шурик? - Просто Гнилой. Шурик - это другой. А еще Бугай... Они убьют вас. - Это ваши друзья? - спросил Селиванову Киреев, глядя ей прямо в глаза. - Вы хотели... забрать у меня икону? - Раньше хотела. - Юля не отвела взгляда. - Теперь - нет... И разве друзья могут так... поступить, как они со мной? - Не могут. - Они не люди. Особенно Гнилой. Я... я покалечила его. - Покалечили? - удивился Киреев. - Это... не важно. Вы самое главное услышать не хотите. Они убьют вас, а икону заберут. А что я покалечила его, так он от этого еще злей станет. Киреев взял ее руку в свою. - Зовут вас как? Впрочем, давай лучше на ты. Похоже, икона слишком сильно нас связала. - Юля. Селиванова Юля. Но я не могу вам на "ты". - Как знаешь, а мне так легче. Опростился я в дороге - всем подряд "тыкаю". - А потом добавил: - Ничего, Юленька, прорвемся. Все будет хорошо. Вот и Вадим Алексеевич, кстати, классный мужик, это он тебя оперировал, говорит, что ты счастливая. - Как кобыла сивая. - Ну, если юмор вернулся, значит, точно скоро выздоровеешь. Июль - твой месяц. - Почему? - Так он в честь тебя назван. Кстати, надо будет спросить, какое сегодня число... Так вот, Юля, - продолжал Киреев, - никого Гнилой больше не убьет. Ни он, ни дружки его. - И замолчал. Глаза, ставшие вдруг незрячими, уставились куда-то поверх Юли. Потом Михаил словно очнулся: - Иван с Андреем последними их жертвами стали... Ты, слава Богу, выжила. - Это те... из Галичьей Горы? Киреев едва заметно кивнул. - Я... не могла их остановить. Хотела, но не могла. Поверьте, Михаил Прокофьевич. - Давай лучше по имени? А то пока мое отчество произнесешь - последние силы потеряешь. Да и время уходит, нам с тобой отведенное. - Вы сказали, что Гнилой никого не убьет. Почему? Их задержали? - Его уже нет. А ты и правда ничего не помнишь? Юля удивленно посмотрела на Киреева. - Когда мы на грузовике тебя везли, смотрим, машина кверху колесами лежит. И пылает. - Белый "Сааб"? - Юля боялась поверить своим ушам. - Ты знаешь, я даже "Москвича" от "Жигулей" не отличаю. Но точно - иномарка. И когда-то была белой. - А они? - Сгорели. Жуткая смерть. Федор считает, что, когда машина перевернулась, они еще живы были. - Есть Бог! Есть! - неожиданно воскликнула Юля. - Спасибо тебе, Господи! - Юля, они, конечно, подонками были, но нельзя радоваться смерти... - Подонки? Нет, это мягко сказано, - перебила Киреева Юля. - Считайте меня тоже кем угодно, но сегодня - лучший день в моей жизни. Сгорел! Сгорел! Киреев не стал с ней спорить. В конце концов, он не знает, что довелось пережить этой девушке. Мысль о том, что именно Юля навела бандитов на икону, а значит, и на него, особых эмоций у Михаила не вызывала. А вот себя он не переставал винить за гибель Ивана и Андрея. - Знаешь, Юленька, наше время, похоже, истекло. Завтра, я надеюсь, мы поговорим побольше и обо всем договоримся. - Обо всем? - Да. Тут по твою душу местная милиция прийти желает. С таким покровителем, как Вадим Алексеевич, нам пока бояться нечего. Так что отдыхай, а я кое-какие вопросы постараюсь решить. Не скучай. - Вы правда придете? Не бросайте меня, пожалуйста. - Самое плохое осталось позади, девочка. Все будет хорошо, вот увидишь. - Михаил, постойте. Уже в дверях Киреев остановился. - Да? - Вы сможете... меня простить? Когда-нибудь? - Как сказал