впервые жалобным, с подвизгом голосом, заикаясь в такт встряхиванию. -- Гад! -- выдохнул Палин и не особенно сильно толкнул его от себя на стол. Тот опрокинулся на спину, с метр проехал на спине по столешнице длинного стола заседаний, оставив на пыльной поверхности темную блестящую широкую полосу. Все еще смертельно бледный, привстал на локтях, и, видимо, ожидая нового нападения, полушепотом, исполненным откровенного страха, заикаясь, повторил: -- Ты-ы-ы... е-еще... за-за это о-о-ответишь!.. В серых, совершенно прозрачных от страха глазах его усиленно дергались тени и, казалось, маской отрешенности пытались скрыть беззащитность хозяина. Но тщетно. Страх всегда истинное чувство, и пока оно властно владеет человеком, ложь бессильна. Торбин все еще полулежал на столе заседаний, но Палин вдруг весь как-то обмяк, ощутил прилив вялости, махнул рукой и сказал: -- Ладно, Сергуня... Бить не буду... А надо бы... И напоить бы тебя этой радиоактивной водичкой, которой ты нас поишь... -- Палин обессиленно плюхнулся в кресло. В это мгновение входная дверь распахнулась, и в кабинет быстро вошли директор АЭС Мошкин и запыхавшийся, в борцовском полусгибе, главный инженер Алимов. Казалось, он искал, с кем бы схватиться. Они оба замерли на месте и вслед за тем почти в один голос взволнованно выкрикнули: -- Что с вами, Сергей Михайлович?! "Отработанный дуэт..." -- подумал Палин и усмехнулся. Он увидел вдруг, как изменилось выражение лица Торбина. Оно вновь налилось свинцовой тяжестью. Большие серые глаза как бы сжались и обрели знакомую уже отрешенность. Торбин слез со стола спокойно, и при этом в движениях его тела сквозила властность и несколько завышенное, как показалось Палину, чувство собственного достоинства. Он притопнул ногами по полу, словно нащупывая твердь, погладил поочередно одной, затем другой рукой зад, что означало, видимо, стряхивание пыли, приподнял за лацканы и круто дернул вниз пиджак, отчего он плотно слился с ожиревшей фигурой, глубоко сунул руки в карманы, посмотрел в сторону Палина, сказал с металлом в голосе: -- Сей тип осмелился поднять на меня руку... Фраза прошла спокойно, почти вполголоса. Затем Торбин налился кровью и, сильно размахивая перед лицом Мошкина расхлябанной ладонью, будто срывая на нем зло, закричал: -- Распустили, па-анимаешь, подчиненных! На представителей правительственного учреждения у вас тут может любой подонок руку поднять!.. Я требую немедленно навести пар-рядок! Завершающую фразу он уже не прокричал, а проревел. Смертельно бледный Мошкин (Палину показалось, его хватит удар) бросился к телефону и лихорадочно набрал 02. -- Алло! От громового баса Мошкина у Палина защекотало в ушах, и ему почудилось, что звякнула крышка в пустом графине. -- Срочно милицию! На АЭС! Да-да... Экстраординарный случай! Бешеное хулиганство!.. Спасибо... Кабинет директора... Да... В это время Алимов в панике прихлопнул себя по бокам руками, будто петух крыльями, и стал беспорядочно носиться по кабинету, причитая: -- Ну, ты даешь! Ну, ты даешь, Палин! Ну, варвар! Останавливался вдруг против него, запечатлевающе глядя, снова прихлопывал себя по бокам. -- Ну, ты даешь! Чего удумал!.. Он снова побежал вкруговую, наступил на вздрагивающий мениск радиоактивной воды, отбросив носком ботинка колбу, и понес грязь по паласу. Все еще бледный Мошкин подошел к Палину. Огромные, как блюдца, черные глаза его горели яростью. Палин смотрел на него с легкой усмешкой и видел, что глаза директора вместе с тем какие-то виноватые: "И чего же это ты, парень, натворил?!" -- Встать! -- заорал Мошкин. -- Не орите, -- спокойно ответил Палин, продолжая сидеть. Мошкин растерялся, повертел головой туда-сюда, будто ища поддержки, полуобернулся к Торбину, забасил в пространство: -- Он у нас ответит, Сергей Михайлович, будьте спокойны!.. Мы его пропесочим на партийном собрании, понизим в должности, отдадим под суд! Да-да! -- подчеркнул он, снова глянув на Палина, но, споткнувшись о его спокойный, даже уверенный и чуть насмешливый взгляд, отвернулся и, полный, казалось, клокотавшего гнева, отошел к окну. В кабинете на мгновение все замолкли, и в этой, внезапно наступившей тишине повисла неловкость. Палин с томительностью в душе подумал: "Скорее бы милиция, что ли..." -- Грязь не разносите... -- вяло сказал он циркулирующему по кругу Алимову. Тому только этого будто и не хватало. Он весь вдруг взметнулся как-то, подскочил к сидящему Палину, стал в борцовскую стойку и, налившись грузной кровью, сипло закричал: -- Ну, ты даешь! Ну, варвар!.. Притащил радиоактивную воду в кабинет директора!.. Надо же, удумал! Креста на тебе нет! Теперь палас куда прикажешь?!.. -- Куда... На дезактивацию... -- Палин улыбнулся. Ему стало почему-то смешно. Вспомнив все, только что происшедшее, он посмотрел на важно и молчаливо прохаживающегося почти вплотную к столу заседаний Торбина. Видно было, что он внимательно слушал, иногда чуть скашивая глаза в сторону говоривших, и обдумывал происшедшее. Палин будто увидел всю картину со стороны: и себя, вяло сидящего в кресле, и директора, застывшего у окна, и Торбина, и пританцовывающего рядом Алимова, и вдруг подумал: "Какой конфуз!.." И, глядя прямо в что-то выискивающие глаза главного инженера, засмеялся широко и полно, показав крепкие белые зубы. Он вдруг подумал и вместе с тем ощутил это, что как хорошо все вышло! Ему легко. Да, ему легко. Он, кажется, довел свою логику до конца. Палин посмотрел на директора, главного инженера и начальника главка как-то по-особенному освобожденно, открыто, даже немножко пожалел их и встал. Все трое повернулись к нему, и он увидел, что на какое-то мгновение глаза всех троих дрогнули, кажется, удивлением. -- Ну, где же милиция? -- спросил Палин весело. "Хорошо!" -- еще раз подумал он, ощутив прилив свежей силы во всем теле, и враз весело напряг, будто разминая, все мышцы. В дверь постучали. -- Да-да, войдите! -- Алимов и Мошкин, оба сильно покраснев и переглянувшись, бросились к двери. Как-то очень мягко ступая и даже, как показалось Палину, очень осторожно раздвигая вокруг себя пространство, вошел в кабинет довольно полный, круглолицый майор милиции с планшетом в одной и с ключом зажигания на анодированной цепочке с фигурно отштампованными звеньями в другой руке. Он внес в кабинет еле уловимый запах только что работавшего автомобиля. Лицо его розовело, то ли от смущения, то ли естественным, свойственным ему цветом. Майор остановился и, обведя присутствующих эдаким милицейским, чуть бравым взглядом маленьких, утонувших в складках морщинистых век, голубеньких цепких глаз, отдал под козырек и строго спросил: -- Что случилось, товарищи?.. Палину показалось, что по лицу Торбина промелькнула тень смущения. Он остановился боком к майору и было видно, что хочет что-то сказать, но не решается. Палин был спокоен. Майор недоуменно обводил всех взглядом, не понимая, видимо, кто же здесь преступник, кто потерпевший. Похоже было, только теперь, с приходом майора, все оппоненты Палина поняли вдруг, как нежелательно и неожиданно далеко зашло дело. Палин уже подумал, что начальство решило отработать задний ход, как вдруг Алимов смущенно рассмеялся и сказал, показывая рукой на Палина: -- Вот, товарищ майор, полюбуйтесь, добрый молодец... Чего удумал... В этот момент майор уже с любопытством смотрел на Палина. Палин же -- на Горбина, который повернулся теперь к майору. В глазах у Торбина печальная задумчивость. Лицо медленно бледнело. "Вот теперь-то до него дошло, -- думал Палин. -- Теперь-то он испугался по-настоящему. Предстоит гласность... В этом все дело. А этот чудик ничего не понял. Старается..." Алимов не стоял на месте. Как-то весь дергался, делал нырки головой слева направо, справа налево. -- Чего удумал! Поднял руку на начальника главного управления... Ну, ты даешь!.. -- снова обратился Алимов к Палину, не сумев до сих пор переварить случившееся и бросая ошалелый взгляд то на майора, то на Палина. Палин видел, что Торбин теперь смотрит на Алимова как-то тяжко, грузное лицо наливается недовольством и враждебностью. Мошкин во все свои огромные черные глаза смотрит на Торбина. Лицо бледно-розовое, натужное. Дряблые белые складки кожи на шее и затылке мелко вздрагивают. По выражению лица видно, что он тщится принять решение. Но вот, видимо, в нем что-то сдвинулось, он весь дернулся, оторвался от окна, быстро подошел к майору, приговаривая при этом и глядя на Алимова: -- Буде... Буде, Станислав... Ничего здесь такого, чтобы... не произошло... Палин заметил, что Торбин стронулся с места и стал удовлетворенно, будто всем видом своим подбадривая Мошкина, прохаживаться вдоль стола заседаний. Голос Мошкина на этот раз был придавленный, глуховатый, заговорщический. -- Сейчас я вам кое-что скажу, товарищ майор... -- И с этими словами директор обнял милиционера за плечи и повел, наклонившись и что-то шепча ему, в противоположный угол кабинета. Потом они вернулись. Майор довольно решительно подкатил к Палину свое чрезмерно упитанное с небольшим животиком, плотно обтянутое формой и портупеями тело, отдал честь и довольно строго сказал: -- Товарищ Палин, прошу проехать со мной! Палин открыто глядел в лицо майору, и поскольку оно было теперь очень близко, увидел, будто через лупу, рыжеватые густые брови, неподвижные холодноватые радужины серых глаз. Потом лицо. Розовое. Кожа грубая. Обветренные, нечеткого рисунка, с синевой чуть поджатые губы, слегка скошенный назад с ямочкой подбородок. В целом -- упитанность и благополучие в лице. "От тебя теперь зависит многое, майор", -- мысленно обратился к нему Палин. И добавил вслух, будто спохватившись и торопливо: -- Поехали, поехали... 5 Майор шел вразвалочку, молча, важно. "Толстоват... -- подумал Палин, скосив глаза и увидев отчетливо живот стража порядка. -- Жиреем... Дистанцию держит... Все правильно..." Сели в синий с желтым милицейский "ГАЗ-69". "Достукался..." -- подумал про себя Палин с легкой улыбкой на побледневшем лице и зло захлопнул дверцу, плюхнувшись на продавленное сиденье рядом с водителем. Майор по-хозяйски, вразвалочку обошел машину спереди, приподнял капот и зачем-то сунул под него голову. Впрочем, тут же выпрямился. Постоял, посмотрел в сторону атомного блока. Капот захлопнулся, будто сам, с коротким звяком... Палина заполнило раздражение. "Важничает власть... Скорее, дорогуша! Сам рыбку будешь по выходным дням ловить... Женушка уху сварганит..." -- Он высунул голову и, не скрывая нетерпения, крикнул: -- Ну едем, что ли?! Майор фотографирующе посмотрел на него: мол, теперь, голубчик, можешь не торопиться, власть свое дело знает. И снова отвернулся. Палина взорвало. Он пулей выскочил из машины, подскочил к майору, закричал: -- Чего вы ждете?! Каждая минута дорога! Быстро! Высокорадиоактивная вода с пульпой льется в море! Вы отдаете себе отчет в том, что и вы, представитель власти, втянуты теперь в эту грязную историю?!.. "Нет, конечно же, он еще ни в чем не отдает себе отчета... Напор был столь неожидан и быстротечен, что весь заряд Палина, похоже, проскочил мимо задубевшего вдруг милиционера. Он весь надулся, налился малиновой кровью, но голос сдержал, хотя угроза все же и проскочила. -- Товарищ Палин, вам лучше вести себя потише. Я теперь вижу, что вы действительно способны на проступок... Садитесь в машину... Майор нахмурился. Оба зло как-то сели на свои сиденья. Газик рванул с места, и они выскочили на шоссе. Дорога -- асфальт с выбоинами -- шла лесом. Сильно кидало на ямах. Палин держался за скобу и про себя чертыхался. Майор недовольно молчал, наклонив голову вперед. Остро и свежо пахло бензином. "Подтекает печка .." -- подумал Палин. -- Я жутко на вас надеюсь, товарищ майор, -- сказал вдруг Палин дружелюбно. -- Ваше дело теперь короткое... -- ответил двусмысленно милиционер, чуть усмехнувшись и не отводя глаз от дороги. Но лицо его немного помягчело. -- Как же это так?.. Интеллигентный человек и додумался до такого... Поднять руку на начальника главного управления... -- Я интеллигент в первом поколении, -- засмеялся Палин. -- Прямо от сохи. Мне можно... Майор испытующе глянул на него. Машина вдруг остановилась так резко, будто ткнулась в стену. "С характером дядя!" -- одобрительно подумал Палин, глядя на деревянное, обшитое доской и крашенное сингй краской здание милиции. Мимо дежурного прошли по узкому коридору. Пол под ногами поскрипывал. В воздухе накурено. Третья дверь направо. "Майор Дронов", -- прочел Палин табличку на двери. Им овладело острое ощущение новизны и любопытства. Слава богу, первый за всю жизнь привод в милицию!.. Майор в малом объеме кабинетика как-то изменился весь в осанке, стал, что ли, менее официальным. "Почему?" -- привычно мелькнуло у Палина. Майор подошел к зарешеченному окну, что-то посмотрел там во дворе, сел за стол, пригласил Палина сесть напротив. Положил руки перед собой, как ученик на парте, навалившись грузной грудью на столешницу. Лицо его стало мягче обычного и чуть тронулось смущением. Он кашлянул. -- Видите ли, товарищ Палин... Я хочу начать с другого... -- Он смущенно опустил глаза. -- Впервые привожу в этот дом атомщика... Вы ведь атомщик... -- Не нравится мне это слово, -- ответил Палин, чуть улыбнувшись, -- но положим... -- И небось с солидным стажем? -- Двадцать три года... -- И Курчатова видели? -- Знал Бороду... -- Палину было невдомек, к чему клонит милиция. Майор вдруг откинулся на спинку стула, который был плотно прислонен к жидковатой деревянной переборке. Стена натужно "крякнула". -- Не думайте, я ведь тоже интересуюсь вашими атомными делами... Читаю там всякие ваши книжки про ядро, цепную реакцию... Диву даешься, до чего дошел человек! -- Майор смущенно улыбнулся. -- Я ведь что?.. Считаю своим долгом... Как-никак, милиция при атомном городке... Каждый рядовой милиционер должен в атоме разбираться... Так?.. -- Отлично! -- весело сказал Палин, отметив, как подобрели глаза майора, и подумал: "Черт возьми! Так это же везуха! Советская власть в лице своего исполнительного органа пылает интересом... Это же то, что надо!" -- Гордость берет, -- продолжал Дронов, -- чего достигли... Скажите, товарищ Палин, а как насчет соотношения сил? Ну, мы и Америка, положим... Кто здесь кого?.. Имею в виду мирное использование атома. -- Они нас, -- жестко сказал Палин, начиная понимать, что майор, кажется, заражен контрольными цифрами наших планов, патриотизмом и тому подобным настолько, что это мешает ему ощущать реальность. -- Скажите, а бергеры у нас есть? -- неожиданно выпалил майор, победно поглядывая на Палина. -- Какие бергеры? -- Ну, быстрые реакторы... На быстрых нейтронах?.. -- Бридеры, -- усмехнулся Палин, внимательно разглядывая лицо майора. Тот густо покраснел, хихикнул, виновато пробубнил: -- Мы еще тут темнота, не все ясно. Да разве сразу такое освоишь?.. У меня к вам просьба, товарищ Палин... -- Я к вашим услугам. -- Палина все не покидало какое-то внутреннее удивление и легкая, чуть тронувшая душу досада. -- Вы не могли бы для личного состава нашего отдела прочесть лекцию об атомной энергетике у нас и во всемирном, так сказать, масштабе? -- С великим удовольствием! -- Ну, лады, договорились. -- Майор как-то даже по-родственному улыбнулся, и выражение его лица было свойским "в доску". -- Ну, лады, ну, лады. Я знал... Наступило неловкое молчание. "Теперь наступай, наступай!" -- приказал себе Палин, но почему-то ощущал апатию, будто о чем-то таком догадывался заранее. -- Ну что? Теперь к неприятной части?.. -- спросил он, вяло улыбнувшись. Сидел он на стуле вполоборота и чуть в наклоне вперед, вид имел несколько растерянный и усталый. -- Что у вас произошло? -- спросил Дронов мягко. -- Происходят дела неважные... -- сказал Палин. -- Сбрасываем радиоактивную грязь в море, товарищ майор. Прямое нарушение закона об охране окружающей среды, но этого мало... И Палин подробно рассказал с возможно большей популярностью обо всем, что его мучило последние два дня. Майор слушал молча, и на лице его не мелькнуло ни одной тени. Наконец, помолчав, он спокойно сказал: -- То, что вы говорите, настолько непостижимо, что кажется неправдой. Почему же тогда наше руководство не принимает никаких мер? Вы не преувеличиваете? Палин в своем рассказе опустил подробности об озере Ильяш, Соушах, и в нем вдруг метнулось желание рассказать и про это, но он сдержался. -- Товарищ майор, вы назвали меня атомщиком. Это неприятное слово. От него пахнет ядерной войной, веет каким-то черным смертным цветом... Но вы правы. Сегодня я атомщик. Я... Да и вы тоже... Сегодня мы враги Природы, сами себе враги. Понимаете, здесь не просто рыба или еще что там гибнет или страдает. Человек наносит удар непосредственно самому себе. Предположим, мы избежали ядерной войны. Предположим... Но сегодня масштабы строительства атомных электростанций таковы, что через двадцать лет ими будет усеяна вся европейская часть Союза. Представляете, что будет, если вот так же, как сейчас у нас, каждый миллионный блок будет безответственна лить высокоактивные сбросы в реки, моря, под землю? Думаю, что тогда через два-три поколения... То есть на наших внуках все кончится... -- Палин почувствовал, что чересчур разволновался и вспотел. Посмотрел внимательно на майора. Тот молча опустил глаза. Не поднимая глаз, тихо спросил: -- Печальную картину вы нарисовали. Неужто так все будет?.. А что же думает наука? -- Он снова поднял глаза и подозрительно в упор глянул в лицо Палину. -- Академики? -- Академики и прочие... нуль без Советской власти! -- зло выкрикнул Палин, чувствуя, что теряет самообладание. -- Выходит, один товарищ Палин умнее всех? -- ехидно спросил майор и как-то весь подобрался, давая понять, что наступил какой-то предел. "Не дошло... -- уныло подумал Палин и опустил голову. -- Пустой выстрел... Конечно... Если у самого тебя, который варился в этом дерьме четверть века, самосознание на этот счет проклюнулось вон с каким трудом... Чего уж тут?.." -- Что же вы предлагаете? -- Вдруг услышал он голос майора. Немного воспрянув духом, Палин поднял глаза. -- Я в тупике, майор. Видите, я даже бросился с кулаками на того, кого посчитал виноватым. Но виноваты-то все мы, все... Всех нас бить надо... В этом фокус... Палин заметил, что майор в упор смотрит на него, и решительней продолжил: -- Здесь надо употребить власть! Немедленное решение исполкома!.. Я берусь организовать расследование и обеспечить вас объективными уликами преступления... Милый мой, поймите!.. -- взмолился Палин. Глаза у майора забегали. -- Хотите, я вам сейчас прямо отсюда кое-что покажу? -- Палин схватил трубку телефона и набрал номер начальника смены АЭС на блочном щите управления. "Болотов!" -- послышалось в капсуле. -- Алло! Виталий! Говорит Палин... -- Ну и ну! -- воскликнул Болотов. -- Говорят, тебя уже зацапали. Ты не из кутузки, случаем? Хе-хе-хе!.. -- Пока еще нет... -- Стало быть, брехня?! Ну, трепачи! -- В море еще качаешь? -- А как же... -- Голос Болотова был спокоен. -- Качать, не перекачать, Володя. Такая наша планида... Заходил Торбин. Жмет, торопит... -- Значит, качаете? -- переспросил Палин и тут же приставил трубку к уху майора. -- Качаем, качаем... Алло! Алло!.. -- А какая активность?! -- крикнул Палин, не отнимая трубку от уха майора и приложившись с другой стороны. -- Почти что "куб"... -- ответил Болотов. -- Минус четвертая степень кюри на литр. А что делать?.. -- Все... Вот так... -- Палин положил трубку. -- "Куб", понимаете?! Самая что ни на есть грязнотища -- и в море!.. Что будем делать, майор?! -- Палину уже казалось, что он на коне, и дело тронулось. У майора Дронова снова забегали глаза. Затем он совладал с собой и, прикрыв глаза веками, глухо сказал: -- Темное это дело, товарищ Палин... Умнее всех мы с вами получаемся... Как-то странно все выходит... С одной стороны, гордость в душе за дела наших рук, с другой, получается, надо расследовать и кого-то привлекать. Что-то плохо верится... Сколько уж атомными делами страна занята, а что-то ничего особенного не слыхать было... Вот такие дела... -- Майор улыбнулся, открыл просветлевшие вдруг глаза и пристукнул ладонями по столу. Палин уже с минуту слышал в коридоре какой-то шум, выкрики женского голоса в стороне дежурного по участку, но до его сознания не доходило, что это может означать. -- Может, пойдемте вместе к председателю исполкома, и я ему все расскажу? Досконально. Тут не понять нельзя. А? -- еще раз взмолился Палин, заметив, как по лицу майора мелькнула тень легкой досады. -- Эти дела, товарищ Палин, надо через "верхи" делать. Мы при вашем атомном блоке состоим... Такие дела... Не было бы блока, и этого городка, и нас бы тут не было. Так ведь? -- Он весело посмотрел на Палина, чуть наклонившись вперед, и теперь уже и вовсе было видно, что Палина он всерьез не воспринимает. Это чувствовалось и в голосе -- несколько шутливо-панибратском. Палин заметил это и, будто пытаясь еще раз удостовериться, упавшим голосом спросил: -- Лекцию-то надо читать? -- Ну конечно, конечно же! -- В лице и голосе майора были увертливость и насмешка, и какая-то рафинированность выговора. Особенно в этом "конечно, конечно" с нажимом на "ч". В это время в дверь постучали, и вслед за тем в комнату просунулось очень отекшее еще сегодня с утра, а теперь и здорово заплаканное лицо Сони. Увидев мужа, она как-то ошалело ворвалась в кабинет, плотно прикрыла за собою дверь и даже несколько раз потянула, чтобы удостовериться, что закрыта хорошо. -- Извините, пожалуйста! -- сказала она майору подобострастно. Палин же растерянно смотрел на жену, как на совершенно чужую женщину. Из-под высокой, грязноватого цвета шляпки горшочком выбились непричесанные, похоже, волосы. Джерсовое пальто, почему-то теперь только Палин заметил, здорово замусоленное и поблескивающее на вздутиях живота, груди и бедер, облегало ее, будто бочку, и казалось с чужого плеча. И ноги: острые почему-то, какие-то сиротливые коленки, по-мужски очерченные икры... Рот ее вдруг как-то уродливо растянулся, из амбразурок глубоко сидящих глаз по малиновым от недавнего плача щекам полились обильные слезы. Глядя на Палина и истерично ломая себе пальцы, она запричитала: -- Товарищ начальник милиции-и-и! Отпустите-е его-о, ирода проклятого! Совсем о семье не думает! Жена больная, крошечка сын... Выращивать еще-е-ех! Господи! Даром, что начальник радиационной безопасности... Она вдруг взъярилась, и от гнева у нее даже неожиданно высохли слезы: -- Тебе доверили дело, а ты безответственный га-а-ад! Не думаешь ни о семье, ни о государстве! Толечко свою дурь ублажаешь!.. Товарищ начальник! -- вдруг решительно обратилась она к майору, который несколько в смущении наблюдал за сценой: -- Отдайте мне его на поруки! Больше такого не повторится... Клянусь я!.. Он ведь двадцать пять лет, почитай, отстукал, атомную бомбу делал... -- Сонины глаза в каком-то полубезумии с примесью обожания обожгли Палина. -- Он хороший, вправду, товарищ начальник... Видно было, что она гипнотизировала майора, и тот, невольно тронутый ее волнением, как-то внимающе кивал ей в такт ее выкрикам, вздрагивая лицом и то тараща, то пряча глаза. -- Да-да-да... Да-да-да... -- бормотал он в ответ. Какое-го время Палин сидел словно в отупении, безучастно глядя на жену. То ли невольно, а может, по какой-то внутренней закономерности движения его взбудораженной души перед мысленным взором Палина стали возникать вдруг картины из прошлого. ...В городском саду играет духовой оркестр... Грустная музыка далекого вальса .. По-теперешнему -- очень наивные слова... И все равно дорогие... Круглая, огороженная высоким деревянным частоколом, танцплощадка, прозванная "тетеревиный ток" из-за частых пьяных драк... Но для него это было место памятно. Там он впервые увидел Соню... Рябой на фоне неподвижной листвы диск луны. Струящаяся, будто с крон деревьев стекающая музыка... Соня танцует. Стройненькая, белокурая... Рассыпчатый шелк волос... "Березка..." -- подумал тогда Палин. Большие ясные доверчивые глаза... Березка, Березка... Он так и звал ее до того самого дня... Ах, если бы праздничная комиссия, инспектируя территорию склада, по невежеству своему не сделала тогда предписание сдвинуть в одно место бочки с радиоактивными жидкими отходами солей плутония и пятого урана... Если бы... Тогда все для них с Соней было бы иначе... Но произошло... Сдвинутые вместе, бочки образовали критмассу... Значительно позднее Палин узнал, что всего лишь четырех килограммов плутония этих веществ в чистом виде достаточно, чтобы обеспечить ядерный разгон. В сдвинутых бочках было гораздо больше... Взрыв на складах был очень мощный, хотя и не достиг полных параметров атомного. Позже подобное явление получило название СЯР -- самопроизвольный ядерный разгон... Попавшие в эпицентр погибли сразу. Не меньше бед принесло и радиоактивное облако, низко пронесшееся над городом, лесами и полями. Сонечка Палина, лаборантка объектовской ТЭЦ, и две ее подружки по дороге домой были накрыты облаком взрыва в полутора километрах от места аварии. Оставшийся путь доехали на рейсовом автобусе. Спустя час -- температура, рвота, понос, отеки. С неотложкой отправили в медсанчасть... Доза, ею полученная, составила двести пятьдесят рентген. Кроме того, надышалась и наглоталась активности внутрь. Вся распухла. Выпали волосы... Палин неделями дежурил у ее изголовья. С содроганием смотрел на жену. Милой Березки больше не было... На койке лежала отекшая, облысевшая и сильно постаревшая женщина. Лишилась сна. Лежала с открытыми глазами, тупо уставившись в пространство перед собой... -- Сонечка, милая, -- просил Палин, -- усни хоть немножко. Пустые серые глаза. Глухой голос: -- Нету сна, Вова... Мне кажется, я никогда не спала. Странно думать, что где-то спят люди... А ты храпел ночью... Палин покраснел. Соня пристально посмотрела на мужа и твердо сказала: -- Бросай меня, Вовка. Зачем я тебе такая?.. -- Никогда! -- ответил Палин. Соня вдруг сильно побледнела и потеряла сознание. -- Ей вредны эмоции. Положительные тоже... -- сухо сказал лечащий врач. -- Нервная система еле дышит... Лечили тогда примитивно. Давали есть сырую печень, кололи витамины и... покой... А там, куда кривая вывезет... Вся надежда на природные силы организма. Соня ела сырую печень через силу. Плакала. Все время тошнило. Палин отирал слезы и кроваво-красный печеночный сок, при разжевывании выступавший по углам рта и струйками стекавший вниз. Перед аварией Соня была беременна на третьем месяце. После облучения произошел выкидыш... Отходили Соню с трудом... Вернулась домой -- другой человек. Отеки, вялость. Потеряла интерес к работе, жизни. Безразличие к людям, вещам, родному дому... Медленно, очень медленно возвращались к ней какие-то, крохи прежних сил и энергии. По существу, она стала глубоким инвалидом. Моча долгое время была радиоактивной. Неспокойная кровь. Стойкая лейкопения... Сильно кружилась голова. Ноги плохо слушались. Заново училась ходить. Помощь Палина отвергала, говоря: -- Если не веришь, что научусь сама, лучше уж сразу закопай меня... Ходила, держась за стену дома. Палин шел рядом, страховал. Неожиданно врачи посоветовали рожать. Может быть, роды встряхнут организм и дело быстрее пойдет на поправку. Но легко сказать!.. Долгие годы -- хроническая лучевая болезнь, привычные выкидыши... Сашку родила в тридцать шесть. Очень слабенький. Синюшный. Еле выходили... В довершение ко всему у Сони внезапно открылась сахарная болезнь. Высокое давление. Частые гипертонические кризы, никудышные нервы, слабое сердце... И вот теперь она, Сонечка, милая белокурая Березка, которую он сразу и на всю жизнь полюбил тогда, с обостренным чувством опасности пытается таким вот своеобразным бабьим способом выручить его, Палина, своего мужа, уберечь семью, гнездышко свое... У Палина сжалось сердце. Он встал, обнял ее за плечи. -- Успокойся, Сонечка, прошу тебя! Майор тоже встал и со смущенным выражением на лице вышел из-за стола. -- Не надо так переживать... Не надо, прошу вас, успокойтесь... -- Что мне делать? -- довольно грубо спросил Палин майора, держа всхлипывающую Соню под руку. -- Отсидеть пятнадцать суток или штраф?.. По лицу майора пробежала тень, но он сдержался и, глядя на Палина несколько задумчиво, сказал: -- Вы все же пройдите в исполком... -- и, заколебавшись, добавил: -- А об остальном после... Потом... Зайдете завтра... Он проводил их до двери, плотно закрыл ее за ними, и лицо его сразу приняло откровенно озабоченное выражение. Подумал вдруг, что зря "клюнул" на это место и переехал так близко к атому. Оказывается... И его вдруг не на шутку охватило серьезное беспокойство за детей своих... 6 Майор Дронов в задумчивости стоял у зарешеченного окна. Тревога не проходила. Смотрел сквозь решетку на маленький заброшенный внутренний дворик, окаймленный П-образным зданием милиции и глухим деревянным забором. Взгляд Дронова метался по замкнутому пространству двора, упираясь то в деревянные стены здания, обшитого ссохшейся от времени доской с шелушащейся белесоватой синей краской, то в забор, как-то неровно просевший на грунте, то скользил по прибитой дождями нехоженной рябоватой корке подсохшей пыли... -- Да-а... -- сказал он тягуче, отмечая какое-то странно незнакомое звучание своего голоса. Ему стало неуютно. Передернул плечами. -- Задумаешься тут... -- снова сказал он, будто не своим, сдавленным голосом. В дверь постучали. Майор вздрогнул. Энергично прошел к столу. -- Войдите! Вошел директор атомной электростанции Мошкин. Неуверенно затоптался у дверей. В огромных черных глазах его блуждало удивление. Похоже, он не находил здесь того, кого хотел увидеть. Дронов узнал директора АЭС. Он весь как бы метнулся навстречу большому начальнику, первому человеку в городе, который оказал ему честь, и вот теперь стоит на пороге и смущенно топчется. Где-то в глубине сознания у майора все же мелькнуло: "Все правильно... Советскую исполнительную власть представляем мы..." Но внешне Дронов порозовел. На лице готовность, напряженность. Руки невольно забегали по столу, наводя еще больший порядок. Он несколько раз как-то дернулся плотным корпусом в сторону Мошкина и, наконец, совладав с собой, густо-красный лицом, сдавленным голосом попросил, указывая рукой на стул: -- Прошу вас, товарищ Мошкин, садитесь. -- И подчеркнул -- Рад видеть вас у себя в гостях! Мошкин все еще смущенно стоял у двери. Ему очень хотелось узнать, куда подевался Палин. В душе, в груди своей он все еще ощущал неприятный холод, сдавленность, отдаленно напоминающую боль. Торбин был с ним враждебно сдержан после инцидента, чаще обычного груб. Прямо не говорил, но всем видом своим, неожиданно изменившимся отношением давал понять, что он, Мошкин, перебрал, поторопился с милицией. Дал волю эмоциям... Не подумал... И тогда Мошкин понял, угадал тайное желание, приказ начальника главка. "Уладить! Замять!.." Поняв это, не стал звать водителя. Сам сел в "Волгу" и подкатил к милиции... -- Прошу вас! -- уже свободней и радушней пригласил Дронов. В глазах его сияли радостно-смущенные искорки. -- Чему обязан, товарищ Мошкин?.. Директор вдруг свободно прошел и остановился у стола майора. Сел вторым. -- Чем могу быть полезен? -- повторил вопрос Дронов, ощущая напряжение во всем теле и подергивая плечами, словно бы пытаясь плотнее вписаться в мундир. Мошкин смущенно засмеялся, то опуская, то поднимая голову. От неловкости, непривычности состояния, которое он испытывал, глаза налились кровью. Он все еще не знал, как начать, где-то глубоко в себе чертыхаясь, проклиная и неожиданную напасть, и своего всегда предельно исполнительного и дисциплинированного начальника отдела радиационной безопасности, и, главное теперь, необходимость просить милицию. И это перед самым пуском. Последним его пуском, который он сам себе определил как последний... Лебединая песня... А там -- пенсия... Смерть... Мошкин устало поднял голову. Огромные черные глаза. Печальные. Это не глаза директора сверхмощной атомной электростанции. Глаза уставшего старого человека. Очень старого... Наконец, спрашивает. Голос глухой: -- Товарищ майор... Я, собственно... Поговорить надо... -- Пожалуйста, пожалуйста... -- торопливо и вежливо сказал Дронов, еще теснее прижимаясь животом к столешнице и как-то угодливо наклонившись вперед. -- Я весь -- внимание... -- А Палин-то, что... ушел?.. -- спросил вдруг Мошкин, оглядываясь по сторонам, словно бы ища Палина. -- Уш-шел... -- сказал майор как-то неуверенно. -- Видите ли, товарищ майор... -- Мошкин опустил глаза. -- Мы, наверное, слегка поторопились... Заварили кашу... -- Ну, что вы, что вы! -- воскликнул Дронов и откинулся на спинку стула. Деревянная переборка за его спиной "крякнула". -- Что вы, товарищ Мошкин!.. В чем вопрос!.. -- закончил он, как бы давая понять директору, что готов к компромиссу. -- Атомное дело -- нелегкое... -- сказал Мошкин глухо. -- Да-да-да... -- Майор был весь внимание. Казалось, слушали не только его уши, но каждая клеточка лица, каждый волос на голове. -- Вся тридцатилетняя история атомной эпопеи -- это героизм... Массовый... И... жертвы... Тоже массовые... -- Да-да-да, понимаю. -- Дронов дернулся, поудобнее устраиваясь на стуле и еще больше подавшись вперед. -- Сам Игорь Васильевич Курчатов не жалел себя... Еще на первом советском реакторе, который был собран на бывшей Ходынке в "Монтажных мастерских"... Никакой защиты... Великий человек ходил вокруг работающего аппарата, прибором измерял нейтронное поле... Конечно, облучался... Стране нужна была бомба... -- Да-да-да... -- сказал Дронов с восторженными нотками в голосе. -- Сделали бомбу, сделали... Знаю, знаю.. -- И там, за хребтом, тоже пришлось хлебнуть... -- Мошкин достал большой белый платок и вялым движением протер лысину и уже потом, как-то нервно, лицо. -- Капиталисты грозили нам... Стоял вопрос о жизни и смерти народа, Советской страны... Мы исполняли волю партии... -- Мошкин пытливо посмотрел на майора, словно бы пытаясь понять, насколько тот готов к следующему этапу разговора. Взгляд Мошкина Дронову не понравился. Ушедшая было вглубь тревога вдруг заострилась. Майор насторожился. Картина, нарисованная Палиным, вновь явилась перед глазами. Лицо майора несколько остыло от восторга, вызванного приходом и последующей речью директора атомной электростанции. Мошкин уловил какой-то сдвиг в майоре. Блекло улыбнулся. Опустил глаза. -- Без издержек, к сожалению, не обходится, -- сказал он и, помолчав, добавил: -- Как вы смотрите, товарищ майор, на то, чтобы закрыть вопрос о проступке Палина? Майор молчал, ощущая покалывание в сердце. Тревога окончательно выдвинулась из глубины. -- Я говорил с товарищем Палиным, -- сказал майор, -- и понял, проступка особого как будто не было. -- Голос майора стал твердым. Он вступил в исполнение обязанностей начальника отделения милиции. Мошкин вздрогнул. Лицо его, складки на шее еще больше обвисли и побледнели. Потухшими, с какой-то белесоватой поволокой глазами он тупо уставился в лицо майора. -- Товарищ Палин в некотором роде прав... -- Дронов опустил глаза и что-то поискал ими на столе. -- Он прав, -- сухо сказал майор и поднял на Мошкина твердые похолодевшие глаза. Мошкин отшатнулся на спинку стула. -- Я, конечно, не специалист... Но то, что рассказал товарищ Палин... -- Голос майора был жесткий, бесстрастный. -- Думаю, надо его послушать... Дронов увидел, что Мошкин весь как-то стал морщиться, морщиться, вроде бы уменьшаться, как бы свертываться. Старик, сидевший перед ним, снова достал платок, нервно стал растирать дряблые морщины древнего лица, складки шеи, побледневшую кожу черепа... -- Значит, будем считать, проступка нет? -- глухо проговорил, скорее прошелестел директор атомной электростанции, затравленно глядя на посуровевшего вдруг начальника отделения милиции. -- Конечно! -- строго сказал майор. -- Но мне кажется, к товарищу Палину надо прислушаться... Мошкин встал. Дронову показалось, что директор стал ниже ростом. Ссутулился. Будто из него стержень вынули. -- Значит, будем считать... -- еще раз сказал Мошкин, ощутив, как давящая усталость заполнила все его существо. -- Конечно, конечно! -- с готовностью, но холодно ответил майор Дронов. Они распрощались. 7 Соня и Палин медленно брели по улице. Сквозь рваную облачность проглядывало солнце. -- Ну зачем ты так? -- спросил Палин Соню. Соня была очень бледна и ничего не ответила, только еще крепче и судорожнее сжала его сильную руку. -- Зайдем в исполком? -- спросил он ее, не вполне уверенный теперь, что это надо делать. Она утвердительно кивнула головой, взглянула на него, испытывая стыдливую нежность, и подумала: не слишком ли она бледна сейчас... Им овладело такое родственное, такое теплое чувство к ней, так крепко и слитно представил он всю пройденную с нею жизнь, могущую, теперь-то он точно знал, сложиться совершенно иначе, здоровее, лучше, если бы не эта проклятая бомба, если бы не ненависть людей друг к другу, толкнувшая к ее созданию, что, по существу, отменило все иные альтернативы существованию, кроме одной -- жить в мире... И он ощутил вновь прилив сил и энергии и ускорил шаг. Соня почти бежала за ним... В здании исполкома они поднялись на второй этаж и вошли в тесную приемную председателя. Секретарша, очень худая белокурая женщина с большим лошадиным лицом, стояла у шкафа и листала подшивку, разыскивая какую-то бумагу. Она была в ярко-синем трикотажном платье, предельно плотно облегающем ее худосочную, почти лишенную форм, фигуру. На шум секретарша повернулась к вошедшим. Глаза карие, блестят. Сказала строго. Мягкий, не вполне правильный выговор: -- Председатель не принимают... Смотрют бумаги... -- И покраснела. -- Посиди, Сонечка, я сейчас... Просто интересно... Соня, очень бледная, села. Ее лихорадило. Палин бросил на нее беспокойный взгляд и решительно прошел к председателю. -- Они не при... -- начала было протестовать секретарша, но махнула рукой, когда дверь за Палиным захлопнулась. Председатель исполкома возвышался над столом глыбой и действительно просматривал почту. Палин знал, что он выходец из сельского хозяйства. То ли председатель колхоза в прошлом, то ли "Сельхозтехники". Очень крупный мужик. Очень. Чувствуется, что здесь ему не по себе. Но сидит же... Огромное, очень щекастое, пожалуй, даже какое-то плотоядное продолговатое лицо. Глыбастый лысый череп. Глубоко сидящие глаза-буравчики. Вдруг щеки председателя дрогнули, и кабинет заполнил очень насыщенный интонациями раскатистый утробный бас. Огромная ладонь, гармонично сопровождая голос, указала на стул. -- Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю... -- Мале