понимали, что нужно
побыстрее, прямо сейчас, тронуться с места, иначе ничего не произойдет, и
мечта неизбежно затянется тучами обыденности...
Перечитывали и перечитывали адрес, со знакомой фамилией и чужим словом,
которое постепенно и становилось синонимом надежды -- Пангоды.
Сейчас признаются -- страшно было. Но любили друг друга, и, в конце
концов, любовь оказалась сильнее страха. Счастья хотелось, себе и детям.
Молоды были -- обоим по двадцать лет.
-- К медведям так к медведям! Тем более на год, не больше, --
вспоминает Галина Никифоровна.
Двухлетнюю дочку оставили пока у матери, ведь ехали, по сути, в никуда.
Не знали, что такое "зона пропусков", что вызов прежде нужно было получить,
потом пропуск оформить, а затем уже трогаться. Приехали в Тюмень. Пошли
обивать пороги в облисполкоме, бюро по трудоустройству, обкоме комсомола.
Неделю прожили в аэропорту. Наконец, получили направление в Нижневартовск, в
город со свободным въездом. Но там, по условиям направления, не было жилья
для семейных. Это их не устраивало: только вместе, так они решили с самого
начала, и сейчас утвердились уже окончательно -- только Пангоды. И только
сейчас, не возвращаясь домой для оформления необходимого пропуска в "ЗП".
Помыкались еще неделю, пока не уговорили летчиков взять их в Надым.
Летели на самолете ЛИ-2, который почему-то все называли "Дугласом".
Грузовой борт вез спецодежду для северян, салон был завален фуфайками, так
"на фуфайках и добрались до места", до Надыма. Переночевали в аэропорту,
тогда это был вагончик, где размещалась касса и зал ожидания.
1973 год, середина августа. Ночь светлая, но прохладная. Надым -- это
три капитальных здания, много вагончиков, а вокруг -- бескрайнее
пространство с водяными проблесками, утыканное деревьями, похожими на палки.
То тут, то там пролетают какие-то большие белые птицы. Собаки бродят,
большие, спокойные. В аэропортовском вагончике горит печурка, а прямо на
полу рядком спят какие-то измученные, небритые мужики. Таким встретил их
Север. Во всем сразу почувствовалась трудность и... доброта.
Добрые люди стали встречаться сразу же. Первого, с кем довелось
познакомиться на надымской земле, вспоминают с особой теплотой и по сей
день... Они не могли предполагать, что Надым это еще не Пангоды, и чтобы
попасть в их "поселок-мечту" "по воздуху" (а только так и можно было туда
добраться), нужно предъявить паспорт с районной пропиской или тот самый
злополучный пропуск, дающий право на въезд его предъявителю, не имеющему
штамп "ЗП" в паспорте. Билеты им купил "добрый человек" из зала ожидания,
используя свой паспорт и паспорт своей супруги. Пусть их простят за грех
двадцатипятилетней давности доверчивые работницы аэропорта, которые уже на
самой посадке зачастую не сличали фамилию в билете с фамилией в паспорте.
Простят тем более сейчас, когда открылась "зона", когда принято считать, что
пропускная система -- анахронизм и нарушение прав человека (хотя, это всего
лишь одно из мнений, отношение к этому явлению того времени на Севере по сей
день неоднозначное). Справедливости ради нужно сказать, что случай с четой
Билоусюков не являлся тогда чем-то необычным, и довольно часто люди,
попадавшие в район "правдами и неправдами", "заячьими тропами", оформляли
право на проживание "постфактум". Так случилось и с нашими героями.
Северная карусель завертелась бурно, трудно, но радостно. Жили тремя
семьями в половине вагончика, затем в таком же помещении, где кроме
Билоусюков жили два холостяка. Муж работал водителем в автобазе,
обслуживавшей строителей Медвежинского газового месторождения, Галина -- в
геофизической экспедиции. Выходных у Алексея не было, по субботам и
воскресеньям жена садилась к нему в кабину, и они вместе колесили по летним,
а затем и зимним трассам района.
Весной дали маленький вагончик. Счастье -- отдельное жилье. Можно
забирать дочку к себе. Балок оказался бывшей размороженной банькой, с
ледовыми вздутыми стенами и прохудившимся полом. Поставили электрический
"козлик". Первое время спали в полушубках. Отремонтировали, обустроились.
Наступил долгожданный отпуск.
-- С того мгновения, как обняли дочку Светланку, до самых Пангод со
слезами и радостью твердили друг другу: наконец-то вместе, наконец-то
вместе!.. -- Галина Никифоровна, опустив голову, начинает молча что-то
искать в нижнем ящике письменного стола. Успокоившись, продолжает:
-- Но, приехав, узнали, что балок тот у нас забрали, а вещи закрыли на
складе. Воссоединившаяся семья оказалась на улице. Приютили друзья. Жили
четверо взрослых и двое детей в комнате-"бытовке" деревянного общежития.
Относились к нам, как к родным. Но жить так, до предела стеснив добрых
людей, мы не могли. Дети начали болеть... Поэтому однажды просто взяли и
вселились в одну из временно пустующих комнат общежития. А что было
делать?... И уже потом руководство между собой согласовывало, решало,
узаконивало наше самовольное вселение. Прожили в этом месте счастливо
несколько северных лет.
...Включаем видеомагнитофон, на экране -- комната в старом общежитии:
маленький телевизор, закрепленный где-то в углу под потолком, самодельный
шкаф, электроплитка, молодые Билоусюки, первые шаги Олеси -- второго
ребенка, родившегося уже в Пангодах. Стрекочет кинопроектор. Да-да,
кинопроектор!...
-- Посчастливилось в свое время попасть на пленку одного знакомого
кинолюбителя, -- поясняет Галина Никифоровна, -- недавно пересняли это на
видео, теперь вот, память...
Я спросил, что ярче запомнилось из того времени, ведь рассказать обо
всем просто невозможно.
-- Запомнился первый день рождения на Севере. Тогда был "сухой закон".
Написала заявление: прошу выделить... Участковый милиционер поставил визу:
"Не возражаю", начальник ОРСа подписал: "Отпустить..." Так на праздничном
столе появилось "Токайское". Сказочные именины.
Спуск к речке, как и сейчас, всю зиму был снежным катком. Только
сегодня там лишь дети, а раньше -- одни взрослые, да еще собаки. Так мы
отдыхали.
Телевизор в поселке впервые заработал 8 марта 1978 года.
А до этого кино смотрели в поселковом деревянном клубе, которого давно
уже нет. Он был вечно холодным, без отопления. Привозили фильм. Все равно
какой. Стояли в очереди за билетами, дожидались мужей с вахт, рейсов. Они
усталые, жалко их, а им нас, молодых жен-девчонок, -- еще жальче. В общем,
одевались потеплее -- валенки, полушубки -- и шли смотреть кино.
А вот, наверно, смешной случай. Хотя, смешного мало... Ну ладно. В
общем, однажды зимой загорелся соседний деревянный двухэтажный дом. Страшно,
двухэтажку уже не спасти. Слава Богу, люди все живы. Огонь вот-вот на наше
общежитие перекинется. Мы, кто не на работе оказался, как можем пытаемся
помогать погорельцам, а они нам: спасайте свое добро, нам теперь один
черт!... Заскочила я домой, стены уже горячие, схватила документы, какие на
виду были, клетку с попугаем, выскочила на улицу и... растерялась. И вот,
представляете: пожар, день в ночь превратился, все трещит, люди туда-сюда
бегают, шум, гам... А я стою у подъезда, голова не покрыта, полушубок
нарастапашку, с птичьей клеткой и реву... Сосед мимо пробегает, мол, ну, ты
чего, Галина, плачешь, "птичку жалко?"
...В зиму семьдесят седьмого была авария на поселковом газопроводе,
остановилась котельная, электростанция. Все мужчины -- на ликвидацию аварии.
Мы, женщины и дети из шести соседствующих семей, собрались в одной комнатке
с газовым баллоном и плиткой, детей закутали. Огонь экономили, зажигали лишь
для того, чтобы согреть детишкам чаю. Дома стали остывать, стены изнутри
покрывались инеем, в комнатах лопались батареи. Но мы надеялись: скоро наши
мужья, мужчины сделают все как нужно, и опять загорится свет, и станет
тепло. И это не "кто-то", а они, они -- наши родные, друзья, соседи,
знакомые сделают, пангодинцы!.. Это мы сделаем! Тогда я, может впервые в
жизни отчетливо поняла, что все благополучие человека рукотворно: не
спускается сверху, от природы или от Бога. Все: стены, свет, хлеб -- от
меня, от вас, от них. Кажется, так просто! Но чтобы понять это не всем
случай предоставляется. Ведь, посмотрите, многие жизнь проживут и маются,
так и не поймут, почему плохо, почему не складывается, где оно есть,
счастье?..
Недавно мы получили трехкомнатную благоустроенную квартиру в
капитальном доме. -- Говорит Галина Никифоровна, и, видимо, не закончив
мысль, продолжает несколько устало: -- Я иногда своим уже взрослым детям
говорю: мы жили -- на крыльях летали. Они улыбаются. То ли верят, то ли нет.
Высокими словами пытаешься сказать -- тут же осекаешься... Начинаешь проще
-- кажется, что ничего-то и не было такого. Не знаю: или рассказывать не
умею, или, действительно, все было обыкновенно?
С ВИДОМ НА СКВЕР
Часто бывает, что дети современных, вечно занятых на работе родителей,
вырастают -- кто в детском садике, кто у бабушки... А у Любови Григорьевны
Знудовой, "бессменного" руководителя пангодинского военно-учетного стола,
первый ребенок вырос в... сквере.
-- Тогда этот частокол чахлых деревец в старом центре Пангод трудно
было назвать сквером или парком, -- говорит Любовь Григорьевна. -- Но нам,
тогдашним жителям, очень хотелось, чтобы скорее выросло то, что мы сами
посадили, -- с этим мы связывали свои нехитрые и вместе с тем сокровенные
надежды на ближайшее будущее: скоро поселок должен стать современным
населенным пунктом, где всем хорошо заживется...
На "большой земле", в Латвии, они с мужем были в начале очереди на
получение жилья, но все же решили ехать на Север -- заманчивой оказалась для
молодоженов появившаяся возможность работать в суровом, но романтическом
крае. С первых же дней она стала работать в военно-учетном столе, который
располагался там же, где и сейчас -- в здании, занимаемом тогда Поссоветом.
Мест в детском саде не предвиделось, и их первенец постоянно играл там, куда
выходило окно маминой работы, в сквере.
С тех пор прошло двадцать лет, бывший центр стал окраиной, выросли
деревья перед зданием Администрации, стали взрослыми дети, ушла молодость.
Любовь Григорьевна Знудова работает на прежнем месте, только окна кабинета
выходят на другую, противоположную от юного сквера сторону...
ДУША ОСТАНЕТСЯ НА СЕВЕРЕ
Надежда Степановна после окончания в 1973 году "кузницы инженерных
кадров" -- Тюменского индустриального института, приехала по распределению в
Пангоды. Начинала работать на ГП-2 по одной из самых боевых специальностей
-- оператором по исследованию газовых скважин. Таким образом, здесь она
стала коллегой своему будущему мужу, ныне известному работнику газовой
промышленности Николаю Межевичу, который до сих пор трудится на этом
старейшем промысле Медвежьего.
Позже Надежда Межевич была переведена в отдел главного геолога, где
сейчас занимает ответственную должность ведущего геолога МГПУ.
В годы, когда девушка Надя приехала в поселок, он только зарождался.
Так получилось, что история Пангод почти полностью уложилась в ее семейную и
трудовую биографию, в "абсолютную" биографию сейчас уже взрослых ее детей.
-- Поэтому Пангоды для меня это все, -- говорит Надежда Степеновна. --
Уезжаю в отпуск и сразу через несколько дней тянет обратно. И уже не
верится, что на какой-то иной, даже более благодатной земле (уезжать-то все
равно придется), можно будет обрести тот покой, который, несмотря на
трудности, здесь присутствует. Кажется, душа так и останется на Севере...
Я НЕ ОДИН ТАКОЙ
Водитель Пангодинского АТП Виктор Леонидович Седов все свои северные
годы проработал, как принято считать, на одном месте. Хотя Север для него
начался в Ныде, куда он в 1971 году приехал по вызову своего земляка из
Пермской области и устроился работать водителем в Полярную экспедицию
глубокого бурения.
-- Как новичку дали технику -- "металлолом" от ГАЗ-71, -- рассказывает
Седов. -- Хочешь работать -- собирай, ремонтируй. Так и сделал, прошел
"проверку на прочность".
Вскоре его колонну передали в ССУ-8, где он на своем "Кразе" участвовал
в строительстве первых медвежинских буровых, а потом, в 1974 году, в
Надымский КАВТ. С этого времени Виктор Леонидович житель Пангод. Здесь он
создал семью (жена Светлана работник ОРСа с 1970 года), здесь родились и
выросли четыре его дочери. Он вспоминает:
-- Телевидения не было. Пангодинский "клуб" в семидесятых представлял
из себя несколько балков под единой крышей. Также слепили вагончики --
получилось что-то наподобие бани. Очередь: с утра становишься, в обед, если
повезет, помоешься.
Многое произошло, многое изменилось за эти годы. Осваивая зимники
Надымского района, ушел под лед вместе со своей машиной и погиб его земляк,
благодаря которому Виктор приехал на Север. Многие из ранних коллег по
работе перевелись в Новый Уренгой, стали и там первыми обустроителями этого
города с его новым крупнейшим газоконденсатным месторождением. Давно
получена квартира в "историческом" доме -- первой пангодинской пятиэтажке.
Вышли замуж старшие дочери Седова, появился первый внук... А Север все не
отпускает.
-- Да я не один такой, -- говорит Виктор...
ПРАВО НА ВЫБОР
-- Сосед по комнате, мы с ним одновременно прибыли, он с Украины, я с
Кубани, первое время часто говорил: "Хлопцы, це ж мне только на "Запорожец"
подкопить и зразу обратно".
Приезжали мы каждый за своим, а оставались... Тоже вроде по разным
причинам: заработки, независимость, более-менее-временно сложившаяся жизнь,
боязнь перемен... Словом, Север засасывает. Пусть это расшифруют господа
социологи, -- размышляет Сергей Алексеевич Прудкин, проработавший более
двадцати лет в Надымгазпроме, в Пангодинской службе энергоснабжения.
Двадцатичетырехлетним холостяком приехал он в Пангоды. Первые месяцы,
годы были самыми яркими, запоминающимися.
Чего не было?..
-- Поселок -- пятак земли с магазином, аэродромом и несколькими
деревянными общежитиями. Вокруг еще оставались заброшенные постройки для
зэков и охранников. Помню, разбирая одну из этих хибар, обнаружили в стене
замаскированную пару охотничьих лыж. Предположили, что когда-то их
приготовили на случай побега, -- вспоминает Сергей Алексеевич. -- Работа
была обыкновенная, может быть, немного труднее, чем сейчас. Людей в РЭСе не
хватало, линии электропередач, подстанции, как и многое на Севере, строили
без всякой системы, каждый хозяин -- на свой короткий век. В непогоду падали
провода, при строительных работах бульдозеры рвали кабели. А электричество
-- это все: и производство, и быт. Сейчас забавно вспомнить: в дни, когда в
поселке выдавали получку, аварийная бригада была особенно загружена -- то
тут, то там под напором автотранспортной техники трещали опоры ЛЭП...
Свободное время использовали кто как мог. И все-таки чаще ходили друг к
другу в гости, гуляли по улице -- словом, общались гораздо больше, чем
сейчас. Может быть, потому что телевидения еще не было. Женщин -- раз, два и
обчелся, а мужики становились сплошь охотниками и рыбаками.
...Сергею довелось вынимать из петли бездыханное тело товарища, видеть
застрелившегося и застреленного, расставаться с людьми, о причинах, потери
которых иногда говорят одним словом: сердце, нервы... душа...
"Героика будней" -- немодный термин, которому сейчас приписывают
абсолютную фальшивость и непомерное приукрашивание действительности. Как
говорится, и да, и нет. "Нет" -- когда при внимательном рассмотрении
понятно, что героика и трагедия -- две составляющие одного события, одно
предполагает другое. Для нашего случая, это две ипостаси той ранней северной
жизни (кто-то согласится-возразит: "Только ли той?.."), в которой довелось
быть Прудкину.
-- В чем источники трагедийности того бытия? -- рассуждает Сергей
Алексеевич. -- Типичный случай. Человек приехал уже с какой-то проблемой.
Неудавшийся брак, нелады с близкими, отсутствие заработка, жилья на "земле"
и тому подобное. Но от себя не убежишь, и здесь его ждали -- потеря
привычного общения, информационный голод, замкнутость, "зацикленность"
жизни. Спиртное... Жестокое одиночество. Ощущение предела: и тут плохо, а
дальше некуда. "Белку поймать" -- заболеть белой горячкой было довольно
частым исходом.
Если что-то не так, "ищите женщину!" советуют французы, дело в ней.
Широкая трактовка крылатой фразы дают основания применять ее даже вместо
отечественного "женись, паря, пропадешь!" Конкретно к Сергею это отношения
не имеет, и "белка" ему, как он считает, отнюдь не грозила, но только после
создания семьи жизнь на Севере вошла в нормальное, созидательное русло.
Выросли сыновья. Несколько лет назад как ветеран Надымгазпрома получил
квартиру в городе Бердске Новосибирской области. Пора заканчивать северную
эпопею?
-- То, что нам, южанам, дали квартиру в Сибири, то... какие мы уже
южане?.. Я много раз слышал, что после "червонца" на Севере жить дальше
желательно где-нибудь не южнее Южного Урала.
Жена с Украины. Все ее корни -- там. Это само по себе стало проблемой.
Все труднее общаться с родственниками. В дальнейшем для моих сыновей это
может повлечь утрату половины истории, культуры, половины богатства,
носителями которого они могли бы быть. В аналогичных семьях случается еще
хуже. Один знакомый в шутку говорит, жена на основании того, что является
гражданкой другого государства, требует обозначения в квартире
демаркационных линий -- на кухне, в коридоре, в спальне. И смех, и грех.
Вроде и пора уезжать -- по времени. Но в новую квартиру нужна
обстановка, нужна дача, гараж, машина. Там дети вырастут -- нужно дальше
учиться по серьезному, опять средства нужны. Да, на определенном этапе Север
засасывает, но еще дает право на выбор, а уж потом -- просто не отпускает...
ЭНЕРГЕТИК -- ПРОФЕССИЯ ТВОРЧЕСКАЯ
Леонид Иванович Кучеренко -- крымчанин до мозга костей, патриот своего
героического полуострова. Но и таких людей уделом стал Север. Не романтика
привела его семью на край света, но с тех пор ни разу не пожалел он о своем
выборе. Любая жизнь -- жизнь, которой нужно радоваться. Его южный,
зажигательный темперамент сказывается не только в общении с людьми, но и в
нелегкой и ответственной работе.
Всего несколько лет назад Пангоды в энергетическом плане были оторваны
от единой энергетической системы страны. Месторождение и поселок находились
в режиме автономного электроснабжения -- энергию вырабатывала пангодинская
электростанция.
Большая энергетика пришла на "Медвежье" в 1974 году: были построены
воздушные ЛЭП, которые связали поселок с Новым Уренгоем и Надымом, введена в
эксплуатацию центральная подстанция "Пангоды", которая в настоящее время
является энергетическим центром пангодинского территориального узла.
Боле десяти лет Пангодинским РЭС руководит Леонид Иванович Кучеренко,
энергетик с тридцатилетним стажем. Один из его принципов: энергетик --
профессия не только ответственная, но и творческая. Ему удалось создать
коллектив, который представляет из себя группу грамотных и разносторонне
развитых в производственном плане людей. Именно благодаря творческому
отношению к работе, пангодинский РЭС является передовым подразделением
предприятия "Северные электрические сети", энергетического монополиста в
северном регионе.
КРАЙНОСТИ -- ДЛЯ "ЯРОСТНЫХ"
Наверное, Кончич родился немного раньше "своего" времени. Сейчас такие
формируют собой новый слой предприимчивых, деятельных людей, без которых не
возможна реанимация экономики из полуживого состояния. Его же лучшие,
молодые годы пришлись на конец семидесятых -- начало восьмидесятых, когда
единственный удел "яростных" энтузиастов был передний край, "крайности" и
потери от которого, как известно, не были адекватны материальным
компенсациям.
В семьдесят восьмом Валерий Иванович Кончич, инженер-электрик из
Краматорска, как и многие его земляки, подался на Север. Был принят на
должность инженера передвижных электростанций Пангодинского ЛПУ.
Его карьера нетипична, в том плане, что, как правило, участь
энергетиков -- вторые роли, обеспечение жизнедеятельности основного
производства. Кончич сумел вырваться за запретные флажки внутриведомственной
"кастовой" градации и, освоив "технологию" лучше многих других спецов от
базового производства, через три года стал главным инженером ЛПУ. В чем
секрет? Сам говорит: просто работал, "как пчелка". Коллеги отмечают:
неуемная любознательность, неудовлетворенность достигнутым, непризнание
барьеров и здоровое мужское тщеславие.
Он стал начальником Хасырейского линейного производственного управления
в 1983 году, когда пошел на запад Уренгойский газ, и через пангодинскую
территорию пролег новый коридор с "нитками" трубопроводов
"Уренгой-Помары-Ужгород", "Уренгой-Центр1", "Уренгой-Центр-2".
Через три года, когда задача была выполнена и Хасырейская КС загудела
на полную мощь, (государственные награды, ведомственные грамоты, уважение
коллег, доверие руководства...), его назначили начальником Ямбургского ЛПУ,
еще не существовавшего газоперекачивающего управления. Которому предстояло
стать уникальным в своем роде производством -- вечная мерзлота,
невозможность применения привычных северных технологий, необходимость
монтажа технологических трубопроводов компрессорных станций на свайных
конструкциях... Сейчас все это уже освоено, и шесть "висячих" КС прокачивают
через себя газовую энергию Ямбурга, но Кончич все так же работает
начальником того же, самого крайнего ЛПУ -- видно, нет пока еще в регионе
более экстремального...
Да, удел старых "яростных" производственников -- не еврокабинеты
ведомств, не "красный пиджак", а, как и двадцать лет назад, -- провинция,
полушубок, передний край.
КАКОЙ ЖЕ СЕВЕР БЕЗ ГАЗПРОМА?
После службы встал вопрос: как жить дальше? Многие вокруг, такие же
двадцатилетние, особенно не раздумывали: где родился, там и сгодился -- и
оседали рядом с домом. Владимир Медко походил по знакомым, посмотрел, что
его может ожидать в ближайшем будущем, и в результате, никого не осуждая,
тем не менее, решил: надо уезжать, искать свою долю...
Техникумский друг написал с "Медвежьего": охота, рыбалка, свобода,
красота -- прилетай!
Владимир поехал в Москву. В отделе молодых специалистов Мингазпрома ему
предложили: Тюмень, Сургут, Сахалин... Неделю жил в столице, пока не добился
своего: "Медвежье".
Пангоды, 1981 год. Для того, чтобы оформить вызов жене, которая
оставалась дома, в Калмыкии, необходимо было жилье. Владимиру удалось
прописаться в "бочке", которая реально жильем не являлась (отсутствовали
тепло, вода, свет). Но тогда эта "мечта Диогена" давала формальное право на
вызов.
Бочку самостоятельно благоустроили, она стала первым собственным домом
молодой четы Медко. Позже дали квартиру, нарадовались... Но всякий раз,
когда Владимир проходил берегом речки, где долго еще потом стоял этот
"цилиндрический дом", его взгляд непременно выхватывал знакомые предметы, --
и щемило сердце...
Работал машинистом ДКС, председателем профкома управления, начальником
ГП, в 1997 году стал первым руководителем Медвежинского газопромыслового
управления.
Благодарен судьбе за то, что она связала его жизнь с Газпромом.
Неразрывно, навсегда -- так он считает. Почему?
Владимир Васильевич Медко на секунду задумался и пояснил вполне
оптимистично:
-- Мы, северяне, по ряду причин, обречены на Север. А какой же Север
без Газпрома!...
ЖЕНЩИНА В ОКНЕ
Наталья чистила картошку, перебирая в памяти события пережитого дня,
который был, как обычно сплетен из десятков дней вчерашних. Что-то смутно
тревожило. Отсутствие явного предмета тревоги раздражало. Было странное,
навязчивое желание закрыть ночное окно, в прежние времена -- прямоугольный
двустворчатый зев, переходящий в непроницаемый сумрак чуждой улицы, сегодня
неприятно обернувшийся линзами огромных зеркальных очков, прикрывающих
неизвестные, в упор тебя рассматривающие глаза...
-- Ну, что ты молчишь, Наташа? -- муж подошел сзади, положил ладонь на
плечо жены. Не приобнял, не потрепал шутливо -- осторожно прикоснулся, боясь
ненароком спугнуть то, чем сейчас была занята память Натальи.
-- Да, я сейчас, -- немного невпопад ответила Наталья, стараясь тоном
смягчить вину перед мужем за долгий уход в себя -- как пришла с работы,
"Привет!", и замолчала. Не оборачиваясь, чтобы не встречаться глазами, на
секунду прижалась щекой к ладони Сергея. -- Картошка вот... Как мыло. Совсем
крахмала нет.
Упоминание о картофеле, как ни странно, отвлекло от липкой паутины
бесконечных мыслей. Действительно вспомнился этот корнеплод с винзилинского
огорода, который под ножом молочно истекал крахмальным соком...
Предки Натальи были сосланы из Белоруссии в Сибирь за "ненадлежащее"
социальное происхождение. Отец, участник Великой Отечественной, после войны
окончил Ленинградский педагогический институт имени Герцена, работал в
Киненсберге и на Кузбассе, потом возвратился на родину -- в Тюмень. Здесь
стал директором мужской гимназии, которая воспитала много ярких талантов,
составляющих гордость Тюменщины. Учеником отца, Григория Ждановича, был и
Юрий Гуляев, один из популярных певцов Советского Союза. Подорванное на
войне здоровье Ждановича-старшего заставило его семью переехать из
областного центра в маленький город под Тюменью -- Винзили. Провинциальный,
на грани города и деревни быт, целебный воздух вековых сосновых боров, в
густой хвое которых уютно утонул городок, прибавили отцу несколько лет
жизни.
Тюмень -- столица деревень. Все дороги из сельскохозяйственных окраин
вели в "область", туда сходились все дела, надежды, оттуда же потом
начинались продолжения надежд и дел. Наталья поступила в Тюменский
индустриальный институт, как водится, особенно не задумываясь о будущей
специальности. Факультет, в аудитории которого вошла на пять лет Наталья,
оказался самым "боевым" в вузе, -- нефтегазопромысловый, на сленге
"индусов", студентов ТИИ, -- "Нефтегаз".
Страна жадно черпала углеводородный огонь из бездонных, как казалось,
кладовых собственного организма, тысячи стальных полых игл вгоняла в
замороженную часть тела, может быть поэтому практически не морщась от боли,
радостно захлебывалась и задыхалась от фантастических тонн и кубометров из
фонтанирующих, бери -- не хочу, скважин. На задачу покорения турбулентных
вихрей заводы плавили и катали металл, "Нефтегаз" ковал кадры.
За "пятилетку" "Нефтегаз", в числе прочих кадров, отковал и
опломбировал выпускными дипломами внутрифакультетскую семью
нефтяников-газовиков Зиминых, и перед Натальей и ее мужем встал вопрос
будущего.
Тюмень была многим обязана своему северному Клондайку: в семидесятых
ушли с улиц деревянные тротуары, выросли, как грибы, современные
микрорайоны, взметнулись выше всех старых церквей -- стекло и бетон --
главки и НИИ. Поэтому Север начинался не за шестидесятой параллелью, а в
самом центре Тюмени. В аэропорту "Рощино" это начало обретало "высокую"
зримость в виде самолетов, улетавших в направлении откашлянных простуженными
динамиками координат: "Сургут", "Нижневартовск", "Урай", "Надым"...
Потом, через много лет Наталья стала задумываться над тем, что было бы,
останься они тогда, в 1977 году, в Тюмени. Наверное, долгое время работали
бы по направлению в каком-нибудь "ниигипро", получая двести сорок "рэ" на
двоих. Помыкались бы по общежитиям, съемным квартирам, малосемейкам, так
надоевшим Зиминым за годы семейного студенчества. Хотя, как оказалось,
типичные тяготы молодых семей совсем не вечные: многие однокашники -- ныне
преуспевающие и известные горожане. Но эти мысли придут позже, когда начнет
одолевать усталость от ежегодных перелетов с севера на юг, поездок между
двумя домами -- "земным" и северным. В первые минуты после долгой разлуки в
каждом из них непременно слышится какой-то одинаковый, надоевший после
скитальческой молодости запах -- неистребимый дух гостиницы, который
неподвластен фешенебельности, люксовости, озонаторам и кондиционерам. Его
невозможно нейтрализовать, вытянуть, выдуть -- это внутри, это состояние
человека, приходящего в жилье не насовсем, на время.
...Она вдруг оставила картошку, пружинисто подошла к окну, высоко
захватила половинки штор и решительно свела их вместе, на секунду заполнив
кухню недовольным скрипом разбуженных гардин.
Сергей залюбовался женой, улыбнулся:
-- Ну, ты, Наталья, прямо как в молодости!...
...Вертолет огромной шумной стрекозой, мультфильмовым хулиганом выпал
из мутного поднебесья. В метре от земли завис на несколько секунд над
грунтовой площадкой, покачиваясь, красуясь неизвестно перед кем, потрогал
твердыню колесом, потом другим. Наконец тяжело, но уверенно сел, несколько
обмяк, не глуша двигателей, лишь сбавил обороты, лопастное кручение приняло
форму зонтика. Высыпал партию людей, яростно и равнодушно засвистел, опять
превращая мирный "зонтик" в бешеную ромашку. Отогнал ураганным ветром
недавних пассажиров, и за их страдальческими пузырящимися спинами, невидимый
им, отдался обратно в свинцовую муть.
Чья-то фетровая шляпа радостно убегала в тундру, высоко подскакивая на
кочках.
Не подгоняемая больше потоком пыльного вихря, Наталья остановилась.
Долго не знала, куда поставить чемодан, поэтому одной рукой, неловко,
поправляла взбитые пыльные волосы, одергивала невероятно наэлектризовавшееся
от воздушных струй платье. Наконец, опустила чемодан, огляделось. Низкое
небо -- вот-вот раздавит. Ни дерева, ни куста. Песок... Чуть подальше
начинается плешивое поле, кочки. Наверно это и есть тундра, а где же
поселок... Увидела вдалеке низкие серые домишки. Неужели это и есть Пангоды?
Вероятно -- окраина. Но ведь окраины, как правило, лучше, по крайней мере,
природа богаче. Ужас...
Подошел Сергей, чуть пригнулся, заглянул во влажные глаза:
-- Ну, ты что, Наташ, ушиблась?
-- Нет... Песок!
Новоиспеченным северянам дали место в общежитии -- комнату смежная с
проходной. Чтобы попасть в коридор, нужно было пересечь помещение, где
отдыхала смена пилотов пангодинского аэропорта. Получалось, -- личная жизнь
на виду, на шуму... Пилоты приходили и уходили, в любое время суток -- смех,
громкие возгласы, встречи и проводы... Редкие затишья казались раем. Мужу
часто приходилось подбадривать свою пассию и шутливо восклицать: "Ну,
что?... Опять песок?!"
Общежития, секции, малосемейки, балки, вагончики, бочки...
Сколько еще лет пройдет, пока жилье для них не перестанет быть больным
местом, больной темой! Как и для многих сотен пангодинцев, тысяч северян.
Сама она считала, что случайно стала депутатом. Комсомолка, рабочая,
"верхнее" образование, молодая, энергичная -- вполне отвечало нормативам,
отпущенным свыше. Так становились "избранниками". Из песен слов не выкинешь.
Но верно и то, что, числясь в представительных органах власти, разные люди
вели себя по-разному. Она видела: одни приезжали на сессию отдохнуть от
дома, семьи, работы, другие -- "отовариться" разовыми спецпайками, третьи --
действительно работали.
Она взялась за тему, животрепещущую! Рожденную объективными
обстоятельствами, жизнью. Твердо и ясно сформулировала для себя то, за что
должна была в меру своих возможностей бороться: населенный пункт не должен
быть "проходным". Жизнь, данная Богом или иным естеством, изначально
преходяща, временна. Делать же сознательно внутри этого мгновения природы
рукотворные "времянки", по сути -- пустоты, -- явно преступно по отношению к
самим себе, к человеческой натуре.
Нет, конечно, Наталья, на тот момент оператор по добыче газа
Медвежинского ГПУ производственного объединения "Надымгазпром", была не
первой в будировании жилищного вопроса и капитального строительства вообще в
поселке газовиков. Она, согласно депутатскому статусу, исполняла наказы
пангодинцев, озвучивала предложения производственно-муниципального "актива",
-- но это был и ее личный, до глубины души осознанный выбор направления
общественной работы.
Созрела критическая масса людских страданий. Это понимали все. И
местная власть, и руководство предприятий, особенно Медвежинского
газопромыслового управления, -- те, которые на себе ощущали растущее влияние
человеческого, в данном случае, бытового фактора в освоении Медвежьего
(впереди уже вовсю разворачивался Ямбург, "питаемый" сменными бригадами из
Пангод). Поселок оставался вахтовым по номиналу, но де-факто таковым не был
уже в конце семидесятых. К тому времени в Пангодах правдами и неправдами
постоянно проживали, ютясь в общежитиях и балках, несколько тысяч самых
настоящих семей: мужья, жены, дети и даже бабушки и дедушки.
Первый раз Наталья поднималась на трибуну Тюменского областного Совета
не чувствуя ног. Во рту пересохло. Когда говорила, в ушах стоял незнакомый
гул. Читала собственноручно написанное не понимая слов, лишь осознавая
важность того, что говориться. Голос звенел... Когда спустилась, села на
первое попавшееся свободное кресло в первом ряду -- боялась, что упадет.
Тело била мелкая дрожь. Мужчина, сидевший рядом, тронул за рукав, добродушно
и ободряюще кивнул. Это был Генеральный директор ВПО "Тюменьгазпром"
Черномырдин В.С., депутат областного совета.
Надымский район уже давно был вотчиной "Мингазпрома", который, делясь
формально властью с исполкомами, фактически господствовал на газоносной
территории, справедливо и безотказно везя на себе груз абсолютно всех, от
"а" до "я", проблем. Именно его решения, основанные на мнениях
представительств в северных глубинках, таких как, например, ПО
"Надымгазпром", носили базовый характер, которые затем соответствующим
образом оформлялись.
В марте 1987 года замминистра газовой промышленности Е.А. Яковлевым
было утверждено задание на проектирование рабочего поселка Пангоды, а в
декабре этого же года состоялось соответствующее решение Надымского
горисполкома... Это и были два главных документа, на основании которых через
несколько месяцев появился, выполненный Тюменьниигипрогазом, "Проект
рабочего поселка на двадцать пять тысяч жителей". В Пангодах началось
капитальное строительство.
...Карьера Натальи в дальнейшем несколько отклонилась от производства.
Через несколько лет она стала начальником отдела социального развития,
заместителем начальника газопромыслового управления. И все же, от маленькой
"проходной" комнатки в деревянном вахтовом общежитии до личного роскошного
коттеджа, который, наряду с жилыми и "соцкультбытовыми" многоэтажками из
кирпича, стекла и бетона, перестал быть архитектурной диковинкой в
двадцатитысячных Пангодах, прошло двадцать лет...
...Ночь была на исходе.
Да, двадцать... Стоп!
Где-то здесь?...
...Это было месяца два назад, нынешним летом. Солнечный день, служебные
дела, пангодинское песчаное кладбище, которое вполне справедливо и
символично расположилось у дороги, ведущей из Пангод в сторону
месторождения. Мимо, по исторической бетонке, давно укрытой современным
асфальтом, проносились вахтовые машины -- древние "военные" "Уралы" и
величавые цивильные "Икарусы".
"Двадцать ..." -- ей пришло на ум это слово, когда она проходила между
могилок, узнавая знакомые фамилии, читая даты.
Она тогда подумала, что в эти ее двадцать лет, всего лишь часть одной
жизни, уложились иные биографии. Что ж, подтверждается народная примета
относительно поселений людей: если появилось кладбище, значит, человек
пришел надолго -- если измерять людским веком, то навсегда.
Но, видно, не все приметы абсолютно верны для Севера! -- Наталья,
помнится, горько усмехнулась, уж она-то знает, это тоже ее работа:
по-прежнему, если позволяют средства, люди стараются хоронить своих близких
на "земле" -- на "Большой" земле.
...Сколько же нужно здесь прожить, сколько потерять, оставить, закопать
в этот песок, чтобы перестать жить на два дома, на две земли. Одна, на
которой живешь, радуешься и мучаешься, -- остается "временной", а другая,
"колыбельная" родина, -- отпускной пристанью, пенсионной надеждой.
Человек стремился здесь надежнее обустроить свой быт, строя лучше год
от года, переселялся в бетонно-кирпичные бункеры, с зашоренными окнами,
надежнее прячась от Севера, не пуская его к себе, локальным своим комфортом
мстя Северу за прошлые обширные неудобства. Поэтому, то, что за стенами, за
окном -- по-прежнему тревожно...
Она так и не уснула. Дождалась половины седьмого, когда начали
просыпаться муж и дети. Накормила, проводила... Как только закрылась дверь
за последним из домочадцев, устремилась к платяному шкафу, распахнула
створки, стала нетерпеливо перебирать старые вещи... Вот, наконец, то, что
искала.
Это был сарафан, старый, но еще прочный, с рисунком гигантского мака,
когда-то красного, теперь поблекшего, почти розового -- любимое в молодости
платье, непременный атрибут летних отпусков. В последние годы ситцевый
спутник годился только для работы на винзилинском огороде. Наталья
приблизила полотно к лицу, вдохнула, наивно ожидая наполнить легкие не
привычным комнатным воздухом, но горьковато-сладким духом родины -- запахом
влажной земли, прелых листьев, древесного дыма...
Она не без труда облачилась в наряд молодости, с удовольствием отмечая,
что, несмотря на годы, не очень далеко ушла от тех пропорций, которые...
Которых... Она скинула тапочки и легко взошла, ей показалось -- почти
вспорхнула, на широкий подоконник. Посмотрела сквозь стекло на свои,
оказывается такие близкие и неожиданно -- да, да, -- неожиданно родные
Пангоды...
...Она мыла окно, широкое окно на первом этаже двухэтажного коттеджа,
раскрыв створки, не обращая внимания на осеннюю прохладу. Мыла настолько
страстно, самозабвенно, что скоро ей начало казаться, что произошло то, чего
она так горячо желала, -- окно стало втягивать в себя солнечные лучи,
уличные шумы, запахи. А потом вся комната и даже весь дом стали продолжением
заоконного дня, улицы, Пангод.
По дороге проезжали грузовые машины. Водители замечали яркий образ на
осенней пангодинской архитектуре, живое панно на сером фасаде: женщина в
цветастом открытом сарафане мыла окно и улыбалась. Иные невольно сбрасывали
газ, некоторые коротко сигналили.
ВЕЗДЕ РАБОТАТЬ НУЖНО
Лилия Павловна попала на Медвежье, когда там еще вовсю трудились
строители, в 1975 году. После окончания Тюменского торгового техникума ее
распределили в ОРС No11, который обслуживал строительные бригады. Так и
продвигалась она все дальше на север по мере освоения месторождения --
кашеварила на ГП-5,6,7,8,9.
-- Время было горячее, работали не только днем, но и ночью, --
рассказывает Лилия Павловна, -- с подсобными помещениями проблема, мясо не
успевало размораживаться, а людей кормить надо, разумеется, вовремя... И все
же, никто не ныл, весело было. Несмотря на усталость, в свободные смены
ездили с девчонками на попутках в Пангоды -- на танцы!
Много интересных людей встречалось на оживленной, буквально "бурлящей"
тогда трассе. Здесь же, на трассе, она скоро встретила свою судьбу --
монтажник ПММК стал ее мужем. В холостячках тогда молодые девушки на Севере
долго не задерживались!..
Двадцать с лишним лет Лилия Павловна Степанова проработала в
пангодинских строительных ОРСах поваром, продавцом, завпроизводством
столовой