Нельзя никак. - А без национальной идеи - и правда плохо. Ощущение дезориентации и потери смысла жизни тебя, как части этноса. Народ смотрит футбол и матерится. Дальше обламывается. А хорошо ли обломанному человеку живется? При том, что у русскому народу есть чем гордиться. - Ну-ка чем? Что в нас есть хорошего? - Высочайшая способность к самопожертвованию ради любых ценностей, в том числе, достаточно абстрактных (не обсуждается, откуда эти ценности берутся, а также кто и как их использует, потому что с этим есть проблемы). Постоянная готовность к обучению и реальная обучаемость. Очень высокий интеллект (в среднем по популяции, конечно). Трезвое, критическое отношение к себе как к личности и как к части народа. Даже избыточно трезвое. С элементами закомплексованности. Сострадание к тому, кто беднее и несчастнее. Неистребимая любовь рассуждать, обсуждать и снова рассуждать. Это очень важная черта у народа, который готов жертвовать и учиться... - Да... Если бы не лень, и не раздолбайство - до сих пор правили бы морями. - А также не агрессивность, не зависть к успехам соседа и еще одна штука, которая не так бросается в глаза - Что не так бросается в глаза? - Пренебрегание кровно-родственными отношениями. Что ты имеешь в виду? - Семейные ценности не в чести. Брат брату вполне может быть волк. Родители - детям. Тем более теща зятю. Собутыльник и друг ближе кровного родственника. - Ты вот умный такой. У тебя что ли есть национальная идея? - У меня есть идея, что сверхценная национальная идея не нужна. Отменить пафос. Сказать честно: мы не хуже всех. Мы не лучше всех. Давайте работать. И посмотрим, что получится. - Так ты говоришь, работать надо и все остальное приложится? - Да. Работать! - Работать, значит? И страна восстанет из праха? - Ну да. Если работать, то восстанет. - Понятно. Так вот ты сам вместо того, чтобы вкалывать, в библиотеке торчишь! Или со мной лясы точишь! - Ну... В таких душеспасительных беседах протекало время. Как-то полярным белым вечером в конце первого месяца моего пребывания, я сбежал от очередной беседы с Ризничим и пришел в изолятор к Больничному. Он угощал меня чаем (полузапрещенная вещь), и мы слушали радио (абсолютно запрещенная). Меня словно унесло в далекое детство, когда запрещенный западный рок можно было услышать только с помощью хрипящего коротковолнового приемника. Сева-Сева Новгородцев. Город Лондон, BBC. Дребезжащие низкие вступительные аккорды. И - вперед! Но тут неожиданно я услышал из свистяще-хрипящего приемника то, что услышать не мог в принципе. Мне показалось, что ди-джей произнес мое имя и фамилию. Я поднял руку и наклонился к приемнику. Больничный удивленно замолк. Он тоже офигел. Текст шел такой: "... да, дорогой Иосиф. Да, рядовой Мезенин. И наша "Северная Волна" и слушатели "Рокового Часа" тоже желают тебе скорейшего завершения твоей нелегкой, но почетной службы - охраны рубежей нашей великой Родины! А пока твоя девушка Маша ждет тебя в далекой Москве и очень скучает по тебе. Ждет, дорогой Иосиф, и скучает. И сейчас мы по ее просьбе поставим песню твоей любимой группы The Beatles. Твою, Иосиф, любимую песню. Help!". Я открыл рот и через секунду из радиоприемника, как положено, без единого вступительного аккорда понеслось. Help, I need somebody, Help, not just anybody, Help, you know I need someone, help. Я замер. Думаю, что со стороны казалось, что я начал светиться от счастья. Больничный удивленно тряс головой. Через положенные две с небольшим минуты песня закончилась. Больничный скептично посмотрел на меня и сказал с упреком: - Ну что ты за послушник? Тебя можно соблазнить одной песней! И зачем я только твое письмо пересылал? - Умница! Подумай, что она за умница?! Такое устроить! Больничный укоризненно смотрел на меня. Я спохватился, что переборщил с эмоциями. - Сам же говоришь: "не согрешишь - не раскаешься, не раскаешься - не спасешься". - Да не в грехе суть. Грех - дело молодое и поправимое. Но тебя опять сейчас на мирские мысли поведет. Теперь еще две недели маяться будешь. Только-только успокоился... Прав Игумен - от радио для неокрепших душ один соблазн. Меня просто распирало от счастья, и я понял, что скрывать это сил у меня нет. Но в климатических условиях русского Севера съесть лимон, избавив таким образом Больничного от моей счастливой рожи, я не мог. Поэтому я сослался на то, что хочу пройтись, успокоиться и проветрить голову. Больничный участливо благословил меня на прогулку и я ушел. Я пошел смиренным шагом, как учил меня Ризничий: "походку иметь скромную, взор потуплять долу, а душу горе", но губы просто сами двигались, выводя she loves you yeh, yeh, yeh! И тут я начал думать. И удивляться. Потому что Маша, выучив мой вкус за многие годы, отлично знала, что ни сама песня Help!, ни одноименные диск и фильм никогда не вызывали у меня сильных эмоций. Если бы она хотела просто сделать мне приятное, она бы заказала From a Window. А если бы ее в фонотеке не оказалось - то к услугам Маши была бы каждая вторая песня из Sgt Peppers, White Album или Abbey Road. Не может же на этой Северной Волне не быть классики?! Хоть Girl? Хоть Yesterday... Но в любом случае Help в качестве музыкального подарка был не уместен. Оп-па... А если это - не музыкальный подарок? Тогда что? Минуточку... Но ведь трактуя текст буквально... Да ведь это же, мать твою так, призыв о помощи! Это же Help! Сигнал SOS! Офигеть! Невероятно... Причем этот SOS от Маши я получил, как положено. По рации. А если в текстовом бреде ди-джея тоже что-то есть, то это сигнал о том, что требуется именно Скорая Помощь. Я присел на пень, на котором еще недавно выполнял обязанности дровосека, и взмолил Господа о сигарете. Надо было привести мысли в порядок. Письмо мое Маша получила. И придумала способ со мною связаться. Гениальный способ. Однако. Из моего письма четко следовало, что покидать пределы монастыря мне небезопасно. Если говорить точнее, смертельно опасно. Получается, что ее положение вообще безнадежно, раз она пошла на такую просьбу. Это же Маша! Она же всегда была сильней меня. И, не побоюсь этого слова, умней. Она, в конце концов, всегда вела себя как потомственная аристократка. Принцесса Диана. И вот я ей понадобился? Ага...Значит, там у нее все серьезно. Значит, пора в Москву. Боже мой! В Москву!! Да это... Home, we're on our way home. We're going home. Отлично. В Москву. Но как? Следующий пароход будет через неделю. Или через две. Меня на него не пустят. Тайно пролезть - не удастся - пароход маленький. Не успею я пройти сто шагов до пристани, как поднимется шум. Подкупить кого бы то ни было в монастыре - просто смешно. Тем более, что денег у меня нет, а алмазную биржу в этих краях еще не построили. Угнать несчастную деревянную моторку, на которой монахи побаиваются отплывать за сетью на пятьдесят метров и плыть до Мезени по штормящему морю сто километров? Мало того, что бензина не хватит, а где хранятся его запасы, я не знаю, так ведь и лодка развалится. Волн меньше трех-четырех баллов я за проведенное здесь время не видел. А вода холодная. Градусов пять-семь. Если я даже отплыву на 100 метров от берега, то, когда лодка перевернется или сдохнет иным образом, до берега мне не доплыть. Можно идти пешком, но переход через тайгу в сто километров - это для романа Джека Лондона. В лесу деревья и буреломы, через которые надо пробираться - а также волки, медведи и прочая агрессивная фауна. И я не верю в ориентацию по странам света с помощью мха на северной стороне деревьев. У них тут везде мох. И везде - болота. Идти вдоль берега - по прибрежным скалам можно. Но это займет дня три-четыре. С едой я разберусь, возьму соли и хлеба на кухне, а в крайнем случае на берегу полно птичьих гнезд гагар и чаек. Поэтому яичницу я себе всегда сделаю. Или запеку яйца в золе. Но ведь меня хватятся. Что бы ни решил Игумен о причине побега (а Больничный ему расскажет, что из-за бабы) он, прежде всего, захочет спасти мне жизнь. Поэтому вызовет по своей рации вертолет. Если даже я спрячусь от вертолета, то в Мезени меня уже будут ждать. Человек из Братства, который меня пасет, примет свои меры. А я ведь его так и не вычислил. Небось, Ризничий. Хотя, если бы и вычислил, так что? Убивать? Все это не важно. Когда бы я не добрался до Мезени, меня там уже будут ждать. И хаты, и монахи, а может, еще и менты. Да. Сложно. Похоже, мои новоиспеченные Братья все продумали. И даже если я чудом вырвусь из Мезени и доберусь до Москвы - квартира Маши - это то самое место где меня проще всего будет встретить. Не считая, конечно, моей квартиры. Ладно, в Москве уже можно будет затеряться и попробовать поиграть с ними в кошки-мышки. Но как до Москвы добраться?! В общем один вывод сделан: надо оказаться в Москве до того времени, как меня хватятся в Монастыре. Но это можно сделать только на самолете. Трансгрессию, или как там это называется у Гарри Потера, даже хаты не изобрели. Стоп. Стоп! На самолете. А ведь у нас же тут есть военный аэродром! Далеко ли? Судя по высоте полета самолетов не дальше чем в тридцати километрах. А может и ближе. И аэродром находится, скорее всего, на самом берегу океана, чтобы в случае чего взаимодействовать с флотом. Да и не на самолетах же, в самом деле, завозили бетон, когда этот аэропорт строили... Не думаю, что на военном аэродроме меня очень ждут. Но сейчас об этом лучше и не думать. Все не просчитаешь. Как говорил Наполеон: "главное ввязаться в драку, а там посмотрим". С хатами, кстати, мы действовали по такому же принципу. И вот до сих пор смотрим. Надо понять одно: как до этого аэродрома добираться - пешком или на моторке. Пешком - тридцать км по скалам - это может оказаться целый день. Если не больше. На моторке - это два-три часа. Если хватит бензина. Я понятия не имею, какой расход топлива у моторки и, главное, неизвестно, сколько там осталось бензина в баке. Но это не важно. В любом случае часть пути лучше пройти морем. Черт с ними с волнами. Люди выходят в Белое море и на байдарках. Теперь вопрос - когда. Почему бы не сегодня? На подготовку мне ровным счетом ничего не нужно. Заскочить в келью за Звездочкой и на кухню за топором, спичками, хлебом и водой. Так ведь до отбоя пятнадцать минут. Пора! То ли дождь идет, то ли дева ждет. Запрягай коней да поедем к ней. * * * Через четверть часа я вынес под телогрейкой (ночи становились все прохладнее) топор, распихал по карманам хлеб и спички, завернув их в половину чудом найденного на кухне полиэтиленового пакета, а второй половиной пакета запечатал бутылку с водой. Нагруженный всем этим я вошел в келью и ждал пока не наберет силу ночной прилив. Написал записку Больничному. Извинился. Объяснил, что поплыл на моторке в Мезень, а когда бензин кончится - пойду берегом. Нехорошо, но Бог простит. Сдаваться хатам из сентиментальных соображений я не собирался. А не оставить записку - обидеть хорошего человека. Посоветовал записку не показывать, чтобы не подставляться. Про Мезень все и без нее решат. Около одиннадцати я перелез через забор в самом неприметном месте и, пригнувшись, чтобы меня не заметили другие бодрствующие обитатели келий с see view, пробрался к лодке. Еще через десять минут я на веслах, чтобы не наделать шума, отгребал от берега. Волны были на удивление скромные - меньше человеческого роста и без барашков. Отплыв метров на пятьсот, я убедился, что бак почти полный, перекрестился на монастырь и дернул за заветную веревочку. Мотор завелся. Я устроился поудобнее и дал полный газ. По ощущениям скорость была километров десять в час. Ветер был почти попутный. Брызги летели в морду. Иногда волны все-таки перехлестывали через борт. Лодку отчаянно бросало то вверх то вниз. Впрочем, у меня было такое состояние, что морская болезнь мне явно не грозила. Я, как учили меня самурайские книги и Антон, отпустил свое сознание, не думал ни о чем и управлял лодкой автоматически, держась метрах в пятидесяти от берега. Вскоре я начал понимать, что это опасно. Не случайно же моряки боятся близкого берега, предпочитая ему открытое море. Если лодку по той или иной причине выбросит на камни и разобьет - я покойник. Но интересно, что мысль о собственной смерти занимала меня именно как мысль. Немного отстраненно. Как некая опасность, которой, в принципе, хотелось бы избежать. Никакой паники не было. Я изменил курс и отплыл подальше от берега. Волны сразу сразу стали выше. Четыре или пять раз волна полностью перекатилась через лодку. Я бросил руль и вычерпывал воду большим ведром, которое хранилась в лодке, очевидно, для этих целей. Когда я убедился, что очередного перехлеста волны лодка не выдержит, я вдруг вспомнил, что определенно читал у Клаузевица мысль, которая сейчас приписывается японцам. Мне показалось, что я помню эту цитату почти наизусть, хотя читал Клаузевица один раз в жизни и то давно. В своем наставлении кронпринцу он писал: "Итак, если против нас даже сама вероятность успеха, то все же не следует считать предприятие невозможными или неразумным. Разумно оно всегда, раз ничего лучшего мы сделать не можем. Дабы в подобном положении не потерять хладнокровия и стойкости, надо приучить себя к мысли погибнуть с честью, постоянно питать ее в своей груди и с нею свыкнуться. Будьте уверены, ваше высочество, что без этой твердой решимости ничего великого сделать нельзя даже в счастливой войне, а тем более в несчастной." Удивительно, какие вещи могут приходить в голову в такое странное время. Все-таки в критической ситуации наше сознание изо всех занимается самосохранением. Вот так люди и успокаивают себя перед смертью. Но мне уже пришла пора оставить в покое сознание и подумать о бренном теле. Надо было дать ему хоть какой-то шанс на спасение. Лодка была на последнем издыхании. Я - тоже. Эх, нечего было бояться скал и отплывать так далеко в море. И вообще нечего было бояться. Я направил лодку к берегу. В это время я вдруг заметил, что вокруг меня стоит страшный грохот от волн. Странно, что я его не замечал раньше. Я пожал плечами. Делать с этой информацией мне было нечего. Грохот и грохот. Борт лодки почти сравнялся с уровнем подхватившей меня волны. Тогда я решил, что что умереть от удара головой о камень лучше и быстрее, чем захлебываться, постепенно идя ко дну. Поэтому я схватился за весла и изо всех сил погреб к берегу, помогая мотору. Лодку подхватила очередная волна высоты не меньше трех метров. Я бросил весла и оглянулся. До берега было уже недалеко. Меня на секунду охватило чувство полета на аттракционе в Луна-Парке, а потом к грохоту волн добавился оглушительный деревянный треск, и меня выбросило из лодки к чертовой матери. Я упал в воду. Мне показалось, что я ударился коленом о камень, но никакой боли не было и в помине. Я стоял в воде по пояс. Вокруг меня стало гораздо тише. Камень, о который разбилась в щепки моя лодка, теперь работал по совместительству дамбой. Я, не дожидаясь следующей громадной волны, что есть силы поплелся к берегу. Сапоги, заполненные водой и намокшая ряса сильно мешали, но до сухих камней было уже совсем близко. Метров десять. Я кое-как вскарабкался на них, перевалился через огромный валун - памятник последнего ледника и, почувствовав себя на большой земле, закрыл глаза. Ни мыслей, ни чувств не было. Было желание дышать полной грудью, чтобы отдышаться. Через какое-то время я поднялся и вылил воду из сапог. Колено начало болеть, но не очень сильно. Я залез на торчащий неподалеку высокий камень, чтобы оглядеться. Впереди довольно далеко была вышка. Я спустился и, чуть прихрамывая, пошел прямо на нее. По дороге я устроил себе завтрак: монастырский черный хлеб, густо посыпанным солью с монастырской же освященной водой. Полиэтиленовые пакеты - великое изобретение европейской цивилизации. Через час, почти обсохнув, я подходил к бетонному ограждению аэродрома. Мое путешествие заняло меньше шести часов. Впрочем, незабываемых. Конец шестнадцатой главы Глава 17 Я обошел аэродром по периметру и дошел до зеленых ворот с нарисованными красными звездами. Робко постучал. Через минуту заспанный караульный открыл мне калитку. Воображаю себе его чувства. Монах в черном клобуке в полседьмого утра у ворот секретного аэродрома на крайнем севере России. Солдатик начал трясти головой. Но я не был галлюцинацией. Я был реальностью, и с ней следовало считаться. Часовой, еще не свыкнувшись с этой мыслью, хлопал белесыми глазами. - Ты кто такой? - Послушник Спасо-Печерского монастыря. Мне нужно срочно поговорить с твоим начальством. Зови его, или пропусти меня. - А... Послушник. А че те надо? Я понял, что надо быть порезче. - Вызови начальника караула. Быстро. Вопросы есть? - Нет. Ща, погодь. Он боязливо закрыл калитку и появился через пару минут. - Ща к те придут. А курить есть? - Нет. Сам бы покурил. - Да... У вас это, вроде, грех? - А я бы покурил. Караульный на всякий случай скрылся за калиткой. Через десять минут пришел начальник караула, который осмотрев меня с головы до ног, покачал головой, сказал что комэска спит, а он его зампотех и что я могу говорить с ним. Я убедил его, что говорить со служителем культа на улице негуманно, и он впустил меня в караулку, выгнав оттуда наряд. Дальше я, на ходу сочетая ложь и правду, рассказал следующее. Я не монах, а только послушник. В монастырь попал от несчастной любви (здесь мне пришлось на секунду задуматься, нет ли в этих словах доли правды). Бросил бизнес, машину, квартиру в Москве и подался в монастырь на крайний Север. Но тут моя девушка со мной связалась, сообщила, что она попала в беду, и теперь мне, кровь из носу, надо быть дома. И чем скорее - тем лучше. - А как это она с тобой связалась? Пароход же только через две недели будет? - А по радио. Ты вчера Северную волну слушал? В восемь вечера. Музыкальную передачу. "Роковый час?". - Ну, слушал. В этой жопе больше и слушать нечего. И че теперь? Голос его звучал ехидно и подозрительно. Я поднял глаза и внимательно посмотрел на зампотеха. Лицо, как лицо. Хитрые, умные глаза светились на нем зеленым светом. Хатское владение НЛП мне бы сейчас пригодилось. Но научить меня ему не успели. - А там ди-джей передавал привет Иосифу Мезенину, слышал? - Ну, слышал. Я еще удивился, кто это такой. У наших частях таких вроде нет, а других частей здесь на тысячу верст в округе не сыскать. Я подумал, может, морячок какой. - Так это я. Иосиф Мезенин - это я. - Ты? И она тебя по радио нашла? Высокие у вас отношения. И че ты хочешь? - В Москву. Хочу в Москву. На самолете. - А... На самолете... В Москву. На стратегическом бомбардировщике? Понятно! Может, в Нью-Йорк? А то у нас маршрут проложен. Карты есть. - В Нью-Йорк потом. Сначала в Москву. Но я заплачу. - Заплачу...У тебя прямо под рясой деньги есть? - Деньги есть в Москве. Здесь нет. Но есть залог. - Какой еще залог? - Залог, что расплачусь, когда прилетим. - Это я понимаю. Что за залог? - Бриллиант. Очень дорогой. - Покажи. Я показал. Майор очень скептически взял "Звездочку", покрутил в руках, попытался взвесить на ладони и вернул мне. - И сколько эта стекляшка, ты думаешь, стоит? - Это не стекляшка. Смотри. Я взял валяющуюся на полу караулки бутылку от портвейна и обвел горлышко, сильно прижимая Звездочку к бутылке. - Держи! - Что держи? - Отломай горлышко. Майор сделал движение, как будто он хотел разломать бутылку пополам. У него это получилось. И тут я вдруг вспомнил, как очень давно, вернувшись с концерта Натутилуса мы до хрипоты спорили с Антоном, что означает фраза "Я ломал стекло, как шоколад в руке". Антон утверждал, что этот жест - резкое сжатия кулака правой руки от страсти и бессилия. Я утверждал, что шоколад ломают не так, а двумя руками, придерживая большими пальцами. Я настаивал, что Кормильцев просто так фигню писать не будет. К тому же ломать стекло, сжимая одну руку в кулак, - невозможно. Поэтому жест ломания стекла - это жест двух рук. Антон требовал от меня объяснения, зачем герой песни ломает стекло, как шоколад, к тому же именно таким образом. Я не знал, что ответить. И вот сейчас, когда бутылка под руками майора сделала "чпок", меня осенило. Этим жестом открывается ампула с наркотиком! Двумя руками. Также как ломается шоколадная плитка. Мне страшно захотелось связаться с Антоном и сообщить ему о своей победе. - Нда.. Смешная игрушка. И на сколько она потянет? Я вышел из оцепенения и заметил, что майор уничтожил все четыре бутылки из под портвейна, две из под водки, а сейчас фигурно обрезает банку из под соленых огурцов. - Я ее не продаю. Я ее даю в залог. Подбросьте меня в Москву и заплачу, сколько скажете. - А сколько ты можешь? - Ну... Штуки три? Как за билет первого класса. Годится? - Это надо с комэска говорить... Он через полчасика проснется. Слушай, а чего это твоей бабе так приспичило тебя вызвать? Телеграмму бы дала... - Понимаешь... Я думаю, там бандиты. Я же ей деньги оставил, машину. Все, в общем. Они еще при мне начинали виться вокруг нее. - Да. Бандитов развелось. Забила наша власть на Россию. Забила, и все тут. Всякая срань полезла. Слушай, ты не против, если я этот камешек жене покажу? Она лучше в этих вещах шарит. Ты не бойся, я никуда не денусь. - Я и не боюсь. Показывай. - Ладно. Ты пока тут посиди. Все таки секретный объект. Жрать хочешь? - Курить хочу. - Это можно. Держи! Я взял у него три сигареты L&M и приготовился ждать. В караулке было тепло и спокойно, я даже задремал. Через полчаса майор вернулся. - Стратегический бомбардировщик отменяется. Отмазку не найти. В Казань бы мы еще слетали, там наш завод, а в Москве нам делать нечего. - А как же? - А ничего страшного. Транспортным полетишь. Организуем для тебя чартер. Но в три куска ты не уложишься. Нам же делиться надо. И в той же Москве отстегнуть людям. Сам понимаешь... Зато жена твой алмаз оценила. Сказала - вещь! Так че, пять косарей найдешь для своей любимой девушки? - Пять. (Я подумал, что хоть для приличия надо поторговаться). Ну... Потяну. Но деньги в Москве. - Как договорились. Камушек тогда пока со мной будет. Ну жди, Ромео. Сейчас все согласуем, и через час - взлет. Отдохни пока. Там в транспортном так трясет. Слушай, а ты переодеться не хочешь? Я те ща камуфляж принесу. А то в этой рясе... Ребята в Москве не поймут Через час я переодетый в камуфляж, залезал на борт Ан-12, окидывая взглядом красавцы Ту-165. Потрясающий дизайн. В стиле Конкорда, но гораздо элегантней и внушительней. Майор, которого я уже стал называть просто Шуриком, а он меня Ромео, поймав мой восхищенный взгляд, объяснил, что потолок высоты у Тушки 18 км, максимальная скорость 2230 км/ч (втрое больше чем у пассажирских Боингов), при этом может взять на борт 12 крылатых ракет с ядерными боеголовками весом в три тонны каждая. Дальность полета у него 14600 км без дозаправки. Я впечатлился цифрами, но больше все-таки дизайном. - Короче, сказал Шурик. Отмазка такая. Летим в Казань отдать на проверку турбину. Ее и правда пора отдать. Потом залетаем в Москву закупиться шмотками и всякой хренью. Понял? - Понял. Так мы еще в Казань залетим? - Да. Но на пару часов. К шести вечера уже будешь в Москве. Аэродром в Жуковском. - А я хотел ее на работе застать... - А ты не много хотел? Скажи спасибо, что вообще летим. - Это правда. Спасибо! * * * Поднимаясь по трапу, я осмотрелся. Бетонные ангары. Две пятиэтажки. КП. Вокруг тундра и море. И алюминиевые птицы неземной красоты, предназначенные для стратегической бомбардировки. Жаль, конечно, что не удаться полететь на такой прелести, ну да ладно... Наш самолет оказался старым, раздолбанным, хотя вполне ухоженным. Я осматривался. Много непонятных агрегатов, ручек, пристегнутых коробок, люков и балок. Все выкрашено в защитный цвет, только красные надписи, в основном непонятные аббревиатуры. Меня посадили рядом с иллюминатором и заботливо пристегнули. Ремень был двойной, как на гоночной машине. Я бросил узелок с рясой и остальной монашеской одеждой себе под ноги. Вдруг, пригодится. Мы взлетели, и я в последний раз увидел Северный Ледовитый Океан. Вел самолет сам Шурик. В помощь ему были бортинженер и штурман. Я пригрелся в выданной мне казенной телогрейке и уснул сном праведника. Шурик разбудил меня уже в Казани. - Ты посиди тут. А то у них какая-то инспекция сегодня. Мы через часок уже взлетим. - Постой. Мне же нужно предупредить ее. А то куда я припрусь? Домой к ней что ли? - А что? - Там муж... - Муж объелся груш. Ромео! Так твоя Джульетта замужем? А ты скрывал? - А что, не полетели бы? - Да нет. Полетели бы, конечно. Ладно, давай телефон, я ей сам позвоню. Что передать? - Запиши телефон. - Я запомню. Я продиктовал рабочий номер Маши, сказал, чтобы он говорил с Таней, которая должна передать Маше, что я жду ее в ОГИ около восьми вечера. Шурик повторил еще раз телефон, инструкции и исчез. Я задумался. Никакого плана у меня с самого начала побега из монастыря не было. Пока мне это не мешало. Но через два-три часа я окажусь в Москве. И что мне там делать? Мне вдруг пришла в голову шальная идея, что если Маша вызывала меня зря, то можно будет вернуться тем же самолетом и заявиться в монастырь как ни в чем не бывало. Однако я должен этим ребятам пять штук. Дома денег было полно - тот доход с ФФ, который я успел вытащить из хитрых крысиных лапок, а именно, одиннадцать тысяч долларов. Но ехать домой было рискованно. Оставалось надеяться на Машу. Пять штук для нее были большими деньгами... Одолжить у кого-то и отдать с продажи алмаза? У кого?! - Дятел ты, Ромео! - Что такое? - Звоню я ей на работу, звоню. А там автоответчик. - Почему? - Потому что ты дятел, Ромео, а сегодня суббота. Совсем ты в своем монастыре одичал. Ладно. Все. Летим к твоей девушке. Избавлять ее от злодея-мужа. Помнишь шутку по телевизору. КВН-овскую? - Какую? - Должен ли джентльмен помогать даме выйти из автобуса, если она хочет в него войти? Ха-ха-ха.. - Скажи, шутник, не слабо тебе какую-нибудь музыку поставить? - Хм. Разве только через громкую связь? У нас тут свои авиационные технологии. Высокие без дураков. Ща попробую звук с плейера на аудиовход бросить. Бутусова уважаешь? Он покопался где-то за приборной доской, и в салоне раздалось: я ломал стекло как шоколад в руке я резал эти пальцы за то что они не могут прикоснуться у себе я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя и они могут жить я хочу быть с тобой я так хочу быть с тобой я хочу быть с тобой и я буду с тобой Под дребезжанье динамика и грохот двигателя мы взлетели. Я попытался сосредоточиться. Было очевидно, что долгосрочный многоходовой план, учитывающий все, разработать нельзя. Поэтому я решил просто набросать список задач на день. Я зашел в кабину пилотов. Полюбовался приборами, тумблерами и панорамным видом России. Попросил лист бумаги и ручку. Найти Машу. Найти пять штук для этих ребят. Найти хоть сколько-нибудь денег для нас. Расплатиться, получив Звездочку назад. И смотаться из хатской Москвы к чертовой матери. Куда-угодно. Хоть в Антарктиду. Я попытался представить себе осложнения, которые могут меня ждать. Их было всего три. Герман, менты, которые после моего исчезновения, безусловно, считали меня убийцей, и хаты. Кем меня считали хаты, мне было уже все равно. Если я не появлюсь в их поле зрения в течение какого-то времени, то они могут думать, что меня съели рыбы. Или волки. Но Маше я нужен сейчас. И буду ли нужен спустя некоторое время - не понятно. Как говорит Матвей "если ты из гордости не звонишь любимой девушке, в это время ей звонит кто-то другой". А с ментами - все проще. Может, и засад никаких нет. Так, ленивая прослушка. Оперативка по вокзалам и аэропортам. В любом случае, придется быть наглым и осторожным одновременно. А Герман? Ну не в первый раз... Музыка кончилась и я опять немного вздремнул, пытаясь набрать силы после бессонной ночи на море, так что чуть не пропустил посадку, сразу после которой (вот - прелесть частного самолета) мы пошли по направлению к части. Нас встречал крепкий, толстенький кучерявый майор. - А вот и наш герой-любовник! - Добрый день! Я - Иосиф. - Майор Козлов! (Он наклонил голову чуть щелкнул каблуками). Наслышан, наслышан. Что, не получилось на стратегическом бомбардировщике к любимой девушке слетать? Московский майор предложил звать его просто Васей и напоил нас чаем с бутербродами. Пока мы перекусывали, сидя в штабе, я подумал, что эти летчики мне еще могут помочь. - Ребята, сказал я. Мне сейчас за деньгами ехать. Одолжите машину? - Не вопрос. Хоть пушку. - Пушку??? - Списанный АКМ. Легко. Еще баксов 200 добавишь? - Добавлю. С патронами? - Да хоть целый цинк. - Зачем мне цинк? Так... Пару магазинов... - Бери, что хочешь. Сам понимаешь, для дорогого гостя - полный сервис. - Тогда мне еще нужна телефонная карточка. - Найдем. Но здесь есть телефон. - Нет, мне нужно позвонить перед самым приходом. - Ладно. Сейчас мы тебе все оформим. Но с пушкой ты лучше не шути. - Да я на всякий случай. Мне попугать в случае чего. Через полчаса я деловито вспоминал базовые навыки обращения с автоматом Калашникова. - Главное, - говорили мне оба майора, не геройствуй. Стреляй только из положения "лежа". Тогда ты, как мишень, в десять раз меньше. Понял? Автомат в дороге, и вообще везде, держи на расстоянии собственной руки! Ясно? - Всегда не дальше, чем ты можешь дотянуться рукой, не наклоняясь. А в случае чего - не думай. Всегда стреляй первым. Первым! Запомни! И вернись! А то, что мы с твоим бриллиантом будем делать? Нам деньги нужны. И последняя заповедь: убивать ради баб никого на свете нельзя. Я не собирался ни в кого стрелять. Тем более убивать. Автомат был просто частью моего антуража. Уверенным завершением моего мундира. То есть униформы. Кажется, я выглядел неплохо. Вот понравится ли все это Маше? Но остатки робости были решительно отброшены. Я возвращался в город победителем. Только вместо серого коня в яблоках, был зеленый УАЗик в пятнах. УАЗик был приписан к какой-то другой части, а потом в общем бардаке вообще затерялся. Документов на него не было никаких. Я проверил, как у него с бензином и тормозами. Затем влез, положив автомат под какие-то тряпки рядом с собой и завелся. Двигатель низко затарахтел. Я включил передачу и тронулся с места. На первом светофоре, покрутив ручку старого раздолбанного приемника, я наткнулся на родное, умное, грустное медленное низкое: Girl, you'll be a woman soon Please come take my hand Girl, you'll be a woman soon But soon you'll need a man Сменяющееся быстрой, нежной и тревожной скороговоркой: I've been misunderstood for all of my life But what they're sayin', girl, just cuts like a knife "The boy's no good" Well, I finally found what I've been looking for But if they get the chance, they'll end it for sure Sure they would Baby, I've done all I could Now it's up to you, girl... Было около пяти вечера, когда я выехал с территории аэродрома. Дороги до дома Маши было около часа. Она жила неподалеку от меня. На Покровке. Стоял нежный августовский субботний вечер. Люди шли в гости, рестораны и кино. Я ехал мимо них в камуфляже с автоматом. Мне показалось, что на каждом углу торгуют цветами. Здравствуй, столица! Давно не виделись... Меня никто не остановил. Судя по всему, гаишники еще не выбрались на охоту, поджидая большой улов ближе к ночи. Я подъехал к дому и сделал два круга. Ничего подозрительного. Я нашел ближайший телефон-автомат и припарковался. Подумал, брать ли автомат с собой и с трудом засунул его под китель камуфляжа. Пришлось отстегнуть магазин и положить его в карман. Металлический приклад уверенно уперся в мои бедра. Я набрал номер, надеясь со страха, что никто не возьмет трубку. Трубку взяла Маша. Я понял, что пора пришла. - Привет, это я. Скажи быстро что-нибудь типа "ой, привет, дорогая!" - Ой, привет дорогая! Голос Маши был как будто она говорила с подружкой, которая совсем недавно умерла у Маши на руках, а теперь решила позвонить ей с того света. - Герман дома? - (Длинная пауза). Да. - Отлично. Не тормози! Теперь я буду задавать вопросы, а ты отвечай. Но не просто "да" и "нет", а с подробностями о твоей работе. Хорошо? - Да, на работе как всегда. Мучают нас бедных. А ты сама-то где сейчас работаешь? - Молодец! Умница! Я здесь. У твоего дома. Не бойся. Все будет - ОК. Скажи - у тебя проблемы из-за меня или из-за Германа. - Ох, они оба того стоят! - Понятно. Я сейчас поднимусь и тебя заберу. Ты пока незаметно собери вещи. Только документы, деньги и драгоценности. Ничего больше. Никаких фотографий, лифчиков и любимых дисков. Ты поняла? - Сегодня? - Сейчас, дорогая. Прямо сейчас. - Ну ты же понимаешь... Уволиться так сразу я не могу. - А придется. - Но... - Поздно. Я уже иду. А ты поговори пока с пустой трубкой. Попрощайся с ней вежливо. Скажи, что ты была рада меня слышать. Чтобы я не пропадала. Я буду через две минуты. Открой домофон сама. Поняла? Конец семнадцатой главы Глава 18 Я повесил трубку и быстрыми шагами направился к подъезду. Народа вокруг не было, не считая мальчишек, играющих в футбол теннисным мячом. Я набрал на домофоне номер 28. Домофон запищал и я услышал голос Германа. Я про себя выматерился, сделал отбой, и набрал 32. Женский голос спросил "кто там". - Скорая Помощь в двадцать восьмую. К Марии Васильчиковой. А там не открывают. Впустите нас. - О Господи! Что случилось?! И дверь открылась. Я подумал, что надо ускоряться. Появления соседки в квартире хотелось бы избежать. Через 30 секунд я, вытащив автомат из под кителя и вставив магазин на место, звонил в дверь. И снова услышал голос Герман, который опять интересовался, кто это там. Маша меня подводила. Я попытался изменить голос с безразличного медицинского на возмущенный соседский. - Сколько можно нас заливать? Сколько можно! Я и по телефону. Я и по домофону. Я в милицию сейчас позвоню! Вы ремонт нам будете делать за свой счет! Вы поняли?! Герман не понял и приоткрыл дверь. Я ударил в нее ногой со всей силы, и Герман отлетел назад. Я вошел в прихожую и, не оборачиваясь, закрыл дверь. Герман сидел в коридоре на полу, держась не то за щеку, не то за глаз. Маша выбежала из спальни на шум. На ней был легкий белый халат и черные тапочки с помпончиками. Увидев Германа на полу, а меня в форме с автоматом в дверях, она застыла в шоке. Я и сам был от себя в шоке. Сознание отделилось от моего тела. Зато внутри меня появился сгусток энергии, импульсы которого вызывали все мои действия. Герман смотрел на меня, как будто давно меня ждал. Внимательно. Без ненависти или злости. Он молча продолжал тереть щеку. - Быстро, - почти заорал я Маше. У тебя есть сто двадцать секунд на сборы. Только документы, деньги, драгоценности. И дубликат ключей от моей квартиры. Быстро! (Откуда я взял эти сто двадцать секунд?) - Да, - сказала Маша. Ну, если так... И она исчезла. Судя по всему, похищение, пусть даже немного формальное, избавляло ее от обязательств по отношению к Герману. Герман же услышав, что у Маши есть дубликат моих ключей, перевел взгляд с меня и также внимательно изучал место, где только что стояла Маша. Войдя в его положение, я дружелюбно сказал: - Если ты будешь вести себя хорошо, то ничего страшного не будет. На какое-то время в квартире наступила тишина. Был слышен только звук выдвигаемых Машей ящиков. Сто двадцать секунд прошли. Я решил пойти поторопить ее, но тут в дверь позвонили. Звонок короткий и осторожный. Заботливые соседи. - Откроешь - убью, - просто и внушительно сказал я Герману и пошел к Маше. - Что ты там возишься? Я же сказал "сто двадцать секунд!" - Иду. Еще минуту. Мне нужно переодеться! Я не могу идти в халате! - И возьми все деньги, что есть в доме, - сказал я, вспомнив обоих майоров и Звездочку. Теперь мой визит стал напоминать классическое ограбление. Драгоценности. Деньги. Сообщница. Вернувшись в прихожую, я увидел, что Герман куда-то уполз. В дверь позвонили еще раз. Три коротких звонка. Тревожно и настойчиво. Я начал нервничать. Настойчивые звонки выводят меня из равновесия. - Кто там? - Теперь этот вопрос задавал я. - Это Софья Андреевна сверху. Что-нибудь случилось? - Нет. Не беспокойтесь. Мы уже приехали. Тут простой обморок. - А, ну слава Богу. А то я так разволновалась. Она же совсем молодая женщина! - Не беспокойтесь, все в порядке! - А вы Скорая Помощь, да? - Да, - немного раздраженно ответил я. Мы - Скорая Помощь. И еще какая скорая... В кухне происходили очень неприятные вещи. Герман, сидя на полу, закончил набирать номер телефона. По выражению лица было понятно, что он вот-вот начнет говорить. Времени вырвать телефонный шнур у меня не хватало. Поэтому я снял автомат с предохранителя и прицелился. - Так у вас точно все в порядке? Помощь не нужна? - Нет, спасибо большое. Помощь не нужна! - механически вежливо сказал я, нажимая на курок. От страшного грохота я на несколько секунд оглох. Телефон разлетелся вдребезги. Кажется, куски его задели лицо Германа, потому что у него на лбу появилась кровь. В прихожей запахло горелым маслом и чем-то кислым. С лестничной клетки донесся легкий стон и звук падающего тела. Я подумал, что обморок - это лучшее на что в данной ситуации могут быть способны соседи. В прихожую ворвалась Маша. - Ты убил его?! - Я убил телефон. И если мы не выйдем через пятнадцать секунд, то могут быть новые жертвы. - Герман, ты жив? Герман не ответил, но по тому, как он вытирал тыльной стороной руки кровь со лба, было очевидно, что он жив. Мне показалось, что Маша посмотрела на меня с испугом. Хм... Таких эмоций я у Маши еще не вызывал. Накинув на плечи рюкзачок, она решительно направилась к двери, но открыв ее, сделала шаг назад. - Ты убил Софью Андреевну?! - Маша! Я никого не убивал. Твоя Софья Андреевна упала в обморок. Очень расстроилась, что ее помощь не нужна. Но я скоро кого-нибудь убью, если мы не поторопимся. - Софья Андреевна, вы живы? Маша наклонилась над ней. Софья Андреевна нежно промычала что-то в ответ. Я не выдержал. - Маша, пожалуйста! Выстрелы слышал весь дом! - Не надо меня торопить! Я не просила тебя стрелять. - А я просил тебя открыть дверь домофона. Тогда бы здесь не было никаких соседских тел. - Идиот! При чем здесь домофон?! - О, Боже... Еще через минуту мы выходили из подъезда, представляя собой довольно необычную пару. Мужик в камуфляже с подозрительно правильной осанкой (от трусов до воротника у меня торчал автомат) и девушка с семенящей походкой в черных тапочках с помпончиками. - Я забыла одеть туфли! - Мы не вернемся. Мы купим тебе новые туфли. А до машины ты дойдешь в тапочках. Ты не забыла взять деньги? - Взяла сколько-то. Подожди, дай мне подумать... - Только не надо думать о том, что именно еще ты забыла взять. - Только не надо мне указывать, о чем думать. - О