он.- Раз уж проговорилась, неси. Катя снова исчезает в палатке и возвращается с бутылкой вина. "Не так уж все и плохо",- думаю я. Сейчас мы будем пить вино, и не так уж все и плохо. 17 - А ведь я так и не отлил,- говорю я. - Очень ценная информация,- говорит Игорь.- Ну и чего ты ждешь, разрешения? - Ну, мало ли. Может, вы и мочу с собой уносите в баночке, чтобы не загрязнять природу... - Вот что,- говорит он.- Ты меня уже достал. К твоему сведению, мы не носим с собой мусор, а закапываем его в землю. А ты, если хочешь ссать, то иди и ссы, и можно было бы это сделать молча. - Все,- говорю я и поднимаюсь с травы.- Понял, молчу. Я ухожу. Вернувшись, я обнаруживаю, что в компании прибавилось на одного человека. Это мужчина лет пятидесяти в панаме, майке и пляжных шортах, обутый в шлепанцы на босу ногу. - Дмитрий,- протягивает он мне руку. - Шурик,- говорю я.- Только не спрашивайте, где меня так разукрасили, а то я сам вас так разукрашу, что вы себя в зеркале не узнаете. - Я же говорил, что он чокнутый,- говорит Игорь. - Стоит на минуту отлучиться в кусты, как о тебе уже начинают распространять сплетни. До чего же словоохотливый мы народ! - Учимся понемногу у татар,- парирует он. - Молодые люди,- улыбаясь, говорит Дмитрий.- Давайте не будем ссориться. - Вот именно,- поддерживает его Катя. - Он говорил, что мы явим Европе нового Чингисхана. - Ничего подобного,- возражаю я.- Я говорил не об этом, а о том, что вы ни хрена не хотите расширять горизонты сознания. - Постойте,- говорит Дмитрий.- Давайте разберемся. Прежде всего, кто это "мы", и кто это "вы"? - Ну вот, еще один!- говорю я.- У вас что это, эпидемия? Почему тогда лагерь не оцеплен санитарами? И почему меня не предупредили сразу? - Какими санитарами?- растерянно говорит Дмитрий и смотрит на Игоря. - Я же говорил, что он таво. - Ты уже все сказал,- говорю я.- И мог бы теперь помолчать. Тем более что я разговариваю не с тобой, а вот с ним. - Со мной?- говорит Дмитрий. - А вас что, двое? И куда же вы вдвоем идете? - Я? - Вы. - Куда я иду? - Ну, я не знаю, кто из вас куда идет, или, может быть, вы идете в одном направлении, вам лучше знать. - Я иду за рыбой. - Прекрасно! Так не останавливайтесь на полпути. - А я и не останавливаюсь. - Так в чем же дело? Он пожимает плечами и, повернувшись к Игорю с Катей, говорит: - Я буду еще обратно возвращаться, так что я не прощаюсь. И уходит. - Зря ты его обидел,- говорит мне Катя.- Он безобидный, хороший человек. - Да ничего он не обиделся,- отмахнувшись, говорю я и сажусь на траву.- Ну что шашлыки, готовы? - А тебе-то что за дело?- говорит Игорь. - Я думал, вы меня угостите, или хотели угостить... - Так что ты там говорил о горизонтах сознания? - Я? - Ну я не знаю, сколько вас там. - Да ничего,- говорю я.- Только то, что вы ни хрена не хотите их расширять. Да к тому же, поди, у вас и сигарет нет. - Нет,- говорит он.- Сигарет у нас нет. Я киваю. - Так я и думал. - Почему? - Потому что вы не плюете на свое здоровье. - А что в этом плохого?- говорит Катя. - Ничего,- отвечаю я.- Что плохого в том, чтобы собирать мусор в пластиковые пакеты или закапывать его в землю? Ведь вы уверены, что следующим летом снова придете сюда. А были люди, которые не знали, доживут ли они вообще до следующего лета, да и не было это важно. Важно было совсем другое. - Новые горизонты сознания?- с иронией говорит Игорь. - Ну да,- говорю я.- Что-то большее, чем то, что вокруг. - А чем плохо то, что вокруг?- говорит Катя, пожав плечами. - Правильно,- говорю я.- Важно выбрать место получше - чтобы и к реке близко, и комаров было не слишком много... - И одним из этих людей когда-то был ты,- заключает Игорь. - Был,- говорю я.- Да наверное, таким и остался. А вы совсем другое поколение, и сигарет мне у вас не стрельнуть. - А ты пройдись по палаткам,- подсказывает Катя.- У кого-нибудь найдется. - Да,- говорю я, поднимаясь.- Остается воспользоваться твоим советом. - На возьми, надень,- говорит Игорь, снимая темные очки и протягивая их мне. - Возвращайся,- говорит Катя. Я беру очки, киваю ей и ухожу. Пройдя десятка три шагов через кустарник, густо растущий под сенью деревьев, я выхожу на поляну, посреди которой стоит ярко-красного цвета палатка, рядом с которой на надувном матрасе лежит женщина в сиреневом полупрозрачном халатике и, опершись на локти, читает книгу. Она поднимает голову. - Извините за беспокойство,- говорю я.- Не найдется ли у вас сигаретки? Она улыбается и протягивает мне пачку. - Возьмите. Я подхожу. - Что читаете?- интересуюсь я, закуривая и присаживаясь рядом с ней.- Не возражаете? Ей что-нибудь около сорока или чуть за сорок. Она уже слегка располнела, и несмотря на все свои диеты и новомодные теории питания продолжает медленно, но неотвратимо поправляться. Впрочем, выглядит она совсем неплохо. Ее даже можно назвать красивой. Но мне везет на красивых женщин, и я воспринимаю это как должное. - Что?- говорит она. - Что вы читаете?- повторяю я свой вопрос. - Книгу. - Исчерпывающий ответ. Не хуже чем ответил Гамлет. - А что он ответил? - Думаю, вы и сами знаете,- говорю я.- А вы не хотите покурить со мной? - Вообще-то, я только что курила... Но можно. Она достает из пачки сигарету и закуривает. - И вы тоже с этой компанией?- говорю я. - Да,- говорит она.- С какой компанией? - Ну, с этой. - Да. - И вам нравится? - У меня отпуск... - Тогда понятно,- говорю я.- А я думал, вы здесь работаете. - Да нет, вряд ли вам это понятно. - Ну почему же. Что же тут непонятного. Хочется побыть с молодежью, мне тоже иногда этого хочется, хотя для меня это представляет меньший интерес и меньшую проблему, чем может быть, для вас. Но когда мне было как этим ребятам, двадцать, мне почему-то не встретилась такая женщина как вы, а ведь все могло бы быть и иначе... - Может быть, вы не там искали? - Где я только, кажется, не искал,- говорю я.- А впрочем, может быть, я и не искал вовсе, ведь я искал чего-то совсем другого. И думал, что все остальное как-нибудь само собой приложится. - И кто же должен был это приложить? - Наверное, Бог,- говорю я, пожав плечами.- Наверное... Кто же еще. - Ну, во-первых,- говорит она, стряхнув пепел с сигареты.- В наших экспедициях есть люди разного возраста. Во-вторых, я еще не чувствую себя такой старой, какой вы меня, может быть, воспринимаете. А в третьих, почему бы и нет? - Ну да,- говорю я.- Почему бы и нет? И я вовсе не воспринимаю вас старой, напротив, на мой взгляд, вы в самом расцвете лет, потому мне и показалось странным встретить вас здесь, в столь безыскусной обстановке. На мой взгляд, вы должны были бы возлежать на красивой тахте посреди искусно оформленного интерьера большой и уютной квартиры - так я вас представлял, когда был еще школьником, и страсть сжигала мою плоть и мой мозг. Я бы запросто умер за вас тогда, но в то время вы были еще слишком молоды, а из тех, прежних, женщин мне так ни одна и не повстречалась. В результате я утратил невинность в возрасте двадцати лет с женщиной, которая стала моей женой. Нет, правда, я искал чего-то совсем другого... - Понятно,- говорит она, молча выслушав мой бестолковый монолог. - Это, кажется, стало самым распространенным словом-паразитом,- говорю я. - Что?- говорит она. - Понятно. - А,- говорит она, усмехнувшись.- Да. Наверное. - А ведь на самом деле никто ничего толком не понимает. - Наверное, поэтому вторым по распространенности словом-паразитом стало "как бы". - Верно,- говорю я, с интересом посмотрев на нее.- И вы заметили? - Ну конечно,- говорит она. - Вы можете объяснить, почему все в этом мире происходит так несвоевременно? - Например, наша встреча? - Я не имел в виду... Я говорю, вообще. - Не знаю,- говорит она.- Вы смутились? - Да нет, ничего. Просто как-то неловко говорить друг другу "вы". Вы не находите? - Так давайте перейдем на "ты", и все станет просто. - Давайте. Меня зовут Игорь. - А меня Лена,- говорит она. - Женщину, с которой я сюда приехал, тоже зовут Лена. - Так ты не один?- говорит она. - Думаю, что один. Скорее всего, она уже уехала. - Вы поссорились? - Не знаю. Может быть... Но это не она меня так разукрасила. О чем мы с тобой говорили? - О том, что все происходит несвоевременно. - Ах, да. О том, что вовремя родиться - это уже счастье. - А ты родился невовремя? - И вовремя умереть. - И встретиться? - Ну конечно. И встретиться. - Значит, мы встретились слишком поздно? - Мы еще и не встретились вовсе,- говорю я. - Вот как? - На мой взгляд, у мужчины и женщины есть только один способ встретиться. - Да?- загадочно улыбнувшись, говорит она.- Так может быть, нам это сделать? Раз уж мы все равно перешли на "ты". "Ну что же это такое,"- с тоской думаю я.- "То пусто, то густо. То за целый год ни одной женщины, а то..." Но она уже повернулась на спину, и отступать некуда. Я склоняюсь к ней, и ее губы встречают мои губы. 18 - Да,- говорю я, без сил откинувшись на спину.- Теперь я понимаю, как мне это было нужно тогда. Я смотрю в небо. Мы молчим. - Но может быть, у тебя есть еще шанс наверстать? - Нет. Ничего нельзя начать заново. Когда-то я думал, что меня услышит весь мир. Как мне снова в это поверить? - Как вернуть утраченные иллюзии? - Все в мире иллюзии. Теряя одни, мы попадаем в плен других, а прозрение всегда ужасно. - Но может быть, это и к лучшему? - Что? - То что мы встретились теперь, а не десять и не пятнадцать лет назад. - Нет,- говорю я.- Мы все искалечены, и этого не исправишь. Это было мне нужно тогда, когда мне было тринадцать. Когда это нужно нам всем. - А теперь? - Теперь все иначе. - Может быть, это и теперь еще не плохо? Может быть, наша встреча - это та дверь в счастье, мимо которой ты уже через несколько минут будешь торопиться пройти? Я ни о чем не прошу тебя. Я просто спрашиваю. Что если?.. - Начать все заново? - Ты не понял меня,- говорит она.- Или просто не услышал. Я поворачиваю к ней голову. Она лежит на спине, запрокинув лицо к небу и закрыв глаза. - Дай сигарету,- прошу я. Она открывает глаза и, посмотрев на меня, приподнимается, находит пачку сигарет и протягивает ее мне. Я беру сигарету. Она тоже. Мы закуриваем и снова ложимся. - А что,- говорю я.- В конце концов, вся цивилизация началась с одного мужчины и одной женщины. Давай попробуем. Я могу остаться с тобой... на пару дней. - Нет,- говорит она.- Здесь для тебя неестественная среда. Потому что ты прав - я должна была бы лежать на диване в своей квартире, совсем в другой обстановке. Но тогда мы бы не встретились. Не всегда все происходит так, как должно, и иногда это стоит учитывать. - Да,- соглашаюсь я.- Раз уж в этом мире все так запутано, и с самого начала все пошло не так, как должно было. - Но мы встретились,- говорит она. - Да,- говорю я.- Ты все сделала за меня сама. А я просто шел к нашей встрече. И кто виноват в том, что я шел так долго. - Может быть, это и неплохо,- говорит она.- И теперь мы сможем дать друг другу больше, чем если бы встретились раньше. - Больше боли?- говорю я. - Меньше обещаний,- говорит она. Я обдумываю ее слова. В это время на поляне появляется Дмитрий. В руке он несет белый полиэтиленовый пакет. Он кивает мне. Я киваю ему в ответ. Лена лежит, устремив взгляд в небо, и не видит его. - Она спит?- тихо говорит он. - Я не сплю,- говорит она и, приподнявшись, поворачивает в его сторону голову.- Что это у тебя в пакете? - Рыба. А с этим молодым человеком, мы, кажется, знакомы. - Ничего подобного,- говорю я.- Вы меня с кем-то спутали. - А разве это не вас зовут Саша? - Нет. Меня зовут Игорь. - Ну что ж,- он подходит.- Тогда позвольте представиться. Дмитрий. - Игорь,- говорю я, пожимая его руку.- Далеко собрались? - Да нет, к своей палатке. - Это мой бывший муж,- говорит Лена, вытягиваясь на матрасе и закрывая глаза.- Если хотите, можете общаться. Я устала, и меня здесь нет. - А далеко ли ваша палатка? - Да как вам сказать... Если вам будет не в тягость пройтись, и если я не отрываю вас от более приятного занятия... - Вот уж что тебя совсем не касается,- обрывает его Лена. - Прошу прощения,- говорит он.- То, может быть... Хотя, смотрите сами. - Очень туманное приглашение,- говорю я.- Но все же, мне интересно. Я поднимаюсь. - Ничего, что я похищаю у тебя молодого человека?- говорит он Лене. Она не отвечает. - Пойдемте,- говорю я, обуваясь и заправляя рубашку.- Это недалеко? - А какая разница?- говорит он.- А впрочем, здесь все близко. - Вы производите впечатление интеллигентного человека,- говорю я.- Несмотря на вашу дурацкую панаму и шлепанцы, не говоря уже о трусах. - Вы тоже,- говорит он.- Несмотря на то что по вам будто каток проехал. Где это вас так разукрасили? - Кажется, я предупреждал вас, чтобы вы не задавали этот вопрос. - Да? А разве это были вы? - Смотрите только, не подеритесь,- говорит Лена. Дмитрий оборачивается. - Как ты могла подумать. Ведь мы же интеллигентные люди. 19 - А вы смотрите на все проще,- советует он.- Ведь народ и правительство - это не одно и то же. Что, при Сталине у нас не было хороших людей? Да было, сколько угодно! А при этом расстреливали, уничтожали в лагерях... и тоже, кстати, прекрасных людей... - У вас палатка в точности как у вашей жены. - Бывшей жены,- поправляет меня он. - Вы покупали их в одном магазине? - И даже в один день. - Вот как. - Да,- говорит он.- Кстати, я не очень помешал вам? - Ваш вопрос, несмотря на внешнюю вежливость, до крайности бестактен. - Я знаю,- говорит он.- Но вы не знаете мою жену. - Лену? - А другой у меня не было. - Да? А я дважды был женат... А что это у вас там? - Там?- он поворачивает голову.- А. Это, собственно, то, что я и хотел вам продемонстрировать. - И что же это такое? - Коптильня. - Так вот она какая... И что в ней можно коптить? - Да все что угодно. Но сейчас в ней рыба. - Ура,- говорю я.- Сами наловили? - Да нет, не то чтобы... - А эта, что в пакете? - А эту я буду коптить вечером. - На ужин? Так вы одной рыбой питаетесь? И что, хороша здешняя рыбка? - Да здесь вообще места сказочные! Ведь это мы с Леной открыли это место. Это потом уже к нам стали присоединяться другие... И вот уже целый лагерь. - Да?- говорю я.- А из ее слов можно было сделать иной вывод - что она присоединилась к чуждой ей компании в надежде на чудо. Знаете, есть такая теория, что если мы будем делать то, чего сами от себя не ожидаем, то добьемся успехов, которые кажутся нам невозможными. - Да,- говорит он.- Знаю. Но это глупая теория. - Конечно. Но попробуйте заключить идеал в форму теории, и вы получите типично американский продукт - примитив с подливкой претенциозности. - Так я не слишком помешал вам? - Нам? С вашей бывшей женой? А давно уже коптится эта рыба? - Что? - Вы поразительно непоследовательны. Сначала вы поправляете меня, когда я называю вашу бывшую жену женой, а потом допытываетесь, и так настойчиво, чем я с ней занимался до вашего появления. Но я отвечу вам,- хотя едва ли вы вправе задавать мне подобный вопрос,- я с ней трахался. - И как? - Что, как? - Как она, не потеряла форму? - Я понимаю, вы хотите уничтожить меня своим сарказмом. Можете считать, что вам это удалось, мне это безразлично. - Ясно,- говорит он и, помолчав, добавляет.- Ничего другого я и не ожидал. - О чем это вы? - Вы обвиняете меня в непоследовательности, полагая, что я ревную к вам мою бывшую жену и в то же время абстрагируюсь от нее... - У вас нет водки? - Есть, конечно,- говорит он.- Но вы меня перебили. - Прошу прощения. - Да ладно. Ведь вы правы. Но в то же время, вы сами... С одной стороны вы страдаете от того, что Европа изменила вашему идеальному представлению о ней, а с другой, готовы немедленно абстрагироваться от нее и даже объявить ее своим врагом... - Мне кажется, вы не понимаете,- перебиваю его я.- Все эти клинтоны, олбрайт и саланы ничем не лучше Гитлера - а все делают вид, что так и надо. - Не лучше,- соглашается он.- Но и не хуже. Знаете, сколько таких гитлеров было в истории? И ничего, жизнь продолжается. - Сомнительное утешение. - Вы знаете, сколько людей погибло во время второй мировой? Миллионы! И тем не менее, вы живете так, как будто ничего не произошло. А сколько миллионов погибло во время сталинского террора? Что по сравнению с этим те сотни и даже тысячи погибших в Сербии? А вы немедленно объявляете, что мир рухнул! Да вы просто не знаете жизни. - Это я уже слышал,- отмахнувшись, говорю я.- Но человек, который берет на себя смелость утверждать, что я не знаю жизни, вероятно, должен быть уверен в том, что уж он-то жизнь знает. - Ничего подобного,- возражает он.- Я тоже не знаю жизни. Даже великий мыслитель Сократ сказал как-то: "Я знаю, что ничего не знаю". - Это мне тоже известно. Лучше расскажите, как устроена ваша коптильня. - Нет, давайте закончим тему. - У вас есть водка? - Кажется, вы уже спрашивали. - Не помню. Он встает и, удалившись в палатку, приносит бутылку водки. - Вот это дело,- одобрительно говорю я. Он наливает, и мы пьем. - Ух ты,- говорит он, выпив свою рюмку.- Неплохо пошло. - Да,- соглашаюсь я.- Хорошая водка. - И возвращаясь к нашей теме,- говорит он.- Вы говорите, что ваш идеал Европы рухнул, что же вам делать. А вы возьмите и отдохните от своего идеала. Не пытайтесь ничего анализировать. Возьмите пример с Рериха. Он тоже был не хуже вас европеец, а уехал в Гималаи и там, на свежем воздухе, наслаждаясь прекрасными видами дикой природы... - Надо же,- говорю я.- А вы и Рериха знаете. - К вашему сведению, я кандидат наук. - Да?- говорю я.- А похожи на дачника. И что же, в таком возрасте и всего лишь кандидат наук? - Вы либо сильно пьяны, либо чем-то расстроены,- помолчав, говорит он. - И то и другое,- говорю я. - Могу я чем-нибудь помочь? - Можете,- говорю я.- Тем что, во-первых, нальете мне еще - сегодня мне хочется напиться, а я постоянно трезвею,- а во-вторых, тем что, вместо того чтобы неуклюже пытаться меня утешить, расскажете как устроена ваша коптильня. - И расскажу, и покажу,- обещает он. - И научите ловить рыбу? - Что?- удивленно говорит он.- А вы не умеете? - Я говорю фигурально. - А,- говорит он.- Это из Библии, я понимаю... - Хотя, может быть, вы и правы, если не относиться ко всему этому так серьезно... Как гласила надпись на кольце Давида: "Пройдет и это". Одного я не могу понять, как же вы здесь спасаетесь от комаров? - От комаров? - Да. "Фумитокс" ведь некуда воткнуть - розеток нет. - Да, некуда, но к комарам привыкаешь. Переловишь их всех в палатке и... - Так уж и всех,- с недоверием говорю я. - Ничего, это не так страшно, как кажется. Я лично мажусь специальной мазью. - А в остальном все выглядит очень даже мило. - Кстати, вы тоже можете присоединиться к нашему лагерю. - А вы возьмете меня на матобеспечение? Дело в том, что у меня совсем нет денег... - Не проблема,- говорит он.- Если, конечно, вы умеете спать на земле без спального мешка, укрывшись одним только одеялом. - А чем еще можно укрываться?- говорю я, подставляю рюмку. Он наливает. - Может быть, лучше выпьем под рыбу?- говорит он. - Но ведь вы уже налили. Что же, сливать обратно в бутылку? - А и правда,- говорит он, махнув рукой, и наливает себе тоже. - Тем более, что я не голоден. - А я, признаться, очень хочу есть. Мы выпиваем. - Вы посмотрите, какой день-то сегодня чудесный!- говорит он. - Да,- соглашаюсь я.- И дым пахнет можжевельником. Он кивает. - Да... Вы уже выпили? - Да,- говорю я.- Но вы пейте или вылейте. Не обращайте на меня внимания. - Ну как же... - Да вот так,- говорю я.- Пейте. Он пьет. - Не надо было бы мне пить... - Так что, рыба уже готова? - Да,- говорит он.- Так вот... Вы никогда не изучали историю Китая? - Нет. - Почитайте как-нибудь, очень успокаивает нервы, рекомендую. Все, о чем вы так переживаете, уже давным-давно было, и вообще, в этом мире уже давно не происходит ровным счетом ничего нового. Сейчас американцы рвутся создать свою собственную империю - ну как же, у всех были империи, а у них - нет. Но даже если они и создадут что-то подобное, то их империю ждет та же судьба, что и все другие. Разложение, крах, распад, гибель. Все это уже было, и не раз. Их беда в необразованности - они просто не знают мировой истории, поэтому и верят во всяких микки-маусов, не догадываясь, что то, что они так рьяно проповедуют, известно людям уже много столетий, равно как и то, чем все это заканчивается... - Я знаю. - Да? Но если вы все это знаете, тогда к чему вы так нервничаете? - К тому что жизнь скоротечна, и я не могу измерять ее историческими сроками. - Ладно,- говорит он, ставя рюмку на землю.- Тогда давайте есть рыбу. - А что, уже готова? Он поднимается и идет к коптильне. - Ну конечно. 20 -Принесите, пожалуйста, вон те тарелочки. Будем выкладывать. Я приношу тарелочки, и он начинает выкладывать на них рыбу, снимая ее с решетки. - А ничего, что огонь уже давно погас?- спрашиваю я. - Так ведь она уже давно готова,- отвечает он.- Еще немного бы, и остыла. Мы возвращаемся к расстеленной на траве скатерти. - Принести картошки? - Спасибо,- говорю я, усаживаясь.- Я не ем сырую картошку. - Вчера напек,- говорит он.- Принести? Я киваю. Он приносит картошку. - Хлебосольный у вас лагерь,- говорю я.- Ну, нальем? - Ах, да,- спохватившись, говорит он и наливает нам по рюмке. Мы пьем и приступаем к еде. - Так значит, это не вы наловили?- говорю я. - Рыбу? Нет. Какой из меня рыбак... Так, выезжаю иногда на лодке, но... - А у вас лодка есть? - Да, есть. - Так давайте покатаемся! - Нет,- строго говорит он.- Я выпил. - А вы никогда не садитесь за руль, если выпьете? - Никогда. - Надо же,- говорю я.- А я так вовсе без прав езжу. - А что гаишники? Не боитесь? Или как они теперь называются, гибдэдэшники? - Да мне плевать. У меня пистолет в бардачке. - Ах, так,- говорит он.- Ну тогда конечно. Как рыба-то? - Что? - Нравится? - Очень. Только костей много. - В речной рыбе всегда много костей,- говорит он.- Но зато это настоящая рыба, можно сказать, исконно русская. - Исконно русская рыба - это осетрина. - Ну,- говорит он и смеется.- Зачем же так категорично... - И в самом деле,- говорю я.- А что это такое? - Что? - Что это за рыба? - Да обычная плотва. Но вкусно? - Да,- говорю я.- Вкусно. И вообще, хорошо здесь. Хотя мне больше нравится Предуралье. - Да? Но здесь тоже природа... Природа - это всегда природа. - Вот я и говорю. Хорошо, легко, как будто и нет никакой войны... - Но на нас вроде бы бомбы не падают,- посмотрев на безоблачно-синее небо, говорит он. - Да,- говорю я, наливая.- И не будут падать. Потому что у нас лучшие в мире системы ПВО. - Так что, выпьем за ПВО? Я киваю, и мы поднимаем рюмки и пьем. - Скажите, а вам не горько за то, что вы родились, чтобы стать свидетелем национального позора? - Я родился вовсе не для этого,- возражает он. - Да, но ведь вас, как и меня, не спросили, хотим ли мы наблюдать унижение своей страны. - Никто не заставляет вас признавать самый факт его. Будьте проще! - И уподобиться американцам? - А хоть бы и так. - Ну уж нет! Не дождетесь. - А я и не жду,- говорит он.- Я рыбу ем. И вам советую. - Я тоже ем рыбу, но не перестаю при этом думать. - И как вам, нравится? - Рыба? Очень. Я и не знал, что такое бывает. - Вот видите,- наставительно говорит он.- Вы многого еще не знаете в этом мире, а уже вынесли ему вердикт. - Профессор, да вы еще больший зануда, чем я! - Во-первых, я не профессор, а всего лишь доцент,- говорит он. - А во-вторых? - А во-вторых, самый больший зануда - это тот, кто не признает, что он зануда. - А вы признаете? - Да. - Ну так выпьем за это! - Вы же не налили,- замечает он. Я смотрю на свою рюмку. - И правда,- говорю я.- Кажется, мне все-таки удалось напиться. - Тогда, может быть, не стоит больше пить?- осторожно спрашивает он. - Нет уж,- говорю я и беру бутылку.- Нужно закрепить успех. - Ну ладно,- со вздохом говорит он.- Тогда уж наливайте и мне. - Спокойствие,- говорю я и, налив, ставлю бутылку.- За что мы собирались выпить? - Насколько я помню, за занудство. - Ну уж, нет,- решительно говорю я.- Что за глупость! - Так ведь это вы предложили. - Да оставьте вы свою рыбу! Вы что сюда, жрать пришли? - Я говорил, что очень голоден. - Да? Ну ладно, я подожду. - Нет. Я выпью с вами,- говорит он и берет рюмку. - Тогда давайте просто, без всяких тостов - по русски: "Поехали". Он кивает, и мы пьем. - Вот вы говорите, что испытываете стыд за свою страну. А вправе ли вы испытывать этот самый стыд, и не является ли это само по себе делом постыдным? - Нет,- говорю я.- Мне нечего стыдиться. - Так ли уж нечего? - Стыдиться следует только двух вещей - отсутствия совести и отсутствия ума. Но те, у кого нет ума, не думают о том, что у них его нет, потому что им нечем думать, а те, у кого нет совести, вообще не способны испытывать стыд. Вот и выходит, что стыд - это типичный фантом. - Так в чем же дело? - Какое именно? - А я вам скажу. Ваша проблема в том, что вы мыслите слишком глобально. А между тем все очень просто. Каждое, пусть незначительное, но доброе дело, делает вас чище, а чем вы чище, тем безмятежнее ваше сознание. Но вам нужно все сразу, вы не хотите продвигаться медленно, шаг за шагом... - Может быть. Но вы сами не понимаете, что говорите. - То есть, как это? - Вы путаете причину и следствие. Помните, детское: "Почему ветер дует? Потому что деревья качаются". То же самое делают американцы, на то они и дети. А ведь совершение добрых дел - это не цель, а следствие. В основе всего лежит покаяние, осознание своей греховности. Потому что все мы грешны. И вот когда мы осознаем это и каемся, мы становимся чище, и чем чище мы становимся, тем больше добра и тем меньше зла мы совершаем. Но это не более чем следствие, можно сказать, побочный эффект. Как можете вы рассудить, какие поступки будут добрыми, а какие злыми? Что есть благо, а что есть зло? Ведь и эти натовские недоумки полагают, наверное, что совершают благое дело, убивая детей в Белграде. А святости в них не больше чем в лепешке навоза. - Да я вовсе не защищаю их. - А я на них и не нападаю. Я вообще никогда не противопоставляю себя никому и ничему. Я лишь дополняю и обобщаю. - Но вы недолюбливаете Америку... - Я не против Америки, я против глупости, когда она становится агрессивна. - Так значит, вы все-таки противопоставляете себя глупости? - Ну надо же,- говорю я.- Подловили. Браво, браво. - А если Америка представляется вам воплощением глупости, пусть даже не сама страна, а только ее политика, то это и есть антиамериканизм. - Что ж,- говорю я.- Может быть. Но меня больше интересует другое. - Да? И что же? - Есть ли у вас вода для умывания? - Есть,- кивает он.- Полная река. - Так что же, мне опять умываться в реке? - Нельзя дважды умыться в одной реке. Об этом сказал еще великий Лао-цзы. - Верно,- говорю я, поднимаясь.- И об этом уже сказано. 21 Я возвращаюсь и вижу, что за время моего отсутствия на поляне рядом с палаткой появился еще некто - длинноволосый парень в линялых джинсах и белой майке с портретом Джима Моррисона. - Да что же это такое!- возмущаюсь я.- Стоит мне отлучиться, как тут же появляется кто-то еще. А говорят, что мы плохо плодимся. - Вот, рекомендую,- говорит мне доцент.- Юра. - Ты слышал?- возбужденно сообщает мне парень.- Война кончилась! - Очень приятно,- я протягиваю ему руку.- Олег. Так говоришь, война кончилась? - Да! - Этого не может быть. Война только начинается. - Я по радио слышал, они прекратили бомбить! - Ну и что?- говорю я.- Поцеловать их за это в задницу? Сделать вид, будто ничего не произошло? Жизнь, продолжается, да? И вообще, кто ты такой и зачем пришел? Парень недоуменно переводит взгляд на доцента. - Не обращай внимания,- говорит тот.- Мы тут уже успели выпить... - Так что присоединяйся,- приглашаю я.- Хотя тут уже и пить нечего. У вас есть еще? Доцент отрицательно качает головой. - Ну вот!- разочарованно говорю я.- Что же все в этом мире заканчивается прежде, чем успеет приобрести хоть какую-то ценность! Парень присаживается к нам. - А что это вы едите? - Рыба,- говорит доцент.- Ты поздно пришел - мы уже все съели. - И выпили,- добавляю я.- Слушай, Юра, уведи меня отсюда. А еще лучше, знаешь что? Давай убьем доцента! Юра недоверчиво смотрит на меня. Потом усмехается. - Это он так шутит,- объясняет доцент - Да нет, какие уж тут шутки. На фига он нам нужен? Покатаемся на лодке... - Нет уж,- говорит Юра.- Я-то еще не выпил. - Заметано,- говорю я.- Сейчас идем, выпиваем, возвращаемся сюда и кончаем его. Зачем ему жить, если он ничего в этой жизни не понимает? Юра молчит. - Ничего не скажешь, хорошие у вас шутки,- недовольно ворчит доцент. - Вот видишь,- говорю я.- Он думает, что я шучу. А я вовсе не шучу. Он ведь думает как - хорошо устроился, сидит на травке, ест рыбу, солнышко светит, бомбы не падают, от речки прохладой веет, и рыба, пожалуйста, и жена бывшая в двадцати шагах, всегда можно навестить - рыбки копченой принести или еще чего,- а тут еще подрастающее поколение шастает, на огонек заходит - есть с кем пообщаться, уму-разуму поучить. А мы возьмем да и зажарим его на этой самой коптильне. - Точно!- поддерживает Юра.- Только на коптильне не жарят, а коптят. - Ну и прекрасно,- развеселившись, говорю я.- Значит, закоптим. - Договорились,- кивает он.- Только сначала мне нужно догнать тебя. - Какие проблемы!- говорю я.- В этом лагере можно разжиться? - Можно,- говорит он, на секунду задумавшись.- Хотя, честно говоря, у меня были другие планы. Доцент встревожено наблюдает за нашей беседой. - Да?- говорю я.- И какие же? - Я хочу съездить в город. Там все и купим. - Можно и так,- соглашаюсь я.- Ну что, пошли? - Пошли,- говорит он. Мы встаем и уходим. - Эй,- кричит нам доцент.- Если поедете, захватите для меня пакет кефира. - Ладно,- говорит Юра. - Обойдется,- говорю я.- Ему и так неплохо. Так что ты говоришь, сегодня не бомбили? - Не бомбили,- говорит он.- А почему ты считаешь, что война только начинается? - А ты думаешь, сербы так просто сдадутся? - А что им еще остается? - Воевать. Раз уж война началась, то нужно побеждать, чего бы это ни стоило. - А ты сам-то готов? - К чему? - К тому чтобы умереть. - Да. - К тому чтобы умереть за них? Да они же через десять лет о тебе и не вспомнят! - Это не имеет значения. Когда человек готов умереть, он умрет и за собаку, а когда он не готов к этому, вот тогда-то и начинается поиск высоких идеалов. - Осторожно, здесь где-то дерьмо. Не наступи. - Спасибо. Я чуть было не наступил. А тебе сколько лет, Юра? - Двадцать один. - Двадцать один? А мне тридцать, представляешь? - Не похоже,- обернувшись, говорит он. - Да мне и самому кажется, что это просто нелепо - мне, и вдруг тридцать! - Это что, правда? - А что, это похоже на шутку? - Если честно, то да. - В таком случае, спасибо за честность. - Да не за что,- говорит он.- А вы что, с доцентом поссорились? - Да ну что ты,- говорю я.- Мы с ним выпивали, причем очень мило. - Я это заметил. - Так как же мы могли поссориться? - А что, одно исключает другое? - Слушай,- говорю я, остановившись.- Или я, наконец, пьян, или ты и впрямь воспринимаешь все еще серьезнее, чем я. - А может быть, и то и другое? - Может быть,- говорю я.- Или это мой вид настраивает тебя на столь серьезный лад? - Да нет... - Ладно. Веди меня к своему логову. - Пошли,- говорит он, и мы идем дальше. Мы выходим к его палатке. - Слушай,- говорю я.- Вы что все в одном магазине отовариваетесь? - А что? - У тебя палатка точь-в-точь как у доцента. - Нет,- возражает Юра.- У него красная, а у меня - зеленая. - Да, это, конечно, большое различие, - соглашаюсь я. Он пожимает плечами. - А что, у тебя, правда, нет водки? - Правда,- говорит он.- А что, прямо сейчас нужно? - Да нет,- говорю я.- Можно и потерпеть. Просто, видишь ли, у меня, кажется, реминисценция мировой скорби... - А,- говорит он.- Ну тогда конечно. - Да что ты понимаешь!- возмущаюсь я.- Ты знаешь, что такое мировая скорбь? Может быть, ты даже знаешь, что такое реминисценция? - Остынь,- говорит он.- Они уже перестали бомбить. - Это еще ничего не значит,- возражаю я. - Ну и ладно,- говорит он. - Ты первый заговорил о войне, а я всего лишь высказал свое к ней отношение. - Да какая разница! Надоели все эти проблемы. - Можно подумать, ты что-нибудь во всем этом понимаешь. - Вот теперь я вижу, что тебе не меньше тридцати. - Слабовато,- говорю я.- Если уж ты хотел убить мня словом, мог бы придумать фразочку и покруче. - А я могу,- говорит он. - А я в этом не сомневаюсь. - Ну так что, подеремся, что ли? - Не знаю,- говорю я.- Может быть, еще и подеремся, все впереди. Я, кажется, решил остаться на ночлег здесь. Пустишь меня в свою берлогу? - Конечно,- говорит он.- Без вопросов. А ты разве не собираешься в город? - Нет,- говорю я.- А с чего ты взял? - Мне показалось, ты сам сказал. - Тебе показалось. - А мне нужно,- говорит он.- Хочешь, поехали вместе? - А на чем ты? - На мотороллере. - У моего деда тоже был мотороллер,- говорю я.- Когда я был маленьким, мне десять лет было, мы ездили с ним на рыбалку, на речку, которая называлась Тихий Ашкодар... - Ух ты. Где это такая? - В Башкирии. И ловили рыбу. А потом возвращались домой. Я сидел, прижавшись к его спине. Помню ветер, и горячий металл греет ноги, и этот запах, который бывает только в Башкирии, в степи, летом и только вечером... Однажды он особенно разогнался и сказал: "Вот это - сто километров в час". А я подумал, надо же, а кажется, едем совсем медленно. В какой-то момент просто перестаешь чувствовать скорость. - Да,- говорит он.- Особенно, если дорога хорошая. - Да. А потом мы пили чай, крепкий, как пьют в Башкирии, сладкий и с медом, а за окнами была ночь, и в комнатах горели люстры... Когда ты собираешься ехать? - Да прямо сейчас. - А что, правда, что это он придумал приезжать сюда? - Кто, Дмитрий? Да, наверное, правда... - Слушай, я, кажется, вдруг понял... Ты трахался с его женой? - С кем? - Ты слышал. - Ты имеешь в виду Лену? Но они уже года два как развелись... - Ты трахался с ней? - Да с ней почти уже весь лагерь перетрахался. - А ты? - Ну, и я тоже... - Да,- говорю я.- Слишком долго я к ней шел. - Ну что, поехали? - Поехали,- говорю я.- Прямо сейчас? - Ну да. - Ладно, поехали. Он идет и выводит из кустов мотороллер, выкрашенный в салатовый цвет. - У моего деда был точно такой же,- говорю я. Он ставит мотороллер на ножку. - Сейчас принесу шлем. По дороге нужно будет заправиться. - Очень кстати. У меня остался кое-какой должок. Он уходит и возвращается с шлемом. Протягивает его мне. - Не нужно,- отказываюсь я. - Надень,- говорит он. Я надеваю шлем и сажусь за его спиной. Он заводит мотор. 22 Зачем все это? Зачем мы живем этой жизнью, делая вид, что так все и должно быть - разве что чуть-чуть больше денег было бы неплохо, и чуть больше успеха у женщин. Чуть больше или чуть меньше, но в рамках принятых норм. Или второе название нашей жизни - скука, а второе название нашего разума - дурь? Все боятся. И я боялся, каждый раз заново начинал бояться, пока ужас жизни не перечеркивал мой страх. Или эта красота залитого солнцем дня, или пугающе красивый закат бесконечного неба в безбрежной степи... Или эта женщина, Нина... Жизнь наша еще не успела начаться, а мы уже боимся ее потерять. "Сберегающий душу свою потеряет ее..." Чего же они все так боятся? Узнать правду? И называют правдой незнание. И навязывают свое незнание другим... людям, народам... Каждый чего-то не знает, и если каждый станет навязывать остальным свое незнание, мы вообще перестанем знать что-либо. Неужели и это все уже было? Как он сказал, в Китае все это уже было тысячу лет назад? И это должно обнадеживать? Натовские пилоты улыбаются, садясь в кабины своих самолетов, чтобы лететь убивать детей в Сербии. Гитлеровские солдаты позировали перед фотообъективом рядом с трупами повешенных и расстрелянных ими людей. И тоже улыбались. Американские летчики подпевали веселой песенке, звучащей по радио, сбрасывая атомную бомбу на Хиросиму. И тоже улыбались. Солнце светит, и все хорошо. Сколько еще мерзости может простить нам Бог, которому мы друг друга учим? Когда-нибудь она переполнит мир. Гул мотора. Как гул самолета, и мы летим мстить за растоптанное право человека жить и называть этот мир своим домом. Жить, не спросив на то соизволения заокеанского стада зомбированых обывателей, почему-то именующего себя народом. "И поставили люди идола, и стали поклоняться ему..." И все повторяется снова... Все покупается, а то, что нельзя купить, подлежит уничтожению. И мы должны смотреть на это и улыбаться? Как это делали гитлеровцы? Как это делают натовские пилоты? Забыть обо всем? - как немцы забыли, что они натворили в Освенциме и Майданеке, и снова летят бомбить Приштину и Белград. Чтобы стереть само упоминание о тех, кто не согласен? Кто хочет остаться и быть самим собой. Жить. Мне ненавистен запах сжигаемых человеческих тел - не дай мне Бог когда-нибудь его узнать. Но почему те, кому он ласкает ноздри, умеют купить или одурачить всех остальных? Оскаленный зверь фашизма, теперь он соблазняет нас голливудской улыбкой. Сколько личин он сменил, сколько людей превратил в стадо! Но не всех. Меня они могут только убить, но купить - никогда! Значит, они убьют меня. И будут улыбаться как натовские пилоты, как гитлеровские солдаты на фоне виселиц, как президент Америки... Гул мотора. Бесконечный коридор деревьев, и за ними, до горизонта, поля. - Куда мы едем? - В город. - Но город в другой стороне. - Мы заедем в одно место. Мне нужно сделать одно дело. Исчерпывающий ответ. Что ж, надо так надо. Как мне сохранить разум в этом чудовищном мире? Нина, Нина... - шепчу я это имя как молитву. Я хочу любить этот мир, но для этого мне нужно убить свою совесть. Когда я умру, им всем станет проще жить. А им и так просто. Привилегия дурака - ничего не знать. Ни о чем не догадываться. Все забыть или жить прошлым...