онтракты предлагают. Юрий Антонович покачал головой. - Загоняешь мужика своей жадностью. Он, небось, уже столько деньжищ заколотил, что со спокойной совестью мог бы устроиться на работу на берегу и пожить нормальной семейной жизнью. - А случись чего, ты мою семью содержать будешь? - с прищуром спросила сестра. - Не гневи Бога, Елена! - возмутилась Илга Дайнисовна. - Продадите вторую квартиру, и денег вам на все хватит. - А это видела? - Елена Антоновна продемонстрировала ей кукиш. - Моя жизнь - не твоего ума дело! - Дергано поправила свитер, не удержалась и добавила: - Лучше со своим бандюгой разберитесь. - Рождество твое, Христос Боже наш, воссияй миру свет разума. Позабыв о конфликте, все в изумлении уставились на взмолившегося Павла, а он потер сложенные ладони и предложил: - Может, водочки хряпнем? После краткого раздумья, все еще хмурясь, Юрий Антонович открыл бутылку: - В самом деле. - А может, не стоит пока? - оробела Илга Дайнисовна. - Грешно в такой день напиваться. Елена Антоновна тут же протянула брату свою рюмку. - Это вам, религиозникам, грешно. А нам, атеистам, можно все! Юрий Антонович досадливо закатил глаза, но и на этот раз не проронил ни слова. Он терпеливо сносил любые "выкрутасы" младшей сестры, потому что именно она двадцать четыре года назад позвала его и Зинаиду в Таллинн. Многим в своей нынешней жизни Юрий Антонович был недоволен, но возможностью встретиться с сестрами в любой момент дорожил. Хотя иной раз казалось, что Елена ему вовсе не родственница. Может, такой ее сделало время, в которое она росла? Ленке повезло. Хоть родилась она еще при Хозяине, эпоху его не запомнила. И так люто, как старшие братья и сестра, не голодала. Юра и Зина регулярно подкидывали родителям деньжат, и младшенькая еще в детстве познала вкус леденца. Но и кукурузного хлеба отведала тоже. С ранних лет Ленку отличала одна нехорошая черта - она отчаянно завидовала чужому достатку и постоянно стремилась заиметь все то, что есть у соседки. И в подруги выбирала только тех, от кого могла быть хоть какая-то конкретная польза. Годам к шестнадцати стала донимать родителей требованиями красивых обновок, но те и без того едва сводили концы с концами - пьянчуга Иван бессовестно тянул из них рубли да трешки. Посчитав Ивана виновным в своей серой юности, Ленка возненавидела брата и навсегда перестала с ним разговаривать. В конце шестидесятых сменивший скинутого Хруща чернобровый Орденопросец посадил экономику на нефтедолларовый допинг, и народу зажилось полегче. Ленка не только окончила десятилетку, но и поступила в пединститут. Казалось бы, везет сверх всякой меры - не зная ни голода, ни лишений, поддерживаемая старшими братом и сестрой, становится самой образованной в семье. Но Ленке этого было слишком мало. Приезжая на лето в отчий дом, она без конца вздыхала о модных шмотках, поездках на взморье и прочих вещах, о которых родители раньше и не слыхали. А уж денег на все это у них не было тем паче. Пораскинув мозгами, Ленка поняла, что для построения коммунизма в отдельно взятой семье нужны валюта (или ее эквивалент) и выход на западный рынок; тут же выскочила замуж за новоиспеченного судового механика и уехала с ним в Таллинн. Новая жизнь ей так понравилась, что она (в кои это веки) решила поделиться радостью с родными и пригласила к себе братьев и сестру. Иван не поехал. Он не любил Ленку не меньше, чем она его, да и никогда не ездил дальше районного центра. Ему что Таллинн, что Монте-Карло, что Сковородино - одинаково по фигу. А Юра и Зина съездили в странноватый русскому глазу Таллинн и решили в нем остаться. Почему бы не осесть Григорьевым в одном месте, пусть даже в сотнях километров от родного дома?.. Юрий Антонович снова встал. На сей раз один. - Иногда мы ссоримся... - Как встречаемся, - хмыкнул Павел. - Паша! - тихо укорила его мать. Юрий Антонович глянул на племянника, неохотно усмехнулся. - Может, это и к лучшему, что мы так горячо друг к другу относимся. Равнодушие ведь хуже... Как бы там ни было, я знаю точно: случись с кем-нибудь из нас беда, все непременно бросятся ему на помощь. Так что давайте выпьем за то, чтоб мы такими и оставались! - Звучит почти как проклятие, - едва слышно восхитился Павел. Зинаида Антоновна в очередной раз бросила на него укоризненный взгляд. Остальные приняли без эмоций прозвучавший тост, опустошили рюмки и бокалы и с жадностью набросились на еду. Юрий Антонович с грустью посмотрел на родню, проглотил свои пятьдесят, поморщился и прохрипел: - Да поможет нам Бог. - С каких это пор ты стал таким религиозным? - раздраженно поинтересовалась Елена Антоновна. - Еще года три назад над Илгой все посмеивался. Юрий Антонович сел, мельком глянул на супругу, пока еще сохраняющую внешнюю безучастность, крепко, со знанием дела отрыгнул и, уперев руки в колени, с грустинкой признал: - С возрастом многое понимаешь. Нельзя человеку без веры. - А я и не замечала! - хохотнула сестра. - И ты веришь, - заявил Юрий Антонович. - Не в Бога, конечно. - Уж не в черта ли? - с ухмылкой полюбопытствовала Елена Антоновна. - В деньги! - выпалила Илга Дайнисовна. - Вот оно что, - протянула Елена Антоновна, отодвинула тарелку и с прищуром посмотрела на Илгу Дайнисовну: "Вот ведь дура набожная! Сама жить не умеет, а других поучает... Конечно, не имея денег, на Бога уповать только и остается!.. Витьку им, видите ли, жалко. А кто его пожалеет, когда контрактов не станет, а меня, не дай Бог, эстонцы со своими реформами из школы турнут?.. Господи, я ведь никогда не одолею их чертов язык!" А вслух процедила: - Деньги мои вам покоя не дают? Да, я в них верю. Потому как Бог ваш меня не накормит и не оденет, о ребенке моем тоже не позаботится. Илга Дайнисовна хотела было возразить, но Елена Антоновна ее заткнула: - Молчи уж, я твои бредни раз сто слыхала. Только мне, как Юрке, мозги ты не запудришь. И Регина моя, как твой Артур, бандиткой не станет! - Мама! - вскрикнула Регина. Илга Дайнисовна и Юрий Антонович опустили глаза. - Зачем ты так, Лена? - Зинаида Антоновна покачала головой. - А надоели мне своим сюсюканьем! Говорят одно, а делают... Загребут Артура в тюрягу, и никакой Господь вам не поможет! Регина подперла голову ладонью, не глядя на мать, холодно спросила: - А ты, значит, обалденно честная и принципиальная? - Мне особо нечего стыдиться, - фыркнула та, но насторожилась. - Что ж ты не расскажешь своим беспринципным родственникам, как еще два года назад эстонское гражданство отхватила? Все в изумлении уставились на Елену Антоновну. Она опустила глаза, принялась растерянно поправлять прическу. - Так меня об этом никто не спрашивал, - произнесла она едва слышно. - Как же ты сумела, Ленка? - спросил потрясенный Юрий Антонович. - Неужели экзамен сдала? Елена Антоновна не ответила. Регина зло усмехнулась. - Скорее эстонцы китайский освоят!.. Когда все началось, вам она мозги компостировала, орала, что как только Эстония отделится, всех русских сразу выгонят - так и нечего, мол, за их независимость голосовать. А сама на всякий случай получила карточку Комитета граждан. - Для твоего же будущего, дура! - процедила мать. - Письмо в Москву о притеснении здесь русских тоже для будущего моего подписывала? Елена Антоновна совсем растерялась. - Ой, дура, - иных слов она не находила. - Ну и дура! Юрий Антонович покачал головой, чавкая салатом, печально произнес: - Ты, Ленка, завсегда хитрюжницей была. Но чтоб цепляться и за тех, и за других... Елена Антоновна вскочила, побледневшее лицо исказила едва скрываемая агрессивностью гримаса отчаянья. - Да, мать вашу!.. Цепляюсь! Потому что здесь жить хочу! И никакая эстонская сволочь обратно в Россию меня не вытолкает! - Да кому ты сдалась, училка второразрядная? - протянула Регина. Елена Антоновна вздрогнула, на лице проступили красные пятна. - Ты, дорогуша, как с голландцем своим связалась, больно наглой стала, - прошипела она. - Но не обольщайся: как с ним не склеится, вмиг свои дурости позабудешь и на коленях ко мне приползешь! Регина одарила мать презрительным взглядом. - Плевала я на деньги твои! - сказала, будто плюнула. - Да и не твои они вовсе - все твое хваленое богатство папой заработано. Некоторое время Елена Антоновна, не мигая, смотрела на дочь, тщетно подыскивала достойный ответ-удар, потом отвернулась и, едва сдерживая слезы, стремительно вышла из гостиной. Зинаида Антоновна бросилась за ней: - Куда ты, Лена? Павел сунул в рот сигарету, взглянул на дядю. - Александр Мень, человек блестяще эрудированный, почему-то утверждал, что животные, в отличие от человека, никогда не убивают представителя своего вида. Так это чушь. Крысы, например... - Заткнись! - простонала Регина. Павел пожал плечами, наконец-то закурил и протянул зажигалку дяде. Юрий Антонович вышел из оцепенения, отвергнув предложение племянника, с грустью констатировал: - Не по-христиански получилось. Регина изумленно посмотрела на него, отвернулась к телевизору и безнадежно покрутила пальцем у виска. - О каком это голландце говорила Ленка? - озвучила, наконец, Илга Дайнисовна вертевшийся на языке вопрос. Регина его проигнорировала. Может быть, и не услышала; мыслями она была очень далеко - в юности... Ей было шестнадцать, Роме - семнадцать. Первая любовь. И какая! Все началось в апреле, под музыку капели. После или вместо уроков они срывались в Кадриорг или на Штромку, бродили меж душистых сосен, подставляли лица ласковым солнечным лучам. И целовались. Только не взасос - не дай Бог предки что-нибудь заметят! Потом шли в кино. И снова целовались, даже взасос - черт с ними, с предками! Потом был май. Как все цвело! Казалось, природа тоже влюбилась - наверное, в солнце. Все обстояло по-прежнему замечательно. И даже лучше: они уже не дрожали при каждом соприкосновении и тонко чувствовали друг друга. Регина стала подумывать: а не пора ли им сделать ЭТО? После экзаменов. Мать, понятное дело, заподозрила неладное еще в апреле. А к концу мая знала обо всем до мельчайших подробностей. Однажды вечером усадила Регину рядом и начала вправлять ей мозги: "Не сходи с ума, дорогуша. На кой тебе этот прощелыга?" - "Что ты, он замечательный!.." - "Сегодня. В школе и на улице. А ты знаешь, что он, два его брата и родители живут в двухкомнатной "хрущевке"?" - "Это-то при чем?" - "Да при том, что если он, не дай Бог, на тебе, дуре, женится, то поселится у нас!" - "Какая же ты!.." - "Благоразумная. Квартира - это еще полбеды. Слушай дальше..." Через пару часов прекрасный цветок любви был изгажен. На всякий случай Регина побывала в гостях у жутко смутившегося Ромы; познакомилась с брюхатым и красноносым главой семейства - водителем говновозки, пообщалась с атлантоподобной мамашей - ремонтницей на железной дороге, полюбовалась, как славно умещаются в одной комнатке трое пацанов. Через день, выплакав все слезы, сказала бедному мальчику, что встречаться им больше не стоит. На первой же вечеринке после экзаменов она напилась пива и вина и сделала ЭТО. С каким-то Федькой, видела которого в первый и последний раз. Было больно и отвратительно. Придя домой, она впервые послала мать "на хуй". Потрясенная, та впервые не посмела поднять на дочку руку... - Ты, Лен, сама виновата, - укоряла на кухне всхлипывающую сестру Зинаида Антоновна. - Как только Витька терпит тебя? - Ну, не выдерживают нервы! - Нервы... Ты же учительница, человек с высшим образованием, а ведешь себя иногда хуже бабы базарной. Разве может Регина молча сносить, когда ты ее на каждом шагу дурой обзываешь? Елена Антоновна шумно шмыгнула носом, раздосадовано хлопнула ладонями по коленям. - Так ведь дура и есть! На кой черт ей понадобилось говорить об этом? - она чуть снова не расплакалась. - Будто мало для нее делаю: разодела, как принцессу, во всякие кружки водила... - Может, ей другого не хватает? - спрашивая, Зинаида Антоновна поймала себя на мысли, что разговор этот повторяется, наверное, в тридцатый раз. - Да брось ты! Думаешь с голландцем она от большой любви связалась? Шикарно жить хочет, мерзавка! И чтоб от меня не зависеть. Зинаида Антоновна начала сердиться. - Почему ты кругом только злой умысел видишь? - А то ты не знаешь, что человек человеку - волк? - И собственная дочь? Елена Антоновна отвела глаза. "Как мне надоело всех успокаивать, уговаривать, обнадеживать, мирить! - Зинаида Антоновна прерывисто вздохнула. - Почему обо мне никто не думает?" Она прислонилась к холодильнику, вытянула уставшие за день ноги. Да что ноги - ныло все тело. В последние годы ее без конца бросало то в жар, то в холод, мучила бессонница, сводило судорогой игры - десятилетия работы на износ ни для кого не проходят бесследно. Зина начала вкалывать еще до школы: стирала, мыла посуду, помогала с уборкой, нянчила Ваню. Потом, когда пошла в школу, по ночам делала еще и уроки. Только подрос братишка, родители произвели на свет Лену - пришлось нянчиться с ней. В поисках лучшей доли еще девчонкой Зина уехала на Урал, а потом и вовсе в Сибирь. Надежды на счастье не очень-то оправдались, но о родных она все равно не забывала: вкалывая до упаду и в дождь, и в снег, и в жару, отказывая себе в обновках и никогда не наедаясь досыта, регулярно отсылала домой переводы. Чтоб хоть Ваня и Лена не голодали, как она, выучились и стали большими людьми. Откуда ей было знать, что большую часть оторванных от сердца копеек пропьет мерзавец Ванька? Зина долго не выходила замуж - все выбирала. Но ближе к тридцати вдруг поняла, что рискует остаться старой девой и выскочила чуть ли не за первого встречного. Муженек достался - поискать таких: дикий, дремучий, пьющий не слишком часто, но всегда до поросячьего визга и постоянно охочий до шлюх. "Ничего, - думала Зина. - Переломлю!" Устроилась на работу дворником, получила от ЖЭУ однокомнатную "хрущевку", родила Павлика и впряглась: одной рукой нянчила сынишку, другой - готовила, стирала и убирала квартиру, содержала в идеальной чистоте вверенную ей территорию, бегала по магазинам, а иногда и перехватывала на проходной муженька с еще не пропитой получкой. После долгих лет уговоров, угроз, хождения по врачам и знахаркам Зинаида все же добилась своего и отвадила мужа от водки. Мужик быстро раздобрел, приосанился, превратился в хозяина - дома, и спеца - на работе, откуда-то появились достойные друзья-приятели, совсем не похожие на прежних бродяг-собутыльников. Два года Зинаида порадовалась новой жизни, да еще в двухкомнатной кооперативной квартире. Она знала, что муж вовсю гуляет на стороне, но надеялась, что перебесится и угомонится. Да и вообще мало об этом думала - все силы отбирали две работы. А муж однажды обвинил ее в том, что она слишком много работает и экономит, и ему, супругу дорогому, уделяет недостаточно внимания, приплюсовал целый список аналогичных прегрешений и подал на развод. Зинаида была потрясена, но думала, как всегда, не о себе - сердце болело за травмируемого сына. "Ничего с ним не случится, - заявил его отец, собирая вещи. - Я вырос без отца, и он не сдохнет!" Может, и сломалась бы Зинаида Антоновна, да было некогда - чтобы обеспечить Павлу достойное настоящее и перспективы на еще лучшее будущее, пришлось устроиться на третью работу. Она понимала, что времени на воспитание сына почти не остается, но иного выхода не было. "Ничего, - утешала она себя. - Зато вложу в Павлика все, что смогу". Калеча организм запредельными нагрузками, отказывая себе порой в самом необходимом, Зинаида Антоновна выплатила стоимость квартиры и накопила семь тысяч рублей. Но ушедший в небытие Советский Союз на прощанье обесценил вклады своих граждан, и после введения в Эстонии остановившей гиперинфляцию национальной валюты на книжке у Зинаиды Антоновны оказалась всего-то одна тысяча крон - месячный оклад. А приватизация жилья по-эстонски обессмыслила вложенные ею в квартиру восемь тысяч рублей - наниматели государственных квартир, смеясь над кооперативщиками, легко приватизировали их за собственные и купленные по бросовой цене у алкашей и пенсионеров "желтые карты". И вновь Зинаида Антоновна выслушивала укоры. Уже от Павла - за недальновидность, за то, что так глупо лишила и его, и себя многих радостей жизни. Зинаида Антоновна молча кивала - уж она-то знала, что можно было позволить себе на пятнадцать тысяч! И с ужасом думала, что, выйдя на пенсию, не только не сможет поддерживать Павла, но и окажется для него непосильной обузой... Чтобы как-то отвлечься от невеселых размышлений, Зинаида Антоновна, мотнув головой, обняла сестру, слегка качнула. - Ленка, ты же всех своих подруг растеряла. Я слышала, даже с Ниной встречаться перестала. - Нинка давным-давно не работает на мясокомбинате, - вздохнула Елена Антоновна. - Нужна мне она теперь. Зинаида Антоновна укоризненно покачала головой. - Но с Региной тебе следует помириться. Дочь свою надо все же уважать. Елена Антоновна возмутилась. - Ты ж сама слыхала, что она про меня плела! - Неправду? На секунду Елена Антоновна стыдливо опустила глаза, потом воскликнула: - Какая разница? Разве тебе не обидно, когда Пашка выпендривается? Как они смеют?! - Мы ведь в самом деле были для них старшим братом - приняли в огромную семью народов, столько всего понастроили... - Юрий Антонович осекся, хмуро глянул на скривившегося племянника. - Скажешь, я не прав? - Чего вы тут понастроили? Панельные бараки, в которых живут теперь только те, кому некуда деваться... - Большинство! - уточнила Илга Дайнисовна. - Правильно, - охотно согласился Павел. - Потому что большинство до сих пор нищие. Илга Дайнисовна горько усмехнулась. - Разбогатеешь тут, когда почти все заводы обанкротили! - Ну, заводчане в богатеях никогда не бывали, - напомнил ей племянник. - И заводы не обанкротили. Сами они развалились, потому что построены было по указке того самого "старшего брата" и выпускали продукцию, на фиг никому не нужную. - Пока был Союз, ее даже не хватало! - не сдавалась тетка. - Правильно! Потому что нормальные товары мы видели только в рекламе финского телевидения. Кое-что за бешеные деньги доставали у моряков и фарцовщиков. Елки зеленые, совсем забытое слово - "фарца"!.. Купить вшивенькие джинсы - это ж было событие, несколько месяцев деньги откладывали! А сегодня на свою совсем обыкновенную зарплату я могу легко купить за раз хоть три пары вполне приличных джинсов... - А квартплата? Ответить Павел не успел. - Ладно, - вздохнул Юрий Антонович. - Согласен: многое было недоработано. Но это не повод, чтобы нас ненавидеть. Мы ведь нормально к эстонцам относились. - По-разному, - Павел поморщился. - Как вспомню эти рожи интеровские... - Прекрати! - возмутила Юрий Антонович. - Люди пытались сохранить Союз, боролись за дружбу народов! - Что же они не продолжают борьбу, такие, блин, идейные? - Павел даже крякнул от досады. - Где их вождюшки? Юрий Антонович оторопело захлопал глазами. Племянник ответил сам: - Сделали на голосовавших за них идиотах карьерищи и устроились в уютных московских креслах. Об Эстонии уже и не вспоминают. Многие, кстати, цепко захватили кабинеты и лимузины на нашем Северо-Востоке, получили "за особые заслуги" совсем недавно так ненавистное им эстонское гражданство и настроены теперь так проэстонски, что не сразу поверишь в их интеровское прошлое. Юрий Антонович ослабил галстук, закурил. Руки его мелко подрагивали. Он сам голосовал за человека, сделавшего во время перестроечной смуты потрясающую карьеру. Работал с ним на заводе молодой парень - Сергей Звонков. Он никогда не блистал особым умом, но работал аккуратно и норму выполнял всегда. Вроде бы, никогда не высовывался, а как-то выбился в комсомольские вожаки. В год последних советских выборов его и двинули кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Решили, раз молчаливый и без зауми, значит, честный, за работяг. И стал Звонарь депутатом! Юрий Антонович видел его потом раз пять по телевидению: сидит себе в дальнем ряду зала и загадочно чему-то улыбается. А чего грустить? Перевел семью в Москву, сделал квартиру не только себе, но и сыну. После того, как гикнулся СССР, мигом перевелся в какую-то комиссию при российской Думе. Звонил недавно, интересовался: не турнули еще эстонцы родных заводчан? Есть возможность какое-то число пристроить в лагеря беженцев... Гадина! - Все равно, - подала голос Илга Дайнисовна. - В советское время эстонский язык никто не запрещал. Эстонские дети учились в эстонских школах и институтах. И все были советскими гражданами! - А что плохого было, - добавил немного успокоившийся Юрий Антонович, - так вместе хлебали. Павел взглянул на внешне безразличную к спору Регину, мелко закивал. - Правильно. Но основная масса эстонцев не ненавидит нас, а не понимает. Как и мы их, - он немного поразмыслил, почесал затылок. - У нас ведь принципиальные различия в темпераменте и менталитете. Эстонец - образ - это кто? Эдакий двухметровый блондинистый потомок Калевипоэга, тратящий на принятие любого решения не меньше месяца, и раз что-либо надумав, не передумывающий уже никогда. А русский? В глазах эстонца - это пронырливый холерик, способный за минуту принять десяток совершенно противоречивых решений, но поступать в соответствии с еще неведомым ему одиннадцатым. В отличие от эстонца реакция у него мгновенная - размышления идут потом и отстают от действий безнадежно. Эстонец, кроме своего хутора и ближайших окрестностей, четко упирающихся в границы страны, ничем иным никогда не интересовался - с хозяйством дел по горло, да и мерзлые мозги не поспевают следить за событиями в "слиском суустро" меняющемся мире. А для русского что родная Россия, что весь мир - все едино, ибо необъятно одинаково. Даже после отмены крепостного права ничего своего он не заимел, болтался то в общинах, то в колхозах и из-за неполной занятости любопытства и энергии имел всегда море. Подходит к нему, на завалинке тоскливо восседающему, какой-нибудь агитатор, просит, скажем: "Эй, Вань, а отчебучь-ка ты мне революцию!" Ваня стремглав летит за топором, лишь на секунду задержавшись, вежливо интересуется: "А те, мил человек, какую - масштаба местного али весь свет шоб содрогнулся?" Регина невольно слушала Павла и улыбалась. Юрий Антонович провел пятерней по лысине, немигающими глазами уставился в дальний угол комнаты. Чувствовалось: не согласен он, никак не согласен. Судя по пустому взгляду Илги Дайнисовны, ей рассуждения племянника были вообще до фени. Наконец вернулись сестры. Елена Антоновна чувствовала себя явно неловко - пряча глаза, глуповато улыбалась и без конца поправляла прическу. Потом вдруг дергано взмахнула рукой и громко предложила выпить еще раз. Юрий Антонович пристально посмотрел на нее. - Почему бы и нет? - налил себе и сестре. - Кому еще? Кроме Павла, желающих больше не нашлось. Натянутость сохранялась. Елена Антоновна подняла рюмку, осмотрела родню, немного задержала взгляд на насупленном лице Илги Дайнисовны. - Вы уж простите меня, родственнички мои дорогие! Все от нервов... А что касается голосования - не думала я, что слушать меня станете. - Зачем тогда разорялась? - поинтересовалась Регина. Елена Антоновна напряженно сглотнула. - Успокойся, - сказал Юрий Антонович. - Не голосовали мы не из-за твоих слов. Слава Богу, свои головы на плечах имеем. - Вот и хорошо, - с облегчением выдохнула сестра. - Так давайте жить дружно! Все переглянулись. Кто кивнул, кто пожал плечами, но прямых возражений не возникло. Павел и Юрий Антонович выпили, принялись торопливо закусывать. Вслед за ними опустошила рюмку и Елена Антоновна. Хлебнув лимонада, одной рукой она обняла дочь, другой - Илгу Дайнисовну, уже хмелея, произнесла: - Регина, ты не думай... Я очень хочу, чтоб ты счастливой была. - Угу. - И ты, Илга, на слова мои не обижайся. Бывает, срывается... - она заметила, как задумчиво смотрит Илга Дайнисовна на нож в своей тарелке, и вдруг предложила: - Ну, хочешь, когда Артура посадят, я ему тоже передачи носить буду носить? Наверное, случилось бы убийство, не прозвучи в воцарившейся гробовой тиши дверной звонок. Илга Дайнисовна мгновенно позабыла обо всем на свете и с облегчением выдохнула: - Вот и Артур! - Больше некому, - едва слышно согласился супруг, о чем-то размышляя. Зинаида Антоновна встретила гостя и быстро вернулась. Тут же, не сняв даже дорогую куртку на меху, в комнату заглянул Артур. Пахнуло кожей и морозцем. - Кого хороним? - Артур с насмешливым удивлением окинул близоруким взглядом невеселую родню. - Ешую... - отрешенно произнес отец, тут же спохватился: - То есть... наоборот... - Рожаем, значит, - хмыкнул Артур. - Дело хорошее, - его и без того длинноватое, немного девичье лицо слегка вытянулось, взгляд пал на Павла. - Пошли, братан, побазарим. Как только братья ушли, Елена Антоновна залпом осушила стакан лимонада и, утирая пригоршней губы, покосилась на дочь. Когда зазвучал звонок, она сообразила, что в очередной раз брякнула нечто очень неудачное и, как вошел Артур, со страхом ожидала, что Регина ее выдаст. Но та промолчала. Пожалела? Илга Дайнисовна, глядя сыну вслед, снова посуровела. - Мог бы для начала хоть минуту за столом посидеть. - Еще насидится, - махнула Зинаида Антоновна, вставая. - Кофе никто не желает? Юрий Антонович, выходя из задумчивого оцепенения, чуть дрогнул, потер подбородок и предложил: - Делай на всех. - Я вам помогу, - вызвалась Регина и пошла вслед за хозяйкой на кухню. Павел усадил брата на диван, сам сел за письменный стол, включил радиоприемник магнитолы: "Не ходи к нему на встречу, не ходи! У него гранитный камушек в груди!" Артур бросил короткий взгляд на единственный в комнате брата мало-мальски ценный предмет - недавно купленный кульман у окна. - У меня всегда по черчению "тройбан" был, - сказал безразлично, вскользь. Павел пожал плечами: "каждому свое", нетерпеливо поинтересовался: - Ну, говорил ты со своим барыгой? - Думай, че говоришь, - брови на лице Артура взмыли вверх. - Он не барыга, он - человек. - Если он человек, то кто ж такие барыги? - спросил удивленный Павел. - Фирмачи всякие, - пренебрежительно произнес брат. - Ладно, - кивнул Павел. - Говорил ты со своим человеком? - Говорил, - Артур наконец-то снял куртку. - Проектом вашим он доволен - все, говорит, в кайф. Для полной классухи хочет, чтоб пару моментов изменили... Ну, он сам тебе покажет. - А насчет строительства? - Согласен. Как весна начнется, тащи своих парней - и впрягайтесь. - По поводу цен возражений не было? - Нет. Только не забывай, - Артур погрозил брату длинным пальцем, - со всех ваших мне причитается три процента. Павел развел руками. - Как и договаривались. Артур собрался было встать, но тут же передумал и хлопнул ладонью по дивану. - Эх, если бы не козлы эти!.. - Ты о ком? - Об эстохах, - протянул Артур, отворачиваясь. - О ком же еще? - А что тебе эстонцы? Артур немного помолчал, криво усмехнулся. - То же, что и тебе, - житья не дают! - Не выпендривайся, - скривился уже Павел. - Гражданство купил? Артур кивнул. - "Бабок" на житье имеешь предостаточно, - добавил Павел. - Чего еще? - Не могу я здесь, - почти прошептал Артур, с усталым вздохом уткнулся в ладони. - "Французов" этих ненавижу - перестрелял бы всех! - Интересная мысль, - поразился Павел. - Что ж, можешь начинать. - Че? - Артур туповато глянул на брата. - Приставь пистолет к виску и пали. Артур зло прищурился. - Ты на че намякиваешь? - У тебя мать кто? - Не эстонка - это точно! - Но латышка, - Павел был невозмутим. - А "французами", к твоему сведению, в нашей некогда единой и неделимой тепло величали всех прибалтов и латышей в том числе. Следовательно, "француз" и ты, хоть и с поганой для них русской примесью, - он с ухмылкой посмотрел на брата. - Чего ж так пыжиться? Артур замялся, опустил лицо. Ему было что сказать, но... - Тебя это не касается, - он резко встал, с прежней ухмылкой глянул на брата. - Твоя задача сейчас - не разочаровать человека и построить ему клевый дом. - И заработать тебе немного "бабок", - кивнул Павел. - Ладно, иди уж. Артур ушел. А Павел вдруг впервые подумал, что, в общем-то, понятия не имеет о жизни и проблемах двоюродного брата. Да, слыхал краем уха про какую-то мафию, но не особенно в это верил. Однако деньги у Артура водились немалые. Отлично обставленная двухкомнатная квартира в Мустамяэ и пятилетний "Фольксваген-Пассат" тоже наводили на кое-какие размышления. Артур ведь хоть и не был глуп, в представлении Павла с образом бизнесмена никак не вязался. Да и сам особой любовью фирмачей не жаловал. Так что... - Если бы не поднялся тогда ураган... - давясь от распирающего его хохота, почти кричал Юрий Антонович. - Никто, наверное, и не узнал бы... что Галка носит "семейники"! Илга Дайнисовна, краснея, с кислой улыбкой посмотрела на Елену Антоновну. Та в ответ небрежно махнула ладонью - к этим рассказам брата она привыкла еще с детства. В комнату вошел Артур, сел рядом с отцом и торопливо наполнил тарелку самой разнообразной снедью. - Че вы тут смотрите? - глянув на экран телевизора, брезгливо поморщился, с помощью пульта прошелся по каналам. - Вот это вещь! Юрий Антонович с минуту тускло смотрел идущий по кабельному каналу круто "запеченный" боевик, пожал плечами. - Как только может нравиться такая гадость? - вздохнув, скрестил руки на груди. - Не понимаю я этих американцев. Не умеют снимать, хоть ты тресни! Ума хватает только на пальбу и ругательства. Да и актеры у них слабоватые. Артур, быстро жуя, с ухмылкой мотнул головой, но промолчал. - Вот кино французское, итальянское там или старое советское, - продолжал Юрий Антонович, - совсем другое дело! Особенно комедии или что-нибудь про любовь; все жизненно, узнаваемо... - Чем же твоя любимая "Эммануэль" так похожа на твою жизнь? - не выдержал Артур и хмуро посмотрел на отца. Юрий Антонович покосился на жену, проведя рукой по лысине, досадливо крякнул. - Или "Семнадцать мгновений весны" напоминают о подвигах героической молодости? - добавил Артур. - А я фантастику ненавижу, - призналась Илга Дайнисовна, не обратив внимания на раздражение сына. - Там одно вранье. Помню, показали однажды по телевизору американский фильм с каким-то дурацким козлиным названием... - "Козерог-один", что ли? - опешил Артур и, когда мать кивнула, прыснул. - Ну, ты даешь!.. - И о чем тот фильм был? - зевая, поинтересовалась Елена Антоновна. - Космонавты должны были лететь на Марс, - стала припоминать Илга Дайнисовна. - Но в ракете что-то отказало, полет отменили, космонавтов отвезли в какой-то секретный железный сарай... - Ангар, - с усмешкой уточнил Артур. - Какая разница? - махнула мать. - И вот из этого... ангара показывали их по телевизору будто с Марса, - скрестила руки на груди. - После этого фильма я и поняла, как нас с космосом дурачат. - Тоже мне правдолюбица! - подивился Артур. - Можно подумать, в твоих любимых ужасах про вампиров и прочую нечисть есть хоть капля истины. - И истина! - Илга Дайнисовна слегка повысила голос. - Чем незнанием похваляться, почитал бы "Скандалы". Артур хмыкнул, пожал плечами и снова уткнулся в тарелку. - И все-таки я горжусь Региной! - заявила вдруг Елена Антоновна. Юрий Антонович и Илга Дайнисовна с недоумением уставились на нее. Елена Антоновна охотно пояснила: - Другие дуры годами за иностранцами охотятся, а моя враз подцепила. И какого! - А какой он? - поинтересовалась Илга Дайнисовна. Елена Антоновна чуть смутилась. - Как выглядит, не знаю - Регина даже фотку не показывает. Но, урода и не выбрала б! - она немного понизила голос. - Знаю зато в точности: голландец этот не из голодранцев - столько деньжищ ей дает! Она с тех денег не только кормится и одевается, а еще и квартиру в центре снимает. - А чем ее голландец занимается? - спросил Юрий Антонович, косо глянув на безучастного к разговору сына. - Наркотики продает! - Елена Антоновна не без удовольствия увидела на лицах брата и его жены тень секундного испуга и хохотнула. - Шучу! Машинами торгует... - на миг призадумалась, махнула. - Да и какая разница, чем он занимается? Главное, девка за ним не пропадет! Илга Дайнисовна обменялась скептическим взглядом с мужем и продолжила дознание: - А чего она к голландцу своему в Голландию не едет? - Потом что гордячка эдакая! - воскликнула Елена Антоновна, играя зажатой между пальцев вилкой. - Она ж самостоятельная, не хочет от богатого мужа зависеть. Собирается выучиться на секретаря-референта. Только после этого замуж пойдет. - На кой черт ей это ре... фере?.. - изумилась Илга Дайнисовна. Елена Антоновна, вскинув брови, снисходительно улыбнулась. - За такую работу прилично платят, дорогуша. "Знаю я эту работу, - подумала Илга Дайнисовна. - Платят за то, что ноги перед хозяином раздвигают!" Вернулась Зинаида Антоновна. - Кофе скоро будет готов, - она с теплотой посмотрела на аппетитно жующего Артура. - Может, рыбки? - Спасибо, тетя Зина! - Артур сцепил руки над головой. - Я и так уже почти под завязку... - глаза пали на недопитую бутылку. - Надо же! Пришел целую вечность назад, а во рту еще не было ни капли! - взял бутылку. - Батя? Юрий Антонович прикрыл рюмку ладонью и качнул головой. - Как знаешь, - Артур посмотрел по сторонам. - Никто не будет? Желающих не нашлось. Ничуть не огорчившись, Артур пожал плечами, до краев наполнил рюмку, с выражением произнес: "Во имя мира на всей Земле!" - и залпом выпил. Морщась, несколько секунд он смотрел на бутылку, словно размышляя: а не принять ли еще грамм пятьдесят? Потом шумно вздохнул и взялся за недоконченное мясо. Затем откинулся на спинку стула и блаженно протянул: - Хорошо-о... - глядя, как закуривает отец, задумчиво добавил: - А вот если бы курил, наверное, могло бы стать еще лучше. - Что ты? - испугалась мать. - Одна радость - и той лишить хочешь? - Значит, в остальном я - сплошные горести? - Артур напрягся. - Нет, ну что ты... - Тогда почему радость только в том, что не курю? - Отвяжись, - велел отец. - Ты ведь знаешь, как любит тебя мать. Артур угрюмо глянул на него, неожиданно поморщился, помассировал пальцем висок. Опять начала болеть голова. В последнее время она болела слишком часто и нередко очень сильно. Сбить мигрень в какой-то степени помогала водка. Уже не ища компаньонов, Артур торопливо наполнил рюмку и тут же выпил. Родители тревожно переглянулись... Регина долго сидела без движения, смотрела в одну точку прямо перед собой. Так хотелось разреветься и закричать: "Люди! Убейте, но не мучайте - я больше не могу!" На самом деле плач получился какой-то жалкий, сиплый. Закрыв лицо ладонями, минуты две она вздрагивала, хлюпала носом и прислушивалась, не идет ли кто? Немного успокоившись, прерывисто вздохнула и принялась старательно вытирать лицо. Вроде полегчало. Кофе давно был готов. Регина высморкалась в небесно-голубой платок и взяла посудину из кофеварки. В дверях она столкнулась с сияющим Павлом. - Очи у тебя на мокроватом месте, - обронил он походя. - Да? - всхлипнув, Регина вяло улыбнулась. - А я и не заметила. Павел, забыв о существовании сестры, отыскал в одном из шкафчиков большой бокал, потянулся к дверце рядом и только в этот момент заметил, что Регина все еще здесь. - Че? - Сияешь ты, как новехонький франк, - не без зависти сказала сестра. - Как и положено гарному хлопцу в расцвете лет и сил! - Завидный оптимизм. - А чего мне? - Павел пожал плечами. - Ты вот выглядишь неважно. Стряслось чего? Регина закусила губу. - С голландцем своим не в ладах? - предположил Павел. И Регина не выдержала: - Да нет никакого голландца! Выдумала я его для матери. Павел озадаченно почесал затылок. - К кому же ты в Амстердам-то ездила? Дважды за невероятно длинную минуту молчания Регина порывалась рассказать брату обо всем от начала и до конца. Но так и не решилась. Даже не заплакала, когда поняла, что не может, потому что, несмотря на отчаяние, все равно боится. Чего? Как это ни смешно, в какой-то мере даже матери! - Дурак ты, Пашка, - она горько усмехнулась. - Да и я не лучше. Теперь Регина даже радовалась, что так и не сказала главного. Ведь брат ничем не мог ей помочь, даже посочувствовать - вон какой счастливый! - Ладно, - она взболтнула кофе. - Понесу кофеин в народ. Заждались, небось. Бросила на Павла последний, почти затравленный взгляд и ушла. Постояв немного в оцепенении, Павел достал из шкафчика початую бутылку "Чинзано", наполнил бокал. Смакуя итальянскую прелесть, сел за стол и задумался о том, что о жизни Регины знает ничуть не больше, чем о делах Артура. Голову никогда не посещала мысль, что у сестры могут быть проблемы - она ведь держалась всегда на пять баллов, производила впечатление абсолютно уверенной в себе, цветущей девушки. А тут: слезы, недомолвки... Регина пила со всеми кофе, как обычно, мило улыбалась и успешно играла роль довольной собой невесты преуспевающего голландца. А Артур снова наполнил рюмку. - Ой, сынок, - встревожилась Илга Дайнисовна, - ты уже третью наливаешь. - Наверстываю упущенное. - Лучше тебе попридержаться, - строго посоветовал Юрий Антонович. Пытаясь сохранять миролюбие, с едва уловимым раздражением Артур напомнил: - Батя, праздник ведь. - Но святой! - Илга Дайнисовна посуровела. - В такой день... - Блин, как бесит меня это слово! - Артур занервничал, снова потер висок. - Святой день, святое дело, святое чувство... Задолбали! Нахавались! - он чиркнул пальцем по горлу. - Во! В детстве куда ни плюнь, обязательно угодишь на что-нибудь святое, а то еще и заденешь святую мечту о светлом будущем. Щас все это заплевали, а святым объявили все то, что заставляли люто ненавидеть, - прищурив глаз, он уставился на мать. - Как это называется? - Я всегда была с Богом, - не очень твердо произнесла Илга Дайнисовна. - Только так, как нынче, никогда этого не выпячивала, - кисло протянул Артур. - И четко следила за тем, чтобы я - упаси твой Бог! - не пропустил ни одной демонстрации. - Чего привязался? - вступилась вдруг за Илгу Дайнисовну Елена Антоновна. - Будто не знаешь, что так надо было. - А называется это!.. - сделав паузу, Артур глянул исподлобья на тетку, и она принялась поправлять прическу. - Про-сти-туция. Елена Антоновна против всех ожиданий усмехнулась и даже явно расслабилась. - Ой, укорил! Да сейчас это почти официально процветает в каждом квартале. Так что, - она развела ладонями, - уже не грех! Регина залилась вдруг громким, судорожным хохотом. Тыча пальцем в сторону матери, она силилась что-то сказать, но с трудом выдавливала из себя какие-то нечленораздельные, захлебывающиеся звуки. Все ошарашено уставились на нее - даже Артур был удивлен. - Ты что? - пролепетала Елена Антоновна. - Это я так... - Регина, наконец, совладала с собой, прерывисто вздохнула. - Праздничное настроение выплеснулось наружу. Елена Антоновна с сомнением еще раз глянула на дочь, но предпочла все же поверить. Артур чему-то хмыкнул, покачал