что отсюда удобней продавать сухую штукатурку в южный "ближний зарубеж" (есть такой план). И от Краснодара чтоб не очень далеко -- потому что там уже работает маркетинговая структура "Кнауфа". Вот и все. Ну, и еще азарт, без которого трудно вообразить большой успешный бизнес. Вся надежда на гаишников Да, не очень складно разворачиваются кубанско-немецкие экономические отношения. Но есть, есть тут могучая сила, которая страстно желает, чтоб немцы остались, потому что будет тогда процветание, и экономический рост, и прочий Доу Джонс. И кто ж эта грамотная передовая сила? А гаишники местные. Они сидят в засадах, всегда готовые выскочить перед белым БМВ и снять с пассажира свои законные минимум 50 рублей -- это если ни за что. Захиреют они без немецких инвестиций... И вот эти алчные гаишники -- вы не поверите, это так на них не похоже -- вселяют надежду. На то, что Псебай таки сольется с мировой экономикой. 4 ВОЕННЫЕ Вооруженные силы вконец обнищали Могучая военная база русской славы, цитадель побед, закрытый режимный населенный пункт, -- Севастополь стал открытым для всех южным городом: вольным, портовым, космополитическим. Да, был красивый гордый миф, и вот он рухнул; но кому ж от этого плохо? Героическое прошлое будет теперь вспоминаться с той же ностальгической грустью, как военная служба в молодые годы. Грусть эта, впрочем, условная: зачем же, в самом деле, всю жизнь прозябать в казарме, пусть даже романтической военно-морской... Ностальгия Вы, наверное, слыхали про то, что Севастополь очень удачно расположен, если глянуть со стратегической точки зрения. Точка правильная, только немножко устарелая. 200 лет назад, когда город строили, реальная надежда на выход к проливам, то есть на взятие Константинополя, была, а вот возможности нанесения точечных ядерных ударов не было. Сегодня все наоборот, и потому Севастополь хорош разве тем, что в его бухте удобно прятать яхты от штормов. Ну да при чем же тут стратегия и русская слава и военная мощь? Которой тут, увы, все меньше... -- Вот, пожалуйте, 13-й причал, -- показывали мне моряки. -- Он же раньше был полон, это ж бывшая наша гордость, тут главные силы стояли! А теперь что? Вон, два вымпела только и стоят... Вымпел, как вы догадались, у.е. для счета кораблей. Вот знаменитая Минная стенка. Кораблей и там немного. Пустовато... Оживление вносят только флотские офицеры, подъезжающие к стенке на новых иномарках, непременно дизельных: корабли ж не бензином заправляют, верно? Соляркой все-таки... Вот - Телефонная стенка. Там сгрудились серые тусклые корабли, только один среди них белый - это "Енисей", бывшая мечта каждого черноморского матроса: единственный военный корабль, куда пускали служить женщин. Потому что это не что иное как плавучий госпиталь, он же санаторий. Он плавал вслед за Пятой эскадрой по Средиземному морю и вдохновлял личный состав эскадры... Но теперь нет нашей эскадры в Средиземном, и Индийской нашей эскадры тоже нет, и в Атлантике наших кораблей никого -- так что нечего там теперь делать заманчивому белому кораблю, он стоит у берега, где и так полно женского внимания... То, что осталось, собрали вместе, и получилась 30-я дивизия противолодочных кораблей. Вот, собственно, и все... Против прошлой-то мощи! -- Мы были сильней турецкого флота в 5 раз, а теперь они нас превосходят в 3 раза. Да когда ж это турки были нас сильней! -- чуть не плача восклицают черноморцы. -- Обидно за Севастополь! Все, что построили тут Суворов, Потемкин и Екатерина -- все рухнуло. Чувствуем себя брошенными, -- жаловались офицеры, с которыми мы пили пиво в замечательных кафе на набережной. -- Флот скукожился как шагреневая кожа! -- гневно рассказывает мне Сергей Горбачев, капитан второго ранга, флотский журналист и историк, горячий бородатый красавец с тяжелым крестом на волосатой груди, которая видна через расстегнутый ворот форменной сорочки. - Было 75 000 моряков, осталось 20 000. Кораблей первой линии на всем флоте - всего 50... -- Первой линии - это как? -- Это которые могут выйти в море для решения боевых задач. В боевом составе нет ни одной подводной лодки! Все продали. -- Точно, помню, писали: в Колумбию (наркобаронам, чтоб героин возить). -- Да нет же, -- в Португалию, Испанию, Турцию и Грецию. -- Але, это ж НАТО! -- На металлолом продали, распилили их там... Нет, подводный флот у нас конечно есть, он состоит из четырех лодок. Но на них нет аккумуляторных батарей. Они сейчас дорогие, не на что купить... По морю шастают чужие корабли - не то что турецкие, а даже и американские, включая вертолетоносец "Пенсакола". Мы сидим смотрим на них с берега... -- Забыла нас Москва! Москва на нас положила прибор. Что ж России, флот не нужен? -- причитают моряки. Но спохватываются: -- Лужков -- единственный там в верхах умный человек. Построил для русских моряков целый квартал, это у нас называется -- 11-й округ Москвы. Там такая школа замечательная, что украинские офицеры своих детей в нее за взятки устраивают... Но что ж дальше-то будет? Романтика В Севастополе я познакомился с потомственным моряком Толей. Могучий, крепкий, с частично золотыми зубами, к своему полтиннику он успел послужить не только на Черноморском флоте, но и на Камчатке, и кораблем покомандовать. Разведенным капитаном первого ранга ушел на пенсию, ни кола ни двора, живет у мамы-старушки. Где-то на гражданке служит за смешные деньги... Он катал меня на чужой, взятой взаймы "шестерке". -- Толя! -- попросил я его. - Расскажи-ка мне про морскую романтику! Это ж такая вещь, она при любом режиме и в любой стране незыблема, так? -- А, романтику я знаю, я сам на нее когда-то купился! Отец мой был военный моряк. Помню, в 55-м, что ли, году затонул в бухте крейсер "Новороссийск". Отчего он взорвался, точно неизвестно. Я тогда школу прогулял, мы с ребятами рыбу собирали в бухте - сколько ее там взрывом поглушило. Принес домой, а отец меня этой рыбой по физиономии, единственный раз руку поднял: "Там столько людей погибло, а ты на могиле рыбалку устроил!" Пошел, как говорится, по стопам... У нас, у курсантов, была любимая песня: "До свиданья мальчики с черными погонами". -- А что там еще было в той песне? -- Не помню... А после была такая романтика, что 25 лет я плавал на железе (на кораблях -- прим. авт.). Из зверей кроме крыс на железе могут жить только дикие коты с помоек. И то не все выживают. А домашние сразу дохнут. У них из ушей начинает течь сера с кровью. То же и с собаками - разве только некоторым дворнягам удается выжить. Это ж железо! И электричество кругом. Лампу дневного света если прислонить к вантам, так она начинает светиться! Потом еще вода. Она на военных кораблях только опресненная, ей не напиваешься, она колом стоит в горле. От нее волосы выпадают, зубы. Жир еще дают какой-то подозрительный. Картошку в море дают консервированную - никогда не пробовал? Очень на мыло похожа. (Как-то раз ее подали в ресторане Дома офицеров, так гражданских тошнило.) Ну и сразу, конечно, язва. Правда, не у всех: если пить чистый спирт, не будет язвы. Мне, помню, в неделю выдавали 55 литров ректификата (мы его называли - "морское шило"). Я его менял на медицинский по курсу 1,5:1. Так ректификат еще ничего, а низшие чины вообще гидролизный пьют. Только его чистить надо. Берешь свежую "Правду", сворачиваешь в трубочку, и... в банку со спиртом. Так газета вся синеет, а спирт, считается, как бы очищается и повышает свои вкусовые качества. -- Да... -- вздыхает Толя, скучая по тем временам; сейчас-то он не пьет. Он уже устал пить, столько выпито. -- Судьба вся была положена на погоны. Но это оказалось не лучшим местом для судьбы. Мы уважали сами себя за эту судьбу, которая тогда еще не была смешной. Отец, братья - все ж море. Тогда нам, 18-летним, казалось, что выбор был правильным... Впрочем, откровенно говоря, все-таки были дальние походы, и даже заходы в какой-нибудь Канн. Очевидцы хвастались: -- Знаем мы эту набережную, как ее, Круазетт! И даже в зал заходили, где церемония - правда, не на нее, а пустое помещение посмотреть. Так оно даже и бедноватое: так, дешевым синим плюшем все оббито. Как сходить на берег, денег давали. Хватало на чашку кофе и пачку сигарет. Как попугаи, мы там сидели во всей своей позолоте парадной формы и растягивали эту чашечку кофе. А вернешься на корабль, у матросов глаза горят: расскажи про приключения, восторги и вечный праздник! В виде исключения на правах страшной редкости такие визиты бывают и в наше время. Попавшие в них счастливцы хвалили яхту Березовского, которая очень достойно смотрелась даже в районе Лазурного берега. Рассказывают, что это -- изящный монолит с тонированными стеклами. Длина его под 100 метров, две палубы. Так что, как видите, русские еще сохраняют позиции на Средиземноморье, до сих пор пользуются там уважением. Збройнi сили Украiни Кроме российского флота, в Севастополе есть теперь и Военно-морские силы Украины. Они состоят из нескольких кораблей, их флагман - сторожевик "Гетьман Сагайдачный". На первый взгляд флоты уживаются мирно. Поначалу, надо сказать, патрули зверствовали и забирали чужих за непоглаженные шнурки. Потом было принято мудрое решение: каждый пусть забирает своих. Ну зверства и прекратились. Теперь офицеры разных государств даже отдают друг другу честь на улицах, а бывшие сослуживцы, оказавшиеся под разными флагами, уверяют посторонних, что сохранили самые добрые отношения несмотря ни на что. Однако! Однако из доверительных бесед можно вынести впечатление, что одна сторона вроде состоит из оккупантов, а другая как бы продалась за сало. Кроме того! По городу ходят две книжки про раздел флота. Одна - русская - носит многозначительное название "Севастополь в третьей обороне". Кроме документов, в ней опубликован текст песни, которую рекомендуется исполнять на музыку "Варяга". С такими выразительными строками: "На Западе все просчитали вперед, Пора бы и нам догадаться, Зачем самостийной Украине флот, И с кем она хочет сражаться." Украинская книжка называется тоже достаточно бодро: "Анатомия необъявленной войны". Аннотация гласит, что в книге показана "великодержавная, шовинистическая политика определенных сил России." Одна главка, к примеру, называется так: "В планах - зачистка нашей территории". Я встретился с последним офицером, который поменял флаг. Это капитан первого ранга Александр Горшков. Он рассказывает, что перешел на сторону Украины из патриотизма, а также из-за ссоры с начальством, которое его не ценило. При этом, что примечательно, почти в два раза потерял в зарплате (русские оклады всегда больше). Что же касается увлекательной версии перехода, предложенной злыми языками, то мы ее тут давать разумеется не будем. Та вот, Горшков раньше был начальником Дома Офицеров (на реконструкцию которого, говорят, давал 3 миллиона долларов сам Лужков). А стал худруком ансамбля песни и танца ВМС Украины. Ну немножко пришлось поменять репертуар. Вместо "Севастополь, Севастополь, гордость русских моряков" он теперь разучивает с самодеятельными талантами "Червону руту" и "Черемшину" в рамках нового шоу "Украинские старые песни о главном". -- Ну вы видите великое будущее за украинским флотом? -- Однозначно вижу! -- отвечал Горшков. Как, впрочем, и все мной спрошенные украинские моряки. В отличие от русских, менее оптимистичных в отношении своего флота... Один из самых видных - и слышных - патриотов Украины в Севастополе -- капитан первого ранга Мирослав Мамчак. Он - председатель союза офицеров Украины, а кроме того, начальник телерадиоцентра "Бриз" ВМС Украины. Мамчак объясняет мне: -- Вот русскому флоту 300 лет, в Севастополе даже улицу в честь этой даты назвали. Хотя городу всего 200 лет, и 300-летие, заметим, его не касается! А украинскому флоту - 507 лет! И он начался именно у крымских берегов в районе Очакова. Флот тогда состоял из чаек. -- Чаек? -- Чайка - это небольшое парусно-гребное судно с экипажем до 70 человек, включая абордажную группу, то есть фактически морскую пехоту. Первыми украинскими военными моряками были запорожские казаки. В 1492 году они одержали первую победу - захватили турецкую галеру, освободили рабов-гребцов, а корабль потопили. Это документально подтверждено: есть письмо крымского хана королю польскому об этом событии. -- А вот газета украинская газета "Дзвiн Севастополя" предлагает назвать в городе улицы в честь Петлюры и Бендеры. Прокомментируйте это! -- Петлюра и Бандера занимают достойное место в истории Украины. А переименование улиц - не мой вопрос. Пока - пока! -- украинского на улицах города мало. Встречаются офицеры с шевронами ВМС. Первые шевроны несли на себе изображение ягод калины в качестве национального растения. На теперешних, усовершенствованных -- синий крест; только не косой андреевский, а прямой и потолще. Вот нечаянно подсмотренная мной сценка. Украинские офицеры стоят возле штаба и мирно болтают на русском. Потом один спохватывается: -- А дэ план? -- Якый план? -- притворно удивляется второй. В городе попадаются украинские вывески: допустим, "Взуття" (обувь - прим. перев.) На Большой Морской, улице с набоковским названием, есть ресторан "Крещатик". Там борщ, сало, пампушки, все без обмана, только меню вдруг оказывается на русском: -- Чтоб клиентам понятней было! Они по-украински не очень-то... Вот книжный развал, книжки все сплошь русские: татарской или украинской -- не одной не видно! Но продавщица нашла: -- Вот есть "Украiнський правопис". -- Берут? -- Берут. -- Ага! А как его выучат, вы им еще подкинете? -- А то! Впрочем, русские офицеры констатировали: их дети очень старательно учат украинский язык - "боятся, что иначе у них не будет будущего". Открытый город Любители крымского отдыха помнят, как добывали себе пропуск в секретный военный закрытый город-герой. А теперь... Немцы спокойно приезжают перезахоронять своих солдат, натовские корабли ходят с визитами к украинским друзьям, свободно действуют отделения 23 партий разных государств (да хоть России и Украины), африканцы учатся в вузах. Умар и Мутаз, студенты из соответственно Чада и Судана, отвечают репортеру местной газеты на вопрос, смогли ли они приспособиться к севастопольской жизни: -- С водой привыкли. Хорошо, что свет перестали отключать. То есть вы понимаете, что с водой тут несколько хуже, чем в Африке (которую мы -- или они? -- хоть по электричеству наконец догнали). Еще про воду, раз зашла речь. Теперь никто не засекречивает страшных сведений о том, что вся корабельная и прочти вся (90 процентов) городская канализация сливается в море напрямую. Так что, принимая морские ванны, можно не только оскорбить свое эстетическое чувство, но и запросто подхватить гепатит А (научно доказано, даже эпидемии бывают). Открытость бывшей военной базы всему миру доходит до того, что газеты печатают выдержки из интернетной переписки любителей с американцами. Там проникновенные строчки про то, что и Севастополь, и Нью-Йорк будут первыми разбомблены в случае чего. Или взять Турцию. Когда-то редкие энтузиасты уплывали туда на надувных матрасах. Отчаливали обыкновенно с мыса Сарыч - самой южной точки Крыма, рукой подать от Севастополя. Там в июне-июле выходит на поверхность подводное течение, и путешественник на надувном матрасе за 2-3 суток мог проделать эти 157 миль до турецкого берега, -- а мог и не проделать. Сегодня и незачем так мучиться. Из Севастополя в Турцию всех желающих без визы и без характеристики от райкома партии везут круизные суда - 150 долларов стоит неделя! Да и плыть-то необязательно. Можно и в Севастополе съесть и выпить все то же, что и в Турции (включая пиво "Эфес" и текилу в ассортименте), и познакомиться с такими же русскими проститутками, что и там. Последние тут совершенно по-домашнему здороваются со всеми входящими в ресторан мужчинами активного возраста. А вот невероятной секретности объект - противоатомное бомбоубежище под Центральным холмом, настолько глубокое, что сотовые там не действуют. Теперь за могучей железной дверью толщиной 22 сантиметра -- "Бункер", клуб так называемой альтернативной молодежи. Там ведет вечера диск-жокей диск-жокей и гитарист Вовчик по кличке Бегемот. Поскольку он сутки через двое матросит на буксире, то можно сказать, что семейную традицию он продолжил: отец его, Володя Мельников - капитан первого ранга, известный севастопольский поэт, лирик и маринист. Когда отец приходит в бункер выпить красного, сын ему ставит самую консервативную музыку, какую только может найти во всем клубе - "Бони М". Я фотографирую Бегемота на память в папашином кителе. -- А что ж ты в училище не пошел? -- спрашиваю. -- Был бы СССР, непременно б пошел. А так, сейчас -- зачем, кому это нужно? Америка нам велела заткнуться, мы молчим.. Она бомбит кого хочет. Ну и зачем служить? Тогда уж лучше thrash core. -- А кто ж тогда в военные училища идет? -- Ну, кто хочет закосить от армии, получить образование на шару, пожить в Питере (детей русских моряков берут туда учиться)... А я -- самый крутой парень в этом городе! -- Привет, а как же командующий флотом? -- Я же говорю -- парень, а не дедушка! -- Слушай, а что вообще за вид у тебя? Косичка, понимаешь, серьга. Ну ты хоть бы якорь наколол, что ли, -- корю я Бегемота. При том что родной его отец сидит молча, и с влюбленной улыбкой смотрит на взрослого сына. -- Не, я серьезные вещи буду колоть, рокерские узоры. Бицепсы подкачаю, и наколю. А тут как раз приходит его роскошная подружка Наташа, льнет. В продолжение военно-морской тематики я по контрасту думаю о том, как бы Бегемот без этой Наташи одиноко и печально спускал пар в казарме... Все-таки у пацифизма есть свои сильные плюсы. -- Из военной базы город превращается в рок-н-ролльную тусовку, -- утверждает Бегемот на прощание. И это не самая страшная вещь в мире, которая может приключиться с военной базой. Дай этого Бог всякой! 5 БЕЖЕНЦЫ Русские друг другу без надобности Русские беженцы -- термин противоестественный. И даже, в общем, вполне оскорбительный. Убегать ведь могут только сироты малых слабых народностей, неспособные за себя постоять - так или нет? И тем не менее русские торопливо оставляют бывшие республики. Их выгоняют, не давая им продать жилье или хоть собрать пожитки в контейнер. Нам уменьшение России, ослабление страны, бестолковость власти - слова из телевизора, от которых можно отмахнуться и жить себе. У них другое, для них это - позор, бездомность, нищета и тоска. Солженицын смотрит на брошенных страной беженцев и пугает нас, что так и вся Россия вслед за ними пропадет. Или таки ей все нипочем? Почему у нас волосы не встают дыбом от того, что страна потеряла еще 20 миллионов человек? Неужели нам это все равно? Как бы то ни было, беженцы - это злая карикатура на русских, это модель страны, выполненная в жанре черного юмора, это кривое страшное зеркало, в которое лучше б и не смотреть. Ну вот представьте себе: в беженском поселке, в бывшей сапожной мастерской (!), приютился убежавший из Казахстана физик-ядерщик, который преподает в сельской школе и кормится с огорода. А его товарищи, вместе с которыми он спасался, сидят и ненавидят своего вчерашнего кумира, человека, который увез их с чужбины на родину... Это все происходит в селе Ломовом, Чаплыгинский район, что в Липецкой области. Оттуда - репортаж нашего спецкора Игоря СВИНАРЕНКО. ВЫНОС Всего в России около 5 миллионов вынужденных переселенцев, которые официально называются мигрантами. Из них больше 3,5 миллионов человек не имеют официального статуса, то есть не могут получить ни легальной работы, ни положенного пособия (717 рублей в год). С 1997 года Генпрокуратура заявляет "о многочисленных фактах разворовывания денег, предназначенных для беженцев". В 1998 году Форум переселенческих организаций в своей резолюции признал методы работы службы "неэффективными, унижающими человеческое достоинство и грубо попирающими права вынужденных переселенцев". В резолюции было требование сменить руководство ФМС. Что и было наконец сделано в апреле 1999 года: вместо Татьяны Регент новым руководитель службы назначен Владимир Каламанов. Что будет дальше, неизвестно. КОНЕЦ ВЫНОСА ВЫНОС-2 "То-то ведь и самое страшное: беженцы в своих многочисленных бедствиях встречают не только бесчувствие властей, но - равнодушие или даже неприязнь, враждебность от местного русского населения". "Поражает это бесчувствие русских к русским! Редко в каком народе настолько отсутствует национальная спайка и взаимовыручка, как отсутствует у нас." "И это -- самый грозный признак падения нашего народа. Нет уже у нас единящего народного чувства, нет благожелательства принять наших братьев, помочь им. Судьба отверженных братьев -- грозное предсказание нашей собственной общерусской судьбы." Александр Солженицын, книга "Россия в обвале". КОНЕЦ ВЫНОСА-2 Ядерщик Кострица разводит кур Физик Александр Афанасьевич Кострица работал в институте ядерной физики в Алма-Ате. Он там дослужился до замдиректора, и издал книжку по физике ядерных реакторов. В этом издании он рассказал про свое открытие: оказывается, вода, которая охлаждает реактор, тоже переносит нейтроны! Которые раньше, до Кострицы, никто не учитывал, а после сразу стали учитывать, -- и безопасность реакторов выросла. Правда, ненамного, но в этом деле мелочей же не бывает, после Чернобыля-то. -- Там каждая кроха имеет значение. Вот мы такой крохой и занимались -- общими усилиями, -- скромно уточняет он. Кострица уж вплотную подступал к защите докторской... -- Жил я там хорошо, пока не началась так называемая якобы перестройка. И вся жизнь пошла кувырком... Впрочем, Кострица, будучи честным ученым, считает необходимым уточнить: -- Впрочем, не будь перестройки, не обязательно я бы защитился... -- Да... Как вы уехали, как дело было? Притесняли вас там, что ли? -- Нет, казахи меня не обижали в общем-то... Но мне было страшно оттого, что идет развал государства. И я видел, что никто не позволит это разваленное государство восстановить... Я там, в Казахстане, оказался за границей, а жизни вне России я не мыслю... Для меня есть только Россия, больше для меня ничего нет и быть не может. Но что ж с ней будет? Я читаю книги... Запад убежден что Россия развалится на куски, вслед за Советским Союзом, там и не сомневаются. Этого бы очень не хотелось... Он смотрит на меня сквозь толстенные стекла очков своими усталыми испуганными глазами. Я молчу - что я могу ему сказать утешительного? Я думаю о том, что в Магадане русские товары выглядят экзотикой - кругом все китайское, вплоть до зубной пасты и расчесок. Да и вообще за Уралом никто всерьез не думает про Москву. А она, Москва, дай ей контурную карту России для 5-го класса, не сможет расставить там хоть пяток крупнейших городов... Да если б не казенная надобность или там теща в Екатеринбурге, никогда б москвичу не пришла в голову мысль проехать по своей стране, -- так мне иногда кажется. Бывший ядерщик улыбается растерянно. У него вообще вид человека, который так и ждет, что кто-то подойдет сзади и стукнет его по темени. Да это и не удивительно после того, что с ним в этой жизни случилось на старости лет. Я смотрю на его галстук, на свежую рубашку, стрелку на штанах и думаю, что поддержание гардероба в порядке ему тяжело дается - это ж надо таскать воду ведром и греть ее на дровяной печке... Не зря ж колхозники при нехватке сервиса предпочитают немаркие телогрейки и ватные штаны на все случаи жизни. -- Вы вообще как тут в деревне устраивались? -- Да мне помогли влезть в одну комнатку в быткомбинате. Там сапожник исчез, так мне отдали его комнатку. Мы туда и не идем к нему, в эту кладовку в бараке. Мы в школе сидим говорим. -- Небогато живем, но не плачемся. Курочки у меня, -- рассказывает он про важнейшие вещи в своей теперешней жизни, -- и кое-что сажаю: лучок, свеклу, морковку. -- Кроме огородников, так ласково называют овощи еще люди, которые сели с аппетитом выпить и закусить. -- Что ж, значит, сурово вас встретила историческая родина? -- Почему ж? Нормально встретила -- с учетом тяжелого положения России. Ну, чего б я мог просить у России? Работы? Так работа у меня есть. Ничего, платят... неплохо. Тысяча в месяц! Более того! -- спохватывается он. -- Кредит мне дали! Хватило, чтоб дом заложить. На хороший фундамент хватило, на стены и крышу. Я, правда, туда еще не переехал, там еще отделка не кончена. Медленно идет -- я ж на зарплату строю, каждую десятку, каждую сотенку расходую так, чтоб что-то купить. Уж пятый год не могу в дом въехать. Когда ж я буду в нем жить? -- Ну, дети будут жить, -- оптимистично отвечаю ему я. Все-таки приятно знать, что кому-то их русских беженцев так повезло с помощью. Надо же, им давали ссуды -- 60 тысяч на 10 лет, да без процентов! После дефолта надо отдавать в 4 раза меньше, если считать долларами. А там дальше еще девальвация подоспеет, да инфляция - мы ж люди взрослые, видали жизнь... Впрочем, Кострица человек до того чистый, что поспешил этот кредит выплатить досрочно - деньгами, вырученными от продажи своего казахстанского имущества... -- Нет, не будут мои дети в Ломовом жить... Что им тут делать? Они тоже физики, -- и сыновья, и дочь. Двигают в Москве науку, защищаются в лучших институтах страны -- а на хлеб зарабатывают на стройке, чернорабочими... Я до сих пор в шоке. Что происходит? Я тут прочитал в газете, что у нас осталось 3 боеспособных дивизии. А в НАТО их 70... -- Да, в случае чего только на вашу ядерную физику вся надежда! -- Он очень грустно - заставь иначе, так у него не выйдет -- улыбается в ответ на этот мой черный юмор. Почему в 91-м к предателям отнеслись так хорошо? Никогда ж их не уважали в России... Но вот -- предали все американскому посольству. А я был в партии, -- тяжело вздыхает он. -- Так что, значит, думаете, все, сливать воду? -- Нет, нет. Я вот думаю... Если б мои знания понадобились ученикам, я б все отдал. Здесь есть толковые, я бы даже сказал, талантливые ребята. Вот один мой ученик -- Кирилл Пыпа -- взял второе место по физике на районной олимпиаде. А мог бы и первое, если б работал над собой. Но как найти к ним подход, чтоб они работали с отдачей, углублялись в предмет? Не получается пока... У Кострицы изможденное, красноватое, не очень здоровое лицо: он много работал на реакторах и однажды хватил изрядную дозу. Говорить про это он не любит. Легко себе представить, как постаревший Баталов снимается продолжение "Девяти дней одного года": он играет нищего дедушку, который после всех своих великих научных открытий, выгнанный казахами, гоняется за курами во дворе своей хибары... Деревенские ни в какую не верят, что у них в глуши так запросто может поселиться человек, написавший и, более того, опубликовавший настоящую книжку. Они требуют у самозванца доказательств, он предъявляет книжечку, и потрясенные крестьяне начинают думать, что Ломовое - это место не случайное... Русские ушли за Липой Кострица не случайно попал в Ломовое, не просто так, ткнув пальцем в карту. Нет, он был участником тщательно подготовленного десанта. Это был крепкий слаженный отряд единомышленников, патриотов, работяг, не боящихся ну никаких трудностей. Они выбросились здесь, чтоб, вернувшись в родную страну, начать здесь новую замечательную жизнь. Прекрасное было время! Командовала десантом Олимпиада Игнатенко, которая объединила желающих выехать в команду под названием "Зов", а позже вообще стала президентом Липецкой областой переселенческой организации "Отчизна". Ей бежать из Казахстана было больней чем многим другим. Она в Алма-Ате родилась и жила всю жизнь в замечательном доме, который построил еще ее прапрадед. Построил буквально на века - объект сдан не далее как в 1858 году. Так для того ли этот прапрадед по имени Нил Шевцов, а по должности казачий сотник, строил великую страну, чтоб праправнучки ее развалили, отдали незнамо кому и сбежали? (Извините за вопрос.) До того, как все началось, Олимпиада преподавала в институте обработку металла. Потом в Алма-Ате настал 86-й год, который она помнит таким: -- Они шли по городу под зелеными знаменами и кричали солдатам: "Ванька, зачем ты сюда пришел?" В троллейбусе едешь, так казахи прям над ухом говорят: "Ну, покажем русским!". Город стал в одночасье какой-то чужой. Я поняла, что это все превращается в заграницу, и стала мужа накручивать мужа - надо уходить. Кстати, рядом с нами в Казахстане жили ссыльные чеченцы, -- вот уж никогда не думала что повторю их судьбу... Я прочитала в газете статью "Исход" -- про то, как русские организованно уходят из Таджикистана и селятся в России. И решила, что тоже так могу -- повести людей. Нашла я в Алма-Ате восемь русских семей, которые тоже собирались уезжать, пригласила их к себе на чай. Испекла пирог, а на дом мы повесили русский флаг - чтоб издалека было видно. Приглашенные пришли, мы сели за стол, но приходили все новые и новые люди. Не только пирога всем не хватило... Полный дом набился. В коридоре люди толпились и кричали, чтоб мы громче говорили. Таких, как мы, оказалось много. Собрались, списались с губернатором Липецкой области - и поехали. Мы взяли контейнер. В пути там разбились банки с вареньем, все вылилось на книги, кинулись крысы... Мы потом как в Германии жгли эти книги - недоеденные крысами. Одного Диккенса 30 томов спалили! Да... Мы думали, что будем помогать России, возвращать русских на родину! Собирались построить ветровую мельницу, а вокруг наши дети в сарафанах будут хороводы водить и русские песни петь, ой! Мы уж даже жернова заказали. Еще мечтали мост построить через лог, а на нем кафе, да такое, что туда из райцентра будут приезжать. Надо сказать, что некоторые сомнения запали в душу Олимпиады Игнатенко в самом начале. Пришла она к одному местному начальнику, фамилию которого я тут из этических соображений опускаю, и предлагает: "Поговорим о генофонде! Ведь надо собирать Россию, собирать русских!" Рассказывает, а сама думает: "Ну что он, такой маленький, рыженький, может понимать в генофонде?" Он ей, казачке, сразу не показался. И точно! Слушал он, слушал про высокие материи, а после спрашивает: "Ты сама-то за демократов или за коммунистов?" Олимипада тогда зло подумала, что начальник - пустой человек, и вместо России его волнует его кресло. Вы будете смеяться, но несмотря на это, удивительные планы большого строительства начали воплощаться в жизнь. Коммуна заложила 20 кирпичных домов, построила немаленький ангар, заставила его купленными машинами, тракторами и комбайнами. Как это ни странно, поселенцы построили даже водопровод, совершенно не свойственный русской деревне! А еще коммуна завела собственный гвоздильный цех и швейную мастерскую по пошиву подушек, фартуков и трусов. Я своими глазами видел, как бывшие беженки это все собственноручно шьют. Ну просто передовой опыт, достойный повторения! Война компроматов в Ломовом Выхожу из цеха, теребя на груди фотокамеру, -- а меня уж на улице ждет народное возмущение: -- А, опять врать приехали! Опять во всех газетах липа будет! -- причитает усталый от жизни гражданин, небогато одетый, пенсионного возраста. -- Липа? Да как вы смеете! -- Липа -- ну, Олимпиада у нее полное имя... Я хочу вам про нее рассказать полную правду! -- Идите... - обреченно провожает меня Липа. - Послушайте, пусть отщепенцы тоже скажут свое слово... Я пошел общаться с народом, а Олимпинада, глядя на забитый синтепоном склад, очень задумчиво проговорила: -- А ну спалят? Как же мы тогда? Недовольный гражданин по имени Владимир Седюкевич между тем повел меня к себе в гости. Ему очень хотелось мне внушить, что живет он плохо, а виновата в этом только Липа. Первая часть его замысла удалась. Я поверил, что живет он неважно: что ж хорошего в строительном вагончике? В одной половинке - самодельные нары, в другой -- скупой односпальный диван. На столе в картонной рваной коробке из-под русских ботинок пищат обогретые настольной лампой цыплята. Рядом ящик с мутным дрожащим телеэкраном, на котором сериал - тоже старый и дешевый. Прям к вагончику пристроен сарай, в котором мычит корова -- она дает молоко по 6 рублей за трехлитровую банку, и то еще попробуй тут в глуши продай. -- Что она сделала? Что сделала она для людей? -- Седюкевич заговорил как Данко, может, это школьная программа вдруг замкнула в его усталом мозгу; правда в отличие от Данко спрашивал он не с себя, но с других, с чужой посторонней женщины. -- Ничего! -- отвечает он сам себе. - Ну, кирпич дала, и все. Володя возмущен до глубин души: -- У меня договор - что за пять лет мне дом будет! А нам построили только фундамент. Он несет мне пожелтевшие старые бумаги, в которым, как он вроде помнит, ему письменно было пообещано счастье. Я их листаю и внезапно натыкаюсь на принципиальной важности вещь: построить, да, обещали, но нигде не сказано, что бесплатно! А за деньги - пожалуйста, хоть Астану строй. Но Володя меня не слушает, не хочет отвлекаться, ему надо срочно разоблачить Липу: -- Куда делись два Урала и два Днепра? Несколько озадаченный размахом его претензий к бедной женщине, я смотрю на него с опаской, -- но продолжение меня успокаивает: -- И еще КамАЗы, и трактора, и два прицепа? Куда все делось? Темный лес! А денег сколько ушло! Множество миллионов! Из ООН даже деньги слали... Кирпича себе забрала 120 кубов. Дом ее -самый большой тут! Гвоздильный цех разобрали и увезли. Сыну отдала прицеп. А гуманитарную помощь куда она девает? Из всего этого Володя сделал вывод: -- Если б я знал, что такая жизнь, я б ни за что из Казахстана не уехал. Суровый нерусский Казахстан уж забылся Володе, ему теперь хуже всех - Липа: -- Если б я там остался, мне б пенсию дали в 55 лет, а казахи без задержки платят. --Почему ж в 55? -- Так там же экологическая вредность. Правда, какая - не говорят... Забыл еще сказать вот что сказать про Липу: она цементу мне должна тонну семьсот. Я себе купила, а ссыпать она мне велела в общую бочку, и после не отдала... И еще тонну 400 солярки должна. И денег 600 рублей. И трудовую мою. Когда ж это кончится? -- А кредит почему ж вам не дали? -- У меня доход ниже минимального, 200 рублей, так что мне не положен кредит... Но дом я все равно построил! Пока, правда, без отделки... - отделка им тяжело дается. Коробку вроде все уже осилили, дом снаружи как настоящий. Но это на самом деле только начало... Приходит женщина с тяжелыми от работы руками, на них взбухли вены - это Марья Андреевна, Володина жена. Она тяжело садится на табуретку и тоже про грустное: -- Меня Липа посылала пододеяльники продавать. Хорошая работа! А потом выгнала, говорит, что я документы украла. Я после этого лежала с сердцем в больнице... Сейчас я повар детсада. Так, правда, зарплату не дают с ноября. Как вы понимаете, Володя и Марья Андреевна в такой обстановке просто не могли находиться. Они обиделись на Липу и ушли из коммуны. Самое больное Седюкевичи мне сказали уж после всего: -- А мы ж с ней являемся родственниками. Наш сын Сережа - Липин зять. Так он с нами теперь не знается... Вот - делили, делили деньги, считали, кто кому должен, и вот что вышло. Не то что брат на брата - а даже мать на сына... Между тем в вагончик Седюкевичей приходили все новые и новые гости. Они сурово смотрели на меня и говорили: -- Зачем Олимпиаду по ТВ показывают и в Думе? Напишите, чтоб никто к ей не шел! А то вдруг еще к ней кто приедет? Что ж они, тоже буду слезы мотать как мы? Ей нужен поток, чем больше к ней едет людей, тем больше ей дают денег! Мы ехали сюда постоянно жить, а потом в уставе оказалось, что это - перевалочная база для дальнейшего расселения по России. Она этот бизнес заранее придумала, точно еще в Алма-Ате... -- А это все люди сами строят, -- настаивали беженцы, разочарованные в бывшем харизматическом лидере, думая, что они такие одни. - Все сами! Мининковы, Пыпа, Яковлев, Мощеев, Шамсиевы, Клющева, Шашлыков, Кострица, Якубовы. И Седюкевичи тоже сами, но у них пока только коробка готова. А она, Липа, только себе построила и сестре. И еще, правда, помогла Жидкову и Москалеву. Но без отделки, заметьте! Поругав сперва Липу, люди немного успокаиваются и могут спокойно рассказать про свою жизнь. -- У нас в совхозе русскую школу закрыли, так пришлось перебираться в Алма-Ату. Там все было нормально с русским языком и со школой был порядок. Жили, правда, в общежитии. Но на квартиру я был в очереди первый. А потом же очередь отменили... Тогда корейцы и немцы поехали на свои родины, а мы - на свою. Я тут у Липы был каменщиком. А после работы еще развозил всем воду в цистерне. Мой сосед Тримасов у нас уже не работал, но я и ему воды завез. По-человечески в этом ничего плохого нет. А Липа меня за это палкой по голове... Правда, я ее тоже тяпкой по плечу. Но я не виноват, я ведь в таком состоянии был, что ничего не соображал. Александр Мощеев еще помнит, что в прошлой жизни был милицейским сержантом. Как и Липа, отъезд он замыслил в 86-м: -- Помните, что тогда было в Алма-Ате? Побоище! Машины жгли, плиты разбивали на площади и кидали осколками, по дому правительства из ракетниц стреляли. Обкуренные были, пьяные... Теперь им там памятник стоит - пантера. Три дня это продолжалось! Мы, милиция, не справились тогда своими дубинками. Потом туда работяг привезли с предприятий, и они разобрались с этими... Ну а мы в Россию. Приехали сюда. Сначала было нормально, а потом она почувствовала власть, и начала разделять и властвовать. Она как Мюллер, чужие мысли выдает за свои. Одну женщину она за то выгнала, что та придумала швейный цех открыть. И теперь вот шьет... А лесу куда делось 450 кубов? -- внезапно вспоминает он. -- Нет, все 470! -- кричит Седюкевич, поправляет. Пришла Наталья Мининкова. И прям с порога: -- Если будет на фото мой дом, и напишете, что она помогла строить, я с вами судиться буду. Она - предприниматель! Так в селе Ломовом называют себя люди, которые по ночам шьют пододеяльники, утром продают, днем сажают картошку, а вечером идут ночевать в сарай. Но шьет она отдельно от швейной мастерской: -- Машинки швейные Липе дали для нас, но мы на своих плохеньких шьем. И автобус у нее "Мерседес", но она на нем только свое возит продавать, а наше не берет... Вы нам только помогите: сделайте, чтоб ей денег больше не давали! А? Она и гуманитарку получает одна... Под нас пусть ей деньги не дают! -- снова спохватывается она. Похоже, это главное, что беспокоит ее в жизни. Вот Олег Тремасов пришел, вспоминает: Было дико поначалу. Эта нищета глубинки... Ну да нищета - дело наживное! Сейчас у него есть своя лошадь. Я ездил в поле смотреть, как он на ней пашет и сажает картошку. Олег меня угощал самодельными белыми булками, -- а сало, говорит, было, да птицы склевали. "Счастье - это когда у других тоже нет денег" Сижу я так, слушаю, и вижу: это ж не просто так люди поболтать зашли, это ж собрание, форум переселенцев! А я, так стихийно сложилось, как бы в президиуме. И я решил, пользуясь ситуацией, дать с